Беспозвоночное
(Пять лет назад)
Застряли
– Приезжай в Сан-Франциско!
Это моя сестра Мередит.
– Когда? – спрашиваю я.
– Послезавтра.
В суете аэропорта Кеннеди я разыскиваю взглядом Джеффри, который пытается поменять наши два билета на более ранний рейс. Я сижу в тридцати ярдах от него, на грязном полу терминала, наши телефоны подключены к единственной свободной станции зарядки. На Восточном побережье мы провели восемь дней – сначала встретили Рождество с его родными, потом несколько дней пробыли в городе только вдвоем, бродили по нему, исследовали его и ели. А теперь снегопад, который всего несколько дней назад был таким чудесным, вдруг стал усиливаться, и люди засуетились, принялись менять билеты, чтобы улететь пораньше, опередив надвигающуюся метель.
– Даже не знаю… Мы можем застрять.
– Тогда выбирайтесь скорее!
Обычно настойчивость Мередит не свойственна.
– А что ты делаешь в Сан-Франциско?
Аэропортовские динамики ревут, передавая какое-то объявление, но какое именно – я так и не могу разобрать.
– Ты где? Я тебя еле слышу, – говорит Мередит.
– В Нью-Йорке. Пытаюсь попасть на рейс домой. Так почему в Сан-Франциско?
В телефоне становится тихо.
– Мередит?..
– Я выхожу замуж!
У меня отвисает челюсть, и мальчишка, сидящий напротив меня и позабытый своей семьей, пялится на меня во все глаза. Мередит тем временем объясняет, что ее парень Франклин сделал ей предложение на Рождество, когда они гостили у его родителей в Сан-Франциско. И они вместе решили отказаться от помолвки и сразу связать себя узами брака в мэрии, а потом вернуться домой, в округ Колумбия. Строго говоря, свадьба у них тайная, но поскольку его родители из местных, они будут свидетелями, а поскольку я живу в Лос-Анджелесе, она хочет, чтобы мы с Джеффри были свидетелями с ее стороны. Договорив, Мередит как ни в чем не бывало спрашивает:
– Ну, как там Нью-Йорк?
– Здорово. Было здорово, – отвечаю я, но меня заглушает очередное объявление и семья, которая провозит мимо целую гору багажа на тележке с разболтанным и дребезжащим колесом. Даже я не могу определить по собственному голосу, вру я или говорю правду.
– Не слышу! – восклицает Мередит.
– А маму ты не пригласила? – спрашиваю я.
– Ты же знаешь маму.
– Да, мы знакомы.
Мальчишка напротив меня задирает двумя пальцами вверх собственный нос и высовывает язык. Я в ответ корчу рожу.
– Она не любительница церемоний. Наверное, даже на собственную свадьбу идти не хотела.
– Не уверен, – впрочем, мне остается лишь догадываться, какую свадьбу имеет в виду моя сестра: первую, с моим отцом (представить которую я себе не могу, потому что фотографий не сохранилось), или вторую, с маминым нынешним мужем, на которой присутствовали мы с Мередит и которая состоялась в их доме.
– Тед, так мы можем на тебя рассчитывать?
Снова шум.
– Конечно.
– Не слышу!
Я повышаю голос.
– Увидимся в Сан-Франциско.
Какая-то женщина, наряженная статуей Свободы, стоит посреди терминала, и мне становится любопытно, каким образом она прошла пост службы безопасности. Может, это та же самая статуя Свободы, которую мы не далее как вчера видели раздающей листовки, когда сгоряча встали в очередь к театральным кассам со скидками на Таймс-сквер. От того, что она рекламировала, мы отказались, и были вознаграждены местами в первом ряду на возобновленные бродвейские «Волосы». Когда дали занавес, первые несколько рядов позвали танцевать на сцене под «Пусть солнце светит» – наш бродвейский дебют. Тому, кто старается быть незаметным, кружит голову возможность постоять на сцене, почувствовать на лице горячий свет прожекторов, не видеть зрителей в темноте (но знать, что они все равно там) и размахивать в воздухе руками.
«Жизнь в тебе и повсюду,
Пусть солнце светит,
Солнечный свет впусти».
