Лик Архистратига. Глава 2 (Александр Холин, 2014)

Глава 2

Это была последняя встреча поэтов и незабываемый вещий сон Волошина. Ведь в действительности всё так и случилось в дальнейшей жизни Гумилёва. Даже Ахматова написала «Реквием» 27 августа, в тот самый день, когда её бывшего мужа расстреляли чекисты. Мало кто знает об этом, да и надо ли?

Просто, возвращаясь очередной раз с мыса, Дмитрий частенько вспоминал эту историю. Не то, чтобы она была единственным достоянием Коктебеля, но Дима откровенно радовался, что дуэльный пистолет Пушкина «случайно» не возник в руках одного из дуэлянтов. Оружие Дантесу доставили франкмасонские приятели. Говорят, что противнику русского поэта привезли не только оружие, но также кольчугу особого производства. Как тогда объяснить, что раны на теле Дантеса не оказалось. А ведь Пушкин попал! Дантес выстрелил раньше, не дойдя до барьера один шаг, но раненный поэт всё же не отказался от своего выстрела и сделал точный выстрел.

Сам Дантес потом постоянно отнекивался, но на месте дуэли впопыхах заявил, мол, пуля попала в пуговицу! Затем заменил свои показания на то, что произошло ранение в руку, только ни один из секундантов этого не подтверждает. Если бы это было так, то пуговица легко вошла бы в тело вместе с пулей. Здесь важно другое. Пропал куда-то пистолет, из которого был убит Пушкин, как будто под землю провалился! Сколько его не искали – не нашли.

Всё же оружие это через некоторое время вновь попало в народное поле зрения, потому что пистолет Дантеса оказался у Мартынова, стреляющегося с Михаилом Юрьевичем Лермонтовым. И снова пропал пистолет. Радовало одно: ни кому из поэтов, стреляющихся в Коктебеле, это оружие на дуэли не попало «случайно» в руки. Мало ли что они оба выстрелили в воздух! Всякое могло случиться. Хотя стрелялись-то они из более современного оружия. Но кто ж знает, что у оружия, устроившего охоту на русских поэтов, сейчас в голове? И кто будет третьим?

Соседи по пансиону не очень докучали Дмитрию. Напрашиваться на знакомство здесь было просто не принято, всё-таки пансион до сих пор назывался ЦеКовским. Поэтому Дмитрий Крымский, – это прозвище он придумал для себя на время отдыха, – занятый своими бесконечными, как мироздание, мыслями, обычно бродил по окрестностям, охотясь, как Гумилёв, за тарантулами. Или прогуливался побережьем, следя за наползающими друг на друга свинцовыми волнами, прислушиваясь к их сердитой перебранке и разгадывая: какая же на сей раз причина этой свары?

Иногда он специально забредал к дому Волошина, в котором тоже устроили Дом Отдыха, но для литераторов. Тем, вероятно, приятно было побывать на месте встречи знаменитостей мира сего, и даже иной раз представить себя настоящим дуэлянтом. Может быть именно здесь, под крышей усадьбы Максимилиана Волошина, кто-то придумал поэму «Новые капитаны» или же «Капитаны-2»! Да что там поэма, гений русского слова и кузнец человеческих душ мог запросто написать здесь «Горе от ума для новых русских»!

На полпути к пляжу Дмитрий облюбовал одну из скамеек, с которой открывался довольно-таки живописный вид на мыс. Здесь можно было просиживать часами, чувствуя, что общение со стихией возвращает вкус к жизни. Со стороны могло бы, наверное, показаться, что одинокий мужчина, рано впавший то ли в старость, то ли в хандру, сторонится общения с людьми из-за какой-то душевной или сердечной драмы. Но чего только не покажется со стороны!

Диме было безразлично общественное мнение, и никогда бы его не занимал вопрос: «а что люди скажут?». Он не стремился к общению с себе подобными лишь потому, что всё человеческое сейчас мешало единению с природой.

Растворяться в каждой волне, в каждом порыве ветра, в склонах гор, подёрнутых пепельной дымкой, в тёмных кипарисовых аллеях – это ли не мечта каждого здравомыслящего? К несчастью, такое редко у кого получается, потому что привычка прятанья от природы берёт своё.

Обнимая весь этот киммерийский простор, Дмитрий пил его энергию, и возвращался в своё физическое тело уже обновлённым, благодарно улыбающимся доброму окружившему его миру. Природа ничуть не отторгала обновлённого человека и считала приезжего своей неотделимой частицей, хотя в незнакомом крае Дмитрий был чужеродным телом.

В повседневных романтических скитаниях по побережью он всё-таки не стремился намертво одичать и обугрюмиться. Наоборот, природа давала какое-то новое чувство понимания всего сущего. Даже встретив один раз девушку, также одиноко бредущую в сонных сумерках, Дима вдруг отчётливо почувствовал сопровождающую её волну тоски и страха. Это разбудило дремавшее в нём до сих пор любопытство, и он стал постоянно искать встречи с незнакомкой.

Девушка довольно часто гуляла по взморью в элегантной бежевой куртке, поверх которой она повязывала на шею вызывающий красный шарф, гармонически сочетающийся с обыкновенными женскими брючками яркого бирюзового цвета. Но всегда встречают по одежде, а провожают по уму. Во всяком случае, яркие цвета говорили о ярком характере, что украшает любую женщину.

Дмитрий, например, спокойно, нахально даже, при встречах раздевал девушку. Глазами. Скажем, не совсем уж раздевал, но одежда явно для него ничего не значила, то есть не служила непреодолимой преградой. Вопрос в другом: зачем он это делал? Возможно, так увлёкся новой игрушкой, какой он представлял живого человека, что начал выискивать на её воображаемом теле необыкновенные морщинки, родинки и прочую суеверную ахинею, которой уделяют внимание только впервые в жизни влюбившиеся пацаны.

Однажды он застал её сидящую боком на облюбованной скамье в совершенно неподвижной позе памятника, выбравшего эту деревянную лавочку вместо гранитного постамента. Со стороны казалось, что девушка тоже слушает сварливую перебранку волн и окаменела, околдованная звуком. Скромно примостившись на краешек, Дима осторожно на неё покосился. Внимания никакого. Может и хорошо.

– О чём это они сегодня? – кивнул он на мерно бормочущие волны.

Девушка не вздрогнула, не изобразила испуг, не вскочила, даже не обернулась. Лишь чуть-чуть скосив глаза в его сторону, ответила:

– Спорят, кому первой на берег выбегать.

Дима откровенно думал, что вопрос огорошит незнакомку, или она хотя бы сделает вид, но пришлось удивляться самому.

