Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга вторая: июнь 1942 – январь 1943. Глава вторая. А. А.Жданов: «…Мы имеем все возможности отстоять Ленинград…» (июль 1942 г.) (Г. Л. Соболев, 2015)

5 июля 1942 г. Военный Совет Ленинградского фронта принял постановление № 001048 «О необходимых мероприятиях по превращению Ленинграда в военный город», которое подписали командующий войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенант артиллерии Л. А. Говоров и члены Военного Совета Ленинградского фронта

А. А. Жданов, А. А. Кузнецов, Н. В. Соловьев, Т. Ф. Штыков[112]. Время принятия этого документа и, главное, его содержание говорили о том, что руководители обороны Ленинграда придают этому постановлению исключительно важное значение. В нем не только заявлялось, что «важнейшей и неотложной задачей Военного Совета фронта, городского комитета ВКП(б) и исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся является завершение в кратчайший срок всех мероприятий, обеспечивающих превращение Ленинграда в военный город», но и намечались конкретные меры ее достижения. Руководство обороной города считало, что «решение этой задачи требует оставления в Ленинграде только необходимого минимума самодеятельного населения» для промышленности, занятой выпуском боеприпасов и вооружения; для топливно-энергетической промышленности и транспорта, для бесперебойной работы основных отраслей городского хозяйства, для нужд МПВО и противопожарной охраны города, для продолжения необходимых оборонительных работ и др.[113]

Отметив, что намечаемые планы по эвакуации гражданского населения из Ленинграда систематически не выполняются, Военный Совет Ленинградского фронта первым же пунктом своего постановления обязал исполком Ленинградского городского Совета и Ленинградскую эвакуационную комиссию начиная с 5 июля 1942 г. эвакуировать вглубь страны до 300 тыс. человек (вместе с ранеными). Эвакуации в обязательном порядке подлежали в первую очередь женщины, имеющие двух и более детей; пенсионеры и инвалиды труда с семьями; учащиеся ремесленных училищ; воспитанники детских домов; рабочие и служащие, временно потерявшие трудоспособность; рабочие и служащие эвакуируемых предприятий с семьями; студенты институтов и техникумов, преподаватели, артисты, писатели, ученые с семьями. Эвакуацию предлагалось в директивном порядке закончить к 15 августа 1942 г. «Военный Совет, – говорилось в связи с этим в постановлении, – считает вредным и опасным для обороны Ленинграда недооценку и пренебрежение к делу эвакуации и требует от эвакокомиссии, от первых секретарей райкомов ВКП(б) и председателей районных Советов депутатов трудящихся безоговорочного выполнения установленных планов эвакуации гражданского населения в соответствии с утвержденными контингентами»[114].

Определив и утвердив список действующих в Ленинграде промышленных предприятий (кроме местной и кооперативной промышленности), Военный Совет поручил городскому комитету ВКП(6) в 5-дневный срок решить вопрос об эвакуации либо ликвидации организаций и учреждений, характер деятельности которых не вызывается необходимостью их оставления в блокированном городе. Наконец, в постановлении Военного Совета определялись лимиты численного состава рабочих, инженерно-технических работников и служащих на действующих предприятиях. На оборонных предприятиях предполагалось иметь 117 тыс. человек; в пищевой промышленности – 25 тыс. человек; в текстильной и легкой промышленности – 29 тыс. человек; для выработки электроэнергии (700 тыс. кВт/ч ежесуточно) и сохранения энергетического оборудования на временно не работающих станциях – 6800 человек; в местной и кооперативной промышленности – 44 тыс. человек; для добычи местных видов топлива – на торфопредприятиях – 14 тыс. человек и на лесозаготовках – 7 тыс. Рабочих временно законсервированных предприятий намечалось частично перевести на действующие предприятия, а остальных – эвакуировать[115]. Исполкому Ленгорсовета поручалось до 15 июля 1942 г. разработать план сокращения сети магазинов, столовых, сберегательных касс, судов и других учреждений по районам, а также план усиления МПВО и пожарной охраны города, предусмотрев в нем увеличение их личного состава[116].

Сжатые сроки выполнения содержавшихся в постановлении Военного Совета Ленинградского фронта от 5 июля 1942 г. мероприятий по превращению Ленинграда в военный город дают основание полагать, что руководство было в определенной степени озабочено состоянием его обороноспособности. Известный специалист по истории обороны и блокады Ленинграда А. П. Крюковских связывает выдвижение лозунга «Превратим Ленинград в военный город!» с проявлением недооценки сил и возможностей немецкой армии в идеологической работе партийной организации. «В этот сложный, драматический момент, – пишет он, – партийные власти Ленинграда сумели переломить настроение людей, направить их помыслы на дальнейшее укрепление обороны города в связи с возможным новым наступлением врага»[117]. Представитель этой вражеской стороны Хассо Стахов, воевавший под Ленинградом, спустя более 50 лет так комментировал это постановление Военного Совета Ленинградского фронта: «5 июля 1942 года Ленинград был объявлен крепостью, что совершенно ошеломило немцев, для которых город до этого всегда оставался именно таким с точки зрения своих яростных оборонительных операций. В качестве “открытого города” творение Петра они себе никогда не представляли»[118].

Если допустить, что лозунг «Превратим Ленинград в военный город» ошеломил противника, державшего город уже в течение десяти месяцев в блокаде, то и для части партийных и советских работников его выдвижение требовало осмысления и разъяснения. Именно этому вопросу было посвящено состоявшееся 6 июля 1942 г. заседание бюро горкома ВКП(б), на которое был приглашен партийно-советский актив. Хотя с докладом выступал председатель исполкома Ленгорсовета П. С. Попков, который говорил в основном о важности эвакуации населения в кратчайшие сроки, главным докладчиком стал А. А. Жданов, который в своем выступлении прокомментировал принципиально важные положения принятого накануне постановления Военного Совета Ленинградского фронта. Свое выступление он начал с того, что попытался развеять у собравшихся впечатление, будто задача превращения Ленинграда в военный город – «задача совсем новая и чересчур сложная». Основная работа в этом направлении, подчеркнул

A. А. Жданов, уже проделана за истекший год войны, и в постановлении Военного Совета речь идет о завершающем этапе превращения Ленинграда в военный город. Раскрывая задачи этого этапа, он поставил на первое место «дальнейшее совершенствование и укрепление войсковой обороны, т. е. дальнейшее укрепление дивизий, полевых войск, дальнейшее усиление специальных войск – артиллерии, танковых войск, противовоздушной обороны, авиации и т. д.»[119].

Касаясь вопроса «о военной обстановке вокруг Ленинграда», А. А. Жданов призвал исходить из партийных документов о политических и военных итогах первого года войны, которые, как отмечалось выше, страдали недооценкой сил и возможностей противника. Разумеется, будучи одним из ответственных за идеологическую работу партии, входя в Совет военно-политической пропаганды при Главном политическом управлении Красной Армии, он не мог не разделять этих оценок, утверждая, что противник «настолько ослаб, что общего наступления, подобно прошлогоднему, вести не может, сил для этого не хватает».[120] В доказательство А. А. Жданов приводил «один факт, что на Ленинград весеннее и летнее наступление до сих пор не состоялось…»[121]. Выступая в роли военного стратега, он утверждал, что «на крупное наступление противник не способен», но будет пытаться наступать «на отдельных участках фронта, где может иметь успех»[122]. Учитывая стратегическое положение и значение Ленинграда, рассуждал он, противнику выгодно избрать ленинградское направление для наступления. В данном случае он ссылался на авторитетное мнение Военного Совета Ленинградского фронта и разъяснял это мнение: во-первых, «наши возможности по пополнению войск, завозу снарядов, завозу продовольствия ограничены одной коммуникацией, которая может быть оборвана»; «во-вторых, противник находится в непосредственной близости от Ленинграда, в пригороде Ленинграда; в-третьих, Ленинград – это мировой политический и культурный центр. «Значит, – делал вывод А. А. Жданов, – противнику выгодно избрать этот участок для наступления и штурма. Другое дело, удастся ли, это не только от него зависит. Но что он будет щупать и пытаться добиться успеха на этом участке, можно это считать вполне вероятным»[123]. Однако на вопрос – будут ли совмещены штурм и блокада – А. А. Жданов ответить не брался. «Во всяком случае до тех пор, пока мы не пойдем в решительное наступление, – говорил он, – противник будет поддерживать блокаду, и трудности блокады будут иметь место во все время, пока Ленинград находится в блокаде. Перейдет ли он от блокады к штурму, а блокаду он будет сохранять, если не будем прорывать, добровольно не откажется, нельзя на этот вопрос ответить»[124]. Вместе с тем в отношении судьбы Ленинграда его партийный лидер был довольно оптимистичен: «…C зимы наша армия очень выросла и количественно и, главным образом, качественно, наша ленинградская армия, конечно, уже не та, что была зимой, – поэтому мы имеем все возможности отстоять Ленинград и выдержать любой штурм. Но наша армия Ленинградского фронта ведь предназначена не только для обороны, в дальнейшем будет предназначена и для наступления, и обороняться, и наступать»[125].

Другой важной частью плана превращения Ленинграда в военный город, которой А. А. Жданов уделил большое внимание в своем выступлении, была форсированная эвакуация несамодеятельного населения. По данным выступившего ранее П. С. Попкова, общая численность такого населения составляла 300 тыс. человек[126]. По словам А. А. Жданова, в блокированном городе должно было остаться «лишь то количество населения, которое нужно непосредственно, во-первых, на удовлетворение насущных нужд фронта и флота и, во-вторых, на удовлетворение насущных нужд остающегося населения, и чтобы это население было достаточно мобильно, чтобы в любой момент могло сменить свою профессию на винтовку, обороняться от штурма, потом опять взяться за работу…»[127]. За счет эвакуации излишнего гражданского населения, убеждал А. А. Жданов собравшихся, можно будет увеличить численность армии и получить, таким образом, «огромное укрепление обороны». «Это необходимо разъяснить населению, – говорил он, обращаясь к активу. – И вам необходимо в первую очередь усвоить, что это огромное укрепление обороны»[128].

На необходимости разъяснительной работы среди эвакуируемого населения А. А. Жданов остановился особо. «Вовсе не нужно говорить, что ты обуза, ты лишний, – наставлял он. – Это сердит и обижает. Надо сказать, во-первых, что своим отъездом ты облегчаешь положение фронта и остающихся работающих, что будет легче остающимся и армии»[129]. Здесь первому лицу города, ответственному за судьбу его населения, следовало бы признать, что такой разъяснительной работы не было проведено в первые месяцы войны, и среди

2,5 млн ленинградцев, оставшихся в блокаде, одну треть составляли женщины с детьми и люди преклонного возраста, многие их которых стали жертвой голодной зимы 1941–1942 г. Вместо этого А. А. Жданов, как бы оправдываясь, говорил: «Как будто мы хотим обязательно здесь протащить через все трудности людей, вроде как для того, что нам нравится, чтобы побольше народа жило в трудностях. Конечно, кое-кому нравится народ-герой, но разве мы обязаны эксплуатировать героизм ленинградцев?»[130]. Если бы актив осознал, что нет выгоды эксплуатировать героизм ленинградцев, ежедневно подвергающихся опасности быть убитыми или ранеными, продолжал он, то эвакуация шла бы быстрее, а вопрос об обязательной эвакуации вообще не был бы поставлен[131].

По плану превращения Ленинграда в военный город наряду с эвакуацией несамодеятельного населения предстояло вывезти к 15 августа 1942 г. рабочих эвакуируемых предприятий вместе с семьями и 17 тыс. станков. В связи с этим А. А. Жданов признался перед активом: «…Всю промышленность использовать не думаем, даже на консервацию ставим предприятия. Сейчас такая диалектика, что мы вынуждены вывозить часть предприятий. Вот когда отгоним противника от Ленинграда, тогда все снова будем заворачивать, а сейчас нужно вывозить и в другом месте ставить, чтобы организовать победу над врагом»[132].

Таким образом, руководству обороной Ленинграда и всем партийным и советским работникам предстояла ответственная организационная и разъяснительная работа по реализации в жизнь постановления Военного Совета Ленинградского фронта от 5 июля 1942 г. Пытаясь убедить в этом собравшийся партийно-советский актив, руководитель ленинградских коммунистов использовал не только доводы и аргументы, но и ссылался на авторитет ЦК ВКП(б) и даже самого И. В. Сталина. Правда, у А. А. Жданова это выглядело не всегда удачно.

В частности, говоря о параметрах, необходимых для превращения Ленинграда в военный город, он заявил: «ЦК считает, что для этой цели нам в Ленинграде более 800 тыс. народа иметь нецелесообразно. Сейчас мы имеем 1 млн 100 тыс., 300 тыс. вывезем, останется 800 тыс.»[133]. В этом контексте получается, что ЦК априори назвал цифру 800 тыс., а ленинградское руководство, имея ее в виду, вычислило общую численность эвакуируемого населения в 300 тыс. человек, хотя, скорее всего, ЦК утвердил полученные им предложения от Военного Совета Ленинградского фронта. Задаваясь вопросом «Что значит выдержать осаду в нашем положении сейчас?», А. А. Жданов предпочел изложить мнение высшего партийного руководства страны: «И ЦК партии, лично товарищ Сталин перед нами ставит таким образом вопрос. Он говорит нам: снабжение Ленинграда сейчас не вполне надежное, т. к. базируется на одной коммуникации. Если вы хотите, чтобы у вас люди не страдали так, как страдали эту зиму, многие и умерли, если вы хотите, чтобы ваша армия и тыл жили лучше, чем сейчас, если вы хотите, наконец, чтобы у вас было больше войска, большее же количество войска означает и большее потребление для Ленинграда, а это потребление не является вполне надежным в условиях блокады, – поэтому ставится вопрос таким образом: усилить оборону Ленинграда – это означает, во-первых, дать больше войска»[134]. Здесь акцент сделан на заботе о простых ленинградцах товарища Сталина, который, оказывается, знает не только об их страданиях зимой 1941–1942 г., но и о том, что «многие умерли». Это утверждение имело для Жданова важное значение, поскольку сам он не без оснований предпочитал не высказываться о жертвах голодной зимы.