Белый жар прожекторов я ощущал и после того, как мы покинули Гиршфельд-театр на Сорок пятой улице и вышли на Таймс-сквер. Я буквально видел этот солнечный свет, несмотря на то, что было темно, и снег начинал падать редкими, почти волшебными, как в кино, хлопьями. На улице продавали каштаны, бродячие музыканты стучали по железным бочкам, на бегущей строке высвечивались праздничные котировки, рабочие готовили Таймс-сквер к встрече Нового года – казалось, все озаряет свет. То есть все, кроме Джеффри. Джеффри накрыла его собственная, персональная туча, он был обеспокоен снегом и предсказанным усилением снегопада. Я уговаривал его перехватить со мной за компанию ломоть пиццы, и в итоге согласился, что мы съедим ее, когда вернемся в наш номер в отеле. Свою долю я сжевал, пристроившись на подоконнике и глядя на слегка припудренный снегом город. Джеффри вышагивал из угла в угол и то и дело проверял погоду. Пытался дозвониться в авиакомпанию, но прождав сорок пять минут, наконец сдался. Лечь в постель я уговорил его, только пообещав, что завтра мы с самого утра отправимся в аэропорт Кеннеди.
И вот мы здесь, мне не терпится вернуться домой. Я соскучился по Лили. Если мы попадем на этот рейс, возможно, мы даже успеем вернуться домой вовремя, забрать ее с передержки и отпраздновать Рождество в узком кругу. Дома у меня припасен для нее чулок с жевательными косточками, мягкой пищащей игрушкой и новеньким красным мячиком. Джеффри буквально вне себя. Только жаждет он не вернуться к Лили (хотя он тоже соскучился по ней, я точно знаю). Он жаждет определенности, плана, который можно осуществить; его растущая потребность держать под контролем каждую ситуацию зашкаливает. Наблюдать его борьбу в преддверии бури почти смешно – ну как, скажите, можно держать под контролем погоду? Да ладно тебе, Джеффри. Жизнь в тебе и повсюду. Солнечный свет впусти!
Мой телефон вибрирует на полу, я смотрю на экран, думая, что Джеффри прислал смску с вопросом, какой рейс выбрать. Но сообщения не вижу. Тогда я проверяю телефон Джеффри. На него пришло сообщение от его друга Клиффа.
«Когда вернешься? Хочу поиграть».
Клифф. Знаю ли я Клиффа? Кажется, это друг, с которым Джеффри познакомился, играя в интернете в покер. Я поворачиваюсь в сторону стойки авиакомпании, но Джеффри нигде не вижу. Смотрю туда-сюда – никаких следов. Я уже почти паникую, когда на меня вдруг падает тень. Джеффри держит два стакана кофе и улыбается.
– Победа!
Мы уже в воздухе, Джеффри достает из своего рюкзака наушники и вставляет их в гнездо ноутбука.
– Будешь смотреть что-нибудь? – спрашиваю я, зная, что перед полетом он всегда скачивает про запас несколько серий какого-нибудь сериала.
Наверное, мой вопрос звучит укоризненно, потому что Джеффри нехотя отвечает:
– Да, собирался.
Раньше мы почти не смотрели телевизор, зато часто обсуждали, как прошел день – жалели о том, что нас особенно беспокоило, и смеялись над тем, что казалось нам странным и смешным, – но с недавних пор телевизор стал нашим спасением. На вечеринке наша соседка сверху отвела меня в сторонку, чтобы сообщить, как радуется она, когда слышит смех из нашей спальни поздно ночью. Наверное, мы живем душа в душу. Я прикусил губу, чтобы не выпалить, что это Джеффри смотрит повторные показы «Фрейзера».
В угоду мне Джеффри закрывает ноутбук и кладет поверх него телефон.
– А ты хотел поговорить?
Я смотрю на его телефон, думая о смске, которую видел, и вдруг понимаю, что она мне не нравится. «Когда вернешься? Хочу поиграть». «Я хочу поиграть» – скорее всего, в покер. Вроде бы все безобидно. Но «когда вернешься?»? Зачем надо возвращаться, чтобы поиграть в онлайн-игру?
– Когда вернешься? – Лили задавала этот вопрос всегда, когда мне приходилось уезжать без нее. В первый раз это случилось месяца через четыре после того, как я привез ее домой. Как она оживилась, когда я вытащил чемоданы и сумки из глубокого встроенного шкафа во второй спальне! Едва я расстегнул молнию чемодана, Лили решительно забралась в него, уселась, и поскольку в то время она еще не выросла, кожа у нее на крупе собралась морщинками.
ЧТО! ЭТО! ЗА! УЮТНАЯ! КОРОБКА! ИЗ! НЕЕ! ПОЛУЧИТСЯ! ЧУДЕСНАЯ! ПОСТЕЛЬКА! ДЛЯ! МЕНЯ! ОБОЖАЮ! ЭТИ! БОРТИКИ! И! ОСОБЕННО! РЕЗИНОВЫЙ! РЕМЕШОК!
– Это чемодан. Мне надо сложить в него вещи, чтобы собраться в дорогу.
– Прекрасно! Я уже внутри, так что ты готов!
– К сожалению, взять тебя с собой я не могу. Чемодан для моей одежды, обуви и бритвенных принадлежностей.
