Ледовые пираты. Часть I. Лед из огня (Дирк Гузманн, 2017)

Январь 828 г. от Р. Х.

Глава 1

Ruves Altus[3], Palatium[4] дожа

В воздухе над лагуной повисло морозное дыхание января. Но руки дожа дрожали не только от холода, когда он вцепился ими в тяжелую шерстяную штору на окне, сквозь щелочку выглядывая наружу – на двор, на море лиц. С улицы тянуло несвежим воздухом.

– Что же будет, если они меня не примут? – Словно ища поддержки, он оглянулся в зал и вытер свой блестящий вспотевший лоб.

– Ничего не будет, Джустиниано, – сказал широкоплечий человек с бородкой, похожей на полоску, нанесенную птичьим пером. Выражение крайней озабоченности искажало черты его лица. – Выйдите, наконец, к ним! – повысил он голос. – Покажите себя народу, чтобы он мог подтвердить свой выбор! То же самое делали все ваши предшественники.

Остальные шесть трибунов, находившиеся в большом зале, окружили обоих знатных особ и кивали в подтверждение этих слов.

Однако высокий дож не двигался с места. Дрожание его рук передавалось складкам шторы, тяжелая кожаная окантовка тряслась над мозаичным полом. Ропот толпы, доносившийся с улицы, становился все громче.

– Вы лжете, Бонус, – сказал дож и судорожно сглотнул. – Все мои предшественники, все до одного, мертвы. Их ослепили, казнили или просто убили. Потому что народ их не любил. Разве не так?

Тот, к кому обращался дож, фыркнул:

– Если эта правда облегчит для вас попытку выйти к своим подданным, пока еще не поздно, то пусть она восторжествует. И тогда с вами, Джустиниано, все будет по-иному.

Не выдержав дальнейшего пребывания на задворках зала, Мательда протиснулась между собравшихся трибунов к своему отцу, особенно остерегаясь прикоснуться к пахнущему душистой водой Бонусу. Она всеми силами старалась сдержаться, чтобы не заключить отца в объятья и утешить: это немедленно разрушило бы авторитет дожа среди дворян и подавило его уверенность в себе.

– Твои предшественники были слабыми людьми, – умоляющим голосом обратилась Мательда к дожу. – Они думали лишь об одном – как обогатиться. Но ведь ты – Джустиниано Партечипацио! Ты сделаешь Риво Альто центром городов, расположенных вокруг лагуны, и покончишь со спором между франками и византийцами за нашу землю. Ты сможешь удовлетворить их запросы, и мы все станем свободными, и наши корабли будут привозить богатства из дальних стран в нашу лагуну. Выйди из дворца и скажи это своим подданным. И они полюбят тебя. Так же, как люблю тебя я.

Отец выпрямился.

– Из тебя, Мательда, вышел бы намного лучший дож, чем я. Намного лучший, – вздохнул Джустиниано. – Хорошо, я попытаюсь.

Одним движением он отодвинул штору и вышел на узкий балкон.

Толпа стихла. Взгляды сотен пар глаз устремились на дожа, рассматривая остроконечный соrno[5] на его голове, закутанную в желтый шелк худощавую фигуру и синюю ленту с цветочным орнаментом, перекинутую через левое плечо.

А в эти глаза сверху вниз всматривался дож, не будучи уверенным наверняка, что верноподданные не станут его палачами.

– Руки! – прошептала Мательда из-за шторы.

Джустиниано поднял руки с открытыми ладонями – исконный жест полной покорности.

– Обратись к ним, – продолжала подсказывать Мательда. – Вспомни, что я только что тебе говорила.

Она хотела повторить эти слова, но не успела: кто-то схватил ее за рукав и оттащил прочь от балкона. Это был Бонус из Маламокко, он возымел наглость прикоснуться к ней! Мательда вскрикнула и пнула его ногой. Он отпустил ее.

– Тихо, девчонка! – напустился на нее Бонус. На его черной накидке блестели серебристые узоры вышивки – цвета семьи Маламокко. – Как ты думаешь, что будет с твоим отцом, если чернь узнает, что государственные дела нашептывает дожу на ухо его собственная дочь?

– Если бы вы знали, что я думаю, трибун, вы лишились бы сна! – Мательда тщетно пыталась обойти Бонуса.

И тут ее отец начал свое обращение к толпе:

– Люди Риво Альто! – воскликнул он, и его голос задрожал. Мательда закрыла глаза, повторяя про себя слова, которые должны были последовать за этим: «Этот город станет центром островов лагуны. Византийцам, франкам и лангобардам недолго осталось повелевать вами…» Но на балконе было тихо. Что делал там ее отец?

Да, он всегда был робким человеком, но ведь он давно знал, что его ожидает этот момент – когда будет необходимо показаться перед народом. Много раз уже это традиционное для Венеции противостояние превращалось в вопрос жизни и смерти. Существовало правило: если народ хранил молчание, это означало, что он отклоняет своего дожа. Если же он ликовал, то новый глава города считался признанным. Триумф или поражение – это зависело от голосов солеваров, рыбаков, бондарей, каменотесов, золотых дел мастеров, ремесленников, изготовлявших колеса и телеги…

Когда с балкона, наконец, раздался голос Джустиниано, от его слов Мательда буквально оледенела.

– Что я могу сделать для вас, мои верноподданные? – спросил дож у людей, собравшихся во дворе. – Что бы это ни было, я позабочусь о том, чтобы вы это получили. Потому что я ваш новый дож, и вы должны любить меня.

В зале стихли все разговоры. Бонус из Маламокко смотрел на Мательду широко открытыми глазами. Двое из трибунов ринулись было к балконной двери, но тут же остановились, осознав, что для какого-либо вмешательства уже слишком поздно. Внизу, во дворе, сначала поднялся ропот, но затем предложение Джустиниано развязало толпе языки:

– Освободи нас от налогов! – выкрикнул кто-то.

– Вызволи Томазо из тюрьмы! – потребовал другой.

Еще кто-то попросил себе должность мастера-солевара. Множество людей настаивало: немедленно сюда эфиопских рабынь и голову императора Византии! Особенного успеха в народе удостоилась идея одного шутника, чтобы каналы раз в месяц наполнялись вином. Многие под балконом уже покатывались со смеху.

Джустиниано, оглянувшись в поисках помощи, искал взглядом свою дочь.

Отец всегда напоминал ей птицу, гордую хищную птицу, владыку воздушных просторов. А сейчас он так съежился, что превратился в ее глазах в воробышка с парализованными крыльями.

– Пропустите меня вперед! – Мательда сжала кулаки. – Пока они не утопили моего отца в лагуне.

Но Бонус уже ни на что не реагировал. Словно окаменев, он смотрел в сторону балкона – туда, где зарождалась очередная катастрофа венецианской политики.

Мательда уже не стала прятаться за шторой, она вышла на балкон и встала рядом с отцом. Из толпы раздался свист. Чей-то огрубевший от алкоголя голос высказал мнение, что новый дож, видимо, хочет подарить народу свою дочь.

– Что ты здесь делаешь? – не поворачиваясь к ней и стараясь не шевелить губами, спросил Джустиниано. – Неужели тебя покинул дух всех святых?

И тут лицо Мательды просветлело – святых! С элегантностью девушки, которая могла родиться только в лагуне, она помахала рукой толпе и послала ей воздушный поцелуй. Затем, подавшись так далеко вперед, как только могла, опираясь грудью на перила, стала всячески приветствовать жителей своего родного города, что-то обещать, выкрикивать, выкрикивать…

– Перевезти сюда святого? Да вы с ума сошли! – Голос Бонуса достиг такой высокой ноты, что он кричал, как птица. – Уж легче доставить нубийских рабынь и заполнить каналы вином! – Его лицо побагровело, на лбу запульсировала жилка.

Подгоняемое страхом катастрофы собрание поспешно перешло в зал Большого совета, где стены были украшены флагами городов лагуны, а раскладные стулья из орехового дерева и конской кожи, казалось, только и ждали, чтобы угодить седалищам благородных дворян.

Однако волнение снова и снова подрывало трибунов с мест, заставляя нервно метаться по залу. Один лишь дож, словно окаменев, оставался на своем месте. Он сидел, подперев голову рукой.

Мательда стояла позади отца, положив руки на его плечи.

– Вы ошибаетесь, Бонус, – спокойным голосом произнесла она. – Я обещала венетам не какого-то там святого, а совершенно особенного.

– Святой Марк, – простонал трибун Фалери, глава одной из трех самых могущественных семей городов лагуны. – Почему, ради всех святых, это должен быть именно святой Марк?

– Потому что он спасет жизнь моему отцу, – так же спокойно объяснила Мательда.

Дож коснулся руки дочери, и она замолчала.

– Как я уже всем вам говорил, – тяжело поднялся на ноги Джустиниано, – я не готов к тому, чтобы исполнять обязанности дожа. Для этого нужны такие государственные мужи, какими были римляне. А я – всего лишь венет. Лучше всего будет, если я отправлюсь в изгнание. По крайней мере, останусь в живых. Еще на какое-то время.

Некоторые из трибунов слушали его, потупив глаза. Бонус смотрел в окно.

Затянувшуюся паузу прервал Фалери:

– Это невозможно. Каждый из присутствующих здесь знает это.

– Ваш отец был дожем, теперь вы должны быть дожем, – поддержал Фалери Марчелло из династии Оро. – Только в том случае, если им будете вы, второй по очереди дож в роду, титул дожа наконец-то сможет стать наследственным.

– А следующим дожем потом станет один из ваших сыновей, – отмахнулся Джустиниано. – Тот, кто женится на моей дочери, а значит, и на титуле. И тем самым передаст его по наследству своей семье. Этому не будет конца…

В зале воцарилось тяжелое молчание. Со двора все еще доносились крики людей.

– Все-таки должен быть иной путь, – стоял на своем Бонус. – Другой святой, мощи которого мы действительно можем доставить сюда…

– Нет, Бонус, – покачал головой Фалери. – Вы ведь слышали, что кричал народ. Люди были в восторге от известия о том, что наши острова станут последним местом упокоения святого Марка. Вы же не хотите теперь выйти к ним и сказать, мол, вы, конечно, получите святого – мы же обещали! – но немножко не такого, а другого? Мы вот сначала прикинем и разузнаем, на какого мученика сейчас скидка в цене.

– Это будет либо святой Марк, либо никто! – подключился теперь еще и Северо – старший в семье Градениго. Он вытащил из-за пояса украшенный драгоценными камнями кинжал и положил его на пол в центре зала – металл зазвенел. – Кто придерживается другого мнения, пусть подарит Джустиниано быструю смерть. Других вариантов у нас не остается.

Бонус толкнул дверь с такой силой, что затрещали створки, ударившись о стену. В комнате за столом сидел его брат-близнец, держа в руке черное перо. Пахло влажными чернилами. Бонус постоянно восхищался тем, насколько Рустико был похож на него. Осознание того, что ты фактически занимаешь два места в мире, несколько успокаивало его.

– Ну что, как все прошло? – спросил Рустико. – Судя по тебе, не так хорошо, как мы надеялись, да? – Он просушил перо от чернил песком, бросил его в отверстие посреди стола и облокотился на спинку кресла.

Бонус широкими шагами прошел по помещению мимо настенных ковров, украшенных разноцветными химерами с остроконечными языками. Обычно он восхищался роскошью, которой имел обыкновение окружать себя его брат. Сегодня же не бросил на ковры ни единого взгляда.

– Партечипацио признали дожем. Толпа ликовала, – устало объявил он.

– Что ж… – Рустико надул губы. – Но это не объясняет твоего возмущения.

Бонус потряс головой, как будто выбрасывая из сознания все происшедшее, а оно еще стояло у него перед глазами.

– Чуть было не сорвалось, – выдохнул он. – Этот дож – самый неподходящий для такой задачи человек, которого только можно было найти. Но он нам пригодится еще не раз. – Опершись обеими руками о стол, Бонус наклонился к брату. – Представь, его спасла собственная дочь.

Губы Рустико растянулись в кривой ухмылке:

– Та самая, на которой ты подумываешь жениться? Чем же она тебя так взбудоражила – неужели вызвала дьявола?

– Дьявола? О, если бы дьявола! Она пообещала народу мощи святого Марка! – Он ударил по поверхности стола ладонью. Чернильница Рустико опрокинулась, по рукописи растеклась черная лужа.

Наморщив лоб, Рустико безучастно наблюдал, как погибает его работа.

– Святой Марк, говоришь? Это разумно. У нее светлая голова. Но радости тебе она не принесет, хороший мой.

Бонус всем своим весом рухнул на деревянную скамью. Мебель со скрипом запротестовала, на что венет ответил трехэтажным ругательством, в котором особо выделялись лучшие места папы римского.

– Я не понимаю твоего волнения, – сказал Рустико и начал платком промокать маленькое чернильное море. – Партечипацио является дожем. Но мы же сами этого хотели. Теперь ты заставишь красавицу Мательду выйти за тебя замуж. Или… – Он оторвал глаза от своего занятия. – Или она уже ответила тебе отказом?

Бонус заставил себя проглотить ответ. Какое дело брату до того, насколько успешными были его ухаживания за Мательдой?! Пусть бы сам попробовал волочиться за ней.

– Ты, – наконец обвел он взглядом ковры, – ты ничего не понимаешь, брат мой. Вообще ничего.

Такое, чтобы он называл Рустико братом, случалось крайне редко. Сейчас не время для шуток – так следовало понимать этот жест.

Рустико поднялся, протиснулся между столом и стулом и сел рядом с Бонусом на скамейку. Доска прогнулась почти до пола и затрещала.

– Тогда объясни мне все, брат, – тихо, почти шепотом попросил Рустико.

– Как мы достанем эти мощи? – Бонус тяжело вздохнул и покачал головой. – Святой Марк! Как будто до нас было мало попыток заполучить его! Это невозможно, – резюмировал он, словно это математическая аксиома.

– Пожалуйста! – настаивал Рустико. – Давай по очереди.

– Для начала, – Бонус левой рукой отогнул один палец на правой руке, – реликвии святого Марка находятся в Александрии, в Египте. Эта страна уже не является частью Византии. Как ты знаешь, она захвачена сарацинами.

Рустико кивнул.

– Во-вторых, – еще один палец выпрямился на правом кулаке Бонуса, – то, что осталось от христианской общины в Александрии, принадлежит православной церкви. Копты вряд ли ни с того ни с сего подарят нам своего самого важного святого.

– Я на это и не рассчитывал. Его придется похитить.

– О, нет ничего проще! – Бонус отгибал палец за пальцем. – Незаметно зайти под парусами в порт Александрии. Прогуляться в церковь и, прихватив с собой труп, вернуться назад на корабль. Затем оторваться от преследователей, удрав на толстобрюхом корабле-дромоне[6]. Смотри, у меня пальцев не хватает!

– И, видимо, головы тоже.

– Что-что? – Бонус подумал, что ослышался, но, зная брата, уже понимал, что тот скажет в следующий момент.

– А то, что ты сам решишь эту задачу, хороший мой. – Рустико покровительственно положил руку на затылок брата.

– Я? Но я ведь только трибун, а такое дело – задача для… для…

– Для человека, который станет дожем, – продолжил за него брат. – Подумай! Джустиниано должен доставить народу святого Марка. Иначе народ его свергнет – в своей оригинальной, но ставшей уже традицией манере.

Бонус скривил улыбку.

– Каждый из трибунов, – разъяснял Рустико, – хотел бы жениться на Мательде, не так ли? Либо женить на ней своего сына. Но чье предложение она вынуждена будет принять? Предложение того, кто спасет ее отца, форму правления дожей и, таким образом, весь наш жизненный уклад. – Он сделал значительную паузу и хлопнул брата по плечу. – Тебя!

– Тьфу ты! – Бонусу пришлось взять себя в руки, чтобы не плюнуть на ковер. – Да ты просто не имел возможности познакомиться с ней поближе, с этой змеей. Признаю, – кивнул он, – Мательда красавица. Но что мне с того, если арабы отрежут мне яйца и посадят на кол?

Рука Рустико с силой сжала плечо брата.

– Я никогда, слышишь, никогда не потребовал бы, чтобы ты сам отправился в пещеру арабского льва. Найди кого-нибудь, кто выполнит эту задачу за тебя, – понизил он голос. – Когда реликвия попадет сюда, все, слышишь, все будут любить тебя. Или вынуждены будут любить тебя.

Хлопья снега, словно пух, опускались в сумерках на землю. На замерзшей воде большого канала уже лежал снег, испещренный следами сапог. Посредине мастера́-солевары проделали фарватер, по которому последние рыбаки этого дня, неторопливо отталкиваясь шестами, направляли свои лодки домой.

«Все в этом городе такое медленное, – подумал Бонус, – даже корабли». Завернувшись в шубу из соболей, он стоял под арочными воротами портового склада, стараясь не попадать под освещение небольшого фонаря на улице. Никто не должен был видеть, как он плетет свою паутину.

– Извините, синьор. – Начальник порта Пьетро изучал расписанный мелом кусок дерева, на котором надсечек было больше, чем морщин на его лице. Это был список кораблей Риво Альто. – Самыми быстрыми кораблями, которые я внес в список за последние несколько месяцев, были те, чья команда очень торопилась выйти на берег.

Его изможденная фигура согнулась, словно в ожидании удара.

«Шутник! – пробормотал себе под нос Бонус. – Может, мне немного согреться, отделав этого простака кулаками…»

– Тогда придумай что-нибудь. – Он откашлялся. – Я важный человек в этом городе. «И следующий дож», – добавил он про себя. – Если ты сделаешь для меня одно дельце, то можешь стать управделами моей флотилии.

Глаза начальника порта расширились.

– А я ведь знаю вас! Вы Бонус из Маламокко.

Трибун невольно отшатнулся назад, в тень. Коль уж начальник порта узнал его, значит, он может рассказать об этой встрече и другим людям. А слухи, и это знал каждый ребенок в лагуне, растекались в Риво Альто быстрее воды в каналах.

– Я с удовольствием хотел бы помочь вам, синьор, – с жаром заговорил начальник порта, – но чем?

– Тем… – Бонус вздохнул и выдержал паузу. – Тем, что ты, к примеру, разыщешь быстрый корабль в сухом и теплом доке, пробудишь команду от зимней спячки и надаешь им пинков под их теплые задницы.

Начальник порта удивленно уставился на него. В его взгляде не было ничего, кроме пустоты. Этот парень, казалось, вмиг замерз – весь, вместе с разумом. Бонус вытащил две монеты из своего кошелька и бросил их на землю. И, прежде чем они прекратили свой металлический звон, наступил на них ногой. Собеседник впился взглядом в сапоги Бонуса и хриплым голосом произнес:

– Может быть, в Равенне…

Теперь наступила очередь Бонуса удивленно таращиться на собеседника. Ему и в голову не могла прийти мысль искать помощи в ненавистном ему городе на юге страны.

– Равенна, говоришь? А что там может быть такого, чего нет у нас?

– Я кое-что слышал о чужом корабле. Он возит туда лед.

– Лед, – словно эхо, повторил Бонус. – Но ведь везде полно льда. Ты знаешь, что это означает, – носить сов в Афины[7]?

– А, так вам быстрый корабль нужен для этого? – наивно поинтересовался начальник порта и потер свои покрасневшие от мороза уши.

Бонус поморщился.

– Так что же такого в Равенне? – повторил он свой вопрос.

– Там есть благородные господа, так они без ума от каждой новой сладости из Аравии.

Бонус слышал об этом.

– Ты имеешь в виду саххарум? Поговаривают, что они делают сладкие блюда из него, а? Из дерьма сарацинов. Тьфу, черт!

– Вы правы, трибун Бонус. Но люди говорят еще, что для этой сладенькой вещицы нужно иметь лед в большом количестве. Лед, который можно есть, а не эту замерзшую мочу. – Он указал рукой на каналы.

– И зачем для этой цели быстрый корабль? – размышлял вслух Бонус, пока начальник порта пытался оторвать взгляд от ноги трибуна, под которой таилось такое богатство. – Лед вроде бы доставляют из Сицилии, с Этны…

И тут Бонуса осенило: корабль, который доставляет лед до Равенны так быстро, что тот не успевает растаять, – да он летать должен!

– Ты знаешь, когда этот корабль снова будет в Равенне? – уже заинтересованно посмотрел он на чиновника, предоставившего такие нужные сведения.

Над головой начальника порта ветер со скрежетом раскачивал фонарь.

