Вы здесь

Лиза готова на все. Глава четвертая (Крис Манби, 2001)

Глава четвертая

Разумеется, молитва не помогла. Проснувшись в отеле «Рэндолф», где мы должны были провести с Ричардом ночь в мягкой постели, я испытала тот сладкий момент счастья, когда еще не помнишь, кто ты и где. Но реальность тут же пронзила меня острым, как кинжал, напоминанием: тебя бросили, детка. И, словно этого было мало, тут же нанесла свой удар невыносимая головная боль – очевидно, следствие коварных таблеток на травках в сочетании с содержимым мини-бара. Ощущение было такое, словно внутри черепа Англия всю ночь играла против Аргентины. И проиграла. Обиженные болельщики били витрины и дрались с полицией.

Громко хлопнула дверь. Болельщикам это не понравилось. Оказалось, это Мэри заказала завтрак, к которому приложила записку: «Съешь все. Я не хочу, чтобы ты грохнулась в обморок у алтаря». Яичница с хрустящими кусочками бекона на гренках. Моя любимая. Но я не могла даже смотреть на нее. Я уже неделю не притрагивалась к еде, только щипала виноград и изредка пила воду. Оказалось, это не так уж вредно.

Можно было бы разрекламировать это так: «„Диета горя и потерь“ – потеря веса гарантируется! Хотите похудеть на два размера за неделю? Нет ничего невозможного. Просто надо, чтобы вас бросил любимый, – только и всего. Поверьте, на шоколад и чипсы вас больше не потянет». Если только не выйдет реклама с таким текстом: «„Милки вей“ содержит столько стрихнина, что вы отбросите копыта прежде, чем доедите плитку».

Я годами сидела на диете, бегала по три круга по парку после каждого съеденного «марса», но стоило Ричарду меня бросить, и лишние килограммы стали таять со скоростью льда на солнцепеке.

Сегодня оказалось, что платье подружки невесты, в котором полгода назад я была похожа на крепенькую буфетчицу, болтается на мне, как на вешалке. Щеки ввалились, как лунные кратеры; о ключицы можно было уколоться. А вот грудь не обвисла, как я всегда боялась, нет. Она словно попала в Бермудский треугольник и исчезла. Бесследно, словно ее и не было.

Портниха, которая пришла вместе с Мэри, попыталась внести некоторые изменения, чтобы платье село, – подколола там, подложила здесь, но ни это, ни специальный силиконовый лифчик не могли помочь. Я болталась в платье, как язычок в колокольчике. Оно было сшито на другую Лизу Джордан, ту, которая когда-то была счастлива с Ричардом.

– Боже мой, Лиз, это просто ужас, – признала Мэри. Она смотрела, как сперва портниха, а затем и ее мама пытаются набить мой лифчик салфетками, носками и даже, отчаявшись, засунуть в него пару апельсинов.

– Ничего удивительного, – огрызнулась я. – Можно подумать, розовый кринолин мог когда-то меня украсить! Мы знали, что это будет ужас.

– Да уж, это Ужас с большой буквы! Мы хотели, чтобы ты не отвлекала внимание от невесты. А теперь все будут таращиться только на тебя. Ты же выглядишь как гуманоид в блестящем фантике!

Это была правда. Моя голова казалась теперь слишком большой по сравнению с новым тощим тельцем. Яркая ткань выглядела на фоне болезненно-бледной кожи как оберточная бумага для подарков. Даже высокая прическа не спасала, я все равно была лишь жалкой копией Лизы Джордан. Неудачной ксерокопией самой себя. Заляпанной и долго пролежавшей на подоконнике. Специально приглашенная девушка-визажист попыталась толстым слоем тонального крема (еще дюйм поверх моего утреннего макияжа) придать хоть какой-то цвет моему лицу, но даже профессиональная кисть не могла скрыть тени под глазами.

– Меня только что бросил любимый человек, – попыталась я объяснить, когда она близко поднесла к моим глазам кисточку с тушью и попросила не моргать так часто. – Самый любимый на свете. На прошлой неделе. Просто сказал, что я ему больше не нужна. Мы четыре года были вместе. И никаких объяснений.

– Уф-ф, – сказала девушка. – Не удивительно, что вы так ужасно выглядите. Пожалуй, в этом случае нам понадобится водостойкая тушь.

Полчаса спустя, когда она нанесла побольше румян – причем кисточку визажистка подносила в основном не к бежевой, а к ярко-рыжей коробочке, – она спросила: «Ну а молодой человек у вас есть?»

Как я ее не убила – не знаю. Помогло только то, что я была слишком поглощена более заманчивой идеей – покончить с собой.


За двадцать минут до прибытия машины, которая должна была везти нас (меня и двух других подружек невесты – Джинни, восьми лет, и Тринни, шести с половиной) в церковь, я ушла в туалет, сказав, что мне надо всплакнуть последний раз перед церемонией. Мэри как раз прилаживала к голове нелепую фату до пола, так что ей сейчас было не до меня. Мы еще не приехали в церковь, а на шлейфе платья уже красовался черный след детского ботинка размером с тот, что носят дети шести с половиной лет.

Я прихватила в туалет сумочку. Там у меня лежал швейцарский армейский нож. Небольшой. Ричард подарил мне его на втором году совместной жизни, когда мы втроем – я, Мэри и наша подруга Сима – отправились кататься на лыжах в Колорадо. Я призналась ему, что боюсь медведей.