– Вы всех понимаете с полуслова?

– Нет, конечно, но вас понимаю, – на сей раз, она обернулась в его сторону, и Дмитрий увидел большие печальные тёмные глаза, в глубине которых была сокрыта мудрость вселенной. Самое важное, что глаза девушки казались не просто тёмными, а разноцветными в то же время. Это вызвало поразительное смешение чувств, о чём Дмитрий раньше совсем не подозревал.

Лицо её, чуть смугловатое, в неприметных веснушках, оттеняли чёрные волосы с модным мелированием, то есть блондинистой проседью. Правда, лицо выглядело немножко усталым. Чувствуется, что она привыкла к этому образу и прятала его за лёгким макияжем. Во всяком случае, для постороннего не очень внимательного взгляда – видок что надо!

– Любопытно. Чем же я заслужил понимание? – Дима усиленно подыскивал слова, чтобы продолжить непредвиденный разговор. – Или в вас проснулась обычная женская интуиция?

– Я за вами наблюдаю вот уже несколько дней, – усмехнулась она. – Впрочем, как и вы за мной.

– Значит, научились читать мысли на расстоянии? – подхватил Дима. – У женщин это редко встречается.

– О, нет, – смутилась незнакомка. – Просто я заметила, как вы слушаете море. Ну, и ещё кое-что. Это так забавно!

– Как интересно! – хмыкнул Дима. – Ведь я тоже кое-что заметил.

Незнакомка подозрительно скосила глаза. Женщину легко поймать даже на проходную ничего не значащую фразу, но по лицу новой знакомой пробежала волна напряжённости: а вдруг её случайный знакомый что-то не то заметил!

– И чем же я привлекла ваше внимание? – осторожно спросила она.

– Рискую показаться бестактным, но когда я впервые увидел вас, то просто почувствовал, вы чего-то боитесь что ли, – Дима даже театрально покрутил в воздухе ладонью. – Это трудно объяснить словами. Это никак не проявляется в наружности. Просто просыпается в человеке шестое, седьмое или одиннадцатое чувство, когда знаешь – всё именно так и не иначе!

– Ага. Теперь настал мой черёд обвинять вас в экстрасенсорности? – улыбнулась она краешком тонко очерченных губ. – Ведь интуитивное чувство чутья у вас тоже работает на расстоянии и вовсю помогает вашим газам безапелляционно раздевать меня?

– Прошу прощения, но я… я вас обидел? – искренне смутился Дима.

– И да, и нет, – усмехнулась она. – Вы кто по специальности?

– Врач. Психолог… Работаю в отделе судебно-медицинской экспертизы, то есть сыщик, если хотите.

– Психолог? – девушка почему-то удивилась. Вероятно потому, что уже присвоила Дмитрию какую-то необычную профессию. Но сосредоточенно нахмуренный лоб её вовсе не красил.

– Психолог? – снова переспросила девушка. – Я, пожалуй, тоже. То есть реставратор. Не кажется ли вам, что наши профессии схожи?

Дима никогда раньше не проводил таких сногсшибательных аналогий, но мысль девушки показалась довольно интересной и чуть еретичной в то же время.

– Видите ли, сыщику приходится…

– Нет-нет, – перебила она, – не возражайте. Вы же знаете, что только женщины способны к таким неординарным умозаключениям и способны ловко выкручиваться из любых непредсказуемых ситуаций. Возможно, это выглядит как борьба с собственными комплексами, в которой запросто можно убить себя, но ведь вы же знаете, что женщины комплексами не обладают.

– Да знаю, – кивнул Дмитрий. – Женщина, если она действительно женщина, всегда права и только человеку свойственно ошибаться.

Девушке не оставалось ничего иного как просто пожать плечами и, усмехнувшись, сделать вид, что не расслышала плоской мужской безапелляционности в адрес присутствующих женщин.

– Ну и пусть. Значит, так надо, – заключил её собеседник.

Наташа оказалась не только интересной слушательницей, но и собеседницей. Сказано, что женщины любят ушами, а новая знакомая вовсю старалась подтвердить исторически выверенное определение. Хотелось ли Дмитрию закрутить лёгкий, ни к чему не обязывающий роман? Хотелось ли Наташе увидеть у своих ног поверженного льва? Да, наверное. Но оба они ничуть не вписывались в эти измерения. Им просто было хорошо вдвоём. Вот и славно.

Только иногда совсем неожиданно их серьёзное обсуждение каких-то проблем или весёлый непринуждённый разговор вдруг прерывался по вине Наташи и зависал в воздухе замёрзшей на лету птицей. Это происходило всякий раз по-разному: то Наташа ловила ртом воздух, будто выброшенная на лёд рыба, то наоборот, закашливалась, чем-то подавившись, то просто замолкала, уставясь в точку какого-то нездешнего пространства.

– Наташенька, ангел мой, это становится уже немного странным, – Дима пытался образумить её как-то раз. – Пойми, моя специализация, возможно, не гарантирует безоговорочного исцеления от каких-то болячек, но скажи, наконец, что тебя мучает? Чего ты боишься, пугаешься, замыкаешься даже на самом интересном месте разговора? Я же доктор, психолог, следователь и смогу помочь тебе. Я всё-таки мужчина, наконец.

Его возмущённая тирада повисла в воздухе без ответа. Но такие настроенческие всплески быстро проходили. Сегодня с утра они сидели на автобусной остановке и ждали приезда местного татарина, с которым Наташа успела когда-то уже познакомиться, и который обещал подкинуть их в Грушевку. Этот посёлок находился не очень далеко от побережья, но добираться туда пешком не реально, да и времени уйдёт понапрасну столько, что в световой день никак не уложишься.

Мусса, так звали местного киммерийца, немного опаздывал, а Наташа уже нетерпеливо всматривалась в дорогу. Настроение у неё, как у всякой красивой женщины, менялось ежесекундно. Что поделать, семь пятниц на неделе!

Единственное, что могло обрадовать, это заплясавшие вдруг в её разноцветных хитрющих глазах огоньки-проказники.

– Так говоришь муж-чина? – задумчиво пропела она, растягивая гласные.

– Вроде бы. Уж не считаешь ли ты меня не больше, как третьесортной подружкой? – парировал Дмитрий.

– Ну, тогда, если ты муж-чина, в смысле «китайский муж», то найди мне транспорт, заключила Наташа. – А то Мусса пока раскачается и ехать уже никуда не надо будет.

– Погоди, не спеши, – осадил её Дмитрий. – Как это «китайский»?

– Очень просто: муж – Чина! Теперь понял?