– Нет, синьор. Никто этого не знает. Он появляется внезапно, как туман. И так же быстро снова исчезает. У него голова дракона, а вместо паруса – крылья, а еще…

Бонус не стал слушать дальше эти сказки. Он быстро убрал ногу с монет, тем самым заставив начальника порта замолчать.

– Да будет так! – пробормотал Бонус, и, когда этот слабый перед блеском чеканного металла, наивный и нелепый человечек потянулся вниз за своей оплатой, вытащил из-за пояса кинжал, прицелился и вонзил ему клинок в затылок.

В темной воде канала плавал труп. За ним плыла какая-то доска. А от стен домов ночного города отбивали свое стаккато быстро удаляющиеся шаги.

Глава 2

Сицилия, вершина Этны

Этот кусок скалы двигался сам по себе. Он медленно полз по снегу. Так медленно, что его движение было бы невозможно заметить человеческим глазом, если бы он не оставлял за собой явно видимый след, продавливая его в снегу своей массой.

Альрик поднял руку, и шедшие за ним остановились.

– Почему ты встал? – спросил идущий рядом с отцом Ингвар и убрал с носа маленькую сосульку.

Альрик молча рассматривал склоны вулкана. Вершина Этны была окутана снегом. Из щелей среди камней выбивался пар – черный пар, с тревогой уточнил про себя Альрик.

– Если мы сейчас же не продолжим путь, то нам придется вкалывать до самой ночи, целовать мне тролля! – вспылил Ингвар.

– Только смотри, на этот раз начни с правильного конца, – усмехнулся Бьор.

Старший из сыновей Альрика стащил с головы капюшон. Ветер играл его длинными светлыми волосами, набрасывая их ему на глаза. Одной рукой крепкий норманн тащил за собой двое саней с прочными деревянными ящиками, такими большими, что даже сам мог бы улечься в них. Пока что ящики были пусты.

Альрик внимательно осмотрел ущелья и стены скал. Он знал все эти признаки, не в первый раз он отнимал у вулкана лед.

– Вон тот камень – он словно катится вверх. – Он указал на необычное явление.

– Может быть, это какое-нибудь животное? – вставил Бьор.

Ингвар фыркнул:

– Я убью его топором, и тогда мы точно узнаем, кто это.

– Нет. Это гора. Просто она трясется, – продолжил Альрик. – Мы можем это уловить глазами, только не можем почувствовать. Пока что. – Он стащил рукавицу с трехпалого правого запястья, опустился на колени в снег и с усилием прижал к нему ладонь. Быстро, пока ладонь от холода не утратила чувствительность, он постарался прислушаться к ощущениям. Легкая дрожь. И звук, похожий на рычание собаки.

– Вулкан просыпается. У нас осталось мало времени. – Он встал и отряхнул снег с руки.

Немного погодя все трое добрались до небольшого кратера на склоне горы. Сквозь мелкий щебень просачивался и поднимался пар. Охлаждаясь на воздухе сицилийской зимы, он снова опускался на камни. Так на горе́ нарастал слой льда.

– Вот здесь он хорош, – заметил Бьор и, не теряя времени, опрокинул одни сани. Несколько ломов со звоном скатились в снег. Ингвар раздал инструменты.

– Эх, – выдохнул Бьор, – надо было взять с собой нубийца и сарацина. – Облака пара вылетали у него изо рта.

– Чтобы их убило раскаленными камнями и они сгорели? – отозвался Ингвар.

– Тогда наконец на корабле наступил бы покой.

– И с кем бы ты по вечерам молча стоял на палубе, как ты это любишь? Смотреть в пустоту и громко портить воздух. – Альрик уперся острием лома в лед, проверил направление и удовлетворенно кивнул. Свободной рукой он отстегнул молоток от своего пояса и ударил по лому. Лед застонал.

Когда солнце нарисовало длинные тени на снегу, Альрик уже весь взмок от пота, а сыновья не проявляли никаких признаков усталости. В ящиках на санках лежали две огромные глыбы льда.

Бьор похлопал по ним и улыбнулся:

– Сразу два! Да за эти деньги мы, пожалуй, сможем купить пару новых весел для нашего «Висундура». А для наших собственных весел – пару девок, – добавил он мечтательно.

– Пока еще лед не в Равенне. – Альрик очистил ломы, закрепил их на санках и наконец стащил с запястий рукавицы. Руки распухли от сильного холода и болели. Увеличившись, как казалось, вдвое, они отливали пугающе-пунцовым цветом. С одного из пальцев сошел ноготь. Альрик выдернул его зубами и выплюнул в снег. – И с горы мы пока еще не спустились. – Он поискал взглядом блуждающий кусок скалы. – Смотрите!

Камень все еще «катился вверх». Однако сейчас его движение уже можно было разглядеть вполне отчетливо. Даже с такого расстояния.

В следующее мгновение Альрик уже лежал лицом вниз. Поднявшись на локте, он выплюнул снег и вытащил свои длинные седые волосы изо рта. Из внезапно обрушившейся на них горы снега появились лица Бьора и Ингвара, с их голов сыпался снег.

Первым на ноги поднялся Ингвар.

– Клянусь всеми великанами штормов и града, что это было? – воскликнул он.

Альрик тоже поднялся и стоял в тревожном ожидании следующего сотрясения горы. Однако ничего не случилось.

– Быстро садитесь на сани, мы немедленно исчезаем! – скомандовал он.

– На сани? Что ты придумал? – в один голос спросили ничего не понимающие сыновья.

И тут послышался резкий звук рвущегося полотна, затем раздался грохот где-то под ногами, в самой утробе вулкана, и наконец – взрыв! Что-то со свистом пролетело по воздуху и упало в снег на расстоянии в два человеческих роста от Альрика и сыновей.

– Собираетесь прогуляться пешком под камнепадом из вулкана? – Альрику пришлось кричать, потому что шум не прекращался.

Снова послышался какой-то свист.

– Но ледяные блоки! Мы их потеряем. – Бьор втянул голову в плечи.

– Лед слишком тяжелый, – запротестовал Ингвар. – Мы не сможем управлять санями.

Камень величиной с кулак упал рядом с ним, и взметнувшийся снег осыпал его худощавую фигуру. Ингвар отпрыгнул назад.

– Дорога ведет вниз. Нам достаточно этого направления. – Альрик схватил парней за капюшоны и потащил к саням. – Вперед!

Они подчинились не его силе, а его воле.

«Я все еще ваш командир, – сказал Альрик сам себе. – И ваш отец». Это осознание своей ответственности придавало ему сил и уверенности всегда, в самой опасной ситуации.

Пока Бьор вытаскивал тормозные палки, а Ингвар проверял крепление ледяных глыб, Альрик внимательно рассматривал склон у себя под ногами. На вершине Этны не было видно гребней и ущелий. На протяжении столетий вулкан выбрасывал свою лаву и заполнял неровности горячим камнем. Они вполне могут попытаться съехать вниз, до границы деревьев, не перевернувшись и не получив по голове камнем. А с неба все чаще и чаще падали уже даже не камни, а целые куски скалы.

Вдруг их накрыло пронесшимся мимо черным облаком гари – Альрик едва не задохнулся. Он судорожно закашлялся. А когда дым рассеялся, перед ними открылся свободный вид вниз, до самого моря. Вон там их корабль – маленький, как снежинка, «Висундур», их драккар[8]. Но сейчас там было что-то еще. Альрик прищурил глаза под седыми кустистыми бровями. К берегу, пока еще на глубокой воде, шло несколько кораблей. Он не смог рассмотреть цвета их парусов, но, кажется, это были дромоны.

– Там, внизу, нас ждут гости, – крикнул он и нагнулся, чтобы поднять на сани последние тормозные палки. Град мелких камней посыпался с неба на его плечи. – Давайте не испытывать их терпение!

Когда сани поддались силе тяжести, трое норманнов запрыгнули на полозья.

Бонус прислушивался к отдаленным взрывам. Впереди, словно флаги, развевались черные клубы дыма, поднимавшиеся вверх со склона Этны. Отсюда, с побережья, была видна только часть вулкана, и потока лавы он не заметил, а все-таки лучше бы им поскорее убраться отсюда. Страшные легенды, повествующие об этой горе, дошли и до Риво Альто. Проверять их достоверность в планы Бонуса не входило.

Помимо этой очевидной опасности, была и другая: Сицилия находилась в руках арабов. Если хозяева острова заметят чужой корабль, они устроят такое, что тоже будет очень похоже на извержение вулкана.

Под сапогами скрипел песок. Трибун с отвращением скривил лицо: это трение песчинок он терпеть не мог, оно причиняло ему почти физическую боль. Поэтому он старался двигаться как можно меньше, лишь со стороны наблюдая, как его люди захватывают диковинный корабль.

Тот раскачивался на волнах всего лишь на расстоянии 5 человеческих ростов от берега. Никогда раньше Бонус не видел ничего подобного, что бы плавало в море. У этого корабля не было глубокой осадки, борта возвышались над уровнем воды лишь на несколько футов. При сильном волнении он должен был бы набрать воды и пойти ко дну. Тем не менее это суденышко плавало в открытом море. Причем так быстро, что успевало доставить лед с Этны в Равенну, на побережье Адриатики, прежде чем тот растекался в лужу.

К нему поспешным шагом приближался Гисульф, капитан самого большого дромона Маламокко.

Сапоги Гисульфа так перемалывали песок, что Бонус заскрипел зубами, но все-таки взял себя в руки и попытался сделать вид, что все в порядке.

– Кажется, что за этим не скрывается ни особое искусство, ни даже волшебство, господин, – сказал Гисульф. Он почесал свои щетинистые волосы и скривился. – Но что-то в этом корабле есть такое… такое, чего я никогда не встречал.

– Конечно есть, – процедил сквозь зубы Бонус. – Иначе зачем бы мне тащиться за ним до самой Сицилии и арестовывать его команду?

Он бросил взгляд на приблизительно двадцать фигур, стоявших в окружении его людей под прицелом направленных на них копий. Среди них был высокий человек экзотической наружности, затем карлик с длинной рыжей бородой, один темнокожий, араб и еще два лангобарда, которых можно было узнать по характерной одежде. Кроме этих, Бонусу показалось, что он слышит ругательства какого-то византийца, а еще один носил прическу на манер франкских дворян. Кто же собрал этот нелепый экипаж? Люди выглядели, как товар с корабля работорговцев.

Гисульф раздавил ногой краба в песке, и по спине Бонуса словно прокатилась волна ледяной воды.

– Твои люди смогут управиться с ним? – с трудом выдавил он.

– С кораблем-то? Похоже, он устроен довольно просто. Всего лишь простой парус да куча весел. Мы можем сейчас же выходить в море.

Бонус облегченно вздохнул: корабль, который летел, словно ветер, был в его руках. Ничего больше не препятствовало похищению мощей святого из Александрии. И ничто не стояло на его пути к званию дожа городов вокруг лагуны. Мательда была всего лишь прекрасным дополнением. Пожалуй, он будет делиться ею со своим братом.

– А что делать с командой? – ждал приказа Гисульф.

– Убейте их! – с удивлением выпалил Бонус. – Вас же больше.

– У нас нет лучников, господин. А в бою один на один чужаки могут ранить некоторых из наших людей. – Он помедлил и тихо добавил: – Но это ваше решение, господин.

Бонус застонал.

– Убей их как-нибудь, – махнул он рукой. – Парой человек больше или меньше в наших рядах – это не важно. Только обеспечь мне, чтобы никто не повредил корабль, – поставил трибун главную задачу.

Стараясь не вызывать отвратительный скрип под ногами, Бонус осторожно пошел по песку к морю и наконец зашел в воду.

Когда он добрался до своего трофея, волны уже били его в живот. С любопытством вытянув шею, Бонус заглянул через борт внутрь драккара. Все выглядело, как и сказал Гисульф: не было видно никакого секретного привода – только скамейки для гребцов, весла, несколько бочек с провиантом да пожитки команды. Мачта, сделанная из толстого высокого дерева, располагалась в центре. Рядом с ней лежал свернутый парус из шерстяной ткани. Все сводилось к очень простому принципу: когда поднимался подходящий ветер, работали мачта с парусом, в безветренную погоду – команда на веслах. Все понятно. Непонятно было одно: сам принцип был известен еще римлянам – так в чем же секрет этой конструкции?

Погруженный в свои мысли, Бонус провел рукой по фальшборту. На пестро разрисованном дереве нарос целый слой зеленых водорослей, который теперь приклеился к его рукам. Вдруг что-то ударило его по голове. Трибун закачался и схватился за весло, чтобы не упасть в воду.

– Убери руки от моего корабля, ты, медуза! – прогремел чей-то голос за спиной.

Ощупывая свою голову, Бонус развернулся в сторону крика. Три человека поспешно приближались к берегу. Впереди бежал высокий мужчина, чья седая борода удлиняла его худощавое лицо. Под кустистыми бровями блестели глаза цвета горной воды, текущей по камням. За ним следовал парень еще большего роста, его светлые волосы свисали до плеч. Короткая борода обрамляла полные губы. Третий был меньше ростом по сравнению со своими спутниками, его голову украшали черные волосы, заплетенные в короткие косы. Мужчина с косами? Кто были эти люди? Почему их лица черны от сажи? Бонус буквально пролаял приказ, и пятеро из его копьеносцев встали на пути троих чужаков.

Для того, что случилось потом, у Бонуса могло быть лишь одно объяснение: безумие. Безумие, должно быть, затмило разум этих людей. Не обращая ни малейшего внимания на копья, седобородый мужчина кинулся на венетских воинов. Другой же, с косичками, стал бросать камни в охрану, одной рукой прижимая груду булыжников к животу. Вероятно, он заранее набрал их.

Теперь Бонус понял, что попало ему в голову. Но его людям пришлось еще хуже. Они согнулись под градом камней величиной с кулак и не могли выпрямиться какое-то время, которого хватило, чтобы седовласый человек оттолкнул копья в сторону и проскочил между охраной. Забежав в воду, он схватил Бонуса за вышитую шелковую жилетку.

Вдруг трибун почувствовал, что потерял опору под ногами. Одним рывком его выдернули из морских волн, а в следующее мгновение голова уже оказалась под водой. У него перехватило дыхание. И тут его снова вытащили наверх.

Рот и глаза заливала морская вода. Перед затуманенным взором появилось лицо седовласого.

– Еще раз притронешься к «Висундуру», и рыбы будут откладывать икру в твоих глазницах. – Голос чужака был всего лишь шепотом, его греческий язык звучал странно, ломано, но слова были вполне понятны.

Чужак сказал что-то еще, но в ушах Бонуса шумела вода, а в голове бушевала ярость. Он ладонью ударил седобородого прямо в лицо и моментально снова очутился под водой. На этот раз противник прижал колено к его груди, и Бонус осознал, что ему уже не вырваться на поверхность. Напрасно он старался освободиться, с таким же успехом он мог пытаться сдвинуть в сторону Этну…

Его снова вытащили на поверхность. Наглотавшись воды, он зашелся кашлем. Крепкие руки все еще держали его за одежду.

«Где же люди Гисульфа?» – мелькнуло в голове.

– Чего ты хочешь? – прохрипел Бонус в надежде выиграть время, и соль в желудке вызвала сильную рвоту.

– Отпусти мою команду! – услышал он.

С бороды чужака стекала соленая вода, а глаза, казалось, метали искры.

Бонус повернул голову. А вот и они, Гисульф и его люди, согнувшиеся под градом камней, которые швыряла в венетов уже вся пленная команда.

Одни из его людей просто уклонялись. Те, у кого были щиты, подняли их над головами, словно обороняясь против великанов. Были и такие, что, несмотря на каменный град, бежали в направлении чужаков с мечами наголо. И что же? Эти нелепые противники, казавшиеся обреченными на гибель, просто убегали от нападавших, а на тех со всех сторон обрушивался град камней. В конце концов венеты, с лицами, покрытыми кровью и ссадинами, вынуждены были отступить.

Внутри у Бонуса все пылало от гнева. «В следующий раз, – поклялся он себе, – да, в следующий раз я возьму с собой лучников».

Нос драккара рассекал волны, и пена разлеталась в стороны от штевня. «Висундур» трещал. Альрик наслаждался морским ветром, развевавшим волосы, поскрипыванием досок под ногами, криками воронов в клетках и хриплым пением команды. Нигде на свете не было ничего столь бодрящего, чем рассекать волны на сильном корабле, – ни на севере, где мороз обвешивал ледяными сосульками рею, ни на востоке, ни на юге, где моря были теплыми.

Альрик обеими руками крепко держал румпель. Перед ним на скамейках сидела его команда и работала веслами. Две дюжины спин сгибались как одна, и вдвое больше рук обхватывали деревянные весла, а над их головами шерстяной парус только и ждал, чтобы наполниться ветром. Альрик собственноручно нанес на материал красные полосы и чаек, которые украшали парус словно арабески.

Оба ледяных блока лежали посредине судна, защищенные от солнца ящиками. Из-под них уже понемногу вытекала талая вода и смешивалась с морской, которая брызгала в лодку через борт. Пока что лужа из-под тающего льда была совсем небольшой, но скоро она увеличится, и команде придется постараться, чтобы вовремя доставить свою добычу в Равенну. Эта стычка на пляже стоила им времени. Грузный толстяк, пытавшийся украсть у них «Висундур», со связанными на животе руками сидел на корточках рядом с бочкой со свежей водой. Его дорогие одежды свисали с него, мокрые и помятые.

– Признаюсь, пара дней на веслах пошла бы тебе только на пользу, жирдяй, – крикнул ему Альрик. – Но я не потерплю крыс на своем корабле.

Не отпуская руля, Альрик вытащил из-за пояса кинжал, отобранный у пленного, и принялся внимательно его рассматривать. На клинке виднелись волны дамасской стали, на рукоятке блестели драгоценные камни. Альрик вцепился зубами в эту рукоятку – одна за другой из оправ стали выпадать драгоценности. Он выплевывал их себе в руку и складывал в свою кожаную жилетку. Очистив кинжал от всего, что чего-то стоило, он резко придвинул его к пленному клинком вперед.

Лицо того побледнело. Альрик с презрением посмотрел на трясущиеся губы мужчины, затем перерезал пеньковые веревки, которые, подобно умирающим змеям, упали вниз, и выбросил кинжал за борт.

– Как тебя зовут? – спросил Альрик, вытаскивая рубин из своих зубов.

– Бонус, – прозвучало в ответ. – Бонус из Маламокко.

– Зачем тебе мой корабль?

Бонус презрительно фыркнул:

– Я хотел не украсть его, а предложить тебе за него хорошую цену.

– Для этого тебе нужно было взять в плен мою команду? Понимаю, – иронично улыбнулся Альрик и бросил взгляд через плечо на запад. Там, над самым горизонтом, висело солнце, а три корабля-дромона уменьшились до размера едва различимых точек.

– Можешь идти, Бонус, ты свободен!

– Ты хочешь высадить меня где-нибудь здесь? – поинтересовался пленник. Он осмотрел горизонт. – Ты видишь где-нибудь побережье? – вернулся к нему привычный тон вельможи.

– Нет. Но до какого-нибудь определенно добраться можно. – Альрик разгладил свою бороду. – Я смотрю, не успел я подарить тебе жизнь, как ты возомнил себя капитаном этого корабля. Да с такой манией величия ты должен быть сыном бога.

– Чей я сын, ты скоро узнаешь! – воскликнул Бонус. – Я благородный дворянин из Риво Альто и скоро буду самым могущественным человеком на Адриатике. А ты всего лишь… – Какое-то время трибун пытался подыскать подходящие слова. – Ты – ледовый пират! И скоро отведаешь плетей.

– Сначала кое-кого попробуют акулы, не так ли? Бьор! Выбрось этого придворного лизоблюда за борт.

Высокий здоровяк, вышедший из рядов гребцов, ловко подскочил к Бонусу.

– Покормить рыб вот этим? – уточнил Бьор, ухватив Бонуса своими крепкими руками гребца за пах и за воротник. Поднеся барахтающегося трибуна к борту, он с заботой в голосе заметил: – Боюсь, как бы бедным рыбкам от него не стало плохо! – и выбросил комок, в который превратился досточтимый Бонус из Маламокко, за борт.

– Надеюсь, мы никогда больше его не увидим, – поморщился Бьор, брезгливо вытирая ладони о свои зашнурованные шерстяные штаны.

– Я тоже на это надеюсь, – согласился Альрик.

