Вместо пролога
Самолет замер на рулежке. Замер не по своей воле. Как будто чья-то злая рука схватила в последний момент огромную стальную птицу за хвост и прижала к земле. Казалось, что и без того грустная дельфинья морда «Боинга-737» выражает сейчас необычайное сожаление: я не виноват, взлететь не могу; те, кому положено мной управлять, отстранены и заблокированы в туалете для пилотов. Выручайте, но только скорее, я хоть и железный, но тоже живой: внутри меня нарастает неукротимая страшная боль, готовая разорвать внутренности и выплеснуться наружу смрадным черным дымом или красными кровяными подтеками.
Внешняя основательность авиалайнера, радовавшая когда-то его конструкторов и подкупавшая пассажиров, сейчас контрастировала с тем, что происходило в его чреве. Сто с лишним человек наэлектризовывали своими запуганными волями пространство салона. Не было закоулка, куда бы не проникло чувство высшей тревоги – тревоги за свою жизнь. В этот момент каждый из них понимал, что в случае катастрофы никому не удастся спрятаться за чужую спину, никому не удастся отсидеться, отлежаться, притвориться спящим; каждый ступит на этот последний порог в одиночку, со своим ужасом и погубленным ожиданием.
…Я в очередной раз дослушал шаблонное сообщение оператора сотовой связи и нажал отбой. Здесь на командно-диспетчерском пункте аэропорта было тревожно и сосредоточенно невесело. Кроме штатных диспетчеров, обслуживающих полеты, в стеклянной голове сооружения собрались все те, кому положено разруливать подобные ситуации. Из знакомых – мой давний друг майор Володя Коновалов и… пожалуй, все. Остальных я видел впервые.
Руководил операцией полковник ФСБ Левашов, немолодой, но еще крепкий человек с аккуратными залысинами и строгим волевым лицом. Сейчас он сосредоточенно смотрел в экран монитора, словно прожигал пространство и дюраль фюзеляжа в надежде различить среди испуганных пассажиров тех самых негодяев, которые стали причиной ЧП.
– Молчат? – Голос полковника полностью соответствовал его внешности – такой же строгий и граненый как обелиск.
– Молчат, – односложно ответил я и добавил: – Порядки свои наводят.
– Уже навели. Сколько человек прошли регистрацию?
Диспетчер щелкнул мышью:
– Сто двадцать пять. Мы проверили: никого, кто бы проходил по ориентировкам…
– Ни по паспорту, ни по лицу, – попытался пошутить Коновалов, но, похоже, не к месту.
– Это ничего не значит. – Левашов поморщился, выказывая недовольство: выводы здесь делаю я, ваше дело подчиняться.
Я единственный, кто заметил его реакцию. Нервничает, не уверен, надо бы помочь успокоиться. Хотя, нет, не надо показывать полковнику свои наблюдения, не надо лезть в область личных переживаний, он сейчас главный, пусть руководит.
Я отвернулся к окну. Блестящая, словно надраенная, тушка самолета стояла на прежнем месте, там, где ее застигло несчастье. Мне показалось, что самолет даже немного присел, опустился на колени, готовый то ли сдаться и окончательно лечь на землю, то ли неожиданно воспрять и ринуться в небо.
Ранние сумерки оттеняли пространство за огромными окнами КДП. Словно на невидимом порубежье встретились в этот час извечные противники: добро и зло. Там, на рулежке, страшное и непредсказуемое, крепко пришпиленное к земле иглами прожекторов затаилось зло. Здесь же, в освещенном помещении диспетчерского пункта, в свете теплых ламп царило добро, здесь собирались с силами былинные богатыри, принявшие вызов темных заоконных сил – полковник Левашов, опер Коновалов, офицеры, диспетчеры… И еще один – немного неуместный в этой компании – Сергей Иванович Сомов. Вот он смотрит на меня отражением в туманном стекле: крепкая загорелая шея, строгие, почти правильные черты лица, светлые немного волнистые волосы и голубые глаза. Впрочем, то, что они голубые, в отражении не видно, но я знаю это точно. Знаю, потому что Сергей Сомов – это я, врач-психиатр, без малого сорока лет от роду. Готовлюсь в любой момент вступить в поединок с террористами, захватившими лайнер. А пока исполняю среди «богатырей» роль Алеши Поповича – снимаю психологическое напряжение, пытаюсь что-то советовать – работаю, словом.
