Леонид Утесов. Песня, спетая сердцем. Иосиф Прут (Г. А. Скороходов, 2017)

Он был моим другом

Я хочу рассказать о моей дружбе, братских отношениях с любимым всеми нами человеком – Леонидом Осиповичем Утесовым. Но предупреждаю вас, дорогие читатели: рассказ мой будет касаться лишь той поры, когда Леонид Утесов только становился артистом, которого впоследствии узнала вся страна.

Сначала немного о себе и моей двоюродной бабушке – тете Ане.

Родился я 5 ноября (по старому стилю) 1900 года, то есть за пятьдесят шесть дней до окончания девятнадцатого века. Мои родители жили в Ростове-на-Дону, но повезли меня «рожаться» в соседний Таганрог… Там жила и работала знаменитая акушерка: некая Фрума. Она принимала детей у всех женщин нашей семьи и у наших близких знакомых. Только одна она твердо знала, кому, когда и кого надо рожать! Всякие споры по этому поводу были абсолютно бесполезны: женщины безоговорочно подчинялись Фруме. Как сие ни парадоксально, она ни разу не ошиблась!

Так, на пятое ноября в Таганрог была вызвана и моя дорогая мама. А было ей в ту пору всего восемнадцать лет. Вместе с ней на торжественное появление нового члена семьи – первого внука или внучки – выехали оба деда, одна бабушка (дед Прут был вдовцом) и тетя Аня – его двоюродная сестра – старая дева, богатая особа, жившая в Одессе.

В данный момент тетя Аня переживала очередную жизненную неудачу: оперный бас, некий Сангурский, обещавший на ней жениться, своего обещания не выполнил! Но тетя Аня – хорошая пианистка – верная своему чувству, усиленно занялась изучением оперных клавиров. В ту пору она «сидела» на «Пиковой даме»…

Тетя Аня громогласно заявила: если моя мать родит мальчика – назвать его Германом! Коли появится девочка – Лизой! И в случае выполнения ее пожелания внести на счет новорожденного ребенка тысячу рублей (деньги по тем временам огромные: корова стоила десять рублей!).

Начались роды… Я шел ногами. А так как они были предельно тонкими, Фрума безапелляционно заявила:

– Девочка!

После чего тетя Аня закричала:

– Лиза!

Но когда я, выходя, дошел до середины, Фрума, присмотревшись, поняла, что ошиблась. И уже более спокойно, но совершенно уверенно произнесла:

– Оказывается, мальчик.

– Герман! – воскликнула тетя Аня.

– Осип! – рявкнул дед Прут. – Так звали моего отца, так будут звать и моего внука!

– А Осипом зовут, между прочим, и моего дворника! – закричала тетя Аня. – И вот ему что, а не тысяча! – При этом мне, еще не совсем вышедшему из чрева моей мамы, сунула большую полновесную дулю. Таким образом, не появившись на свет Божий, я уже успел потерять одну тысячу рублей. Видимо, поэтому всю последующую жизнь стоически несу, терплю и мужественно переношу материальные потери.

Спасибо тете Ане за своевременный урок!

Через полгода после моего рождения у папы обнаружилась скоротечная чахотка, а у меня – в изрядном количестве – палочки Коха, которые я унаследовал от больного туберкулезом отца.

Этой болезнью папа страдал с детства, поэтому десять лет лечился в Швейцарии. Вернувшись домой, он встретил мою мать, в течение полугода ухаживал за ней, и затем они стали мужем и женой.

Но болезнь, очевидно незалеченная, вновь разыгралась со страшной силой.

Нас – отца, мать и меня – погрузили в поезд, идущий в Швейцарию.

По дороге папа умер…

Это случилось, когда мы проезжали Германию. А так как немцы не разрешали возить покойников в пассажирских поездах, нас высадили из поезда на первой же остановке – маленькой станции Герберсдорф. Мама телеграммой сообщила домой, что мы на платформе. Оба деда прислали деньги и указание: похоронить отца на месте и уплатить за сто лет заботы о его могиле…

Мама выполнила все распоряжения: похоронила мужа, поставила плиту с его именем, датами рождения и смерти, уплатила кладбищенской общине пятьсот марок: уход и наблюдение за цветами вокруг плиты стоил пять марок в год.

После всего этого мы тронулись дальше – в Швейцарию, где я теоретически должен был сразу же умереть – таковым был приговор ростовских врачей. Но восемнадцать лет жизни, лечения и учебы в этой благословенной стране сделали свое дело, и, как видите, я остался жить…

После восьми лет, которые я провел в санатории, меня привезли в Ростов проверить, могу ли я там остаться – без швейцарской медпомощи и целебного воздуха этой горной страны. Оказалось – не могу. И меня отправили обратно в Швейцарию.

