Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга первая: июнь 1941 – май 1942. Глава четвертая. И. В. Сталин: «Для нас армия важней…» (октябрь 1941 г.) (Г. Л. Соболев, 2013)

Сковав значительные силы противника, осажденный Ленинград по-прежнему располагал большим внутренним потенциалом обороны, хотя блокада с каждым днем усугубляла его положение. Общая территория, обороняемая войсками Ленинградского фронта, в октябре 1941 г. составляла более трех тысяч квадратных километров и включала наряду с Ленинградом Кронштадт, Сестрорецк, Колпино, Парголовский и Всеволожский районы, а также часть Ораниенбаумского и Слуцкого. На юго-западе передний край проходил по городским предместьям, у Пулковских высот линия переднего края удалялась на 15–20 км от Ленинграда, затем поворачивала к Колпино и селу Ивановскому на Неве и шла по ее правому берегу до Ладожского озера. На севере наши войска держали оборону за Сестрорецком, в Белоострове, по старой государственной границе с Финляндией. Кроме 2,5 млн населения Ленинграда в блокадном кольце оказались почти 300 тыс. жителей пригородных районов.

Октябрь начался для ленинградцев с нерадостного известия о новом, теперь уже третьем по счету, снижении хлебного пайка. С 1 октября рабочие и инженерно-технические работники стали получать на день 400 г, остальное население – 200 г хлеба. Эта вынужденная мера была прямым следствием того, что постановление ГКО 30 августа 1941 г. «О транспортировке грузов для Ленинграда», которым предусматривалось создать к началу октября 1941 г. в городе полуторамесячный запас продовольствия водным путем через Ладожское озеро, с самого начала было нереальным. Слишком многие факторы оказались неучтенными, слишком велики были трудности и препятствия, вставшие перед моряками Ладожской военной флотилии и Северо-Западного речного пароходства, на которых были возложены эти перевозки. Отсутствие на западном берегу Ладоги обустроенных причалов и пристаней, острый недостаток озерных судов, эксплуатация малопригодных в условиях сильных штормов речных пароходов и барж, постоянные налеты вражеской авиации – все это объясняет, почему за первый месяц водных перевозок (с середины сентября по середину октября 1941 г.) с восточного берега в Осиновец было доставлено всего около 10 тыс. т продовольствия[296]. Положение не улучшилось и в октябре, и в первую очередь потому, что противник стремился во что бы то ни стало нарушить водные перевозки в осажденный город. Его самолеты буквально охотились за буксирами и баржами, беспрерывно бомбили портовые сооружения и перевалочные базы. Только на Осиновец в октябре было совершено 58 воздушных налетов[297]. Выделенная для защиты водных перевозок наша авиация произвела 1836 самолето-вылетов и сбила 39 вражеских самолетов. Зенитные части Осиновецкого и Свирского районов ПВО уничтожили за период осенней навигации свыше 100 самолетов противника[298].

И все же значение водных перевозок для осажденного Ленинграда было огромным: за два месяца осенней навигации на западный берег Ладоги было доставлено около 60 тыс. т различных грузов, в том числе 45 тыс. т продовольствия, почти 7 тыс. горюче-смазочных материалов, боеприпасы, вооружение и другие военные грузы. Кроме того, корабли Ладожской военной флотилии переправили на восточный берег озера свыше 20 тыс. военнослужащих, 129 орудий, 115 автомашин, танкеток и тракторов[299]. По личному распоряжению Сталина в октябре были вывезены из Ленинграда станки и оборудование заводов, занятых производством танков и противотанковой артиллерии, в первую очередь Кировского и Ижорского заводов, а также их квалифицированные рабочие и инженерно-технические кадры. Из состоявшегося 4 октября 1941 г. разговора по прямому проводу Сталина со Ждановым и Кузнецовым видно, что председатель ГКО, озабоченный скорейшей эвакуацией важнейших ленинградских оборонных заводов, не поинтересовался даже положением дел в блокированном уже месяц Ленинграде, а его руководители не осмелились обратиться к нему ни с одной просьбой[300].

Между тем продовольственное положение осажденного Ленинграда становилось все более угрожающим. На начало октября 1941 г. город располагал немногим более 20 тыс. т муки, 1 тыс. т ржи, 3,5 тыс. т овса, 0,5 тыс. т ячменя, около 10 тыс. т различных примесей (соя, отруби, жмых и солод)[301]. Исходя из этих запасов, Военный Совет Ленинградского фронта установил с 1 октября 1941 г. новый лимит расходования муки на день – 1 тыс. т, или вдвое меньше, чем в сентябре. Из них 247 т предназначались для фронта, 65 т – для флота, 587 т – для населения Ленинграда, 51 т – для населения Ленинградской области. В этом постановлении обращает на себя внимание не пропорционально высокая доля мяса и жиров, выделенная «для закрытых учреждений и общественного питания» – 49 т и 19,6 т в день, в то время как всему населению Ленинграда и пригородов полагалось соответственно 72 т и 15,5 т[302].

В октябре 1941 г. дневная выпечка хлеба по сравнению с сентябрем 1941 г. сократилась почти в 1,5 раза и составляла 1092 т в день[303]. Значительный припек хлеба достигался в это время за счет использования самых различных примесей – жмыха, соевой муки, ячменной мучки, кукурузы, обойной и рисовой пыли и др.[304] Тем не менее запасы муки продолжали уменьшаться. В справке, составленной 17 октября 1941 г. для А. А. Жданова, секретарь городского комитета партии П. Г. Лазутин и начальник городского отдела торговли И. А. Андреенко сообщали, что остаток муки, включая и заменители, составлял 17 105 т, что с предполагаемым поступлением в ближайшее время еще 2500 т муки могло обеспечить при ежедневном расходе 920 т муки в сутки, потребности населения блокированного города, войск Ленинградского фронта и Балтийского флота на 21 день, т. е. до 6 ноября 1941 г. включительно. Крупы и макарон имелось на 17 дней, мяса и мясопродуктов – на 15 дней, жиров – на 37 дней, сахара и кондитерских изделий – на 42 дня[305]. Эти продукты, полагающиеся ленинградцам в минимальных размерах, в октябре 1941 г. еще можно было выкупить по продовольственным карточкам, хотя уже и начались перебои с их поступлением в магазины. По свидетельству блокадников, с октября 1941 г. «хлеб постепенно становился главным и единственным продуктом питания. Другие продукты стали исчезать из употребления. Мясо исчезло в октябре, крупа и сахар выдавались в нормах, не обеспечивающих нормальное поддержание физических сил. Надвигалась страшная угроза голода»[306].

