6. «Начинается плач гитары…»
(Судьба и поэзия Ф. Г. Лорки)
Познакомить учащихся с поэзией и жизнью Ф. Г. Лорки, развить поэтическиое чувтсво учеиков.
1. Р. Рождественский. «Гитара Гарсия Лорки».
2. Поэты приносят свои песни из будущего. За это их убивают.
3. А. Вознесенский о Гарсиа Лорке.
4. Детство – родное андалузское селенье.
5. Гранада – песенный город, заточенный в горах.
6. Завораживающее искусство андалузской песни.
7. Театр – школа смеха и слез.
8. Фашизм и антифашистские взгляды Лорки. «Романс об испанской жандармерии».
9. «Поэт ненавидит тирана». Фашистский мятеж. Лорка – одна из первых его жертв.
10. Розы на крестном пути. Гарсиа Лорка – в памяти и сердце испанского народа.
11. Из воспоминаний о поэте.
1) первый ведущий;
2) второй ведущий.
Истинная поэзия – это любовь, мужество и жертва.
(эпиграф пишется на доске или на отдельном плакате)
(Н. Осипов. «Плач гитары». Чтение на фоне музыки)
Первый ведущий читает стихотворение Р. Рождественского. «Гитара Гарсиа Лорки»:
А одна струна – тетива,
Зазвеневшая из темноты.
Вместо стрел в колчане – слова.
А когда захочу – цветы.
А вторая струна – река.
Я дотрагиваюсь до нее.
Я дотрагиваюсь слегка.
И смеется детство мое.
Есть и третья струна – змея.
Не отдергивайте руки:
Это просто придумал я —
Пусть боятся мои враги.
А четвертая в небе живет.
А четвертая схожа с зарей.
Это – радуга, что плывет
Над моею бедной землей.
Вместо пятой струны – лоза.
Поскорее друзей зови!
Начинать без вина нельзя
Ни мелодии, ни любви.
А была и еще одна
Очень трепетная струна.
Но ее – такие дела —
Злая пуля оборвала.
Первый ведущий:
Федерико Гарсиа Лорка родился 5 июня 1898 г. в андалузском селении Фуэнос Вакерос («Пастуший Ключ»), недалеко от Гранады. «Мое детство – это село и поле. Пастухи, небо, безлюдье». «Мое родное селение стоит на воде. Там и тут журчат по канавам потоки, а летом в высоких тополях слышится музыка ветра. В самом сердце селения бьет неиссякаемый ключ, а над крышами высятся голубые горы…».
Детство Лорки – это песни матери о темных дорогах и загадочных всадниках, это жалобный плач гитары в отцовских руках, лунный свет, шорох крахмальных юбок и бренчание монист проходящих цыганок. Отблеск детства – в его стихах:
Ладони ветра живые
небесные гладят щеки —
за разом раз, за разом раз.
У звезд глаза голубые
стянулись в узкие щелки —
за глазом глаз, за глазом глаз.
Большая Медведица
кверху брюшком
кормит созвездья своим молоком.
Ворчит, урчит:
«Дети-звезды, ешьте, пейте,
светите и грейте!»
«Мама, хотел бы я стать серебром».
«Холодно будет, сынок».
«Мама, а если я стану ручьем?»
«Холодно будет, сынок».
«Вышей меня в изголовье своем!»
«Видишь, вот первый стежок».
Второй ведущий:
Мать Гюго читала.
Догорал в закате
Голый ствол каштана.
Словно рыжий лебедь,
Выплывший из тины,
Умирало солнце
В сумерках гостиной.
Зимними полями,
Дымными от стужи,
Плыли за отарой
Призраки пастушьи.
В этот день я розу
Срезал потаенно.
Пламенную розу
Сумрачного тона,
Как огонь каштана
За стеклом балкона.
Первый ведущий:
Всегда жило в его сердце родное андалузское селенье:
На темени горном,
на темени голом —
часовня.
В жемчужные воды
столетние никнут
маслины.
Расходятся люди в плащах,
а на башне
вращается флюгер.
Вращается денно,
вращается нощно,
вращается вечно.
О, где-то затерянное селенье
в моей Андалузии
слезной…
Второй ведущий:
Отрочество поэта прошло в Гранаде – одном из самых древних и прекрасных городов Испании. Это город, наполненный звоном водяных струй, цветами, музыкой:
Гвадалквивир струится
В тени садов апельсинных.