– Хорошо, – недовольно кивнул Дмитрий. – Но ты так и не сказала, куда едем.

Объяснила только, что Мусса-де знает, что он довезёт. Даже если я найду транспорт, куда мы поедем? На деревню к дедушке Константин-Макарычу? Время пока есть, так что не гони волну, не создавай суматоху. А если твой татарин не явится, мало ли – транспорт не заводится – то завтра с утра и отправимся, только скажешь где и куда.

– Понимаешь, я сама не знаю где это и что это, – попыталась объяснить Наташа. – Знаю только, что в одной из крымских пещер я могу найти то, что ищу.

– А что ты ищешь? – обалдело захлопал глазами Дима. – Надеюсь, не какой-нибудь древний клад, закопанный отважными аргонавтами, побывавшими здесь в мезозойский период?

– Не спрашивай пока, – отмахнулась девушка. – Потом расскажу. Всему своё время. Просто случайно выяснилось, что Мусса давно уже слышал о том месте, которое я ищу, поэтому обещал сегодня подкинуть меня туда. Дескать, всё равно по дороге. Он туда по каким-то своим делам должен поехать.

– Вот и не ёрзай, – подытожил Дмитрий. – Совсем необязательно впереди паровоза бежать, теряя белые тапочки. Приедет твой знакомый, если только мотоцикл заведётся.

Тут со стороны болгарской деревни послышался утробный рёв мотоцикла и на дороге показался Наташин знакомый. Через несколько минут он подкатил, и друзья принялись усаживаться в поданное «ландо». Вещей у них было не много: у Димы ничего, а Наташа захватила всё-таки небольшой рюкзачок.

В поход девушка собиралась капитально, потому что кроме джинсового костюма на ногах у неё красовались настоящие горные ботинки. И где только откопала? Но у ЦеКовских хозяйственников пансионата, наверное, ещё и не то можно отрыть при желании.

Дмитрия поразило больше всего транспортное средство татарина. Внушительный немецкий мотоцикл «Цундап» с мощным двухцилиндровым мотором, пригнанный в Россию из Германии ещё во времена Великой Отечественной войны, потому что на люльке, где сидела Наташа, сохранилась настоящая турель! Может быть, у Муссы и пулемётик где-то лежит, солидолом смазанный. Вдруг пригодится хохлов из Крыма выгонять!

Мотоцикл хоть и громко, но безотказно урча, отмерял киммерийские километры. Дорога, поднимаясь к вершинам, скоро вывела их к посёлку ничем не отличавшемуся от десятков других, разбросанных по Черноморскому побережью.

– Эй, молодёжь, прибыли, – окликнул их Мусса. – Прибыли. Грушевка.

Он слез с мотоцикла, помог девушке выбраться из люльки. Достал её сумку и полез зачем-то в заднюю часть люльки, служившую багажником и имеющую специальный люк.

– Ну, здравствуй, Старый Крым, – картинно раскинул руки Дмитрий, встав в позу рядом с мотоциклом.

– Лучше бы выбраться помог! – заворчала Наташа. – А то оставил меня на шофёра. Вот и всё ваше мужское рыцарство!

Дима сконфуженно попытался что-то промямлить, но решил бросить это грязное дело. Никуда не денется, простит. А не простит, так не судьба, значит. Никогда Господь не даст того, что ни поднять, ни унести. По всей вероятности где-то в безоблачной канцелярии услышали это деланное бесшабашие, и прощение было отпущено вместе с дамским кулачком в бок.

– Ой!

– Вот те ой, – Наташа ещё раз попыталась ткнуть в бок своего незадачливого рыцаря. – Назвался груздем…

Дима поймал её руку, притянул к себе.

– Наташенька! – миролюбиво прошептал Дима. – Тебе вовсе не идёт домашний дисциплинарный порядок, а я не владею кухонным боксом.

Лицо её оказалось так близко, глаза такие весёлые, а мускатный запах волос, кружащий голову, точно карусель, так запутывал мысли, что Дима естественно сделал то, что положено рыцарю – отвесил поклон. Представляете? Вот и я тоже не представляю. Зато всё представила Наташа. Она просто без реверансов поцеловала Диму. Сама. А когда он, одумавшись и опомнившись, попытался всё повторить, в его опомнившихся руках оказался только обломок пустоты. Девушка ловко избавилась от опасной близости. Наверное, опасной телесная близость была сейчас для обоих, потому что ничто человеческое никому не чуждо.

– Пещера здесь недалеко, – вернул воркующую парочку на землю Мусса. – Вон та тропа выведет вас прямо к обрывистому склону. Пещера высоко. Надо уметь по скалам лазать, либо на верёвке сверху спускаться. Я вот нашёл тебе, Наташка, в багажнике альпинистский шнур капроновый. Держи, пригодится. Но назад в пансион уже сами добирайтесь. Я не знаю, когда вы и когда я освобожусь.

– Ничего, Мусса, мы разберёмся, – кивнула девушка, подхватив увесистую бухту капронового каната.

– На всякий случай запомните, – промолвил тот на прощание. – Человеку на земле, кроме любви, вовсе ничего не надо. Не надо и всё. Хотя нет, нужна ещё надежда, чтоб верить в «Ничего не надо». Если надежды нет, то сразу появляются миллионы претензий не только к окружающим, а и к самому Богу.

– Не знаю, может, вы и правы, – Наташа задумчиво взглянула в глаза татарину. – Может, всё в этом мире гораздо проще, чем мы выдумываем? Не знаю.

– Ну, герой, – обратился Силкан к Дмитрию. – Девушку на тебя оставляю. Не потеряй, смотри!

Татарин некоторое время глядел вслед удаляющейся парочке потом, воровато оглянувшись, перекрестил их вслед, как делают только русские бабушки и жёны, крестя вослед уходящих на войну сыновей. В этом не было ничего необычного, если бы уходящих не перекрестил мусульманин Мусса Силкан.

Тропа огибала несколько новых кирпичных домов, отгроханных по запросам «новорусской архитектуры», ныряла меж одиноких глинобитных домов, оставляя в стороне настоящие сакли – а как же в горах без этого! – и мимо кипарисов, зелёным забором окруживших тютину,[9] убегала дальше в горы. Наташа взяла Дмитрия за руку, потянула на тропинку:

– Ну что, идём, блуждающий странник? – улыбнулась она. – Вместо всех известных крымских экскурсоводов вашим вниманием, уважаемая публика, завладею я на некоторое время. Надеюсь, вы не против?