Попытки советских и партийных органов восполнить недостаток запасов муки за счет картофеля и овощей не принесли существенных результатов, хотя на протяжении всего октября 1941 г. были организованы массовые выезды на уборку урожая в колхозы и совхозы Всеволожского района и пригородные поля. До того времени, как выпал снег, удалось выкопать и вывезти 14,5 тыс. т картофеля, 31 тыс. т овощей и 1700 т капустного листа[307]. Но этого было недостаточно даже для нужд общественного питания, и Исполкому Ленгорсовета пришлось принять 19 октября 1941 г. решение о передаче предприятиям общественного питания 1405 т картофеля из семенного фонда[308].

Не надеясь на власти, ленинградцы сами искали пути и средства пополнения своих продовольственных запасов. Рискуя своей жизнью, они пробирались под обстрелом противника на поля, чтобы найти невыкопанный картофель и овощи. «Вчера снова видел, как сонмы людей из города с лопатами перерывали землю, разыскивая картофель, – записал в своем дневнике 9 октября 1941 г. красноармеец С. Ф. Путятов. – Видно, плохо им. Хуже, чем нам»[309]. В одном из донесений, поступивших 22 октября 1941 г. в штаб фронта, отмечалось, что «в расположении противника большая группа людей в гражданской одежде копала картофель. По группе был открыт огонь»[310].

Постепенно наступал голод, и его приближение отражалось в настроении и поведении населения, прежде всего тогда, когда это касалось добывания пищи. «На работе мне дали поручение регулировать питание работающих, – записала 22 сентября 1941 г. в своем дневнике начальник планового отдела 7-й ГЭС И. Д. Зеленская. – Нагрузка нешуточная, особенно принимая во внимание, до чего народ быстро озверел из-за желудочного кризиса. Этот голос желудка подавляет сознание даже у тех людей, от кого это трудно было ожидать. А удовлетворить всех почти невозможно. Обедов отпускают мало. Сменность, тревоги – все это отзывается и срывает нормальный ход вещей и недовольство клубится как едкий дым. Я каждый день срываю себе голос, уговаривая, объясняя, упрекая. Это правда, питание некоторым достается никудышное: тарелка чечевичного или макаронного супа без признаков жира и 400 гр. хлеба. А позаботиться о себе помимо этого готового пайка многие не умеют или не успевают. Но самое серьезное – это то, что никто за редкими исключениями не вспоминает о непосредственной причине этого оскудения. Когда я напоминаю людям, что мы в осажденного городе, мне отвечают: «Не агитируйте! А мы должны быть сыты!». Эта стена тупости для меня хуже всего прочего»[311].

Нечто похожее наблюдалось даже в тех рабочих коллективах, которые находились на привилегированном снабжении по причине выполнения ими оборонных заказов. Главный инженер завода «Судо-мех» В. Ф. Чекризов передает в своем дневнике наблюдения по этому поводу: «14 октября 1941 г. В связи с заказом завод переведен на тыловой паек. Настроение приподнялось. Нужно видеть, как реагирует наша публика. Старается есть побольше и, что не сможет съесть, забрать с собой. Черт его знает, какая едовая горячка появилась. Только и думают о еде. За столами, где питается администрация, берут по

2-3 вторых, едят, берут с собой. Впечатление такое, что никогда не ели. Как мелочны эти старые интеллигенты. Вся культурность у них отлетает, остается только одно животное чувство жратвы. Как бы не прозевать и набить желудок побольше. Достают талон на ужин, завтрак, по несколько талонов. Все едят и едят. Говорят, что столовая отпускает 22 тыс. блюд в сутки. Это при 2 тысячах работающих»[312].

В октябре 1941 г. большинство ленинградцев все более проникалось сознанием того, что «приближаются дни голодного страдания». Как записал в своем дневнике 22 октября 1941 г. художник И. А. Владимиров: «Конечно, такая тяжелая жизнь долго продлиться не может.

Все граждане почти одинаково страдают, а таких страдальцев около двух миллионов человек…»[313].

К октябрю 1941 г. угрожающее положение сложилось и с топливом. Накануне войны Ленинград расходовал в сутки 1700 вагонов топлива, главным образом привозного. С установлением блокады город лишился не только дальнепривозного топлива, но и большей части местного топлива, так как крупнейшие торфопредприятия и лесоразработки Ленинградской области остались на территории, занятой противником. Между тем особого уменьшения потребности в топливе не произошло, так как прибавились фронтовые расходы. Имевшихся на 1 сентября 1941 г. в Ленинграде нефтепродуктов могло хватить на 18–20 дней, каменного угля – на 75–80 дней. В октябре 1941 г. городские организации располагали всего полумесячным запасом топлива. По решению Исполкома Ленгорсовета отопительный сезон предполагалось начать с 25 октября 1941 г., но уже тогда было ясно, что для систематического отопления города даже при самой строгой экономии топлива его не хватит до наступления зимы.

Основными районами заготовки торфа и дров стали Всеволожский и Парголовский районы, куда в октябре 1941 г. были посланы 2 тыс. ленинградских комсомольцев, главным образом девушек. Голодные и неопытные люди, без теплой спецодежды и обуви, заготовляли и отправляли в Ленинград по 200 вагонов торфа и дров в сутки[314], но это не могло спасти промышленность и городское хозяйство от топливного голода. Планируя расходы дров на декабрь 1941 г., Исполком Ленгорсовета мог выделить для нужд почти 2,5 млн жителей только 15 тыс. куб. м, 14 тыс. куб. м выделялось хлебозаводам, 40 тыс. куб. м – «Ленэнерго», 90 тыс. куб. м. – предприятиям и учреждениям[315].

Резко снизилась и выработка электроэнергии, которая стала теперь поступать только с городских электростанций, так как Волховская, Свирская и Дубровская ГЭС, дававшие раньше городу основную часть электроэнергии, оказались за кольцом блокады. В октябре 1941 г. Ленинград получал электроэнергию в 3 раза меньше, чем в июне 1941 г., в связи с чем были приняты самые жесткие меры по экономии электроэнергии[316]. В октябре 1941 г. электроэнергия поступала в основном с переведенной на торф 5-й ГЭС, находившейся вблизи от переднего края, под постоянным огнем вражеской артиллерии и авиации. С этого времени электроэнергию разрешалось использовать только важнейшим промышленным предприятиям и учреждениям по списку, утвержденному руководством обороны города[317].

