Глава 4
Помнится, я как-то решил, что дед – нормальный мужик… Беру свои слова обратно. Подъем – как только солнечный диск выглянет наполовину из-за горизонта. Отбой – когда скажет дед. Это был отрезвляющий душ после расслабона в доме отца. И это было именно то, что мне необходимо. Днем занятия, практически непрерывно. Грамота, математика, мечный бой, вольтижировка, география, этикет – духи бы его забрали, танцы – это далеко не полный перечень. Что будет, если отлынивать? Можешь ехать обратно. Никто не держит. Знать, прежде чем выпустить своих отпрысков в этот жестокий мир, очень старалась подготовить их. Как говорил дед, кем бы мы ни стали, нам придется много и упорно трудиться, независимо от праздников и времени суток. Станет кто из нас балзоном – будет в ответе за свои земли, грандзоном – за управление локотством, ларам же светила круглосуточная забота о доме и семье.
Вы не представляете, сколько всего должен знать либалзон! С кем можно первым заговорить и с кем нельзя, когда рабы могут к тебе обращаться, на каком пальце перстень у грандзона… а геральдика и словесность!.. У-у-у… Ладно хоть математику собственно учить не надо, но на занятия, в целях конспирации, я все равно исправно ходил. Конспирировался я не просто так. В этом мире верили и в духов, и костры были… Кстати, я узнал, почему я либалзон. Либалзон – это титул наследника земель, а не ребенка балзона. Я уж не знаю, как там отец договорился с дедом, но тот дал как ему, так и нам, то есть мне и брату, право на наследование. И наследование причем не подразумевает очередность. В случае чего балзонство придется «пилить». Только тут тоже есть хитрость. Со слов деда, отец – подозреваю, не без использования служебного положения – оформил от нас с братом дарственные бумаги без даты на наши доли. Такой финт был связан с небольшим размером балзонства. Дело в том, что если балзон прекращал платить налоги, то его балзонство могло отойти государству, то есть локотству или империи. Ну а с маленькой земли налоги платить практически нереально, так как это будет себе в убыток. Хотя и такие балзонства тоже есть. Это когда ради титула кто-то богатый платит за клочок земли необходимую сумму. В общем, так как балзонство деда и без того было небольшим, то делить его нельзя.
Учеба у деда была не сахар. Но несмотря на это, мне ведь действительно грех жаловаться на годы, проведенные в этом доме. Я выучил язык. Я научился писать и читать. Я первый раз в жизни сел на лошадь. Я мог держать клинок в руке. Для обучения последнему приобрели отдельно преподавателя, так как старый раб, учащий мечному бою мальчиков, был мне физически не ровня. Да, все четыре учителя, с учетом раба для обучения мечному бою персонально меня, были слугами или даже рабами. Жесткий, очень жесткий для детей график учебы, но я-то по сути не ребенок. Я очень многое вынес из пребывания в этом имении…
Про первых два года – рассказывать не о чем. Учиться, учиться и учиться. Тренироваться, скакать, танцевать, писать, слушать, запоминать. Каждое утро после завтрака мы пили «светящиеся» жидкости, повышающие умственную активность, и – словно в битву.
Интересно! Очень! Первые дней двадцать. А потом… Я даже представить не мог, что место, называемое «мягким», может стать таким чувствительным и жестким от скачки в седле. И «ковбойская» походка – это не миф. Лошадь надо сжимать ногами, и пока нужные мышцы не окрепнут – это не самое приятное ощущение.
То же самое – с клинком. Да! Разумеется, это оружие! А какой мужчина не хочет держать разящую сталь в руке! Девочкам – куколки, мальчикам – мечи! Это аксиома, заложенная в наш архетип самой матушкой-природой и процессом эволюции. Только вот… знаете, как отбивает руку? Потом кисть словно ватная становится. Тыкаешь в нее пальцем, а она не ощущается. Причем это не проходит со временем, в отличие от боли в мышцах.