Я невольно усмехнулся: «Ну и фантазии! Прямо поэтические».
Из пелены размышлений и табачного дыма меня вырвал все тот же командный голос:
– Сомов, ну что же вы? Продолжайте дозваниваться, время на их стороне. Долбите, когда-нибудь отзовутся. Действуйте!
Я в очередной раз нажал значок вызова. С этого номера час назад на личную трубку одного из диспетчеров пришла эсэмэска: «Самолет захвачен. Не делайте глупостей. Экипаж блокирован. Готовьте два ляма евро и коридор до Стокгольма. На все два часа, потом – бойня».
Номер тут же проверили. Корпоративная симка обанкротившейся год назад торговой фирмы «Супермастер и Ко». Кому конкретно из сотрудников принадлежала, выяснить не удалось.
…Настойчивый стук в дверь разбудил меня в пять часов утра. «Ну, кто там в такое время? Воскресенье же!» Не было в тот миг человека более рассерженного, чем я. Сидя на кровати, я пытался прийти в чувство. Конечно же, я умею быстро приводить себя в полноценное рабочее состояние, есть у меня один верный способ – контрастный душ. В принципе процедура известная, но только пользуются ей не всегда правильно. Обычно горячую и холодную воду пускают попеременно. Я же, стоя под душем, делаю так, чтобы холодная шла постоянно, а горячая лишь изредка дополняла ее. Но – только дополняла, не меняя холодного тонуса. Эффект практически моментальный.
Но это – если нужно быстро ожить. Сейчас же, пребывая в тягучей полудреме, я не спешил в ванную, больше всего меня интересовало, кто же все-таки там, за дверью. Стук не смолкал. Дверной звонок я давно снял, он почему-то раздражал меня, наверное, из-за того, что напоминал мою прежнюю, семейную жизнь.
Прошло не больше минуты, когда к стуку неожиданно и очень резко добавился телефонный звонок. Коновалов! Володя жил в соседнем подъезде, мы дружили со школы, часто ходили друг к другу в гости, иногда засиживались допоздна. Но что б в такое время… Что-то случилось…
– Алло, – хриплым со сна голосом буркнул я.
– Открывай быстрее.
В том, что произошло что-то неординарное, я убедился, как только увидел оживленное и немного испуганное лицо майора. Коновалов начал прямо с порога:
– Собирайся, едем в Шереметьево! Террористы захватили самолет. Через стюардессу выманили обоих членов экипажа из кабины, где-то заблокировали, летчики перестали выходить на связь. Угонщики затребовали контакты с кем-нибудь из диспетчеров. Теперь выходят на связь по мобильнику.
«Ничего себе утро!»
– Что они хотят?
– Как всегда: деньги, два миллиона евро, и коридор до Стокгольма.
– А почему до Стокгольма?
Коновалов пожал плечами. Я потихоньку приходил в себя:
– А чем, собственно, я могу?..
– Как чем? Ты же профессионал по работе с разным неадекватом. Нужен переговорщик, надо убедить этих отморозков отпустить людей, там больше сотни пассажиров! А дальше – дело техники. Нас всех подняли по тревоге. Аэропорт оцеплен, спецназ на низком старте. Сам Левашов, главный фээсбэшник, распорядился насчет тебя. Я посоветовал. Так что выручай. Меня за тобой и послали. Решили, что не откажешь.
Я посмотрел на майора с чувством неоплатного долга.
– А штатный переговорщик? Я слышал, есть такие…
– Нету, вчера убыл куда-то в командировку, как назло, именно сейчас. Давай собирайся, поехали. Бандиты дали два часа.
– Давно?
– Что давно?
– Дали давно? Сколько осталось?
– Точно не скажу… Но в любом случае – цейтнот.
– Зачем было приезжать? – Недовольство нежданным визитом все еще не покидало меня. – Нельзя по телефону, вдруг я не один?
– Ну ты даешь, – хмыкнул майор. – Что я скажу: Сергей, бери такси, приезжай, у нас ЧП? А вдруг не дозвонюсь? А насчет любовницы… – Он на всякий случай заглянул через мое плечо, – я тебя знаю: ты не из этих. После Людмилы…
– Ну, ладно, хватит. Сколько террористов – удалось установить?
– Я уезжал – не было известно. Бригада на месте работает. Доклад – лично замминистра.
Я прошел на кухню, взял чайник.
– Есть будешь?