Прошло еще два года. Решили опять попробовать. Но на сей раз меня повезли в Одессу, рассчитывая на ее благоприятное соседство с Черным морем и особый, здоровый климат.

Мы остановились у тети Ани. В тот день эта старая дева собралась было ехать хоронить Горького, но в связи с тем, что, как выяснилось, умер не Алексей Максимович, а Лев Николаевич Толстой, она осталась дома.

Иосиф Прут (1900–1996) в Центральном Доме литераторов в Москве

Тетя Аня занимала обширную квартиру на втором этаже. А на третьем жили Вайсбейны. Их сын Лёдя, который был старше меня на 5 лет, стал впоследствии знаменитым советским эстрадным артистом Леонидом Осиповичем Утесовым, с которым я дружил всю нашу жизнь… А в ту пору он был учеником гимназии Файга. Очень независимый, весьма способный к пению и, кроме того, успешно занимавшийся игрой на скрипке.

Вайсбейны держали своих детей в строгости, и у Лёди никогда не находилось лишних пяти копеек для покупки второй порции мороженого, которое он обожал!.. Деньги всегда были у меня: ими я в достатке снабжался тетей Аней и поэтому с радостью угощал своего нового товарища.

Надо сказать, что тетя Аня возмечтала сделать из меня пианиста, чем усиленно и занималась. Она заставляла своего бедного внучатого племянника ежедневно посещать школу Столярского (знаменитая в Одессе музыкальная школа). А я ужасно не хотел быть пианистом, о чем и поделился с Лёдей. Он решительно заявил:

– Две порции мороженого – и я тебе помогу! Можешь быть уверен.

Действительно, в тот же вечер я услышал его разговор с моей почтенной родственницей:

– Совершенно не понимаю, Анна Исааковна…

– Интересно знать: чего ты, Лёдя, не понимаешь?

– Почему вы водите своего внука к Столярскому? Ведь у вашего Оси нет никакого музыкального слуха!

– Дурак! – ответила тетя. – При чем тут слух?! Его же там будут учить играть, а не слушать!..

Тогда прикончить проблему моего музыкального образования Лёдя решил другим способом. Он достал мне большие портновские ножницы и составил текст моей декларации. Я выучил ее наизусть и вечером за ужином пригрозил тете Ане:

– Если ты от меня не отстанешь, я вот этими ножницами выстригу все струны в твоем пианино!

Больше меня не беспокоили. И пианистом я не стал…

Запомнилось то, что мне однажды рассказал Лёдя, подслушав диалог двух стариков в городском саду.

«– Ну, что нового в газетах?

– В этом году Сумской гусарский полк проведет лето ув Чугуеве, а Чугуевский гусарский полк – ув Сумах.

– А зачем? Какая в их разница?

– И неужели ви не знаете?! Сумской носит доломан синий, а чахчары – бруки – красные! А чугуевский – доломан красный, а чахчары – синие.

– Непонятно… Зачем было гонять столько людей, когда можно просто поменять их штанов?!»

Обычно мы с Лёдей гуляли по Приморскому бульвару. Однажды сели на скамейку и оказались возле группы почтенных стариков, один из коих вслух читал газету.

Я услышал:

– Новости с Парижу. «На ирадроме ля Бурже летчик Пегу сделал в воздухе четыре мертвые петли!..»

После паузы один из стариков спросил:

– А для евреев это лучше или хуже?..

Едва сдерживая смех, мы с другом поспешили перейти на другую скамейку…

Родители Лёди очень тепло относились ко мне, больному туберкулезом мальчику. Как-то я сидел у них в воскресенье и читал купленный для меня детский журнал.

Рядом находился папа Вайсбейн, углубившийся в газету.

В соседней комнате старшая дочь этой уважаемой семьи вела революционный кружок. Ее с вниманием слушали четверо молодых рабочих.

Говорила она громко, поэтому мы внезапно услышали ее восторженный возглас:

– Вдумайтесь, товарищи! Какой великий лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

Папа Вайсбейн встал, снял пенсне и, открыв дверь, сказал дочери:

– Только не у нас в квартире!