Публика была нисколько не против, поэтому оба, весело болтая, пересекли Грушевку и вышли в дикий Старый Крым, где не ступала нога человека. Ну, или хотя бы не ступала. В Крыму, конечно, невозможно найти «белого пятна», но очень хотелось верить в обратное. Подъём к ожидаемому пещерному зеву не стал от них долго прятаться, не понадобилось даже дорожных указателей на белое пятно планеты.

– Спасибо тебе, Дима, – прозвучал голос девушки.

Это было так неожиданно, что тот поперхнулся каким-то недовысказанным словом. В скитаниях по киммерийским кущам ничего удивительного не было. Именно поэтому слова благодарности прозвучали какой-то диковиной, если не дикой музыкой.

– За что спасибо? – подозрительно взглянул Дмитрий. – За то, что я тащусь с тобой как верный цепной друг?

– Конечно, – улыбнулась Наташа. – Ты, не спрашивая ни о чём, действительно потащился за мной на край света…

– В небольшую горную вылазку, – поправил он.

– …пусть так. Но ты ничего не знаешь об известной, казалось бы, пещере. Ещё в Москве мне про это место рассказывали удивительные вещи.

– Мне тоже.

– Ин-те-рес-но, – голос спутницы звучал немного по-другому. – Что это тебе рассказывали и где?

– Где, где, – проворчал Дима. – В «Моисеевой бороде» – есть такой новомосковский ресторанчик на Старом Разгуляе. Не слышала? А напрасно. Так вот, говорят, что совсем недавно из этой пещеры, – он рукой показал чёрную дыру, красующуюся на боку скалистого обрыва, куда они направлялись. – Из этой дыры спустился на верёвке мужик, прибежал ночью в Грушевку, постучал в окошко сакли на окраине и спрашивает у хозяина: «Гамарджёба, генацвали. В Ялте на рейде фашистских крейсеров много?» Хозяин сакли сделал квадратные глаза и отвечает: «Да что ты, дубина! Война шестьдесят пять лет уж как кончилася!» «Ничего себе! – чешет немытую башку партизан. – А я всё это время диверсии устраивал, дома взрывал, склады с горючим…». Так что про эту пещерку давно всё известно. Не удивлюсь, ежели там Беничка Ладен с одесскими шмуликами прячется. Америкосы его по всему миру ловят, а он, скорее всего, в Старом Крыму виноград кушает.

– Про Ладена – ничего, сойдёт, – кивнула Наташа. – А про партизана – анекдот с бородой до пояса, то есть постарел не по годам. И ты вместе с ним. Кстати, знаешь, за что аборигены съели капитана Кука?

– Нет.

– За то, что рассказал бородатый анекдот, – подытожила девушка. – Но мы действительно уже добрались.

Яркий скалистый обрыв не предвидел людское посещение, поэтому не запасся никакими тайными тропами, а жаль. Во всяком случае, наша парочка от удобной тропиночки точно бы не отказалась. Альпинизмом ни тот, ни другой не увлекались, так что усиленно пришлось искать обходные пути. К счастью, в этом государстве всегда и везде найдутся какие-нибудь обходные пути. Нашлись они и здесь.

– Нормальные герои всегда идут в обход, – профальшивил Дмитрий известную бармалейскую песенку.

– Ох, куда нас только понесло, – отозвалась запыхавшаяся Наташка. – Меня то есть. Знала бы, ни за что б не согласилась в скалолазки записываться.

Но вскоре её недовольство было удовлетворено открывшимся со скалы ландшафтом. Раскинувшееся в обе стороны нагорье не отличалось каким-либо диким, первозданным или же райским видом. Зелёные обрывистые, не слишком крутые склоны теснились у ног путешественников. А не слишком большое нагромождение скал даже радовало глаз – это был всё-таки Старый Крым и обрывы не хвастались друг перед другом крутыми боками. Одна только скала, где оказались дикие туристы, выпирала над всем нагорьем. Зато с неё далеко-далеко до края земли, просматривалось море, пытавшееся скушать полоску горизонта.

Дима пробормотал это, не вставая в позу, не затачивая на стихоплётстве внимания, но заметил, что девушке это явно понравилось. Всеобъемлющее впечатление полёта над миром приходит к автору, разливается по всему видимому пространству и даже захлёстывает жгучей морской волной, когда пусть не ты, а что-то сотворённое тобой приносит радость присутствующим. Любой человек не спасён от впечатлений, тем более от радости.

– Это твои стихи?

– Да, – честно признался Дима.

Наташа, воздерживаясь от комментирования услышанного, чтобы не наступить слишком больно на поэтино уязвимое место, подошла к обрыву и осторожно заглянула в пропасть.

– Здорово! – удовлетворённо кивнула она. – Только спускаться придётся мне одной. И не спорить! – повысила голос девушка, увидев, что её спутник уже подыскивает какие-то возражения.

Наташа расстегнула сумку, вытащила ещё один моток тонкой капроновой верёвки, альпинистский пояс с корсетом для позвоночника, альпеншток и пристегнула к правой ноге ножны с большим тесаком, на котором тупая сторона выглядела как пила. Что говорить, такая дальновидность была просто прекрасна, но как же она в пещере – и одна?!

– Во-первых, – Наташа сразу же пустилась в объяснения, поскольку кислая физиономия Дмитрия явно требовала подслащения. – Во-первых, ни ты, ни я альпинизмом не занимались и если спустимся оба, то кто ж вытаскивать будет? Во-вторых, мне взглянуть там надо только на одну вещь. Это сталагмит находящийся совсем недалеко от выхода. Я знаю, что петли времени могут захлёстываться на нём, как на простом торчащем из земли пне. В-третьих…

– А что это такое, петли времени? – перебил Дмитрий.

– …в-третьих, – продолжила собеседница, не обращая внимания на мужское любопытство, – мы забрались сюда не для того, чтобы заняться уроками по мистической истории земли. Я тебе потом как-нибудь всё расскажу. Придётся потерпеть и поверить мне на слово.

С этими словами она размотала капроновый шнур, накинув петлю на одиноко лежащий камень. Хотя нет. Теперь одиночество камня будет разделять Дмитрий Крымский. Камню же придётся приложить всю каменную силу и врождённую скальную смекалистость, чтобы человек смог вытащить подругу-путешественницу из омута, сыгранного временем, если таковой в этой пещере имеется. Возможно, она и не попадёт никуда, а если вдруг затянет? Тогда точно, одного человеческого ума будет явно недостаточно.

Второй конец капронового шпагата Наташа пристегнула к альпинистскому поясу, стягивающему джинсы и бёдра. Специальный пояс держал фигуру девушки как в корсете. Такая экипировка придавала уверенности самой альпинистке.