Если с недостатком продуктов питания и нехваткой топлива и электроэнергии ленинградцы постепенно начинали свыкаться и смиряться, то привыкнуть к обстрелам и бомбежкам было невозможно. В октябре 1941 г. они стали еще ожесточеннее. Реализуя варварскую директиву стереть Ленинград с лица земли, артиллерия и авиация противника обрушивали на город смертоносный удар за ударом. Днем город обстреливался артиллерией, снаряды разрывались на улицах и площадях, в переполненных трамваях и очередях. Затем начинала «работать» вражеская авиация, которая с октября 1941 г. изменила свою тактику и стала бомбить город только в ночное время на высоте 5–7 км, что превышало потолок аэростатов заграждения и досягаемость луча прожектора. Поэтому наша зенитная артиллерия вела огонь по самолетам только по звуку. В течение ночи над Ленинградом появлялись 15–25 самолетов отдельными группами, которые использовали возникшие пожары для прицельного бомбометания. Сигналы, оповещавшие население о воздушном налете противника, следовали один за другим. В октябре 1941 г. на город было сброшено 42 987 зажигательных бомб, или две трети от общего количества сброшенных на Ленинград за период войны[318]. Эти варварские обстрелы и бомбежки мирного населения осажденного города проходили по прямому указанию гитлеровского командования, выполнявшего приказ Гитлера стереть Ленинград с лица земли. В директиве верховного главнокомандования вермахта от 7 октября 1941 г. говорилось: «Фюрер снова решил, что капитуляция Ленинграда, а позднее Москвы не должна быть принята даже в том случае, если бы она была бы предложена противником…»[319].

Непрерывные обстрелы и бомбежки держали население блокированного Ленинграда в постоянном нервно-психическом напряжении.

Смятенное состояние ленинградцев, их желание противостоять попыткам немецко-фашистских варваров нейтрализовать их волю к сопротивлению нашли свое отражение во многих блокадных дневниках. «Нет! Надо брать себя в руки, надо владеть собой, волнение, повторяю, никакой пользы ни тебе, и никому не принесет, а раз это так, то надо и вести себя иначе, – записал 14 октября 1941 г. в дневнике художник А. А. Грязнов. – Меньше и меньше реагировать на все и не создавать себе мрачных картин, что все обязательно окружающие тебя любимые родные и друзья должны покоиться под обломками зданий, быть убитыми снарядами, умереть с голоду и замерзнуть, но если и это суждено, то это неизбежно, значит, судьбе угодно было это»[320].

В октябре 1941 г. жертвами бомбардировок и обстрелов стали 4 тыс. ленинградцев, из которых около 1 тыс. было убито[321]. В городе полыхали многочисленные пожары, ликвидацией которых вместе с пожарными командами занимались части местной противовоздушной обороны, подразделения аварийно-восстановительных полков, Комсомольской противопожарный полк и др. Работники скорой помощи постоянно находились на улицах города, отрывали засыпанных обвалами, оказывали первую помощь пострадавшим. Неоценимую помощь в ликвидации последствий бомбежек оказывали группы самозащиты домов и команды МПВО на предприятиях и в учреждениях. С началом воздушной тревоги их бойцы занимали свои посты на крышах и чердаках домов, тушили падавшие на их территорию зажигательные бомбы[322].

Большую помощь в ликвидации последствий бомбежек и артиллерийских обстрелов оказали ученые. Для усиления противовоздушной обороны промышленных предприятий Ленинградское отделение ВНИТО строителей образовало специальную бригаду научно-технической помощи. В состав бригады входили 47 крупных ученых-строителей, которые выезжали к поврежденным объектам и на месте определяли, можно ли продолжать работу в цехах, пострадавших от вражеской бомбардировки, искали пути укрепления поврежденных конструкций. Группа специалистов под руководством профессора H. Н. Лукницкого сконструировала специальный агрегат, значительно ускорявший расчистку завалов при аварийно-восстановительных работах. В помещении Ленинградского отделения ВНИТО строителей было организовано круглосуточное дежурство бригады экспертов научно-технической помощи промышленным предприятиям[323].

Ученые проводили семинары по строительным мероприятиям противовоздушной обороны с работниками жилищных управлений, пожарной охраны и групп самозащиты. В проектировании и строительстве бомбо- и газоубежищ совместно с городским архитектурно-планировочным управлением участвовали Ленинградское отделение ВНИТО строителей и строительная секция Дома ученых им. М. Горького. Для улучшения планировки и конструкции бомбо- и газоубежищ много сделали сотрудники инженерно-строительного института под руководством профессора В. Г. Гевирца. Работавший при штабе МПВО Ленинграда научно-технический совет, который состоял из видных ученых-строителей, составил новые временные технические условия и нормы на проектирование и строительство убежищ и укрытий[324]. В первые месяцы войны при активном участии ученых в Ленинграде было построено и оборудовано 4760 убежищ различного типа[325].

Первые же налеты вражеской авиации показали, что Ленинград был плохо подготовлен в противопожарном отношении. Поэтому срочно принимались меры и по усилению противопожарной защиты города. Работники научно-исследовательского института коммунального хозяйства обследовали и выявили водные ресурсы Ленинграда, разработали баланс водообеспеченности в условиях противовоздушной обороны. Решая задачу пополнения запаса воды в пожарных водоемах, конструкторское бюро института во главе с Л. М. Гусевым предложило проект передвижной насосной станции. При содействии сотрудников института обыкновенная грузовая машина ЗИС-5 была оборудована вспомогательной автонасосной установкой. Созданные в институте углекислотные противопожарные агрегаты хорошо зарекомендовали себя в действии. По проектам сотрудников НИИ коммунального хозяйства в Ленинграде было построено 200 пожарных водоемов, смонтировано 50 автонасосов[326].

Созданием составов огнезащитных обмазок против действия зажигательных бомб занимались научные сотрудники ряда институтов. Профессор научно-исследовательского института метрологии В.В.Наденко и доцент К.Дымшиц нашли рецептуру жароупорной краски, получившей высокую оценку на практике[327]. Предложенная Государственным институтом прикладной химии обмазка для придания огнеустойчивости дереву широко применялась для защиты деревянных конструкций от зажигательных бомб. В Ленинграде специальным огнезащитным составом было покрыто 19 млн кв. м стропил и чердачных перекрытий[328].

Только принимая во внимание ухудшавшуюся с каждым днем обстановку в блокированном Ленинграде, можно оценить в полной мере трудовой подвиг ленинградских рабочих и инженерно-технических работников, продолжавших снабжать фронт вооружением, боеприпасами, военным снаряжением и обмундированием. В начале октября 1941 г. Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление о производстве артиллерийского и стрелкового оружия, по которому выпуск минометов и пушек должен был удвоиться, а производство боеприпасов предполагалось увеличить в несколько раз и достигнуть в октябре 1941 г. 2200 тыс. артиллерийских снарядов и мин[329]. Только рабочие завода им. Карла Маркса обработали в этот месяц более 200 тыс. корпусов мин и снарядов[330]. На базе изготовленных здесь реактивных минометных установок был сформирован первый на Ленинградском фронте реактивный минометный полк[331]. По сведениям немецкой военной разведки, на заводе «Светлана» в октябре 1941 г. изготавливалось ежедневно 40–50 тяжелых противотанковых ружей[332]. Это один из немногих конкретных фактов, ставший достоянием немецкой разведки, которой в сообщениях своему руководству приходилось в основном домысливать в отношении производимой на ленинградских предприятиях военной продукции. Показательно, что руководители оборонных заводов даже в своих дневниках строго сохраняли тайну о производимой у них «спецпродукции». Директор завода «Севкабель» А. К. Козловский записал 31 октября 1941 г.: «Октябрь был самый напряженный месяц по обстановке. Бомбежки сутками не прекращались, артиллерийские обстрелы также, но завод дал рекордный выпуск спецпродукции. Решение Военного Совета по “полевым” перевыполнено. Золотые люди. Такой народ действительно трудно победить. Сопротивление растет пропорциональное натиску, да в положительной степени…»[333].