И вроде бы тело-то местного человека, то есть должно быть привычным к такому, однако то ли атрофировалось за время моего лечения, то ли… я прежний не уделял этому особого внимания. Хотя непохоже. Мозоли от клинка были у меня с первого дня.
Дарнит уехал через год в свою семью – дальше для него наймут отдельных преподавателей. Лара Мирисса, слава магическому кругу, уехала через три месяца после того, как стала девушкой, ну то есть вступила в репродуктивный возраст. Почему «слава»? Потому что она мечтала повторить подвиг своих предшественниц лары Ируши и лары Альяны, то есть искупаться со мной голышом. Как-то вот меня такой поворот событий совсем даже не вдохновлял. А почему «магическому кругу»? Вера тут такая. В магию, видите ли… Как бы описать этот мир… Орки, эльфы, про гномов, правда, не слышал, но есть некая горная народность подобных созданий. Что еще… Ах да! Магия ж, духи ее побери! Ничего не напоминает? Я первый год обучения вообще ходил, словно под действием легких наркотиков (возможно, то, что нам дают по утрам, они и есть). Что ни день, то легкий шок от узнанного. Что ни руки (десятидневная неделя на местном), то уговариваю себя, что я не в сумасшедшем доме. Орки и эльфы – ладно, я их не видел, поэтому оставил пока на совести и фантазии местных. Может, это вообще какое-то человекообразное зверье. Тем более что из всех, кого я знал, только дед и пара рабов признались, что видели вживую орков, а эльфов – вообще никто. Но магия!.. Я лично трогал деревянные вилы, окунутые в чан на День крепления – праздник, который дед организовывал для селян, живущих на его земле. Деревянные вилы после такого если и уступали железным, то ненамного – ударив десяток раз о камни, я лишь слегка затупил инструмент.
На место лары Мириссы и Дарнита прибыли четверо новеньких учеников. Близняшки без титула, Ройт и Клойт, и две лары – Васса и тезка моей сестры, Симара. Девочкам было по восемь, а парням по девять лет. Симара – такая милашка с большими хлопающими глазами, к тому же она была самой близкой мне по родству – кузиной. По обоюдному молчаливому согласию она стала моим «хвостиком» в редкие часы, свободные от занятий. Правда, тут была еще одна причина. Туреттой… хотя не заморачивайтесь – служанкой – моего хвостика была Розовая.
Дело в том, что не у всех рабов были имена. Многие родились уже в рабстве, и при продаже им в документы какую только ересь для коммерческой эффективности не писали… Эту звали Розовая. Она была… такая розовая. Полненькая несколько. Ну пусть не несколько… Не сто килограмм, конечно, но восемьдесят есть. Только вот… Мне скоро лишь девятнадцать. И я не возбуждался разве что на Ратса. Химия взросления, знаете ли. Разум временами вообще отстегивался и жил отдельной жизнью. Ну и что, что мне по факту значительно больше? Тело-то молодое. На танцы, где партнершей была Отта, та самая дама с голубой печатью (так тату на виске называются), а дама, так скажем, была не первой свежести, хотя тоже ничего; правда она, создается у меня мнение, посещала деда. Так вот, на танцы я, вместо отсутствующих в этом мире предметов нижнего белья, туго повязывался наволочкой, несмотря на то, что танцы были не впритирку.
По-моему, я несколько отвлекся… Ну да: Розовая. А Розовая была совсем даже не против! Причем с первого дня! Строила глазки, говорила со мной так нежно-нежно… Я сначала думал – это галлюцинации от длительного воздержания. Как-то мы с ней в дверях встретились – она, как и положено рабыне, отошла в сторонку и, опустив голову, уступила дорогу. Я, проходя мимо, задержался. Как-то, знаете ли, неловко начинать первым разговор с дамой. Я никогда этого не умел. Но знал, что и она не посмеет. Вот если бы она как Лура… Я поднял руку и осторожно провел пальцем по ее щеке:
– Соринка.
А она в это время вдруг прижалась щекой к моей руке и словно котенок потерлась о ладонь. Не сразу, конечно, но через руки (это я о времени) мы наладили контакт.
