Глава 8
Осеннее утро – тихое. Это весной ещё в преддверье рассвета принимаются щебетать птицы, и звуки все звонкие, твёрдые, хрустальные – только кажется, что зима ушла: внутри лёд – под оттаявшими газонами, в стенах, на чердаках и в подвалах. Осенью тихо, земля, тёплая и мягкая, утешает звоны, баюкает голоса. Слышно только, как ткут свои паутинки паучки.
«Собачий холод», – подумал Денис, притворяя дверь своей скромной, но надёжной обители, что в последние три года укрывала от бурь и перипетий судьбы. Паутина над дверью блистала росой, но поодаль, в тени, как и прошлым утром лежал иней. Было около девяти, он уже позавтракал яичницей с солёными огурцами и докторской колбасой: настал час приниматься за дела. Денис поёжился, натянул на голову капюшон толстовки, потёр ладони и отправился осматривать вверенную ему территорию – всё ли в порядке.
Лёгкие пощёлкивания раздавались в утренней тишине: остывшие металлические отливы, водосточные трубы отогревались в лучах утреннего солнца. Отогревались и заиндевевшие крыши – Цыбульский с интересом смотрел, как они «дымят» – иней таял, превращаясь в пар. «Пора сливать водопровод», – решил Денис, тронув пальцем круглую ледяную лепёшку в бочке с водой. Лепёшка закачалась, засверкали застывшие во льду пузырьки воздуха.
Он заглянул в теплицу: плети огурцов пожелтели, на них ещё можно было отыскать дюжину маленьких невзрачных огурчиков – тепла хватало, но обманываться огурцам не давал короткий осенний день. Денис задумал убедить Жарова сделать зимнюю теплицу, но задумку свою отложил до следующего года. В этом году Жаров уже поддался на уговоры и купил Денису мотоблок, который так и простоял всё лето в сарае – инструкция к мотоблоку вызвала у Дениса смущение и чувство безысходности, он взял в руки лопату и с большим облегчением и энтузиазмом вскопал задуманный под картофель участок на земельных просторах Жарова.
Перед лабораторией, которую Денис в шутку называл «пыточной», замёрзли лужицы – накануне Денис вытрясал воду из шлангов, сворачивал их в плотные баранки и убирал на зиму в сарай. Цыбульский потоптал лужицу новым ботинком – прозрачная корочка льда помутнела, как треснувшее стекло. Он вздохнул, поднял голову и замер: окно лаборатории было разбито – помутневшие осколки стёкла еле держались по краям, обрамляли зияющее неровное отверстие…
Константин осторожно повернул ключ в замке, толкнул дверь. «Ну, как там?» – нетерпеливо шепнул Денис за спиной у Жарова. Жаров молча перешагнул порог, окинул взглядом стол, стены, стеллажи.
– Вроде бы, в порядке, – неуверенно произнёс он. «Как же удачно, что я унёс тетради с собой, – радовался Жаров. Он решил просмотреть свои записи перед сном, тетради лежали у него в спальне, на столике. – Пусть даже это простые хулиганы, кто знает, что бы сталось с тетрадями».
– Вечером точно было в порядке. И ночью я ничего не слышал, – оправдывался Денис.
Жаров ничего не сказал, сдержался. Раздражение и тревога стремились вырваться наружу, и всё же Жаров отдавал себе отчёт в том, что Денис ему не телохранитель и не сотрудник частного охранного предприятия, и слава Богу, что человек он надёжный и есть кому присмотреть за хозяйством.
– Полицию будем вызывать? – осведомился Денис стоя в дверях. Он не решался вслед за Жаровым войти лабораторию – лаборатория была единственным местом, куда вход был строго запрещён и ему, и приходящей уборщице.
– Надо подумать. – Жаров ещё раз прошёлся вдоль стеллажей, потрогал печь, осмотрел привычные предметы на столе, окинул взглядом колбы, горелки, ящички с порошками, приборы и инструменты, побарабанил пальцами по подоконнику, нахмурился и набрал номер экстренного вызова.
– В отделении сказали, участкового пришлют, – сообщил Жаров Денису. – Ущерба практически никакого, кроме стекла – выходит, что хулиганство. Наверное, не стоило вызывать. С другой стороны, кто знает.
– Я тогда у себя буду, – заторопился, забеспокоился Денис. – Вы уж сами с участковым пообщайтесь.
– Ты тогда сходи в мастерскую, присмотри за ребятами, – кивнул Жаров. – Я вечером отвожу важный заказ.
– И вы электрика обещали, – напомнил Денис, отплатив поручением за поручение. – Неплохо было бы, конечно, какое-нибудь оружие завести. Ружьё, к примеру.
– Да, я вызову, – подтвердил Жаров. – Там за углом земля разрыта – то ли крот, то ли мыши. Посмотри потом, заделай. – Жаров ещё раз взглянул на окно и направился обратно в дом, оставив за собой последнее слово в даче указаний.
Разговор с главным редактором и продюсером занял не более часа. Валентин намеревался изложить идею нового проекта, но, почувствовал, что редактора слишком устраивает старый, и передумал. Около полудня Нестеров уже сидел в автомобиле, поджидая Арсения, и тешил себя надеждой, что на обратном пути в Овсяново удастся обойтись без пробок, несмотря на пятницу. Брата он завидел издалека: Арсений то и дело останавливался, вглядываясь в припаркованные машины, прохожие сердились и спешили обойти его стороной. Валентин выбрался наружу и замахал рукой.
