Хорошо написано, это когда чужой человек охотно входит в хитросплетения твоей памяти, забыв о себе и о времени. И отпускает собственную голову на твою волю.
Подбрасываешь её ещё ты.
Но уносит её тем же самым ветром, что некогда заселил и твою память. И уносит дальше твоей! Уносит додумывать и до-вспоминать пробуждённое тобой: то прошлое, то …будущее.
А если потом этот человек ещё и продолжит историю, запись которой ты уже начал, тогда цепочка неизбежно приведёт вас к открытию главных смыслов: ради чего же всё, что было и будет?
© Гай Себеус, 2016
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Ничего лишнего
1
Нежно-пуховая дымка водяной пыли лежала на всём вокруг. Мглистая непогодь прилегла на землю, облепила её белёсой росой. Хранила-берегла пока от предстоящего восторга.
Но он прорвался!
Восторг долгожданным вымоленным светом полоснул плашмя по перьям крыльев. Крыльев, тяжело, будто по ступеням, взбирающихся на высоту.
И они отозвались тончайшим свистом синего цвета.
Атласной полосой спросил лиловый, отозвался аквамариновый, лазоревый сладко пропел о восторге причастности, убаюкав боязнь.
Стало легче. Много легче! Никаких обид! Всё должно быть правильно. Свет решительно окоротил все сомнения.
Божественные предки правы: красота – это ничего лишнего. Поэтому никак нельзя подвести…
Самый крупный ворон, чьё перо отливало узором драгоценнейшей хоролужной* стали, сложил крылья. Ах, сколько он знал о ней! А теперь его жизнь стала лишней…
Всей тяжестью прожитых лет устремился он к земле. За ним и остальные.
На земле их заботливо ждали.
Изломанные падением с огромной высоты их, уже человечьи, бескрылые, тела бережно подняли, обтёрли кровь, обернули в пелена цвета света.
Тем же, чьи колена недовывернулись, помогли. Кузнечным молотом, а то и по-простому, ударом ноги, довывернули. С человечьего на птичий манер. Похоронили сидя, по таганскому обычаю.
Нахохленными, будто замершими в ожидании чьего-то зова.
Вот так.
Бог Смерти в Крае Белоглазых тан не любил скучать.
2
Роженица страдала уже вторые сутки.
Чисту позвали, когда окончательно стало ясно, что сами родственники ей не в силах помочь, несмотря на отшлифованные из поколения в поколение навыки скотоводов, принимающих в период окота тысячи новорождённых.
Ягнят. Но не людей.
Женщина уже не кричала, не просила о помощи. Она явно умирала. Глаза были закрыты. Дыхание стало коротким, отрывистым и еле слышным.
Муж несчастной, привезя лекарку, вообразил, что теперь-то всё в порядке. Всё, что пошло не так, немедленно будет исправлено. Во всяком случае, его теперь никто не сможет упрекнуть в том, что он чего-то недоделал!
Он почти уважительно стащил старуху с коня. Почти на руках донёс до своей крытой повозки. Почти не толкая, внёс внутрь, без церемоний выпихнув наружу всех лишних и оказавшихся бесполезными родственниц. И с облегчением вздохнул, вознеся глаза в небо, благодаря всемилостивых богов, что жена ещё дышала еле слышными хрипами.
Но проклятая старуха и не думала поспешать!
Ворча, она медленно вылезла наружу и заковыляла к коню, на крупе которого остались её котомки.
Мужчина пробормотал проклятия! За что нещадно ляпнул себя по губам, – как можно осквернять богов в момент, когда они с женой особенно нуждались в их покровительстве! И трусцой помчался помогать.
Он снял узлы, которые были довольно весомы. Старуха, судя по её никчёмному виду, явно не дотащила бы их. Мало того, что она была очень старой, она ещё и выглядела не как все.
Выбеленный временем посконный балахон покрывал многочисленные фалды исподних юбок. Голова туго увязана белым платом, из-под которого свисали длинные седые пряди. А белеющие бельма незрячих глаз – это отдельный ужас!
Ну, кого она, такая, могла вылечить?
Сам он ни за что не позвал бы это чучело!
Однако жена, собравшись умирать, выразила последнее желание получить именно эту лекарку из посёлка Вечность, что под Тан-Таганом.
Оставалось подчиниться. Уважение к смерти в Краю Бога Смерти было у всех в крови!
Жена его была уже немолода и долгие годы не могла забеременеть. Он, отчаявшись дождаться потомства от когда-то красивой и страстно любимой, давно уж обзавёлся целым выводком собственных копий разных внешностей и возрастов. Все они вместе со своими матерями тащились в повозках вслед за его стадами.
Выводком детей и ещё более шумным выводком их матерей управляла она, любимая и бесплодная. Одни боги ведают, сколько страданий испытала она от своих дневных дел, от своих ночных мыслей!
Поэтому, когда её живот стал наливаться соком завтрашней жизни, первое чувство, которое он испытал, было огромное облегчение оттого, что всё правильно в этом мире. Ему не было нужно ничего лишнего. Лишь бы всё было правильно, тогда можно быть спокойным.
Месяцы беременности так обновили их отношения, что оба чувствовали себя почти такими же счастливыми, как в самом начале начал, при первой встрече!
…И вот теперь она умирала от невозможности разродиться.