«Я всегда буду защищать тебя, – сказал он тогда, протягивая нож, – даже когда меня не будет рядом».

Сейчас, когда я сжимала этот нож с острым лезвием в потной трясущейся руке, я чувствовала себя беззащитной как никогда. Голой. Без кожи. Я чувствовала себя гладиатором, которого вытолкнули на арену без меча, без щита, с куском мяса, обмотанным вокруг тощей шеи в качестве приманки для голодных львов.

Лезвие ножа было острым. Я никогда не использовала его по назначению. Медведей в Колорадо мы не встретили, и с тех пор я иногда обрезала ножом нитку или чистила ногти.

И вот я прижала лезвие к запястью, там, где вены просвечивали теперь, после недели голодания, еще сильнее. Я где-то слышала, что если, вы решили покончить с собой таким способом, надо резать вены вдоль, а не поперек. Так быстрее и надежнее. И больнее.

На глаза набежали слезы. Как ни странно, я изо всех сил попыталась проглотить их, чтобы тушь не потекла. Потом, надавив на лезвие посильнее, я медленно повела им вниз. Кожа стала сдвигаться вместе с ножом, отказываясь рваться. Я нажала посильнее. Алая капелька. Крошечное пятнышко на белоснежной коже появилось как свидетельство того, что дело пошло.

– Лиза! Тетя Мэри говорит, ты можешь, если хочешь, намочить штаны прямо в церкви, но нам пора!

Дверь с размаху открылась.

– Что?

Я резко обернулась, все еще сжимая нож в руке.

На пороге стояла маленькая Тринни. Она смотрела на меня, и я видела, как девочка меняется в лице. Даже в свои шесть с половиной лет она поняла, что с тетей Лизой что-то не так.

– Тетя Мэри говорит, мы уезжаем, – сказала она серьезно. – Бери меня за руку. Одну меня не пустят в лифт. – Она протянула мне ручонку. – Почему ты грустная? Мы подружки невесты, мы должны улыбаться.

Дети, как собаки, все чувствуют.


Итак, хотя официально я была главной подружкой невесты, именно Тринни держала все под контролем в тот день. Со злополучного дня рождения Мэри она сильно выросла.

– Мне тогда было всего пять лет, – объяснила она мне в машине. – А теперь уже шесть.

Именно Тринни, с чувством того, что она уже большая девочка (в этом возрасте каждый год добавляет ответственности), сделала замечание Джинни, которая ковыряла в носу, когда нас фотографировали перед началом церемонии. Именно Тринни придерживала Джинни, чтобы та не наступила Мэри на шлейф, когда мы шли к алтарю по-прежнему чуть быстрее, чем это было нужно. Именно Тринни напомнила мне взять букет у Мэри, чтобы та могла протянуть жениху руку для кольца.

Когда мы слушали напутствия родителей, именно Тринни удержала меня от слез скорбным выражением лица, с которым она смотрела на миссис Бэгшот. Мама невесты выбрала для чтения отрывок о любви из послания апостола Павла, особо подчеркнув слово «верность» и бросив при этом красноречивый взгляд на своего бывшего мужа, отца Мэри.

По окончании церемонии Тринни отвлекла от меня внимание гостей тем, что смешно кривлялась, прыгая по проходу в церкви.

– Придет время, – сказала я ей, когда мы позировали для памятной фотографии, – и ты сама придешь сюда прекрасной невестой.

– Бр-р, – поморщилась Тринни. – Никогда не выйду замуж. Ненавижу мальчишек.

– Ну посмотрим. Вот подрастешь и, может, побьешь еще все рекорды.

– Мама говорит, если я побью еще кого-нибудь, меня переведут в другую школу.

Стало ясно, что я преувеличила понятливость Тринни.

– Подружка невесты и шафер! – пригласил фотограф.

– Это тебя, – подсказала девочка.


Да, и шафер. Брайан Корен.

До предательства Ричарда Брайан оставался самым важным «бывшим» в моей жизни. Мы познакомились, когда еще учились в колледже, неподалеку от ступеней церкви, где нас сейчас собирались фотографировать в качестве официальных свидетелей. Брайана прислали учиться в Оксфорд из Нью-Йорка по обмену, в рамках образовательной программы. Мы встречались почти весь год, который он провел в Англии, потом Брайан вернулся в Америку, чтобы закончить курс и начать блистательную карьеру в сфере финансов. Тогда мне казалось, что он увез мое сердце с собой.

С тех пор, как говорится, много воды утекло, и теперь, спустя восемь лет, мы снова были друзьями. Хорошими друзьями.

– Ты прекрасно держишься, – прошептал он, пока фотограф заправлял пленку, – учитывая обстоятельства.

– Кто тебе сказал? – Впервые за день мне пришлось заговорить с Брайаном.

– Билл – по телефону. Он боялся, ты не сможешь прийти на церемонию из-за шока. Я всю дорогу думал, как тебя уговорить, если его худшие опасения сбудутся. Готов был притащить тебя в церковь на руках, если понадобится.

– Я ни за что не подвела бы Мэри, – сказала я, забыв, что чуть не поступила как раз наоборот.

– Тебе, должно быть, очень больно? – спросил меня Брайан.

– Да ладно, – я решила, что нужно блефовать, – ты же меня знаешь. Мне не впервой, выживу. Меня постоянно бросают. Быть брошенной – мое предназначение.