– Вот так вернее будет, – добавила она. – Ну, счастливо оставаться.

Наташа в этот раз по-настоящему поцеловала Дмитрия, даже с какой-то ощутимой жадностью и нежностью в то же время, потому что она уходила не на простую прогулку. Уходя – уходи, как говорят обычно, только свидятся ли?

В следующую секунду девушка принялась деловито спускаться по круче. Дима с помощью того же одиноко лежащего камня стравливал верёвку и думал лишь о том, чтобы капроновой длины каната хватило до пещеры, чтобы не пришлось надвязывать. Кстати, а надвязывать-то было всё равно нечем, потому что второй шнур девушка прицепила к поясу, как страховочный и это было правильно, лишь бы хватило длины.

Плечи у Дмитрия уже горели, ладони давно саднили, потому что он забыл надеть обычные брезентовые рукавички, но первая половина работы подходила к концу. К счастью, шнур скоро ослаб, длины хватило. Дима осторожно заглянул в пропасть. Наташа стояла на кромке или так называемом скальном карнизе прямо у входа и смотрела вверх, но не на Диму. Возможно, что-то интересное было над самим входом.

– Ну, точно. Там надвратная икона вывешена, как в настоящем православном храме, – проворчал Дмитрий, не зная ещё, что иногда человека посещают совсем даже не пустые соображения. Скорее всего, это была интуитивная догадка, посланная из-поднебесья.

Шпагат натянулся. Видимо спелеологиня желала пройти дальше, да вот только страховщик с верёвкой мешали и напоминали путешественнице о связи с внешним миром. И что у любой верёвки бывает конец. Тогда девушка, видимо, отвязала шнур от пояса и на какое-то время исчезла. То есть, нельзя сказать, что исчезла насовсем, но оба капроновых шнура оставались в недвижимом постоянно натянутом положении.

Что с альпинисткой случилось? почему не двигается? не посылает никаких сигналов? Её спутнику в голову сразу полезли сумбурные мысли о провалах во времени, вскользь упомянутых Наташей, о перебросках в прошлое и наоборот. Эти случаи давно уже набили оскомину всей жёлтой прессе, об этом давно уже идут споры, но ни к какому научному или околонаучному решению проблемы высокоуважаемое общество пока ещё не подошло, даже ни на йоту не придвинулось.

В общем, голова Дмитрия заполнилась книжно-фантастической неразберихой, которую разбавило-таки еле заметное подёргивание шнура. Проявление жизни на том конце, в первую очередь, подтверждало, что всё тип-топ в этом мире и беспокоиться не о чём. Да и в замершем неоткликающемся состоянии связующие путешественников шнуры были совсем недолго.

Дима снова заглянул в пропасть. На козырьке возле входа никого не было. Опять в голову полезла мистическая дребедень, навроде пещерозавров и птероящеров, а, может быть, вообще какого-нибудь Старокрымского Минотавра. Мало ли кого временные петли в наш век выбросят? Недаром сейчас весь мир, или почти весь, обсуждает вновь обретённый Аркаим, как тот самый потерянный рай, пропитый когда-то нашими бесхозяйственными предками!

А что. Древнейший город, существовавший за пять тысяч лет до Рождества Христова обнаружен на Южном Урале, то есть на юге Рипейских гор, которые вплоть до наших дней до конца не обследованы и вряд ли это предвидится, потому что горный хребет оказался русским «Бермудским треугольником», который у нас получил название Кунгурского.

Впрочем, ни одно Белое пятно на теле нашей планеты ещё не удалось обследовать и расставить хоть какие-то точки над «i», так что этот треугольник спокойно дожидается своих Пифагоров.

Известно, что город находится в долине, которая выглядит природной чашей меж сопок и предгорья с протекающими по ней речками Сынташтой и Большой Караганкой. Со спутников делали снимки этих мест и всё было прекрасно видно. Но не давался пока город в руки ни учёным историкам, ни археологам, как тот же Каменный Цветок из уральских сказок. Только совсем недавно, в конце восьмидесятых прошлого столетия поддался Аркаим стараниям археологов и не просто поддался – попросил защиты, как ещё живое существо, которое пытаются уничтожить тёмные силы.

В тех краях, явно не страдающих безводьем, тогдашнее советско-российское правительство решило вдруг организовать новое очень необходимое водохранилище, а долина Аркаима почему-то понравилась строителям, да так, что за зиму дамбу сколотили и даже водопроводные трубы проложили. То есть, сделали то, что в Сибири зимой никогда не делают! Оказывается, именно осенью русские археологи воочию встретились со столицей доисторического царства, и кому-то очень не понравилось, чтобы люди свою древнюю историю помнили. Вот и снарядили строителей.

Ведь было же на Руси царство Десяти городов – мир, способный помогать человеческому развитию! Оказывается, именно оттуда многое начиналось. Из этой колыбели мира появилась и арийская ветвь рода человеческого, и китайская, и шумерская, и этрусская. Куда память историческая делась? Вернее, не куда делась, а кому это надо, чтоб Аркаим умер?

В тех местах, кстати, обнаружили недавно недоступные крупные поселения старообрядцев, покинувших русскую Европу и перебравшихся в непроходимые Уральские дебри ещё во времена церковной гражданской войны Аввакума и Никона. Но самое интересное, что у русских кочевников в храме обнаружен великолепный календарь и настоящие часы, а ведь этих изобретений тогдашняя Русь ещё не знала! Надо же, старообрядцы развивались обособленно и придумали много вещей гораздо раньше как, скажем, русский изобретатель Яблочков придумал электрическую лампочку намного раньше Эдисона, но об этом не помнят даже теперь. Таких примеров множество.

Тут капроновый линь здорово натянулся. Значит, пещерозавр, полакомившись женским мясом, поднимается для знакомства с Дмитрием? Что ж, необходимо ему помочь, ведь человек должен всегда помогать братьям меньшим. Дмитрий что есть силы, упёрся ногами в одинокий камень. Поднимать оказывается гораздо сложнее, чем опускать. Тем более руки уже немного поранены, а сейчас, несмотря на то, что Дима обмотал ладони бинтом, снова проступила кровь.

Женщина относится к слабому полу, так почему же столько сил забирает, особенно когда её приходится из пропасти вытаскивать? Какая же она оказывается тяжёлая, хоть и маленькая! Дмитрий из последних сил упирался ногами в камень и вытягивал впивающийся в плечи капроновый шнур. Скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается, только вскоре Наташина голова всё же показалась над краем пропасти.

– Наконец-то! – выдохнул Дима.