Твои две реки, Гранада,
Бегут от снегов в долины.
В кудрях у Гвадалквивира
Пламенеют цветы граната.
Одна – кровью, другая – слезами
Льются реки твои, Гранада.
Проложены по Севилье
Для парусников дороги.
По рекам твоим, Гранада,
Плавают только вздохи.
Но разве уносят реки
Огни болотного горя?
Они апельсины и мирты
Несут в андалузское море.
Первый ведущий:
У Гранады 2 реки, 80 колоколен, 4000 водостоков, 50 родников и 1001 фонтан. Кроме того, Гранадский собор, дворец Альгамбра – шедевр Мавританского зодчества, множество холмов и часовен. А над всем этим великолепием высятся горы.
Вверху на башне старинной
В узорах дикого хмеля
Огнем свечей опоясан
Высокий стан Сан-Мигеля.
В окне своей голубятни
По знаку ночи совиной
Ручной архангел садится
В пернатый гнев соловьиный.
Дыша цветочным настоем,
В тоске по светлым полянам
Эфеб трехтысячной ночи
Поет в ковчеге стеклянном.
…Один Сан-Мигель на башне
Покоится среди мрака,
Унизанный зеркалами
И знаками Зодиака,
Владыка несчетных чисел
И горних миров небесных
В берберском очарованье
Заклятий и арабесок.
Второй ведущий:
Лорка писал, что в Гранаду нужно вслушаться. Лицо города – песни, по ним узнается его пульс. Гранада создана для музыки, потому что это песенный город, заточенный в горах, город, где мелодию шлифуют, хоронят и длят стены и скалы. Здесь поют и пляшут. Здесь звучат колокола, кастаньеты, бубны и, конечно, гитары.
(Х. Малатс. Серенада. Чтение на фоне музыки)
Первый ведущий:
Начинается плач гитары.
Разбивается чаша утра.
Начинается плач гитары.
О, не жди от нее молчанья,
Не проси у нее молчанья!
Неустанно гитара плачет,
как вода по каналам – плачет,
как ветра над снегами – плачет,
не моли ее о молчанье!
Так плачет закат о рассвете,
Так плачет стрела без цели,
Так песок раскаленный плачет
О прохладной красе камелий.
Так прощается с жизнью птица
Под угрозой змеиного жала.
О, гитара, бедная жертва
Пяти проворных кинжалов!
Второй ведущий:
Лорка хорошо знал народную испанскую песню, особенно ему был близок андалузский фольклор. На фольклор Андалузии оказали влияние арабское владычество, а также цыганские песни и танцы.
Андалузская песенная культура – канте хондо («глубокое пение») – одна из древнейших в Европе. Это неповторимое сочетание двух стихий: музыки и поэзии. Это глубокий духовный подтекст, особая манера исполнения, создающая впечатление поющейся прозы, и, конечно, вдохновенные гитарные импровизации.
Испанская песня умела рассказать и о лютой тоске, и о горькой доле, и о всемогущей любви, и о непоправимой утрате. Лорка, высоко ценивший и глубоко понимавший народное искусство, в своей «Поэме канте хондо» пытается расколдовать народные мелодии, превратить музыку в слово.
И ему удается постичь завораживающее искусство андалузской песни: в нескольких строчках сказать все, недоговорив.
Первый ведущий:
Поступь сигирийи
Бьется о белые плечи
бабочек черная стая.
Белые змеи тумана
След заметают.
И небо земное
Над млечной землею.
За вещим биением ритма
Спешит она в вечной погоне
С тоскою в серебряном сердце,
С ножом на ладони.
Куда ты несешь, сигирийя,
Агонию певчего тела?
Какой ты луне завещала
Печаль олеандра и мела?
И небо земное
Над млечной землею.
Второй ведущий:
Ночь
Светляк и фонарик,
Свеча и лампада…
Окно золотистое
В сумерках сада
Колышет крестов силуэты.
Светляк и фонарик,
Свеча и лампада.
Созвездье
Севильской саэты.
Первый ведущий:
Дорога
Едут сто конных в черном,
головы опустив,
по небесам, простертым
в тени олив.