– Да какое есть?! Некогда!
Да, это я сглупил. Сплю еще. Цейтнот! Обойдемся водой. Кстати, стакан теплой воды натощак сразу же после пробуждения – очень полезная вещь. Японцы, например, поголовно следуют этой привычке, потому, наверное, и живут так долго. Вот перейду на воду и проживу сто лет!
Наскоро умылся, оделся. Захлопал кухонными шкафами в поисках сигарет. Вот еще привычка. Хм, я тоже заложник. Все собираюсь бросить и – никак.
Значит, сто лет не получится…
Оглянулся в прихожую: Володя делал вид, что разглядывает настенный календарь…
В кабинке лифта я немного замешкался. Коновалов быстро вдавил цифру «один», лифт со скрипом поехал вниз.
Со мной такое бывает: делаю одно, а мысли работают в совершенно другом направлении. Нет, если нужно сосредоточиться, я действую безукоризненно. Но сейчас, заходя в кабинку лифта, я мысленно был уже там, на аэродроме, в гуще событий; я уже придумывал, как влезть в душу этим негодяям, какой метод выбрать.
Майор продолжал информировать:
– На видео из терминала ничего подозрительного, все чисто. Личный досмотр тоже – без эксцессов. Может, блефуют, а может, и нет – черт их знает…
Мы сели в машину, немного попетляли по пустым улицам и выскочили на Ленинградку. Погнали, нарушая правила. После знаменитых «Ежей» свернули направо. Я окончательно проснулся, начал мыслить ясно и логично:
– Деньги наличными?
– Нет, конечно. На счет.
– Самолет?
– «Боинг-737», компания «Аэрофлот – Российские авиалинии»», рейс до Санкт-Петербурга.
– Потребуется быстрый доступ в Интернет и компьютерщик экстра-класса.
– Уже на месте. Зовут Влад. Самый продвинутый, к тому же хороший знакомый Левашова. – Коновалов усмехнулся, на секунду отвлекся от дороги. – Мы этого Влада недавно в разработку брали: он было непотребные сайты стал штамповать. Ну, мы его и прихватили. Дошло до ФСБ, там его Левашов и обработал. Теперь они лучшие друзья…
В предутренних сумерках широкая лента темно-серого шоссе напоминала стремительно мелькающую кинопленку.
Гудки, гудки…
И вдруг, как гром среди ясного неба:
– На связи!
Все, кто был на КДП, моментально поняли по моей реакции, что я дождался-таки ответа, дернулись и замерли в едином порыве. Обратились в слух, замахали друг на друга руками, призывая к тишине. Левашов щелкнул в направлении меня пальцами, указывая на трубку. Я понял, он просит дать громкую связь. Судорожно нашел нужный значок на дисплее телефона, ткнул в него пальцем. Тишина стала невыносимой. Секунды ринулись, как спринтеры со старта. Полковник сверлил меня победитовым взглядом, ожидая чуда. Я почувствовал, как покрываюсь испариной. Как ни ожидал я услышать голос террориста, случилось это в прямом смысле внезапно.
– Алло, КДП на связи, – проговорил я первое, что пришло в голову, только чтобы не дать сорваться абоненту.
– Борт смертников хочет уточнить: выполнены ли наши условия. Время истекает.
Он еще шутит: «борт смертников».
– Процесс идет, – уже более уверенно ответил я, стараясь зацепиться за ироничный тон, заданный бандитом.
– Ваш «процесс» давно живет в Германии и в ус не дует. Деньги готовы?
В голосе напряжение. Значит, человек контролирует каждый свой шаг, выверяет ответы, подбирает слова – признак самодисциплины и замкнутости.
– Первый миллион переведен на указанный счет. Можете проверить.
– С кем я говорю? – Голос в трубке насторожился. – Где прошлый собеседник?
– Говорит штатный психиатр. Фамилия моя Сомов. Прошлый собеседник здесь, рядом. Ждет от вас адекватной реакции. Как к вам обращаться?
– Мясник.
Связь прервалась.
«Ничего себе заявка – Мясник – ни много ни мало!»
– Проверяет деньги, – прокомментировал кто-то из оперативников.
Левашов обернулся к Владу:
– На чье имя открыт счет?
– Агафонова Инна Петровна, 1955 года рождения.
– У нас на нее есть что-нибудь? – Взгляд на одного из подчиненных.