Он оглянулся назад, увидел танцующую на волнах голову, и что-то заставило его усомниться в сказанном – какое-то смутное предчувствие, что они еще встретятся.

Гисульф принес сухие полотенца и кружку вина. Бонус только ухватился за них, как тут же брезгливо отшвырнул то и другое за борт. Борт у дромона достаточно высок, так что полотенце повисло на нем и стало развеваться над палубой, а вино вылилось на палубную надстройку.

– Что это такое?! – злобно кричал Бонус. – Что это за тряпки и моча моряков?! Принеси мне настоящего вина и полотенце, которое заслуживает того, чтобы прикасаться к моему телу.

Опустив глаза, Гисульф тихо удалился. Бонус злобно топнул ногой, из его сапога донесся чвакающий звук. Морская вода все еще стекала с его одежды, жгла ему глаза и заливала уши. И все же его корабли оказались рядом с ним раньше, чем акулы. Хотя Гисульф и пытался успокоить его, заверяя, что в этом районе вообще не бывает хищных рыб, Бонус об этом даже слышать не хотел, ведь он лично только что чудом избежал смерти. Такое не забудешь. Как только он прибудет в Риво Альто, тут же всему городу расскажет о своей встрече с такой акулой – всем акулам акула! И таким образом, возможно, ему удастся хоть как-то обратить эту историю на пользу себе.

Гисульф принес новое полотенце. Оно было белым, словно китовая кость. Одному богу известно, где можно было раздобыть такую ткань. Бонус вырвал полотенце из рук капитана и вытер свои волосы. Морской ветер прошелся холодом по голове.

– А вот лучшего вина у нас на борту нет, – тихо признался Гисульф. – Простите, господин.

Бонус чванливо хрюкнул и протянул под столом ногу вперед, к Гисульфу, чтобы тот освободил ее от мокрого сапога. Хотя это была команда для рабов, капитан без возражений ее выполнил.

– Откуда, как ты думаешь, взялись эти люди? – стал размышлять Бонус, пока Гисульф выливал воду из первого сапога.

– Один был араб – наверное, из Сицилии. Остальные же… – Капитан пожал плечами.

– Я сам знаю, откуда берутся сарацины, франки и лангобарды, – перебил трибун. – Я спрашиваю тебя об этих высокорослых моряках, которым явно принадлежит корабль. Они появились с двумя огромными глыбами льда с извергающегося вулкана и безо всякого оружия победили наших людей. Это одна из тех историй, о которых слагают легенды и рассказывают потом у охотничьего костра. Только мы в этих байках будем выглядеть как дураки с мозгами улиток.

Гисульф натолкал соломы в сапоги Бонуса и поставил их на солнце.

– Ходят слухи о воинах с севера. – Он провел рукой по своим волосам. – Они якобы великаны. В реках империи франков их корабли появляются словно ниоткуда. А через несколько мгновений исчезают, оставляя деревни и монастыри по обоим берегам опустошенными. Видимо, они действительно возникают и скрываются невероятно быстро, не давая людям, на которых нападают, опомниться и организовать оборону.

– Ты думаешь, что один из этих кораблей заблудился и попал в Mare Nostrum[9]? – Бонус вдруг ощутил, как его злость растворяется по мере общения с Гисульфом. Судя по всему, этот капитан еще может ему пригодиться.

– Этого я не знаю, господин. О нападениях на наши побережья я ничего не слышал. Но я также никогда не видел такого корабля, как этот. С такой мелкой осадкой он может выплывать на любой берег практически до линии прибоя.

Бонус кивнул.

– А ты обратил внимание, как они отчаливали?

Гисульф наклонился к Бонусу и прошептал ему заговорщицким голосом:

– Им даже не пришлось разворачивать корабль. Его корма – полная копия носа. Достаточно гребцам развернуться на своих скамьях, и они тут же могут плыть в противоположном направлении.

В задумчивости Бонус приложил ладонь к подбородку.

– Ты, конечно, попытался догнать этот «Висундур»?

– Как я уже сказал, прежде чем мы сели в лодки, а потом пересели в дромоны, корабль уже исчез в открытом море.

Бонус окинул взглядом горизонт – судна нигде не было видно. Унижение, испытанное трибуном, было для него болезненнее некуда, но он также чувствовал, что находится на правильном пути к цели.

– Да, действительно, корабль словно испарился, – проговорил он. – Но мне кажется, я знаю, где он теперь появится. Капитан Гисульф, – скомандовал Бонус, – возьми-ка курс на Равенну. И пообещай гребцам по куску серебра, если мы будем там завтра к обеду.

Только после этого трибун начал спокойно сбрасывать с себя мокрую одежду.

Глава 3

Равенна, порт

Альрик подал знак, и второй ледяной блок с грохотом упал на пол склада. Бьор и Ингвар, тяжело дыша, сняли с плеч мокрые ремни и вытащили их из-под блока. Кожа звонко загудела.

Деревянные балки склада потрескивали от холода. Перед ледяными блоками стоял равеннец-складской в шубе из блестящего серого бобрового меха. Правда, шуба была местами побита молью и пахла таверной, а красные глаза мужчины выражали некоторую степень алкогольного отупения.

– Сейчас намного меньше льда, чем в прошлый раз, – покачал он головой.

– А если ты еще поторгуешься со мной, Лойденгизель, то ото льда вообще ничего не останется, – заметил Альрик.

Каждый раз одно и то же! Эти равеннцы воображали о себе, будто они хорошие коммерсанты, при этом переговоры с ними всегда сводились лишь к ругани и скряжничеству.

– Где вас носило так долго? Вон, люди ждут этой поставки с восхода солнца. – Лойденгизель показал большим пальцем себе за спину. Там перед двумя чанами стояли четверо бородатых мужиков в кожаных фартуках на животах. У деревянных ванн лежали наполненные полотняные мешки, из одного вытекала коричневая масса.

– Это та самая сладкая штука, о которой все говорят? – спросил Ингвар и, не обращая внимания на возражения Лойденгизеля, подошел к мешкам, взял в руки немного этой массы и положил ее себе в рот.

– Нас задержали, – возразил Альрик. – Но мои люди гребли так, словно за нами гнались великаны. Мы прибыли почти вовремя.

Где-то позади него уже плевался и ругался Ингвар.

– «Почти вовремя» меня не устраивает. – Купец нащупал кожаный кошелек, вытащил его из складок своей шубы и взвесил на ладони. Послышался звон монет. – Лед предназначен для князей. Смешанный с сахаром, он вечером должен стать вершиной пиршества на празднике смены года. А теперь мы вряд ли справимся с переработкой к назначенному часу. Мне и так пришлось нанять дополнительно двух поваров, чтобы компенсировать ваше опоздание. Это придется учесть. – Он потянул за маленькую тесемку, открывая кошелек, и высыпал монеты на ладонь с такой осторожностью, словно это были сырые яйца. Вернув три монеты назад в кошелек, он отдал Альрику пять и словно в насмешку добавил:

– Вот вам!

Как хотелось Альрику ударить по этой руке и набить льдом рот этого пугала! Но ему нужно было заплатить своей команде, да и торговля с Равенной была прибыльным делом. Так что в этой ситуации мог помочь только язык торговцев.

– Этого недостаточно, – запротестовал Альрик. – Если ты не будешь платить достойно, нам придется поискать других покупателей.

– Тогда и я воспользуюсь услугами кого-нибудь другого, кто будет доставлять лед в Равенну, – возразил Лойденгизель.

– Чушь! – процедил сквозь зубы Альрик. – Никто не сможет плыть по этому теплому морю так быстро, чтобы довезти лед с вулкана до рта дворян из Равенны. Никто, кроме «Висундура» и его команды.

– Эй! Тебе лучше послушаться нашего отца, – вмешался в разговор Бьор и сделал шаг в сторону купца. Тот испуганно отпрянул назад.

Альрик остановил Бьора рукой, ощутив ладонью, что его грудь была все еще холодной ото льда.

– Правильно, Бьор. Но, может быть, у нашего друга припасен еще какой-нибудь подарок для нас?

Лойденгизель смотрел на светловолосого великана выпученными от ужаса глазами, под его седой бородой судорожно дергалось адамово яблоко, но он все равно заверещал свое:

– Угрожайте, не угрожайте – больше пяти я вам не заплачу!

– Что ж, ладно, – решил не пугать до смерти своего покупателя Альрик. – Клянусь Варой, хранительницей уговоров, сделка осуществлена! По крайней мере, на этот раз. Но за это ты окажешь нам одно одолжение. В конце концов, мы ведь торговые компаньоны, верно?

– Для одолжений у меня нет времени. – Лойденгизель все еще старался скрыть последствия ночной алкогольной гулянки. – Вы же видите, лед тает.

Он нетерпеливо кивнул поварам. Те подошли и забрали глыбу льда. Путь ледяных блоков, начавшийся на склонах пробуждающегося вулкана, закончился в деревянных чанах.

– Тебе это будет стоить ровно столько времени, сколько требуется, чтобы щелкнуть языком, – сказал Альрик. – Мне нужно кое-что разузнать.

– Ну ладно, только ради успеха наших сделок, – согласился торговец. – Так о чем речь?

– Бонус из Маламокко, – произнес Альрик, – тебе знакомо это имя?

И, пока повара разбивали лед и перемешивали его со сладкой массой в чанах, купец из Равенны рассказал о странном городе, расположенном на побережье немного севернее, – о городе, который плавал на воде.

«Висундур» качался на волнах в порту Равенны, а над ним вьюжила снежная буря: дул холодный ветер со стороны Адриатики. Команда наполняла бочки свежей водой и загружала вяленую рыбу, некоторые накинули на плечи тяжелые шерстяные одеяла. Клетки с воронами тоже были прикрыты от ледяного ветра плотными накидками. Джамиль, маленький араб, продрог больше всех. Тем не менее он упорно отказывался от кружки с тыквенным элем, которую команда пустила по кругу.

Несмотря на мороз, никто из команды не захотел идти в таверну: все хорошо помнили, как совсем недавно чуть не потеряли «Висундур». Да и Альрик не давал забыть. Время от времени он бил кулаком по ладони так, что эти хлопки не отличались от ударов волн о молы порта.

– Как же так могло случиться, а? Корабль чуть не увели у вас из-под задниц!

– А что мы могли поделать? – попробовал возразить франк Килиан, упрямо выдвинув вперед свой квадратный подбородок. Из-под его капюшона выглядывали коричневые локоны. – Ты ведь сам запретил нам носить оружие.

– Я тоже не ношу никакого оружия, – раскинул руки Альрик. – Разве это помешало мне отбить наш корабль?

– Только благодаря нашей помощи, – задрал свой подбородок еще выше Килиан.

– Килиан прав, – поддержал его Ингвар. – Без оружия мы такие же беспомощные, как король Дании.

Команда рассмеялась. Только лицо Альрика омрачилось.

– Если хотите носить оружие, отправляйтесь на военный корабль, – отрезал он. – Мы торговцы, мирные купцы. Наше оружие – это наш корабль, и с ним мы более могущественны, чем любой вонючий франк.

Килиан, которого еще мальчиком похитили из империи франков и продали в рабство, стал кусать губы.

– Твои приказы меняются, как погода, Альрик, – нервно начал он, скрестив руки на груди. – Всего год назад мы были личными охранниками византийского императора. Мы загоняли болгарам холодную сталь в их задницы. Тогда нам это не вредило, верно? А сейчас ты вдруг начинаешь проповедовать мир.

– Определенно, христианский бог плюнул ему прямо в мозги, – заметил Ингвар и сопроводил свои слова здоровенным плевком.

– Хотя у вас вместо мозгов пчелиный воск, – покачал Альрик головой, – но вы точно знаете, почему мы отказались от стали. Наши мечи приносили нам только смерть. Сначала на этом корабле плавали норманны, и каждый из них держал в руке боевой топор, а некоторые – даже два. А теперь посмотрите – в живых остались только Штайн, Грид и Магнус!.. Я уважаю вас сегодня так же, – продолжал Альрик, – как уважал раньше моих земляков. Когда нам пришлось покинуть Константинополь, вы последовали за мной добровольно. Или я кого-то насильно заставил присоединиться ко мне и стать торговым моряком?

Некоторые едва заметно покачали головами. Уже через минуту и Килиан опустил свой гордый подбородок и уставился в пол.

– Каждый из вас – свободный человек. Можете идти, куда хотите. Но на корабле, кендтманном которого являюсь я, будут действовать мои правила.

Команда ответила молчанием. Даже Ингвар и Бьор не позволили себе открыть рот, хотя сыновья всегда были первыми, кто пытался оспорить мнение старого волка-вожака. Однажды, и Альрик знал это, они вытеснят его с позиции, но этот день еще не настал.

Команда стояла в тишине, погруженная в воспоминания, а снег сыпался на корабль, как время падает повсюду на мир, постепенно погребая под собой все, что было когда-то.

Альрик закашлялся. Только этого недостаточно, чтобы изгнать воспоминания из головы. Вот, он вроде бы здесь, на палубе своего прекрасного корабля, однако в мыслях – за тысячу миль отсюда. В Норвегии, северной стране, родине своих предков. Вот и тогда, в тот самый злополучный вечер, на землю сыпался снег и мороз пощипывал людей за ноги. «Наверное, – подумал Альрик, – норны[10] заранее знали, что случится в Снорхейме, поэтому задумали погрести его под снегом еще раньше».

«Да, – не отпускали его тяжелые мысли, – если бы я тогда вовремя распознал этот знак судьбы, я бы сразу забрал с собой Катлу и сыновей и бежал бы с ними куда угодно, хоть в самые мрачные леса».

Он поднял голову. Люди из его команды все еще стояли на палубе, глядя на своего кендтманна. У некоторых за это время на капюшонах выросли белые шапки снега.

Альрик подумал, достал из своей длинной темной накидки монеты, вырученные за лед, и бросил их на палубу.

– Здесь ваша оплата. Забирайте ее и исчезайте.

Монеты, засиявшие под лунным светом, оживленно запрыгали по дереву, будто ища, в каких щелях и под какими сиденьями для гребцов исчезнуть. Но никто не смотрел на них. Все взгляды были прикованы к кендтманну.

Альрик посмотрел на черное лицо нубийца Яа, корабельного плотника, который мог построить лодку даже из сосновых лучин. Рядом с ним сидел лесник Грид, которого все называли Скрежещущий Зубами. Дальше стоял Штайн, умевший читать руны[11], но его предсказания мало кто понимал из-за хриплого голоса. На руль облокотились Дариос и Эриос, братья из Византии. Еврейский стихоплет Абрахам из Трира, Химир Мечтатель и карлик Магнус – все они были такими же разными, как, например, собаки и коты. Но когда работали веслами, они сливались в единый организм.

– Ну что ж, – резко поднялся Альрик. Он опустил свои глаза вниз, скрывая радость от того, что никто даже не посмотрел в сторону монет, и разглядывая воду порта – как она серебрится между досками причала в лунном свете… – Ну что ж, – повторил кендтманн, – коль уж никто из вас не хочет исчезнуть, мы еще раз совершим плавание вместе. Только на сей раз это будет не лед и не вулкан. Может быть, – он поднял голову к звездам, – нас ожидает богатство, по сравнению с которым померкнут даже серебряные залы Асгарда[12].

– Надеюсь, нам для этого не придется путешествовать в сам Асгард, – пошутил Джамиль. В отчаянной попытке согреться араб держал масляную лампу прямо возле своего измученного насморком носа. – Мне и так слишком холодно.

– Нет, – сказал Альрик, – на этот раз нам вообще ничего не придется делать, только ждать. Если я не ошибся в нашем недавнем попутчике, этот Бонус вот-вот появится здесь и предложит нам сделку. И мы получим столько серебра, что никому из нас больше не придется орудовать ни мечом, ни веслом.

Наступило утро. Экипаж «Висундура», улегшись между скамейками для гребцов, еще спал. Несмотря на то, что моряки натянули парус над палубой, чтобы хоть как-то защититься ночью от снега и ветра в этой «палатке», иней блестел на их одеялах, одежде и волосах. Спать в лодке с ледяной водой под килем – такое не каждый выдержит.

И тем не менее никто не стал искать другого убежища. Все знали: «Висундуру» угрожает опасность – и не хотели, чтобы у них снова отняли корабль.

Один Альрик не спал. Он сидел на круглой крышке корабельного сундука и вырезал рыбацким ножом руны на куске бересты, наблюдая за тем, что происходит в порту.

Только что начали заходить первые рыбацкие лодки, чтобы разгрузить улов. Один равеннец нес на вытянутой руке каракатицу к камням на берегу. Несмотря на холод, он снял с себя и накидку, и тунику и, обнажив тело до пояса, начал бить каракатицу о камни, держа свою добычу за концы щупалец. Каждый раз при этом раздавался характерный шлепок. Это было весьма мучительное занятие – убивать каракатиц. Альрик знал, что этот ритмичный звук еще долго будет сопровождать его ожидание.

Солнце неохотно поднималось над зимним горизонтом, и люди так же лениво пробуждались от холодного сна. Когда Бьор и Ингвар начали варить на моле горячий суп из рыбьих голов, на юге появились паруса. По их черно-белой окраске Альрик узнал дромоны.

– Даже дерево растет быстрее, чем они ходят под парусом, – язвительно заметил выпрыгнувший из своей бочки карлик Магнус.

Бьор подал Альрику деревянную миску. От нее поднимался пар.

– Мы еще можем успеть исчезнуть отсюда, – как бы между прочим проронил Бьор. – Мы можем водить их за нос вдоль и поперек через моря, пока их корабли не распадутся сами собой.

В какой-то момент Альрик даже готов был согласиться с этим предложением: то, что он задумал, таило опасность. Но все же это могло принести им больше денег, чем целый год перевозки льда. А потом пусть каждый из его людей возвращается на свою родину. Да хоть пропадет пропадом – все равно, пусть идут, куда хотят.

– Мы остаемся, – объявил Альрик.

На берегу рыбак с той же силой и упорством бил каракатицу головой о камни.

Перед самой гаванью дромоны спустили паруса. Самый большой корабль выпустил за борта свои весла, словно ноги водяного паука, и стал постепенно приближаться к городу. Но вместо того чтобы отправиться к причалу, огромный корабль тяжеловесно встал поперек гавани, заблокировав выход из нее. Теперь уже, даже если бы Альрик и захотел убежать на своем «Висундуре», было поздно.

Бонус из Маламокко велел доставить себя на сушу в шлюпке и вскоре предстал перед Альриком, который все еще сидел на сундуке и вырезал руны.

– Именем Джустиниано Партечипацио, дожа Риво Альто, я конфискую этот корабль и объявляю вас, ледовых пиратов, пленными, – заявил Бонус. Его сопровождали некоторые из охранников. В их руках были все те же копья, которые уже однажды не помогли им в Сицилии.

Магнус оторвал взгляд от своей миски. По его рыжей бороде стекал суп.

– Видимо, акулам таки не понравился твой запах, – процедил он.

Альрик поднялся.

– Вам понадобилось слишком много времени, чтобы догнать нас, – сказал он с едва заметной улыбкой. – Последний раз я видел так медленно плывущий корабль, когда жирный византийский император спускался на нем вниз по обмелевшей реке.

– Ваши насмешки будут отражаться от стен тюрьмы, в которой вы будете гнить! – начал выходить из себя Бонус. – Передайте нам корабль, или мы захватим его силой.

– От корабля тебе не будет никакого толку. Знаешь, как он называется? «Висундур». Это означает – буйвол. Ты когда-нибудь ездил верхом на буйволе?

– Мне придется отдать приказ убить этого буйвола, если вы сейчас же не передадите нам корабль. – Бонус ударил ногой в борт, однако «Висундур» держался на воде, как скала, и даже отказался качаться.

– Если моему кораблю будет причинен хоть какой-то ущерб, я привяжу тебя под килем, – сказал Альрик совершенно спокойно. – Но это не понадобится. Верхом на буйволе могут скакать только настоящие мужчины. Сейчас мы посмотрим, удастся ли это тебе.

Альрик подал условный знак, и его моряки друг за другом вышли на причал и встали вокруг котла с супом. Некоторые перешептывались.

– Вот тебе наш корабль. – Хоть Альрик и старался, чтобы его голос звучал равнодушно, эти слова дались ему с трудом. – Но учти, я не буду тебя спасать, если буйвол воспротивится тебе. А он норовистый.

