Глава 2
Судья полулежал на широком диване, обложенный со всех сторон мягкими подушками, пошитыми умелыми швеями из безумно ценной шерсти горного козла – животного редкого и почти неуловимого, встречающегося только в высокогорьях Белых Скал. В ногах у Судьи примостилась юная наложница и, казалось, спала.
– Подбрось-ка еще пару-тройку поленьев, Хват, – Судья поежился.
Девушка тут же встрепенулась, начала ловить преданными щенячьими глазами его взгляд, пытаясь предугадать сиюминутное желание хозяина. Тот ласково и успокаивающе погладил ее светлые волосы, и девушка, довольно улыбнувшись, положила голову ему на колени.
Хват поднялся из кресла, подошел к аккуратно сложенной в форме пирамиды поленнице, взял сверху первые попавшиеся кругляши и бросил в камин. Взметнулся сноп искр, и огонь, весело потрескивая, принялся вылизывать сухое дерево.
– Да ты не жадничай, не жадничай! – проворчал Судья. – Подбрось еще. Сдается мне, год-два – и досюда Лес доберется: дерева тогда на всех хватит, – он хохотнул над своей шуткой, зевнул и прикрыл глаза.
В зале было так натоплено, что впору окна настежь распахивать, но Хват не стал перечить, выбрал полено потолще и отправил его вслед за другими в огонь. Украдкой смахнув пот со лба, оттащил свое кресло подальше от камина, уселся вполоборота от Судьи и, чтобы чем-то занять себя, принялся лениво разглядывать старинное полотно на противоположной стене.
Хват был равнодушен к искусству. По большому счету, он был равнодушен и к дорогим украшениям, золоту, драгоценным камням – всему тому, что застилает глаза обычному обывателю, вдруг превращая законопослушного горожанина в преступника, а порой и в убийцу или, того хуже, в отступника.
Конечно, Хват знал цену золоту. Но больше в прикладном аспекте: подкуп и шантаж, шантаж и подкуп. Как любил повторять Судья, «у всех есть своя цена». И в этом Хват, возглавлявший не первый год Тайную сыскную канцелярию, не мог с ним не согласиться.
В камине потрескивало. Отблески разгорающегося огня заплясали по медной раме. Хват вздрогнул. На большом полотне вдруг проявилось изображение пирамиды. Цвета золота. А над ней словно парил глаз. Да-да, именно глаз, чуть прищуренный, смотрящий вниз из-за темных грозовых туч.
– Странно, – Хват задумался. Даже несколько раз моргнул для порядка. Он, наверное, уже в двадцатый раз видел эту старинную картину в тяжелой медной раме. По заведенному обычаю перед каждой важной операцией Судья собирал доверенных людей именно в этой части своего замка. Здесь принимались окончательные решения, определялись сферы ответственности и намечался порядок предстоящей работы. Хват мог бы поклясться, что на картине был изображен герб рода Денберров, к которому принадлежал его господин, – трехгранный наконечник боевого копья с насаженным на него яблоком. Несколько столетий назад героические предки Судьи выбили степняков из Срединных земель, присоединив к Великому Городу обширные фруктовые рощи. Этот пронзающий спелый фрукт трехгранный наконечник, как объяснял Судья, и символизировал тот самый подвиг.
Хват всегда был внимателен к мелочам. Да и как могло быть иначе в его-то работе? «Интересно, – мысленно присвистнул он. – Может, раньше я смотрел на картину под другим углом? Или причина в сильно натопленной комнате?»
Хват привстал со своего места, и изображение тут же смазалось. Пирамида превратилась в знакомый наконечник копья с яблоком на острие. Он снова откинулся в кресле – ничего не изменилось. Хват поерзал на мягком кресле, повел головой из стороны в сторону, пытаясь вернуться в прежнее положение. Ничего. Странная пирамида с нависшим над ней глазом не проявлялась.
– Что за… – прошипел он.
В этот момент в камине затрещало. Огонь добрался до толстого сухого полена, и языки пламени тотчас же охватили его. Полумрак залы вновь отступил к тяжелым портьерам, наглухо закрывающим окна. По каменным стенам побежали тени, блеснула тусклой медью рама, и Хват снова увидел пирамиду. Стараясь не шевелиться, он на этот раз более пристально вгляделся в изображение, находя в легких мазках неизвестного художника все новые детали.