Важные задачи по оказанию помощи оборонным предприятиям решали оставшиеся в осажденном городе работники науки и техники. Недостаток высококачественного металла, топлива, квалифицированной рабочей силы потребовал пересмотра и упрощения технологии производства заготовок проката и штамповки для боеприпасов. По инициативе специальной комиссии были пересмотрены технические условия на изготовление ряда штампованных и литых корпусов боеприпасов, внедрены в производство новые технологические процессы по литью снарядов и мин из сталистого чугуна, по штамповке из жидкого металла поддонов для снарядных гильз, по литью бронебойных снарядов в металлические формы. В этом направлении особенно плодотворная деятельность развернулась в литейной лаборатории Политехнического института. Доктор технических наук профессор И. А. Одинг успешно работал над созданием упрощенных марок стали для боеприпасов[334]. Проведенные мероприятия без ущерба для качества боевой продукции значительно упростили технологию ее изготовления, дали тысячи тонн экономии металла и топлива, резко увеличили выпуск вооружения и боеприпасов для фронта. Замена горячей штамповки литьем из сталистого чугуна позволила одному из ленинградских предприятий сэкономить в октябре 1941 г. 1300 т металла, 350 т мазута и освободить 160 рабочих; налаженная на этом заводе отливка мин в кокиль освободила 270 квалифицированных токарей[335]. По предложению работников науки и техники часть многодетальных узлов вооружения была заменена едиными отливками. На Кировском заводе, например, сложный узел артиллерийской системы, состоявший из 52 деталей, был заменен одной стальной отливкой. Усовершенствование технологии изготовления только одной крупной детали вооружения позволило одному из ленинградских заводов сэкономить 141 т угля, 8 т мазута, 10 тыс. кВт электроэнергии[336].

В лаборатории пиротехники Химико-технологического института им. Ленсовета, возглавляемой доцентом К. Б. Хессом, была разработана конструкция и организовано производство зажигательных портсигаров замедленного действия и зажигательных шашек мгновенного действия, которыми в большим количестве лаборатория снабжала партизан. В ноябре 1941 г. мастерские и лаборатории Химико-технологического института выпустили оборонных изделий на 15 млн руб. Изготовлением продукции для фронта руководили профессора И. С.Лилеев, М. С. Максименко, К. А. Мищенко, М. С. Платонов, доценты В. Н. Крылов, С. В.Окунев, С.М. Ризов, П. Г. Романков, Г. А. Рудин и др.[337] В Политехническом институте разрабатывалась технология мощных зажигательных патронов, сигнально-осветительных и дымовых шашек из местного сырья, велась расшифровка трофейных боеприпасов. Сотрудники лаборатории органического синтеза предложили новую технологию производства стабилизаторов для бездымных порохов. В производственных мастерских Военно-механического института под руководством доцента Н. В. Иванова был организован выпуск гильз глубокой вытяжки к запалам гранат РГД и РПД, для производства которых была разработана специальная технология, так как этот вид боевой продукции никогда до этого времени в Ленинграде не выпускался. За 4 месяца работы мастерских коллектив института изготовил более 4 млн гильз[338].

В сентябре 1941 г. по заданию командования Балтийского флота небольшая группа ученых Радиевого института, оставшихся в Ленинграде после эвакуации института (М. М. Гербаневская, В. И. Лежоева, О. М. Нечаева, В. И. Трофимова и В. А.Унковская) под руководством профессора А.В.Вериго приступила к налаживанию производства светосоставов постоянного действия – приборов для кораблей, основанных на принципе использования светящихся красок. Светосоставами постоянного действия окрашивались шкалы и стрелки всех основных приборов кораблей (навигационные, приборы наведения и управления орудиями и торпедными аппаратами, радиоприемники, пеленгаторы и т. д.). Освещение, основанное на применении светящихся красок, обеспечивало возможность работы личного состава на верхней палубе кораблей в ночное время, не демаскируя объект. Освоение производства светосоставов, будучи сложным и ответственным делом, потребовало от сотрудников Радиевого института больших усилий, так как в осажденном Ленинграде не осталось ни одного специалиста по их изготовлению. Тем не менее после многочисленных экспериментальных работ способ получения светящихся красок был найден, и в ноябре 1941 г. было налажено их промышленное производство, не прерывавшееся и в самые суровые дни блокады. Отсутствие в городе солей радия, необходимых для изготовления светосоставов, грозило сорвать их производство, но ученые научились добывать радий с поверхности стен, полов, мебели в тех помещениях, где до войны велись исследования с большим количеством радия. Позже радий стали извлекать из отработанных приборов и различных отходов. Применение светящихся красок на кораблях Военно-Морского Флота явилось одним из средств повышения боеспособности кораблей в ночных условиях и аварийной обстановке[339].

Большую помощь водному транспорту оказали работники Центрального научно-исследовательского института Морского флота, возглавляемые профессорами А. В. Волокитиным, Ю. Б. Калиновичем, П. С. Козьминым. В институте была создана конструкция понтонов для обеспечения подхода судов с большой осадкой к мелководным берегам. Понтоны были успешно применены как средство уменьшения осадки судов без снижения их грузоподъемности. Сотрудники института разработали методы проведения погрузочных работ в условиях мелководья, в необорудованных портах, при высадке десантов и погрузке войск на суда у открытых берегов[340].

В конце сентября – начале октября 1941 г. начались занятия в ленинградских вузах, большинство из которых еще находилось в блокированном городе. Деятельность высшей школы в этот период была направлена на решение задач, которые выдвинула война и оборона города. Ученые пересматривали и составляли заново учебные планы и программы курсов в соответствии с только что введенными сокращенными сроками обучения. Особое внимание обращалось на повышение качества знаний, предусматривалось обучение всех студентов и профессорско-преподавательского состава военному делу, противохимической и противопожарной защите. Первостепенная роль отводилась тем курсам и дисциплинам, которые в условиях военного времени имели большое практическое значение. Оборонная тематика нашла свое выражение и в дипломных работах студентов. Большинство студентов свои учебные занятия совмещали с работой на заводах и фабриках, производственных мастерских, на строительстве оборонительных укреплений, в рабочих отрядах, госпиталях, командах МПВО и т. д. Во всех институтах учебные занятия были построены так, что позволяли чередовать оборонную и академическую работу. Преподаватели оказывали всемерную помощь студентам в их самостоятельной учебной работе, широко практикуя систему месячных заданий, контрольных работ, консультаций, сдачи зачетов и экзаменов в течение всего учебного года.