Говоря о необходимости эвакуировать 300 тыс. ленинградцев и вывезти 17 тыс. станков в возможно короткие сроки, А. А. Жданов опять апеллировал к авторитету вождя: «…Когда освободим вывозную линию из Ленинграда, перейдем на работу в запас и в течение короткого времени добьемся осуществления задачи, поставленной товарищем Сталиным в связи с эвакуацией из Ленинграда части населения создать для остающейся части населения и войск 4-месячный неснижаемый запас продовольствия»[135]. Завершая свое выступление на оптимистической ноте, лидер ленинградских коммунистов выражал уверенность в том, что если до этого ничего не случится на фронте, то в сентябре 1942 г. Ленинград станет военным городом, освобожденным от несамодеятельного населения, с пополненным военным контингентом и неснижаемым запасом продовольствия и горючего на 4 месяца[136]. Но для этого предстояло проделать огромную работу, которая имела непосредственное отношение ко всему населению блокированного города.

Не прекращавшаяся с конца мая 1942 г. эвакуация из блокадного Ленинграда с начала июля 1942 г. заметно выросла. «В городе происходит значительная эвакуация населения, – записал наблюдательный Н. П. Горшков в своем дневнике. – Главным образом женщин с двумя детьми, стариков, инвалидов. Эвакуируются и некоторые предприятия»[137]. М. С. Коноплева отметила 8 июля 1942 г. в дневнике: «Вновь открыли городские рынки и разрешили продажу на деньги разных домашних вещей: это оказалось необходимым – масса, уезжающая из города, нуждается в деньгах, поэтому на рынок вещи выбрасываются за бесценок»[138]. 12 июля 1942 г. В. Ф.Чекризов заметил в дневнике: «Появились повозочки с вещами эвакуируемых, а на улицах (панелях) разложенная домашняя утварь для продажи. На стенах домов опять запестрели объявления о продаже мебели и домашних вещей. Есть такие: “Продается мебель на дрова”, “Продается мебель (такая-то) за бесценок”»[139]. Другой ленинградец свидетельствовал, что купленная у отъезжающих мебель «обходилась дешевле и выгоднее дров»[140].

Десятки тысяч ленинградцев, которым предстояло выехать из родного города, находились в состоянии глубокого беспокойства, их страшила неопределенность дальнейшей судьбы. Им должны были помочь и часто помогали работавшие при районных эвакокомиссиях агитаторы, партийные, советские и комсомольские активисты. В лучшем положении оказались квалифицированные специалисты, которые еще до своего отъезда заключили договоры с теми предприятиями, на которых им предстояло работать, и даже получили подъемные. На судостроительных заводах дали согласие работать 6400 специалистов, на авиационных – 4300 специалистов, на танковых – около тысячи.

Всего промышленность тыловых районов страны получала от блокированного Ленинграда почти 23 тыс. квалифицированных рабочих, инженеров и техников[141].

В целях рационального распределения рабочей силы горком партии образовал в июле 1942 г. специальную комиссию во главе с секретарем горкома Я. Ф. Капустиным. В комиссию вошли председатель Ленгорсовета П. С. Попков, уполномоченный Госплана СССР Л. М. Володарский и председатель плановой комиссии Исполкома Ленгорсовета Н. А. Манаков. По предложению комиссии были ликвидированы десятки различных учреждений, а тысячи освободившихся людей были направлены на работу в промышленность. Были закрыты 33 научно-исследовательских и проектных института, законсервированы 14 отделений центральных издательств и 17 типографий, эвакуированы 7 и ликвидированы 60 учебных заведений, закрыты 32 почтовых отделения, 58 сберегательных касс, около 900 магазинов и др.[142]

Если тревоги и волнения ленинградцев, которым предстояло преодолеть нелегкий путь в дальние края, вполне понятны, то власти, ответственные за их эвакуацию, были озабочены тем, чтобы не сорвать в очередной раз ее сроки и выполнить директивное задание – вывезти к 15 августа 1942 г. 300 тыс. человек. Планируя довести эвакуацию в июле 1942 г. до 10 тыс. человек в сутки, Военный Совет Ленинградского фронта своим постановлением от 27 июня 1942 г. реорганизовал Управление подвоза в Управление перевозок, возложив на него не только подвоз грузов с восточного берега Ладожского озера, но и вывоз с западного берега. Управлению перевозок были переданы порты Осиновец, Кобона-Кареджи и пристани Гостинополье и Новая Ладога со всеми причальными и береговыми постройками и поручена организация в них погрузочно-разгрузочных работ. Начальником Управления перевозок был назначен генерал А. М. Шилов, военным комиссаром – бригадный комиссар А. Д. Окороков[143]. Для выполнения погрузочно-разгрузочных работ Управлению перевозок были переданы 17 рабочих батальонов и рот, а общая численность личного состава Управления перевозок в навигацию 1942 г. составляла почти 12 тыс. человек[144]. В задачу Ладожской военной флотилии теперь входили только перевозка грузов на судах через Ладожское озеро, оборудование водной трассы и ее охрана, ремонт и снабжение судов морским имуществом и продовольствием.

При планировании перевозок особое внимание уделялось продовольственным грузам. Декадный план их подвоза составлялся на основе суточных лимитов и месячного плана расхода важнейших продовольственных товаров, утвержденного Военным Советом Ленинградского фронта. Получение продовольствия с фронтовых баз западного берега Ладожского озера производилось по нарядам Управления продовольственного снабжения фронта. Распределение продовольственных ресурсов между фронтом и городом и контроль за их движением осуществлял специальный уполномоченный Военного Совета П. Г. Лазутин. При планировании вывоза из Ленинграда Военному Совету фронта одновременно с декадным планом представлялись планы подачи железнодорожного порожняка под погрузки оборудования и материалов, а также вагонов для эвакуации населения. В навигацию 1942 г. перевозки по Ладожскому озеру осуществлялись по двум трассам – малой и большой. Малая трасса, протяженностью 29 км, проходила между восточным и западным берегом Шлиссельбургской губы от Кобоны до Осиновца. Большая трасса, длинной 150 км (из них 35 км по р. Волхов и 115 км по Ладожскому озеру), шла от Гостинополья через Новую Ладогу до Осиновца[145].

Учитывая нарастание потока ленинградцев, которых предстояло эвакуировать в июле 1942 г. (с 1 по 5 июля – 6 тыс. человек, с 6 по 10 июля – 8 тыс. человек, с 10 июля – 10 тыс. человек), Военный Совет был вынужден своим решением ограничить вес багажа эвакуируемых 50 кг на человека. Конечно, можно было понять возмущение эвакуируемых, не имевших возможности взять больше 50 кг, но если принять во внимание, что этот багаж нужно было последовательно выгрузить из поезда, поднести или подвезти на тележках на расстояние 300–500 м к автомобильной площадке, затем погрузить на машину и подвезти к озеру и, наконец, с машины погрузить на судно, то станет понятным вынужденный характер этой меры во избежание неразберихи и пропажи багажа, что происходило раньше, когда каждый уезжающий мог взять с собой 100–150 кг.

Для перевозки эвакуируемых через Ладожское озеро, помимо отряда транспортов Ладожской флотилии, было создано специальное соединение, состоявшее из тендеров Ладожской флотилии, объединенных в отряды. Впредь до особого распоряжения малотоннажный флот и отряд транспортов Ладожской флотилии предназначались исключительно для перевозки эвакуируемого населения и никакими грузами на восточном берегу Ладожского озера не загружались[146].

Большая часть эвакуированных ленинградцев в навигацию 1942 г. была перевезена крупными транспортами Северо-Западного речного пароходства и Ладожской военной флотилии. Транспорт «Форель» под командованием капитана Кузнецова сделал 329 рейсов, перевезя 65 тыс. человек. Транспорт «Вилсанди» (командир – капитан 2-го ранга О. М. Котельников) за 238 рейсов перевез свыше 106 тыс. человек. Транспорт «Чапаев» под командованием старшего лейтенанта И. В. Дудникова совершил наибольшее количество рейсов – 417 и перевез почти 60 тыс. человек[147]. Во время этих рейсов с беззащитными детьми, женщинами и пожилыми ленинградцами транспорты терзала немецкая авиация, обстреливала вражеская артиллерия, и только бесстрашие и мужество моряков и всех защитников Ладожской трассы помогли большинству эвакуируемых достигнуть восточного берега Ладоги. К сожалению, повезло не всем, особенно опасной была переправа на тендерах и мотоботах. Об этом пишут в своих воспоминаниях многие из тех, кто благополучно избежал участи быть потопленным на пути к спасительному восточному берегу озера. «В июле 1942 года наш детский дом эвакуировали, – вспоминала Л. В. Загорская. – Нас было около 100 детей, с первого по седьмой классы. Ясно помню июль 1942 года, когда из Ленинграда эвакуировали по Дороге жизни, через Ладогу в Кобону на баржах. Бомбежка, шторм, волны сильно ударяли о борт баржи. Нам велели крепко держаться за канаты и трубы, чтобы не упасть в воду! В общем, натерпелись страха…»[148].

Июль 1942 года стал для блокированного Ленинграда самым «разгрузочным» от населения месяцем: было вывезено почти 300 тыс. человек. По данным переучета и перерегистрации паспортов в Ленинграде, Кронштадте и Колпино на конец июля 1942 г. в них осталось 807288 человек, в том числе взрослых – 662361 и 144 927 детей. В самом Ленинграде проживало теперь 775 364 человека, из них 640 750 взрослых и 134 614 детей до 16 лет[149].

В порядке «компенсации» гражданского населения в Ленинград с восточного берега Ладожского озера в июле 1942 г. было переправлено почти 43 тыс. человек для пополнения войск Ленинградского фронта[150]. Одновременно осажденный город «разгружался» от своего промышленного оборудования: одних станков предстояло вывезти 17 тыс. 20 июля 1942 г. Государственный Комитет Обороны обязал Военный Совет Ленинградского фронта обеспечить вывоз из Ленинграда 23 467 единиц различного оборудования[151], которое должно было быть использовано в промышленности восточных районов страны.

К счастью, не все оборудование вывозилось с законсервированных и бездействующих ленинградских предприятий. Как скоро выяснилось, оно в любой момент могло понадобиться осажденному городу. Один из таких показательных фактов привел в своей уникальной книге «Снаряды для фронта» В. И. Демидов, много сделавший для изучения истории обороны и блокады Ленинграда. Обнаружив на страницах «Ленинградской правды» за 1942 г. рассказ о том, как горстка специалистов, оставшаяся после эвакуации в глубокий тыл одного из оборонных предприятий с его основными кадрами и оборудованием, собралась в начале июля 1942 г., чтобы обсудить предложение директора «ленинградского филиала» о возможности изготовления «нового вида изделия», В. И. Демидов провел тщательное исследование, «рассекретив» это оборонное предприятие – завод имени М. И. Калинина, и восстановив имена тех, кто собрался тогда для обсуждения предложения директора «филиала» Н. Г. Миронова.

6 июля 1942 г., когда в Смольном А. А. Жданов информировал партийно-советский актив о том, что «всю промышленность использовать не думаем в ближайшее время», в одном из пустых корпусов завода имени М. И. Калинина появились ставшие по необходимости такелажниками главный инженер завода В. А. Рудновский, начальник упаковочного цеха Ф. В. Молчанов и другие инженеры и служащие. Они тащили сюда оборудование: станки полегче – волоком, на листах жести, потяжелее – на катках и буксиром за грузовиком. В первый же день новоявленные такелажники подняли на второй и третий этажи три станка, во второй – семь, в третий – тринадцать. К 15 июля десятки станков стояли на нужном месте. Начальник цеха Молчанов и его помощник Зыков, став бетонщиками, за две недели залили цементом 89 фундаментов под станки. Директор филиала Миронов работал попеременно такелажником, каменщиком, грузчиком. Когда необходимо было оснащать станки и налаживать их работу, главный инженер Рудновский и инженер Голубев стали строгальщиками, начальник отдела технического контроля Н. Ф. Чистяков – токарем, начальник цеха Н. А. Кальченко – слесарем. 17 августа были запущены первые три станка, а через неделю цех освоил производство сложного элемента к сугубо ленинградской тяжелой реактивной мине М-28[152]. Правда, первые 460 тяжелых реактивных мин М-28 были изготовлены в июле 1942 г. на другом оборонном предприятии и испытаны с большим успехом на противнике. Утром 20 июля 1942 г. 192 тяжелые мины М-28 – общим весом более 150 т взрывчатки и стали – накрыли сразу два батальона: испанских «добровольцев» из «Голубой дивизии» и сменявших их в это время в районе Старо-Паново немцев[153].

Старопановская операция, успешному началу которой способствовал массированный удар нашей артиллерии с использованием нового оружия большой разрушающей силы тяжелых реактивных мин М-28, была задумана командованием Ленинградского фронта с целью отвлечь часть сил немецких войск, сосредоточенных в районе Мги и Тосно, нанести им возможно серьезный урон и тем самым предотвратить попытку штурма Ленинграда. В первое время операция развивалась успешно, и нашим войскам удалось захватить поселок Старо-Паново. Однако в дальнейшем, когда противник перебросил к Урицку подкрепления, части 42-й армии не смогли выполнить поставленную задачу – овладеть Урицком. Это произошло в первую очередь из-за допущенных ошибок командования 42-й армии и ее 85-й стрелковой дивизии. Показательно, что недавно назначенный командовать Ленинградским фронтом генерал-лейтенант Л. А. Говоров издал 3 июля 1942 г. суровый приказ, в котором отмечалось, что Военный Совет 42-й армии и командующий генерал-лейтенант И. Ф. Николаев не сделали необходимых выводов из указаний Военного Совета фронта по коренному улучшению подготовки операции и управления боем на основе итогов боя при овладении Старо-Паново. При «операции на

Урицк», говорилось в этом приказе, командованием штабами и войсками 42-й армии вновь повторен ряд крупных ошибок в подготовке боя, управлении боем и организации взаимодействия родов войск, что вместе взятое привело к невыполнению боевой задачи. Особо суровой критике Военный Совет 42-й армии подвергся в этом приказе за то, что «не принял мер к проверке системы управления боем 85-й стрелковой дивизии», «не проявил нужной требовательности и практически ничего не сделал для выполнения дивизией поставленной задачи». Командующий Ленинградским фронтом, быть может, впервые столь откровенно назвал одну из главных причин неудач наших наступательных операций – неумение устранять выявленные в ходе боя ошибки и, более того, позволять «вводить себя в заблуждение, не только не приняв мер к разоблачению лживых докладов» командиров подчиненных частей, но даже не уловил явной неправдоподобности и противоречий в докладах исполнителей[154]. За ошибки и промахи, допущенные при проведении Старопановской операции и в особенности за дезинформацию командования 42-й армии командир 85-й стрелковой дивизии полковник Лебединский и замполит полковой комиссар Орлов были не только отстранены от занимаемых должностей, но и лишены орденов и воинских званий[155].