Девушка вползла на утёс, обессилено рухнула рядом с помощником на камень, немного отдышалась. Потом, не произнеся ни слова, принялась расстёгивать альпинистское обмундирование и аккуратно складывать в сумку. Может быть, у неё были какие-то свои соображения по поводу путешествия в пещеру, но хоть что-то она могла сообщить, ведь Дмитрию в прямом смысле кровью расплачиваться пришлось за помощь оказанную подруге? Он всё-таки не утерпел и, пытаясь голосу придать деланное безразличие, спросил:

– Ну, и что там интересного?

– Потом, – отмахнулась Наташа. – Ты извини, но всё потом… я очень устала… знаешь, я была там, – девушка ткнула указательным пальцем себе под ноги. Вот значит как! Недаром какое-то время оба страховочных линя находились в натянутом состоянии! Оказывается, в это самое время девушка каким-то образом побывала прямо там!

Дмитрий, пародируя девушку, уткнул указующий перст в землю, но ничего так и не понял. Только больше от Наташи нельзя было добиться ни слова. Впрочем, Дима даже не настаивал и до возвращения в Коктебель не расспрашивал подругу больше ни о чём, а она не обронила ни единого слова. Девушку вполне можно было понять, потому как путешествие в пещеру оказалось явно не из лёгких пешеходных прогулок.

За время отсутствия в пансионате их даже никто не разыскивал. Наверное, так происходит всегда в домах отдыха, но это с одной стороны много лучше, чем если бы кто-то поднял шум, заметив исчезновение сладкой парочки. Войдя в гостиную пансионата, они договорились встретиться после ужина в «Охотничьем зале», где вечерами обычно никого не было.

Надо сказать, что этот ЦеКовский курортный комплекс сдали в эксплуатацию ещё при Золотом Застое социализма и такие «Готические гостиные» или же «Морские гроты» предназначались для гульбы слуг народа. Нынешние слуги народа вместе с новыми русскими предпочитают только Таймырские Мальдивы или Канарские Соловки, но никак не обезображенный хохлацкой независимостью Старый Крым.

В пансионе бывали люди попроще, хотя тоже не из касты неприкасаемых. Только отдыхающие, выросшие при социализме, с детства привыкали к домашнему другу телевизору. И что для нынешнего пансионера все эти гостиные? Если в «Охотничьем зале» нет телеящика, то вечером там делать нечего. Ведь очень хочется пролить скупую мексиканскую слезу с богатыми, которые тоже плачут или каким-нибудь другим нескончаемым сериалом. А про сов-русское «мыло» и говорить нечего: сколько восхищённых глаз можно увидеть, взирающих на какой-нибудь «Бандитский Ленинбург»? Поэтому набитый кабаньими, медвежьими, лисьими чучелами, но лишённый телевизора «Охотничий зал» пустовал в вечернее время, что нашей парочке было на руку.

Дмитрий поджидал Наташу возле огромного настоящего камина. Чтобы распалить его, от парня потребовалось порядком времени, дров, незлобливых литературных слов и стараний, поскольку сам он не очень-то выглядел печных дел мастером. Но сейчас камин располыхался вовсю, создавая видимость тепла и уюта. А самое главное, блики пламени, пляшущие по углам огромного зала, разгоняли сгустки неприятных мистических теней.

Краем уха Дима уловил дробные каблучки своей подружки далеко в коридоре.

Если дамочка нацепила туфельки, значит, отошла от перевозбудившей её пещерной заварушки. Интересное всё-таки событие прослеживается: только в мире какие-нибудь войны и катаклизмы начинаются, дамы обязательно в свой дневной рацион вводят модные шпильки, то есть упиваются ими и уедаются. С исчезновением атмосферных потрясений – исчезают и вострые каблучки. Верно, шпильки понемногу становятся атрибутом всевозможных войнушек! Не артиллерия, не пехота и даже не авиация, а простые дамские шпильки!

Только Наташа никогда, наверное, не мучилась такими мировыми вопросами, потому что совершенно машинально чуть не нацепила на ноги туфли-шпильки перед поездкой в пещеру. Ведь обыкновенное спелеологическое приключение никогда нельзя приравнивать к мировому катаклизму или к захудалой вылазке террористов с Бенчиком Ладеном во главе. Хороша бы она была, если б вовремя не спохватилась! Но всё-таки обзавелась же где-то альпинистскими ботинками, значит, соображения хватает. Сейчас, скинув туфельки, она бесцеремонно забралась с ногами в глубокое кожаное кресло и затихла.

На Коктебель свалился зябкий вечер, словно сброшенный ветром со спины горбатого склона. В сумерках лицо девушки невозможно было разглядеть, хотя дрова в камине горели исправно. Это выглядело довольно забавно, но в то же время таинственно. Вероятно, каждый человек становится похож в такие экстравагантные моменты на обычного хамелеона, Ведь у Дмитрия на лице тоже играла занимательная таинственность, иначе бы девушка не старалась украдкой разглядеть соседа, чтобы угадать его настроение. Ну, или хотя бы вызвать своего потенциального поклонника на интимный разговор.

Наверное, она для этого и нацепила заманчивую мини-юбочку, ведь любого мужчину можно купить одним показом колен, поволочным блеском глаз, тонкой завитушкой волос, свисающих с виска и множеством других завлекалочек, – а почему бы и нет? Тем более, что она приехала на базу отдыха одна, без мужа. А если и была когда-то замужем, то брак не очень-то удачный, иначе… а что иначе? Ведь ничего не было? И мужу ещё не успела изменить… Не успела или не хотела? Собственно, это не та проблема, на которой надо заострять внимание.

– Скажи, Дима, ты действительно пишешь стихи? – ни с того, ни с сего спросила Наташа, будто бы для неё этот вопрос сейчас был наиболее важным, актуальным и существенным.

Неужели же прочтение стихотворения перед пещерной вылазкой настолько её затронуло, что просто «ах»? Не может быть. Почему? Просто потому, что Дмитрий считал себя не единственным гениальным ребёнком планеты, пишущим так вот запросто хорошие стихи. И вообще, каждый человек на земле в чём-нибудь гениален, только очень многие не могут или не хотят сразу найти своё заветное призвание. А вот когда человек отыщет себя, то есть у него что-то начинает получаться, то это позволительно ровно до того момента, когда сочинитель не превращает услышанное стихотворение в фетиш.

– Может быть, взрослым муж-чин-кам, – передразнил Дима свою подружку, – сегодня не модно или просто возбраняется писать стихи? Дескать, всякому вольно словоблудством увлекаться? Нет, чтобы настоящим делом заняться или хотя бы торговать научиться… Ведь все нынче что-то продают: кто семечки, кто родину, а некоторые и душу закладывают.