Вследствие ухода тысячей юношей и девушек на фронт и на производство, контингент студентов ленинградской высшей школы значительно сократился. В крупнейших вузах города (Университете, Политехническом, Горном и др.) количество учащихся уменьшилось более, чем в 2 раза по сравнению с довоенным временем[341]. Тем не менее осенью 1941 г. ленинградские институты дали городу дополнительно сотни инженеров, технологов, врачей, учителей. Электротехнический институт им. В. И. Ульянова (Ленина) произвел досрочный выпуск специалистов радио и телефона. Первый Медицинский институт им. акад. И. П. Павлова подготовил более 500 врачей[342], в которых так нуждались госпитали и больницы блокированного Ленинграда.

Исключительно важную роль в жизни населения блокированного города стало играть радио. Оно связывало ленинградцев со всей страной, держало их в курсе основных событий, происходивших за кольцом блокады, служило одним из источников их выдержки, стойкости и энергии. Организованные из осажденного Ленинграда еженедельные радиопередачи Москва принимала и транслировала по всей стране. «Говорит Ленинград! Говорит город Ленина! Слушай нас, родная страна!» – эти слова раздавались в различных концах нашей Родины. Горе, страдание и ненависть к фашизму звучали в выступлениях матерей, потерявших своих сыновей, бойцов, лишившихся родных и близких, детей, оставшихся без родителей.

Осенью 1941 г. состоялась радиоперекличка двух городов-героев – Ленинграда и Севастополя. Затаив дыхание, ленинградцы слушали по радио голос О. Берггольц, В. Вишневского, В.Инбер, Н. Тихонова, А. Прокофьева, Д. Шостаковича и др. Выступая 16 сентября 1941 г. по радио, Д. Д. Шостакович рассказывал о своей работе над новой (Седьмой) симфонией. «Я сообщаю об этом, – говорил он, – для того, чтобы радиослушатели, которые слушают меня сейчас, знали, что жизнь нашего города идет нормально. Все мы несем сейчас свою вахту». В своем выступлении по радио 19 октября В. Кетлинская призывала ленинградцев готовиться к новым испытаниям, выражала твердую уверенность в окончательной победе над врагом: «Сила города – в цехах, где куют оружие, в сердцах, где куется победа. В людях, готовых лучше умереть, чем отступить. В той огромной душевной стойкости, которая не может быть ни ослаблена утомлением, ни сражена огнем, ни сломлена вражьими ударами…»[343].

Большое моральное значение имела шефская работа ленинградцев, которая выражалась в обмене делегациями с воинскими частями. Делегаты, по преимуществу рабочие действующих предприятий, брали с собой на фронт подарки – теплые вещи, белье, папиросы, книги и т. д., большинство из которых было изготовлено и собрано заботливыми руками ленинградских женщин. Встречи воинов фронта и флота с трудящимися Ленинграда, проходившие в теплой, сердечной обстановке, показывали единство армии и народа, непоколебимую уверенность в победе над врагом. Бойцы заверяли делегатов, что они добьются разгрома врага под Ленинградом и прорвут кольцо блокады. Рабочие, со своей стороны, обещали еще больше помогать фронту, выполнять и перевыполнять оборонные заказы.

Частыми гостями фронтовиков были работники искусств Ленинграда. При Ленинградском доме Красной Армии и Военно-Морского Флота было создано около 80 творческих бригад, силами которых за первые три месяца войны было дано свыше 16 тыс. концертов и спектаклей[344]. Не было такой воинской части на фронте или госпиталя, в которых осенью 1941 г. не выступали бы бригады ленинградских артистов. Бригады артистов города-фронта безотказно выезжали на передний край обороны. Пробираясь в маскировочных халатах под артиллерийским огнем, под дождем и огнем, они на своих плечах несли театральное имущество, выступали в течение суток с двумя-тремя концертами. Веселой шуткой, острым словом, патриотической песней артисты поднимали настроение личного состава фронтовых частей. Напряженный труд во имя победы, преодоление трудностей, создание нового патриотического репертуара меняли и самый облик советского актера, закаляли его волевые качества, общей борьбой и целью скреплялась дружба работников сцены с фронтовиками.

В практике работы фронтовых артистических бригад были нередки случаи, когда артисты становились бойцами. Концертная бригада под руководством артиста Д. Лузанова, выступавшая на труднейших участках Ленинградского и Волховского фронтов, в течение многих дней выбиралась из окружения по непроезжим дорогам в тридцатипятиградусные морозы[345].

Осенью 1941 г. в Ленинграде, как и во всей стране, началось замечательное патриотическое движение за создание народного фонда обороны. Трудящиеся Ленинграда отчисляли средства из заработной платы, жертвовали свои драгоценности, золотые и серебряные вещи и т. д. В одном только Василеостровском районе было собрано около 50 кг золота, серебра и платины[346]. На воскресниках ленинградцы заработали и передали в фонд обороны 2 512 258 руб. Всего на 20 сентября 1941 г. ленинградцы внесли свыше 22 млн руб. наличными деньгами и отчислениями от зарплаты[347].

Отмечая высокую степень сознательного участия ленинградцев в обороне своего города, нельзя не признать, что блокадные условия жизни и в первую очередь надвигавшийся голод привели к росту среди населения так называемых «негативных настроений». По данным Управления НКВД по Ленинградской области, осуществлявшего контроль за настроениями ленинградцев[348], с начала войны до 25 октября 1941 г. за «контрреволюционную деятельность» было арестовано 3374 человека[349]. В связи с этим наиболее авторитетный исследователь этой проблемы Н. А. Ломагин полагает, что «можно с уверенностью говорить об отсутствии в Ленинграде осенью 1941 г. сколько-нибудь значительного организованного сопротивления власти»[350]. Одновременно он обращает внимание на рост пораженческих настроений в октябре 1941 г. среди различных групп населения[351].

