Глава 8
– Вы кошечку держите хорошенько, когда я ей укол делать буду, – внушал Полине Адамовне ветеринар, готовя шприц для прививки.
Кошечка сидела на коврике, лизала лапу. Услыхав про укол, лизать перестала – замерла. Полезла под стул. Передумала – скорей прыгнула на стол, оттуда скакнула на подоконник. Нет – всё же под стул. И почему на кухне нет дивана?
Полина Адамовна поправила шёлковый шарфик с изящным узором, наклонилась, извлекла кошечку, посадила на табурет.
– Сиди, не шевелись, – сказала она кошечке.
Александр Дмитриевич Ильин приблизился, Полина Адамовна крепко ухватила кошкино лохматое тельце обеими руками. Кошка жалобно мяукнула, зашипела – без особой надежды, смолкла: ветеринар оттянул трёхшёрстную шкурку на загривке, отработанным движением сделал укол. Мотнув головой, усатая ринулась с табуретки прочь под стол.
– Ну вот, только данные вашей кошечки мне ещё нужно записать для паспорта, – Ильин достал тетрадку и ручку.
Жил Александр Дмитриевич на другом краю деревни, лечил животных в совхозе, в давние времена даже избирался депутатом. Теперь работал в ветклинике, но и на дом мог приехать после работы. Нередко его звали всей деревней (в случае успешной самоорганизации, что удавалось не всегда) – прививки оптом обходились дешевле. Полина Адамовна этот день пропустила – ездила в Москву, в поликлинику.
– А я в Москву ездила, в поликлинику, – поясняла Полина Адамовна, пока Ильин записывал данные кошечки в тетрадку. – Здесь-то флеболога нет, и каждый раз говорят: «вы там открепитесь, тогда мы вас здесь прикрепим». Вот и пропустила, когда вы в Овсянове прививки lt.
– Соседский кот так потрепал мою в прошлом году, – продолжила Полина Адамовна, видя, что Александр Дмитриевич не спешит, не бежит от неё, а в полном спокойствии собирает свои инструменты. – Я у соседки спрашиваю: «Вы своего кастрировали?» Она говорит, что да. А почему же он тогда к моей кошке пристаёт? Моя-то всё на улицу просится, дома не сидит.
– Это хорошо, что гуляет кошечка, – одобрительно отозвался ветеринар, – иммунитет будет у кошечки.
Кошечка подалась вперёд, сверкнула испуганными глазищами, на всякий случай нырнула обратно под стол.
– И хоть бы кротов ловила, – вздохнула Полина Адамовна, – грядки мне испортили, и ведь от соседей наверняка пришли, в прошлом году у нас на участке кротов не было.
Кошка насторожила уши. За окном прошуршал автомобиль.
Жаров подъехал около трёх – с бутылкой австрийского белого вина и новым каталогом «Волшебного стекла», обложку которого украсили рисунки Агнии.
– Вот как? – оживился он, когда Воронова рассказала ему про зеркало в зелёной раме. – То есть, он доволен, ему понравилось?
Они ели рыбный пирог, окно было открыто: жар остывающей духовки мерился силами с послеполуденной жарой. Зеленоватая бутылка «грюнер вельтлинер», привезённая Жаровым, отогревала застывшие в морозильнике бока.
– Мне показалось, что да. Думаю, твоё зеркало и его дом принадлежат к одному кругу, они сразу поладили. Кстати, ты можешь взглянуть на этот дом при случае, если найдёшь время, чтобы добраться до конца деревни – он виден из-за ограды. Сомневаюсь, что найдёшь, – пробормотала Агния. – Северный русский модерн, мне всегда очень нравился этот архитектурный стиль. Даже странно, что дом так хорошо сохранился.
Константин поднял глаза на Агнию. Он был высокого роста и, несмотря на прямую осанку, за столом немного сутулился, тянул вверх макушку, а не задирал подбородок, оттого одаривал собеседника взглядом исподлобья, да и то не часто: лишь изредка он вдруг смотрел на своего собеседника, а больше смотрел в тарелку, блокнот, телефон или немного в сторону – он слушал и думал. На людей хорошо ему знакомых он смотрел чаще.
– Можно будет предложить ему витражи, – заключил Жаров, – конец деревни найду, не бойся, посмотрю на обратной дороге.
Как человек, умеющий быть светским и обходительным, он о чём-то пошутил необидно, подлил Вороновой вина, перемолвился парой слов об автохтонных сортах винограда, высказал желание взглянуть на новые картины, лишь потом задумчиво спросил о Марии Александровне.