Бонус наморщил лоб:

– Ты думаешь, что можешь запугать меня? Ты на это надеешься? Ошибаешься! – Повелительным жестом он приказал экипажу дромона приблизиться.

Вскоре после этого подплыли моряки на лодках и забрались в «Висундур». Когда Альрик увидел чужаков на своем корабле, ему показалось, что рыбьи головы в его животе ожили. Ему пришлось собрать всю свою волю и чувства в кулак.

Кендтманн снова принялся нарезать руны, сидя на палубе своего корабля, – они уже отчетливо просматривались. Альрик окинул бересту внимательным взглядом, ощупал руны пальцами, сдул стружку, затем бросил резьбу на палубу и последовал за своей командой на берег.

Никогда ранее Бонус так не радовался ледяному ветру зимней Адриатики. Наконец-то он стал обладателем самого быстрого корабля на Mare Nostrum, а может быть, и во всем мире! И это оказалось так легко! Варвары без боя просто передали ему своего «буйвола». Но, конечно, так было лучше для них самих: еще раз забросать себя камнями Бонус не позволил бы.

Он втянул живот и потуже затянул ремень. Сегодня у него свадьба с «невестой» из досок, киля и весел, а вскорости – и заключение брака с невестой из плоти и крови.

От радости и предвкушения еще большего удовольствия Бонус потирал руки, хоть те и были в шерстяных рукавицах.

Когда он запрыгнул в драккар, то почувствовал, что корабль начал тихо раскачиваться. Гисульф последовал за ним.

– Кажется не особенно устойчивым, – заметил капитан и на всякий случай потопал ногой по днищу, когда его команда уже расселась по скамейкам гребцов.

– Ему незачем таранить торговые корабли, он должен лишь обгонять ветер, – крикнул ему возбужденный донельзя Бонус.

Когда Гисульф взялся за руль на корме, Бонус отодвинул его назад:

– Это я возьму в свои руки.

– Но этим кораблем наверняка не так-то просто управлять, господин. При слишком резком развороте он может легко зачерпнуть воду.

– Ты не доверяешь мне управление кораблем? – Бонус оттолкнул Гисульфа в сторону. В нем вспыхнула злоба, усиливаемая туго затянутым поясом. – Тогда будешь у меня простым гребцом. За весла!

Гисульф уступил и без особого рвения отправился исполнять приказ. Уже со скамейки гребца капитан обеспокоенно оглянулся на Бонуса.

Вот он – решающий момент! Он, Бонус из Маламокко, стал хозяином моря. Громким голосом он прокричал команду на свой дромон, чтобы тот освободил выход из гавани, а затем отдал приказ выбрать канаты. Один из моряков отвязал пеньковые канаты от причала и запрыгнул обратно на палубу. Снятый с привязи, «Висундур» немедленно стал игрушкой волн.

И снова Бонуса ждал сюрприз. Корабли таких размеров считались не особо прыткими, но этот экземпляр реагировал на волнение воды так, словно был маленькой весельной лодкой в открытом море. Ничего, он, Бонус, конечно же, сумеет навязать этому строптивцу свою волю!

Пока что на всякий случай он не будет поднимать парус. Тот был зашнурован и лежал посреди корабля – пусть там и лежит. Бонус вальяжно положил руку на румпель и отдал команду отчаливать.

Молы с двух сторон охватывали акваторию порта, словно щипцы. Уже в следующее мгновение «Висундур» стрелой пронесся между ними. Здесь, в открытом море, ветер усилился, от него из глаз Бонуса потекли слезы, которые тут же замерзли на его узких, обрамляющих рот усах и короткой бородке. Едва море обнаружило на себе корабль, как тут же начало теребить его за киль. Корпус судна накренился на правый борт. Для нормального корабля, такого как дромон, это было обычным делом при совершении маневров. Но борт драккара не превышал садовой ограды. Вода тут же захлестнула корабль. Когда Адриатика протянула свои ледяные пальцы к венетам, команда закричала.

От рывка румпель вылетел из руки Бонуса. Он поспешно поймал его, однако этот кусок дерева дико дернулся и посмел ударить трибуна в грудь! После некоторых усилий тот все-таки сумел взять румпель под контроль, только держал он его уже не одной рукой, как ложку за обедом, а схватил изо всех сил обеими руками, к тому же навалившись на него всем своим корпусом.

Палуба стала скользкой, и у Бонуса не было достаточной опоры, чтобы сопротивляться ударам руля. Днище корабля успело заполниться водой настолько, что ноги некоторых моряков уже скрылись под ней. Бортовая качка, с которой не мог справиться Бонус, быстро привела к тому, что внутри «Висундура» образовался целый пруд. Стало ясно: если Бонус сейчас же не выведет корабль на курс, то контроль над ним будет утрачен окончательно.

– Гисульф! – крикнул Бонус. Румпель снова дернулся и больно ударил его под мышку. – Гису-у-ульф, сюда!

Однако капитан, казалось, не слышал его. Он изо всей силы работал веслом, как ему было приказано, и неотрывно смотрел прямо перед собой.

Злоба Бонуса уже давно уступила место отчаянию: если корабль утонет, то с ним пойдет ко дну и все его будущее. Но пока волны будут бить со стороны его борта, корабль будет не устойчивее поставленного на острый конец яйца! И Бонус решил направить корабль носом против волн. Он изо всей силы налег на румпель, однако ничего не произошло. Только сейчас он заметил, что его команда работает веслами вразнобой: когда передние гребцы делали рывок, сидевшие на задних банках не поспевали за ними. Между левым и правым рядами гребцов тоже не было гармонии. «Ну конечно же!» – прикусил губу Бонус. Он ведь забыл отдать приказ отбивать ритм! Тогда его команда могла бы двигаться как единое целое. Казалось, еще не поздно все исправить. Он обвел взглядом палубу, присмотрелся к пространству между бочками и ящиками, но не заметил ничего похожего на доску или что-нибудь еще, с помощью чего можно было бы отбивать ритм. Значит, они ее где-то спрятали! Если бы он мог залезть под палубу и посмотреть там! Но румпель не позволял отойти ни на шаг, он не рискнул бы еще раз отпустить поводья буйвола.

– Все вместе! – крикнул он. Однако ветер буквально затолкнул эти слова ему обратно в глотку. Отдавать команды было невозможно.

И тут он увидел, как по правому борту к ним приближается торговый корабль. Он шел под парусом прямо по ветру, на полном ходу мчась вдоль побережья точно на беспомощный «Висундур».

– Они его утопят! – закричал Альрик.

До сих пор он, опустив руки, просто наблюдал за беспомощными маневрами венетов. Но когда появился торговый корабль, Альрик больше не мог стоять на месте. Не в силах сдерживать себя, он бросился в волны прибоя, почти не чувствуя ледяной воды, которая сковывала ноги, словно оковами. Он заходил все глубже и глубже, пока причал не закрыл ему вид на корабль.

Альрик приставил обе руки рупором ко рту и закричал:

– Снимите крепление якоря! Бросайте якорь! – И понял, что кричит эти слова на родном языке.

Он повторил их по-гречески – ему показалось, что они и правда достигли борта «Висундура». Разумеется, не могло быть и речи, чтобы венеты поняли его на таком расстоянии. Однако даже среди них могли оказаться смышленые моряки. Хотя, конечно, это плавание на драккаре заставляло думать об обратном…

От бессилия Альрик сжал кулаки и ударил ими по воде. И вдруг между фонтанами брызг он заметил, как «Висундур» начал терять скорость, постепенно замедляя ход. Однако двигался он еще слишком быстро.

Но якорь все-таки помог! Нос драккара медленно развернулся вправо, а его корпус скользнул вдоль корпуса торгового корабля, не коснувшись его. Столкновения удалось избежать. Однако это вызвало колебания такой силы, что они оказались слишком велики даже для такого гибкого судна, как «Висундур». Он накренился на борт, и камни, служившие балластом, выкатились из междудонного пространства.

Альрик мог только стоять и смотреть, как теперь уже четыре человека пытались удержать румпель. Ему даже показалось, что он услышал треск, с которым переломилось перо руля, – хотя это было невозможно, оно ведь находилось под водой. Неуправляемый корабль болтался на волнах. Беспомощная команда пыталась развернуть его и уйти обратно в порт с помощью весел, но эта затея тоже оказалась провальной.

В конце концов положение спас капитан одного из дромонов. Он взял драккар на буксир и потащил безвольный «Висундур» назад, в порт.

На берегу стонали и ругались люди Альрика. Некоторые не могли устоять на месте, бегая туда-сюда. Ингвар пнул ногой котел, и остатки горячего рыбьего супа с шипением полились в воду.

Альрик ходил по берегу, схватившись за голову. Из его обуви выливалась вода.

– Починить корабль без руля зимой, – проронил Бьор, – такое со мной было всего один раз. И этого раза с меня хватило.

– Как бы там ни было, но они не перевернулись, – поднял вверх указательный палец Грид Скрежещущий Зубами.

– Ничего, скоро мы получим наш «Висундур» обратно, да еще в таком состоянии, что он сможет плавать в открытом море. Даже быстрее, чем вы думаете, – успокаивал свою команду кендтманн. Он показал на венетов, которые как раз подходили к причалу на изрядно потрепанном «Висундуре». – А вот и те, кто восстановит все, как было. Еще и будут благодарны за это.

Бьор наморщил лоб и закинул свои длинные светлые волосы за плечи.

– Я достаточно хорошо знаю тебя, – сказал он отцу, – чтобы понимать, что ты никогда не говоришь чушь. И все же на этот раз твои слова очень похожи на нее.

Глава 4

Риво Альто, резиденция дожа

В кабинет дожа через сводчатые окна падал свет заходящего солнца. Огонь в камине трещал вовсю, но никакого огня не хватило бы, чтобы прогнать холод из обстановки в комнате.

– Вы забыли печать, Джустиниано. – Рустико из Маламокко склонился над сидящим за письменным столом дожем и указал пальцем на пергаментный свиток. – Вот здесь, рядом с вашей подписью.

Дож послушно приложил символ своей власти к горячему воску на документе. На его вопросительный взгляд Рустико из Маламокко ответил нежным покровительственным похлопыванием по плечу нового хозяина Риво Альто.

Мательда сидела за столом для рисования и чувствовала, как краска стыда заливает ее щеки. Что себе позволяет этот трибун, называя ее отца по имени? Может, он еще начнет учить его, как ребенка? Она с огромным удовольствием нацарапала бы свою собственную печать на лице этого хама.

Сжав губы, Мательда вернулась к своему рисунку, однако эскиз легкого парусного корабля никак не давался ей. Она продолжала напряженно прислушиваться к разговору мужчин в другом конце помещения.

– Смотрите, трибун, – сказал дож и взял со стола конверт, – письмо из Византии, от казначея императора, как мне кажется. Надеюсь, хорошая новость.

Мательда подняла взгляд на обоих именно в тот момент, когда у нее на глазах Рустико вырвал послание из руки дожа.

– Вы не имеете права вскрывать дипломатическую почту из-за границы, – сделал выговор дожу Рустико. – Это разрешается только в присутствии всех трибунов.

– О! – выдохнул Джустиниано. – Простите меня. Я этого не знал.

Мательда, чтобы не вскочить на ноги, вцепилась пальцами в свой маленький стол из липового дерева. Ее темные косы с разноцветными лентами выбились из-под чепчика и упали на свежий эскиз. Черные чернила пролились на папирус и испортили картинку.

– Вы также не имеете права писать письма за границу. – Лицо Рустико покрылось морщинами. – Я думал, вам это известно.

Джустиниано поник в своем кресле.

– Я… я, кажется, забыл.

Пауза, которую сделал Рустико после этих слов, только усилила смущение дожа, ему показалось, что его стыд заполнил все помещение. Терпеть это и дальше Мательда не смогла. Она отодвинула в сторону доску для чертежей вместе с циркулем, линейками и перочинными ножами.

– Это вы, Рустико, кое-что забываете! А именно – как нужно вести себя по отношению к главе города!

От неожиданности трибун выпрямился.

– Думаю, это не лучшая идея, что ваша дочь присутствует при деловых разговорах, – сквозь зубы процедил он. Это обращение лишь по форме относилось к дожу, на самом деле слова трибуна адресовались Мательде.

Джустиниано потер затылок и просящим взглядом посмотрел на дочь. Она подошла ближе и встала перед его рабочим столом.

– Зачем же моему отцу быть дожем, если он всегда только исполняет волю трибунов? – начала она. – Дож не имеет права читать письма, а также писать их. Он имеет право только предлагать решение, но не принимать его. Дож даже не может встречаться с послами и тем более брать подарки от них!

Рустико предостерегающе поднял руку.

– Это неправда. Дож вправе принимать цветы, благовонные растения и розовую воду. Все остальные подношения должны направляться в казну города.

– Наверное, вы хотели сказать, что эти подарки – золото, украшения – могут делить трибуны между собой? Да вот хотя бы это кольцо, – указала Мательда на все еще поднятую вверх руку Рустико. – Откуда оно у вас, трибун?

В мясистый палец Рустико был буквально вдавлен, так, что уже и не снимешь, перстень с большим сверкающим изумрудом цвета лагуны.

– Это наша семейная реликвия. – Трибун поспешно одернул руку и спрятал ее за спиной. – В каких позорных делах вы меня обвиняете!..

Теперь, когда она отвлекла внимание Рустико и он оказался на достаточном расстоянии, чтобы не мог быстро дотянуться ни до стола, ни до Мательды, она схватила со стола письмо из Византии, отскочила на несколько шагов назад и повернула его к свету.

– Вручить лично секретарю дожа Риво Альто, – прочла она вслух. – Кто же возвысил вас до этой должности, Рустико? – сжала губы Мательда.

Рустико быстро обошел вокруг стола и приблизился к Мательде. Но, прежде чем он успел добраться до нее, она подскочила к одному из оконных проемов и вытянула руку с пергаментом наружу. Послание развевалось на ветру.

– Вы на это не решитесь! – вскричал Рустико, но все же не рискнул больше сделать ни шага.

За его спиной приподнялся со своего места Джустиниано, маленький и потерянный за своим огромным письменным столом.

– Оставь это, Мательда! – произнес он, с трудом выдавливая из себя каждое слово.

– Послушайте вашего отца, – прорычал Рустико. – Вы уже натворили достаточно вреда тем, что пообещали доставить в город мощи святого Марка. Не подвергайте опасности себя и дожа.

– Это что, угроза? – Мательда отвела руку и теперь держала письмо, играючи помахивая им перед своим лицом, как веером. – Тогда расскажите подробнее, каковы ваши планы и что вы намерены предпринять вслед за вашими словами…

И после этого она выбросила письмо в окно.

Рустико кинулся к подоконнику – послание плавно опускалось вдоль каменной стены. В следующий момент трибун выскочил через дверь наружу.

Мательда торжествующе посмотрела на отца. Но дож уже, казалось, не замечал ее. Он сидел за письменным столом, обхватив голову руками.

– Наверное, твоя мать гордилась бы тобой, – произнес он. – Но мне ты приносишь одни неприятности.

– Зато я спасла твою честь, – ответила Мательда, справившись с комом в горле. – И мы избавились от трибуна.

Закрывшись руками, дож заговорил с болью в голосе и не вполне членораздельно:

– Я… т-тебя об этом не просил. Рустико прав… Нич-чего, кроме несчастья, не приносит уч-частие женщин… в правительственных делах.

На какой-то момент Мательда будто окаменела. До сей поры она верила, что отец поддерживает ее в борьбе против произвола трибунов. А сейчас… Оказывается, Джустиниано больше прислушивается к вою волков, чем к советам собственной дочери.

Как всегда, когда жизнь ставила ее перед тяжелым выбором, она поджала нижнюю губу. Что ж, если отец не хочет услышать ее, значит, ей не остается ничего иного, как действовать без его согласия. В конце концов, речь шла о чести семьи и благополучии всего города, не говоря уже об их, двоих, будущем!

Она подошла к своему столику, сложила свой рисунок, сунула его себе за пояс и оставила дожа наедине с его отчаянием.

Мательда спускалась вниз по ступенькам из серого гранита. «Письмо! – пульсировало у нее в голове. – Может быть, я найду его раньше, чем успеет подобрать Рустико из Маламокко». Интерес трибуна к этому посланию был из ряда вон, и это пробудило в девушке любопытство.

Будучи внучкой бывшего дожа, она с самого детства знала все особенности дворца. Хотя здание еще нельзя было назвать старым, но ступеньки лестницы были уже потемневшими и кое-где выщербленными. Камень, который стирается? Ее это очень удивляло, еще когда она была ребенком. Но за последние несколько дней она поняла, что политика – это такое дело, которое ложится на плечи людей тяжким грузом, таким тяжким, что даже гранит у них под ногами истирается в порошок. Мательда представляла себе фигуры целых поколений властителей – как они, согнувшись под грузом ответственности, поднимались и спускались по этим ступеням. Нет, нельзя, чтобы с отцом случилось такое!

Как в те годы, когда эта лестница казалась ей вызовом для ее маленьких девчоночьих ног, Мательда играючи перепрыгивала через блестящие камни, сразу через две-три ступеньки, и срезала углы, пока не очутилась в вестибюле перед выходом на улицу. Там она заметила трех уткнувшихся в угол свиней. Тесно прижавшись друг к другу, они искали защиты от колючего зимнего ветра, который дул со стороны площади перед дворцом. Везде в городе было полно этих животных. Они валялись в грязи рядом с каналами, рылись на лужайках и в рощицах, которых на острове было совсем немного, и зачастую забирались в дома в поисках пищи и тепла. Нередко эти непрошеные гости потом оказывались в желудках своих новообретенных хозяев. Вообще-то, свинья принадлежала тому хозяину, чье клеймо было у нее на спине, но, как только животное оказывалось на свободном выгуле и проникало в чужой дом, ее владельцем сразу же становился хозяин этого дома. По крайней мере, так гласило Венетское право – один из самых первых кодексов.

Мательда любила этих беззлобных животных. Здесь, в вестибюле дворца, она остановилась и задумчиво посмотрела на трех прижавшихся друг к дружке свиней. «Они такие мирные, – подумала она, – и тем не менее мы их убиваем. Нет, – поправила она себя, поразмыслив, – мы убиваем их, потому что они такие добродушные. Они такие, как мой отец. Или он перестанет быть таким мягким, или трибуны убьют его, как животное».

Когда охранник зашел с улицы и обнаружил свиней, он начал выгонять их своим копьем, пока все трио с хрюканьем и визгом не выскочило через ворота на улицу. Мательда пошла за ними. Яркий дневной свет на какой-то момент ослепил ее, и она закрыла глаза. Теперь она слушала шум города: шум прибоя, крики чаек, пение ветра в камыше. Так звучала музыка ее жизни, эти звуки постоянно сопровождали ее и днем, и ночью. «Какой мрачной, наверное, должна быть жизнь в другом месте, где не слышно этих звуков!» – представилось Мательде.

Когда она снова открыла глаза, то уже знала, где находится и куда надо свернуть. Приподняв свое одеяние обеими руками, чтобы защитить его от грязи, она стала пробираться вдоль каменной стены дворца. Туда, за угол черной от пожаров башни, скорее всего, и упало письмо.

Как она и ожидала, Рустико из Маламокко уже был на месте и искал его. Он как раз повернулся к ней спиной, так что Мательда, узнав его черную, украшенную серебряной вышивкой накидку, успела спрятаться за кустом бузины. Она ни в коем случае не хотела с ним встречаться.

Мательда затаила дыхание и бросила взгляд поверх веток. Где-то рядом с ней фыркнул конь. Его всадника нигде не было видно. То, что девушка оказалась рядом с ним, похоже, беспокоило коня. Мательда подошла на полшага ближе к вороному жеребцу и положила руку на его круп. Когда животное успокоилось, она легко прикоснулась к его ноздрям. Конь затих. Взглянув на Рустико, Мательда поняла, что трибун ее не увидел. Она стала ждать.

Казалось, найти письмо здесь было невозможно. Все старательные поиски Рустико – между сараями для дров, переносными каретами и кустами – были напрасны. Он становился все нетерпеливее и в конце концов стал метаться по кругу, топча грязь своей обувью. Мательда подняла взгляд вверх, на стену, чтобы сориентироваться, и нашла окно, из которого она выбросила письмо. Рустико действительно искал в нужном месте, однако безуспешно.