В июле 1942 г. для усиления внутреннего гарнизона блокированного Ленинграда особенно актуальной стала работа по вооружению и созданию новых вооруженных рабочих отрядов. На начало июля их было 77 с общей численностью 8482 человека[156]. В Кировском районе в пяти вооруженных рабочих отрядах состояло 1968 человек, на вооружении которых имелось 110 винтовок, 1 пулемет «Максим», 71 ручной пулемет, 51 автомат, 5 тыс. гранат и 10 тыс. бутылок с зажигательной жидкостью, 552 охотничьих ружья и 183 мелкокалиберные винтовки[157]. Выросшее за июль 1942 г. почти в 3 раза число рабочих отрядов предполагалось вооружить за счет производимых сверх плана, на субботниках, вооружения и боеприпасов на ленинградских оборонных заводах[158].

Реализуя замысел превратить весь Ленинград в укрепленный район, командование фронта разместило на южных подступах к городу в полосах обороны 42-й, 55-й и 67-й армий 25 отдельных противотанковых артиллерийских дивизионов, а в зданиях города было сооружено 8447 пулеметных и 932 артиллерийских дотов, 404 артиллерийских и 199 пулеметных дзотов. В черте города было также возведено почти 15 км противотанковых рвов, почти 40 км баррикад, свыше 50 км крытых ходов сообщений. Все это позволило в дальнейшем командованию фронта маневрировать своими силами, без риска снимать часть войск из полосы обороны и сосредотачивать их в районе, избранном для прорыва обороны противника[159].

В июле 1942 г. осажденный Ленинград подвергался ожесточенному артиллерийскому обстрелу противника из дальнобойных орудий – 24 дня из 31. Почти ежедневно от обстрелов гибли жители города. К середине года войска Ленинградского фронта имели орудий и минометов в 2 раза больше, чем в сентябре 1941 г., и это позволило перейти в контрбатарейной борьбе с противником от оборонительной тактики к наступательной. Эффективности контрбатарейной борьбы с дальнобойной артиллерией противника способствовало выделение Верховным Главнокомандованием для этой цели двух специальных корректировочных эскадрилий. В результате в июле 1942 г. комбинированным ударом нашей артиллерии и авиации было уничтожено несколько дальнобойных батарей противника[160]. «Пожалуй, ни в чем так не проявлялось подлинное искусство артиллеристов Ленинградского фронта, – отмечал впоследствии Маршал Советского Союза Л. А. Говоров, – как в исключительно точных контрбатарейных ударах»[161]. Мастерство артиллеристов способствовало снижению интенсивности обстрелов: если в июне 1942 г. по городу было выпущено 6125 снарядов, то в июле – 4375, а в августе – 1500[162].

От варварских обстрелов немцев гибли сотни мирных жителей города. «В субботу 4 июля был шквальный обстрел района. Снаряды рвались на Нарвской площади. Было 12 убитых и 32 раненых, – засвидетельствовал в своем дневнике И. В. Назимов. – Много погибло у трамвайной остановки. Бедные дети, невинно погибшие матери и отцы. Как жаль всех вас. Только минуту тому назад вы бодро шли по площади. О чем-то думали. Таили в себе надежду на скорое окончание всех несчастий и лишений. А сейчас вас уже нет. Оторванные конечности, черепа, внутренности, мозги, разбросанные по всей площади. Лужи запекшейся крови и осколки разорвавшегося снаряда большей или меньшей величины, еще теплые, покрытые кровью. Нет слов, нет таких оборотов речи, которые могли бы рассказать об этих ужасах, переживаемых городом и его населением»[163]. К сожалению, еще большие потери население блокированного Ленинграда продолжало нести от истощения. Хотя по сравнению с июнем 1942 г. смертность в июле сократилась почти в 2 раза, она все еще оставалась значительной: в этот месяц скончались 17095 человек, при том, что население сократилось до 800 тыс. человек.[164]

Эмоциональное восприятие варварских обстрелов и гибели в них мирных жителей, как у И. В. Назимова, говорило о том, что ленинградцы стали выходить из состояния глубокой атрофии чувств, сформировавшейся в дни голодной зимы. И теперь в своих дневниках они признавались себе в этом. «Недавно мне пришлось перелистать расчетную ведомость прошлого года, – писала в своем дневнике 23 июля 1942 г. инженер 7-й ГЭС И. Д. Зеленская, – и я должна была встать и выйти в другую комнату, спасаясь от наваждения. Такая страшная вереница погибших прошла перед глазами… Что ни фамилия, то покойник. Ведь у нас умерло около 100 человек из штата в 250 человек. И гибель каждого проходила у меня на глазах, но тогда не охватывало такое мучительное чувство, как сейчас, когда это уже в прошлом. Ужасались, говорили какие-то взволнованные слова, но внутри точно нетающий кусок льда лежал, и только сейчас, летом, с возвращением физических сил вернулись в какой-то мере человеческие чувства»[165]. Это наблюдение присутствует в той или иной форме и в других дневниках блокадников.

И все же, несмотря на непрекращающиеся обстрелы и бомбежки, не побежденную до конца алиментарную дистрофию, от которой продолжали умирать еще многие ленинградцы, – все эти 300 с лишним дней страданий, Жизнь постепенно расширяла свои границы, увлекая в них многих из тех, кто зимой 1941–1942 г. был на грани жизни и смерти. В дневниках ленинградцев в июле 1942 г. появляется все больше позитивных записей. «С питанием стало лучше, – свидетельствует один из них, – но лебеда в большом почете. Ее собирают мешками, жуют сырой, делают щи, лепешки. Я со своего огорода ем уже салат, редиску. Приятно»[166]. Появляется дополнительная энергия бороться за жизнь. «Отчаянно лезу в Союз писателей, где кормят заповедных без вырезки, – записывает 3 июля 1942 г. в дневнике востоковед А. Н. Болдырев, мечтавший все «смертное время» наесться досыта. – Все было малоудачно, но сегодня, кажется, наметился перелом; м. б. через несколько дней и совершится»[167]. И к его радости действительно «совершилось». 5 июля 1942 г. он зафиксировал эту радость для истории: «Сегодня первый раз вкусил знаменитый писательский безвырезный обед. Он хорош: овсяный суп, заправленный укропчиком и сливочным маслом, густой, большая тарелка, 320 гр. отличной гречневой размазни с маслом же, 20 гр. глюкозы, которую с удовольствием слопала Машутка»[168]. И такие «радости» посещают все большой круг людей, и не только в столовых для избранных, но и для тех, кого власти называли просто жителями.

Однако «не хлебом единым» жили ленинградцы, сумевшие вырваться из цепких объятий Смерти. Подобно тому, как в мае 1942 г. символом возрождающейся жизни в блокированном Ленинграде стал футбольный матч, так в июле 1942 г. символом ее утверждения стал общегородской праздник школьников в честь выпускников средних школ, который состоялся 3 июля 1942 г. во Дворце пионеров. Героями этого праздника были более 500 учеников, успешно закончивших

10-й класс в 1941/1942 учебном году. Каждый из них вместе с подарком получил на память книгу с надписью об окончании полного курса средней школы в Ленинграде в год войны и блокады. Праздник сопровождался артиллерийским обстрелом противника, но, к счастью, ни один из более чем 40 снарядов, выпущенных в этот день по городу, не попал в цель № 192, под которой в немецких картах значился Дворец пионеров[169].

9 июля 1942 г. на экраны страны вышел документальный фильм «Ленинград в борьбе», который после вмешательства партийных руководителей в апреле 1942 г.[170] прошел основательную переработку, в процессе которой из него были вырезаны сотни уникальных кадров. Но и в «облегченном» варианте, без многих деталей «смертного времени», фильм производил сильное впечатление. «Этот фильм обойдет все просторы нашей Родины, – писал в те дни поэт H. С. Тихонов, – его будут смотреть в Англии, Америке, и люди увидят в нем суровую правду наших дней». Командующий Ленинградским фронтом Л. А. Говоров, посмотревший фильм одним из первых, считал, что «величественная эпопея обороны города показана правильно, без прикрас»[171]. Не все ленинградцы, посмотревшие этот фильм в первые дни (а их оказалось свыше 100 тыс.), разделяли такую точку зрения. «По мнению некоторых зрителей, – отмечалось в информационной сводке на имя партийных руководителей Ленинграда, – фильм все же недостаточно показывает подлинную жизнь в осажденном городе: почерневших от копоти и грязи людей, дистрофиков, людей, умирающих на панелях, трупы, лежащие на улицах и т. п… Хотят видеть [зрители] закопченные квартиры с печками-времянками и умершими людьми, людей, закутанных в ватные одеяла, выстраивающихся с 2-х часов [утра] в очередях у магазинов»[172].

Однако партийные руководители культуры строго придерживались в своей руководящей практике тех указаний, которые были даны А. А. Ждановым, А. А. Кузнецовым и П. С. Попковым при обсуждении документального фильма «Оборона Ленинграда» в апреле 1942 г. – «не сгущать краски» и «не переборщать упадок». Особенно показательной в этом отношении была судьба поэмы Зинаиды Шишовой «Дорога жизни», запрещенной 11 июля 1942 г. отделом пропаганды и агитации к радиопередаче «как политически неправильная». Тем не менее 13 июля 1942 г. в эфире ленинградского радио прозвучала часть этой поэмы, однако радиотрансляция была прервана по требованию горкома партии, переданному по телефону[173]. Партийные функционеры упрекали автора поэмы в том, что основной мотив ее произведения – показ страданий и обреченности ленинградцев, а их борьба и героический труд выпали из ее поля зрения. Заведующая сектором культуры в отделе пропаганды и агитации Паюсова в своей докладной записке секретарям горкома партии в подтверждение тезиса об «усиленном нагнетании» трудностей блокадной жизни, присутствующем в поэме, приводила из нее такую выдержку:

Какое здесь «нагнетание трудностей», может сказать блокадник, видевший зимой 1941–1942 г. смерть на каждом шагу, везде и всюду… Но теперь, в июле 1942 г., когда центральная и местная пресса в связи с демонстрацией фильма «Ленинград в борьбе» много писала о героизме ленинградцев, партийное руководство считало, что показ этих трудностей принижает значение подвига защитников Ленинграда.

Между тем такое неумеренное восхваление, носившее иногда формальный и поверхностный характер, критически воспринималось даже теми, кто действительно много сделал для защиты своего города. «Газеты и радио ежедневно поют дифирамбы ленинградцам. Пора бы несколько убавить тон, – комментировал в своем дневнике эту кампанию главный инженер завода «Судомех» В. Ф. Чекризов. – Вот манера, как возьмутся хвалить, то до бесчувствия будут делать. “Ленинградцы герои, ленинградцы пример, ленинградцы гордость” и т. д, и т. д. Ну, верно, трудно было, да и теперь нелегко в Ленинграде. Много невзгод пережили, отстояли город, но зачем же каждый день дифирамбы? Похвалили два, три раза и хватит. По существу, на месте ленинградцев, на месте меня, Сергея и других, окружающих меня, все делали бы то же самое. Бытие определяет сознание. Лучше больше о недостатках писали бы и говорили, а их еще немало…»[174].

Ольга Берггольц «пробила» свою «Ленинградскую поэму» в бесконечных хождениях и спорах с партийными идеологами А. И. Махановым и Н. Д. Шумиловым[175]. Сыграла роль ее известность, завоеванная в «смертное время». 21 июля 1942 г. она читала «Ленинградскую поэму» по радио, а 24 и 25 июля 1942 г. поэма была напечатана в «Ленинградской правде». Берггольц с гордостью писала в те дни в своем дневнике: «Меня знают в Ленинграде почти повсюду»[176]. И это была правда, с которой не могло не считаться партийное руководство, стремившееся держать «на контроле» всех и вся.

Заметными событием в культурной жизни блокированного города стала выставка работ ленинградских художников «Ленинград в Отечественной войне», которая открылась 12 июля 1942 г. в залах Ленинградского союза художников. Но она отличалась от предшествующей выставки, устроенной ленинградскими художниками в январе 1942 г.: на ней почти не было представлено тех картин, которые были написаны зимой 1941–1942 г. с блокадной натуры прямо на улицах города, казавшихся со стороны «странными и жуткими». Многие работы с июльской выставки ленинградских художников были затем показаны на передвижных выставках, организованных в госпиталях и частях Красной Армии[177].

12 июля 1942 г. в Ленинградском Доме Красной Армии состоялся юбилейный – пятисотый за время войны – концерт популярной певицы К. И. Шульженко. За это время она побывала с концертной бригадой Дома Красной Армии во многих частях Ленинградского фронта.

28 июля 1942 г. исполнился год с начала работы фронтовой редакции Ленинградского радиокомитета в частях и подразделениях Красной Армии и Краснознаменного Балтийского флота. За это время машина фронтовой редакции больше 100 раз выезжала на фронт. Были записаны сотни выступлений бойцов и командиров, митингов, боевых эпизодов. Были переданы в радиоэфир специальные передачи «Беседы с партизанами», «Танкисты», «Истребители», «Вручение орденов героям боев с немецкими оккупантами», а также письма бойцов, командиров и политработников[178].