– Москвичка, работала лаборантом на кафедре МАИ, вдова (муж – капитан ВВС погиб при испытании самолета), недавно потеряла дочь, живет одна, пенсионерка.
Полковник насупился, посмотрел на Влада:
– Пробей пассажиров на предмет «мяса»: работают в сфере питания, в продовольственных магазинах, имеют свое подсобное животноводческое хозяйство, живут на улице с «мясным» названием типа Коровинского шоссе, созвучные фамилии…
– И похожие ники в соцсетях, – вставил я и поймал на себе суровый взгляд Левашова: не суйся, пока я не закончил. – Извините, товарищ полковник, но это важно.
Фээсбэшник многозначно промолчал. Влад застучал по клавиатуре.
– Нет, ничего похожего, – сообщил он через несколько минут. – Ни с адресами, ни с фамилиями. Есть Лопаткина, женщина. С никами разобраться – потребуется время, – Стас вопросительно посмотрел на полковника, дескать, если скажете, сделаю. Тот демонстративно отвернулся.
И тут меня осенило:
– Подожди-ка с никами. Дайте мне распечатку.
Я буквально выхватил листок из рук диспетчера и впился в него взглядом.
– Есть! Вот, смотрите: Мягков Сергей Николаевич! Сократим – МяСНик! А? Срочно – данные на этого Мягкова! Желательно из базы МВД!
Влад округлил глаза и, высунув от усердия кончик языка, еще проворнее застучал по клавишам. Принтер выдавил из себя листы бумаги одновременно с входящим звонком. Опять все замерли.
– Да, – откликнулся я, уже чуя за собой некоторый перевес в инициативе.
– Сомов, вы человек интеллигентный, а ведете себя как мальчишка.
– Деньги не пришли? – забеспокоился я, обводя собравшихся вопросительным взглядом.
– Пришли.
– А что тогда?
– Если мы будем сотрудничать в таком темпе, кое-кто из заложников не доживет до рассвета. Готовите штурм? Очень напрасно. Я вооружен. Жертвы гарантированы. Одна как минимум.
– Деньги будут, Сергей Николаевич, не беспокойтесь.
Трубка замерла. Я понял, что отправил соперника в короткий нокдаун. Несколько секунд он молчал, видимо, переваривая услышанное имя. За это время я успел изучить оперативную информацию, переданную мне компьютерщиком. Заметив, как посуровел мой взгляд, Левашов отобрал у меня листы и принялся читать.
– Что ж, похвально, – захватчик явно занервничал, – да это и нетрудно. Так, ребус для младших классов.
– В салоне сто с лишним человек. Выпустите хотя бы детей и женщин. Во-первых, проявите гуманизм, во-вторых, облегчите себе работу. Контролировать такое количество людей – дело нелегкое.
– А я не один. Кто-то держит пилотов на мушке, другие за салоном присматривают…
Ситуация прояснялась. Теперь я был точно уверен: сообщников у него нет! Ни один террорист, имеющий сообщников, не будет объяснять спецслужбам, кто чем занят и где находится. Да и не профессиональный он угонщик, а заложник обстоятельств. В эту минуту я уже знал, как буду действовать дальше. Наиболее эффективной в данном случае может стать только методика убеждения. Нельзя провоцировать преступника, в руках которого оружие и жизни десятков людей. Только слово, речь. Надо убедить этого человека изменить свое отношение к обстоятельствам, сместить фокус внимания с больной точки, то есть с предполагаемой жертвы. Потребуется найти способ прямого контакта, лучше визуального, даже если мне придется подняться на борт самолета. Хотя… этого он, конечно, не допустит.
– А слабо – выйти на взлетку и продолжить один на один? – Мясник словно прочитал мои мысли. Я внутренне оживился.
– Можно. Только и вы, Сергей Николаевич, в этом случае покиньте борт.
– Чтобы меня тут же схватили? Нет, выходи один. И не вздумай мудрить, психиатр. Взрывать буду потом, а пока буду резать. Даже знаю, с кого начну.
– Ты о Лере Петренко? – второй нокдаун.
– Черт! Да о ней. Учтите, я своего добьюсь.
– Своего? Наказания за убийство?
– Мести за убийство. Не выйдешь, ей конец!
– Я иду.
К тому времени все члены оперативного штаба уже ознакомились с данными на угонщика. Первоначальная рассеянность сменилась уверенностью. Что ж, все верно: вслепую играть, а тем более сражаться, очень сложно. Теперь же образ преступника проступал более-менее ясно, как раннее солнце в утреннем мареве, стоящем над аэропортом.