Уже решив, что письмо мог поднять кто-то из посторонних, проходящих мимо, она вдруг заметила какой-то лист пергамента под копытом вороного. Мательда опустилась на колени рядом с лошадью, провела рукой вдоль ее передней ноги и нащупала лодыжку. Животному такие прикосновения, очевидно, были уже знакомы – ему ведь не раз чистили копыта. Конь поддался легкому нажатию руки человека и охотно поднял ногу. К прибитой железными гвоздями подкове и правда приклеилось письмо, все в грязи. Мательда осторожно высвободила свою находку, отпустила лодыжку коня и ласково похлопала его по боку. До ее слуха все еще доносились ругательства Рустико, а она уже рассматривала внешнюю сторону послания. Это был элегантный и умелый почерк. Мательда, потрогав пергамент на ощупь, почувствовала его тонкие прожилки. Это письмо было явно из благородного дома, она должна узнать, что там, внутри…

Как вдруг чья-то ловкая рука вырвала пергамент из ее рук.

– Мне следовало бы убить тебя сей же час на месте, – прошипел Рустико. Его лицо показалось над кустом бузины. Раздвинув ветки одной рукой, он, словно лесной дух, просунул голову между ветвями. Его глаза сверкали диким, сумасшедшим блеском. Мательда отпрянула назад, споткнувшись и чуть не упав в грязь, но спина лошади удержала ее.

– Отдайте письмо, – произнесла она твердым голосом.

Ей казалось, внутри все окаменело от страха. Она стала судорожно оглядываться по сторонам, однако вблизи не было никого, кто бы мог ей помочь. Понимая это, Рустико с угрозами стал продираться к ней через куст бузины и уже протянул руку, ту самую руку, на которой блестел изумруд. Его пальцы касались ее груди, только куст удерживал Рустико на расстоянии.

Вдруг конь замотал головой и фыркнул. Приближались чьи-то шаги. Это, с треском ступая по замерзшим лужам, возвращался всадник.

Лицо Рустико исказилось до такой степени, что стало похожим на страшную маску.

– Ты натворила достаточно бед, – процедил он сквозь зубы. – Скоро твое тело будет нести течением по каналам, и рыбы будут целовать твои холодные губы.

С этими словами он отпрянул назад, и ветви с шумом сомкнулись за ним.

– С вами все в порядке? Вы выглядите очень испуганно, – спросил оказавшийся рядом с Мательдой молодой венет в коричневой шерстяной накидке. Его лицо выражало беспокойство. Он был ее возраста, с острой бородкой и светлыми волосами, недавно смазанными сливочным маслом… Мательда увидела меч, висевший у него на поясе, и мысли завертелись у нее в голове: «Может, рассказать ему, что один злодей покушался на мою жизнь, и попросить о защите?..»

– Мне так хорошо, – потрепала она вороного по холке, – как может быть хорошо простой девушке, которая только что увидела самого красивого на свете коня. Вы счастливчик, что можете ездить верхом на таком животном.

Венет смущенно улыбнулся и поклонился ей.

– Да, мне действительно повезло, но по-настоящему осчастливили меня ваши слова.

В глазах обладателя меча появился блеск, который был чем-то похож на блеск в глазах Рустико.

Мательда отступила на несколько шагов назад. Едва она успела отделаться от потенциального убийцы, как тут же какой-то поклонник принялся ухлестывать за ней.

– Вы, наверное, дочка дожа? Я слышал, что она необыкновенная красавица.

Но Мательда почти не слушала его, она смотрела вперед – там, пробравшись по грязи вдоль каменной стены дворца, за углом исчез Рустико. А вместе с ним исчезло и письмо.

– Нет-нет, – сказала она всаднику, – конечно нет. Дочка дожа – скажете еще! Моя мать была простой солеваркой.

И это было правдой.

Она притворно хихикнула и прикрыла рот рукой. Пора было избавляться от этого молодого человека. Пока он отнимал у нее время, Рустико с письмом – уже за всеми мостами.

– Скажите же мне ваше имя, принцесса солеварни, – не унимался всадник.

– Эстрелла, – сказала она. Это было имя ее матери.

Мательда совсем уже собралась развернуться и уйти. Однако последовавшие за этим слова молодого человека заставили ее застыть на месте:

– Я Элиас, племянник трибуна Бонуса из Маламокко. Я только что приехал сюда, в Риво Альто, из Аахена, чтобы проведать моих обоих дядей – Рустико и Бонуса. Мне сказали, что Рустико как раз находится у дожа. Однако, когда я стал искать его в замке, то узнал, что он только что отправился домой. Может быть, вы его видели?

В этот момент Мательде больше всего захотелось убежать и скрыться во дворце. Но она подавила в себе этот порыв. Неужели трибуны уже раскинули свои сети над всем городом? Создавалось впечатление, что в каждом углу сидит в засаде один из их агентов.

Она уставилась на свои ноги, чтобы Элиас не заметил ее испуганного взгляда. От длительного стояния ее туфельки почти утонули в грязи: коричневая жижа вот-вот могла сомкнуться над блестящими вышитыми украшениями. У Мательды появилось чувство, что она тонет в болоте заговоров.

С хлюпающим звуком она вытащила ногу и поставила ее на островок травы. Затем переставила туда же другую ногу. И твердая почва под ногами придала ей уверенности.

– Рустико из Маламокко – ваш дядя? – Она с деланым сожалением подняла руки. – Он только что проходил здесь.

– И где же он? – Элиас огляделся вокруг.

– Он исчез где-то там. – Мательда неопределенно махнула рукой на группу деревьев. – Постойте! Этот город – сплошной лабиринт. Вы никогда его не найдете. Скорее рыбы выберутся на сушу.

– Но если вы только что видели его, значит, мой дядя должен быть где-то поблизости. – Он приложил руки ко рту и громко выкрикнул имя трибуна.

– Тихо, тихо! – прошептала Мательда. Ни за что на свете ей не хотелось снова встретиться здесь с Рустико. – Вы все испортите.

Ей в голову пришла подходящая мысль.

– Испорчу? – наморщил лоб Элиас.

– Сюрприз, – с улыбкой пояснила Мательда. – Ваш дядя направляется в свое поместье. Представьте себе, как он удивится, когда увидит вас уже там.

– Э-э, – Элиас набирался смелости произнести следующую фразу. – Кажется, это называется женскими проделками? Хотя, – решился он и провел тыльной стороной ладони под носом, – не скрою, это было бы эффектно – принять дядю Рустико в его собственном кабинете! – Он заговорщицки улыбнулся, обнажив кривой и редкий палисад своих зубов. – Только вот, – замялся Элиас, – в последний раз я гостил у него, будучи еще маленьким мальчиком. Может быть, вы подскажете, как быстрее добраться до его дома?

– Вы угадали, – взглянула на него Мательда. – Я знаю, где находится дом Маламокко. Я проведу вас туда!

Мательда уже сидела на вороном коне и поправляла свою одежду. Элиас даже не успел сообразить, как это произошло.

Заметив его нерешительность, она подняла брови и посмотрела на него сверху вниз.

– Вы можете сесть позади меня.

Частокол во рту молодого человека обнажился еще больше.

Глава 5

Риво Альто, улицы города

По пути Мательду охватил страх. Так, наверное, должен был чувствовать себя ее отец, когда выходил на балкон перед толпой. Она решила проникнуть в самое логово Маламокко! Если Рустико поймает ее там, ей конец. Но если у нее будет хоть чуть-чуть времени осмотреться в его доме, то, возможно, она найдет там какое-нибудь доказательство их темных планов, например письмо, содержание которого помогло бы изгнать братьев-трибунов из Риво Альто на вечные времена, а значит, и из их жизни – ее и отца. И пусть опасность очень велика, но перспектива находиться всю жизнь рядом с одним из братьев Маламокко была намного хуже.

«Отдай страх смерти ветрам» – так начиналась песня, которой научила ее мать. Напевая эту мелодию, Мательда пыталась унять дрожь в руках. Однако чем больше она старалась, тем меньше ей это удавалось.

Не желая выказывать свой страх перед Элиасом, Мательда завела с ним разговор. По дороге вдоль каналов она объясняла гостю, как устроена жизнь в их промежуточном мире между большой землей и водой. Она перечисляла маленькие поселения, из которых образовались города в лагуне. Она показала ему работников, которые постоянно занимались тем, что вычищали грязь из каналов между островками суши и маленькими заливами.

– Если там соберется слишком много грязи, то морская вода не сможет больше течь по каналам, – объясняла она ему. – Тогда этот город превратится в болото – источник болезней. Но если каналы будут слишком глубокими, – продолжала она, – море беспрепятственно проникнет сюда, и город утонет. Все это – вопрос равновесия.

Элиас лишь периодически поддакивал и что-то бормотал. Судя по всему, город Риво Альто интересовал его гораздо меньше, чем общество Мательды. Сидя на коне, он прижимался к ее спине, и, несмотря на холодную погоду, Мательда чувствовала жар его тела. Правда, от него исходил запах всадника, проведшего несколько дней в седле. А масло, которым были намащены его волосы, придавало этому запаху и вовсе отвратительный дух.

Мательда сжала губы, стараясь дышать как можно реже, и спрятала прядь своих волос под чепчик. Она проберется вместе с Элиасом в дом Маламокко, не будучи замеченной Рустико, – и ради этого готова терпеть что угодно!

– Я нигде не заметил городской стены, – удивился Элиас.

Мательда кивнула:

– Кому нужны стены, когда ему на помощь приходит море?

Затем она рассказала о нападении франков и о том, как города лагуны чудесным образом спаслись от разорения.

Двадцать лет прошло с тех пор, как франки пришли сюда с огнем и мечом. Чужестранцы в мгновение ока захватывали остров за островом: Гераклиана утонул в крови его жителей, Торчелло вынужден был открыть ворота франкам, пали Градо и Маламокко, родина братьев-трибунов. Тогда эти острова и города пережили самые страшные события за всю свою историю, насчитывавшую сотни лет. На протяжении пяти дней франки опустошали дома, сжигали их и карали рыбаков за то, что те оказывали им сопротивление. До сегодняшних дней матери рассказывали своим детям страшные истории о тех временах, когда франки-завоеватели привязывали пленных к хвостам своих боевых коней за волосы, за одну руку или ногу. Лишь немногим повезло быть затянутыми лошадьми в воду лагуны, смерть в море должна была казаться им милостью. Посчастливилось и тем, кто смогли убежать в соседний город Риво Альто.

Здесь, на «высоком берегу», тогдашний дож Анджелло Партечипацио, дед Мательды, распахнул перед беглецами ворота своей крепости и приютил их всех, дав крышу над головой.

– Говорят, крепость была переполнена людьми, – взглянула Мательда на Элиаса.

– А что было потом? – спросил он. – Франки не ворвались в Риво Альто?

Мательда улыбнулась. Истории о войне юному дворянину были гораздо интереснее, чем подробности жизни города, стоявшего на воде.

– Нападавшие, – продолжила Мательда свой рассказ, – сделали все, чтобы захватить нашу крепость. Когда франкские рыцари появились перед воротами, они предложили дожу свободу, если тот откроет им вход и без боя сдаст дворец. Однако Анджелло Партечипацио достаточно поучаствовал в сражениях, чтобы знать, что осада крепости требует огромного напряжения сил для обеих сторон. У осажденных может закончиться еда, вода, но и у осаждающих тоже рано или поздно иссякнут возможности получать продовольствие. Франки далеко углубились во вражескую страну, они не выдержат, не смогут долго выстоять перед воротами дворца, был уверен Анджелло.

Дож принял меры заранее. Еще до прихода франков он приказал забить все кладовые по самую крышу зерном и заполнить емкости свежей водой. А кроме того, прорыть тайный канал, через который храбрецы ежедневно выходили за ворота, доплывали до удаленных островов и возвращались оттуда с рыбой и яйцами гнездящихся там птиц. Сытая жизнь во дворце продолжалась несколько месяцев, и венеты спокойно поедали яйца и рыбу, пока франки не сломали зубы о крепость.

Мательда снова повернулась к Элиасу:

– В тот день, когда осажденные начали бросать со стен на головы нападавших рыбу, франки сдались. Но, возможно, это всего лишь слухи.

Элиас рассмеялся:

– И франки больше никогда не возвращались, чтобы закончить свое дело?

Мательда указала на дорогу, выложенную большими камнями, и юноша направил своего коня туда.

– Нет. Сколько я живу – нет, – сказала она. – А я родилась вскоре после всех этих событий. С тех пор Риво Альто является самым могучим из всех городов лагуны и резиденцией дожа. Но плохие времена возвращаются, – Мательда понизила голос. – Византия мечтает взять над нами власть, и франки тоже. Лангобарды подкрадываются все ближе, и это лишь вопрос времени – когда кто-нибудь из них снова попытается взять острова силой. Лишь грамотная политика и умелый дож могут спасти нас от этого.

– Вы так много знаете обо всем! – поразился Элиас. – А я вот слышал, что новый правитель города вроде бы слабак – сын этого Анджелло. Все-таки какие дураки эти трибуны! Почему же было не назначить дожем моего дядю Бонуса?

Проглотить возмущение Мательде помогло то, что перед ними открылся вид на усадьбу Рустико.

– Посмотрите! – сказала она и указала на дом, возвышавшийся над дорогой. Его цоколь высотой в человеческий рост был сложен из квадратных кусков гранита. Этаж выше представлял собой фахверк, балки которого были выкрашены черной и белой краской. На двух флагштоках над входными воротами висели флаги тех же цветов. Дом окружали пристройки и маленький фруктовый сад. Одно из верхних окон сверкало в лучах заходящего солнца. Только сейчас Мательда заметила, что на лагуну опустились сумерки. Никогда раньше ей не доводилось бывать за пределами дворца после наступления ночи.

– А вот и он, – воскликнул Элиас, – дом моей семьи!

Он соскочил с коня, упер руки в бока и окинул взглядом поместье:

– Последний раз я был здесь еще мальчиком.

– Вы не хотите помочь мне слезть с коня? – многозначительно повысила голос Мательда. Это возмущение было подлинным: о чем думает эта простецкая голова? Как можно обходиться с дочерью дожа подобным образом?! И тут она вспомнила, что сама же скрыла от него, кем является на самом деле.

Элиас было ринулся исправлять ошибку, но Мательда уже справилась сама. Решительным шагом она направилась к воротам.

– Идите же сюда! – громким шепотом позвала она Элиаса, привязывающего вороного к дереву. Мательда надеялась, что Рустико еще не успел добраться домой. – Давайте проберемся внутрь, мы же хотели сделать сюрприз вашему дяде.

Беспокойство Мательды по поводу проникновения в дом прошло само собой, когда дворецкий с головой, похожей на огурец, открыл им ворота. Он не узнал Элиаса, однако печать и герб гостя убедили его. Слуга впустил их через узкую дверь в высоких двустворчатых воротах. Непрошеным гостям пришлось пригнуться в проходе – и вот они уже во внутреннем дворе поместья. Дворецкий недовольно поинтересовался, не хотят ли они отведать поздний ужин. Когда Элиас отмахнулся, Мательде показалось, что слуга облегченно вздохнул.

– Как здорово снова видеть тебя, Спатариус! – не удержался Элиас. – Как давно это было!

Слуга сощурил глаза.

– Вы были тогда еще ребенком. – Он провел рукой где-то на уровне своего пупка. – Вот таким примерно. Но сейчас…

Его взгляд блуждал по фигуре Элиаса вверх-вниз. Затем он осмотрел Мательду и учтиво наклонил голову.

– Слушай меня внимательно, Спатариус! – Элиас нагнулся над маленьким венетом и взял у него из руки масляную лампу. – Я хочу сделать сюрприз своему дяде и буду ждать его в кабинете. Так что не говори ему, что я здесь, ладно? Я хочу подшутить над ним, понимаешь?

Спатариус бросил на Мательду взгляд, исполненный опыта прожитых лет. «Наверное, – подумала девушка, – он решил, что я уличная девка, о которой Рустико не должен знать».

Но что бы там ни происходило в этой голове-огурце, слуга молча кивнул в ответ на слова Элиаса и, шаркая ногами, удалился в свете лампы по мрачному, пахнущему копченой колбасой коридору.

– Ничего не изменилось… – Элиас поднял глаза на стены внутреннего двора. Верхний этаж завершала галерея с многочисленными дверями – чтобы разглядеть это, как раз хватило последних, уже тусклых лучей солнца.

– Какая же из этих дверей ведет в рабочий кабинет? Вот я глупец, нужно было спросить у Спатариуса!

Мательда взяла масляную лампу из рук юноши.

– Я боюсь этого человека, – прошептала она. – Пожалуйста, давайте оставим его там, куда он исчез, и попытаемся найти нужную комнату самостоятельно. «Кто знает, что мы еще обнаружим по дороге…» – уже про себя добавила она.

Элиас с готовностью отдал Мательде лампу. Но едва они успели подняться к галерее, как услышали глухие удары в ворота.

– Открывай! Спатариус, бездельник! Разве я не приказывал тебе ждать у ворот, когда твоего господина нет дома?

Мательда вздрогнула от испуга – она не ожидала, что Рустико вернется так рано: все-таки они добирались на коне, а он шел пешком. «Видимо, взял лодку», – решила она. Затем повернулась к Элиасу, приложила палец к его губам и потушила лампу.

Во дворе послышались шаги дворецкого, которые невозможно было ни с чем спутать, за ними последовал лязг и скрип запоров. Затем раздались звуки ударов.

– Я размозжу тебе череп! – кричал хозяин дома.

Мательда и Элиас невольно пригнулись к ограждению.

– С чего это тебе пришло в голову встречать меня в такой темноте без лампы?

Послышалось какое-то бормотание, затем снова удары.

Стоя на лестнице, Мательда не могла понять, выдал или нет Спатариус, что они находятся здесь. «Надеюсь, – подумала она, – он так сильно ненавидит своего хозяина, что ему доставляет удовольствие обманывать его». Страх, что Рустико обнаружит ее в своем доме, гнал ее вперед. Она решительно схватила Элиаса за руку и потащила за собой. Молодой дворянин с готовностью последовал за девушкой – у него аж слюнки потекли.

– Вон туда! – прошептал Элиас и указал на одну из дверей. Мательда отодвинула задвижку в сторону и открыла двери. Петли на хорошо смазанных болтах повернулись беззвучно. В помещении было темно, через высокое окно брезжил лунный свет. Мательда смогла рассмотреть ковры, висевшие на стенах, и высокий стол на другом конце комнаты. Кажется, они действительно нашли кабинет Рустико. Но если искать здесь доказательства, то придется зажечь лампу…

Легкий щелчок заставил ее резко обернуться. Элиас закрыл за собой дверь и задвинул запор.

– Теперь он уже не сможет войти сюда, – сказал юноша.

«А я не смогу отсюда выйти», – пронеслось в голове у Мательды. И в тот же миг она почувствовала на своих руках горячие руки Элиаса, резкий запах смазанной маслом бороды вызвал неприятные ощущения в носу.

– Мы поставим на письменном столе моего дядюшки нашу собственную печать, Эстрелла.

С этими словами он подтолкнул ее к задней стене помещения. Инстинктивно Мательда уперлась руками в грудь Элиаса, однако не смогла противостоять его силе. Казалось, ее сопротивление только разжигало его.

Он попытался поцеловать ее, но она вовремя увернулась. Элиас напирал, и она так сильно натолкнулась бедрами на письменный стол, что размещенные на нем предметы затанцевали и зазвенели. Элиас стремительно сорвал накидку со своих плеч, затем взялся за шерстяную тунику, для чего ему пришлось отпустить руку Мательды. Она попыталась воспользоваться этим и оттолкнуть его, однако молодой человек держался на месте так крепко, как мог стоять только мужчина на поле боя. Сопротивление девушки лишь раззадорило его.

И тут раздались тяжелые шаги, остановившиеся перед дверью. Кто-то попытался открыть дверь, и дерево заскрипело, ведь вход был закрыт изнутри. Элиас застыл и прижал свою горячую мокрую руку ко рту девушки, Мательда затаила дыхание. Если Рустико найдет ее здесь, внутри, она погибла! Элиас, может быть, отберет у нее честь, но Рустико возьмет еще больше. Ну зачем она поддалась этому детскому порыву?! Как она сейчас ругала себя за свою глупость!

– Почему мой кабинет закрыт? – заорал Рустико на галерее так, что задрожали гнезда ласточек под крышей. – Спатариус, ты, слепой призрак! Ты у меня отведаешь плетей!