29 июля 1942 г. Исполком Ленгорсовета принял постановление «О предоставлении Публичной библиотеке (ГПБ) права получения библиотек и литературы, как бесхозных, так и из состава вымороченного имущества», которое явилось признанием самоотверженного труда сотрудников Публичной библиотеки по спасению книжных собраний в блокированном городе. М. В. Машкова, возглавлявшая это направление в комплектовании Публичной библиотеки, вспоминала: «Если кто-то из них [книжников] умирал, эвакуировался или попадал в больницу, Библиотека стремилась получить их книжные собрания. В нашем ведении были также библиотеки репрессированных, в том числе Выготский, Радлов, чьи имена находились под жестким запретом… О бесхозных коллекциях нам нередко сообщали посторонние люди. Как-то приехали красноармейцы и сгрузили с машины книги, сами отнесли их в наш выставочный зал. Я пришла и ахнула: “Бертельс, Файнштейн”. Собрание известного востоковеда Бертельса мы берегли, не распыляли»[179].

Характеризуя сложившуюся в блокированном Ленинграде в июне-июле 1942 г. ситуацию, немецкая военная разведка сообщала «об удивительно нормальной жизни» в городе. В подтверждение она приводила такие факты: «… В городе работали несколько театров, публичная библиотека, 27 кинотеатров, посещаемость которых в июле была равна 75 тысяч зрителей. Особенно популярной была выставка “Отечественная война”, на которой демонстрировались военные трофеи, а также изображения зверств немцев в отношении русских…»[180]. В этом сообщении ничего не говорилось о том, что «нормальная жизнь» в осажденном Ленинграде проходила под аккомпанемент немецкой артиллерии, в нем также отсутствовал факт, имевший для ленинградцев моральное значение. 26 июля 1942 г., в день Военно-Морского флота, по Невскому проспекту под конвоем красноармейцев прошли несколько сот немецких военнопленных. Мечтавшие год назад войти в Санкт-Петербург в роли победителей, теперь они, небритые, грязные, оборванные, производили жалкое впечатление.

Со своей стороны Управление НКВД по Ленинграду и области в очередном спецсообщении своему руководству в Москве информировало, что обстановка в городе улучшается с каждым месяцем: «В июле месяце перебоев в снабжении населения Ленинграда продуктами питания не было. Продуктовые карточки отоварены полностью… В целях бесперебойного снабжения продовольствием в городе созданы запасы продуктов, которые составляют: муки – 39 тыс. 189 тонн, крупы – 7 тыс. 616 тонн, масла – 2 тыс. 671 тонна, мяса – 742 тонны, жиров – 519 тонн. Основными продуктами питания – мукой и крупой – город обеспечен на 2,5–3 месяца»[181].

В самом деле, в июле 1942 г. Ленинград мог чувствовать себя увереннее как в отношении своей обороноспособности, так и продовольственного обеспечения, но его судьба по-прежнему зависела от многих постоянно изменяющихся факторов – положения на советско-германском фронте, планов Ставки ВГК и верховного командования вермахта, соотношения сил и возможностей для того, чтобы вырваться из вражеской блокады.

Документы

Из блокадного дневника старшего бухгалтера Института легкой промышленности Н. П. Горшкова 1942 год. Июль.

1 июля. Пасмурно. Дует свежий западный ветерок. В 6 ч утра t +15°. В 8 ч пошел дождь. Во второй половине дня погода несколько улучшилась. Около 15 ч враг произвел интенсивный обстрел Московского района. Снаряды рвались с сильным грохотом.

Ночью, около 1 часу, загремели наши зенитки. Сильная частая пальба продолжалась около 10 мин. Последствий вражеского налета не было слышно.

Остальная часть ночи спокойна.

2 июля. Ясное тихое теплое утро. Солнце ярко светит. В б утра t +15°. Небо чистое.

В 9 ч утра вблизи города открыли пальбу наши зенитки. Позднее разведчики врага (самолеты) пытались проникнуть к городу, но отгонялись нашим зенитным огнем. Белые облачка, как ватные шарики, видны высоко в небе, это разрывы наших зенитных снарядов. Враг очень высоко, и невооруженным глазом его не видно. По разрывам массы снарядов можно примерно судить, где находится вражеский самолет.

В начале 11-го часа загудели наши самолеты, охраняя от вторжения неприятеля.

В течение дня попытки вражеских самолетов летать над городом продолжались.

3 июля. Пасмурно, t +13°. Днем облачно, без осадков. Вечером шел мелкий дождь. В течение всего дня с перерывами слышна пальба на фронте и отдельные очереди зениток. В городе происходит значительная эвакуация населения. Главным образом женщин с двумя детьми, стариков, инвалидов. Эвакуируются и некоторые предприятия.

Других изменений в жизни города не наблюдается.

Ночь прошла спокойно.

4 июля. Сегодня в 6 ч утра сообщение по радио от Сов. Информбюро, что после 250 дней героической обороны город Севастополь оставлен нашими войсками. Ожесточенные бои идут на других фронтах.

Сегодня в 6 ч утра t +16°. Легкая прозрачная облачность. С ночи на фронте тихо, днем слышны отдельные мощные выстрелы. В 16 ч 30 мин – обстрел города из дальнобойных орудий. Штаб МПВО предупредил по радио об опасности движения по обстреливаемым районам.

Весь день безоблачная ясная погода, жарко, t до +30°.

5 июля. Ясное солнечное утро, t +15°, но уже к 9 ч утра t поднялась до +20° в тени. С утра на фронте тихо, не слышно пальбы. В районе города стреляли наши зенитки. Затем, после 10 ч, с фронта стали доноситься отдельные арт. выстрелы, переходящие временами в канонаду. Над городом пролетели наши самолеты и несколько времени патрулировали в воздухе. Прислушиваясь со стороны, можно заключить, что где-то на фронте города завязался бой.

6 июля. Пасмурно. В 6 ч утра t +16°. Дует западный ветерок.

С ночи почти беспрерывно на фронте идет орудийная пальба.

В городе особых перемен нет. Очень много эвакуируются. Вечером по радио сообщили, что на Ленинградском фронте уничтожена вражеская батарея, обстреливающая город.

7 июля. Ясное солнечно утро. В 6 ч t +17°. Днем жарко. Настоящая летняя погода. Часто слышно далекую арт. пальбу. Иногда громко стреляют наши орудия, стоящие вблизи города.

За день ничего особенного не произошло.

8 июля. Ясно, t в 6 ч утра +17°. Днем солнечно и очень жарко, t в тени до +30°.

Сегодня на фронте стрельба очень редкая. После того, как, по сообщению газеты «Лен. Правда» от 7/VII, в течение 5 и 6-го июля нашими самолетами были разбиты вражеские батареи, обстреливающие Ленинград, обстрелы прекратились.

Вечером, после 20 часов, пошел мелкий дождь, небо покрылось сплошной облачной пеленой.

В городе без перемен. На Московском вокзале очень много эвакуирующихся из города через Ладожское озеро на «большую землю».

9 июля. Ясное тихое утро, t +16°. Днем очень жарко, небольшая облачность. На фронте редкая арт. стрельба. В городе спокойно. Обстрела не было. Ночью из крупных орудий несколько раз стреляла наша артиллерия.

10 июля. В 6 ч утра, с ночи, шел мелкий дождь. Облачно. Температура +16°.

Днем без осадков, проходящие серые облака. Временами солнечно. В 16 ч, после перерыва с 5 июля, сегодня противник возобновил обстрел города. Бил с близкого расстояния в течение 10 минут. Хорошо слышны выстрелы из орудий, свист снарядов и их трескучие разрывы.

Вечером была гроза с сильным проливным дождем. Температура стала падать.

Ночь прошла спокойно.

11 июля. Ясное утро. Свежо, t +11°. После вчерашнего дождя хорош воздух, чистый, свежий. С утра очень тихо. Даже издалека не слышно ни единого выстрела.

В 14 ч 16 мин враг начал обстрел города из орудий. Очень сильному обстрелу подвергались Международный просп., Варшавский и Балтийский вокзалы и прилежащие к ним районы.

Ночью периодически была слышна стрельба.

12 июля. Очень пасмурное утро. В 6 ч утра t +16°. Иногда моросит мелкий дождь. Сегодня рано утром, от 4 до 5 ч, били по врагу наши тяжелые орудия, расположенные вблизи города.

За день событий не было.

13 июля. С ночи идет сильный дождь. Небо сплошь покрыто сплошной серой пеленой облаков. Температура +16°. С утра не слышно ни единого выстрела, повсюду тихо.

С 5-го по 20-е июля в городе производится регистрация паспортов по специальным справкам, выдаваемым домохозяйствами.

После полудня погода стала проясняться, дождь перестал, облачно.

Отдаленная стрельба редко. Обстрела не было. Ночь прошла спокойно. В городе никаких изменений. Очень много эвакуируются.

14 июля. Ясное солнечное утро. Температура в 6 ч утра +16°. В течение дня большие проходящие облака. Солнечно и тепло.

В 15 ч враг начал сильный арт. обстрел. Пальба на фронте очень слабая.

В городе никаких существенных перемен нет.

15 июля. Легкие сплошные облака. В 6 ч утра t +17°. День теплый. В 15 ч прошла гроза с ливнем и крупным градом. В 16 ч тучу пронесло и выглянуло солнце. На улицах бегут ручьи воды.

Стрельба на фронте очень редкая. В 19 ч – обстрел минут 15. Свистели снаряды.

16 июля. В 6 ч утра пасмурно, идет сильный дождь, t +15°. Весь день погода дождливая. Проходят серые густые тучи. Свежо, t до +16°. На фронте города тихо.

17 июля. В 6 ч утра очень пасмурно. Идет дождь, t +13°. Свежий западный ветерок. Весь день без солнца, облака и тучи быстро идут по небу.

Стрельбы почти не слышно. Где-то далеко одиночные выстрелы.

В городе спокойно и без перемен.

18 июля. С ночи все утро лил дождь, t +13°. Весь день очень пасмурно, солнце не показывалось. Дождь шел почти беспрерывно. Свежо, t держалась не выше +12–13°. Около 20 ч вечера стало проясняться, дождь прекратился, выглянуло солнце. Около 20 часов вечера враг начал обстрел из дальнобойных орудий и после небольшого перерыва вновь возобновил обстрел.

Штаб МПВО дважды предупреждал по радио о прекращении движения и укрытии населения в обстреливаемых районах города.

Ночью редко отдаленно стреляли. В городе без перемен.

19 июля. В 7 ч утра t +1°. Свежо. Безоблачное небо, светит солнце. Днем стало тепло, солнце уже не палит, но иногда дует прохладный западный ветерок.

В течение дня в городе спокойно, издалека слышны редкие выстрелы. В 21 ч гитлеровцы вели сильный обстрел в течение 10 минут.

В течение ночи на фронте бухали вдали тяжелые пушки.

В городе без перемен.

Около 5 ч утра на 20/07 был слышен вдалеке сильный взрыв.

20 июля. Утром в 6 ч t +13°, безоблачно. Днем прекрасная жаркая июльская погода. На фронте сегодня с утра идет беспрерывная арт. пальба. Весь день стреляют наши крупные орудия. В воздухе слышно гудение наших истребителей и бомбардировщиков, направляющихся в сторону фронта.

Объявленная в 19 ч по радио воздушная тревога продолжалась до 20 ч 45 мин. Вдалеке стреляли зенитки. Враг в город не прорвался.

21 июля. Всю ночь беспрерывно на фронте города бухали наши тяжелые орудия. Утром тихо. В 6 ч пасмурно, идет мелкий дождь, t +16°. С 8 ч возобновился бой под Ленинградом. Почти беспрерывно идет артиллерийская пальба, гудят в воздухе самолеты. В городе спокойно. Погода весь день простояла пасмурная, но теплая. Шел дождь.

Ночью пальба продолжалась.

22 июля. Легкая облачность. В 6 ч утра t +16°. Пальба на фронте началась примерно в 10 ч 30 мин. Особенно сильно стреляли около 14 ч дня. Громко бьют тяжелые орудия наших батарей. Пролетели несколько групп наших самолетов, больших и малых. Под Ленинградом начались серьезные бои. Сегодня есть слух, что наши войска продвинулись вперед, заняли Лигово. Очень много наших самолетов громят врага с воздуха. Всю ночь на фронте канонада арт. орудий.

23 июля. В 6 ч утра пасмурно, t +13°. Весь день проходящие сплошные облака, временами шел дождь. Солнце почти не показывалось. Днем t до +20°. Ночная пальба на фронте утром несколько стихла, но затем вновь возобновилась, и с небольшими перерывами не прекращалась весь день. Вражеский самолет-разведчик пролетел над городом, вычерчивая дымовые сигналы. Был обстрелян из зениток. Воздушной тревоги не было. Ночью стреляли пушки.

24 июля. В 6 ч утра пасмурно, идет дождь, t +15°. С утра весь день слышна беспрерывная арт. канонада, временами затихающая ненадолго. Погода дождливая как осенью. Всю ночь на фронте арт. пальба. В жизни города никаких перемен нет. Вечером в 19 ч короткий, но сильный обстрел.

25 июля. Ночью шел дождь. Утро очень пасмурное, t +15°. Днем ненастье, сильный порывистый западный ветер.

На фронте стрельбы меньше, чем в последние предыдущие дни. В 14 ч немцы в течение 10 минут производили обстрел из дальнобойных орудий. Вечером обстрел повторился. На фронте стрельбы меньше и где-то вдалеке.

Погода вечером несколько улучшилась. В городе без перемен.

26 июля. Воскресенье. В 6 ч утра t +15°. Очень пасмурно, моросит мелкий дождь. В 8 ч утра противник начал очень сильный обстрел города из дальнобойных орудий. Разрывы снарядов очень часты. Обстрел продолжался 15 минут.

Днем облачная погода, без осадков, t до +18°. Пальбы с фронта почти не слышно.

Ночью очень сильная арт. пальба, продолжалась до 5 ч утра.

27 июля. Утром облачно, без осадков. Дует очень слабый восточный ветерок, t в 6 ч утра +16°.