Я шел по асфальту рулежки, держа в руке телефон и внимательно оглядываясь вокруг. Даже имея информацию о силах, задействованных в этой операции, я так и не смог разглядеть ни одного бойца оцепления, ни единого признака готовящейся атаки. Работали профессионалы.
Огромная крылатая конструкция надвигалась на меня, словно айсберг на беззащитное суденышко. На самом деле это я шел ей навстречу. Еще немного, и я окажусь под тяжелым крылом и, что еще страшнее, – под пристальным взглядом террориста или у него на мушке. Есть ли у него оружие? Он сказал: «Буду резать», значит, нож как минимум. Как пронес? В каком он будет иллюминаторе? Откуда будет следить за мной? А будет ли? Может, это всего лишь тактическая уловка. Чтобы выиграть время… Этот Мягков – боевик-одиночка, несчастный, по сути, человек, обреченный на неминуемое поражение. Что я про него знаю: в прошлом – рядовой инженер, потом – менеджер по продаже, вдовец. Что его ждет – суд, срок… Настоящий заложник сейчас он, а не те, кто собрался лететь этим рейсом.
Какая бы причина ни побуждала его к действию, он преступник, насильно удерживающий десятки людей, доставляющий им неудобства, наводящий страх. От одной только мысли – я заложник – человек может впасть в панику, натворить бед, навредить себе и окружающим. Наверняка в салоне сейчас творится что-то подобное. А Мягков один на один с одной стороны – с силовиками, с другой – с обезумевшими пассажирами, с третьей – со своей злобой и чувством беспомощности. Да, именно беспомощности, ибо понимает, что ситуация выходит из-под контроля.
К тому же я уже знал его историю.
– Алло, Мясник. – Я остановился у правого борта, недалеко от блестящей стальной консоли крыла. Из салона я должен быть виден очень хорошо.
– Да, – я уловил в его голосе нотку усталости. – Я тебя вижу.
– Отпусти пассажиров.
– Деньги!
– Зачем они тебе в таком количестве? Что ты с ними будешь делать?
– Найдется применение, не сомневайся.
Пауза. Я поспешил сменить тактику:
– Почему ты выбрал именно ее? Ты предпочитаешь блондинок?
– Черт возьми, откуда тебе это известно?!
– Во-первых, я психиатр, я умею читать чужие судьбы. Во-вторых, у меня тоже была личная катастрофа. Я тоже… потерял жену.
– Врешь! – резко отозвался он.
Но я продолжал:
– Это случилось несколько лет назад. К операционному столу встал дилетант. Она умерла под его ножом… – В трубке натужное сопение – слушает, значит, молчать нельзя. Давай, доктор, как бы тяжело это ни было. Ради других. Скрепя свое ноющее сердце. – Через несколько месяцев он поступил в нашу клинику с тяжелой формой абстинентного синдрома. Случай исключительный. Я сразу узнал его… У меня была возможность отомстить, он весь был в моей власти. Я мог его залечить. Но я не сделал этого. А искушение было, ох какое искушение!
– А эта откупилась, – вот он – проблеск доверия! Мясник превращается в собеседника, это уже успех! – Суд признал Петренко невиновной. Обвинили мою жену. Будто это она переходила дорогу на красный свет. А она шла на зеленый! Есть свидетели. Но эти буржуи заплатили им, и все промолчали. Трусы! Оленьке было всего двадцать пять, она очень хотела детей, – голос его окончательно потух, слезы душили, не давали говорить. И вдруг он воспрял, словно вынырнул из воды и обрадовался свежему воздуху: – Я долго их караулил. Но там охрана, заборы… А здесь вот она, одна, тепленькая, еще живая! – Яростный женский вопль. – Я убью ее, что бы мне за это ни было. Папаша в Америке, спасать никто не придет. Только вы… уйдите, не мешайте вершить правосудие! – Он снова был на коне. Мне не было видно, но я представлял, каким огнем вспыхнули сейчас его глаза, как съежились от страха заложники. – А ты все врешь, от начала до конца, это твоя уловка, психиатр. Ты не можешь знать, как мне больно…
Трубка снова захлюпала. Истерика.
– Ты выбрал жертву. Зачем тебе остальные? Отпусти их.