– Я не бросал тебя, – напомнил он. – Эх, сложись все по-другому…

Сложись все по-другому? Я внимательнее взглянула на него. Что он имеет в виду? Значит ли это, что, если бы ему не пришлось тогда вернуться в Америку, мы бы могли пожениться?

– Улыбочку! – скомандовал другой фотограф, на этот раз из числа гостей.

Невеста Брайана несколько раз щелкнула нас на ступенях церкви, пока мы обменивались – нет, не кольцами – остроумными репликами. Эх, не суждено нам с Брайаном стать больше чем друзьями.

– Ну а когда ваша свадьба? – спросила я, выдавливая улыбку при взгляде на его красавицу невесту. Однажды мы уже встречались, Анжелика Пирони и я.

Тогда, в свете любви Ричарда, я вполне благосклонно отнеслась к ней, несмотря на то что Джулия Робертс померкла бы рядом с этой девушкой, что уж говорить обо мне…

– Пятого декабря, – сказал Брайан. – Мы пришлем тебе приглашение, у нас есть адрес. Тафнелл-парк, верно?

– Увы, – вздохнула я, – меня выкинули из квартиры. Я снова живу с родителями.

– Как? В Солихалле? – Брайан был в ужасе. – Боже ты мой!

– Мне казалось, тебе там нравится, – напомнила я.

– Да, нравится. Там хорошо погостить – природа и все такое. Но, Лиз, там невозможно жить. Тебе нельзя там оставаться. Особенно с родителями.

– Да, я так и сказала своему агенту, но боюсь, он не найдет ничего подходящего меньше чем за триста фунтов в месяц в центре Лондона, – саркастически заметила я, – тем более за неделю.

– Прости, Лиз. Я не хотел тебя обидеть. Я совсем забыл, что прошла всего неделя. Конечно, у тебя голова была забита другим.

– Брайан, как мне вообще теперь жить?

– Родители невесты! – гаркнул фотограф. Мы уступили место на ступенях следующей паре.

– Лиза, – начал Брайан проникновенно, беря меня за руку, – нам надо поговорить. Сейчас не время, мы гости на свадьбе, но я хочу услышать от тебя, что случилось, и хочу помочь чем смогу. Честное слово.

– Спасибо, Брайан, – только и сказала я.

– Не могу смотреть, как ты мучаешься, – продолжал он. – До сих пор не могу поверить, что Ричард так поступил. Особенно теперь. Так не вовремя. Мелкий он человечишко, Лиз. Мелкий.

Вообще-то Ричард метр девяносто, но, кажется, я правильно поняла Брайана.


Брайан взял под руку Анжелику, глядящую на него влюбленными глазами, и растаял в толпе гостей, а я снова осталась одна. Волны праздника катились мимо меня. Проплывающий мимо официант подал мне бокал шампанского, украшенный розовыми лепестками. Я пригубила немного, потом опрокинула в себя все шампанское и вновь протянула руку.

Утром, с ужасом думая о том, что мне сегодня предстоит, я решила, что если мне не удастся покончить с собой, то, по крайней мере, я не буду пить. Трезвой мне легче будет выдержать романтическое сюсюканье в церкви и не сорваться во время банкета. Теперь же я поняла, что единственный способ пережить праздник, который будет проходить в столовой колледжа, это отключиться, быть в состоянии беспамятства.

Я совсем забыла, что на свадьбе приходится иметь дело не с одной, а со множеством счастливых парочек. Куда бы я ни взглянула, я натыкалась взглядом на голубков. Те, которые только собирались пожениться, сладко улыбались друг другу, предвкушая собственный великий день. Женатые улыбались чуть снисходительно, вспоминая, какими они были не так давно. Даже родители Мэри, которые развелись несколько лет назад из-за неверности ее отца, который изменял жене направо и налево, и те ворковали перед объективами фотоаппаратов, изображая счастливых родителей обожаемой дочери.

Стоя в тени и крепко сжимая бокал с шампанским, я чувствовала себя злой феей на крестинах в сказке «Спящая красавица». Как ни старалась, я не могла радоваться вместе со всеми. Мне было больно, и чужое веселье действовало на нервы.

Вот бы кирпич свалился на голову священнику, который так широко улыбается! Нет – какой ужас! Мне нравится преподобный Джоунс, я вовсе не хочу ему зла. Вот бы эти легкие белоснежные облака, беззаботно проплывающие над лужайкой, почернели и налились дождем. Бесполезно, мы все равно скоро переместимся под крышу. Мне хотелось, чтобы празднование отменили из-за призыва английских войск подавлять восстание в Бонго-Бонго. Это было бы прекрасно.

Словно прочитав мои коварные мысли, рядом услужливым чертенком возникла Тринни.

– Меня заставляют поцеловать вон того мальчишку, – пожаловалась она, показывая пальцем на прилизанного Лозарио, парнишку лет десяти, в веселой красненькой жилетке. – Говорят, получится романтичный снимок.

– Что же ты отказываешься? – поинтересовалась я.

– Я же говорила, Лиз! Ненавижу мальчишек.

– Ну и правильно делаешь, – доверительно сказала я.

– Можно, я буду играть с тобой весь день? – спросила Тринни и улыбнулась, демонстрируя дырку на месте переднего зуба, которым она тяпнула меня в прошлый раз.