Надежды оправдались – дорога была достаточно свободной, чтобы добраться до Овсянова к обеду. Поначалу кузены обменивались короткими светскими речами, поглядывая друг на друга украдкой, в середине пути беседовали с интересом и непринуждённо, а дальше Арсений молча смотрел в окно: наконец-то оборвалась череда строек – развязок, мостов, дорог – пошли леса, поля, придорожные посадки – пёстрые вязы, клёны. Замелькали дома и дачи вдоль трассы, в отдалении проплывали деревни и церкви. Из увиденного он распознал только шлюзы на канале, Дмитровский кремль и прозрачный сосновый лес, впрочем, был рад и такой малости – во Францию вместе с родителями он уехал сразу после школы, и с тех пор в России ни разу не бывал. С Валентином они всё же общались время от времени – воочию во Франции или Италии и заочно в переписке, отдавая ей предпочтение перед телефонными разговорами.
В Овсянове всё стало проще, всё стало на свои места – Арсений тотчас узнал ворота, большое крыльцо с деревянной балюстрадой и с двумя лестницами, садовую беседку: пришли воспоминания: летняя поездка в гости к Вале и его дедушке, беготня по дому, игры в саду. Случилось это лишь однажды – обыкновенно братья виделись в Москве, но Арсений запомнил, ведь это был счастливый день.
Он с удовольствием бродил по комнатам, разглядывал стены, книги – старые и новые, изящные лампы, картину Агнии, трогал тёплые деревянные панели, выглядывал из окон – смотрел на сад, на поле, на кромку леса и крыши деревенских домов, которые понемногу стали проглядывать сквозь редеющую листву посаженных в саду деревьев.
– Хорошо тут у тебя, – сказал Арсений, когда Валентин, возившийся всё это время на кухне, позвал его обедать. – Грибами пахнет. Соснами. Я очень рад, что приехал. Хотя это немного непривычно – быть твоим гостем, обыкновенно всё наоборот. – Он улыбнулся, окинул гостиную рассеянным взглядом, развернул салфетку. – Твое письмо меня озадачило: тайны, опасности, судьба. Скажи, счастлив ли ты? Знаешь, мне тоже не терпится многое тебе рассказать.
– Не торопись, – отозвался Валентин. – Тут не только грибы с картошкой, но и рыба – я наловил вчера вечером немного, к твоему приезду. А рыба требует осторожности.
Вечером холодало стремительно – ещё недавно пригревало солнце, и можно было обойтись байковой клетчатой рубашкой поверх водолазки, особенно если не стоять с этюдником, а копать грядки. Но вместе с чудесными рыжими отблесками на стене дома, на листве поздних яблонь, вместе с тенью от забора, которая весной вовсе не дотягивалась до огорода, а осенью накрывала собой половину грядок, вместе с рассеянным осенним светом внезапно подступал ночной мглистый холод, сырой и неуютный. Носком резинового сапога Агния стряхнула с лопаты приставшие комья земли, убрала инструмент в садовый домик, переобулась в осенние калоши и пошла в дом.
В доме было тепло. Агния привыкла сбрасывать рабочую одежду тут же в прихожей, но теперь в доме присутствовал незваный гость, и переодеваться приходилось в спальне. Лаврушина не было слышно, художница решила, что он либо дремлет, либо читает книжку, и понадеялась, что ей удастся выпить чаю в одиночестве. Но не тут-то было: позвонил Жаров.
– Я тут от заказчика еду, – произнёс он с некоторой озадаченностью в голосе, – обнаружил кое-что любопытное. Сейчас заскочу к тебе на минуту.
– Хорошо, – сказала Воронова. Я как раз собираюсь поставить чайник.
Лаврушин осторожно постучал в дверь: «Простите, это не Валентин вам звонил? Он обещал привезти мне кое-какие вещи».
– Нет, – ответила Воронова из-за двери. – Но ко мне сейчас заедет мой друг, нам нужно будет обсудить кое-какие дела. А после мы с вами поужинаем.
Жаров отказался от конфет, пил чай без сахара и рассказывал всякую ерунду. На кухне горел свет – солнце ушло за горизонт, небо за окном стало лиловым, обещая морозную ночь.
– У меня стекло разбили, я полицию вызывал, – вымолвил он неожиданно. – Возможно, это были хулиганы. Но я не уверен. Мой журнал у тебя, верно?
Агния кивнула. – И что полиция?
– Да приехал участковый, забавный человек. Твой однофамилец, между прочим: Воронин. Всё осмотрел, записал, протокол составил. Но это так, преступления тут нет. Просто очень неприятно.
– Понимаю, – отозвалась Воронова. – Но какой же он однофамилец, у него другая фамилия. Ты бы ещё Орлова назвал моим однофамильцем.
– А кто это? – удивился Константин. Агния лишь махнула рукой, напоминать не стала. Жаров и сам не ждал ответа, а поинтересовался, нет ли у Агнии знакомого священника – вроде был какой-то – чтобы освятить дом. Ведь стоит, наверное?
– Я поговорю с отцом Василием, – предложила Воронова. – Думаю, он согласится.
Но что-то совсем другое, недосказанное, висело в воздухе.
– И вот ещё что – главное, что я хотел рассказать. – Жаров чуть помедлил, обдумывая случившееся. – Я только что отвозил заказ вместе с моими работниками – хотел побольше пообщаться с заказчицей. Это судья – та что была тогда на концерте – заказала мне зеркало. И, представь себе, у неё в доме – картина с профессорской дачей. Я не очень-то разбираюсь в картинах, но эту помню – такая висела у Ледневской.
Узнав о госте, Лаврушин решил скрываться на веранде. Позади веранды садилось солнце, долгие лучи заскользили по траве, позолотили берёзы, сосны вспыхнули, зажглись рыжим светом, и Лаврушин услышал музыку. Он сел на пол и закрыл глаза – лишь бы не упустить. Как только вспыхнул свет и вошла Агния, Лаврушин, не обронив ни слова, вскочил и исчез, скрылся у себя комнате.