– Нет, что ты! – перебила Наташа. Даже наоборот! Люди без поэзии, без настоящей поэзии, давно деградировали бы.

– Тогда каюсь: писал, пишу, и писать буду, – проникновенно сказал Дима, будто пытаясь отстоять не отбираемую территорию. – Причём, пишу не одни только стихи. Когда-то Александр Пушкин на весь свет произнёс довольно одиозную фразу: «Если можешь не писать – не пиши». Так вот, я почему-то не могу не писать. Тем более, мне часто в руки попадаются такие детективные сюжеты, что просто ахнешь. Кстати, наше приключение уже тянет на детектив. А писать я начал в школьные года и во времена учёбы в Первом Медицинском, в общем, всегда. Любопытно, что в студенческие годы из меня стал получаться неплохой циник.

– Интересно, – девушка откровенно стрельнула глазами. – Поэт-циник или циничный медик-детектив, практикующийся на разрезании поэтов?

– Интересно? – разошёлся Дмитрий. – Иногда это становится не интересным, даже жутким. Поэт-циник-медик – это, конечно, занимательно, трогательно. Можно сказать, забавно для зрителей партера, когда стихи сами начинают терзать, кромсать и выворачивать недорезанного поэта. А вот представь, что для творца пережить собственное расчленение, погребение и даже отпевание – просто настоящий мистический ужас!

– Например.

– Хорошо… допустим… Ага, вспомнил:

– Знаешь, мне сейчас не до стихов, – холодно отрезала Наташа. – Даже твоих. Мужчина всегда должен отчётливо понимать и осознавать, зачем послан в этот мир. Многих устраивает обычный бытовой треугольник – дом, работа, гастроном. Мужчины зачастую видят в женщине не друга, не помощника, а только предмет для секса. Ведь так?

– Не совсем, – глаза у Димы дискуссионно заблестели. – Женщина зачастую не может не ощущать себя руководителем в любой ситуации, даже если совершенно не разбирается в предмете. И не представляет, что мужчина обязан быть её половиной не по писаным законам, а по структуре жизни на этой планете. Ведь мужчина обладает чёрной силой, а женщина белой. И когда они соединяются – получается единство, именуемое официально в природе сутками.

В Индии существует знак Дао, где объединяются обе энергии мира, и получается круг. А это законченность. Если у птицы нет одного крыла, она не сможет летать. Люди давно уже поняли, что Бог – как раз та энергия, помогающая взмахнуть птице обеими крыльями, помогающая не просто существовать, но что-то создавать в этом мире обеим силам. Всё остальное – бессмыслица.

– Значит так, – подытожила Наташа. – Сейчас по сценарию должно последовать пылкое признание в любви с предложением руки, сердца и чего-то ещё между ними? Или уверение в том, что наша встреча не случайна, что ничего случайного не бывает, что мы рождены друг для друга и ждали этого момента всю жизнь? Пойми, мне нужно не признание в любви, а реальная поддержка и помощь.

Сможешь ли ты быть таким?

Дима не нашёлся что ответить. Взглянув на собеседницу, он только сумел отметить, что Наташа сама украдкой наблюдает за его реакцией на волну вопросов и на конечный, поставленный ребром, но не придал этому хоть какого-нибудь значения. А напрасно. Любая женщина даёт мужчине сделать выбор, то есть ощутить, на что он способен, иначе все любовные игры быстро превращаются в самые банальные сексуальные бредни.

Неужели же жизнь наша состоит только из взлётов и падений? Ведь никогда не даст Господь того, что ни поднять, ни унести. Значит, это испытание предназначено не просто из-за спортивного интереса к поступкам человека в экстремальных ситуациях.

И тут голос девушки немного печальный, даже чуть прерывающийся, вернул Дмитрия к действительности:

– Нельзя меня любить, Димочка…

Будто море упало с потолка, пытаясь захлестнуть, замутить, заморочить ум. Именно это ощущение возникло вокруг и долго ещё не отпускало после ничего не значащей фразы. Заметив слёзы на щеках девушки, Дмитрий попытался как-то встряхнуться, нарушить надвигающийся, словно паровоз, неотвратимый исход этой ещё не успевшей родиться любви.

– Что с тобой, Наташенька? – Дмитрий сел с ней рядом на валик кресла. – Ну, не плачь, успокойся, ангел мой.

Парень притянул голову девушки руками к своей груди и принялся осторожно гладить её волосы. Этот, казалось бы, довольно простой поступок действует на женщин успокоительно. Сначала Наташа инстинктивно вжалась в кресло, будто ожидала каких-то агрессивных действий по отношению к себе. Потом, под действием добрых ласковых рук, немного успокоилась. Во всяком случае, плечи девушки перестали дрожать, и она чуть-чуть расслабилась.

Только это, наверное, совсем не входило в её планы, поскольку она осторожно, но настойчиво выскользнула из нежных рук Димы, подняла глаза и в упор посмотрела на собеседника.

– Сядь, – пальцем показала девушка на покинутое Дмитрием кресло. – Я тебе всё расскажу, как и обещала. Знаешь, я очень больна, Димочка. И неизвестно чем. Никто этого не знает.

Голос её опять дрогнул, но слёзного расстройства всё-таки больше не повторилось. На такое заявление трудно было чем-нибудь ответить или возразить. По сути, Дмитрий, как врач или следователь, должен был хладнокровно выслушать её, анализировать интонацию, слова, фабулу изложения и всё такое прочее. Но могла ли она сейчас хоть что-то доходчиво рассказать? Но мог ли сам он понять её, как пациентку, как человека, как женщину?

– Ты можешь подумать, что вздорная девчонка, накопительница комплексов, выдумала себе болезнь? – она снова внимательно посмотрела на Дмитрия. – Я действительно больна и действительно болезнь медицине пока не известна. Если ты профессионал в знахарстве или тибетских излечениях биологической энергией – тебе и карты в руки. Узнай что-нибудь о том, чего нет, детектив.

– Что узнать? – поднял правую бровь собеседник Наташи. – Выходит, поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что, то есть старая сказка на новый лад?

– Какая сказка! Моей болезни действительно в медицине пока не существует! – девушка нетерпеливо хлопнула ладошкой по валику кресла. – Вспомни, от чего умер Блок, Байрон, Дюрер?

– Ну, предполагают…

– Вот именно, предполагают! – перебила она. – Они и с десяток других просто умерли.

– Ничего не бывает просто так, – упрямо возразил Дима. – Умерли, вероятно, оттого, что организм истончал. Не могло ничего не случиться без какой-либо причины.