Важная роль в выявлении политических настроений ленинградцев отводилась политорганизаторам, численность которых в сентябре 1941 г. составляла 10 тыс. человек[352]. На созданный по партийной линии институт политорганизаторов при домохозяйствах наряду с проведением массовой политической работы возлагалась и организация порядка и государственной безопасности в руководимых ими домохозяйствах. Все политорганизаторы временно освобождались от работы на производстве и в учреждениях, наделялись широкими полномочиями, в том числе и правом проверки в любое время суток всех квартир с целью выявления и задержания лиц без прописки. По линии борьбы с вражеской агентурой и их пособниками политорганизаторы подчинялись районным отделам НКВД, которые совместно с партийными руководителями районов осуществляли отбор политорганизаторов[353]. Не отрицая в принципе важности работы института политорганизаторов с населением, следует отметить, что в блокадной обстановке все оказалось сложнее и противоречивее. Назначенная «политорганизатором дома», Ольга Берггольц записала 24 сентября 1941 г. в своем дневнике: «Но ведь это липа, липа, это райкомы придумали от беспомощности своей, да и некогда мне заниматься этой липой. Какие тут политорганизаторы помогут, когда государство бессильно?! Конечно надо брать судьбу в свои руки – а руки связаны мертвой системой управдомов, РЖУ, штабов, райкомов и т. д. Бюрократическая железная система сковывает все…»[354]. И все же многие политорганизаторы пытались помочь населению в меру своих сил и возможностей, проводили беседы в укрытиях и бомбоубежищах в часы воздушных тревог и артиллерийских обстрелов, знакомили население с приказами и распоряжениями городских властей. К сожалению, среди политорганизаторов были и такие, которые использовали свое положение в личных целях, наживались на горе и страданиях ленинградцев.

Настроения определенной части творческой интеллигенции, не связанной напрямую с выполнением оборонных заданий, нашли яркое отражение в дневнике директора Архива Академии наук СССР Г. А. Князева: «Вдруг просто, жестко, мучительно встал вопрос о полной безнадежности для нас, осажденных в Ленинграде, – отметил он в своем дневнике 31 октября 1941 г. – Никаких перспектив, кроме голода и страшных испытаний, впереди. И жутко стало перед этой вдруг обнажившейся бездной… Что осталось? Погибать, только погибать. При этом наметились и два варианта гибели – с честью или бесчестно; последнее в том случае, если бы прежде, чем погибнуть с честью, пришлось попасть под сапог гитлеровских захватчиков и все равно погибнуть»[355].

Американский историк Ричард Бидлэк на основе объективного анализа комплекса документов об общественных и политических настроениях ленинградцев в годы блокады пришел к выводу о том, что в Ленинграде «в целом, осенью 1941 г. выражения протеста оставались больше исключением, чем правилом. Способность ленинградцев переносить лишения и ужасы была удивительной»[356]. При этом американский историк подчеркивает ведущую роль ленинградских рабочих в обороне своего города. В самом деле, рабочие, выпускавшие продукцию для фронта, были готовы в любой момент занять пост на огневой позиции. В октябре насчитывалось 123 рабочих отряда, в которых состояло 15 тыс. человек. Кроме того, тысячи трудящихся обучались военному делу на открывшихся в начале октября 102 военно-учебных пунктах. В условиях почти непосредственного соприкосновения с противником продолжалось строительство оборонительных сооружений. В их возведении в октябре 1941 г. ежедневно были заняты до 80 тыс. ленинградцев[357]. Преодолевая трудности и лишения первых месяцев блокады, Ленинград готовился к новым испытаниям.

Принимая во внимание, что «с каждым днем все больше и больше будут чувствоваться затруднения с продовольствием»[358], Ставка решила предпринять новую попытку по деблокаде Ленинграда. Ее замысел заключался в том, чтобы встречными ударами 54-й, 55-й армий и Невской оперативной группы ликвидировать шлиссельбургско-синявинскую группировку немецких войск и восстановить сухопутную связь Ленинграда со страной. Директива на проведение этой операции была принята Ставкой 14 октября 1941 г., а начало ее осуществления было намечено уже на 20 октября. Прилетевший с этой директивой представитель Ставки генерал-полковник H. Н. Воронов впоследствии признавал, что отведенного на подготовку операции времени было слишком мало, что не могло не отразиться на ее исходе[359]. К тому же соотношение сил и средств на синявинском направлении оставляло мало шансов на успех операции. Ставка требовала сосредоточить в районе прорыва до 100 тяжелых танков КВ, в то время как Ленинградский фронт (вместе с 54-й армией) имел всего 97, в том числе и устаревших типов, а в самой 54-й армии из 52 исправных танков только 20 были КВ и Т-34[360]. Характеризуя действия пехоты Ленинградского фронта, H. Н. Воронов в донесении в Ставку от 17 октября 1941 г. отмечал: «Пехота ленится и не любит подготавливать себе плацдарм для наступления… Не умеет действовать с танками. Главнейшей болезнью пехоты является систематическое опаздывание наступления и перехода в атаку». Танковые части, по мнению представителя Ставки, также не умели взаимодействовать с пехотой и недостаточно владели прицельной стрельбой. Только действия артиллерии и авиации, по оценке H. Н. Воронова, отвечали требованиям современного боя[361].

В то время как подготовка Синявинской операции только началась, немецко-фашистское командование предприняло наступление на тихвинском направлении. Оно имело целью нанести поражение советским войскам на р. Волхов и затем через Тихвин выйти к р. Свирь, чтобы соединиться с Карельской армией финнов, лишив тем самым Ленинград и оборонявшие его войска последней возможности получать помощь по Ладожскому озеру. В первой половине октября группа армий «Север» была усилена 250-й испанской («голубой») дивизией, 212-й и 227-й пехотными дивизиями из Франции, 7-й авиаполевой дивизией из Греции и 2-й пехотной бригадой СС из Германии[362]. Из-за низкой эффективности нашей войсковой разведки командование 4-й и 52-й армии просмотрело сосредоточение в районе Любани и Чудова 39-го механизированного корпуса 16-й армии и 1-го армейского корпуса 18-й армии противника, которые нанесли 16 октября главный удар в стык 4-й и 52-й армиям в направлении Грузино – Будогощь— Тихвин. Имея полуторное превосходство в живой силе и более чем двукратное в танках и артиллерии, немецкие войска прорвали 20 октября оборону 4-й и 52-й армий и устремились к Тихвину[363].