– Конечно, – сказала я. – Но сперва я хочу попросить тебя об одолжении.

Малышка запрокинула голову и хитро глянула на меня из-под локонов.

– Все что угодно, только не бросай меня с этими взрослыми.

Вот так и случилось, что я послала ребенка шести с половиной лет украсть с кухни бутылку шампанского. И понеслось. Я сама себя наказала.


Никто меня не любит. Никому я не нужна. Хуже не бывает.

К тому времени как официанты начали разносить лимонные пирожные и корнуэлльское молочное мороженое со свежайшей ванилью, зрение стало меня подводить. Сфокусировать взгляд на чем-то одном стоило немалых усилий. Я сидела за центральным столом, отец Билла – слева, место справа пустовало. Первую часть вечера я неизменно клонилась то на плечо отцу Билла, то на стол. Мой сосед не возражал. В какой-то момент он тоже начал заваливаться в мою сторону и поведал о тех временах, когда был самым завидным женихом в Танбридж-Уэллс. Когда принесли пудинг, я решила использовать точку опоры справа, но там никого не было, и я свалилась со стула.

Мне показалось, я справилась с ситуацией очень быстро. Я поднялась почти без посторонней помощи и, покачиваясь, двинулась вдоль столиков в направлении дамской комнаты. Это была та стадия опьянения, когда кажется, что все под контролем, когда радуешься тому, что, наливая шампанское мимо бокала на стол, успеваешь убрать ноги прежде, чем оно прольется на туфли. Но еще не та стадия, когда начинают шептать: «Господи, она же пьяна как сапожник, отведите ее кто-нибудь спать». По меньшей мере, так мне казалось.

Я просто напилась до слезливой сентиментальности, переходящей в фазу «я всех люблю». Внезапно я почувствовала настоятельную необходимость донести до присутствующих, насколько же сильна моя любовь. Я вышла из туалета, где проверила, не потекла ли у меня тушь, и направилась прямиком к метрдотелю, не замечая, что к платью прилепилось неожиданное украшение в виде длинной ленты туалетной бумаги.

Официанты сновали туда-сюда, собирая со столов тарелки с остатками лимонных пирожных. Свадебный торт переместился из угла зала на видное место. Настало время поздравлять молодых.

– Пррстите, – обратилась я к метрдотелю и похлопала его по плечу. Он отшатнулся. Я наступила ему на ногу и продолжала стоять так. – Хочу прзнсти речь, – поведала я ему. – Не объявите?

– Боюсь, по правилам этикета подружкам невесты не положено произносить речь, – сказал он твердо.

– Эт я знаю, – отмахнулась я. – Это эти-кет. А тут другое. Мэри – моя лучшая-прелучшая подруга, пнимаете? А Билли – лучший друг. Для них я хочу сделать этот день не-за-бы-ва-а-емым.

– Полагаю, мадам лучше выпить чашечку кофе, прежде чем выступать перед публикой, – попробовал урезонить меня метрдотель.

– Вы хотите сказать, что я пйна? В смысле пьяна? – мне казалось, это должно было прозвучать угрожающе.

– Да.

– Ну, может, и пьяна. Все равно завтра с утра буду страшная, – смирилась я. – Я хочу сказать, вы ж тоже страшный по утрам… хочу сказать. О черт. Ничего я не хочу сказать. Просто объявите мня, а? Они будут рады. Честно.

– Я спрошу у невесты, – сказал метрдотель.

– Не надо, – доверительно попросила я, – она не разрешит.

– Вот именно. Мисс, вам лучше пройти на свое место. Мне пора предоставить слово отцу невесты.

– Отлично. Вы – женофоб. Мужчинам везде дорога. Всегда.

– Это традиция.

Итак, метрдотель объявил, что слово предоставляется отцу невесты. Тот начал с того, что никогда не ожидал, что будет вот так стоять на свадьбе дочери и произносить речь. В детстве она была несносным ребенком, он уж и не надеялся, что она вообще найдет себе мужчину. Улыбка сползла с лица Мэри. Папа быстро реабилитировался, сказав, что теперь, когда она выросла, с ней стало намного легче ладить. Время поработало над ней.

– Сделав из нее сыр с плесенью! – крикнул кто-то сзади.

– Скорее, выдержанное вино, – поправил папа.

– Молодцы, – сказала Мэри. – Мне еще нет тридцати, между прочим.

– Ты запрыгнула в уходящий поезд, детка, – напомнил папа. – Без пяти минут старая дева.

– Заткнись.

– Слово предоставляется жениху, – объявил метрдотель.

Билл произнес в меру романтичную речь. Начал с рассказа о том, как впервые увидел будущую жену, тактично опуская некоторые детали, как-то: случилось это в баре, на вечеринке Недели новичков, где во время очередного конкурса «Кто больше выпьет» Мэри пришлось обнажить ягодицы, и только тогда он посмотрел в ее сторону с противоположного конца барной стойки. Билл поведал присутствующим, что поначалу их любовь носила двойственный характер. Он был всегда готов, а Мэри с визгом убегала. Но в конце концов она поддалась его чарам. А почти шесть лет спустя влюбилась в него. Он стал более мужественным, и она согласилась выйти за него. Билл поднял бокал за красавицу жену, а Мэри в этот момент утирала слезы уголком скатерти.

– Свидетель.