– Привет, Настир, – пока дед не слышал, я позволял некие вольности в общении с рабами.
Изредка, когда мне удавалось стибрить бутылочку из закромов деда, мы с ними даже выпивали. Несмотря на все запреты деда, общаться-то я с кем-то должен? Конечно же можно было с охраной, как-никак десяток бойцов, но… они регулярно менялись. Вернее, были одни и те же, но в две смены по сорок дней.
– Доброго вам дня, либалзон.
Сегодня я решил проверить на своем учителе фехтования, то есть мечного боя, свою догадку. Хотя… сначала расскажу кое-что. Вот тот свет, что я вижу, это не просто так. Это основа мироздания. Этот свет проходит через всё, пронизывая своими нитями, просто я не всё вижу. То, что я вижу – лишь вершина айсберга. А теперь – самое главное. Любое существо влияет на этот свет! Любое! Просто кто-то больше на это способен, а кто-то меньше. Ви́дение этого света… Какие грамотные слова, правда? Это не мои, я не тщеславен. Это пересказ прочитанного в книге, которую дал мне дед в первую неделю моего проживания здесь. Так вот, видение, а самое главное – осмысленное управление этим светом, есть прерогатива избранных. И звать этих избранных – маги.
В действительности все несколько прозаичнее. Магия есть, я в этом уверен на все сто, как и в существовании магов. Маг – это тот, кто видит силу природы и может ею управлять. Но… я вижу силу, а управлять-то ею не могу. По законам местных церковников, то есть магов, такие люди должны поступать в лоно церкви, то есть в местный Ватикан – на Гнутую гору. А там человека с моими скудными способностями ждала лишь должность какого-либо служки – управлять-то я магией почти не могу: сил магических во мне мало. Поэтому меня и сослали к деду – учиться прятать свой взгляд, так как любой человек с присутствием определенного уровня магии ощущает этот взгляд. Причем уровень этот достаточно низок.
Вообще-то магические силы есть во всех, абсолютно во всех местных жителях, подозреваю, что и на Земле точно так же. Но вот иметь сил настолько, чтобы хоть чуть-чуть целенаправленно изменить – это уже редкость. А если сил много, то ты уже попадаешь в статус алтыря – мага, который может управлять светом на основе специально разработанных для этого приемов. А если сил очень много и ты видишь магию, то ты полноценный маг; таких людей катастрофически мало. Бывали и исключения типа меня. Магию вижу, а сил мало. Или наоборот – сил как у мага, а свет не видит; таких тоже забирали для каких-то целей на Гнутую гору. Прятать меня от магов – очень опасный финт для родителей и деда. Так можно и головы лишиться. Да только родные меня очень любили.
Так вот, магией я управлять почти не мог, но тот минимум, что во мне теплился, распределять по телу научился. По крайней мере, мне так казалось. Когда во время утренней пробежки (дед меня за это порицал – не царское… то есть не либалзонское это дело) я распускал по мышцам все, что во мне было, то мог пробежать вдвое больше, чем обычно. Поэтому сегодня моей тактикой боя с Настиром было выматывание противника – благо тот не очень-то любил занятия. Если честно – надоело получать синяки от деревянного меча раба.
Наблюдать за нашим поединком выстроились воины охраны, дед еще не разогнал их на работы. Ну как работы… Наблюдение за двумя десятками рабов и охрана детей, обучающихся в имении. К последнему дед относился трепетно и по какой-то только ему ведомой причине очень ограждал детей от общества рабов. Я понимаю, что это потенциальная опасность, но… тут, кроме Настира, бояться было некого. Дед принципиально не брал крепких рабов – специфика учреждения.
Изначально, помню, Настир бился со мной расслабленно, с легкостью отбивая мои удары. Именно его уровень владения клинком стал той планкой, которую я пытался преодолеть. Бывший воин, попавший в рабство прямо из армии. За что именно, он не говорил. Настир не понаслышке знал, что такое клинок. Знал, что такое копье. Он, несмотря на возраст за сорок и не очень хорошее физическое состояние, «делал» меня на любом оружии. Дед, понятно, требовал от нас именно мечного боя. К таким, как я, другое оружие не попадает. Но у меня пытливый разум, и, когда дед уезжал, мы пробовали и другие виды. В частности, копье. Настир использовал обе его стороны и постоянно ронял меня на землю.