Осуществленный противником мощный прорыв на тихвинском направлении поставил под сомнение успех начавшейся 20 октября Синявинской операции наших войск. Вместо того, чтобы усиливать войска Ленинградского фронта, Ставка была вынуждена для ликвидации возникшей угрозы выделить из его состава четыре дивизии, три – из своего резерва и одну из резерва Северо-Западного фронта[364]. Весь резерв Ставки в это время был задействован на Московском направлении, и ослабленная Ленинградская группировка не могла вести эффективное наступление на Синявинском направлении, несмотря на грозные директивы Ставки. 23 октября Военный Совет Ленинградского фронта получил телеграмму Верховного Главнокомандующего: «Судя по вашим медлительным действиям, можно прийти к выводу, что вы все еще не осознали критического положения, в котором находятся войска Ленфронта. Если вы в течение нескольких ближайших дней не прорвете фронта и не восстановите прочной связи с 54-й армией, которая вас связывает с тылом страны, все наши войска будут взяты в плен <…>. Либо вы в эти два-три дня прорвете фронт и дадите возможность вашим войскам отойти на восток в случае невозможности удержать Ленинград, либо вы все попадете в плен. Мы требуем от вас решительных и быстрых действий. Сосредоточьте дивизий восемь или десять и прорвитесь на восток. Это необходимо на тот случай, если Ленинград будет удержан и на случай сдачи Ленинграда. Для нас армия важней. Требуем от вас решительных действий»[365]. Как видно из этой телеграммы, речь шла в первую очередь о спасении армии, в то время как сдача Ленинграда не исключалась. Но прорваться на восток тогда так и не удалось, а поставленная задача деблокировать Ленинград оказалась не выполненной и на этот раз.

Что же касается обстановки на тихвинском направлении, то она становилась для наших войск все более угрожающей. 28 октября 1941 г. H. Н. Воронов, А. А. Жданов и А. А. Кузнецов докладывали в Ставку «о беспечности и бездеятельности командарма-4 Яковлева и его безразличном отношении к задаче удержания Тихвина»[366]. Вмешательство Ставки в этом случае не улучшило положение 4-й армии, поскольку не было основано на учете реальных возможностей. Не лучшим образом действовало и командование 4-й армии, не сумевшее организовать оборону Тихвина. Предпринятый им здесь контрудар успеха не имел и исчерпал силы армии. В то же время немецкое командование после перегруппировки своих сил возобновило наступление. И хотя наша 4-я армия наносила противнику в оборонительных боях тяжелые потери, сдержать его не смогла. После потери штабом 4-й армии управления войсками началось их беспорядочное отступление. В результате 8 ноября 1941 г. противник практически без боя захватил Тихвин и перерезал последнюю железную дорогу, по которой доставлялись грузы к Ладожскому озеру для Ленинграда. Тем самым создалась угроза полной блокады города.

Немецко-фашистское руководство в очередной раз посчитало выигранной кампанию за Ленинград, но его намерения относительно судьбы населения осажденного города не изменились. В военном дневнике группы войск «Север» за 27 октября 1941 г. отмечалось: «Вопрос о Ленинграде и особенно о местном гражданском населении занимает верховное командование. Главнокомандующий сухопутными войсками предложил заложить минные поля на пространстве перед собственной линией, чтобы не дошло до непосредственной борьбы войск против гражданского населения. Если красные войска в районе Ленинграда сложат оружие и будут взяты в плен, то главнокомандующий не видит больше причин продолжать блокаду города. Войска должны быть передислоцированы в места их постоянного размещения. И в этом случае большая часть населения погибнет, но, по крайней мере, не на наших глазах»[367].

Однако «красные войска» вовсе не собирались складывать оружие. Вступивший по приказу Сталина во временное командование

4-й армией генерал К. А. Мерецков сумел восстановить командование армией, а затем совместными действиями с 54-й армией остановить наступление противника. В итоге цель германского командования – соединиться с финской армией и полностью блокировать Ленинград – не была достигнута. Но город по-прежнему оставался в смертельной опасности.

ДОКУМЕНТЫ

Из блокадного дневника старшего бухгалтера Института легкой промышленности Н. П. Горшкова 1941 год. Октябрь.

1 октября. С утра сплошная облачность. Пасмурно. Тепло. В половине дня проясняется. Солнце светит на безоблачном небе. Из района Пулкова доносятся залпы из орудий. С 16-ти часов пальба усилилась, и в город стали залетать снаряды, которые упали за Обводным каналом в районе Расстанной ул., в др. местах. Повреждения нанесены зданиям, трамвайным путям, есть жертвы. Первая возд. тревога в 16 ч 50 мин и окончилась через 15 мин. Вторая тревога объявлена 20 ч 40 мин и продолжалась 2 ч 40 мин (до 22 ч 20 мин). Сильно стреляли зенитки, и были слышны отдаленные взрывы бомб. Ночь лунная, облака редкие. При такой погоде город сверху, вероятно, виден как на ладони. Пальба на фронте у города продолжается беспрерывно. Идет бой за Ленинград. Возд. тревоги ночью не было. Со стороны залива видны вспышки выстрелов с кораблей и фортов.

2 октября. Пасмурно. Канонада из орудий продолжается с небольшими перерывами. Беспрерывный бой за Ленинград не умолкает. С полудня стрельба стала заметно стихать, и вся остальная часть дня была в городе спокойной. В течение всего дня не было ни одной возд. тревоги. Вечером, и когда стемнело, было совсем тихо, кроме одиноких далеких выстрелов.

До полудня упали арт. снаряды: на Курской ул. в бани, есть убитые и раненые, на Боровой ул., на Обводном канале, у Прядильной фаб. и в др. местах.

Ночью тревоги не было.

3 октября. Погода большей частью ясная, редкие облака. Отдаленная стрельба в районе Пулкова продолжается весь день. Первая возд. тревога в 11–35 и продолжалась около часу. Вторая 3 ч 05 мин (с 19–35 до 22–40), были слышны взрывы и стрельба зениток. Луна на совершенно безоблачном небе. Улицы, дома ярко освещены лунным светом. Вероятно, стервятникам сверху город хорошо виден благодаря освещению и резким теням.

В полночь и после слышна канонада за городом. Ночь очень тревожна, никто не спал. Тревоги следуют одна за другой, самолеты врага большей частью на окраинах беспрерывно обстреливаются зенитками при ярком лунном свете.

4 октября. Тревоги:

нач. 1-15 до 1-40

2-00 – 4-25

4- 40 – 5-00

5- 15 – 5-40

7-30 – 7-45

9-25 – 9-45

12-30 – 13–30

19-30 – 20-20

Затем налет не прекращался всю ночь. Тревоги объявлялись через короткие перерывы после отбоя. В разных местах сброшены фугасные большие бомбы на здания. Было слышно, как рушились здания, и почва колебалась, дома содрогались. Около 21 часа вечера сброшены в большом количестве зажигательные бомбы в районе Литовской ул. близ Разъезжей. Возникли пожары в домах № 76, 78, 101 и в других. Много бомб упало во дворе, на улице, на трамвайн. пути. Все пожары были быстро потушены. В доме N2 76 по Литовской ул. на передний флигель упали две зажигательные бомбы. Одна бомба горела на крыше и вниз не провалилась, вторая бомба пробила крышу и перекрытие в мансарде в кв. № 10 у гр. Пирогова. Бомба торчала из потолка и горела (на пол не упала), ее вытащила щипцами т. Круглова, а огонь вокруг был залит водой. Сбежались соседи, тащили кто песок, кто воду. В квартирах, на лестнице, на дворе и на улице было полно дыма.