– А мне почему нельзя? Я ведь тоже твоя!
Я присел возле чемодана и почесал Лили затылок между ушами.
– Вообще-то ты моя главная ценность, – она подняла нос и прищурилась. – Но ты останешься дома, тебя ждут другие приключения.
Лили уставилась на меня томными миндалевидными глазами.
– У нас будут разные приключения?
За мои сердечные струны она дергала так же, как в питомнике, в момент нашего знакомства, – за шнурки: неторопливо, но целеустремленно.
– Твое приключение будет веселым. Ты поедешь играть с другими щенками так, как раньше играла с братом и сестрами – с Гарри, Келли и Ритой.
– С Гарри, Келли и Ритой?
– Правильно. Не знаю, как зовут этих других щенков, но они наверняка такие же милые.
Собачья гостиница, которую я выбрал, находилась на некотором расстоянии от города, была чистенькой, приветливой и полной постояльцев. Собаки выходили наружу и снова заходили в дом, когда хотели, особый уголок был отведен собакам мелких пород и щенкам. Внутри пахло сосной.
Женщина, которая встретила нас, старалась держаться как можно приветливее, заметив, что мы с Лили насторожены.
– Это и есть Лили? Добро пожаловать, Лили! Мне кажется, тебе понравятся наши таксы. Их зовут Сэди, Софи и Софи-Ди.
Лили повернулась ко мне.
– Это они – те другие щенки, имен которых ты не знал?
– Правильно. А теперь знаю. Их зовут Сэди, Софи и Софи-Ди.
– Не Гарри, Келли и Рита?
– Нет, Сэди, Софи и Софи-Ди.
Лили подумала немного и добавила:
– А мою маму зовут Веник-Пук.
Я подхватил Лили и пристроил ее на своей руке.
– Об этом остальным знать не обязательно.
Женщина сняла с моего плеча холщовую сумку с пледом и едой Лили. Я перехватил Лили так, что передними лапами она уперлась в мое плечо, и зашептал ей на ухо:
– Я приеду за тобой через неделю. Ни в коем случае не думай, что я не приеду.
– А когда приедешь?
– Всего семь раз поспишь – и я заберу тебя.
Я поцеловал ее в макушку и спустил на землю. Потом вручил поводок женщине, так что теперь моей собакой управляла она.
– Ну, пойдем, – сказала она. – Я познакомлю тебя с Сэди, Софи и Софи-Ди, – она повернулась ко мне: – С ней все будет хорошо.
Я кивнул: я тоже так считал. И вместе с тем сомневался. А будет ли? Все ли будет хорошо? Лили остановилась, обернулась, чтобы посмотреть на меня, и мы оба судорожно проглотили вставший в горле ком.
Женщина открыла калитку, ведущую в вольер для мелких собак, и я успел заметить в нем еще трех такс. Две были длинношерстными, одна – короткошерстной, как Лили. Я решил, что короткошерстную зовут Сэди, потому что она пятнистая и выглядит не так, как другие две, которые с виду были вылитые Софи. Все трое приветствовали Лили, завиляв хвостами.
ПРИВЕТ! ПРИВЕТ! ПРИВЕТ! Я! СЭДИ! Я! СОФИ! Я! СОФИ-ДИ!
Лили помедлила, а потом тоже завиляла хвостом и вошла в вольер. Внутри она сразу растворилась в вихре лап, хвостов и ушей, калитка закрылась за ней. Последним, что я услышал, был ее характерный лай:
Я! ЛИЛИ!
Уже в машине я вдруг принялся по-дурацки всхлипывать.
Откуда ей знать, что я вернусь? Откуда ей знать, что я не бросил ее?
Просто она доверяет мне.
Как я должен доверять Джеффри. Для этой смски наверняка есть логичное объяснение. «Хочу поиграть» означает покер.
Поворачиваюсь к Джеффри и вижу, что его ноутбук снова открыт, а в ушах у него самого наушники. Я, наверное, отключился. Отвлек его от сериалов и тут же задумался о своем.
Глубоко вздохнув, я предпринимаю еще одну попытку – хлопаю его по плечу и вынимаю наушник из его левого уха.
– У нас обоих осталось несколько свободных дней до начала работы. Как смотришь на то, чтобы съездить в Сан-Франциско?
Я жду его реакции. Жду, что он физически отстранится, недовольный такой внезапностью. Жду, что он наотрез откажется впустить солнечный свет и начнет оправдываться, искать причины, по которым должен остаться в Лос-Анджелесе, – хоть что-нибудь, чтобы отвлечь внимание от своей «игры» с Клиффом.
Но вместо этого он просто улыбается и отвечает:
– Ладно.