Им ни с Севильей, ни с Кордовой
встреча не суждена,
да и с Гранадой, что с морем
разлучена.
Сонно несут их кони,
словно не чуя нож,
в город крестов, где песню
бросает в дрожь.
Семь смертоносных криков
всем им пронзили грудь.
По небесам упавшим
лежит их путь.
Второй ведущий:
Шесть струн
Гитара,
и во сне твои слезы слышу.
Рыданье души усталой,
души погибшей
из круглого рта твоего вылетает,
гитара.
Тарантул плетет проворно
звезду судьбы обреченной,
подстерегая вздохи и стоны,
плывущие тайно в твоем водоеме.
Первый ведущий:
Танец
В ночи сада,
выбеленном мелом,
пляшут шесть цыганок
в белом.
В ночи сада…
Розаны и маки
в их венках из крашеной
бумаги.
В ночи сада…
Будто пламя свечек,
сумрак обжигают
зубы-жемчуг.
В ночи сада,
за одной другая,
тени всходят, неба
достигая.
Второй ведущий:
«Поэзия не знает границ, – писал Лорка. – Вот вы возвращаетесь домой промозглым утром, подняв воротник, от усталости едва волоча ноги, а она ждет вас на пороге. А может, у ручья или на ветке оливы, или на скате крыши… Везде есть своя тайна, и поэзия – это тайна, которая живет во всем. Мимо идет человек, вы взглянули на женщину, пес перебежал дорогу – все это поэзия…». Казалось, перед Лоркой расступались границы невозможного. В его стихах звучат голос моря, дыхание гор, язык деревьев, голоса скрипок, плач гитары. Но все в его поэзии – грань: сна и яви, реального и мистического, счастья и беды, света и тьмы. Все здесь – тайна: в необыкновенно красивых образах, в самом словесно-музыкальном созвучии, таком завораживающем:
Деревья,
на землю из сини небес
пали вы стрелами грозными.
Кем же были пославшие вас исполины?
Может быть, звездами?
Ваша музыка – музыка птичьей души,
Божьего взора
И страсти горней.
Деревья,
Сердце мое в земле
Узнают ли ваши суровые корни?
Первый ведущий:
Я твое повторяю имя
По ночам во тьме молчаливой,
Когда собираются звезды
К лунному водопою.
И смутные листья дремлют,
Свесившись над тропою.
И кажусь я себе в эту пору
Пустотою из звуков и боли,
Обезумевшими часами,
Что о прошлом поют поневоле.
Я твое повторяю имя
Этой ночью во тьме молчаливой,
И звучит оно так отдаленно,
Как еще никогда не звучало.
Это имя дальше, чем звезды,
И печальней, чем дождь усталый.
Полюблю ли тебя я снова,
Как любить я умел когда-то?
Разве сердце мое виновато?
И какою любовь моя станет,
Когда белый туман растает?
Будет тихой и светлой?
Не знаю.
Если б мог по луне гадать я,
Как ромашку, ее обрывая!
Второй ведущий:
Море смеется
у края лагуны.
Пенные зубы,
Лазурные губы…
– Девушка с бронзовой грудью,
что ты глядишь с тоскою?
– Торгую водой, сеньор мой,
водой морскою.
– Юноша с темною кровью,
что в ней шумит, не смолкая?
– Это вода, сеньор мой,
вода морская…
– Мать, отчего твои слезы
льются соленой рекою?
– Плачу водой, сеньор мой,
водой морскою.
– Сердце, скажи мне, сердце, —
откуда горечь такая?
– Слишком горька, сеньор мой,
вода морская…
А море смеется
У края лагуны.
Пенные зубы,
Лазурные губы.
Первый ведущий:
Все дрожит еще голос,
одинокая ветка,
от минувшего горя
и вчерашнего ветра.
Ночью девушка в поле
тосковала и пела —
И ловила ту ветку,
но поймать не успела.
Ах, луна на ущербе!
Сотни серых соцветий
оплели ее тело.
И сама она стала,
как певучая ветка,
дрожью давнего горя
и вчерашнего ветра.
Второй ведущий:
И тополя уходят,
но след их озерный светел.
И тополя уходят,
но нам оставляет ветер.
А он умирает ночью,
обряженный черным крепом.
Но он оставляет эхо,
плывущее вниз по рекам.