Днем погода пасмурная, изредка моросил дождь. Стрельба на фронте очень редкая.

Ночью тихо. В городе никаких перемен нет.

28 июля. С утра ясная солнечная погода. В 6 ч утра t +12°, без ветра. На фронте с ночи ни единого выстрела. Сегодня по радио от Советского Информбюро сообщили, что наши войска оставили Ростов и Новочеркасск. Идут упорные бои у г. Воронежа.

На нашем Ленинградском фронте днем редкая пальба. Ночью, около 24 ч, сильная канонада тяжелых орудий.

29 июля. С ночи льет проливной дождь. Сплошное свинцовое небо. В 6 ч утра t +15°. Тихо. Весь день беспрерывно лил проливной дождь. На улицах потоки воды и большие лужи. Арт. пальба в течение всего дня редкая.

В городе особых перемен нет. Эвакуация населения продолжается. Поезда отправляются на Ладожское озеро с Московского и Финляндского вокзалов. К вокзалам подъезжают подводы и тележки с тюками домашних вещей. Большинство подъезжают с вещами к вокзалам на трамвае.

30 июля. В 6 ч утра t +13°. Дождь с ночи перестал. Очень пасмурно. Небольшой северо-западный ветер гонит сплошные серые облака.

С фронта доносится обычная редкая арт. пальба с перерывами. Весь день очень пасмурно, изредка моросит дождь. Температура падает до +12°.

31 июля. В 6 ч утра t +11°. Северный и холодный ветер гонит серые тучи. Весь день пасмурный и холодный, t не выше +13°. Стрельбы на фронте почти совсем не слышно. В городе спокойно, никаких существенных перемен нет. Строительство огневых точек в зданиях продолжается.

Архив Большого Дома. Блокадные дневники и документы / сост. С. К. Бернев, С. В. Чернов. СПб., 2004. С. 119–124.

Из дневника О. Ф. Берггольц

2/VII-42

«Тихо падают осколки…». Весь день сегодня то и дело зенитная пальба – по разведчикам, и время от времени слышен гул немца. Неужели они возьмут Севастополь? Подумать об этом больно, – пожалуй, верно сказал Яшка, что людям, защищавшим его, останется только одно – умереть. Немцы продвигаются на Харьковском, видимо, и на Курском направлении, когда же, когда же их погонят?! И всё падают, и всё умирают люди. На улицах наших нет, конечно, такого средневекового падежа, как зимой, но почти каждый день видишь все же лежащего где-нибудь у стеночки обессилевшего или умирающего человека. Вот как вчера на Невском, на ступеньках у Госбанка лежала в луже собственной мочи женщина, а потом ее волочили под руки двое милиционеров, а ноги ее, согнутые в коленях, мокрые и вонючие, тащились за ней по асфальту.

А дети – дети в булочных… О, эта пара – мать и девочка лет 3-х, с коричневым, неподвижным личиком обезьянки, с огромными, прозрачными голубыми глазами, застывшими, без всякого движения, с осуждением, со старческим презрением глядящие мимо всех. Обтянутое ее личико было немного приподнято и повернуто вбок, и нечеловеческая, грязная, коричневая лапка застыла в просительном жесте – пальчики пригнуты к ладони, и ручка вытянута так перед неподвижно страдальческим личиком… Это, видимо, мать придала ей такую позу, и девочка сидела так – часами… Это такое осуждение людям, их культуре, их жизни, такой приговор всем нам – безжалостнее которого не может быть.

Все – ложь, – есть только эта девочка с застывшей в условной позе мольбы истощенной лапкой перед неподвижным своим, окаменевшим от всего людского страдания лицом и глазами.

Все – ложь, – есть только эта девочка, есть Коля со сведенными руками и померкшим Разумом – его светозарным разумом, – все остальное ложь или обман, и в лучшем случае – самообман.

Вспоминая эту девочку и Колю непрестанно, я чувствую всю ложность своего «успеха». Я почему-то не могу радоваться ему, – вернее, радуюсь, и вдруг обожжет стыдом, тайным, бездонным, холодным. И я сбиваюсь, мне отвратительно становится все, что я пишу, и вновь, вновь и вновь осознаю – холодно и отчаянно, что жить нельзя.

Сложное какое-то внутреннее существование: то вот это, о чем написала только что, то сознание, что – нет, все-таки говорю что-то нужное человеческим сердцам.

Меня слушают – это факт, – меня слушают в эти безумные, лживые, смрадные дни, в городе-страдальце. Нет смысла перечислять здесь всех фактов взволнованного и благодарного резонанса на «Февральский дневник» – отзыв Коткиной, электросиловцев, еще каких-то незнакомых людей, группы студентов ин-та Покровского, от которых приходил делегат за рукописью «Дневника», – и т. д. и т. д., – многое я уже просто забыла.

В ответ на это хочется дать им что-то совсем из сердца, кусок его, и вдруг страх – не дать!

Очень трудно, рассудочно идет «Эстафета», видимо, потому, что слишком ясна идея и одолевает трясучка…

Но завтра с самого утра сяду за нее… На той неделе – поэма, «Дети Ленинграда».

Но это как-то не особенно актуально. Актуально – это об ожесточенных боях, о том, что – е. т. м. – они все же двигаются!

«Ты проиграл войну, палач, – едва вступил на нашу землю!».

Об этом сейчас надо!

В Ц. О. от 30/VI – напечатали «Ленинграду». Правда, сняли одну ценную строфу, – но в целом – это акт, достойный удивления: пропущено и «наше сумрачное братство», и «наш путь угрюм и ноша нелегка». Это – первое мое выступление в Ц. О., и оно не стыдное – честное, и стихи неплохие, хотя и не отличные…

Ольга. Запретный дневник. Дневники, письма, проза, избранные стихотворения и поэмы Ольги Берггольц. СПб., 2010. С. 117–118.

Из дневника инженера 7-й ГЭС И. Д. Зеленской

2/VII [42] – Уже июль, а вокруг Ленинграда прежняя неподвижность, и не поймешь, кто кого хочет взять измором. Город продолжают усиленно разгружать. Принудительная эвакуация, по-видимому, охватит все нерабочее население и ненадежное в смысле трудоспособности. Вчера мы составляли списки людей, подлежащих эвакуации по семейному положению и по болезни. Вопрос, кем будет замещена эта убыль работников. Если сейчас у нас не хватает 30 % штата, но тогда не будет хватать 50 %. Даже при расчете работы на четверть мощности. О работе на полную мощность уже никто не заикается. Загривок и сейчас трещит от работы. Опять нависает над головой безысходное «некогда». И, конечно, много делаем мы ненужного. Проклятая статистика и письмоводство заедают меня, директорские анекдотические лекции с «реостатами заграждения» приводят в бешенство и в сонную одурь. Яковлев из себя выходит, пытаясь привить нам военный стиль и нагнать поверхностный очковтирательский лоск в командах МПВО, при полном пренебрежении к сути дела. Моя безнадежно штатская вольнолюбивая натура никак с этим не мирится. Я брюзжу и вольничаю, и прямо-таки задыхаюсь иногда в этих путах. Два раза все-таки вырывалась со станции, чтобы побывать у Борхова. Купила у него книжек для библиотеки и кое-что для себя, в частности, давно желанного Волошина. Иногда, просыпаясь от жизни по инерции, спрашиваешь себя: куда все это? Не все ли равно сейчас – покупать тряпки, мебель или книги, но загромождать существование чем-то, что будет потом жаль бросать.

Надо растить в себе полную свободу от всяких вещных привязанностей, а вместо этого продолжаешь по-старому тяготеть к чему-то, что хоть на миг развлечет и займет ум. С тех пор, как мы оттаяли после зимы, острее стали восприниматься и плюсы, и минусы наших будней. Плюсы такие редкие и маленькие – солнечный день, свободный час на траве около своего незадачливого огорода, внутреннее умиротворение и покой, которые иногда овладевают душой и делают жизнь прекрасной. Умиротворение, мир – это слова, от которых спирает дыхание и слезы выступают.

Мы слышим только о крови, ненависти, жестокости. Все гуще становится этот удушливый туман, застилающий жизнь на годы вперед. И когда кто-то в шутку сказал: «Вот в конце июля война кончится», – эти пустые слова вдруг приобрели какой-то невероятный размах. Видения нормальной, мирной жизни иногда сверкают как молнии, пронизывают болью все существо, как мечта о недосягаемом счастье. Неужели же так и погибнуть в этом сумасшедшем доме? Нет, невозможно, надо все пережить и перебороть, но дождаться конца этого безумия.

«Я не сдамся до последнего…». Записки из блокадного Ленинграда / отв. ред. В. М. Ковальчук. СПб., 2010. С. 107.

Из дневника Л. В. Шапориной

1942 г.

2 июля. Шла утром после завтрака домой. Где-то далеко бухала артиллерия. Было похоже на икоту великана. Загрохотали зенитки. В толпе на углу Литейной и Пантелеймоновской никто не двинулся. Стали смотреть на небо, ища разрывов. Сегодня с самого утра и очень часто начинают стрелять зенитки. Очевидно, немцы пытаются прорваться в город.

Мои дела все в воздухе. Я не то что сижу между двумя стульями – я просто повисла в воздухе. 25 июня я подала свое заявление и ходатайство Президиума Союза композиторов главному военному прокурору Ленинграда об отмене мне эвакуации. Ответа еще нет. 30-го я получила пропуск к этому самому прокурору Д. Н. Грибанову, сыну нашего Николая Степановича.

«Почему вы не хотите ехать? Вы видите, что делается в Ленинграде? Город укрепляют, это уже не прифронтовая линия, это фронт. Мы должны эвакуировать все гражданское население, здесь будет армия. Нам дорог каждый грамм хлеба… Поезжайте к мужу, к сыну». На это я ему объяснила, что народу еще очень много, я работаю с 18-го года, организовала первый детский театр и т. д. Муж лауреат и т. д., за что же я подлежу высылке? Была всегда уважаемой гражданкой, а теперь вывоз на свалку. «Мы не высылаем». – «А статья 39, перечеркнутая прописка?» – «Никакой статьи – мы спасаем людей». «Простите – я видела паспорт композитора Канкаровича, ему вы разрешили же остаться. Я ехать не могу за полным отсутствием средств, и денег мне взять неоткуда. Я имею здесь заработок, угол, медицинские сестры нужны, а где я, старый человек, найду заработок, где меня не знают? Сын сам на иждивении тестя, поступает в ночные сторожа, мужу живется неважно в Тифлисе (об этом писала Богданову-Березовскому вдова Миклашевского), может быть, ему и самому придется переехать куда-нибудь, вряд ли туда сейчас можно добраться». В конце концов я заговорила с искренней слезой в голосе.

Грибанов обещал пересмотреть мое дело, и я ушла.

Он еще сказал, что медицинские сестры будут не нужны, т. к. сразу же будут эвакуировать раненых. Экая нелепость! В кольце, которое еще более сомкнется, если немцы начнут штурм города, уж будет не до эвакуации.

Дозвонилась к Бондарчуку, была у него сегодня, назначил мне пойти к его заведующему кадрами, обещал при малейшей возможности принять.

Пока что и тут и там неизвестность.

И с 1-го иждивенческая карточка, т. е. 300 граммов хлеба. Остальное питание в столовой не очень многим отличается от служащей, т. е. второй категории, не так чувствительно. Но 200 гр. хлеба – этого недостает.

Сегодня на завтрак я получила рисовую кашу гр. 100 и 15 гр. сыра. Рабочие en plus соевый биток. На обед вчера был суп с лапшой, два соевых битка с сладкой подливкой, кофе (сладкое), рабочие – еще мясную котлетку и желе вместо кофе. На днях как-то была на завтрак вареная картошка и 20 гр. масла! Около года, с октября, не видали мы этого редкого фрукта. И при всех этих свалившихся на меня невзгодах я как-то совсем спокойна.

Я никуда не поеду – это для меня ясно. Убьют здесь – судьба. В жизни и смерти Бог волен. Я еще сказала Грибанову, что страшнее всего беженское положение, смерть в вагоне, все, связанное с нищенским бегством.

Вчера, идя по Моховой, я как-то особенно внимательно рассматривала грядки, засаженные капустой, огурцами; даже два кустика картошки заметила. И вспомнила грядки из своего сна в тифозном бреду.

Шапорина Л. В. Дневник: в 2 т. T. 1. М., 2012. С. 335–336.

Из постановления бюро Нижнетавдинского райкома ВПК(б) Омской области о приеме и устройстве эвакуированных из Ленинграда

2 июля 1942 г.

с. Нижняя Тавда

Постановили:

…Разместить 500 человек прибывающих из Ленинграда в Нижнетавдинский район.

Обязать председателей сельсоветов и руководителей организаций обеспечить приемку эвакуированных людей и их временное размещение по квартирам. Обеспечить продуктами питания. Оказать им полное содействие в устройстве на работу.

Обязать зав. райздравотделом тов. Чусовитину организовать для прибывающих в район ленинградцев:

а) санитарную обработку с дезинфекцией одежды и постельных принадлежностей;

б) всесторонний медицинский осмотр, специальный стационар для наиболее ослабленных с установлением для них соответствующего режима и питания;

в) на места выгрузки командировать врачей для медицинской помощи и первичного медицинского обследования прибывающих.

Обязать председателя потребсоюза тов. Калаева обеспечить эвакуированных продуктами питания из нарядов, отпускаемых для семей эвакуированных.

Командировать тов. Макарова в Тюмень для приема и транспортировки эвакуированных до Нижней Тавды.

Тюменцы – фронту. Свердловск, 1975. С. 105.

Из дневника востоковеда А. Н. Болдырева

1942 г.

3-е июля.