«Шш-ша!..» – Меч раба пролетел в пяти сантиметрах от груди.
Настир раскрыл свой правый бок, но я не спешил – если ринуться сразу, раб очень изящно разворачивался и сбивал меня с ног. Чуть запоздать, чтобы он выровнял инерцию тела, и – попытка нападения. Раб ловко отпрыгнул. В последние полгода одно то, что он остерегается моей палки – уже достижение. Я делаю ложный выпад, раб отбивает мой «меч» и пытается с нижнего маха «распластать» мне грудь. Сейчас! Только латы скину! «Латы» у Настира были деревянными, укрепленными магией, у меня же – кольчуга. Но не просто кольчуга, а тяжелая кольчуга. Такая, чтобы я вымотался.
«Шш, шш», – переступь раба приближается ко мне.
Через пятнадцать минут с него лился пот градом. Пока один-ноль в его пользу. Я же хоть и устал, но сносно держал деревянную имитацию клинка. Раз – и Настир пытается нанести колющий снизу. Неизвестный мне прием, но я, отпрыгнув, ухожу и, тут же сбив подошвой меч врага, приставляю свой к его горлу. А-а-а! В кои-то веки счет равен! Блин! Ну честно: я сильнее его! Несправедливо, что он постоянно вот так просто уходит от моего «оружия».
– Настир! Ты должен мне две руки стирки! – тут же раздался голос из толпы воинов.
Ставки на мой проигрыш или выигрыш делались регулярно, и я был не против этого – пусть развлекаются, заодно еще один стимул биться лучше.
– Либалзон Элидар, пока ваш недоучитель отплевывается – может, со мной? – спросил Руп, один из стражников.
В отличие от других, Руп занимался с клинком постоянно и был всегда за любой бой, просто ради боя. Он никогда не пытался ударить меня посильнее – как, скажем, Настир. Руп не насмехался и вел бой с уважением.
О достаточно сильных ударах раба у нас как-то был разговор с Настиром. Тот объяснил свое рвение покалечить меня лучшим стимулом. Но я, несмотря на все его красноречие, понимал – просто недолюбливает.
Я показал три пальца – триста ударов сердца, примерно пять минут отдыха, по факту вылившихся в десять – либалзона никто не смел торопить. Такая спешка не была обоснована моим уж сильным рвением к мечному бою – просто стыдно отказываться от предложения, так как если уж воины предлагают, то это знак уважения. Если бы Руп не считал меня сколь-либо серьезным противником – не предлагал бы.
«Шшш», – меч пролетает надо мной.
Я, словно в танце лимбо, проскальзываю под ним – очень опасный прием. После того как мне таким вот макаром подровнял подбородок Настир, я старался избегать подобных маневров – шрам остался на всю жизнь, но тут уж слишком ретиво и нагло начал Руп.
– А-а-а, – раздалось с «трибун», – с тебя пять башок!
– Я же не выиграл? – спросил я крикнувшего Пуна, не выходя из стойки.
– Это по знатным законам не выиграл, а по нашим – ты оказался за спиной и мог ударить!
Вообще «ты» по отношению ко мне – не комильфо, за это можно и палок прописать, особенно если дед услышит. Даже воину. Но тут-то меня похвалили! Да и приятно, что они считают меня своим парнем.
– Мы бьемся по их законам!.. – скорее прорычал, чем проговорил Руп.
За последующие две минуты он меня уделал, прикоснувшись к груди. Похоже, у парней сегодня будет знатный спор, по каким правилам мы бились: пять башок – это нормально погудеть можно. А все «левое» у воинов уходило на «погулять». «Белую» зарплату жены забирали.