Я пытался представить себя на его месте и понимал, что, возможно, рассуждал бы точно так же. Упирался до конца. Значит, надо попробовать убедить прежде всего себя.
– Мне трудно советовать, – продолжал я. – У меня тогда советчиков не было, только моя совесть. Она оказалась выше моего желания отомстить. Этот гад вышел из клиники практически здоровым. – Пауза. – Не молчи! Говори! Станет легче!
– Не станет! – отрезал он. – И терять мне нечего! Я остался один!
Еще один шлепок, еще один крик. Он ее бьет! Я почувствовал леденящий холод, пронзивший тело.
– Я любил Оленьку. Мы познакомились по Интернету и сразу стали встречаться. Она была для меня – все. Была… В тот день она шла на занятия, она поступила на курсы дизайнеров, она была такой умницей, фантазеркой. Эти густые красивые волосы и бежевое платье с орнаментом… Оно ей так шло… А эта опаздывала на встречу. Уже загорелся красный, но она решила проскочить!..
Я понимал, что у заложников, слышавших его рассказ, может начаться стокгольмский синдром – сочувствие к террористу. Если они узнают, кто истинный виновник случившегося, бедной Лере Петренко не позавидуешь.
– Сергей, тезка, твой гнев понятен… Я не знаю, как бы поступил на твоем месте. Но я на своем, а ты на своем…
– Какое место?! Какое, к черту, место?! – Он сорвался на крик. – Я был на своем, когда у меня была жена! Сейчас ее нет, и места у меня нет…
Время словно застыло. Утренняя прохлада, зловещие блики на фюзеляже самолета, ком в горле…
– Ты поставил ей памятник? – спокойно спросил я. Третий нокдаун потребовал от меня невероятных усилий.
Трубка молчала. Я слышал лишь его дыхание и отдаленно – приглушенный плач Леры. Осторожно продолжил:
– Кто будет приходить к Оле на могилу? Ты подумал, как ей будет одиноко?
– Не смей, – перебил он меня, однако былой уверенности в его голосе я не почувствовал. – Это мое, никого не касается.
– Конечно. Но своим поступком ты очень ее огорчишь.
– Это не твое дело.
– Я понимаю, Сергей. Но если ты убьешь хоть одного заложника, ты уже никогда не придешь к ней на могилу. Она останется там совсем одна.
Тишина. Я только догадывался, что происходит в эти минуты в салоне самолета. В любой момент может раздаться взрыв. Я слушал собственное сердце, оно колотилось везде: в груди, в висках, в ушах.
В какой-то миг я решил, что связь прервалась или у него села трубка. Наконец в динамике послышался тяжелый вздох, и хриплый, почти неузнаваемый голос произнес:
– Мне все равно конец. Подавайте трап. Они опять победили.
…Я стоял у входа в КДП и докуривал очередную сигарету. Руки предательски дрожали. Это от пережитого нервного напряжения и утреннего холода. Только сейчас теплое августовское солнце явило себя миру, всем своим радостным видом рассвечивая мрак недавно закончившегося действия. Прямо фототерапия какая-то.
Как там, у Горького: «А был ли мальчик?» Да, а был ли теракт?
Автозак рванул с места, как только дверь его фургона захлопнулась за несчастным Мясником. Я так и не увидел его лица: плотный колпак, напоминающий одеяние приговоренного к расстрелу, скрывал его голову и плечи. Двое бойцов спецназа прогнали его вдоль рулежки и бесцеремонно запихнули в машину.
Глядя вслед автозаку, я испытывал двоякое чувство. С одной стороны, я выполнил задание штаба и свой долг – спас людей от ужасной экзекуции, сохранил в целости самолет, доказал силу здравого смысла над минутным порывом слепой мести. С другой стороны, это я послал неудачливого, подавленного и без того обреченного на страдания человека на новые неведомые ему испытания. Сколько там полагается за терроризм? Кажется, до двадцати лет. Вот уже где точно не пригодится ему эта кличка, Мясник, – в тюрьме, он совсем ей не соответствует.
Когда выводили пассажиров, я пытался найти среди них Леру Петренко. Ее фото я видел в распечатке, зрительная память у меня хорошая, но на этот раз она не помогла. А может быть, девчонки, из-за которой закрутилась вся эта катавасия, и не было среди этих несчастных? В том смысле, что ее увели через другой выход. Наверное. Это было бы логично. Еще логичнее было бы отправить дело о ДТП на пересмотр. Но это уже из области смелых предположений.