А мир светляков нахлынет —
и прошлое в нем потонет.
И крохотное сердечко
раскроется на ладони.
Первый ведущий:
Лорка всегда любил театр. Он организовал университетский бродячий театр «Ла Баррака», который кочевал по Испании, знакомя зрителей с классическим репертуаром. Он ставил и свои пьесы, сочинял для них музыку, рисовал костюмы, декорации. «Театр, – говорил Лорка, – это школа смеха и слез; это свободная трибуна, с которой должно обличать лживую или ветхую мораль, представляя через живые судьбы вечные законы сердца и души человеческой». Не только пьесы, но и многие стихи поэта – настоящий театр, «школа смеха и слез», в которой перед нами предстают «вечные законы сердца и души человеческой».
(«Как улитка отправилась путешествовать и кого она встретила в пути». Инсценировка стихотворения)
Второй ведущий:
В окно постучала полночь,
и стук ее был беззвучен.
На смуглой руке блестели
браслеты речных излучин.
Рекою душа играла
под синей ночною кровлей.
А время на циферблатах
уже истекало кровью.
Первый ведущий:
В воздухе все более и более явственно ощущалась тревога: к власти рвался фашизм. Все громче звучит лозунг «Смерть интеллигенции!». Страх, ненависть к свободной мысли, террор – вот что определяет ситуацию в Испании к 1936 г.
В той Испании культуре не было места. Часть интеллигенции ушла в изгнание, эмигрировала. Тем, кто остался, суждено было выстрадать свои убеждения.
В это жестокое время, в апогее политической борьбы, Лорка первым ставит свою подпись под такими документами, как антифашистские манифесты 1933 и 1935 гг., воззвание к интеллигенции. Его высказывания этих лет весьма определенны: «Я брат всем людям, и мне отвратительны те, кто любит родину вслепую и приносит себя в жертву пустым националистическим идеалам».
«На этой земле я всегда буду с теми, у кого ничего нет. С теми, кто лишен всего, даже покоя нищеты… Мы, я имею в виду интеллигенцию, призваны принести жертвы».
«Гранада научила меня быть с теми, кого преследуют: с цыганами, неграми, евреями, маврами».
«Цыгане – воплощение благородства, вольности, гордости. Когда они в неволе – это противоестественно».
Второй ведущий («Песня убитого цыгана»):
Двадцать и два удара.
Двадцать и три с размаху.
Меня обряди ты, мама,
В серебряную бумагу.
Воды, господа гвардейцы!
За каплю вознаградится!
Воды, где весло и солнце!
Воды мне, воды, водицы!
Ай, полицейский начальник
Там наверху на диване!
Таких платков не найдется,
Чтоб эту кровь посмывали.
(М. Глинка. Арагонская хота. Чтение на фоне музыки)
Первый ведущий:
В начале 1936 г. жандармский начальник подал на поэта в суд, предъявив книгу «Цыганское романсеро». Он имел в виду «Романс об испанской жандармерии»: в радостный и звонкий цыганский город врываются жандармы, сгущается черный цвет, становясь символом жестокости, насилия, смерти.
Второй ведущий («Романс об испанской жандармерии»):
Их кони черным-черны,
И черен их шаг печатный.
На крыльях плащей чернильных
Блестят восковые пятна.
Надежды свинцовый череп —
Заплакать жандарм не может;
Затянуты в портупею
Сердца из свинцовой кожи.
Полуночны и горбаты,
Несут они за плечами
Песчаные смерчи страха,
Клейкую мглу молчанья.
От них никуда не деться —
Мчат, затая в глубинах
Тусклые зодиаки
Призрачных карабинов…
Первый ведущий:
Негодование оскорбленного жандарма Лорка не принял тогда всерьез. Однако оно стало зловещим предзнаменованием того, что случилось через несколько месяцев.
17 июля 1936 г. в Гранаде начался фашистский мятеж. Город, прекрасный, как гранат, проснулся, обрызганный человеческой кровью. Черные эскадроны смерти расстреливали Гранаду у кладбищенской стены.
Лозунг «Смерть интеллигенции!» стал служебной инструкцией: расстреливали врачей, юристов, преподавателей, журналистов, ученых. Первым указом нового губернатора гранадское кладбище было объявлено запретной зоной. Второй указ запрещал родным хоронить казненных. Ров у кладбищенской стены стал братской могилой. Свидетель казней – кладбищенский сторож – сходит с ума.