Последовали громкие удары – Рустико изо всех сил колотил ногой в дверь, однако дерево стойко сопротивлялось. Наконец голосом, в котором звучало отчаяние, он выкрикнул:

– Ну как я могу передать этот город в руки императора, если не могу открыть даже свой собственный кабинет?

Звуки стихли. Элиас осторожно отнял руку от лица Мательды, и она с облегчением провела языком по своим губам – они были солеными. Что это только что сказал Рустико? Если она правильно поняла, он собирается отдать Риво Альто под власть Византии? Ей нужно как можно скорее вернуться назад, чтобы предупредить отца!

– Он скоро найдет путь сюда, – прошептал Элиас, – нам нужно поторопиться!

И с этими словами он продолжил снимать с себя шерстяную одежду. Видимо, парень пребывал в убеждении, что Мательда еле сдерживается, только и ждет, чтобы отдаться ему.

Одной рукой держа ее, а другой пытаясь стянуть с себя тунику через голову, он все же преуспел в этом и уже стоял перед девушкой наполовину голый. От запахов его тела Мательда отшатнулась еще дальше на стол.

В этот момент под ее ягодицами на столе что-то зашуршало. Если это действительно был кабинет Рустико, то, скорее всего, она сидела прямо на его письмах и грамотах – доказательствах предательства! Пока Элиас продолжал атаковать ее, Мательда провела рукой по столу, собрала как можно больше пергаментов – сколько поместилось в руке – и спрятала под нижнее белье.

Элиас же, казалось, принял этот жест как приглашение.

– Подними юбки, Эстрелла! – Голос Элиаса прерывисто задрожал. Он задыхался не только от борьбы со своей одеждой.

Когда он начал расшнуровывать брюки, Мательду пронизал парализующий страх неминуемого.

– Постой! – воскликнула она пронзительнее, чем хотела.

– Кто там, внутри? – громко крикнул Рустико. – Воры! Спатариус!

– Тихо! – прошипел Элиас, отчаянно пытаясь развязать штаны. В темноте он, похоже, не мог справиться с узлами шнурков.

Мательда поняла, что есть всего лишь один способ спастись от Элиаса.

– Давай я сама, – предложила она и, превозмогая отвращение, нежно оттолкнула его руку своей рукой, соскользнула со стола вниз и опустилась на колени перед Элиасом. Ее пальцы нащупали шнурки, которые удерживали тесно облегающие брюки.

Трясущимися руками Элиас пытался просто стянуть с себя штаны. Однако пояс был настолько туго зашнурован, что он не мог сдвинуть ткань со своих бедер. Шнурки выскользнули у Мательды из пальцев.

– Веди себя тихо! – прошипела она и бросила взгляд на дверь, однако оттуда не доносилось больше ни звука. Сколько времени остается у нее, прежде чем вернется Рустико и прикажет взломать дверь? Ей очень хотелось просто побежать к выходу, открыть засов и удрать через галерею.

Словно услышав ее мысли, Элиас больно ухватил ее за волосы и потянул за них.

– Поторопись, или я разрежу себе штаны мечом, – тяжело дышал он, и капельки его слюны забрызгали руки Мательды.

Никогда раньше она не была так близко к мужчине. Она искала шнурки, стараясь не прикасаться к половому органу Элиаса, который тянулся к ней из-под ткани. По сравнению с вонью, которая исходила от нижней части его тела, запах верхней части казался ароматом бальзама. Его требование поторопиться пульсировало у нее в ушах, пока ей наконец не удалось распустить шнурки его штанов. Обеими руками она стащила штаны Элиаса до колен и оставила их на щиколотках. Ни в коем случае не желая видеть того чудовищного предмета, который сейчас освободила, она не сводила взгляда с его ног.

Он как раз собрался прижаться к ней, но она схватила его за лодыжки и изо всех сил дернула. Элиас зашатался, пытаясь найти опору, и отпустил ее волосы. Однако ткань так тесно обхватывала его ноги! Вместо звуков похоти теперь он издавал лишь крики ужаса. Мательда еще раз дернула его за ноги – и венет упал на пол. За что ему удалось зацепиться, Мательда не поняла в темноте, но он потянул за собой что-то, что упало с таким грохотом, по сравнению с которым шум овечьего стада, охваченного паникой, показался бы тихим шорохом.

Она не обращала внимания на злобные выкрики парня, когда он, снова и снова пытаясь подняться на ноги, хватался за табурет, – она была уже у двери и старалась нащупать задвижку. Однако запор не открывался! За ее спиной рычал Элиас. Пытаясь освободиться от штанов, чтобы встать, он так неловко согнулся, что снова чуть не упал.

В конце концов ему пришлось оставить свои попытки.

– Я сожгу тебя! Зажарю твое мясо! – прорычал он, и Мательда в этот момент даже не сомневалась, что он воплотит свою угрозу в жизнь, если она сейчас же не убежит.

Она ударила кулаком по железу задвижки – так, что даже рука заболела. И наконец запор поддался, дверь была свободна!

Мательда распахнула ее. Перед ней стояли Рустико и дворецкий. Один держал ночную лампу, другой – огромный молот. На лицах обоих застыло такое выражение изумления, какого она никогда не видела.

Инстинктивно Мательда отпрянула и почувствовала, как сзади ее хватают чьи-то руки и тянут на пол. Элиас оказался на ней прежде, чем она успела подумать о сопротивлении. Дикий, как молодой бык, он рвал на ней одежду, и, когда наконец показались ее голые ноги, уже просто ослеп, потому что не видел ни своего дядю, ни его слугу. Все его существо, как стрела, было устремлено лишь к одной цели – совокуплению с жертвой.

Мательда закрыла глаза. Может быть, Рустико убьет ее и тогда все закончится? Это избавит ее от ужаса жить с таким позором или от необходимости наложить на себя руки. В ее нижнем белье трещал пергамент, когда Элиас искал себе дорогу через слои льна и шерсти. Затем он навалился на нее всем своим весом, она закричала, и в следующий момент Элиас исчез.

– Да чтоб на вас свалилась череда самых страшных бед! Кто вы такие и почему вы занимаетесь прелюбодеянием в моем доме, да еще в кабинете? – вопил благим матом хозяин. – На моих глазах!

Загорелся свет – где-то позади Спатариус зажег еще лампы, – и Мательда увидела склонившееся над ней красное, круглое, словно луна, лицо Рустико.

– Ты?! – его мягкие губы округлились. – Как?..

– Дядя, это я, твой племянник, – охрипшим голосом пытался объяснить Элиас, прикрывая свою срамную наготу краешком стенной занавески. – Она моя невеста. Мы хотели… Я хотел сделать тебе сюрприз своим визитом.

Если даже Рустико и был рад увидеться с племянником, то он этого не показал.

– Вот это – твоя невеста? – резко обернулся он. – Ты вообще знаешь, кто это?

Мательда опустила одежду, прикрыв свои ноги, и стала подниматься так медленно, как только могла. Дверь – всего лишь в нескольких шагах, и она была открытой. Лишь огуречная голова закрывал ей дорогу.

– Ее зовут Эстрелла, – сказал Элиас и снова попытался привести свои штаны в должное состояние.

И тут Рустико ударил его от души. Элиас упал на пол и закричал от боли.

– Она – дочка дожа, ты, любитель гаремов из Гоморры! И невеста твоего дяди Бонуса. Если ты обесчестил ее, я сниму шкуру с твоего достоинства. Ты утолил свою похоть с ней? Ты слышал что-нибудь из того, что я говорил перед дверью?

Под крики хозяина дома и оправдания Элиаса Мательда потихоньку подбиралась к выходу. И как только Рустико снова поднял руку, чтобы ударить своего племянника, Мательда перепрыгнула через перевернутую корзину для угля, проскользнула мимо Спатариуса и уже была на лестнице, ведущей во двор, прежде чем услышала шаги погони за собой. «Надеюсь, – молилась Мательда, поминая святого Марка, – дворецкий забыл закрыть ворота на замок».

Глава 6

Риво Альто, лагуна

«Висундур» слегка накренился, когда его подхватило течение, и дрожь пробежала по корпусу корабля.

– Вон там находятся города лагуны! – с небрежностью владельца корабля махнул рукой Бонус, облокотившись о борт. Альрик, стоявший рядом, у румпеля, даже не посмотрел в его сторону.

На черном ночном побережье мерцало море огней. Альрику не раз приходилось в темноте подходить к причалам многих городов, среди которых были и византийские, однако никогда прежде он не видел, чтобы город плавал на воде. А Риво Альто выглядел так, словно вырастал прямо из вод Адриатики. Огни в окнах и сигнальные огни для кораблей отражались на гладкой поверхности воды – казалось, звездное небо упало в море.

– Ну разве не красота?! – воскликнул Бонус в восхищении.

Альрик ничего не ответил. Едва в поле видимости появилась гавань, он стал держать курс на нее, и вскоре «Висундур» изящно проскользнул мимо барок и шаланд.

– Разве здесь нет военных кораблей? – спросил Альрик, осматриваясь по сторонам. – Как же вы себя защищаете?

– Мои корабли – это самое лучшее, что есть в порту Риво Альто. – В голосе Бонуса слышалась гордость. – И в других портах лагуны тоже.

Альрик лишь хмыкнул. Город в море, у которого нет настоящих боевых кораблей… Неудивительно, что они вынуждены приглашать на службу иностранных мореплавателей.

На подходе к причалу Альрик скомандовал «Суши весла!», и тут же лопасти весел устремились к небу, а морская вода стала стекать с дерева на палубу.

Они причалили рядом с кораблем, с которого были сняты все надстройки, – видимо, он стоял на ремонте.

– Шпангоут и планки – из липы. – Ингвар в свете факелов, обрамлявших побережье, разглядывал внутренность корабля. – И они делают обшивку внахлест.

Последнее сообщение развеселило команду.

– Что вам в нем не нравится? – Бонус, кряхтя, вскарабкался на причал. – Наши корабли выносливые, как моржи!

– И такие же быстрые, – добавил Бьор.

– Ты, – крикнул Бонус Альрику, – пойдешь со мной. А вы, остальные, останетесь здесь. Проведите время с пользой – почистите корабль. Когда прибудут мои дромоны, скажите капитану Гисульфу, что я у дожа.

– Отец, неужели ты пойдешь один?

Даже в темноте Альрик разглядел морщины беспокойства на лице Бьора.

– А что, ты думаешь, может со мной случиться? – поинтересовался Альрик с улыбкой на лице. – Чего мне бояться – что он вонзит мне кинжал в спину? Так его кинжал я отправил в подарок рыбам. Но самое главное, этот бедняга на собственном опыте убедился, как мы ему нужны, чтобы совершать походы на «Висундуре». Опыт был болезненным – значит, запомнится надолго.

Он снова взглянул на сына. Морщинки озабоченности с его лица не исчезли.

– Ну ладно, – сказал тогда Альрик. – Мои сыновья пойдут с нами, – крикнул он толстяку трибуну.

– Ни в коем случае! – донеслось от Бонуса. – Даже один дикарь во дворце дожа представляет собой большую опасность.

– Ты хочешь избежать опасности, однако сам ее наклика́ешь, – ответил Альрик. – Стремишься управлять кораблем, но ломаешь руль. Пытаешься отдавать мне приказы, но лишь смешишь меня. – Не обращая больше никакого внимания на протесты Бонуса, Альрик подал знак своим сыновьям, чтобы они следовали за ним. – Мы идем втроем.

– Вы что, не понимаете, Джустиниано? Эти люди предоставляют нам корабль, с помощью которого мы можем привезти сюда мощи святого Марка.

Раз за разом Бонус Маламокко повторял эти слова. Однако худой мужчина в дорогом убранстве, казалось, не слышал его. Он то и дело поглядывал на маленький столик, стоявший в конце помещения, на котором были разложены принадлежности для черчения и рисования. Ни слова не слетело с его губ.

Альрик смотрел по сторонам и не переставал удивляться. И это называется дворцом? В Константинополе ему доводилось входить в личные покои императора в качестве одного из его телохранителей. По сравнению с византийским дворцом эта резиденция так называемого дожа была похожа на сарай.

Тем не менее Ингвар и Бьор беспрестанно ощупывали тонкие занавеси на стенах и то и дело набивали себе рты изюмом из бронзовых блюд. Тогда, в Византии, они были еще мальчиками, а после родиной для них стал «Висундур», радостью жизни – рыба, соль и запах смолы.

В этом помещении, своего рода рабочем кабинете, мерцали огни масляных ламп. Тени танцевали по углам, а сквозняк, проникавший через проемы окон, раскачивал паутину под балками. В столь поздний час дож находился здесь один. Альрика удивило, что хозяин города еще не ложился, а если бы уже спал, то Бонус осмелился бы разбудить его. Что-то странное таилось в отношениях между этими двумя мужчинами.

Дож все еще не реагировал на возгласы Бонуса. Тогда тот схватил его за плечи и повернул лицом к себе. Только теперь, кажется, князь ожил.

– Какая мне польза от святых и быстрых кораблей? – спросил он и сорвал с головы шапку странной формы, чтобы ткнуть ее Бонусу в руку. Похожие головные уборы Альрик видел у персидских военнопленных.

– Вам они ни к чему, согласен, – ответил Бонус. – Но нашим городам они принесут богатство и удачу.

Альрик заметил, что трибун держал шапку, словно сокровище.

Дож, с коротко подстриженными волосами пепельного цвета, продолжал, не обращая внимания на эти слова, как будто реплики Бонуса и не было вовсе.

– Какое мне дело до ваших интриг, когда моя дочь пропала? Сколько часов прошло с тех пор, как она ушла… в темноте, без охранников, без служанок. Если с ней что-то случилось, я привлеку к ответственности вас и вашего брата.

– Что за абсурд! – фыркнул Бонус. – Какое я имею отношение к исчезновению вашей дочери? Я только что прибыл сюда с Сицилии.

– Я знаю, что за этим делом стоите вы. Этого достаточно.

– А она красивая, твоя дочка? Хороша девка, да? – вдруг вмешался в разговор Ингвар.

– Что это за люди, которых вы приволокли в мой дом? – Дож раздражался все сильнее и сильнее.

Бонус, казалось, был удивлен и обескуражен тем, что дож сердится.

– Им принадлежит корабль, который…

Продолжить он не успел.

– Уведите их! И найдите мою дочь! – рассвирепел дож. – Если мой ребенок до восхода солнца в полном здравии не будет стоять в этой комнате, то вам, трибунам, придется искать другого дожа! А что это означает для ваших высоких планов – вы и сами знаете.

Альрик не понаслышке знал, что такое закулисные игры могущественных людей. Но они утомляли его. Пришло время исчезнуть, понял он.

Этот Бонус допустил серьезный промах – он убил надежду. Надежду Альрика достичь наконец безбедной жизни, жизни в безопасности и спокойствии, – такой, какой жила его семья когда-то там, на родине. Эта надежда оказалась не более, чем куском пла́вника[13], болтающегося в море, – вот как этот нелепый город.

Альрик подал своим сыновьям знак следовать за ним.

– Мы лучше снова будем рубить лед на Этне, – сказал он. – Вулкан более предсказуем, чем все вы, князья мира сего. Идем!

– Постой! – Ингвар с силой потер лоб и встал перед дожем. Правитель со страхом в глазах отпрянул назад.

– Мы найдем твою дочь, – сказал Ингвар, засовывая себе в рот побольше изюма. – И ничего, даже если она уродина. Хорошая награда важнее.

– Трибун! – воскликнул дож. – Выбросьте наконец этих животных на улицу!

Альрик сжал кулаки так, что все три пальца на его правой руке хрустнули. В жизни его называли по-разному, но чтобы князь нелепого городишки, дряхлый старик, пригодный лишь для объятий в постели с одеялом, оскорблял его сыновей – этого он стерпеть не мог.

– Животные, говоришь? – прорычал он. Ярость вернула ему молодечество, и он шагнул к дожу. – Мои сыновья – свободные люди моря. Они могут провести корабль через море, покорить гору и осчастливить женщину. А ты это можешь? Такие, как ты, воспитываются только для того, чтобы жевать, петь, танцевать и наряжаться. Ты, вообще, мужчина? – Альрик в два шага подскочил к столику для рисования и опрокинул его. Папирус разлетелся по полу. Взору открылись чертежи и рисунки кораблей.

Увидев их, Альрик умолк. Он поднял один папирус, другой…

– Не смейте прикасаться к рисункам моей дочери! Уберите руки прочь! – надрывно закричал дож и бросился собирать чертежи.

Альрик выпрямился, держа один из чертежей в руках.

– Это сделала твоя дочь? – спросил он с сомнением в голосе.

На пергаменте был изображен корабль, какого Альрик никогда прежде не видел. Он не был похож на дромон с двойным рядом весел, у него не было паруса на рее и не было тарана. Да и с драккаром у него было общего примерно как у слона со змеей. Это судно было с высокими бортами, как у торгового корабля, только значительно больше. Маленькие фигурки экипажа на палубе, нарисованные умелой рукой, подчеркивали огромную величину корабля. Было видно, что чертежница не особенно старалась угодить кому-то своим рисунком. Здесь работала не маленькая девочка, которая хотела лишь привлечь внимание своего отца. Альрик видел перед собой конструктивно грамотные формы корабля, с указанием соотношения длины, габаритов и веса – цифр, аккуратно выстроившихся на краю листа в колонку.

Дож взял рисунок у него из рук и нежно провел пальцами по папирусу.

– Моя дочь очень любит корабли, – сказал он. И в его голосе появилась нежность, понятная Альрику.

– Сколько ей лет? – поинтересовался он.

– Зимой будет девятнадцать. – Дож осторожно разгладил свитки.

Альрик установил столик на место, и дож сложил чертежи обратно. Старый моряк не мог отвести глаз от рисунков. Неужели все это сделала юная девушка? Их с дожем взгляды застыли на папирусах, и на какое-то время в комнате воцарилась тишина.

– Так что, мне вышвырнуть их на улицу, или вы будете слушать то, что я должен сказать вам, Джустиниано? – не выдержал Бонус, все еще крепко держа головной убор дожа в своих руках.

Никто ему не ответил.

– Я бы очень хотел поговорить с твоей дочерью, – в конце концов сказал Альрик. – Ты скажешь мне, где нам искать ее?

Мательда с силой толкнула входную дверь. Выход из дома Маламокко оказался закрыт! Ей удалось сбежать из кабинета, однако теперь Рустико и Элиас найдут ее здесь, внизу. Она лихорадочно ощупывала дверь, загоняя себе занозы в пальцы, и тут ей пришло в голову: ведь волосы на ее голове сколоты бронзовой шпилькой! А разве не рассказывали, что воры с помощью такого инструмента могут открывать двери? Со стороны лестницы послышались шаги и крики. Наконец она нащупала замок, но ее надежда открыть его шпилькой, как это делали ловкие воры, сразу же растворилась: здесь был запор. Однако что это? Ведь это ключ, ключ! Ключ торчал в замке!

Благодаря халатности домашнего слуги Мательда распахнула дверь обеими руками и выскочила на улицу. Затем снова закрыла за собой дверь на ключ и выбросила его в ближайшую канаву.

Копыта вороного коня гремели по брусчатке и будили город ото сна. На его мощной спине, отчаянно вцепившись в шею и упершись пятками в бока, чтобы ненароком не упасть, лежала девушка, сердце которой бешено колотилось. Жеребец Элиаса был огромным, совсем не для такой миниатюрной барышни, которая и ездить-то верхом научилась лишь благодаря тем редко выпадавшим случаям, когда ей разрешалось сопровождать своего отца на охоту. И даже этой возможностью она могла воспользоваться лишь в окружении заботливых слуг, а сама в ожидании разгоняла скуку тем, что рисовала лица на облаках. Теперь звезды насмешливо смотрели на нее сверху вниз: она сама стала добычей, преследуемой охотниками по пятам.

Конечно, созданное ею препятствие не могло надолго удержать ее преследователей. К тому же хотя бы один из них наверняка является гораздо лучшим наездником, чем она.

Злобные крики за ее спиной становились все громче. Вороной конь Элиаса стал ей подмогой в этом бегстве, но это преимущество уменьшалось быстрее, чем мужское достоинство племянника Маламокко после того, как она свалила его на землю. Холодный пот сбегал по спине Мательды, когда эта сцена всплывала у нее в памяти, словно труп утопленника в лагуне.