Тут вышел дед и разогнал все веселье. Пятеро воинов поехали с новым горном, сиречь управляющим имением, собирать налоги – осень приближается. Скоро самим платить, а с селян только натурой, то есть кротокой – местным корнеплодом, и рожью. Потом это все еще продать надо. Мясо дед принимал только в живом виде, тут все понятно – холодильников нет. Хотя если вымочить в некоторых зельях, то несколько лун не испортится. Такая магическая альтернатива бытовой технике.
Я еще полчаса получал от Настира удары – больше магических сил уже не было. Затем пошел сполоснуться в бочке – и на занятия к Тотусу. Очень умный старик. Когда-то он работал на империю и успел завести за это время семью. Жена, дети… Только жена оказалась скверной. Как уж надо постараться жене довести мужа в местных реалиях, я не знаю, поскольку замужние женщины здесь имеют прав не больше, чем рабыни. По местным законам развода нет, если уж приручил… то ты в ответе. Но тем не менее Тотус сбежал от жены и поступил на службу к деду, где уже десяток лет преподавал. И это явно ему нравилось.
Те, что с голубой печатью, – не совсем рабы, как я предполагал изначально. Это простые люди, обычно из низшего сословия, у которых есть способности к науке. Так вот если такой человек захочет и пройдет испытания (в том числе и магические), то может поступить на обучение. Но если он потом не отработает… О том, что тогда будет, напоминала голубая тату на виске: не станешь работать на хозяина – можешь стать рабом.
Схема проста. Тебя бесплатно учат и с каждым годом твоя стоимость растет. Когда на тебя найдется покупатель, тебя продают во «временное рабство» на десять лет. Настоящим его не назовешь, поскольку даже какие-то гроши платят. Потом империя имеет законное право выкупить такого «раба» по остаточной стоимости, а с учетом того, что именно к этому времени человек только-только становится профессионалом в своей области, обычно это так и получалось. И вот только тут ты имеешь возможность завести семью. Там все равно не полная воля – есть ограничения, но желающих на такую жизнь хватало – все лучше, чем у балзона в батраках.
Дед, как я понял, Тотуса и Отту выкупил и при этом отстегнул, вернее всего, немалую сумму. Ну ладно Отта – она являлась неофициальной супругой деда (бабушка умерла лет десять назад, даже алтыри были бессильны, а маги просто не успели, хотя отец просил), но почему дед выкупил Тотуса – загадка.
После занятий с Тотусом – наше общее с остальными учениками выслушивание нравоучений деда, где тот рассказывал, какими мы должны стать. Причем дед умудрялся каждый день изобретать новую проповедь. Потом я исхитрился на пяток минут уединиться с Розовой в спальне. Не то чтобы очень хотелось, мы все равно ничего не успели бы, но девушка прямо светилась после таких мимолетных встреч.
Затем танцы, вольтижировка под руководством Тотуса, и… самое приятное. Вот уже полгода как я, вместо того чтобы заниматься коррекцией своего магического зрения, через раз, поскольку в это же время у моей любимицы Симары были занятия по женскому этикету, занимался плотскими утехами, то есть встречался с Розовой. Дед знал об этом и даже предупредил меня об опасности «порчи чужого имущества». Он узнал о нас практически сразу, при этом выдал мне противозачаточную мазь, но кроме нас с ним… Хотя все знали, ну или догадывались, поскольку пару раз в десятину Розовая, искупав Симару, возвращалась ко мне, и я не отпускал ее до утра.
– Мне надо идти, – прошептала она.
– Иди, – так же шепотом ответил я.
– Не могу. – Ее губы сомкнулись на моих.
Тут раздался стук в дверь. Дело это не совсем обычное, поскольку в поздний час меня беспокоить никто не смел.
– Прячься, – прошептал я.
Розовая скатилась за кровать.
– Войди, – разрешил я.
Вошел, разумеется, Ратс – мой Пасот в это время уже в домике для рабов.
– Либалзон Элидар, вас приглашает балзон Пионат.
– Хорошо, сейчас оденусь, – удивленно произнес я.
– Розовая может идти к себе, – с изрядной долей пафоса произнес слуга.
