Глава 3. Город-сибарит. Петербург Державина
Державин – современник Радищева (Александр Николаевич родился в 1749 году, Гаврила Романович – на шесть лет раньше, в 1743-м). Но человек с совсем иным характером, а значит – с иной судьбой. Или это разница их судеб, их жизненных путей, определила разные характеры, которые у них сформировались? Судить вам.
Державин, как и Радищев, не был уроженцем столицы. Он появился на свет в маленьком родовом имении недалеко от Казани. Его отец – бедный офицер, не имевший, в отличие от отца Радищева, именитых родственников в Москве, да к тому же он рано умер – когда мальчику исполнилось только 11 лет. Державин учился в немецком пансионе, затем – в только что открывшейся в Казани гимназии. Ему приходилось сопровождать свою мать, когда она ходила по чиновникам, улаживая расстроенные финансовые дела семьи. По словам самого Державина, именно тогда в его душу «врезалось ужаснейшее отвращение от людей неправосудных и притеснителей сирот».
Мальчик решил, что, когда вырастет, будет всеми своими силами бороться с несправедливостью. Мы знаем, что такие обещания дают очень многие подростки. Но Державин относился к тем редким исключениям, которые сдерживают клятву, данную в детстве. И еще одна, пожалуй, уникальная особенность – с ним не случилось из-за этого ничего плохого.
Г. Р. Державин
В Казанской гимназии Державин неожиданно обрел покровителя – знаменитого мецената и любителя просвещения Ивана Ивановича Шувалова. Директор гимназии показал Шувалову работы лучших учеников и, в числе прочих, – Державина. Шувалов помог Державину записаться в лейб-гвардии Преображенский полк – отличное начало карьеры для молодого человека без состояния, но с большими амбициями. Только начинать пришлось не с офицерских званий, а с солдатских. Эти двенадцать лет Державин позже называл своей «академией нужд и терпения». Денег постоянно не хватало, он добывал средства к жизни игрой в карты. «Когда же не на что было не только играть, но и жить, то, запершись дома, ел хлеб с водою и марал стихи при слабом свете полушечной сальной свечки или при сиянии солнечном сквозь щелки затворенных ставень».
Он участвовал в подавлении восстания Пугачева, причем проявил в этом деле незаурядную храбрость и смекалку, а потом выдержал еще одну битву… в чиновничьих кабинетах, добиваясь положенных ему наград и денег. В итоге императрица пожаловала ему 300 душ крестьян в Белоруссии, а игра в карты принесла 40 000 рублей. Державин получил отставку от военной службы с приказом подыскать «место по способностям».
«Место по способностям» вскоре нашлось, хотя и не без приключений. Державин опубликовал свои первые оды, самой знаменитой из которых стала «Фелица», воспевающая Екатерину в образе прекрасной царицы «киргиз-кайсацкия орды»…
Которой мудрость несравненна
Открыла верные следы
Царевичу младому Хлору
Взойти на ту высоку гору,
Где роза без шипов растет,
Где добродетель обитает, —
Она мой дух и ум пленяет,
Подай найти ее совет.
Но Державин не ограничился панегириком, в своей оде он дал весьма ехидные портреты многих приближенных Екатерины. Императрице это понравилось: она любила представляться справедливой и беспристрастной. В награду за эту оду Державин получил от своей Фелицы золотую табакерку, усыпанную бриллиантами, и место в Сенате. Великолепный карьерный рост! Стоило написать одно хвалебное стихотворение – и ты уже «устроил свою жизнь». Не тут-то было! Вскоре Державин вступил со своим начальником в спор по поводу составления государственного бюджета. Генерал-прокурор Вяземский попытался «спрятать» около 8 000 000 рублей государственного дохода, но Державин, опираясь на «букву закона», сумел добиться составления нового бюджета. И потерял место, что было вполне закономерно.
Тем временем поэт встречает семнадцатилетнюю черноволосую и темноглазую красавицу Екатерину Бастидон, дочь камердинера Петра III португальца Якова Бастидона. Ухаживание, по всей видимости, было стремительным и очень романтичным. Свадьбу сыграли 18 апреля 1778 года.
Наконец Державина назначают олонецким губернатором, и он уезжает с молодой женой в далекую северную губернию. Он объездил всю губернию, побывал в Пудеже, Повенце, Каргополе, Вытегре, Олонце, Лодейном Поле, на Белом море (где едва не утонул) и у водопада Кивач, который позже описал в одной из самых знаменитых своих од:
Алмазна сыплется гора
С высот четыремя скалами,
Жемчугу бездна и сребра
Кипит внизу, бьет вверх буграми;
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит.