Подошел наконец-то освободившийся от телефонных докладов полковник Левашов. Лицо его по-прежнему было невозмутимым. Зато в глазах мне удалось разглядеть оттенок удовлетворения и какой-то новой собственной значимости. Он смотрел на меня как игрок, только что прошедший очередной сложный уровень и готовый, пока везет, сделать попытку немедленно двинуться дальше. Все это жило у него внутри и было, так сказать, для служебного пользования. Внешне же это был все тот же строгий и уверенный в себе человек.
– Поздравляю, Сергей Иванович (ого! Впервые за все время по имени-отчеству). Вы сделали все, как надо. Отдаю должное вашему профессионализму. Буду ходатайствовать перед руководством.
– Спасибо, Андрей Леонидович.
Он пожал мне руку и быстро пошел к своей служебной машине. Следом за ним поспешили его подчиненные.
Появился радостный Коновалов.
– Молодец, доктор! Вот видишь, я в тебе не ошибся. Ловко ты его обработал. Только что принесли распечатку вашего разговора. Прямо в лоб, против такого никто не устоит.
Я посмотрел на майора. Искренне радуется успеху, искренне хвалит, в первую очередь себя. Даром что опер, а второго дна нет, все наружу – и мысли, и эмоции.
– Спасибо, – поблагодарил я. Коновалов тут же смутился, полез за сигаретами.
– Слушай, а про Люду-то, может, не стоило, – с ноткой сочувствия произнес он, стараясь не глядеть мне в глаза. – Получилось, ты ее вроде как… использовал.
– Тому, что я сделал, есть оправдание. Мясник будет знать, что он не один в своем несчастье, может, ему от этого легче в камере будет. А если узнает, что я ему соврал, жить не захочет… Ты знаешь, я ведь ничего не придумал.
– Знаю. Тебя послушать, так он и не террорист – агнец какой-то.
– Не знаю. Это пусть решает следствие.
– Ну да. А здорово ты с ребусом – МяСНик. Я бы сразу и не догадался.
– Да все просто. Помнишь, в школе баловались: Ковалева Зинаида Андреевна, химичка, – КоЗА. Вот я попробовал и угадал. А потом, когда прочитал в распечатке, что Мягков работал в «Супермастер и Ко», стало понятно с симкой. Там же и про аварию, и про Петренко было. А вот кто такая Агафонова?..
– Его теща. Он на ее счет деньги просил перевести. Знал, что сам вряд ли выберется, так пусть хоть она попользуется. Компенсация за дочь… Наивная душа – счет-то можно в любой момент заблокировать. Ее, кстати, чуть инфаркт не хватил, когда эсэмэска про деньги пришла. Он же ее не предупредил, потом только звонил, уточнял.
– Ну, а взрывчатка-то была?
– В том-то и фокус, что нет. Была коробка из-под электробритвы.
– Вот дурак! Идиот! – Накопившиеся эмоции выплеснулись в самой неприглядной форме.
– Ладно, успокойся. Куда сейчас?
– Домой, отсыпаться. Хорошо, что выходной, на работу не надо.
– Везет. Слушай, а как ты стресс снимаешь?
– А то ты не знаешь.
– Мы вот все по старинке – через магазин. Но однообразие, знаешь, приедается.
– Ты хочешь сказать – заедается.
Продавили напряжение негромким смешком. Я смотрел на него: лукавишь, товарищ майор. Однажды пристрастившись к этому зелью, вот так, запросто не отстанешь. По себе знаю: едва на рельсах удержался.
– Ну, как снимаю: есть специальная гимнастика, аутотренинг, секс…
Майор крякнул.
… – а еще хорошо: водные процедуры. Наливаешь ванну, добавляешь в воду масло можжевельника или эвкалипта, включаешь музыку и расслабляешься. Можно бокальчик красного, но только один, не больше, – противосклеротическая доза. И не каждый день, а только когда действительно нервы на пределе.
– Надо попробовать. Тебя подбросить?
– Спасибо.
Всю дорогу мы ехали молча, переживая, каждый по-своему, события этой ночи.
Если бы я тогда знал, что вся эта эпопея – не последний эпизод в моей «боевой» практике и в скором времени мне предстоят такие испытания, что строчки милицейских отчетов будут корчиться от нестерпимого жара передаваемой информации, я бы так и не уснул в то долгожданное утро.