Пора было признать, что преследователи догоняют ее. Однако, сказала она себе, коль уж ей не хватает скорости и силы для обороны, нужно пустить в ход другие свои преимущества. В конце концов, она выросла между этими домами и каналами! А как минимум один из ее преследователей был чужаком в этом городе.

Она натянула поводья коня. Животное фыркнуло, и облако пара поднялось от его ноздрей. Вонь лошадиного пота ударила Мательде в нос. Трясущейся рукой она направила вороного в сторону, на обочину.

Старая главная дорога была единственной городской дорогой, вымощенной камнем. По обеим сторонам от нее – только песок и грязь. Конь, беззвучно погружая в них свои копыта, прошел немного в сторону и остановился.

Она задержала дыхание. Приближался первый из преследователей. Не замедляя темпа, он проскакал дальше по дороге. Второй появился немного погодя, но и он пронесся мимо места, где пряталась Мательда.

Она очень медленно приходила в себя, прижав руку к груди, чтобы успокоить бешеное биение сердца. Попытаться добраться до дворца? Только там она могла бы чувствовать себя в безопасности. Правда, наверняка ее преследователи догадались, что она направляется именно туда. И будут ждать ее уже на месте. Пожалуй, было бы разумнее добраться до маленького острова – там стоял сарай, где Мательда хранила свою тайну.

Но только она решила поискать лодку для переправы, как снова услышала топот копыт – преследователи возвращались.

На этот раз всадники приближались медленно. Видимо, заметили, что добыча свернула в сторону, и теперь будут искать ее в тени между домами и живыми изгородями, осматривать боковые дороги, где плескалась вода каналов. По крайней мере, она сама бы так и поступила.

Ее сердце снова бросилось в галоп, и она легонько пустила вороного вперед, чтобы от его шагов не было слышно никаких звуков. Мательда направилась вдоль узкого канала, по которому, она знала, сквозь хаотичное нагромождение домов в конце концов можно было добраться до дворца.

Между домами была кромешная тьма. Редких огней в окнах едва хватало для того, чтобы не натолкнуться на дверь, стену или забор. Лишь вода в канале, блестящая в свете звезд, указывала ей дорогу.

Когда Мательда снова остановилась, уже ничего не было слышно. И эта тишина напрягала ее больше, чем недавние крики и отдаленный топот копыт. Вряд ли Рустико и Элиас прекратили преследование, они определенно затаились где-то под покровом ночи. Скорее всего, они сейчас тоже прислушиваются к каждому шороху, пытаясь определить, где же беглянка. С величайшей осторожностью она направила лошадь дальше, в сторону от главного пути.

Мательда как раз собиралась свернуть за угол дома, как позади вспыхнул свет факела. Послышались голоса двоих мужчин. Девушка замерла. И тут чья-то рука ухватилась за упряжь ее лошади, а другая крепко схватила ее за лодыжку.

– Никто не убежит от Маламокко, – услышала она рычание Рустико.

Мательда тщетно пыталась резко развернуть коня.

– Слезай! – Это был голос Элиаса. И еще одна рука, вцепившись ей в лодыжку, потянула вниз.

Это прикосновение было возмутительным! Хуже, чем то, что произошло в кабинете Рустико. Одним резким рывком Мательда освободила ногу, спрыгнула с другой стороны коня и бросилась бежать.

Первое, что она услышала за своей спиной, был смех Рустико, а второе – быстрые шаги Элиаса. Она понимала, что далеко не убежит, и в какой-то момент у нее возникла мысль кинуться в канал, чтобы утонуть в нем. Это было лучше, чем попасть в руки злодеев.

Чья-то рука вцепилась в ее волосы, но ей снова удалось вырваться. Боль придала ей сил.

И тут перед ней загорелся еще один факел. Может быть, этот свет был ее спасением? Группа поздних пьяниц или ночной сторож – все равно, кто бы ни шел ей навстречу, он должен ей помочь!

Мательда бросилась за угол, ноги заскользили по грязи, однако она нашла опору, вцепившись в кольцо для привязи лошадей в одной из стен. И тут наткнулась на чью-то фигуру. Ей было все равно, кто это. Слабыми пальцами она вцепилась в его одежду.

«Помогите мне!» – хотела крикнуть она, однако изо рта вырвался только хрип. Руки преследователей уже схватили ее сзади и поволокли прочь. Отбиваясь обоими кулаками, Мательда попала кому-то в голову. Кто-то ударил ее в нижнюю часть живота, и она упала на колени, однако ее тут же дернули вверх за руку.

– Хватит! – громогласно заявил Элиас. Его искаженное лицо дрожало в свете факела.

– Похоже, она тебя не хочет, – раздался чей-то спокойный громкий голос со странным акцентом.

Мательда откинула с лица распущенные волосы. Рядом с ней стояли Элиас и Рустико, а напротив них – два странно выглядевших незнакомца. Один из них – худой, такого же роста, как она, зато второй был высок и крепок – факел в его руке выглядел соломинкой. Лица обоих мужчин скрывали капюшоны. Из-под грязно-серого плаща высокого мужчины спадали вниз длинные пряди светлых волос.

– Идите своей дорогой, – прошипел Рустико и отвернулся. Он знаком приказал Элиасу следовать за ним, и Мательда почувствовала, как ее поволокли прочь. Чужестранцы стояли как вкопанные.

– Помогите! – крикнула она. – Я дочь дожа. Отец наградит…

Чья-то рука зажала ей рот, заставив замолчать.

– Стойте! – прогремел светловолосый незнакомец. Слова он произносил с каким-то гортанным акцентом.

Однако Рустико с Элиасом даже не обратили на него внимания. Мательда царапала чьи-то руки, державшие ее, отбивалась ногами, но ее удары не достигали цели. В конце концов она потеряла почву под ногами – теперь Элиас тащил ее на себе.

– Стойте, я сказал! – раздался снова тот же бесстрастный громкий голос, и второй мужчина что-то сказал своему спутнику – что именно, Мательда не разобрала. Ну почему ей так не повезло – попасть на этих двух трусов! Вариантов не оставалось – только она сама могла себе помочь.

Резко развернувшись, она что было силы впилась зубами в руку Элиаса. Он вскрикнул и отпустил ее. Однако Мательда не отстала от него. Она прокусила зубами тонкую кожу его руки так глубоко, что почувствовала артерии и тонкие кости. Тогда она сильнее сжала зубы, стараясь попасть именно в наполненные сосуды, и кровь потекла по ее языку. Теперь уже Элиас пытался избавиться от нее, а она, Мательда, держала его.

Лишь после сильного толчка Элиасу удалось сбросить ее. Мательда упала в грязь. Кровь Элиаса была у нее на губах, а что-то, что могло быть его кожей, приклеилось к небу. Она почувствовала тошноту.

Чьи-то руки обхватили ее за бедра и подняли вверх.

– Что ж, если ты ее не хочешь, то ее заберу я, – услышала она голос высокого незнакомца.

Тошнота усилилась. Вместо того чтобы очутиться на ногах, Мательда оказалась на плече незнакомца, вися головой вниз, и ее стошнило. Чья-то рука поддерживала ее за лодыжки, не давая сползти с плеча и упасть.

Тут раздались злобные голоса, лязг железа, кто-то закричал…

Мательда ощутила, как ее кожа враз покрылась холодным потом. Она широко раскрыла глаза, но внизу не увидела ни земли, ни ног незнакомца, ничего. Одна чернота ночи.

Глава 7

Риво Альто, резиденция дожа

Никогда раньше Мательда не погружалась в беспамятство. Правда, в детских играх она часто изображала девицу, которая, увидев злобное чудовище, падала в обморок. Однако каждый раз при этом Мательда пугалась состояния беспомощности, когда ничего не видишь, ничего не слышишь, ничего не чувствуешь, не можешь двигаться и полностью предоставлена чужой воле. И пусть она себе это только представляла, но само чувство вживания в это состояние вызывало у нее больше страха, чем разодетые в старые шкуры друзья по игре. Но сейчас она действительно впала в беспамятство, и страх оказался куда сильнее, чем девушка могла себе представить.

Она проснулась с криком на устах. Чья-то рука легла ей на лоб. Прежде чем туманная завеса перед ее глазами рассеялась, она уже знала, что это была рука ее отца. Она открыла глаза, заморгала, привыкая к свету, и посмотрела в озабоченное лицо Джустиниано.

– Ты в своей спальне, – прошептал он, и знакомый запах немного успокоил Мательду. – В безопасности.

От сухости в горле она закашлялась. Чашка коснулась ее губ, она отпила немного воды.

– Что случилось? Почему я здесь?

Через легкие занавески в помещение пробивался дневной свет. Отец держал перед ней сосуд из искусно обработанного стекла, с узором из голубых и желтых полосок.

– Я распорядился найти тебя, – сказал Джустиниано. Он опустил глаза вниз и слегка покачал головой. – Правда, это не совсем так. Вызвались искать… эти… – он подбирал подходящее слово, – наши гости.

– Там было двое мужчин, пьяниц, – смутно припомнила Мательда.

– Они принесли тебя сюда. Когда я увидел, как ты висишь на плече у варвара, я испугался, что ты мертва.

Мательда вспомнила, что ее схватил какой-то великан. Она нетерпеливо убрала руку отца со своего лба и села.

От резкого подъема комната закачалась у нее перед глазами так, что она зажмурилась и вцепилась в край своей кровати. Только страх перед новой потерей сознания уберег ее от того, чтобы снова не погрузиться туда, откуда она только что вынырнула.

Подождав, пока пройдет головокружение, Мательда попыталась встать, и что-то затрещало у нее под ногами. Оглядев себя, она с ужасом обнаружила, что вся с головы до ног перепачкана засохшей грязью. В памяти всплыли увиденные ею в вестибюле дворца свиньи.

– Как долго я была без сознания? – спросила она, осторожно ощупывая пальцами свое лицо. Оно, казалось, уже было умыто.

– С тех пор как эти чужестранцы принесли тебя сюда. Эта ночь была самой длинной в моей жизни, – признался Джустиниано заплетающимся голосом, будто слова балансировали у него на языке, как на канате. – На твоем лице и руках была кровь. Сначала я подумал… Но ее удалось смыть. Ты не ранена.

Это была кровь Элиаса, вспомнила Мательда. Она вновь явственно ощутила его кожу под своими зубами, и ее снова чуть не стошнило.

– А где те люди, которые принесли меня сюда?

– Гости находятся в малом зале, там как раз совещаются трибуны. Мне пора возвращаться к ним, без меня они не могут принять никаких решений. Хотя бы для этого я еще гожусь.

Мательда поднялась и стала искать под своими платьями письма, которые украла из кабинета Рустико. Когда она вытащила их наружу, еще несколько кусков грязи отвалились от ее когда-то пышного одеяния и упали на пол. Следы прошлой ночи рассыпались в пыль.

– Я пойду с тобой, – сказала она. – Я должна рассказать трибунам кое-что важное.

Мательда любила малый зал дворца. Его стены были окрашены белой известью, а потолок поддерживали черные деревянные дуги. Ничего лишнего, всего два цвета – светлый и темный. Вот если бы и в жизни все было так же просто и понятно!

Вдоль стен расставлены стулья. На стенах – никаких украшений, лишь под маленькими оконными проемами натянуты балдахины, чтобы расположившиеся в нишах птицы не сбрасывали свой помет на умные головы участников заседаний суда и городского совета.

Сегодня раскладные стулья пустовали. Две группы мужчин ждали дожа. По правую руку от себя Мательда узнала трибунов, среди них был и Бонус Маламокко. Хозяева городов лагуны стояли, плотно сгрудившись, и о чем-то шептались между собой.

В другой стороне помещения Мательда обнаружила трех чужестранцев с длинными волосами, уложенными прядями. Их крепкие фигуры были облачены в толстые серые шерстяные накидки, под которыми виднелись одежды из яркого материала и потертой кожи. Обувью им служили унты. Никогда раньше Мательда не видела такой одежды.

Она узнала двоих парней, которые встретились ей прошлой ночью, – худого невысокого и большого, который утащил ее на своем плече, словно какую-то ценность, спасаемую из разрушенного и охваченного пожаром города.

Мательда нерешительно подошла к чужакам. Перед высоким она остановилась и подняла на него глаза. Он не отвел свой взгляд.

И… неужели он усмехнулся?

– Что вы сделали со мной прошлой ночью?

– Взяли тебя с собой. – Он пожал плечами. – Другие почему-то вдруг больше тебя не захотели.

От звука его голоса в душе Мательды будто срезонировал колокольчик. Ее снова охватил ужас. Она вспомнила болезненную хватку Элиаса, его руки в своих волосах, позорное чувство стыда от прикосновения к лодыжкам, жилистые пальцы на своей коже…

Худощавый что-то произнес на незнакомом языке, и большой снова ухмыльнулся.

– Что он сказал? – спросила Мательда.

Когда великан покачал головой и попытался состроить серьезное лицо, худощавый снова заговорил, на этот раз по-гречески:

– Я советовал Бьору переспать с тобой до того, как мы принесем тебя обратно. Но он не захотел меня послушать. В следующий раз будь умнее, брат! Теперь она злится оттого, что ее спаситель побрезговал ею.

Ее спаситель? Она внимательно посмотрела на грубые черты лиц этих простых людей, на их глупые ухмылки. И только сейчас заметила свежую рану на носу великана.

– Кто эти люди? – повернулась Мательда к своему отцу.

Однако дож уже надел на голову свою остроконечную шапку – корно, символ дожей, и стоял посреди помещения между обеими группами. Разговоры стихли.

– Уважаемые трибуны! Вчера ночью Бонус из Маламокко привел с собой этих людей. – Джустиниано жестом указал на чужестранцев. – Должен признаться, поначалу я им не доверял. Однако затем сыновья Альрика… – Он сделал вынужденную паузу.

– Ингвар и Бьор, – помог ему пожилой чужестранец.

Джустиниано кивнул.

– Они вдвоем спасли мою дочь, оказавшуюся в очень опасном положении. Я благодарю их, а также выражаю благодарность Бонусу из Маламокко. Если бы он в нужный момент не появился во дворце с этими людьми, моя дочь оказалась бы в руках ночных преступников.

Бонус вышел к возвышению и опустился на колени. Рука дожа легла на его головной убор.

– Бонус, – сказал он, – я вам не доверял. Это было ошибкой. Без вас и ваших людей Мательда сейчас, наверное, была бы или мертва, или похищена и продана в рабство. Вы заслужили мою благосклонность. И ваши люди, конечно же, тоже.

Бонус в милости у ее отца?! Мательда сжала свои маленькие кулаки, и в ее левой руке хрустнули украденные пергаменты.

– А будет ли он и впредь в твоей милости, если я скажу, что меня преследовал его брат Рустико? – не сдержалась Мательда.

Маламокко вскочил на ноги столь резко, что дож, державший руку на его голове, невольно смахнул его шапку.

– Ложь вам не поможет, Мательда, – сказал Бонус, исполненный пафоса. – Ваш отец мудрый правитель. Если вы ставите под сомнение его благосклонность, то, видимо, сомневаетесь и в его разумности. Вы это хотите здесь продемонстрировать?

Взгляд, брошенный на нее отцом, был исполнен гнева. Мательда не могла поверить своим глазам, увидев, как Джустиниано наклонился, поднял головной убор Бонуса и отдал ему. Мир перевернулся с ног на голову, и сама она оказалась подвешенной ногами к потолку.

– Но это правда! – воскликнула она. – Я была в кабинете Рустико. С его племянником. – Детали она надеялась опустить. – Я слышала, как Рустико сказал, что хочет передать Риво Альто и все другие города лагуны византийскому императору!

Трибуны что-то забормотали. Бонус наигранно рассмеялся:

– Ах, как трогательно! Ребенок хочет завоевать внимание своего отца. Правда, у него слишком много фантазий, как мне кажется.

Мательда подняла руку с бумагами вверх:

– Вот доказательства. Эти документы лежали на столе Маламокко. На них стоит его знак.

– Ты обокрала Рустико из Маламокко? – спросил ее отец, беспомощно опустив руки.

Другие трибуны уставились на Мательду испепеляющими злобными взглядами.

– Это его личная переписка. С ее помощью мы можем обезвредить его. Он планирует избавиться от тебя, отец. – Она старалась, чтобы ее слова звучали храбро, однако голос предательски дрожал.

Джустиниано побледнел. Бонус подошел к ней и протянул руку:

– Отдайте мне эти бумаги. Они не имеют к вам никакого отношения.

Мательда отпрянула назад. Дрожащими руками она развернула одно из писем и не менее дрожащим голосом громко прочитала: «Благородному Прискусу для информации. Ваша поставка двадцати отрезов испанской кожи и пятидесяти свитков пергамента получена нами. Как всегда, хорошего качества. Прилагаем оплату».

Она уронила бесполезную писанину на пол, отступила на шаг от Бонуса и стала зачитывать следующий свиток, на этот раз быстрее, чтобы успеть, пока у нее не отобрали то, ради чего она пошла на такие жертвы.

Ну должно же хоть где-то, хоть в одной строчке содержаться доказательство заговора братьев Маламокко против городов лагуны!

«Тридцать бочек рыбного соуса и пятикратное количество тмина», – зачитывала она одно за другим, с каждым разом все тише и тише.

«Тысяча фунтов инжира, миндаля и оливок. Павлиньи перья из Тироса. Золотые фазаны…»

«Когда я вспоминаю последнюю ночь в твоих объятьях, у меня по щекам ручьем льются слезы…»

И только она собралась открыть последний свиток, как Бонус вырвал его у нее из рук.

– Достаточно! – крикнул он. – Это личные письма моего брата.

Мательда кусала губы, слезы сами собой навернулись на глаза. Ползая у ее ног, Бонус собирал разбросанные свитки пергамента и папируса, тут же становящиеся в его руках символом ее девичьей глупости и потери уважения к ней, а значит, к отцу и всей их семье.

– Ты слегка не в себе от событий прошлой ночи, детка, – услышала она голос отца. – Нельзя было приводить тебя сюда. Иди в свою комнату и отдохни.

Но нет, не на ту напали! Мательду нужно было скрутить, связать, засунуть кляп в рот – только в таком состоянии она могла позволить закрыть себя в комнате в то время, когда братья Маламокко продолжали плести свою паутину вокруг ее отца!

Оставалась только одна возможность доказать, что Рустико покушался на ее жизнь и хотел предать Риво Альто…

Мательда резко обернулась к чужестранцам:

– Вы видели, кто напал на меня ночью? Расскажите моему отцу, как выглядели эти два преступника!

Великан, которого звали Бьором, задумался. А когда собрался говорить, пожилой чужестранец положил руку ему на плечо и сказал что-то на непонятном языке.

Бьор посмотрел на Мательду и, потупив взор, словно извиняясь, промямлил:

– Ну… было слишком темно… я не знаю…

Теперь наступила очередь Мательды опустить руки.

– Но они… – Она попятилась. – Собирались убить меня… Рустико и Элиас… Я-то знаю.

Решимость, бурлившая в ее душе, просто рвалась из нее, как кровь из ран побежденного воина. Разве это она сеет здесь смуту?! Разве это она, а не шайка высокопоставленных проходимцев и предателей подвергает опасности ее отца?! Пусть думают что хотят! Но Рустико в зарослях бузины у стен дворца угрожал ей смертью, и она не забудет это никогда.

Слезы потекли из ее глаз, она ничего не могла с ними поделать. Но Мательда оставалась Мательдой.

– Прошу прощения. Пожалуйста, отец, прости меня за мое поведение. А также вы, Бонус.

Тот не ожидал. Его глаза выражали безграничное удивление, когда он посмотрел на нее снизу вверх, все еще собирая письма. «Ах, как удобно! – подумала в этот момент Мательда. – Моя нога со всего размаху так точно впечатается в твою мерзкую физиономию!»

– Потеря сознания помутила мой разум, – продолжила она. – Наверное, мне показалось, что у злодеев были знакомые лица. Ну конечно же, я ошиблась, теперь-то я понимаю! Разве могло быть по-другому?

Она бросила вызывающий взгляд на Бьора. Однако тот в это время как раз опустил свой нос в один из серебряных кубков, из которых обычно пили вино только члены городского совета, и, казалось, не собирался отрываться от прекрасного сосуда.

– После этих волнений мы, кажется, наконец можем продолжить наши правительственные дела. – Голос дожа снова зазвучал необходимым фоном, без которого принимать какие-либо решения было не принято. – Бонус из Маламокко, – продолжал Джустиниано, – предоставил нам быстрый корабль и крепкую команду. Благодаря чему мы можем объявить о начале миссии по разысканию и доставке в Риво Альто мощей святого Марка. – Он указал на троих чужестранцев. – Пожалуйста, выйдите вперед.