Тетя Аня делала все возможное, чтобы меня развлечь, отогнать тяжелые мысли о страшной болезни… Она читала мне вслух Конан Дойля, сопровождая его рассказы о Шерлоке Холмсе своими комментариями. А один даже выдумала сама. Прошло столько лет, но я до сих пор помню его содержание:

«– Представьте себе, дети, город Лондон, где живет этой великий человек! – говорила она мне и Лёде. – В то утро знаменитый сыщик сидел у камина в своем кабинете на Беккер-стрит и читал газету. Кто-то постучал в дверь.

– Войдите! – сказал Шерлок Холмс.

И вошел его друг – доктор Ватсон. Не знаю, какой он был доктор как врач, но Холмсу – верный помощник.

Вошел и сказал:

– Здравствуйте, Холмс!

– Здравствуйте, Ватсон. Но объясните мне: почему вы носите голубое белье?

Ватсон не удержался от восторженного восклицания:

– Холмс! Вы – гений! Откуда вам стало известно, что я сегодня одел голубые кальсоны?!

Великий сыщик, ответил:

– Потому что вы пришли без брюк!..»

Жилось мне в Одессе хорошо, но морской воздух моей болезни все-таки не помог… Врачи снова отправили меня обратно в Швейцарию.

Последний мой приезд в Россию состоялся через девять лет, в одна тысяча девятьсот девятнадцатом году. Я уже был совершенно здоров. За эти девять лет в России произошли огромные события. Первая мировая война. Февральская и Октябрьская революции. Затем началась схватка внутренняя: война гражданская. Красные бились с белыми. Мы убивали друг друга, уверенные, что каждый из нас защищает правое дело. Эта трагическая война продолжалась три года. В феврале двадцатого мы пришли в Одессу. Ее освободили от интервентов и войск противника наши бойцы под командованием Григория Котовского.

Тетя Аня была еще жива, а Лёдя – уже артист Леонид Утесов, муж Елены Ленской – премьерши фарсовой антрепризы Адамат-Рудзевича – был уже отцом почти пятилетней дочери – Диты. Встреча с близкими была радостной, но, к сожалению, очень короткой, до мирного времени оставался еще год. Однако свою порцию смеха в этом удивительном городе я все-таки получил.

В Одессе мирная жизнь наступила сразу. Началось с перемены времени. При белых одесситы жили по старому – царскому, а мы ввели свое – среднеевропейское – два часа разницы. И первое, что Утесов мне показал, чтобы я улыбнулся, оказалось объявление на дверях соседней парикмахерской. Там было написано следующее: «Наше дело работает с девяти утра до шести вечера по-ихнему»!

Прошло несколько дней. Я посетил театр, где тогда играли Лена и Лёдя: она – на первых ролях, он – на второстепенных. Об одном из спектаклей этого коллектива в местной газете было написано:

«Среди исполнителей выделялась Елена Ленская – актриса высокого класса. Поддерживали ведущих актеров Слуцкий, Марчалин, Осипов, Утесов и др.». Потом я всю жизнь дразнил Лёдю, называя его «Утесов и др.»!

Но в тот вечер произошло знаменательное событие: Лёдя впервые выступил самостоятельно. Он спел небольшую песню. Первый ее куплет я запомнил. Лёдя впоследствии часто повторял его мне.

Куплет этот звучал примерно так:

Дальше я не помню…

После этого вечера Утесову улыбнулось счастье: его артистические способности оценил новый директор и почти удвоил Лёде заработную плату.

Лена советовала мужу истратить первую получку на угощение руководства театра и двух-трех ведущих актеров. И в одном из маленьких ресторанов, расположенных за городом, Лёдей был устроен ужин, на котором посчастливилось побывать и мне.

Гости засиделись до утра и разъехались на извозчиках, а у нас с Лёдей на конный транспорт денег уже не было. И вот пришел желанный первый трамвай. Мы влезли на заднюю площадку, уплатили за проезд и стали делиться впечатлениями о ночной встрече. Примерно на восьмой станции к нам присоединилась молоденькая работница. Она с интересом смотрела на красавца в канотье – Лёдю и на меня – одетого в военную форму.

В это время к девушке подошел кондуктор, чтобы получить за проезд. Она сунула руку в карман своего фартука, побледнела и прошептала:

– Ой! А иде же мой кошелек?!

– Ты эти штучки брось! – отреагировал кондуктор. – Давай, плати! Не то сдам тебя кому следует!

И тут Лёдя, достав последние гроши, царственным жестом протянул их кондуктору.

Дом в Треугольном переулке, где родился Леонид Утесов

– Вот это другое дело! Скажи «спасибо» этому фраеру! – пробурчал кондуктор, отрывая билет и отдавая его девушке.