Поднялся Брайан. Он повторил историю знакомства Билла и Мэри. Внес дополнение о первом поцелуе на вечеринке, где пропуском служил наряд из двух предметов, не больше. Когда он дошел до описания Билла в обтягивающем костюме кота и ковбойской шляпе, зал грохнул от хохота, а я невольно подумала: помнит ли Брайан, что в тот вечер зародилось еще одно чувство? Ведь именно тогда мы с ним впервые обнимались и целовались на ступеньках студенческого корпуса. Но нет, не мой взгляд ловил Брайан, предаваясь воспоминаниям. Не мне он подмигнул, произнося последнюю фразу: «Однажды мы с Биллом решили, что ни одна девушка не уживется с нами». Щелкнув фотоаппаратом еще раз, его счастливая невеста подмигнула Брайану в ответ и улыбнулась.

– За здоровье молодых!

Еще один тост. (Я, разумеется, не пропускала ни одного.) А потом всем стали дарить подарки. Огромные букеты ярких цветов для матушек, которые потрудились на славу, чтобы свадьба удалась (хотя в ходе приготовлений Мэри неоднократно жаловалась на то, что для ее матери предстоящая свадьба – лишний повод унизить отца). Джинни и Тринни подарили по кукле, разодетых в такие же платья, как и они сами (Тринни при этом поразила гостей, заявив, что лично она предпочла бы получить в подарок трактор). Мне подарили пару длинных серебряных сережек. Я приняла коробочку из рук Билла и покачнулась, когда он расцепил медвежьи объятия.

– Ты отлично справилась, – похвалил он меня и слегка похлопал по плечу. Это напоминало прощальный жест.

– Я еще не закончила, – сказала я в ответ.

Убедившись, что метрдотель не собирается объявлять мою речь, я решила, что мне придется сделать это самой. Итак, вместо того чтобы достойно удалиться и влить в себя бочку кофе, прежде чем я стану всеобщим посмешищем, я втиснулась прямо между стульями молодоженов и подняла бокал.

– Дамы и господа! – начала я. – Вених и женеста! – Неплохое начало. – Прошу внимания, слово пред-ст-вляется лучшей подруге!

Мэри посмотрела на меня снизу вверх и нервно улыбнулась. Билл нахмурился, но не перестал улыбаться. Я звонко постучала по бокалу ложечкой, чтобы уж наверняка привлечь внимание. Билл поспешил забрать у меня бокал прежде, чем я его разобью, но не помешал мне заговорить…

– Дамы и господа, я просто хочу сказать, что я безумно счастлива быть сегодня за этим столом, – начала я. – Нет, правда, я очень-очень счастлива.

– Хорошо, – прошептал Брайан. – Можешь садиться.

– Минутку, – сказала я. – Я еще не закончила. Дамы и господа, мне нужно кое в чем признаться. – Я снова подняла бокал и отпила шампанского. – Когда я заплакала во время церемонии, это было вовсе не потому, что меня бросили неделю назад. Нет, я заплакала, потому что была та-а-ак счастлива. И как же мне не радоваться, если двое моих лучших друзей поженились?

– Спасибо, спасибо, – зааплодировал Брайан в надежде заткнуть меня. Никто к нему не присоединился. Он вздохнул, смиряясь с тем, что его благородный порыв потерпел фиаско.

– Как же мне не радоваться? – спросила я гостей. – Ну и что, что меня только что бросили. Ибо это так, господа. Меня в очередной раз продинамили. Мной попользовались, скомкали и вышвырнули, как вчерашнюю газету. Избавились без угрызений совести, как французы от ядерных отходов.

«Отличное сравнение», – похвалила я себя. Кто-то хихикнул.

– Нет, – продолжала я. – Я просто хочу сказать, что я дико, до слез счастлива оказаться сегодня здесь, с вами, дамы и господа, и видеть, как Билл и Мэри скрепляют свою любовь узами брака. И еще хочу сказать, что, хоть меня и бросил только что этот урод, имени которого я не хочу называть, я надеюсь, что Билл и Мэри никогда не разведутся. Потому что, хоть я сама и не разводилась никогда, мне кажется, теперь я знаю, что это такое.

– Лиза! – сделал еще одну попытку Брайан.

Но меня уже нельзя было остановить.

– Это ужасно, ведь правда? – спросила я у зала. – Развод. Вот спросите у миссис Бэгшот, – я кивнула в сторону матери Мэри. – Это просто кошмар. Остаться одной, как последняя конфета в шоколадной коробке. Как последний кусок на блюде. Как дерьмо на подошве ботинка, которым жизнь наступила на тебя.

В зале повисла мертвая тишина.

– Потому что нет ничего хуже, чем посвятить кому-то четыре года своей драгоценной жизни, отдаваясь целиком, без остатка. Любить его, поддерживать и обстирывать. Гладить рубашки и готовить завтраки. Убирать за ним в ванной и даже ездить в аптеку за мазью от геморроя, не боясь, что все подумают, что геморрой у тебя (видите ли, он не может поехать сам, он стесняется). А потом он берет и бросает тебя, и ты даже не успела заплакать, а уже оказалась на улице с чемоданом в руках… Это что, справедливо? – Я с размаху стукнула кулаком по столу. – Это что, такая благодарность? – спросила я у гостей. – Это что, и есть любовь? Давать, давать, давать – и в итоге остаться ни с чем? Вы думаете, я должна была предвидеть такой исход? Должна была одновременно спать с другими, чтобы, когда наступит конец, не чувствовать себя такой идиоткой? Неужели я – самая глупая женщина в Англии? Может, мне надо было зарезать его, пока была такая возможность? Оправдали бы меня, посчитав, что он сам нарвался? Как вы считаете, миссис Бэгшот? Где мы с вами ошиблись?