Когда трое мужчин твердым шагом неторопливо подходили к Джустиниано, под их длинными накидками скрипели кожаные одеяния. Развалистая свободная походка моряков…

Впервые Мательда смогла рассмотреть самого старшего из этой троицы. Круглые глаза, кожа цвета пергамента, такие же длинные волосы, как у Бьора, только удерживаемые на голове обручем. Длина и цвет бороды, конечно же, тоже подчеркивали возраст, да еще глубокие морщины на лбу. Однако годы мужчину не согнули. Скрестив руки на груди и выпрямив спину, чужеземец встал перед Джустиниано.

– Тебе, Альрик, я еще раз выражаю благодарность за помощь, – сказал дож.

– Це́лую ночь и уже полдня, – Альрик наконец получил возможность сказать о самом главном для себя, сыновей и команды, – мы ожидаем сделки, которую пообещал нам вот этот человек. – Моряк указал на Бонуса.

Слова чужестранца сопровождались странными щелчками. Насколько поняла Мательда, он не специально издавал этот звук. Скорее всего, лязг возникал при движении его челюсти: видимо, последствия былой травмы.

– Моя команда по истечении такого времени, разумеется, беспокоится, – продолжил Альрик. – Будет лучше, если вы не заставите их думать, что с нами что-то случилось.

Джустиниано трижды кивнул:

– Правильно, Альрик! – и сразу же перешел к делу. – В сложившейся ситуации это, пожалуй, самое важное. – Он прокашлялся. – То, что нам предлагается, это просто сделка. Мы находимся в затруднительном положении. Причем исключительно в силу одной очень старой традиции. На протяжении уже двухсот лет дож является верховным правителем лагуны, однако только при поддержке народа он может направить силы и средства на достижение судьбоносной цели.

Бонус, зажав в руках собранные письма, не выдержал:

– Короче говоря, нам нужна мумия! Мумия из Египта. Из Александрии, если вы знаете, где это.

– Я слышал об Александрии, – наморщил лоб Альрик. – Город когда-то принадлежал Византии, но сейчас там правят арабы.

– Совершенно верно! – кивнул Бонус. – Вот почему нам нужен быстрый корабль. Груз очень ценный, и некоторым людям в Египте не понравится, что мы заберем его с собой.

– То есть, – омрачилось лицо Альрика, – украдем? Ты хочешь сказать, что мы должны кое-что украсть, а потом удрать на «Висундуре» по морю?

– О чем идет речь? – не понял Бьор. – И что такое мумия?

– Красивая женщина, – хриплым голосом подсказал Ингвар.

– Такая, как эта? – спросил Бьор, указывая на Мательду.

И почему она невольно улыбнулась? Мательде гораздо больше хотелось, чтобы ее лицо почернело от злости. Но чем сильнее она заставляла себя подавить радость, которую ощущала, тем больше чувствовала, как у нее краснеют щеки. В конце концов она нашла спасение в том, что погрузилась в блаженные мысли о святом Марке.

Но она не могла долго оставаться спокойной.

– Мумия, – вырвалось у нее, – это нетленные мощи! – Она с удовлетворением отметила, как Бьор опустил глаза. – И вы доставите их к нам.

И Мательда тут же принялась пересказывать жизнеописание евангелиста, не обращая внимания на жесты Бонуса и ее отца. Это была ее идея, а значит, она была ответственна за то, чтобы чужестранцы все правильно поняли. В конце концов, на чаше весов жизнь ее отца и свобода ее родного города!

– Святой Марк, – решила просветить некрещеных Мательда, – когда-то плыл вдоль побережья Адриатики на лодке. Он собирался посетить епископа Павла в Риме… Когда начался шторм, – продолжала рассказчица, – Марк попал в опасное для жизни положение. Однако Бог направил его лодку к побережью, и Марк выбрался на сушу. Это был высокий берег, где бушующие волны уже не могли причинить Марку вреда. Это был Риво Альто – то место, где мы сейчас находимся.

– А кто был этот Марк? – спросил худощавый чужестранец.

Альрик жестом приказал ему молчать, пока Мательда не закончит рассказ. Наступал ее самый любимый момент в легенде, даже трибуны прислушались.

– Когда Марк сидел на берегу, – продолжила она, – мокрый и замерзший, но радостный оттого, что остался жив, пред ним явился ангел и сказал: «Мир с тобой, Марк! Здесь будет покоиться тело твое». И ангел исчез.

Мательду пробрал озноб: она всегда представляла себе это место именно как место завершения священной истории Марка. То место, где она как раз стояла…

– Я не понимаю, – честно признался Альрик, – если Марк должен был быть погребен здесь, то почему мы должны искать его?

Большинству стало ясно: эти мужланы разумели в христианстве не больше, чем те свиньи в вестибюле. И Мательда тоже спросила себя, не достаточно ли с них самой простой задачи – просто рулить на своем корабле туда и обратно?

– Марк, конечно, умер не сразу, – продолжила она с учетом младенческого неведения чужеземных слушателей священной истории. – Ему предстояло выполнить еще много поручений Бога. Он написал Евангелие – это история жизни Иисуса Христа, понимаете? И построил храм Христа в Александрии. Там он и умер. Язычники обмотали его шею веревкой и тащили по земле, пока он не задохнулся, – пояснила Мательда.

– Ага, – Альрик погладил свою бороду. – А мы, значит, должны забрать его труп? А зачем?

– Потому что он должен покоиться в Риво Альто, как это предсказал ангел, – повысила голос Мательда для тех, кто не понимал простых истин. – Прошло очень много лет, а пророчество до сих пор не сбылось. Пора наконец нам выполнить волю Божью! – Она говорила уже просто по слогам.

Мательда была горда собой. Если бы епископ Гермагор услышал ее речь, он от восторга расплескал бы свое вино для причастия.

– Сто фунтов золотых византийских солидов! – нарушил голос Альрика ее довольство собой. – Если у вас нет достаточно золота, мы возьмем соответствующим количеством дирхамов и динаров. Или мехами и украшениями. Лишь монеты франков стоят, как известно, не больше, чем помет чаек.

В зале воцарилось гнетущее молчание. Лишь крики птиц за окнами нарушали тишину. Мательде даже показалось, что чайки тоже смеются над деньгами франков.

– Столько денег у нас нет. – Джустиниано был первым, к кому вернулся дар речи.

Мательда знала своего отца. Он не мог похвастаться талантом купца, ибо всегда говорил правду, даже в денежных делах. Но то, что другие считали его слабостью, она воспринимала как редкую добродетель.

– Тогда предложите нам что-нибудь такое же по стоимости, – продолжил разговор Альрик. – Вы требуете, чтобы мы отправились в раскаленную печь Северной Африкии, в страну, которой правят арабы. Чтобы мы украли труп и смогли достаточно быстро удрать, прежде чем его охранники стянут с нас кожу через уши, а потом нашей же кожей отхлещут. Это же должно вам чего-то стоить!

– Двадцать фунтов золота – столько мы сумеем собрать.

Когда трибуны услышали предложение Джустиниано, они начали оживленно перешептываться между собой.

– Получается, мы тут оказались лишь для того, чтобы убить свое время. – Альрик подал знак сыновьям: уходим!

– Постойте!

Бонус только теперь решил вмешаться в беседу.

Чужестранцы остановились.

– Сколько вы зарабатываете, торгуя льдом с Этны? – поинтересовался трибун.

– Так мало, что вынуждены связываться с такими уродами, как ты, – недовольно бросил Альрик.

– Это именно те, кто возит лед с Этны? Я правильно поняла? – прошептала Мательда на ухо своему отцу.

Джустиниано лишь пожал плечами. А пол под ногами Мательды качнулся, словно палуба корабля. Интересно, о чем еще умалчивал Бонус?

– Прошу вас! – снова обратился Джустиниано к чужестранцам, скрестив руки на груди. – Вы должны нам поверить! Мы просто не можем собрать сто фунтов золота. А даже если бы и смогли, нам пришлось бы разорить город. И зачем тогда нам святой Марк?

– Ну, может, он наколдует вам золота? – предположил Ингвар, сразу же остановленный жестом отца и вынужденный замолчать.

– Так что ты еще можешь предложить нам, князь? – задал свой последний вопрос Альрик, уже совсем собираясь уходить.

Дож помедлил полминуты. За это время половина его нижней губы исчезла у него во рту.

И наконец сказал:

– Если вы доставите мощи святого Марка, я назначу тебя, Альрик, трибуном Риво Альто.

– И тут среди этих городских людей поднялся такой крик – сильнее воя ветра! – Смех Альрика разнесся над палубой «Висундура», словно штормовая волна, и захватил всю команду. Корабль стоял в гавани, вечером на воде уже образовалась корочка льда.

– У них были лица, – вставил слово Ингвар, – как ворота сарая.

Когда на корабле смолк веселый шум, на ноги поднялся Яа. Темнокожий моряк накинул на плечи и голову овечью шкуру. Под светло-серым покрывалом его лицо казалось темнее обычного.

– И ты согласился, Альрик?

Этот вопрос, словно молот, ударил по праздничному настроению. Казалось, каждый человек на борту боялся ответа, каким бы он ни был.

– Мы отправляемся в Александрию, – кивнул Альрик. – А когда вернемся, я стану одним из трибунов этого города.

– Ты хочешь остаться здесь и умереть тихой смертью? Как старик на мягкой подстилке, хм? – Глаза Магнуса округлились настолько, что выглядели совсем неподходящими к его малорослому телу.

Альрика захлестнула волна дружеских чувств к этому карлику. Так же, как и к нубийцу, и к Дариосу, Эриосу, Килиану, и ко всем остальным членам команды. Он лишь надеялся, что огрубевшие от ветра черты лица не выдадут его.

– Ты должен бы лучше знать меня, Магнус. Вы все уже должны знать меня. Конечно, я приму этот титул. А вместе с ним соответствующие этому званию надел земли, количество коней, коров, свиней, рабов и домов. А потом, когда мы продадим все это византийцам, франкам – да хоть ледяным великанам! – мы снова выйдем в море. И снова все будет как прежде! Только «Висундур» будет сидеть в воде глубже от того, что загружен богатствами.

Тихие улыбки под капюшонами и кожаными шлемами дали понять Альрику, что он принял правильное решение. Команда была на его стороне. Эта авантюра принесет в их жизнь благополучие. Это будет хорошо для всех, не только для него одного. И когда он станет слишком старым, чтобы быть их кендтманном, каждый из них сможет вести достойную жизнь.

Дни скитаний приближались к концу.

– Завтра утром мы отчаливаем, – закончил он. – А сегодняшнюю ночь мы проведем в тавернах и публичных домах Риво Альто. И никто не тронет ни нас, ни корабль – сейчас, когда мы являемся единственными людьми, которые могут спасти дожа этого города.

Глава 8

Риво Альто, порт

Цапля застыла в мелком заливе… Поверхность воды неподвижна, девственно чиста, лишь серость утреннего неба в ней, и все. Такое ощущение, что птица стоит в воде из жидкого серебра. Только глаза ее время от времени движутся в поисках поживы – то туда, то сюда. Но если уж ее клюв нацелился в камыш, значит, вернется оттуда с добычей. Она запрокидывает голову вверх, и улов моментально исчезает в глотке.

Альрик стоял у борта «Висундура» и наблюдал за гордой птицей. Он видел, как лягушка, продвигаясь внутрь худой шеи, исчезла в чреве охотника. «Это старый вопрос, – подумал он: я лягушка или цапля? Пока я чувствую «Висундур» под своими ногами, ответ однозначен. Но без него я всего лишь существо, ползающее в грязи».

Сегодня, крепко держась за крышку планшира, Альрик почувствовал особенную боль в своих отсутствующих пальцах – не ту, что обычно по утрам. Если бы он ощущал только биение пульса в обрубках, он легко бы перенес это. Беда в том, что вместе с пальцами он потерял свою родину, и эта боль была намного глубже.

Тогда, после бегства из своего дома в Снорхейме, он с Катлой и детьми добрался до «Висундура», и люди ярла не успели перехватить его. Магнус, Грид и Штайн, несшие караул у кораблей, не стали задавать никаких вопросов. Искалеченный кендтманн, который тащит свою семью к кораблям, – что здесь было непонятного?

Несколько уверенных движений – и «Висундур» готов к отплытию. Они отчалили, чтобы навсегда покинуть свои родные дома…

Каждое утро, просыпаясь и чувствуя этот настойчивый пульс в отрубленных пальцах, Альрик снова и снова вспоминал удар Суртура. И клялся, что вознаградит команду за спасение из Снорхейма. И вот такая возможность предоставилась.

Мелкий моросящий дождь словно провел гребнем по серебру лагуны. Чьи-то ноги топтались по дереву причала, раздавались хриплые крики моряков, кто-то шумно блевал в воду гавани. Альрик заметил, что уже по одному этому звуку может узнать бедолагу – это был Килиан. «Видимо, – сказал сам себе Альрик, – мы уже слишком долго плаваем вместе на одном корабле».

Атмосфера довольства окутывала команду. На щеке Джамиля виднелась припухлость. Маленький араб гордо показывал признак бурной ночи и выдумывал отвратительнейшие истории о том, как он получил эту отметину. Килиан, высокомерный франк, молчал.

И это уже о чем-то говорило, потому что в обычные дни он постоянно на что-то жаловался. Дариос и Эриос запрыгнули в корабль, Яа тоже вернулся, и с ним же пришел Штайн – чтец рун, предсказаний которого никто не понимал (не только из-за его хриплого голоса).

Когда Ингвар вернулся без Бьора, в душе Альрика зашевелились мрачные предчувствия. Сначала он молчал, прислушиваясь к перебранке экипажа, и наблюдал, как дождь окрашивает дерево «Висундура» в темный цвет. Он еще раз поднял парус с подветренной стороны и приказал смазать его свежим жиром. Жир должен быть достаточно легким – чтобы он без проблем выдувался ветром, если корабль попадет в шторм. Хотя на самом деле назначение этой меры предосторожности заключалось лишь в том, чтобы скрыть тревогу Альрика. Сейчас он завидовал цапле из-за ее таланта неподвижно застывать на месте.

Когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы пробиться сквозь пелену туч, все было уже готово к отплытию: канаты смазаны, крепления кофель-нагелей проверены и исправлены, камни балласта распределены по всему днищу. А Бьора все не было.

– Где же он? – Альрик буквально выкрикнул из себя накопившуюся тревогу. Время, когда об этом можно было спросить просто так, как бы между прочим, давно прошло.

– В последний раз я видел его, когда он уходил с какими-то двумя венетами из таверны, – сказал Ингвар. – Но куда они отправились, я не знаю.

Альрику не стало легче. Ему очень хотелось накричать на младшего сына за то, что позволил своему брату одному ходить по чужому городу. Однако это вызвало бы насмешки команды, ведь его сыновья были мужчинами, а не мальчиками.

– Когда он появится, то будет вычерпывать воду, пока мы не доберемся до Александрии, – проворчал Альрик.

Бьор бы выругался, если бы это услышал. Это было самое худшее занятие на драккаре: один из моряков должен был без конца вычерпывать ведром постоянно прибывающую в корабль из-за бортов воду. Такая работа считалась унизительной, и, как правило, ее выполняли рабы. Хотя рабов на борту «Висундура» не было, однако это наказание применялось для тех членов экипажа, которые опаздывали к отплытию.

– Пожалуй, придется тебе делать это самому, норманн, – раздался с причала знакомый голос Бонуса из Маламокко. Трибун был завернут в меха, рядом с ним стояли нагруженный мешками раб и – Альрик даже зажмурился – точная копия трибуна, только в других одеждах и с синяками на лице.

– Неужели одного человека твоего сорта недостаточно для зла в мире? Неужели тебя должно быть два? – проворчал Альрик.

– Об этом ты должен спросить у моего отца. – Бонус натянуто рассмеялся и кивнул подбородком в сторону двойника. – Или вот у моего брата-близнеца Рустико. Он будет замещать меня в Риво Альто в качестве трибуна, пока я буду отсутствовать.

Какое-то смутное подозрение возникло у Альрика. Он указал на раба, загруженного багажом:

– И что тебе со всем этим здесь надо?

– Я, – заявил Бонус, – отправляюсь вместе с вами. Чтобы удостовериться, что вы привезете сюда настоящую мумию, а не какого-нибудь высушенного язычника. Вы ведь контрабандисты, стремитесь только к своей выгоде. Проще простого для вас вообще не плыть в Александрию, а раздобыть где-нибудь вонючий труп и сказать, что это и есть святой Марк. Поэтому я буду присматривать за вами, чтобы Риво Альто не стал жертвой обмана.

Обман! Рука Альрика заболела сильнее, чем прежде. Все, кто называл его обманщиком, вскорости оказывались мертвы.

– У нас нет места на борту. Тебе придется ползти за нами на своем дромоне.

Бонус с наигранным отчаянием поцокал языком:

– О, моя горькая доля! Но, к счастью, я успел принять необходимые меры. Ты можешь этого не знать, но на борту «Висундура» освободилось одно место. Твой сын Бьор не отправится вместе с нами.

– Где он? – вырвалось у Альрика. В два прыжка он очутился на причале перед Бонусом. Деревянное сооружение даже закачалось от этого.

– В безопасности. С ним ничего не случилось и не случится. Когда мы вместе с настоящими мощами вернемся назад, Бьор присоединится к вам. А до этого он будет убивать время в личных покоях дожа. С жареными голубями и двуногими голубками.

– Единственные птицы, которые нужны моему сыну, сидят там, в моем корабле! – Альрик знал, что говорит. Ухватив Маламокко за меховой воротник, он притянул трибуна к себе.

– Приведи его сюда или отправляйся искать своего святого сам. Без сына я отсюда не отплыву.

– Это никак невозможно, ведь я нахожусь здесь по приказу дожа. Неужели ты, безумный дикарь, думаешь, что я бы добровольно присоединился к твоей вонючей команде, чтобы отправиться в страну, полную арабов? – Он заливисто рассмеялся. – Да для меня нет ничего милее, чем, оставшись в Риво Альто, ухаживать за прекрасной Мательдой. Но у дожа другие планы.

– Мне все равно, чья ты собака, приведи сюда моего сына! – Альрик оттолкнул Бонуса от себя. Трибун попятился назад.

Вместо него вперед вышел его брат. Действительно, их фигуры были совершенно одинаковы. Различие заключалось лишь в том, что голос Бонуса был тонким и громким, как крик ястреба, а голос его брата больше походил на карканье вороны.

– Ты получишь своего сына по частям, если не отплывешь отсюда, – прошипел Рустико. – Я собирался в качестве подтверждения своих слов принести тебе его ухо. Но дож сказал, что это лишнее, что ты и без того согласишься с нашими мерами предосторожности. Так кто из нас оказался прав: он или я?

Альрик почувствовал себя так, словно его кишки набили камнями.

– Мы утопим их прямо здесь! – крикнул Ингвар с корабля. – А затем сожжем их город.

Несколько лет назад Альрик сказал бы то же самое – а затем отдал бы приказ превратить эти слова в действительность. Еще не решив, следует ли ему схватить близнецов и бросить их в воду, он поднял руку. Бонус пригнулся, а его брат, застыв на месте, гордо выпятил подбородок. В конце концов Альрик опустил руку. Горячий воздух вырвался из его рта и образовал облачко вокруг лица Рустико.

– Когда мы вернемся домой… Если с Бьором за это время что-нибудь случится, то все, что он должен был при этом вытерпеть, случится с нашим пассажиром – твоим братом.

Бонус побледнел. А его брат лишь кивнул, повернулся и ушел, волоча за собой по лужам черный плащ с серебряной вышивкой.

– Отнеси мой багаж на корабль, – приказал Бонус своему рабу.

Но Альрик остановил человека:

– Для этого у нас места нет.

С этими словами он столкнул трибуна с причала. Бонус спасся лишь тем, что одним прыжком очутился на палубе «Висундура». Взгляды команды вонзились в него, словно копья.

Когда Альрик тоже оказался на корабле, в коллективе повисло недоуменное молчание.

– Ты стал трусом, – процедил Ингвар отцу сквозь зубы.

Ничего не ответив, Альрик встал у румпеля и отдал приказ поднять якорь. И после этого – сигнал к отплытию.