Во дворе дома № 76 и на крыше заднего флигеля упало около 8 шт. зажигат. бомб, потушены быстро. Большая зажигат. бомба упала в дом № 101 по Литовский ул. и пробила два этажа, были вызваны пожарные.

Ночь была лунная, очень светлая, безоблачная. Светло как днем, можно даже читать. Самолеты врага на большой высоте, в тишине ясно слышен звенящий звук их моторов. Наши зенитки стреляли мало.

В частности разрушен д. № 186 по Лиговск. ул., и большая воронка во дворе д. № 69 по Воронежской ул., на Расстанной ул. № 9, в районе Советского пр. и во многих других местах. Стремянная ул., ул. Марата, пр. Нахимсона.

5 октября. С утра на небе стали появляться облака (редкие). Доносится отдаленная стрельба из орудий. В городе слышны резкие взрывы отдельных артиллерийских снарядов врага. Пролетают отдельные группы наших самолетов по 3–5 шт.

К полудню небо затянуло облаками, возд. тревог не было.

В 14–40 в районе Расстанной ул. два самолета врага спикировали низко из-за облаков и дали по городу очередь из пулемета, и был слышен свист как от сброшенной бомбы, но взрыва не слышно. После этого была объявлена воз. Тревога, продолжалась около 40 мин.

Вечером был небольшой дождь, после чего погода стала проясняться, и к ночи небо было чистое, луна ярко светила. В течение ночи было три тревоги: около 2-х, 3-х и 5-ти ч. Сброшены бомбы.

6 октября. Ночью был мороз, все крыши покрылись инеем. Облачно. Орудийной стрельбы с фронта не слышно до 9 ч. После стали доноситься отдельные выстрелы. Первая тревога – около 11 ч, летали разведчики врага, зенитки стреляли. До темноты время прошло спокойно. Орудийной стрельбы, не прекращавшейся уже много дней, не слышно. Как будто фронт отодвинулся от города

В 20 ч 30 мин завыли сирены, загремели зенитки, враг над городом за облаками. Снова слышны взрывы бомб. Несмотря на облачность, видимость из-за луны хорошая. После отбоя (на несколько минут) тревога звучит вновь, стрельба и взрывы. Закончился налет около 23 ч ночи, и остальная часть ночи проходит спокойно. Разрушены здания на Камчатской ул., Рузовской ул.

7 октября. Пасмурно, небольшой туман. Утром все тихо, стрельбы не слышно. После полудня прояснилось, солнце ярко светит. Первая тревога – в 13 ч дня, продолжалась около получаса. Изредка стреляли зенитки. Разведчики врага отогнаны. Вторая тревога в 18 ч – до 18 ч 10 мин. Третья тревога началась в 20 ч 30 мин и продолжалась до 1 ч 40 мин ночи, т. е. беспрерывно в течение 6 ч 10 мин. При полном ярком лунном освещении фугасные бомбы сбрасывались врагом на город в большом количестве. В особенности в западной стороне города слышны были сильные взрывы, и видно было зарево пожара.

После полуночи на небе появились облака и постепенно сгущались и закрыли небо. Яркие тени от луны исчезли, но было все же достаточно светло. Налет не прекращался. По времени продолжения налета, по количеству взрывов бомб и буханью зениток это была самая ужасная ночь за истекший месяц. После 1 часу ночи на юго-западном направлении – сильнейшая артиллерийская канонада. Налет ночью был главным образом в районе Нарвской заставы. Убитые и раненые.

8 октября. Утром очень пасмурно, моросит дождь. К концу дня дождь прекратился, облака несколько поредели. Весь день доносятся раскаты выстрелов и орудий с фронта. С вечера пошел дождь, густые тучи, луна где-то за тучами, в городе темно. На горизонте в западной стороне видны вспышки выстрелов на фоне туч. Все население города было радо ненастной погоде, так как ночью налета не было, и кто мог спать, спали спокойно. 8.10 и день, и ночь без особых переживаний, благодаря погоде.

9 октября. Рано утром около 3-х часов небо очистилось от туч, и около 5 ч утра зазвучали сирены воздушной тревоги. Погода утром и днем солнечная с редкими проходящими облаками. Воздушные тревоги: около 12 ч дня, затем в 1 ч 25 мин, и, когда уже стемнело, в 19 ч 25 мин до 21 ч 10 мин и вновь в 21 ч 30 мин. Небо звездное, взошла луна, и город, освещенный лунным светом под вражескими самолетами, как на ладони. Стреляют зенитки, видны разрывы их снарядов; яркая короткая вспышка и облачко дыма, как шарик из ваты. Налет закончился только в 1 ч 25 мин ночи, т. е. продолжался б часов. За Невской заставой и в др. местах были сброшены зажигательные бомбы. Пожары возникли в разных местах и были потушены.

10 октября. Ночью был мороз. Погода ясная, проходящие облака. С утра все спокойно, стрельбы не слышно.

В 11 ч 30 мин тревога, появились над городом вражеские самолеты и, выпуская струю белого дыма, делали из него при полете знаки в виде горизонтальных и вертикальных полос определенных направлений, как бы показывая своим далеким наблюдателям объекты для поражения в городе. После обстрела из зениток самолеты скрылись. Отбой дан в 12–30.

К вечеру переменная облачность, часто сквозь редкие облака видно звездное небо. Когда стемнело, как по расписанию, раздались звуки тревоги. В 19 ч 25 мин послышалась стрельба из зениток и взрывы фугасных бомб. Закончилась тревога в 20 ч 40 мин, а через 25 мин, т. е. в 21 ч 05 мин, вновь звучит тревога, окончилась в 21 ч 30 мин. По небу мелькают лучи прожекторов. Низко пролетели наши самолеты. Около 23 часов ночи налет возобновился и с короткими перерывами продолжался всю ночь. Бомбы сброшены в районе Невской заставы, Финляндского вокзала (на путях) и в других местах. Были разрушения, пожары и жертвы.

Первый раз шел снег. Снежинки в виде крупинок падали в небольшом количестве.

11 октября. Пасмурно, небольшой мороз. С утра спокойно, стрельбы не слышно. Около 12 часов дня за Московской заставой у райсовета три немецких самолета вынырнули из-за облаков и обстреливали из пулемета аэростаты заграждения (или наблюдения). Один загорелся, другой быстро спустился. Много народа на остановке трамвая наблюдали эту картину, и никто при выстрелах не бросился укрываться. Обстрелянные из зениток самолеты быстро скрылись. Еще появился один самолет из-за облаков и, выпуская за собой узкую черную полосу дыма, вновь скрылся в облаках. День прошел относительно спокойно.

Конец ознакомительного фрагмента.