«Лебеда и Перепутье». Вот кончается пятый день моего гражданского житья. Оно проходит под знаком Большой Сыты; за это время я определился в ИВАН (этого события ждал я 11 лет, и вот как и в каких условиях оно совершилось), сменял иждивенческую свою демобилизац. карточку на рабочую. При сем заработал пополам с волчанкомной-дистрофичкой 4 крупталона, 1 кгр. хлеба. Отчаянно лезу в Союз писателей, где кормят заповедных без вырезки. Все было малоудачно, но сегодня, кажется, наметился перелом; м. б. через несколько дней и совершится. Вчера состоялся разговор о переделах с Фадеевым. Разговор этот может оказаться историческим. Для «Звезды» написал рецензию на плохую статью какого-то Морозова об Иране. «Звезда» помещается в двух уютных союзписовских комнатах. Раз вошел туда один из писательской бражки, в толстовке, фетровой шляпе, с огромной рыжеватой бородой веером, молодой, и сказал: «Да, комната эта знаменитая, много, много этой зимой в ней писательского народу отправилось на тот свет при мне». Часто хожу в ИР/1И, куда чуть было не нанялся вместо ИВАН-а, там несколько хороших людей, крепких, бодрых, встреча с которыми была особенно приятна. Там, в милом буфете завтракал я несколько раз. Несколько раз перехватывал в АН и в ДУ соевое молочко, желе. Наше питание слагается из талоностоловых вкушений и домприносов, из уничтожения галиных запасиков, из подкупки хлеба (он стоит 400 руб.) и продуктиков в микроскопических порциях, из тушеной лебеды, которую едим мы в огромных количествах (с соевым молочком она очень и очень не дурна, только живот раздувает), из салата с нашего огорода, из квартирных даяний: лебеда, хлебушко, простоквашка, селедочка, маслица (лебеда в огромных копнах), все остальное, конечно, понемножку, но в итоге – заметно. Машутику – молочко и микрокусочки детско-сладкого. Мне – перепало и табачку. Вот сладкого нет и жиров весьма мало. Пью по утрам рыбий жир. Все находят, что выгляжу я лучше, чем до войны даже. Лицом толст. Но конечности являют картину все той же страх внушающей «граничной» худобы.

Сегодня первый день сравнительно тихий, до сего – карточная, службоустроительная и питательная беготня в кромешных размерах (вот завыла ханжа). Все думается каждый раз, не начало ли это тех великих обострений, о которых все нынче говорят. Сегодня с великой паникой разбегался слух о повальной женской – кроме одиноких – военнообязанных – эвакуации. В Академии Наук получено сегодня де распоряжение о выезде поголовном

11-го в Казань. Завтра совещание в 3 ч., после которого будут уточнения. Неужели уезжать? Если переключиться на Союз писателей, дождаться Галиной 1-ой категории (донорской), то, опираясь на квартирдаяния (в частности – дрова обещаны), может быть, не ехать вовсе? Сидеть вторую зиму? Страшная мысль… А бросить квартиру, вещи, перейти на скитания, беженство, беспросветное, грозящее, быть может, худшим, это как? Где будет хуже?… Решить невозможно. Продаем вещи – всякие вышивки, веера, кружева, бокалы и проч. Но если уедем внезапно – вещей и книг останется на тысячи рублей, именно тех рублей, без которых там будем погибать. Ибо прожить там на мои 700 р., конечно, невозможно. Но пропустить организованный выезд сейчас – значит упустить действительно последнюю возможность. Разве что Союзпис еще сможет отправить позже? Да, но в нем я пока только половиной одной ноги… Нет, здесь не рассудишь. Подождем разворота событий. Каждый день приносит что-то новое. Сегодня в газете – Волчанское и Белгородское направление, а севастопольский бой на окраинах города.

Кончил разбирать мамин стол. Много, много старых писем, бумаг, документов пошло в буржуйку, старый мамочкин архив, бережно ею хранившийся… Теперь его место займут мои бумажки из проданного папиного стола.

Сегодня звонил рыжему благодетелю (виделся с ним 29-го) по условию, но ничего нет. Обещал в случае надобности – известить. Так идут дни Второго Гражданского Периода, дни Лебеды или Великого Перепутья. После рыжего зашел к старым военморам. Они уже гвардейцы. Истинное гостеприимство. Ужин, грубоватая симпатия, более ценная, душевная, чем тысяча светских ухищрений. Ответа обо мне так и не пришло, но место мое занято. Истинно, не приемлет меня Марс, а ежели и приемлет, зазевавшись, то скоро и изрыгает!

Узнал о смерти: Хетагурова (в Саратове!), Крауш, Богдановой-Березовской (здесь). Ромаскевич так и пропал, как отмечено где-то выше. Дивная библиотека его продается, но купить не на что и не к чему?

Болдырев А. Я. Осадная запись. (Блокадный дневник). СПб., 1998. С. 119–120.

Письмо председателя Ленгорисполкома П.С. Попкова секретарю ЦК ВКП(б) члену Военного Совета Ленинградского фронта А. А. Жданову о госпитализации больных дистрофией

4 июля 1942 г.

В соответствии с постановлением Бюро горкома ВКП(б) от 21 апреля 1942 г. о госпитализации больных дистрофией III степени в Ленинграде значительно усилилась госпитализация истощенных больных. По состоянию на 15 июня 1942 г. госпитализировано 16 892 чел. Однако имеющееся количество госпитальных коек не обеспечивает полной и своевременной госпитализации больных дистрофией III степени. На 15 июня с. г. не госпитализировано 6989 больных.

Постановлением Военного Совета Ленинградского фронта от 5 мая 1942 г. за № 00855 для госпитализации гражданских больных было предоставлено 7000 коек в госпиталях Санитарного управления Ленфронта. Так как на место выписывающихся по выздоровлении больных новых больных на освобождающиеся койки Санитарное управление не принимает, на 1 июля с. г. в госпиталях находится лишь 3609 гражданских больных.

Прошу обязать Санитарное управление (т. Верховский) в 5-ти дневный срок принять новых больных на освободившиеся в госпиталях койки в связи с выпиской гражданских больных и впредь не снижать установленного контингента в количестве 7000 человек, если эти койки не потребуются для госпитализации военного контингента.

Полное использование 7000 коек в госпиталях Санитарного управления и вновь развертываемые исполкомом Ленгорсовета 4000 коек в освобождающихся помещениях детских домов дадут возможность полной госпитализации учтенных больных.

Председатель исполкома Ленгорсовета депутатов трудящихся

ПОПКОВ

Пометы: на подлиннике «7/VII. А. А.Жданов, А. Кузнецов, Н.Соловьев». На копии: «Тов. Федоровой. Для исполнения. Попков». «Федорова. 12/VII с. г.»

Черепенина Н. Ю. Новые документы //О блокаде Ленинграда в России и за рубежом / отв. ред. А. Р. Дзенискевич. СПб., 2005. С. 34.

О необходимых мероприятиях по превращению Ленинграда в военный город

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Военного Совета Ленинградского фронта № 001048

5 июля 1942 г.

Совершенно секретно

Военный Совет Ленинградского фронта считает важнейшей и неотложной задачей Военного Совета фронта, городского комитета ВКП(б) и исполкома Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся завершение в кратчайший срок всех мероприятий, обеспечивающих превращение Ленинграда в военный город. Решение этой задачи требует оставления в Ленинграде только необходимого минимума самодеятельного населения:

а) для обслуживания промышленности, выпускающей боеприпасы, вооружение, средства связи и снаряжение для нужд Ленинградского фронта и КБФ;

б) для обслуживания топливно-энергетической промышленности Ленинграда и транспорта;

в) для обеспечения выпуска продукции, удовлетворяющей насущные потребности остающегося населения города;

г) для бесперебойной работы важнейших отраслей городского хозяйства и советских, административных, хозяйственных и культурно-просветительных учреждений;

д) для нужд местной ПВО и противопожарной охраны города;

е) для производства необходимых оборонительных работ вокруг Ленинграда.

Несамодеятельная часть населения, дети, а также рабочие, ИТР и служащие, не могущие в данной обстановке быть использованными в ленинградской промышленности и городском хозяйстве, подлежат в основном эвакуации вглубь страны.

Для выполнения указанных задач необходимо перестроить работу ленинградской промышленности, отраслей городского хозяйства и отдельных учреждений применительно к задачам обороны, оставив минимум работающих предприятий, обеспеченных электроэнергией, и перераспределить рабочую силу между отраслями хозяйства.

Военный Совет Ленинградского фронта постановляет:

1. Обязать исполком Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся и Ленинградскую городскую эвакуационную комиссию с 5 июля эвакуировать из Ленинграда вглубь страны до 300 000 человек (вместе с ранеными), в том числе:

а) женщин, имеющих двух и более детей;

б) пенсионеров и инвалидов труда с семьями;

в) учащихся ремесленных училищ;

г) воспитанников детских домов;

д) рабочих и служащих, временно потерявших трудоспособность, с семьями;

е) больных;

ж) учащихся институтов и техникумов, преподавателей, артистов, писателей, ученых с семьями;

з) рабочих и служащих эвакуируемых предприятий с семьями.

Эвакуацию указанных категорий населения произвести в обязательном порядке. Кроме того, разрешить добровольную эвакуацию женщин, имеющих одного ребенка.

Эвакуацию закончить к 15 августа.

2. Задание Военного Совета Ленинградского фронта по плану эвакуации гражданского населения из города Ленинграда эвакокомиссией не выполняется.

Военный Совет считает вредным и опасным для обороны Ленинграда недооценку и пренебрежение к делу эвакуации и требует от эвакокомиссии, от первых секретарей райкомов ВКП(б) и председателей районных Советов депутатов трудящихся безоговорочного выполнения установленных планов эвакуации гражданского населения в соответствии с утвержденными контингентами.

3. Поручить городскому комитету ВКП(б) в 5-дневный срок разрешить вопрос об эвакуации либо ликвидации организаций и учреждений, характер деятельности которых не вызывает необходимости оставления их в Ленинграде.

4. При планировании ежемесячного выпуска продукции промышленностью Ленинграда в основном исходить из уровня, достигнутого в июне 1942 г.

5. Утвердить следующий список действующих в Ленинграде промышленных предприятий (кроме местной и кооперативной промышленности).

6. Определить следующие лимиты численного состава рабочих, ИТР и служащих на действующих предприятиях:

чел.

а) оборонные предприятия………………………………………………117 000

б) пищевая промышленность…………………………………………….25 000

в) текстильная и легкая промышленность…………………………..29 000

г) для выработки электроэнергии 700 тыс. квтч ежесуточно и сохранения энергетического оборудования на временно не работающих станциях

……………………………………………………………………………………..6 800

д) в целях обеспечения плана добычи местных видов топлива (торфо- и лесозаготовки) в 1942 г. для нужд промышленности, электростанций, транспорта и населения в размере 553 тыс. т торфа и 1300 тыс. кубометров дров увеличить лимиты рабочей силы

на торфопредприятиях………………………………с 11 тыс. до 14 000

на лесозаготовках……………………………………………с 3650 до 7 000

Поручить исполкому Ленинградского городского Совета депутатов трудящихся направить в срок до 1 августа на торфоразработки 3000 чел. и лесозаготовки – 3150 чел.

е) местная и кооперативная промышленность……………………44 000

ж) прочая промышленность………………………………………………14 000

7. Определить численность рабочих железнодорожного транспорта в количестве 18 000 человек.

8. Все остальные промышленные предприятия, за исключением подлежащих эвакуации, временно законсервировать, обеспечив сохранность и поддержание в полном порядке остающегося оборудования и имущества всех предприятий, а рабочую силу частью перевести на работающие предприятия, а частью эвакуировать.

9. Поручить исполкому Ленинградского Совета депутатов трудящихся в срок до 15 июля 1942 г. установить:

а) план мероприятий по сохранению и обслуживанию муниципализированного жилищного фонда, коммунального хозяйства и городского транспорта, аварийно-восстановительным работам общего характера и контингенту работающих;

б) порайонный план сокращения сети магазинов, столовых, сберегательных касс, судов, почтовой сети и других культбытовых учреждений по районам города и контингента работников в них;

в) определить списки действующих и консервируемых предприятий местной промышленности и промысловой кооперации, а также предприятий городского хозяйства и контингента работающих.

10. Исполкому Ленгорсовета к 10 июля разработать план усиления МПВО и пожарной охраны города, предусмотрев в плане увеличение личного состава формирований МПВО и пожарной охраны и организацию населения для борьбы с пожарами.

Предусмотреть в плане также мероприятия по переселению жильцов во всех многоэтажных домах с верхних этажей в нижние этажи и частично в нижние этажи пустующих, но пригодных к жилью домов.

Определить на всех временно и частично консервируемых предприятиях численный состав команд МПВО, пожарной охраны заводов.

11. Поручить горкому ВКП(б) разъяснить настоящее постановление парторганизациям, а в части эвакуации провести необходимую разъяснительную работу в массах.

Командующий войсками Ленинградского фронта генерал-лейтенант ГОВОРОВ

Члены Военного Совета Ленинградского фронта секретарь ЦК ВКП(б) А. ЖДАНОВ

Дивизионный комиссар А. КУЗНЕЦОВ Н. СОЛОВЬЕВ, Т. ШТЫКОВ

Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов / под ред. Н. Л. Волковского. М.; СПб., 2005. С. 287–290.

ВЫСТУПЛЕНИЕ А. А. ЖДАНОВА НА ЗАСЕДАНИИ БЮРО ГК ВКП (б)

О ПРЕВРАЩЕНИИ ЛЕНИНГРАДА В ВОЕННЫЙ ГОРОД

6 июля 1942 г.

Тов. Жданов: Здесь у товарищей может создаться впечатление, что задача превращения Ленинграда в военный город – это есть задача совсем новая и чересчур сложная. Должен сказать, что в постановлении Военного Совета сказано не о постановке вопроса о превращении Ленинграда в военный город, а о завершении этого вопроса. Значит, мы исходим из того, что некоторая, основная работа в этом направлении проделана за истекший год войны. Речь идет не о новой задаче, а о завершении задачи превращения Ленинграда в военный город.

А эта задача превращения Ленинграда в военный город означает по линии войск и войсковой обороны дальнейшее усовершенствование и укрепление войсковой обороны, т. е. дальнейшее укрепление дивизий, полевых войск, дальнейшее усиление специальных войск – артиллерии, танковых войск, противовоздушной обороны, авиации и т. д. Это первая, следовательно, составная часть задачи превращения Ленинграда в военный город – укрепление его гарнизона.