Державин надзирал за строительством новых домов для крестьян, расследовал злоупотребления чиновников казенной палаты, устранял препятствия для работы олонецких ремесленников, чье мастерство славилось по всей России. А Екатерина Яковлевна вела хозяйство, что было не так легко в этих совсем еще не обжитых краях. Закончилось губернаторство Державина так же, как и служба в Сенате: на этот раз он не поладил с генерал-губернатором Т. И. Тутолминым. Раздраженный многочисленными беззакониями, которые творились в Олонецком крае с ведома генерал-губернатора, Державин возвращается в Петербург, чтобы искать правды. Правды он не добился, но получил второй шанс – назначение губернатором в Тамбов. Там Державин вновь проявил себя как энергичный руководитель, он хочет добиться просвещения и улучшения жизни горожан. Он организует первую в городе типографию, затем губернскую газету, народное училище, городской театр. Прямо в губернаторском доме проходят уроки грамматики, арифметики и геометрии, а по вечерам Екатерина Яковлевна устраивает танцы для тамбовской молодежи. Однако через два года Державин уличил в служебных злоупотреблениях наместника рязанской и тамбовской губерний графа Гудовича. Итог был предсказуем: под суд попал… сам Державин. Судебное разбирательство закончилось ничем – Державина не осудили, но и не восстановили в прежней должности, ему выплачивали прежнее губернаторское жалование, но все его попытки доказать преступления Гудовича оказались тщетными. Осталось лишь утешать себя стихами.
Меня ж ничто вредить не может:
Я злобу твердостью сотру,
Врагов моих червь кости сгложет,
А я пиит – и не умру.
Державины возвращаются в Петербург, и вскоре Гаврила Романович получает новую должность – он становится «секретарем у принятия прошений» при самой императрице. Должность, словно специально созданная для нашего героя и – учитывая его характер – для того, чтобы поссориться уже с самой Екатериной.
Фелица и Пленира
Отношения между императрицей и Державиным были сложными: при любом удобном случае секретарь старался сказать своей повелительнице правду (разумеется, так, как он ее понимал) и предоставить ей выбор: прощать или не прощать. И до поры до времени Екатерина ему спускала все дерзости.
В своей первой оде «Фелица», еще не зная императрицу лично, Державин нашел для нее только хвалебные слова:
Мурзам твоим не подражая,
Почасту ходишь ты пешком,
И пища самая простая
Бывает за твоим столом;
Не дорожа твоим покоем,
Читаешь, пишешь пред налоем
И всем из твоего пера
Блаженство смертным проливаешь;
Подобно в карты не играешь,
Как я, от утра до утра.
Эти слова были тем приятнее, что они описывали образ идеальной просвещенной монархини, которой и хотела предстать перед своими подданными и европейскими интеллектуалами Екатерина. Созданию этого образа были посвящены построенные по ее приказу дворец Эрмитаж на набережной Невы и главное – загородная резиденция в Царском Селе.
Помог ей в этом шотландский архитектор Чарльз Камерон. Он возвел для Екатерины в Царском Селе галерею в стиле классицизма, напоминающую древнегреческие портики, где учили мудрости Платон и Аристотель. Кроме стройной белоснежной колоннады и треугольного фронтона, очень эффектно выглядевших на фоне зелени сада, галерею украшали 50 бронзовых бюстов. Среди них «благочестивые» римские императоры Юлий Цезарь, Флавий Веспасиан, Адриан Антонин Пий, Марк Аврелий, Люций Вер и Септимий Север – то есть те самодержцы, под властью которых Рим был наиболее силен и могуч. Здесь греческие мудрецы – Гераклит, Сократ, Платон и Эпикур. Не забыто и искусство. Перед нами «отец поэзии» Гомер, «отец истории» Геродот, создатель пасторальной поэзии Феокрит, великие греческие трагики Фесип и Софокл, знаменитый оратор Демосфен и автор «Искусства любви» Овидий. Здесь же античные боги – бог искусства Аполлон, Миневра – богиня мудрости, покровительница наук, ремесел и справедливой войны, Арес – бог войны, Бахус – бог виноделия и его жена Ариадна. Здесь же бюст выдающегося русского ученого Михаила Васильевича Ломоносова работы Ф. И. Шубина. «Политическая программа» Камероновой галереи вполне ясна – сильная власть, забота монарха о подданных, развитие наук и свободных искусств. Именно в этом обрамлении Екатерина хотела запомниться в веках. Недаром она писала самому Вольтеру: «Теперь я завладела мастером Камероном, шотландцем по рождению, якобинцем по профессии, великим рисовальщиком, который напитан изучением древних и известен своей книгой „О древних банях“. Мы с ним мастерим здесь в Царском Селе сад с террасами, с банями внизу и галереей наверху. Это будет прелесть». А позже, когда постройка была уже закончена, написала ему же: «Я вернулась с моей колоннады, где я гуляла между бронзовыми бюстами, которые уже поставлены, так что если вам любопытно знать, кто эти почтенные люди, вот список, который я сделала для вас, прогуливаясь…».
