Бархатная длань в железной перчатке
Тиберий открыл глаза и тут же смежил веки. До того неприятен был ослепительно-белый свет. Цвет, даже запах казался белым: смесь химических средств чистки с фальшивым ароматизатором «Ландыш», совершенно не идентичным натуральному. «Либо я умер, либо в кабинете Лоры. Даже не знаю, что хуже», – собравшись с силами, он сел на постели и огляделся.
Белые стены, пол, потолок и весьма аскетичная мебель. Впрочем, не все стены. Одна казалась сплошной зеркальной гладью, но его острый глаз заметил тонкие линии, вычертившие полотно двери. «Да я же в тюрьме!» – догадался он, наконец, и с живым любопытством огляделся вокруг.
С веселым удивлением отметив, что пространство камеры вдвое больше его квартиры, а обстановка имеет приятные излишества вроде журнального столика, Тиберий уже почти всерьез прикинул, что и кухня наверняка окажется приличнее его одиноких ужинов. Пока он был без сознания, чьи-то умелые руки вправили вывихнутые кости, перевязали раны, а от мелких ссадин и следа не осталось.
С наслаждением вытянувшись на широкой и мягкой кровати, Тиберий подвел итоги вчерашнего вечера: «Едва не отправил на тот свет четверых – отвезли домой и поблагодарили. Прочитал стихотворение – арестовали и посадили в тюрьму. Как тут не вспомнить историю с Матиссом. Когда великому мэтру живописи задали вопрос: «Что важнее – «Как?» или «Что?», имея ввиду вечную дискуссию о главенстве темы или стиля. Он ответил: «Важнее всего «Кто?». Воистину, все в мире относительно. И нет ничего нового под луной – благословляли же крестовые походы, включавшие в свою программу сожжение деревень и убиение мирных жителей, и в то же время карали за ересь тех, кто иначе читал псалмы. Однако, как же Лора узнала?»
И тут фрагменты мозаики сложились в целостную картину. Только один человек мог вызвать полицию там, где нет никакой связи. Только один человек мог быть настолько слеп и самоуверен, чтобы пойти одному и без охраны в Панкратион. Человек, который близок с Лорой настолько, что показал ей свое лицо. Тиберий расхохотался: «Император! И чего беднягу туда понесло? Хотел стать ближе к народу? Однако сейчас лучше озаботиться своей судьбой».
Тиберий взглянул на свое отражение в зеркале, как вдруг… Он застыл. Медленно, боясь поверить своим глазам, он повернулся. На стене за его спиной висел огромный постер в хромированной раме и изображенный на нем котенок, декорированный гигантским бантом цвета фуксии, мрачно смотрел своими пустыми, круглыми, как чайные блюдца глазами. Рядом плакат побольше, на нем уже два исполинских котенка катают странный шар из шерстяных ниток. Тиберий с такой силой вдавил кнопку вызова охраны, что едва не сломал ее.
– Что это!? – охрипшим голосом спросил он у вошедшего охранника, указав пальцем себе за спину. Поворачиваться желания не было. Ощущение было примерно, как у древнего славянина, пошедшего ночью искать цветущий папоротник. Со всех сторон чудища из тьмы глядят своими страшными глазами, они лишь призраки, но стоит повернуться – тотчас обретут плоть.
Охранник немного удивился. Затем менторским тоном, ни дать, ни взять – гувернантка, которой шаловливые подопечные принесли анатомический атлас и требуют объяснения, ответил:
– Котята, сэр.
– Я это и сам вижу. Но зачем?
– По данным психологов, сэр, котята являются наиболее приятным для человека изображением, так сказать, создают психологический комфорт. Они лидируют в интернет-запросах, – и, видя ужас и непонимание в глазах заключенного, снисходительно пояснил:
– В тюрьме человек и так унижен несвободой, в остальном его права не должны ущемляться, ему должен быть создан благоприятный психологический климат.
– Но если я не хочу видеть этих тварей?
– Весьма сожалею, сэр.
– Но они ущемляют мои права! Это вполне можно приравнять к пыткам.
Дискуссию прервал другой охранник, внесший на подносе дымящийся кофе, тосты и золотистый обжаренный камамбер с брусничным джемом. Тиберий исхитрился сесть так, что котят не было видно даже в виде отражения в зеркальной стене. Когда с завтраком было покончено, а поднос услужливо унесен, охранник сообщил:
– К вам посетитель.