– Правильно, не могло! Ничего не могло! – горячо воскликнула Наташа. – Я тоже с этим согласна. Но люди отправились в мир иной просто так. И большинство из них – творческие личности. Ты, как врач, как психолог, как аналитик-следователь можешь объяснить летальный исход научной трактовкой? Не можешь. И никто не может. Сначала люди полагали, что каждому отпущен какой-то жизненный срок. То есть, человек послан в этот мир для того, чтобы здесь что-либо сотворить. А человек может творить только с помощью души своей. Но, видя, что душа уходит, оставляя живым и здоровым тело, поняли: здесь присутствует нечто другое, необъяснимое пока ни наукой, ни мистикой, ни религией. В Африке, например, научились использовать такие случаи для создания зомби. Слыхал?

– В Африке – зомби, в Японии – камикадзе, в Китае – тянь-шу. Только в Европе ещё нет ничего подобного, – хмыкнул психолог.

– Есть и сколько хочешь, – возразила Наташа. – Во Франции целый монашеский орден тамплиеров поклонялся Бафомету, рогатому идолу.

– Ну и что? – пожал Дима плечами. – На то мы и человеки, что вечно ищем, кому бы поклониться.

– А то, что когда идола обнаружили в подвале замка Тампль, все прикоснувшиеся к нему погибли. Просто умерли и всё! – в голосе девушки послышалось какое-то неуместное торжество. – Не от болезни, не от отравы, а просто умерли и всё. Может такое быть?

– То есть, рыцарей поразила такая же беспричинная смерть, как в твоём случае? – покачал он головой. – Но ведь ты жива ещё. Более того, я бы никогда не сказал, что Косая с косой бродит где-нибудь неподалёку. Просто у тебя обыкновенная мания или неврастеническая депрессия. Ты вообразила, что где-то рядом должна гулять такая же, как у пострадавших в прошлом, беспричинная смерть или болезнь без названия, которая охотится именно на тебя.

– Да. Именно такая! Да, именно охотится! И у меня та же самая болезнь, что и у многих, умерших без причины! – взорвалась Наташа. – Как ты не поймёшь, я уже битый час об этом твержу! Эта то ли болезнь без имени, то ли порча какая, но то же самое!

– Как?! – Дима тревожно заглянул ей в глаза.

– Так, – Наташа отвела взгляд, немного помолчала, потом вдруг ни с того, ни с сего спросила:

– Ты помнишь Алексея Толстого? Что-нибудь читал?

– Которого? – немного помедлил с ответом Дмитрий. – Их два и оба Алексеи, оба писатели.

– О, Господи! – девушка возбуждённо махнула рукой. – Конечно же, последнего, советского графа. Ну, который «Аэлиту» написал, «Гиперболоид инженера Гарина». Я не помню что ещё… Ах, да! «Буратино», надеюсь, тебе в детстве мамочка читала?

– Ты говоришь про Алексея Николаевича? – поднял бровь Дима. – Так у этого написано много книг, не только «Буратино».

– Да, да. Я про него говорю.

– В общем-то, читал кое-что, – равнодушно ответил Дима. – Но знаю о нём не больше, чем все. В основном ту часть его жизни, когда он был уже придворным писателем. Специально не интересовался.

– А зря, – Наташа сомкнула руки в кулак. – Довольно любопытный человек. Он любил много путешествовать, когда был помоложе. И вот как-то из одного скитания по Индии, Тянь-Шаню и Тибету он привёз вроде бы сувенир, оказавшийся на деле совсем не сувениром.

– Что же здесь необычного? – искренне удивился Дмитрий. – Писатели из творческих путешествий постоянно привозят что-либо диковинное. А потом хвастаются друг перед другом в Центральном Доме Литераторов. Почему ты вспомнила какой-то сувенир?

– Именно после этого и началось его непредвиденное величие, – твёрдо сказала девушка. – Роман «Пётр Первый», написанный по заказу самого товарища Сталина – это, я считаю, откровенная заказная дешёвая работа, а сравни-ка «Буратино» с итальянским «Пинокио». Тебе не кажется, что эти сказки можно назвать братьями-близнецами? Но в России о «Пинокио» упоминать было неприлично, в смысле запрещено. Да и зачем, когда есть наш советский Буратино! Только именно «Пётр Первый» и позаимствованная сказочка принесли Толстому небывалую популярность и великодержавную советскую славу.

– Да у нас почти все литераторы писали и пишут то, что прикажут, – пожал Дима плечами. – Все, или почти все воруют друг у друга не только мысли, а даже целые главы, строчки, стихотворения. И кто первым выпустил в свет написанную книгу – тот и автор! Советские писатели – вор на воре!

– Тут другое, – в голосе Наташи звучала нетерпеливая и непреклонная убеждённость. – Много раньше Толстой написал талантливый роман «Хождение по мукам», однако он никем не был замечен. А после проходного «Петра Первого» Алексей Николаевич получает открытый счёт в банке! Не говоря уже про официальные премии, награды, субсидии.

В те времена это значило, что владелец открытого счёта может в нужное ему время снять наличными любую, пусть даже астрономическую сумму. Такого всемилостивого отношения не удостаивался никто из писателей кроме Горького, а были и поталантливее. Хотя, что я говорю! Разве можно талант измерять советскими рублями? Кстати, бездарный роман писателя ныне с подачи того же товарища Сталина превращён в часть истории Государства Российского. А ведь держава Петра Первого была совсем не такой, какой нам преподносят в романе.

– Из твоей женской логики, Наташенька, вылепляется удивительная вещь, – усмехнулся Дмитрий. – Выходит, что виной словотворчества служит сувенир, купленный Алексеем Николаевичем на каком-то тибетском или же индийском горном базаре?

– Именно!

– Очень любопытно, – хмыкнул психолог. – Что же это за ящик Пандоры такой? Или история об этом умалчивает?

– Нет, не умалчивает. И это пока не секрет, – Наташа непроизвольно сделала небольшую паузу. – Толстой привёз оттуда обыкновенную ритуальную маску. То есть, нет, что я говорю! Конечно же, необыкновенную! Даже не просто необыкновенную! В запасниках Гохрана, где она хранится поныне, и где работаю я, до сих пор творятся невообразимые вещи. Эта маска – настоящий Лик Архистратига тёмных сил, то есть проклятых аггелов, прикоснувшись к которому человек теряет энергию и смысл жизни! Говорят, сам Алексей Николаевич дал маске такое имя. И ещё: изображение этой маски было выбито в скале над входом в пещеру, в которую мы с тобой ездили сегодня.