Из огромного глаза во все стороны вылетали то ли молнии, то ли искры. Внизу, у подножия строения (теперь Хват не сомневался, что оно рукотворное), словно подчеркивая его величие, художник изобразил лес, голубую ленту реки, бегущей меж высоких берегов, а чуть дальше и человеческое поселение: город или деревню. «Картина-то, как оказалось, с секретом!» Хват уже было собрался расспросить о ней Судью, как со стороны дивана донесся тихий храп. Хват обернулся и поймал внимательный взгляд наложницы. Девушка совсем по-детски поднесла палец к губам, призывая его хранить молчание. Хват в ответ кивнул и отвернулся.
У девушки было имя, данное ей при рождении, но Судья звал ее просто Бяшкой. Альварское словечко: так у них звались молодые высокогорные козочки с легкой и пушистой, но очень теплой шерсткой. Даже лучшие альварские ловчие декадами выслеживали этих животных, поджидая момента, когда одна из особей отобьется от стада и спустится в поисках пищи на плоскогорье. Только тогда еще был шанс поймать животное, с легкостью взбирающееся по практически отвесным скалам.
Девушка жила в замке уже больше года, что само по себе было вещью неслыханной. Не то чтобы Судья не любил женщин, напротив, у него было столько содержанок и наложниц любых возрастов и сословий, что спроси его, сколько, он и сам бы крепко задумался. Но женщины никогда не задерживались в его роскошной обители надолго. День-два, от силы десять. Особо понравившимся он покупал дома и время от времени оказывал им честь своими визитами. Других селил в своем огромном имении, окруженном фруктовыми рощами. Там он любил собирать близких соратников или нужных ему людей и называл это посиделками. Хват знал не понаслышке, что эти «посиделки» могли продолжаться не один день и частенько заканчивались оргиями.
Бяшка вошла в жизнь Судьи тихо, незаметно для окружения, но прочно. А все благодаря ему, Хвату! Он обнаружил девушку в сиротском приюте, больше похожем на притон. Его люди проводили очередную операцию по выявлению отверженцев и прочесывали подобного рода заведения в восточном пригороде. Одной из задержанных оказалась Бяшка. Если бы не Хват, судьбе девушки не позавидовали бы и каторжане с каменоломен на Белых Скалах. Однако Хват подходил к работе ответственно и все проверял самолично, не гнушаясь даже личных допросов отверженцев.
На первый взгляд ничего особенного в ней не было. Да и что можно разглядеть в давно не мытой девочке-подростке со свалявшимися волосами, пусть даже и длиной до тощей задницы? К тому же замухрышка оказалась немой от рождения. Но не зря Хват считался лучшим учеником и правой рукой Судьи. Из допросов отловленных отверженцев и обычных постояльцев злачного местечка он выхватил одну интересную деталь, которую просмотрели работавшие до него дознаватели.
Девушка вдобавок к своей немоте оказалась больна падучей. Дело вроде бы не такое уж удивительное – Хват знал эту болезнь. Не зря много лет тому назад Судья в приказном порядке отправил его, тогда еще мальчишку, на три года в подмастерья к Дегу-костоправу. Много он за то обучение больных перевидал. В умении врачевать, конечно, Дега он не догнал, но распознавать болезни научился. И вот что-то Хвата в этой девушке насторожило. Поначалу он вовсе хотел отпустить ее на все четыре стороны: падучая хоть и редкая болезнь, но отношения к Дару никакого не имеет. Только его дремучие подчиненные, готовые видеть чуть ли не в каждом законопослушном горожанине отверженца, могли причислить ее к изгоям. Но все же что-то Хвата остановило.
Он приказал хорошенько отмыть девушку и лично доставил ее к Судье. Хват понимал, что если вытащил «пустышку», то, весьма вероятно, навлечет на себя гнев господина и надолго попадет в немилость. Судья терпеть не мог, когда его отрывали от важных дел. Особенно по такому непроверенному поводу. Но Хват также знал, что, подключив к проверке сторонних, пусть даже и доверенных людей, и подтвердив с их помощью догадку, ценность находки он если не к нулю сведет, то точно снизит вдвое.
Ему повезло. Судья находился в хорошем расположении духа и не только внимательно выслушал доклад Хвата, но и распорядился оставить девчонку под наблюдением в замке. «До выяснения…» – как он туманно выразился. Срочно был вызван Вислоухий. Хват, по роду своей службы, перевидавший немало насильников и убийц. Среди них попадались и вовсе одержимые, которых причислить-то к человеческому роду язык не поворачивался. Попривык или, как говорится, перегорел. В общем, относился к этому как к издержкам своей рутинной работы. Но в присутствии Вислоухого всегда испытывал необъяснимое волнение, граничащее со страхом, и как ни пытался совладать с собой, ни разу не обрел спокойствия. Самое большее, на что его хватало, – это не подавать вида.
