Посещение Олимпа
Пятидесятый этаж разительно отличался от своих нижних собратьев умиротворяющей тишиной и пустотой. Интерьер стандартный – черный полированный пол, имитирующий мрамор, хромированные кадки с искусственными растениями. Отдавая дань традициям восточной релаксации, из скрытых динамиков услужливо раздавалось чириканье птичек, сопровождавшееся так называемой фоновой музыкой. То есть невнятной, тихой и не имеющей сколько-нибудь выраженной мелодии. Птички, призванные успокаивать мятущуюся душу, раздражали Тиберия особенно. Однажды, когда ему пришлось провести около двадцати минут в ожидании аудиенции, он искренне жалел об отсутствии какого-нибудь оружия. Но в этот раз обошлось. В приемной никого не оказалось.
– Я к мистеру Дарнли.
Тиберий окинул взглядом молоденькую, но уже весьма надменную секретаршу. Та заколебалась.
– А…. Вас ожидают?
– Да.
Ответ был лаконичным и уверенным, но она с большим сомнением еще раз взглянула на Тиберия, прежде чем подняться из черного кожаного кресла. Права аудиенции удостаивались лишь немногие смертные, члены правительства, меценаты и другие небожители. Тиберий же подозрительно смахивал на профессора, о том говорил скромный недорогой костюм, дешевый смарт и вообще по виду он выглядел как личность весьма подозрительная. Если вообще не на историка.
– Спрошу, – еще раз поколебавшись, сказала она и робко заглянула за массивную дверь матового стекла. – Мистер Дарнли, к вам, гм… – посетитель. Мистер Краун… Вы можете войти.
Секретарша вжалась в дверной косяк, чтобы не задеть даже случайно сомнительного гостя. Не дожидаясь, пока его пригласят, Тиберий пнул медленно отъезжавшую в сторону дверь и вошел. В глаза резануло белым. Ярким, чистым, мертвым и голым цветом. Белым было все: стены, пол, потолок, мебель. За восемь лет его посещений этого кабинета он так и не привык к этой слепой, стерильной холодной белизне. Хоть этот цвет и был принят эталоном дизайнерской мысли и образчиком вкуса, олицетворял чистоту и совершенство нашего идеального века, Тиберия отчаянно тянуло на что-то погрязнее.
– Ну, привет, мистер Дарнли, – впервые за последние две недели искренне улыбаясь, сказал Тиберий, входя в кабинет.
Хотя и норматив обращения к гражданам Либертиона был принят десять лет назад, обратив сексистские «мужчина» и «женщина» в толерантные «феминолибертианец» и «маскулинолибертианец», приведя их к общему знаменателю «мистер», Тиберий до сих пор чувствовал неловкость, обращаясь так к женщине. Если подумать, разве не должна была женская половина общества взбунтоваться против такого гендерного доминирования? Почему «мистер», а не «мисс»? Но странная вещь – столетия женщины стремились уподобиться мужчинам, а никак не наоборот, к тому же и те, и другие всегда предпочитали общество мужчин.
– Лора… Я скучал. Но что за спешка? – Тиберий бесцеремонно развалился в широком кресле, стоявшем возле рабочего стола ректора.
Рука Лоры поспешно нырнула под стол, где, как он знал, находилась кнопка «белого шума» – неслыханная роскошь, право на которую имели только члены правительства. Но ректор университета – фигура не менее значимая, ибо что может быть важнее, чем формирование умов и настроений юного поколения, оплота державы?
– Две новости, – она веско подняла брови.
– Начни с хорошей.
– С чего ты взял, что есть хорошая? Однако к делу. Мы разработали программу, по которой раз в год один студент-выпускник с одиннадцати факультетов, выдержавший конкурс, отправляется на недельную экскурсию в один из старых городов. Пожалуйста, закрой рот, это еще не все. Сопровождать их должен глава исторического факультета, то есть ты. Там будет оборудована база со всем необходимым, в город вы будете выходить только для ознакомления…
– Лора. Ты хочешь, чтобы я был нянькой у десятка недорослей в течение недели?
– У одиннадцати. Лучших студентов университета. Вопросы?
– Только один. Зачем?!
– Правительство хочет, чтобы будущие специалисты могли почерпнуть свежие идеи на гниющем фундаменте прошлого. А заодно убедиться, сколь это прошлое неприглядно.
– Ах, вот оно что…
– Ладно, буду совсем откровенна. Исторический факультет хотели закрыть. Мол, достаточно вводного двухнедельного курса истории в начальной школе. Да-да, не изображай египетского крокодила, пытающегося проглотить солнце. И знал бы ты, чего мне стоило пропихнуть этот проект, да еще деньги под него найти. Ну скажи, – она в волнении посмотрела ему прямо в глаза, – неужели ты воочию не хотел бы увидеть то, о чем так много читал?
Она помолчала, потом тихо добавила:
– Мне удалость убедить Его. И он дал под это деньги.