– Кто-нибудь, уведите ее, – крикнула та в ответ. – Не видите, бедняжка больна!

– Она не больна, – радостно проорала Тринни. – Лиза Джордан напилась!


Да, я напилась. Я была так пьяна, что, когда меня привезли в отель, я вломилась в стенной шкаф, перепутав его с туалетом. Хорошо еще, вовремя опомнилась.

Но, к сожалению, я все же выпила недостаточно для того, чтобы потерять дар речи. Желание говорить, еще более нелепое и горькое, чем на свадьбе Мэри, овладело мной, и я совершила поступок, который ни одна пьяная девушка не может простить себе наутро.

Я позвонила ему. Я сняла трубку и позвонила Ричарду. Даже то, что мне придется оплатить звонок (а позвонить из гостиницы стоило в три раза дороже, чем с обычного телефона), не остановило меня.

После третьего гудка включился автоответчик. Не то чтобы я ждала чего-то другого. Я знала, что Ричард тщательно отслеживает номера на случай, если позвоню я.

Но я не ожидала услышать на автоответчике новый текст.

Больше никаких «мы с Лизой не можем подойти к телефону» с моим хихиканьем на заднем плане (он несколько раз перезаписывал это, пытаясь сам не рассмеяться). Теперь автоответчик сухо информировал:

– Здравствуйте, это Ричард. Меня в данный момент нет дома, но вы можете перезвонить мне на мобильный телефон – ноль семь семь…

Я положила трубку.

Он поменял сообщение. Он стер мое имя. Теперь все знают, что я там больше не живу. Что меня там больше нет.

Я набрала номер еще раз.

– Здравствуйте, это Ричард…

Я положила трубку.

А у него веселый голос, да? Веселый и игривый. Сексуальный голос свободного, счастливого мужчины, который ждет, что ему позвонит сексуальная свободная женщина, которой он захочет назначить свидание и оставит сообщение.

– О боже, – выдохнула я.

Я снова набрала номер.

– Здравствуйте, это Ричард. Меня в данный момент нет дома…

Что это за смех? Кто там смеется? Я отчетливо услышала чье-то хихиканье.

Кто был рядом с ним, когда он стирал мой голос и записывал эти новые слова с подтекстом: я теперь один, я свободен!

Я позвонила еще раз. Мне надо было выяснить, кто там смеется, потому что я была уверена, что смеялись надо мной.

Три гудка.

– Здравствуйте, это… – Щелчок. – Лиз, это ты?

На этот раз трубку снял настоящий Ричард.

– Да, – пискнула я.

– Вот черт, – вздохнул он. – И это ты звонила сейчас три раза подряд и вешала трубку?

– Я.

– Сейчас час ночи. Не поздновато ли для слез? Ты что, пьяна?

– Немножко, – призналась я.

– Немножко? Да я в жизни не слышал, чтобы ты говорила таким голосом. Ради бога, Лиз, ложись спать.

– Я не могу, Ричард. Я больше не могу спать. Я все время просыпаюсь и вспоминаю о тебе. Мне грустно и одиноко.

– Знаю, – сказал он. – Я получил твое письмо.

– Ну и что? – спросила я с надеждой. – Теперь ты понимаешь меня?

– Зря ты его отправила, вот что я думаю. Я только убедился в том, что был прав.

– В чем прав?

– В том, что не хочу больше быть с тобой. Не заставляй меня чувствовать себя виноватым. Между нами все кончено. Точка.

– Но я не могу без тебя! – взмолилась я.

– Разумеется, – сказал он спокойно, – не можешь же ты научиться справляться без меня за неделю.

– Я никогда не смогу жить без тебя! – заплакала я.

– Лиз, тебе правда лучше лечь поспать, – ответил Ричард. – И мне тоже. Мне завтра рано вставать, я хочу закончить картину. Так что сейчас я кладу трубку.

– Я снова позвоню, – предупредила я.

– Я выключу телефон.

– Я возьму такси, приеду и буду барабанить в дверь, и буду сидеть на пороге, если ты не откроешь.

– Из Оксфорда приедешь сюда на такси? – хмыкнул он.

– Запросто! Мэри одолжит мне денег.

– Не надо, – сказал он тихо.

– Приеду, – пообещала я. – Обязательно приеду, если ты сейчас же не пообещаешь, что мы встретимся.

– Хорошо, хорошо. Давай встретимся, – сдался Ричард. – Только не сегодня.

– Когда?

– Не знаю. На днях.

Ну, гад!

– Когда?

– Ладно, давай в субботу. Ты сможешь приехать в Лондон?

– Конечно смогу. Ричард, спасибо, спасибо тебе! Ты не пожалеешь. До встречи.

Но он уже повесил трубку.

Я как раз собиралась перезвонить, чтобы уточнить, во сколько мы встречаемся, как вдруг кто-то позвонил мне.

Это была Мэри.

– Что ж, по крайней мере ты жива, – начала она.

– Мэри, прости, прости, прости-и-и-и-и! – заплакала я.