Моя тайная любовница робко выглянула из-за кровати.
– Присаживайся. – По внешнему виду деда было непонятно, ругать он меня пригласил или хвалить.
Хотя… Хвалить меня было не за что. Вот годом раньше я регулярно, раз в местный месяц, то есть луну, бывал у деда как лучший ученик. Требования ко мне, конечно, выдвигались несколько другие, чем к детворе, но я старался. А в последнее время я как-то отвлекся.
– Ты сегодня тренировал зрение? – спокойно спросил меня дед.
Отвечать было обязательно. В кругу местной знати отмалчиваться – моветон.
– Нет.
– А когда последний раз брался?
– Десятину назад, – соврал я, хотя вот про то, что должен учиться прятать зрение, я уже давно не вспоминал, большей частью наоборот – изучал свет во мне.
Вообще, и десятина назад – уже повод к наказанию, но и врать, что занимаюсь каждый день, не стоило – он каким-то шестым чувством определял ложь. Дед сощурил глаза.
– Либалзон… – начал он.
Все, если начал с титула, то ждать беды. Верная примета. Розгами меня, конечно, пороть не будут, хотя младшим и это перепадало, но более тщательный надзор и ежедневные нравоучения гарантированы.
– …расскажи мне, для чего ты здесь.
– Для того чтобы научиться владеть своим зрением, – опустил я гриву.
– Знаешь, Элидар… – вдруг сменил тон дед, усевшись в свой полутрон-полукресло, и на некоторое время замолчал. – Я уже стар, и мне давно не доставляет удовольствие направлять ваш разум в нужное русло. Ты выбираешь свой путь сам. Ты действительно думаешь, что рабы тебя уважают?
Ответить на этот неожиданный вопрос я не успел, так как раздался стук в дверь.
– Войди, – произнес дед.
– Она уже зашла, – приоткрыв дверь, произнес Ратс.
– Отнеси им пять бутылок недорогого вина, – распорядился дед, наполняя свой бокал. Это, – указал он мне на медную пузатую кастрюлю без ручек, стоящую на столе, – амулет, переносящий звуки. Подробнее я потом тебе расскажу, – зная мою любознательность в области всего магического, предупредил дед возможные расспросы, – а теперь слушай.
Дед повернул кольцо по кругу горлышка «кастрюли» и снял крышку. Из внутренностей сразу же раздался хохот.
– Я же предлагаю тебе, – раздался голос Пасота, – пойдем со мной, и я расскажу, почему не беременеешь.
Рабы снова загоготали.
– А то я не знаю, – раздался голос Розовой, – мазью мажется.
Все снова засмеялись.
– А дурак-то умней тебя оказался, – сквозь смех произнес кто-то из рабов, – что догадалась потрогать корень, – и все снова засмеялись.
Тут раздался скрип двери. Рабы замолчали.
– Что ржете как кони, – раздался голос одного из охранников, – опять хозяев хаете?
– А что ж их не похаять, – ответил Пасот, – это вы у себя их языками лижете!
– Ты поговори мне!
– А что ты мне сделаешь?
– Расскажу все старому. Там узнаешь вкус палок.
– Да и рассказывай, а то он поверит. Я уж найду что ответить. А вот когда мы расскажем, что ты к кухарке ходишь и у нее харчуешься, да и винцо балзонское попиваешь, то уж я посмотрю, как ты вылетишь за ворота. А я вот его недавно жеребца чистить научил, – по-видимому, уже обращаясь к рабам, продолжил Пасот. – Представляете, я рядом стою, а он жеребца чистит.
Рабы снова взорвались гоготом.
– Думаю, – захлебываясь от смеха, продолжил Пасот, – на следующей десятине стирать его научить…
Все, что я услышал, рассказывать не буду. Особенно что было после того, как Раст им занес вино. Я столько нового узнал и о манере обучения меня Настиром, и о моих умственных способностях… Деду тоже перепало.