Почти 6000 человек было расстреляно в окрестностях Гранады за время мятежа. Лорка стал одной из первых жертв франкистов.
Второй ведущий:
Тиран ненавидит поэта,
Поэт ненавидит тирана.
Цыганскую нацию эту
Тираны с земли стирали.
Но соловьи заливаются
И, не щадя усилий,
Освистывают, издеваются
Над фюрером и каудильо.
Поэты встают спозаранку
И солнечный лик воспевают,
Но коротышку Франко
В поэзии забывают.
Той, что всего дороже,
Поэт поклоняется набожно,
А Франко – гнусная рожа,
Поэту его не надобно.
Поэт луной восхищается
И тучкой, что в небе нависла,
Но слово «воспрещается»
Поэту ненавистно.
Покуда синее небо
Над Лоркой лучи простирало,
Его не менее хлеба
Питала ярость к тирану.
Поэт ненавидит тирана.
Первый ведущий:
Лорку расстреливали ночью. С ним рядом шли к смерти два бандерильо и старик учитель из соседней деревни. Поэт подбадривал своих товарищей и много курил, как курят, напрягая волю и мысль.
Второй ведущий:
Когда я умру,
Схороните меня с гитарой
В речном песке.
Когда умру…
В апельсиновой роще старой,
В любом цветке.
Когда умру,
Буду флюгером я на крыше,
На ветру.
Тише…
Когда умру!
Первый ведущий:
Не было гитары и речного песка. Была мягкая глина. Как прозаично все в этом мире… Лорку расстреляли близ селения Виснар у Источника Слез, потому что там удобно копать: земля – мягкая глина. Его приняла и оплакала природа. Тела затолкали в яму, засыпали землей. Он лежал в ней среди других убиенных. Над ними – камни да кресты. Он остался под чужим камнем или крестом. А кто-то другой – под его крестом или камнем. Лорка нашел вечный покой в братской могиле, но он ведь и хотел быть братом всем людям…
Второй ведущий (Н. Асеев. «Песнь о Гарсиа Лорке»):
Почему ж ты, Испания,
в небо смотрела,
Когда Гарсиа Лорку увели для расстрела?
Андалузия знала,
И Валенсия знала, —
Что ж земля под ногами убийц не стонала?!
Что ж вы руки скрестили
И губы не сжали,
Когда песню родную на смерть провожали?!
Увели не к стене его,
Не на площадь, —
Увели, обманув, к апельсиновой роще.
Шел он гордо,
Срывая в пути апельсины
И бросая с размаху в пруды и трясины;
Те плоды под луною
В воде золотели
И на дно не спускались, и тонуть не хотели.
Будто с неба срывал
И кидал на планеты, —
Так всегда перед смертью поступают поэты.
А жандармы сидели,
Лимонад попивая
И слова его песен про себя напевая.
Первый ведущий:
Долгое время о гибели Гарсиа Лорки молчали. Губернатор Гранады на запрос мировой общественности ответил: «Местопребывание Ф. Гарсиа Лорки нам неизвестно».
Но в 1937 г. сам диктатор – генерал Франко – счел необходимым оправдаться и объявить свою версию гибели поэта, на 40 лет ставшую в Испании официальной: «Следует признать, что во время установления власти в Гранаде этот писатель, причисленный к мятежным элементам, умер. Такие случайности естественны во время военных действий». Как много таких случайностей в истории мировой литературы…
Второй ведущий (А. Вознесенский):
Поэтов тираны не понимают,
когда понимают – тогда убивают.
Убийцы над Вами от бешенства плакали
и жгли Ваши книги, как вечные факелы!
Минута молчанья! Минута анафемы
заменит некрологи и эпитафии.
Анафема вам, солдатская мафия,
анафема!
Убийцам поэтов, по списку, алфавитно
анафема!
Первый ведущий:
Каждый год в день гибели Лорки жительница Гранады Эмилия Льянос Медина приходила на место расстрела и возлагала розы. Жандармы растаптывали их – на земле проступали бурые пятна крови. Ее арестовывали и уводили, но все равно в годовщину расстрела она шла крестным путем Лорки…
Книги Лорки были публично сожжены на гранадской площади. Так пытались уничтожить его голос, но он звучит в шуме ветра, в шорохе цветов и трав, в плаче гитарных струн, в сердце испанского народа.