Вторая часть задачи превращения Ленинграда в военный город заключается в том, чтобы в Ленинграде осталось лишь то количество населения, которое нужно непосредственно, во-первых, на удовлетворение насущных нужд фронта и флота, и, во-вторых, на удовлетворение насущных нужд остающегося населения, и чтобы это население было достаточно мобильно, чтобы в любой момент могло сменить свою профессию на винтовку, оборониться от штурма, потом опять взяться за работу, чтобы оно было мобильное, самодеятельное, а не беспомощное; могущее держать в руках себя и помогать другим в деле организации обороны. Это, собственно, и есть задача превращения Ленинграда в военный город. Она состоит из двух вещей.

ЦК считает, что для этой цели нам в Ленинграде более 800 тыс. народа иметь нецелесообразно. Сейчас мы имеем 1 млн 100 тыс., 300 тыс. вывезем, останется 800 тыс. Это есть, примерно, лимит населения, который в наших условиях сложных мы можем и кормить и питать и который достаточен для разрешениях основных вопросов, т. к. те 300 тыс., о которых докладывал т. Попков, главным образом население, либо обремененное семейством, либо представляющее несамодеятельных членов семей. Задача эта не совсем сложная с точки зрения самого Ленинграда, с точки зрения вывоза. Должен сказать, что самое сложное в этой задаче заключается в том, что мы здесь не вольны в вопросе планирования времени. Вы отлично понимаете, что мы не являемся городом мирно живущим и не можем определять план, как в мирное время. Кроме нас планирует еще и противник. А работать, планировать и за себя и за противника одновременно, в план включать, когда ему заблагорассудится предпринять что-либо, – такого руководства вы не найдете в Ленинграде, чтобы Военный Совет запланировал, в какое время противник нарушит подвоз и эвакуацию по Ладожскому озеру. Секретари райкомов, секретари горкома, сидя в Ленинграде, не обращая внимания на Ладожское озеро, могут планировать, что сегодня трудно, нужно обмозговать и всякая такая штука. Но имейте в виду, что мозгуем не только мы, а мозгует и противник, и не так, как нам выгодно, а так, как ему выгодно. Во-первых, я предлагаю не смешивать мозгование с бездеятельностью и слабой деятельностью.

Я должен сказать, что Военный Совет все планы вывоза и подвоза строит только на сегодняшний день. Вы это понимаете. Тот день, [в] который мы сегодня живем, если противник на трассе тарарама авиационного не устроил, если за этот день вывезли определенное количество, значит – день наш. Поэтому планировать на большой срок в расчете на то, что противник обязательно будет действовать по нашим же планам, применительно к ним и пойдет нам на всякие оказательства, на это рассчитывать не можем в условиях войны.

Вот почему я считаю, что главная задача заключается в том, чтобы мы, ленинградцы, все здесь сидящие, достаточно быстро и энергично, с учетом этих обстоятельств, разгружали город от всякого рода дополнительных трудностей, которые в любой момент могут встать в лоб. Вы же понимаете отчетливо, что кормить 2 млн, 1 млн 100 тыс. труднее, чем 800 тыс. Но если вы не шевелитесь по поводу того, чтобы миллионный город превратить в 800-тысячный, то вы сами усложняете военную обстановку. Нельзя под биркой мозгования и всего прочего (мозговать, конечно, нужно) не вывозить оборудование, людей, если позволяет коммуникация, т. е. военная обстановка на Ладожском озере. Это все-таки легче, чем организация нового производства. По-моему, кто участвовал в строительстве новых заводов, скажет, что демонтаж и вывоз оборудования – это менее сложно, чем монтаж нового оборудования. Поэтому, пожалуйста, не ссылайтесь на чрезмерную сложность задачи. Самая соль заключается в том, что в любой момент может оборваться фактор времени, т. е. не хватит дней. Поэтому торопитесь.

О военной обстановке вокруг Ленинграда. Исходным решающим документом является документ о политических и военных итогах года войны. Вы его читали. Он абсолютно правильный, дает исчерпывающие ответы на все вопросы. Что сказано? Что противник на всех участках фронта наступать не может. Он настолько ослаб, что общего наступления, подобно прошлогоднему, когда наступал от Мурманска до Симферополя, вести не может, сил для этого не хватает. Это подтверждается опытом текущего года войны целиком. Один факт, что на Ленинград весеннее и летнее наступление до сих пор не состоялось, является подтверждением основного положения этого итога. Отсюда именно и следует, что для поддержания духа своих войск, для поддержания падающего духа своего населения, добиваясь всякого рода эффектов и мелких побед, на крупное наступление противник не способен, противник будет пытаться наступать на отдельных участках фронта, где может иметь успех.

С этой точки зрения, оценивая стратегическое положение Ленинграда – выгодно ли противнику избрать этот участок фронта для наступления, Военный совет считает, что да, выгодно. Почему? Потому, что, во-первых, мы находимся в полукольце или полном кольце блокады, за исключением Ладожского озера. С этой точки зрения наши возможности по пополнению войск, завозу снарядов, завозу продовольствия ограничены одной коммуникацией, которая может быть оборвана. Значит, такой участок является выгодным.

Во-вторых, противник находится в непосредственной близости от Ленинграда, в пригороде Ленинграда. С этой точки зрения, в отношении пространства, преодоления пространства, этот участок выгодный.

В-третьих, Ленинград – это мировой политический и культурный центр. Значит, противнику выгодно избрать этот участок для наступления и штурма. Другое дело, удастся ли, это не только от него зависит. Но что он будет щупать и пытаться добиться успеха на этом участке, можно считать это вполне вероятным.

Будет ли совмещение штурма и блокады? Во всяком случае до тех пор, пока мы не пойдем в решительное наступление, противник будет поддерживать блокаду и трудности блокады будут иметь место во все время, пока Ленинград находится в блокаде. Перейдет ли он от блокады к штурму, а блокаду он будет сохранять, если не будем прорывать, добровольно не откажется, – нельзя на этот вопрос ответить. Но вполне вероятно, что может перейти. Об этом говорит тот факт, что после конца зимы, начиная с конца апреля, весь май и июнь противник все время непрерывно на участки Чудово, Любань, Тосно, Красногвардейск, Мга, Синявино, Волосово тянет войска, артиллерию, технику и т. д. Мы не можем сказать, что создана уже солидная группировка противника, но она создается. Сейчас силы отвлечены на другие фронты, авиационные силы отвлечены. Это является доказательством того, что противник не настолько силен, чтобы одновременно бомбить Мурманск, Ленинград, Москву, Воронеж, Ростов и сейчас по всему фронту не может действовать одновременно.

Отсюда, видимо, некоторое ослабление напряжения в воздушной обстановке над Ленинградом. Но разве это значит, что он не может сконцентрировать здесь силы? Конечно, не значит. Он может сконцентрировать здесь авиационную группу.

Вот почему мы должны [строить свою оборону], исходя из того, что противник пытался минировать Финский залив, есть сведения, что пытается забросить торпедные итальянские катера на Ладожское озеро, что вообще собирается на Ладожском озере обзавестись надводными кораблями, непрерывно ведет разведку коммуникации, беспрерывно летает на Волхов, Кобону и т. д., – все это говорит о том, что опасность наступления на Ленинград, возможность такого наступления не исключена. Во всяком случае мы свою оборону должны строить, исходя из этой возможности, а не исходя из теперешнего относительно спокойного существования.

Между прочим, ленинградцы в этом отношении народ ученый. Вы помните, в прошлом году до начала авиационных и артиллерийских налетов противника, в течение двух месяцев войны над Ленинградом никаких действий он не предпринимал. И вы имейте в виду, что Военный Совет в этом спокойствии под Ленинградом ничего особенно хорошего не видит. А многие наши и работники, и обыватели скажут: отбили, самое трудное время пережили, теперь спокойно и т. д. Вы имейте в виду, противник знает слабость русского, советского человека – быстрый переход к беспечности. Лето началось, огороды засеяли, хлеб ввозим, Военный Совет обеспечил, видимо, у Жданова все спланировано, так и пойдет дальше. И вы легко этому настроению поддаетесь. Противник ведь знает эту черту – быстро переходить в состояние беспечности, особенно после трудностей: немного пожить, да, пожить.

Тов. Бадаев абсолютно прав, когда говорит, что люди не хотят ехать. В дополнение должен сказать, что руководители не хотят доказать людям, что они должны уехать. Это является самым опасным потому, что тогда вы на себя, дорогие товарищи, берете гарантию за то, что Ленинград не будет под бомбежкой, что коммуникация не будет прервана и т. д. Вы берете? Военный Совет не берет [на себя] такую гарантию.

Что нужно для того, чтобы встретить всякие неожиданности? А тут как раз дело не идет о неожиданности, а наоборот, есть вероятность, что к блокаде добавится штурм города. Надо иметь хорошую оборону.

Что значит выдержать осаду в нашем положении сейчас? Для этого нужно, во-первых, иметь много хорошо подготовленного, обученного войска и военной техники и хорошее снабжение. Во-вторых, нужно иметь не так много едоков в условиях блокады, чтобы не пришлось ухудшить снабжение. В-третьих, нужны резервы снабжения.

И ЦК партии, лично товарищ Сталин перед нами ставит таким образом вопрос. Он говорит нам: снабжение Ленинграда сейчас не вполне надежное, т. к. базируется на одной коммуникации. Если вы хотите, чтобы у вас люди не страдали так, как страдали эту зиму, многие и умерли, если вы хотите, чтобы ваша армия и тыл жили лучше, чем сейчас, если вы хотите, наконец, чтобы у вас было больше войска, большое же количество войска означает и большое потребление для Ленинграда, а это потребление не является вполне надежным в условиях блокады, – поэтому ставится вопрос таким образом: усилить оборону Ленинграда – это означает, во-первых, дать больше войска. Но дать больше войска – это значит увеличить общее количество едоков. А обеспечить это количество на большое число месяцев осады мы не можем в данных условиях. Поэтому при увеличении общего количества войска для того, чтобы укрепить оборону города, нужно иметь меньшее количество едоков, т. е. увеличение войска произвести за счет сокращения излишнего гражданского населения. Это понятно или нет? Теперь, стало быть, если мы 300 тыс. вывезем народа, мы за этот счет имеем возможность получить дополнительное количество войска. Это и есть превращение Ленинграда в военный город, т. е. в смысле войсковой обороны. Благодаря эвакуации 300 тыс. населения, потребности в котором здесь сейчас нет, мы сразу получим огромное укрепление обороны. Это необходимо разъяснить населению. И вам необходимо в первую очередь усвоить, что это огромное укрепление обороны.

Я больше скажу, если мы будем иметь у себя большое количество войска, а сейчас мы его получаем, с зимы наша армия очень выросла и количественно и, главным образом, качественно, наша ленинградская армия, конечно, уже не та, что была зимой – поэтому мы имеем все возможности отстоять Ленинград и выдержать любой штурм. Но наша армия Ленинградского фронта ведь предназначена не только для обороны, в дальнейшем будет предназначена для наступления, и обороняться, и наступать. Наша армия должна быть в полной уверенности, что в городе нет ничего беспомощного, пищащего, лишнего, что, в случае активных боевых действий, будет путаться под ногами и нам мешать.

Что говорить населению, которое мы обязаны эвакуировать? Вовсе не нужно говорить, что ты обуза, ты лишний. Это сердит и обижает. Надо сказать, во-первых, что своим отъездом ты облегчаешь положение фронта и остающихся работающих, что будет легче остающимся и армии. Это могут понять? Будет легче остающимся и армии, может быть увеличен паек. Мы ведь армии не даем полный паек, не по приказу № 312, а на 100 г меньше. Можно разъяснить, что армии и флоту будет лучше, потому что продовольствие будет распределяться на меньшее количество едоков.

Второе. Надо сказать, что Военный Совет, горком и исполком исходят из того, что мы сейчас промышленность в объеме большем, чем вертим, развернуть не сможем по трудности привоза топлива и добычи электроэнергии, а в то же время эти рабочие руки очень нужны в других концах страны. Неужели мы в Ленинграде будем такими антигосударственными, антипартийными людьми, что, зная отлично, что для организации производства в других частях страны нужны квалифицированные рабочие, мы их имеем, не можем занять, с невероятными трудностями организуем снабжение и держим. Что же мы за люди? Мы преступники, если так будем поступать, зная, что стране нужны такие люди, что страна их ждет, но от нас не получает, т. к. у нас жить [стало] лучше, как-нибудь проживем горячее время, а потом опять запустим все, подвезем угля, получим энергию. По-моему, такие расчеты есть: как-нибудь перебьемся. А в то же самое время наши люди доказали, наши кировцы и другие чудеса делают там. Танковую промышленность наши ленинградские большевики и рабочие организовали в два месяца – то, что годами делалось. Почему не дадим [и другим такую] возможность? Знаете, как некоторое животное: сидит на сене, само не ест и другим не дает. Ленинградцы показали чудеса организованности. Как же такую силу держать под спудом? Если говорят – нужно обмозговать, конечно, нужно обмозговать. Но нужно сказать, что всю промышленность использовать не думаем в ближайшее время, т. к. трудности с энергией, даже на консервацию ставим предприятия. Сейчас такая диалектика, что мы вынуждены вывозить часть предприятий. Вот когда отгоним противника от Ленинграда, тогда все снова будем заворачивать, а сейчас нужно вывозить и в другом месте ставить, чтобы организовать победу над врагом.

Третье, что мы должны сказать, что мы нет хотим вас подвергать трудностям бомбежки и всякая такая штука, хотим, чтобы вы жили спокойно. Вы знаете, наверное, что уже на восточном берегу Ладожского озера, там уже народ чувствует не так напряженно, как здесь, а чем дальше, тем лучше. Как будто мы хотим обязательно здесь протащить через все трудности людей, вроде как для того, что нам нравится, чтобы побольше народа жило в трудностях. Конечно, кое-кому нравится народ-герой, но разве мы обязаны эксплуатировать героизм ленинградцев?