В ту же секунду на его запястьях защелкнулись холодные металлические наручники. Охранники разошлись, встали по обеим сторонам двери и застыли, обретя удивительное сходство с египетскими стражами гробниц, обещавшими незадачливому мародеру, что «ужас, летящий на крыльях ночи» непременно его найдет. И прежде, чем Тиберий успел задать вопрос, дверь открылась, и в комнату стремительным шагом вошла Лора, похожая на германскую валькирию – разметавшиеся пряди светлых волос, потемневшие от гнева глаза. Он поднялся ей навстречу и едва не упал обратно, с такой силой она ударила его по лицу. Два экземпляра «ужаса, летящего на крыльях ночи» ожили и несмело приблизились к Лоре, которой, видимо, показалось мало, и она наградила Тиберия другой пощечиной, отчего он почувствовал вкус крови во рту.
– Мистер Дарнли… – заблеяли они несмелыми голосами.
Лора медленно повернула голову, и бравые стражи порядка попятились.
– Пошли вон отсюда.
Она сказала это очень медленно и тихо, но парни мгновенно ретировались за дверь. Лора развернулась к Тиберию.
– Как смеешь ты… – зашипела она и замахнулась для третьего удара.
Но Тиберий поймал скованными руками занесенную ладонь и, глядя ей в глаза, прижал ее тыльной стороной к окровавленным губам. Улыбнулся, увидев, как расширились и стали бездонными колодцами зрачки многоцветных глаз. Она тут же вырвала руку, но он слышал, как участилось ее дыхание, видел, как раскрылись плотно сжатые губы. Она опустила ресницы, не выдержав его спокойного, ласкового взгляда. И другая картинка встала перед глазами: девочка с льняными волосами, стоящая на крыше исполинского здания. Под ногами грохочущая бездна тротуаров, людей, машин. И она, глядя вниз, медленно наклоняется, перегнувшись через парапет, все ниже и ниже над холодной пустотой…
Всего лишь пара метров отделяла его, стоявшего за выступом стены, но какими длинными ему показались эти метры! И когда руки успели подхватить ее, падающую вниз, она повернула к нему отрешенное, будто бы сонное лицо и спросила: «Зачем?» – «Ты не имеешь права» – ответил он, задыхаясь от бьющего в лицо ветра, и только что пережитого волнения, – «Ты нужна». И те же самые слова сейчас сорвались с ее губ. Он почувствовал вину. В самом деле, она так много сделала для него, по сути, воплотив в жизнь его мечту, и чем он отплатил?
– Прости, —первый раз в жизни сказал Тиберий. – Боюсь, я не успею отсюда выбраться до среды. Придется кому-то другому сопровождать студентов.
– Вот разве тебя признали бы сумасшедшим, – вздохнула Лора и ехидно добавила, – тем более, что это правда. Тогда тебя уже сегодня удалось бы отсюда вытащить.
– В психиатрическую клинику? Где…
– Где тебе самое и место. Но главное, что там всем заправляет Майкл Сторм, а значит максимум, что тебе грозит, это походить на нравоучительные лекции к психологу.
– Лучше я в тюрьме посижу, – фыркнул Тиберий, но увидев ее нахмурившиеся брови, примирительно склонил голову. – Ладно, ладно. Ты конечно права.
– Да, – вздохнула Лора. – Но совершенно не представляю – как это устроить?
Очень медленно, как тигр, выследивший беспечную лань и боящийся ее спугнуть, Тиберий сделал шаг вперед. Понимая, что каждое его движение фиксируется камерой и каждое их слово записывается точно так же, как в обычной квартире, он как бы случайно наклонился к Лоре.
– Если ты не против мне помочь…
– Конечно, – ответила она, все еще не понимая.
– Ты уж прости, – шепнул ей Тиберий и, прежде чем она успела опомниться, шагнул вперед, забросил скованные руки ей за спину, тем самым обняв.
Лора, ахнув, резко дернулась, пытаясь освободиться, но он подхватил ее за талию, бросил на постель, навалившись сверху всем телом. Нашел ее полуоткрытый в немом крике рот и приник жадным поцелуем. Ее губы попытались сжаться, но неожиданно шевельнулись в робкой попытке ответить. Он нетерпеливо раздвинул ее ноги своими бедрами, опустился на впалый живот, впервые почувствовав под собой упругую мягкость женского тела. Так ново это было, сильно и ярко, что он не услышал криков охранников и едва ощутил разряд электрошока, прежде чем погрузиться в темноту.