Сначала все эти многочисленные и бестолковые женщины суетились и хлопотали, всячески демонстрируя собственную ловкость друг дружке и особенно ему. Но время шло, а его готовность радоваться наследнику от любимой жены постепенно угасала.
Вместо неё в голову заселялись подлые, похожие на вылазки врагов, мысли о необходимости подготовки к похоронной церемонии.
Жена обессилевала и затихала.
Потом вдруг напугала его, внезапно открыв глаза на измученном лице и высказав пожелание получить лекарку Чисту.
В течение долгой совместной жизни жена дала ему много радости и много пользы. И не часто просила о чём-нибудь. Поэтому просьбы её имели вес.
Он немедленно собрался в путь, несмотря на ворох смущавших сомнений.
Найдёт ли он старую лекарку? А если найдёт, жива ли она ещё? Говорят, она дряхла, как само время. Успеет ли он обернуться, ведь путь неблизкий? Поможет ли эта Чиста? В уме ли старая?
Изначально это предприятие было столь же малообещающим, сколь трудоёмким. Но он утешал себя тем, что с исполнением последнего желания умирающей ему будет не в чем упрекнуть себя. Теперь уж точно, он сделает всё, что может. Остальное в руках всесильных Богов…
…И теперь, до предела измученный тревогами, поисками и бешеной скачкой, он уселся под колесом повозки, чувствуя, как пот остывает на теле и на холодящей одежде. Столь же остывающей была надежда на благополучное окончание этой истории.
Вернувшись с лекаркой, он даже не взглянул на жену.
Зачем? Всё равно её надо будет хоронить. Тогда и насмотрится.
3
Чиста с помощью многочисленных суетящихся женщин вымыла руки и согрела их над огнём.
Она явно не видела своими бельмами. Но сразу подчинила себе бестолковость всех окружающих! Неизвестно, как ей это удалось?
Как угадывали они, чего она желает? Старуха просто протягивала крючья своих кистей, и вода тут же лилась на них. Эти кисти отмахивались от полотенца, и оно безмолвно исчезало. Костёрчик будто сам притянул её, а подростки, сторожащие огонь, тут же оживили пламя. Детей же, обыкновенно вякающих и беспрестанно требующих внимания, просто не было слышно.
Муж роженицы, наблюдая эти причудливые взаимодействия, так похожие на соблюдение всеми правил некоей неизвестной игры, даже грешным делом позавидовал старухе. У него самого не всегда выходило так скоро и эффективно добиваться желаемого от всей этой копошащейся оравы.
А старуха, не торопясь, сделала всё, что считала необходимым. Быстро и без лишних движений и слов. В добавок к белой повязке на лбу, пугая окружающих, она повязала такую же на челюсти, зацепив за крючковатый нос и уши.
Потом её на руках, во второй раз, внесли в крытую повозку с роженицей. Там лекарка жестами попросила всех не просто выйти, а отойти от повозки подальше.
…Тогда тишина, медля и выжидая чего-то, спустилась к ним, троим. Двум женщинам и младенцу, чей вход в этот мир сопровождался такой мукой…
Чиста помедлила ещё немного и, будто ощутив появление невидимого, но ожидаемого, вознесла кисти костлявых рук над головой страдалицы, будто грела их над огнём. Осмотрела закатившиеся глазные яблоки, горестно покачала головой. Потом растёрла руки и снова начала медленно опускать их на живот женщины. Костлявые кисти, словно пух, зависли в воздухе. Что ощупывали они там?
Ей определённо что-то не нравилось. Очень не нравилось!
Она хмыкала и фыркала под своей повязкой. Потом торопливо нырнула в одну из своих котомок и бережно вышелушила из обёрток что-то белое.
Это был …крупный белый череп! К чему он был тут?
Если бы муж роженицы увидел манипуляции старухи, он непременно возмутился бы! И поспешил бы избавиться от выстарившейся дуры, чтоб не мешала готовиться к похоронам!
Но он в это время тихо сидел под колесом соседней повозки и, прихлёбывая белёсый тан, отходил от бешеной скачки. Синие сумерки сузили горизонт. По небу резкими росчерками носились летучие мышки. Он тихо любовался наливающейся небесной синевой.
О предстоящих хлопотах с телом жены он решил подумать позже, когда отдохнёт.
…Зато лекарка теперь видела всё! И худшие её предчувствия подтвердились. Ох, не зря было остановлено это дитя до рождения!
Закатное солнце резво пронзило основание черепа, наставленного на лежащую женщину. В черепном объёме луч раздвоился в глазницах и высветил невидимое.
Лучше бы ей не знать этого! Как теперь принимать решение?
Лекарку почти не волновало, что у ребёнка, застрявшего на границе Жизни и Смерти, судьба была славная, а смерть позорная, принудительная. Эка невидаль!
Устрашило старую, что славу ему принесёт не что иное, как человечья кровь! И много – горячей крови, стекающей с холодного металла!
…Может, не вмешиваться? Пусть угаснет с миром судьба его несостоявшаяся? Дать умереть одному, ради выживших многих-многих?
Ответы на подобные вопросы по силам лишь Богам.
Но нынче череп всей тяжестью обременял её руки.
Получив свою долю света, он стал почти прозрачным-призрачным, хоть и остался весомым. Будто этим заранее снимал с себя всю вину за решение, которое должна будет принять она.
Нечего сетовать, сама выбрала этот путь, сама за него схватилась!