– Да ладно, ничего.

– Но я так напилась на твоей свадьбе, наговорила таких гадостей. Бедная твоя мама… Я была полной дурой.

– Лиз, мне плевать, что ты напилась. Можно подумать, кто-то был трезвым. Но я хочу быть уверена, что ты не натворишь других глупостей, пока меня не будет. Я хочу спокойно провести медовый месяц.

– Я не покончу с собой, – заверила я подругу.

– Я имею в виду кое-что похуже. С кем ты говорила по телефону, когда я звонила тебе минуту назад? Надеюсь, не с этим подонком?

– Нет, с мамой, – соврала я.

– Хорошо. Послушай, просто забудь все, что случилось сегодня. Я хочу, чтобы ты знала – мне было хорошо, несмотря ни на что, и я уверена, что, когда мы будем справлять серебряную свадьбу в 2025 году, мы посмотрим сегодняшнюю видеозапись и все дружно посмеемся над твоей речью.

Вы посмеетесь, – буркнула я.

– И ты тоже. Послушай, позавтракай завтра с Брайаном и Анжеликой. Брайан сказал, ты избегаешь его.

– Не избегаю. Просто не хочу вторгаться на чужую территорию.

– Нельзя прожить жизнь, не встречая счастливые пары, Лиз. Позавтракай с ними. Анжелика неплохой человек.

– Знаю, – недовольно согласилась я. – Позавтракаю, если проснусь вовремя.

– Вот и умница.

– Мэри?

– Да, Лиз?

– А кто поймал букет?

– Я бы бросила его тебе, – сказала она, – если бы не боялась, что ты попытаешься любой ценой поймать букет, подпрыгнешь, упадешь и сломаешь шею.

– Понятно. Но кто поймал его вместо меня?

– Анжелика, – призналась Мэри.

– Но она и так выходит замуж! – в отчаянии простонала я. У меня опять полились слезы. – Почему она? Этот букет был нужен мне!

– Лиз, что тебе действительно нужно, так это поспать, – спокойно сказала Мэри. – Какая разница, поймала ты этот дурацкий букет или нет? Все это ерунда, и ты сама это прекрасно знаешь. Мне пора. У нас самолет на Сейшелы в восемь утра. Вот вам и брачная ночь. Билл тоже поднабрался, а нам вставать в пять. И вот что – обещай, что не вернешься к Ричарду до моего возвращения. Лиз, пообещай, что даже не будешь с ним встречаться. После всего, через что тебе пришлось пройти сегодня, ты не должна даже думать об этом подлеце. Если ты вернешься к нему, я все равно никогда не подам ему руки. И не приду на вашу свадьбу. Лиз, пообещай мне.

– Обещаю.

Но при этом я скрестила пальцы.

* * *

На следующее утро я удивилась, что вообще проснулась. Еще больше я удивилась, что чувствую себя вполне сносно. Я не знала, что еще просто не протрезвела. Похмелье накроет меня позже, днем.

А пока, в ожидании конца света, я решила все-таки позавтракать – луч надежды, блеснувший вместе с обещанием Ричарда встретиться со мной, вернул мне силы и аппетит. Пока я наворачивала за обе щеки, Брайан сидел с чашкой кофе, страдая от похмелья, а его ультрастройная невеста трижды отсылала обратно на кухню булочку с обезжиренным маслом.

– Я просила сделать тост, а не намазать булку маслом, – жаловалась она, – вы понимаете меня? Без масла. Я ясно выразилась? И будьте добры, еще кофе. Я уже двадцать минут сижу перед пустой чашкой.

– За дополнительный кофе придется платить, – предупредил Брайан.

– Совсем забыла. Никак не могу привыкнуть к вашим порядкам.

– Я тоже, – брякнула я, не вполне понимая, о чем вообще идет речь.

– Лиза, – сказала Анжелика, наклоняясь ко мне с заговорщическим видом и позабыв на долю секунды о завтраке, – Брайан говорит, тебя только что бросил молодой человек.

Она похлопала меня по руке и проникновенно заглянула в глаза. Просто мелодраматический сериал.

– Да, – сказала я, – после четырех лет совместной жизни.

– Бедная девочка! – воскликнула она. – Мы с Брайаном и то меньше вместе. Как тебе, должно быть, одиноко! Я бы не пережила, если бы мой цыпленочек меня бросил.

– Я просто раздавлена, – призналась я.

– Он был так хорош?

– Козел еще тот, – сказал Брайан.

– Ну, Брайан, – пожурила его Анжелика, – дай девочке выговориться. Лиззи, расскажи мне все.

– А ты не очень торопишься?

– Знаешь, – сказала Анжелика, даже не дав мне начать, – нет смысла раскисать. Что тебе действительно нужно, так это уехать на какое-то время из Лондона. Невозможно забыть о потере, если все вокруг кричит о ней.

Она была права. И дело было не только в Лондоне. Весь мир напоминал мне о Ричарде. Я готова была зарыдать просто при взгляде на сахарницу – вспоминала наши чаепития с Ричардом!

– Приезжай в Америку, – продолжала Анжелика. – Брайан говорит, ты актриса. Почему бы не попросить твоего американского агента организовать тебе пару-тройку встреч в Лос-Анджелесе и месяца на два не переехать туда? Позагораешь, покупаешься. Сама не заметишь, как придешь в себя.