Мы остались на задней площадке втроем. И тогда девушка, посмотрев на Лёдю, сказала:

– Спасибо, конечно! Но уж если вы такой порядочный… так отдайте кошелек тоже…

Вывез я тогда из Одессы много рассказов Лёди о знаменитом докторе Гишелине: он был домашним врачом тети Ани и родителей Утесова начиная с дореволюционных времен.

В ту пору этот всеми уважаемый медик был уже покойником и лежал на кладбище. Над его могилой возвышалась небольшая плита, на которой сверху черной краской было написано: «Здесь покоится…» А дальше «экономные» родственники поместили табличку с двери покойного: «Доктор А.М. Гишелин. Прием ежедневно, кроме воскресенья, от трех до семи».

Истории, рассказанные Утесовым

К доктору Гишелину приходит пациентка. Войдя в кабинет, она кладет врачу на стол две рублевых серебряных монеты (тогда за визит платили всего один рубль!).

– У меня важное дело, доктор! Очень важное!

– Понимаю: раз вы дали два рубля… Слушаю вас.

– Я недавно вышла замуж. И у мене с мужем ничего не получается!

– Это бывает… Но с чего пришли вы? Мне надо – в первую очередь – осмотреть вашего мужа.

– А я его привела!

– Так нехай он заходит, а вы там посидите!

Женщина вышла, а ее муж вошел в кабинет врача.

Говорили они минут двадцать, негромко, так что жена не могла слышать их разговора. Наконец, дверь открылась. Муж вышел, а доктор пригласил даму. Когда они остались вдвоем, врач тихо сказал:

– Да! Вы правы. У вас с ним ничего не получится…

– Почему?

– Не получится, и все!

– Но он же вполне здоровый человек?!

– Да. Он вполне здоровый, и, несмотря на это, с вами не получится.

– И по какой же причине?

– А вот этого я не могу вам сказать.

– То есть как «не можете»?!

– Врачебная тайна. Понимаете?!

– Нет. Не понимаю! Какая может быть «тайна», если я заплатила вам два рубля?!

– И все-таки… сказать не могу!

– А я требую!

– Предупреждаю, это будет для вас страшным ударом!..

– Не беспокойтесь, устою. Говорите!

– Ну, тогда держитесь! Я вас, мадам, предупредил.

И, встав из-за стола, доктор медленно и торжественно произнес:

– Ваш… муж… гомосексуалист!

Женщина схватилась за сердце. Покачала головой и тихо промолвила:

– Такая сволочь! А мене все время заверял… что он социал-демократ!..

Во внеурочный час к доктору Гишелину явился его добрый знакомый. Ясно, что дело было чрезвычайной важности, не требующее отлагательства. И произошел такой разговор:

– Доктор! Дорогой! Спасите!!!

– Что случилось?

– У меня вечером – свидание с любимой женщиной! Первое!!! Значит, самое ответственное!

– Ну и что?

– Нервничаю! Боюсь!

– Чего?

– Чтобы мой возраст не подвел… Чтобы не случилось осечки! Ведь это решающий момент в моей жизни! Сейчас – или никогда! Боюсь не оправдаться…

– Так, я не понимаю: что вы хотите? Чтобы я пошел вместо вас?!

– Нет! Но говорят, что есть такие пилюли… что очень бодрят…

Доктор усмехнулся:

– Не знаю. По-моему, от наших, отечественных, бывает только расстройство желудка.

– Нет! Заграничные!..

– Ну, так ищите их! Спрашивайте у матросов.

– Облазил весь порт! Безрезультатно… Я пропал!

– Понимаете… – сказал доктор. – Честно говоря, у меня есть две штуки.

– Умоляю!..

– …Но я – тоже не мальчик!.. Берегу их для себя…

– Доктор! Спасите!!! Это же вопрос моей жизни! Моего счастья! Хотите, стану на колени?!

– Нет, не хочу!

И после секундного раздумья врач торжественно произнес:

– Ладно! Отдам их вам.

– Доктор! Дорогой! Дайте, я поцелую вашу руку!

– Не надо. Приготовьте лучше деньги, что я за них заплатил. Принять их надо обе – сразу. За час до встречи с вашей дамой. Завтра утром я вам позвоню: расскажете о результате…

В общем, дело состоялось, и друг, поцеловав врача, ушел счастливым.

На следующий день Гишелин позвонил этому приятелю:

– Ну, что?! Пилюли «сработали»?

– Потрясающе! Неслыханно, я почувствовал себя мужчиной четыре раза!

– Поздравляю! Значит, вы довольны?