Вот теперь Тиберию стало понятно, что выбора у него нет. Если проект спонсирует сам император, ни ему, ни Лоре не сойти с этого корабля до, разумеется, удачного завершения путешествия. Но его интересовало еще кое-что.
– Лора, значит, ты виделась с ним?
– Да, – нехотя ответила она.
– Тогда ты знаешь, как он выглядит…
– Знаю. Но, разумеется, не могу это обсуждать.
– А тебе не кажется довольно странным, что в наш современный век, когда принято каждый свой шаг являть миру, такая фигура как император столь тщательно скрывает свой облик и имя? Странный пиар-ход, не находишь?
– Тебя это удивляет? – Лора насмешливо прищурилась, – тебя, историка? Постарайся, припомни, такой, как ты выразился, пиар-ход уже был. И не однажды.
– Что ж, – он криво усмехнулся, голова все еще кругом шла от неожиданной новости, – как говорил такой же старый и облезлый волк-одиночка, как я: «Мы принимаем бой».
Неловкую паузу разорвал негромкий, но назойливый звонок смарта Лоры. Она взглянула, поколебалась и выключила звук.
– Марта? – спросил Тиберий, попытавшись придать своему голосу несвойственную ему деликатность.
Лора расстроено кивнула.
– Опять поссорились?
– Не то что бы, просто…
– Значит, да, – Тиберий в упор смотрел на огорченную женщину. – Брачную лицензию продлевать будешь?
– Наверное, нет.
Она нервно забарабанила пальцами по столу.
– Но вы четыре года вместе! Сейчас такая редкость, когда кто-то хотя бы раз продлевает, а вы уже трижды!
– Давай о тебе, – она вздохнула и поспешила уйти от неприятного разговора. – Тиберий, ходят слухи…
Он расхохотался:
– Да неужели? И какие же? Что я садист и извращенец? Может быть, даже – тайный гетеросексуал?
– Ну не до такой, конечно, степени, но…
– И что прикажешь мне делать? Совокупиться со своим партнером на центральной площади?
– Ну, хотя бы. Нет, я серьезно – сходи со своим парнем в клуб, пусть вас там побольше народу увидит, селфи в кафе, селфи на танцах…
– Может, еще селфи в постели?
– Вообще хорошо бы. Уверена, Пол их тут же во всех соцсетях развесит, если прежде не лопнет от счастья. Ты ведь его не балуешь своим обществом, так? Пойми. Ты и так выделяешься своим внешним видом, ненормальным образом жизни, нельзя настолько плыть против течения! Ну, вот погляди на нас!
Она легко поднялась из-за стола и подвела его, смеющегося, к большому стенному зеркалу. Казалось, мужчину и женщину, отразившихся в его равнодушной поверхности разделяет лет двадцать, не меньше. На себя Тиберий не смотрел, но как всегда залюбовался своей одноклассницей – юное нежное лицо, волосы цвета столь любимого прерафаэлитами льна, причем свои, не крашенные. Женщины почему-то всегда красят свои волосы в какой-нибудь другой цвет, в независимости от того, сколь бы ни был красив их собственный. Она вполне могла бы сойти за германскую Лорелею, если бы не глаза. Переливчатые как яшма, они были не по-романтически проницательны, их строгий, острый взгляд, казалось, проникал в самую душу оппонента, заставляя того себя чувствовать примерно так же, как чувствует себя типичный государственный чиновник на Страшном суде.
– Вот. Полюбуйся на свою седину, морщины, а руки! Ты когда в последний раз был в маникюрном салоне?
– Никогда.
Она вздохнула, посмотрела на него с той нежностью, с которой смотрит адвокат на своего любимого постоянного клиента, чье дело он не может выиграть последние лет пятнадцать, благодаря чему безбедно существует.
– Не буду спрашивать, какие процедуры ты принимаешь по омоложению, просто дам тебе телефон моего доктора.
– Плевать я хотел на омоложение.
Он, все еще улыбаясь, повернулся к ней, взял за руку и спросил уже серьезно:
– Мы сто лет не виделись где-нибудь в приличном месте. Может, встретимся в лесу?
– Только после того, как ты поведешь себя, как хороший мальчик. Обещаешь? И тебе пора – экзамен начинается.
– Да, мама, – не удержался он от дерзкой шутки.
Лора вздрогнула от непристойного слова, но тут же, взяв себя в руки, улыбнулась. Достав что-то из ящика стола, она вложила ему в руку маленький предмет.
– Вот, возьми. Открой через неделю, не раньше. И не сердись на меня. Если сможешь.
Удивленный неожиданным подарком, странными словами, он, хотя и чувствовал огромную благодарность за все, что она для него сделала, все же не смог скрыть досаду, за очередной отказ просто увидеться, поговорить свободно и не важно, о чем…
– Спасибо, – сухо промолвил он и уже повернулся к двери.
– Тиберий. Я ведь все знаю.
Он вздрогнул, медленно повернулся и спокойно спросил:
– Как давно?
– С первой минуты, как я тебя увидела.