На каком-то этапе Пионату надоело слушать, и он прикрыл «кастрюлю». Я, взяв свой бокал, отпил небольшой глоток: так положено, в смысле – пить маленькими глотками. Говорить не хотелось, да я и не знал, что сказать. Минут через пять дед наконец нарушил тишину:
– Бывают и среди рабов разумные люди, но это большая редкость. Попасть в рабы несложно, но… редко кто попадает просто так. Кто-то пьет и залезает в долги, кто-то не может правильно рассчитать свои расходы, кто-то просто не любит работать, бывает и за преступления, но в моем доме таких нет. Как бы странно это ни звучало, они сами выбрали свою судьбу, поэтому жалеть их не надо. К их речам серьезно тоже относиться не надо. Это весьма недалекие люди.
– Почему ты их не накажешь? Или вообще не поменяешь? Это ведь не первый раз…
– А зачем? Менять смысла нет – новые будут не лучше. Мне их слова зла не приносят, это ведь только слова. Чем больше они говорят, тем больше я узнаю́; вот сегодня узнал, что Майтус и кухарка встречаются. А так накажешь, и они будут бояться друг друга, потом им покажется, что они знают, кто рассказывает, и с этим кем-то может произойти несчастный случай, а это расходы. Да и, несмотря на все, иногда слушать их весело.
Дед пригубил из бокала.
– Опять же вот урок тебе преподал. Даже два. Первый – не стоит доверять всем, в особенности рабам, и второй… будет завтра.
– Какой?
– Урок по удержанию гордости и самообладания.
– Ты хочешь, чтобы я оставил все как есть?
– А что ты теряешь? Ты удовлетворен по части женщин, ты знаешь, что они о тебе думают, но ты можешь быть умнее их.
– Зачем ей это вообще?
– Надеется, что ты выкупишь потом. Будешь любить ребенка, ну и ее не забудешь. Она понимает, что в жены ты ее не возьмешь, но ведь и не бросишь…
Второй урок не получился. Я полночи злился, и утром, выйдя на ристалище, предложил Настиру кулачный бой. Как я его разделал! Он тоже меня пару раз зацепил – бывший воин все-таки, но на него было страшно смотреть. Пасот был очень удивлен необходимостью полной стирки всего, хотя честно хотелось его либо уделать так же, как Настира, либо дать указание всыпать ему палок. Пасот, пожалуй, взбесил гораздо больше, чем Настир. Я ведь действительно ему доверял. Розовая… А что Розовая? Спать с такой – что с падшей женщиной. Нет, физиологически, конечно, приятно, но постоянно возвращаешься к мысли, что она тебя пытается использовать, что все ее улыбки и поцелуи – лишь игра и фарс, что вот сейчас, делая блаженное лицо, она врет. И как-то противно становится. Хотя и сам-то… Что я – любил ее, что ли? Оба хороши: счет равный, один-один, как говорится. В общем, последнюю встречу с ней я отработал чисто механически.
Вот интересно все-таки устроено сознание человека. Я не беру случаи, когда у людей взаимная симпатия. Допустим, просто встретились в баре, оба знают, что на одну ночь, но… есть какая-то доля игры, может, даже влюбленность на ночь; как приятно, черт побери. Конечно, без некоторых вольностей, но зато первый раз. Если взять те случаи, что за деньги, то тоже все замечательно: и ты и она все прекрасно понимаете, есть некие вольности, а за определенную сумму вольностей может стать больше, но даже в этом случае – какой-то флирт, какое-то заигрывание. А тут не хочется ничего. Просто по-животному… Остыв через неделю, я объявил о том, что мы не будем больше встречаться. Подло и без объяснений – пусть думает что хочет. Наверное, можно было мягче, можно было и вообще не прерывать наши «отношения», только когда знаешь, что могло быть и лучше, то уже не прокатывает.
Дед, понятно, меня не понял и вкатил за «порчу имущества» дополнительную порцию нравоучений о необходимости для либалзона уметь держать себя в руках. Причем в его словах слышалась невысказанная грубая брань – мол, ты что же? Я для кого тут распинался столько времени, пытаясь вдолбить в твою голову умение мыслить хладнокровно…