– Очень, доктор! Спасибо, родной!

– А ваша дама?

После паузы Гишелин услышал ответ пациента:

– Она?.. Она… не пришла!..

Доктор Гишелин открыл дверь кабинета. Перед ним стоял человек с выпученными глазами, широко открытым ртом – бледный как смерть. Пальцем человек указал на свой кадык.

Гишелин сразу понял: в горле – кость!

Усадив пациента в кресло, врач специальной машинкой мгновенно извлек рыбную кость. Пациент свободно вздохнул, заплакал от радости, обнял доктора и закричал:

– Гений! Ви спасли мене жизнь! Спрашивайте з меня все, что хочете!

Но так как Гишелин тоже был одесситом, он спокойно произнес:

– Не надо «все, что хотите!» Это много. Заплатите мне ровно десять процентов того, что вы хотели дать, когда кость еще была там! – указал он на горло визитера.

Звонок телефона. Гишелин снимает трубку и слышит:

– Доктор! (Сильный кашель.) У меня (кашель еще сильнее)…

– Я понял. Вы простужены и у вас ужасный кашель.

– Да! (Кашель.) Да! (Кашель еще сильнее.) Что делать?! Чтобы он (душераздирающий кашель)… перестал?!

– Идите в аптеку, купите бутылку касторки и выпейте ее всю сразу.

– И… что? (Кашель.) Пройдет? (Страшный кашель.) Ведь это же для желудка! (Кашель еще сильнее.)

– Я врач или вы?! Делайте то, что вам велено! А завтра я вам сам позвоню. – И доктор повесил трубку.

На следующий день Гишелин звонит этому пациенту. Тот снимает трубку. Врач спрашивает;

– Ну что? Еще кашляете?

В ответ раздался сдавленный натужный хрип:

– Н-н-нет! Боюсь!

Перед нашим уходом из Одессы на Кавказский фронт Утесов пересказал мне последнюю байку о Гишелине.

Это было вчера в нашей больнице. Пришла старуха к дантисту, но ошиблась и села у дверей гинеколога. Тот пригласил пациентку, усадил в кресло и внимательно осмотрел. Будучи опытным специалистом, врач, закончив обследование, сказал:

– Вы абсолютно здоровая женщина. Что вас, собственно говоря, беспокоит?

Старуха ответила:

– У меня зубы болят.

Доктор с раздражением:

– Так почему вы мне об этом сразу не сказали? Я бы столько времени там не копался!..

Старуха объяснила:

– Я думала, что вы там корни ищете!

Третья наша встреча произошла много лет спустя. В 1927 году. Утесовы покинули Одессу и переехали в Ленинград. Лёдя работал в театре эстрады «Палас». Я был вызван на Ленинградскую киностудию художественных фильмов – сдавать свой новый сценарий. Встреча была, как обычно, трогательно-радостной.

Лёдя готовил роль Хлестакова в небольшой оперетте «Ревизор». Сочиняли тогда и такие. Я часто бывал на репетициях и до сих пор помню отдельные фразы из выхода моего друга на сцену во втором акте. Он пел, обращаясь к городничему и остальным чинам городка:

Родители Утесова – Иосиф Калманович и Малка Моисеевна Вайсбейн

Оперетта «Ревизор» не была показана зрителям. Цензура запретила ее демонстрацию как «наглую издевку» над творчеством Гоголя.

И тогда Лёдя занялся организацией Теа-джаза.

Последняя шутка, которую я услышал от моего дорогого друга, была им получена из его родного города.

«Одесса. Приморский бульвар. На скамейке сидят: слева – пожилая женщина с семилетним внуком, справа – старый почтенный человек.

В порт входит большой турбодизель-электроход. На корме большими буквами его название. Мальчик читает по складам:

– „Сер-гей Есе-нин“.

И тут же спрашивает:

– Бабушка, кто это был Сергей Есенин?

– Сейчас тебе скажу… – но задумывается.

– Бабушка, почему ты не отвечаешь?!

– Сейчас! Никак не могу вспомнить! Вертится на языке…

– Ну, бабушка!..

– Подожди! – резко обрывает она внука. Тогда вмешивается сидящий рядом старик:

– Странно! Весь город знает, а она не знает?!

Бабуся вспыхнула:

– Если вы такой умный, так скажите ребенку, кто это был Сергей Есенин?

И тогда дед произнес:

– Деточка! „Сергей Есенин“ – это бывший „Лазарь Каганович“!»

Вот и всё.

Моего дорогого друга Леонида Утесова я буду любить и помнить до конца своих дней!