Ч. Камерон
Кстати, и самому французскому философу нашлось место в идеальном мире Царского Села. Его большая мраморная статуя работы Жана Антуана Гудона поселилась в Гроте, на берегу озера. Уединение и плеск воды – прекрасная атмосфера для размышлений.
Галерея Ч. Камерона в Царском Селе
О том, какой хотела предстать своим гостям Екатерина, можно судить, к примеру, по воспоминаниям французского посланника, графа Луи Филиппа де Сегюра: «Когда я приехал в Царское Село, императрица была так добра, что сама показывала мне все красоты своего великолепного загородного дворца. Светлые воды, тенистая зелень, изящные беседки, величественные здания, драгоценная мебель, комнаты, покрытые порфиром, лазоревым камнем и малахитом, – все это представляло волшебное зрелище и напоминало удивленному путешественнику дворцы и сады Армиды. При совершенной свободе, веселой беседе и полном отсутствии скуки и принуждения, один только величественный дворец напоминал мне, что я не просто на даче у самой любезной, светской женщины. Императрица свободно говорила обо всем, исключая политики; она любила слушать рассказы, любила и сама рассказывать. Почти целое утро государыня занималась, и каждый из нас мог в это время читать, писать, гулять, одним словом, делать, что ему угодно. Обед, за которым бывало немного гостей и немного блюд, был вкусен, прост, без роскоши; послеобеденное время употреблялось на игру или на беседу; вечером императрица уходила довольно рано, и мы собирались у Кобенцеля, у Фитц-Герберта, у меня или у Потемкина».
Прославлению императрицы и ее империи также служили другие памятники Царского Села: Чесменская и Морейская колонны и Кагульский обелиск должны были приводить на память победы в Турецкой войне. О том же напоминал павильон Турецкие бани и Башня-руина, построенная в 1771 году по проекту Юрия Фельтена. На замковом камне башни была высечена надпись «На память войны, объявленной турками России, сей камень поставлен». Неслучайно Екатерина писала: «Когда война сия продолжится, то царскосельский мой сад будет походить на игрушечку. После каждого воинского деяния воздвигается в нем приличный памятник»
А за Башней-руиной, на южной границе парка у входа в город, в 1778–1782 годах по проектам архитекторов Антонио Ринальди и Джакомо Кваренги возвели Гатчинские, или Орловские, ворота. Их поставили на дороге в Гатчину – имение Григория Орлова – для триумфального въезда в Царское Село Орлова, который в 1771 году справился с чумным бунтом в Москве. Со стороны города на них помещена надпись «Орловым от беды избавлена Москва», а со стороны сада – «когда в 1771 году на Москве был мор на людей и народное неустройство, генерал-фельдцейхмейстер Григорий Орлов, по его просьбе, получив повеление, и туда поехал. Установил порядок и послушание, и свирепство язвы пресек добрыми своими учреждениями».
Позднее ворота послужили для другого триумфального въезда, в январе 1789 года, когда из Молдавии возвращался командующий русскими войсками князь Потемкин-Таврический. Тогда на всей дороге от ворот до дворца архитектором Нееловым была устроена иллюминация, а на самих воротах красовалась огненная надпись: «Ты в плесках внидешь в храм Софии» – намек на вековую российскую мечту о захвате Стамбула и его «обратном превращении» из магометанской столицы в православный Константинополь.
И послание «доходило по назначению». Недаром позже юный Пушкин напишет свои «Воспоминания в Царском Селе», полные патриотизма и гордости за подвиги своей страны. Державин услышит эти стихи на экзамене в Лицее и похвалит начинающего стихотворца.
Но в то же время Державин, уже успевший познакомиться ближе с характером императрицы, писал, что Екатерина «управляла государством и самим правосудием более по политике или по своим видам, нежели по святой правде». И, воздав должное хозяйке Царского Села, поэт не забывает воспеть и другую женщину:
В прекрасный майский день,
В час ясныя погоды,
Как всюду длинна тень,
Ложась в стеклянны воды,
В их зеркале брегов
Конец ознакомительного фрагмента.