И ведь ничего особенного в облике Вислоухого не было: старик как старик. Сколько ему лет, Хват не знал. Но с тех пор как они впервые повстречались – а это было, дайте Ушедшие памяти, Исхода три назад, – тот нисколько не изменился. Невысокого роста, чуть сгорбленный старикашка. Такого в любой деревне встретишь – не заметишь. Разве что абсолютно лысый череп, словно обтянутый пожелтевшим пергаментом, да рваные, зарубцевавшиеся бардовыми узлами шрамы на месте ушных раковин, бросались в глаза и вызывали легкое неприятие.
Дело, конечно же, было не в этом. А в том, что Вислоухий, заберите его Ушедшие, был самым что ни на есть отверженцем, отмеченным проклятьем Доминии! Что его объединяло с Судьей, так люто ненавидящим этих выродков, Хват не знал. Да, наверное, и не хотел знать. В разговорах они эту тему не поднимали, хотя Судья, конечно, понимал, что Хват не мог не заметить особого отношения к Вислоухому. Рассудив, что это не его ума дело, Хват смирился с заведенным порядком, стараясь лишний раз не пересекаться со стариком.
Но в тот раз без Вислоухого было не обойтись. Может, именно тогда Хват больше ощутил, чем понял, зачем Судья приблизил к себе этого отверженца. Вдруг вспомнилась брошенная стариком вскользь фраза: «Свой среди чужих, чужой среди своих». И он впервые испытал к Вислоухому что-то отдаленно похожее на жалость. Тогда-то страх и улетучился.
Бяшка оказалась уникальной. Это стало понятно в самый первый вечер, когда они втроем ставили на ней эксперимент за экспериментом. Судья в кои-то веки отослал всю свою многочисленную челядь навестить родных. Оставил только охрану периметра замка… Уже потом до Хвата стали доходить сведения, что Судья под разными предлогами спускал в ведомство Алхимика запросы по аналогичным поведенческим аномалиям у отверженцев – видать, хотел до конца уяснить, есть у девчонки этот проклятый Дар или нет. Но архивариусы так и не смогли найти в хрониках нечто подобное.
Только дела это не меняло. Уникальность девушки состояла в ее особой реакции на воздействие любого отверженца: Бяшка тотчас же падала, начинала биться головой о землю, скрежетать зубами и пускать пену изо рта. В общем, все признаки падучей были налицо. Кому хоть раз довелось такое увидеть, ни с чем другим не перепутает. Но это было еще не все. То же самое происходило, когда внушению подвергался другой человек рядом с девушкой!
Таким Судью ни до, ни после Хвату видеть не доводилось. Могущественный властитель походил на ребенка, получившего подарок, о котором даже мечтать не смел, но мнущегося с ноги на ногу в страхе протянуть руку – чтобы, не дай бог, тот не исчез или взрослые в самый последний момент не передумали и не забрали его обратно.
Хват вместе с Вислоухим (спасибо старику) еле уговорили Судью дать девушке передохнуть от экспериментов. Каждый такой припадок отнимал много сил, и она просто могла не дотянуть до рассвета.
К концу следующего дня у Хвата раскалывалась голова, его постоянно мутило: воздействия Даром не обходились без последствий для организма. Не лучшим образом чувствовали себя и остальные: всегда холеное лицо Судьи осунулось и пошло красными пятнами, Вислоухий еще больше сгорбился и к вечеру не мог подняться с кресла без посторонней помощи. Про девушку и вовсе говорить не стоило. Припадки становились с каждым разом все продолжительнее. В связи с секретностью на помощь лекарей она, понятное дело, рассчитывать не могла. В ход пошли бабушкины средства: чтобы побыстрее привести девушку в чувства, растирали ей грудь и лицо уксусной водой, а потом отпаивали подогретым «Лаврейским», предварительно разведя в вине побольше сахара.
Путем таких мучительных испытаний установили, что Бяшка «детектирует» направленное воздействие на постороннего человека, удаленного от нее максимум на пять-шесть шагов. Вислоухий, правда, предположил, что если девушку хорошо кормить и содержать в нормальных условиях, то восприимчивость может увеличиться как минимум вдвое.
В конце концов Судья объявил находку девушки подарком Ушедших (тут Хват скромно потупил глаза) и отпустил их с Вислоухим по домам. Требования сохранить эту историю в строгом секрете не прозвучало, но взгляд Судьи, брошенный напоследок, был красноречивее любых слов.