Как наши эвакуационные комиссии, секретари продумали, что нет выгоды эксплуатировать героизм, что каждый гражданин ежедневно по 2–3 раза подвергается опасности попасть либо под 150-мм, либо под 250-кг. Какой в этом резон? Я этот вопрос ставлю потому, что мне кажется, что если бы этот вопрос был осознан активом, эвакуация шла бы быстрее и вообще не был бы поставлен вопрос об обязательной эвакуации. Вы что думаете,

Военный Совет без обмозгования принял решение? Мы хотели, чтобы шли добровольно, а добровольно не выходит.

Ближайшая очередная задача – вывоз населения и оборудования. На это говорят, что сразу же у нас якобы дезорганизуется промышленность. Я вам по секрету скажу, что то, что здесь остается, мы ведь тянем 690 тыс. киловатт ежедневно выработку, здесь записано 200 тыс. рабочих, разве где-нибудь в стране на 30 тыс. киловатт установлена мощность 220 рабочих, – мало электроэнергии и много рабочих. Нигде не бывало. Поэтому вы не жужжите насчет того, что не хватает, уверяю, что эту же программу можно верстать со 110 тыс. рабочих. Если говорят о том, что мы забираем вроде за самые печенки, до краха доходит дело, – ничего подобного. Если мы займемся одновременно закреплением и вывозкой, по-моему, душа у нас разобьется, а по теперешней психологии населения пойдет дело на закрепление. Упорядочить – это общая формула, вообще все в мире есть упорядочение. Если мы возьмемся одновременно за задачу закрепления, где-нибудь 10 чел. эвакуируем и сразу же 10 чел. ставим новых, ничего не выйдет, у нас и пойдет это дело только на закрепление, т. к. 800 тыс. людей, которые останутся, вполне достаточно для того, чтобы обслуживать в рамках плана, принятого Военным Советом, все отрасли обороны и хозяйства. Следовательно, никакой нужды в том, чтобы эту задачу поставить как одновременно стоящую – задачу закрепления, – не нужно этого делать. Можно сделать таким образом. Где есть какие-либо специфические трудности, взять и по плану эвакуировать, начать эвакуацию через неделю, в рамках до 15 августа, на тех же энергостанциях. Но если общее перераспределение устроим между предприятиями, никакой эвакуации не выйдет. При теперешнем положении в Ленинграде, да еще огородами обзавелись – огород привязывает, все привязывает. А когда начнется бомбежка и обстрел, нам же скажут, что вы нас не предупредили. Я считаю, что такого упрека мы от населения не должны дожидаться.

Вот почему нам необходимо быстрое решение тех вопросов, которые поставлены: [вывезти] 17 тыс. станков да 300 тыс. населения. Тогда что у нас будет в результате? Если мы к 15 августа это дело сделаем, тогда с 16 августа, т. к. линия вывоза из Ленинграда будет закончена, а вы наверно знаете, что одновременно вывозить и завозить – эта штука требует и увеличения оборота тоннажа, значит с 16 августа мы переходим на завоз с восточного берега. Я не говорю о том, что мы сейчас не завозим. Мы сейчас завозим не только на текущий день, но и в запас. Но когда освободим вывозную линию из Ленинграда, перейдем на работу в запас и в течение короткого времени добьемся осуществления задачи, поставленной товарищем Сталиным: с связи с эвакуацией из Ленинграда части населения, создать для остающейся части населения и войск 4-месячный неснижаемый запас продовольствия. Пока идет вывоз туда, завоз меньше, потому что оборот тяги и тоннажа на озере затрудняется. Как только эта задача будет исчерпана, мы можем накоротке решить другую задачу. Во-первых, контингент будет меньше. Во-вторых, мы будем работать только на завоз. Стало быть, с этой точки зрения мы будем подкованы. И если до этого ничего не случится на фронте, то мы будем в сентябре месяце иметь город, освобожденный от несамодеятельного населения, которое в другом месте пристроится, армию пополненную, неснижаемый запас продовольствия и горючего на 4 месяца. Насчет снарядов – не все израсходовали за зиму, есть чем стрелять и есть из чего стрелять. Тогда можно будет сказать, что если мы промахов не допустим в управлении, то к Ленинграду ни один комар носу не подточит. К этому дело и ведем, в этом наш стратегический и какой угодно план. И вот какое значение в этом деле имеет операция, о которой доложил т. Попков, – тогда будет легче обороняться, и развязываем себе руки для наступления.

Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. СПб., 1995. С. 87–95.

ДОКЛАДНАЯ ЗАПИСКА ВОЕННОГО ОТДЕЛА ГК ВКП(б) Я.Ф. КАПУСТИНУ О ВООРУЖЕННЫХ РАБОЧИХ ФОРМИРОВАНИЯХ ЛЕНИНГРАДА

7 июля 1942 г.

В июле – августе 1941 г. в г. Ленинграде были сформированы вооруженные рабочие отряды численностью 102 тыс. человек. Осенью того же года по решению Военного Совета фронта рабочие отряды были переформированы и создано из них 5 отдельных рабочих бригад и 1 бригада всевобуча. Основным контингентом бригад явились рабочие и служащие, состоящие на спецучете. На вооружении отрядов имелись: пушки, пулеметы, боевые винтовки, гранаты и бутылки с зажигательной жидкостью. Частично это оружие было передано Осоавиахимом (винтовки, пулеметы), большая же часть его поделана самими же рабочими сверх производственного плана.

Однако к весне 1942 г. рабочие бригады прекратили свое существование. Полностью была отмобилизована в Красную Армию одна бригада и целиком переданы со всем оружием Кировский и Московский отряды (около 1500 чел.). Некоторая часть людей была разбронирована и мобилизована на общих основаниях. Главной же причиной, прекратившей существование отрядов, явилась массовая эвакуация рабочих с предприятиями и последствия зимних месяцев блокады города.

Наряду с этим все имевшееся автоматическое оружие, пушки, винтовки и значительная часть гранат и бутылок с зажигательной жидкостью по решению Военного Совета фронта переданы воинским частям.

За последнее время, в связи с некоторым улучшением положения в г. Ленинграде (в первую очередь в вопросах питания, воды и проч.), вновь началась работа по формированию рабочих отрядов.

В данное время имеется 77 отрядов, насчитывающих 8482 чел. Некоторые из них уже проходят военное обучение. Лучше эта работа поставлена в Кировском районе, где имеется 5 отрядов, насчитывающих 1968 человек; в Красногвардейском районе – 15 отрядов с 1814 чел.; в Московском районе – 12 отрядов, в них 1200 чел.; в Смольнинском районе – 9 отрядов в них 847 чел.; в Володарском районе – 12 отрядов с числом 850 чел. Не начата пока эта работа в Василеостровском, Выборгском, Октябрьском, Петроградском, Приморском районах. Но и в этих районах рабочие отряды могут быть созданы из людей, забронированных за остающимися в городе предприятиями, ограниченно годных к службе в Красной Армии, и некоторого числа женщин.

На вооружение этих отрядов может быть обращено имеющееся в городе оружие и боеприпасы и производимое вновь сверх плана, в порядке субботников. Отряды некоторых районов уже в настоящее время имеют мощное вооружение. Например, на вооружении отрядов Кировского района имеется: 1100 винтовок, 1 пулемет «Максим», 71 ручной пулемет, 51 автомат, 5000 гранат и 10 000 бутылок с зажигательной жидкостью, 552 охотничьих ружья и 183 мелкокалиберные винтовки.

Всего же в городе для вооружения рабочих отрядов имеется: учебнобоевых винтовок (различных систем) – 1953, учебно-боевых пулеметов «Максим» – 6, пулеметов ДТ – 9, учебно-боевых ручных пулеметов – 85, автоматов – 57, гранат (различных) – 33 800 шт., бутылок с зажигательной жидкостью 119 000 шт., охотничьих ружей – 9325 шт. и мелкокалиберных винтовок – 8000 шт. Все огнестрельное оружие обеспечено соответствующими по калибрам боеприпасами. Помимо этого, на вооружение рабочих отрядов может быть обращено оружие, находящееся на военно-учебных пунктах всевобуча.

Вся работа по формированию и вооружению рабочих отрядов, и особенно по их боевой подготовке, сейчас в связи с принятием специального решения бюро Ленинградского горкома ВКП(б), вносящего полную ясность в это дело, получит более широкий размах.

Зав. военным отделом Ленинградского горкома ВКП(б)

ПАВЛОВ

Ленинград в осаде. Сб. документов о героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. СПб., 1995. С. 95–96.

Из дневника политорганизатора домохозяйства

1942 г.

3-4 июля.

Помогала управхозам составить списки на эвакуирующихся. Тут проверка паспортов должна быть, обмер огородов надо делать, в общем, дел хватает.

4 июля собрали народ, подлежащий эвакуации. Разъяснили что к чему. До разъяснения читала «Ленправду» о сдаче Севастополя, о боях на Курском и Белгородском направлениях. Потом прочла статью Панферова «Цена ненависти». Слушали сначала 8, потом 15 человек. Мамаши ехать не желают, а те, кто не подлежит эвакуации, просятся уезжать. Ну, видимо, таких тоже не очень будут задерживать…

6 июля.

Крысанова – мать пяти детей. Муж отправлен куда-то с производства. У двух девочек понос, а отправлять, конечно, надо. Дала совет, как сообщить мужу, и, видимо, придется хлопотать насчет риса и картофельной муки, чтобы подлечить девчат. Но откуда начать, не знаю.

Обмерили огороды. 235 кв. м, по культурам разбили. Это только у домов.

У Мороз была большая задолженность по квартплате. Ей дали только хлебную карточку. Пришла просить ходатайство о получении карточки с обещанием срочно погасить задолженность. За пять месяцев уже погасила. Достала ей карточку.

7 июля.

…Васильева жила в совершенно темной комнате. Грязнуля ужасная. Договорилась с Бойковой, дали комнату с окном, еще не перебралась, но хоть очень довольна, и то хоть что-то. Придется за чистотой понаблюдать…

8 июля.

Ездила в больницу к Шеленовской. В справочной состояние здоровья описали как слабое, но ходит она довольно хорошо, тогда как увозили ее из дома совсем ползком. Ребенок на даче. Договорилась с другими яслями о его временном содержании, чтобы не увезли его одного, а то дом малютки эвакуируется. Взяла доверенность на получение денег от мужа, надо дать ему телеграмму.

Эвакуация идет неудовлетворительно. Не выполняется норма отправки, а потом опять старая история. В городе должны остаться только здоровые, могущие работать и носить оружие.

9 июля.

… Ходила к Крысановой. Хотела расспросить о здоровье детей. Она раскричалась, расплакалась, что уезжать никуда не будет без мужа, что детей надо не лечить, а кормить лучше, тогда они поправятся. В общем, типичные рассуждения «культурных» людей. Дело кончилось тем, что она докричалась до обморока. Уложили ее, и она вроде заснула. Говорят, накануне дворника расспросила, и он сказал ей, что ее будут насильно отправлять. Беда с этими грамотеями. Что-нибудь да придумают…

11 июля.

Начинается перерегистрация паспортов…

12 июля.

Отправка эвакуированных пока обходилась без участия наших, но сегодня проводили Григорьеву с сыном. Удалова болеет. Достала ей белого хлеба.

Не может ехать Мозжухина – лежит в больнице. Щукина не может ехать одна, но ее дочерей не отпускают. Не могут выехать Нилова и Лазарева.

Приехал муж Шеленовской, дала ему адрес больницы, где лежит его жена. Он поехал туда и узнал, что она накануне умерла…

Блокада. Воспоминания очевидцев / авт. – сост. В. М. Давид. М., 2014. С. 434–435.

Из дневника главного инженера завода «Судомех» В.Ф.Чекризова

10/VII [19]42

Сегодня закончил заказ на доты. Славно поработали эти ¹Л месяца. Вторую партию выпустили на 10 дней раньше назначенного Военным Советом срока. И немудрено, работали ежедневно до 11 час. вечера, часто начиная с 5–6 утра. Когда было нужно, начинали с 3 утра. Работавшие на сборке и сварке красноармейцы так увлекались, что начинали бы еще раньше, если бы можно было по условиям светомаскировки. Хороший народ. Когда заводские рабочие и мастера были переброшены на другой, еще более срочный заказ, мы не растерялись. Красноармейцы стали работать сами. Мне пришлось быть одновременно строителем, мастером, бригадиром и сборщиком. В течение 3-х недель работали по моим указаниям, вместе ставили броневые плиты, собирали, прихватывали, изготовляли необходимые детали, размечали и т. д. Люди, которые понятия не имели о работе сборщика, которыми были все (Конин, Корниенко, Загоскин, Тихонов), кроме Воронова, слушали указания, учились и работали. И через 2–3 недели работали самостоятельно. Мне не требовалось показывать, как и когда делать. Нужно было только обеспечить материалом. Резчик Гайненко, который не работал раньше газорезчиком и резка которого в первые дни вызывала усмешку у наших цеховых специалистов, во вторую половину работы выполнял вырезку щелей (самой трудной части резки) 50 мм брони безукоризненно и лучше самого хорошего нашего резчика. Электросварщик Москалец, которого в начале работы я не позволил ставить на ответственные работы, упорно добивался улучшения качества своего шва, и последние 2 недели пришлось согласиться и допускать его к сварке этих швов. И не только допускать, а поручать, потому что по своей старательности и проявляемой энергии в работе он был один из первых. А Беляков, опытный сварщик, о котором в начале нашего знакомства я сказал: «Медленно работает», как он доказал, что он [не] только быстро работает, но и не считается совершенно со временем. Это он был инициатором начала работы с 3–4 часов утра. Приходя на площадку в 6 час., в такие дни я удивлялся тому, как много успевали они сделать за этот промежуток времени. Когда сборщики не выходили с ним так рано, он сам выполнял и подготавливал себе сборочные работы и оставлял до 6 утра только те, которые не мог выполнить один. С 6 до 8 мы вместе с ним выполняли их. Люди делали 20-минутный перерыв на завтрак и опять работали до обеда. Одночасовой обеденный перерыв сокращали до >2 часа. Также сокращали перерыв на ужин. Работа буквально кипела.

Конец ознакомительного фрагмента.