(Р. де Визе. Сарабанда. Чтение на фоне музыки)
Второй ведущий:
Хочу вернуться к детству моему.
Вернуться в детство и потом – во тьму.
Простимся, соловей?
Ну что ж, пока!..
Во тьму и дальше.
В чашечку цветка.
Простимся, аромат?
И поспеши…
В ночной цветок.
И дальше, в глубь души.
Прощай, любовь?
Всего тебе, всего!
(От вымершего сердца моего…)
Первый ведущий:
Прощаюсь
У края дороги.
Угадывая родное,
Спешил я на плач далекий,
А плакали надо мною.
Прощаюсь
У края дороги.
Иною, нездешней дорогой
Уйду с перепутья
Будить невеселую память
О черной минуте.
И кану прощальною дрожью
Звезды на восходе.
Вернулся я в белую рощу
Беззвучных мелодий.
Второй ведущий:
Сливаются реки,
Свиваются травы.
А я
Развеян ветрами.
Войдет благовещенье
В дом к обрученным,
И девушки встанут утрами —
И вышьют сердца свои
Шелком зеленым.
А я
развеян ветрами.
Первый ведущий:
Из воспоминаний о поэте: «Из всех людей, которых я знал, первым всегда останется Федерико. И сейчас я говорю не о стихах, не о пьесах – о нем самом. Я не знаю человека, который обладал бы такой магической и легкой властью. Стоило Федерико войти, сесть за рояль, заиграть колыбельную или Шопена, стоило ему начать рассказывать какую-нибудь историю, как вы покорялись – с первого слова, с одной улыбки. А если он начинал читать стихи, более уже ничего не существовало – только этот глуховатый голос, переливающийся светом и тьмой… Он был явлением природы, произведением искусства. В нем были радость, страсть и юность. Он был как пламя.
Он старался всегда оставаться верным своему правилу: „радость вопреки всему“. А „самая печальная на свете радость, – считал Лорка, – быть поэтом“. Цель искусства, поэзии он видел в духовном единении людей. „Пусть отзовутся ваши сердца“, – мечтал поэт.
Однажды Лорку спросили: „Зачем ты пишешь?“ Он ответил: „Чтобы меня любили“».
Второй ведущий:
Не хватит жизни…
а зачем она?
Скучна дорога,
а любовь скудна.
Нет времени…
А стоят ли труда
приготовления
к отплытью в никуда?
Друзья мои!
Вернем истоки наши.
Не расплещите
Душу в смертной чаше!
(Звучат удары колокола)
Первый ведущий (Э. Межелайтис. «По ком звонит колокол»):
Ах, по ком звонит колокол
(в этом ритме траурном так размеренны повторенья)?
По ком он вызванивает реквием – по ком, по ком?
И между людьми остаются пробелы,
Как между строфами стихотворенья.
Смерть забирает и грешного и безгрешного,
но в первую очередь самого лучшего,
самого храброго,
самого нежного.
Оглянитесь назад…
Илиады лавровый венок,
Леонардо бессмертные краски,
Микеланджело бронза.
И так мудро наивен Сервантес, и трагически гневен Шекспир.
Гете бронзовый бюст. Достоевский, Толстой и Бальзак,
их гористая проза.
Буйство красок и звуков. Божественный пир.
Перебитые крылья Бодлера, Верхарна и Блока.
И оглохший Бетховен, от грядущего ждущий вестей.
Ну, и ты, наконец, мой любимейший – Гарсиа Лорка.
Все вы – строфы огромного эпоса человеческих вечных страстей.
Ах, по ком звонит колокол, о Мадрид, этот ранний колокол
над старинными башнями, где, как барка,
плывет мавританская арка?
Лорка! – в аэропорт врывается колокол.
Лорка! – по аэропорту медь разливает колокол.
Федерико Гарсиа Лорка!
Это звучит горячий пепел поэта,
Песня поэта. Смерти для песни нет.
«Когда я умру, оставьте дверь на балкон открытой…»
Так он писал – и к открытой двери
Каждое утро тихо идет поэт…