– Ты не ошибся, договариваться с ней было нетрудно, мне показалось, для неё всё было ожидаемо. Она не колебалась, не мучила меня расспросами: раздала задания, проверила мою готовность – вот, собственно, и всё.
– Я же говорил, – отбросив задумчивость, вновь оживился Константин, – я и предлагать тебе не стал бы, но тут я был уверен, что и ей, и тебе понравится. А характер – ну да, Ледневская – дама решительная, – заметил Жаров. – Ходят слухи, что у неё есть непопулярные принципы. Мне она умудрилась задать вопрос, плачу ли я «белую» зарплату своим сотрудникам – и это, когда все гости, включая меня, уже расслабились и пришли в самое благостное расположение духа.
Подул лёгкий ветерок; послеполуденная жара всё-таки втиснулась на кухню, одолев жар духовки, чьи силы были уже на исходе. Ветер донёс голоса соседей с северо-восточной стороны дома: резкий женский голос и притихший голос мужчины.
– А что же зеркала? – полюбопытствовала Воронова, она рассматривала на свет свой бокал с вином, водила рукой туда-сюда, пытаясь поймать несуществующий солнечный луч – солнце было в другой стороне, – отчего она не поинтересовалась твоими «Волшебными стёклами»?
Уплетавший пирог Константин отложил вилку, откинулся на спинку стула и отвернулся, глядя в распахнутое окно.
– Я и не настаивал. Ледневская и её муж – люди состоятельные и способные ценить искусство, – заговорил он после некоторой паузы. – Мария Александровна любит вмешиваться и помогать – не только в силу положения, но и по зову души. А распознать, вмешивается она или помогает, не всегда удаётся, – улыбнулся Жаров. – Впрочем, как и распознать зов её души. Моему искусству внимание таких людей, как Мария Александровна, сулит многое. Включая то, чего хотелось бы избежать, – добавил он и потянулся за салфеткой.
Воронова промолчала. По какой-то причине она никогда не спрашивала Константина, как получилось, что стёкла у него «волшебные», и из чего, собственно, эта «волшебность» состоит; Жаров был ей за это признателен.
Знакомы они были давно, ещё по Москве – их отцы водили дружбу, дети время от времени встречались на семейных праздниках, не замечая друг друга. Константин был младше Агнии на три года, характер имел живой и любезный, голос – негромкий и высокий. Друзья по школе и университету его любили и были готовы следовать за его воображением: строить пирамиду на даче, отыскивать тайные линии московского метро, издавать журнал о мало кому известных физико-математических опытах, устраиваемых учёными-бонапартистами (два путешествия в Лион, Тулузу, Гренобль, Монбельяр, Франш-Контэ и Сольферино1, четыре выпуска журнала на особой состаренной бумаге – всего пятьдесят два экземпляра). Но круг друзей был невелик – Жаров был застенчив и предпочитал вдохновлять и делиться идеями с глазу на глаз.
Стремительные деловые успехи человека, способного краснеть при непристойных шутках, могли удивить бывших сокурсников и знакомых, строящих свою карьеру обычным образом. Серьёзным же людям, независимо от того, сводила ли их с Жаровым приятная светская беседа или деловой разговор, не стоило труда распознать идеальный дух предпринимательства – ровное белое пламя – по себе знали. Потому они легко принимали его негромкий голос, кажущийся смущённым взгляд и спешили предложить самые серьёзные должности.
Жаров умел подкупать идеями и энтузиазмом, но и подкупался сам: дважды он менял работу из-за полного разочарования. В остальных случаях он держался неплохо, был старателен, строил планы на год в особой записной книжке: мечты, прожекты, пути и средства достижения целей. Перед Новым годом подводил итоги: мечты и прожекты истаивали, финансовое благополучие крепло, как лёд в морозилке.
Как-то весной он в очередной раз встретил Агнию – как всегда, на семейном празднике, и почему-то на этот раз обратил внимание, заговорил. Воронова не казалась Константину привлекательной – напоминала девушку двадцатых годов двадцатого века (как он их себе представлял): порывистая, худая, смуглая, с русой вечно растрёпанной косой, в сандалиях – непоседа, которой вполне достаточно общества стрекоз и лягушек. Впрочем, у Вороновой были красивые тёмные глаза и изящные пальцы, но ей и в голову не приходило ухаживать за руками, разве что ногти постричь и краску отмыть, если, конечно, получится.
Конец ознакомительного фрагмента.