– Американский агент? – рассмеялась я. – Нет у меня никакого американского агента.

– Ты шутишь? – Анжелика посмотрела на Брайана. – Это что, правда?

Брайан кивнул и поморщился: резкие движения головой причиняли ему боль после вчерашнего; мне это было знакомо, и я сочувствовала бедняге.

– О чем ты думаешь? – набросилась на меня Анжелика. – Тебе срочно нужен американский агент.

– Я даже в рекламе не снималась, – сказала я, – зачем я нужна американским агентам?

– Нельзя сдаваться без боя!

– Я просто реально смотрю на вещи.

– Если бы я реально смотрела на вещи, мы с Брайаном никогда бы не были вместе. Я была его секретаршей. Все твердили мне, что нельзя встречаться с боссом. Но я их послала, а теперь мы скоро поженимся.

– Найти жениха и получить роль в фильме Спилберга – не совсем одно и то же, – заметила я. – Хотя мои шансы получить такую роль явно выше, чем шансы обрести счастье в личной жизни.

– Все равно, оптимизм никогда не повредит, – не сдавалась Анжелика.

– На одном оптимизме в Лос-Анджелесе не протянешь, – безнадежно махнула я рукой, – у меня никого там нет.

– Зато у нас есть. Верно, Брайан? – заявила Анжелика. – Я училась в колледже в Сан-Диего. Многие мои подруги переехали в Лос-Анджелес. Вот хотя бы Кэнди.

– О, только не Кэнди, – простонал Брайан.

– А чем тебе не нравится Кэнди? – мгновенно ощерилась Анжелика.

– Нравится, дорогая, нравится.

– Так вот, Кэнди только что переехала в холостяцкий особняк к Хью Хефнеру, но, даю голову на отсечение, недельки через две, как раз когда ты будешь готова приехать, она уже будет искать новую квартиру и компаньонку, с которой можно было бы делить квартплату пополам. – Анжелика записала номер телефона Кэнди на бумажке. – Так, едем дальше. Есть у меня подружка Минти. Она модель, рекламирует купальники. Когда сидит на диете из морских водорослей, у нее случаются перепады настроения, но в целом с ней весело.

– Разве она не ушла в буддийский монастырь?

– Как ушла, так и вернулась, когда ей сказали, что насекомых убивать нельзя. Даже в собственной келье. Даже лаком для волос, как она пыталась это делать. Лиззи, ты ей понравишься. И у нее, кажется, есть лишняя комната.

– Мне казалось, она поселила у себя акробата, – сказал Брайан.

– Не акробата, а огнеглотателя, – поправила Анжелика. – Он съехал месяц назад. Я знала, что добром это не кончится. Поняла, когда он спалил ее парик.

И Анжелика записала мне еще один телефон.

– Я позвоню Минти и предупрежу. Здорово, да? Ты будешь жить у моей лучшей подруги!

Я еле удержалась, чтобы не ответить: «А ты выйдешь замуж за моего бывшего – вот класс, да?!» Я взяла бумажку с телефонами и положила в сумочку.

– Спасибо.

– Обещай, что позвонишь им, – сказала Анжелика.

– Хорошо, – пообещала я.

– И обещай, что не будешь звонить этому негодяю Ричарду.

– Обещаю.

Под столом я опять скрестила пальцы.

– Милая, поездка в Лос-Анджелес приведет тебя в чувство. Вот увидишь, через год ты позвонишь мне и скажешь, что все было к лучшему.

Все к лучшему? Мне не впервой было слышать эти слова. За последнюю неделю мне их говорили много раз, но от повторения они не звучали убедительнее. Я улыбнулась и кивнула Анжелике, но на самом деле мне хотелось крикнуть: «Все ты врешь!»

Все к лучшему? Я и сама сказала бы то же самое, окажись на моем месте другая. Причем совершенно искренне. Люди расстаются и идут дальше, многим разрыв действительно оказывается на пользу. Чем была бы Шер, не расстанься она с Сонни? А Тина Тернер и Айк? Разрыв сделал этих женщин свободными. Но есть и оборотная сторона медали. Чем стал Айк? Кто знает что-нибудь о нем кроме того, что он бил жену? И посмотрите, что стало с Сонни. Один взмывает вверх, другой катится вниз. Что, если мне выпадет наклонная траектория?

* * *

Днем Анжелика и Брайан отправились из Оксфорда в аэропорт Хитроу. Они улетали в Италию, на озера. Репетиция медового месяца, как радостно поведала Анжелика. И хотя я переболела Брайаном еще в 1997 году, это меня задело.

А я, как только выехала из отеля, села в поезд и отправилась обратно в Солихалл. Никакого вам медового месяца. Никакого бодрящего солнца Италии. Только типично английский дождь, барабанящий по стеклам поезда 13.51 до станции Бирмингем-Нью-стрит. Дождь, наступившее наконец похмелье да бумажка с телефонами, по которым я никогда не позвоню.

Поехать осенью в Лос-Анджелес? Неплохая мысль. Но подружки Анжелики и понятия не имеют, кто я такая. Зачем я им нужна? Она просто вела себя вежливо, решила я. Чисто по-американски вежливо, предлагая то, от чего, как она заведомо знала, я откажусь. Я засунула бумажку в самое глубокое отделение кошелька и вернулась к мечтам о Ричарде.

Мечты о Калифорнии были сняты с повестки дня.