Глава 6
В Колчестер они прибыли уже в сумерках, к тому же в столь густом тумане, что путники едва различали дорогу. Из марева порой выплывали мокрые деревья, каменный крест у развилки, силуэты каких-то хибарок, откуда доносились кашель, вздохи и негромкие разговоры. Но вот впереди возникли мощные стены обители ордена, показался переброшенный через ров мост, замелькал свет факелов в руках стражей-воротников и заскрипели цепи опускаемого моста.
– Бог вам в помощь, братья! – приветствовали прибывших сержанты ордена.
– Помоги и вам Господь! – отвечали рыцари.
Проехав под полукруглой низкой аркой, всадники спешивались; в свете факелов фигуры тамплиеров в их белых плащах казались призрачными, даже жутковатыми из-за того, что рыцари-храмовники носили еще непривычные для Англии цилиндрические шлемы, полностью скрывавшие голову до плеч.
Принц тоже сошел с седла, при этом поглядел туда, где в зыбкой мгле светлым видением мелькнула фигурка леди Милдрэд. Кутаясь в пелерину из рысьего меха от вечерней сырости, сопровождаемая слугами с факелами, девушка прошла в сторону странноприимного дома при комтурии – в саму крепость храмовников женщины не допускались. Юстас видел, как она раздает милостыню потянувшимся к ней нищим – этот сброд всегда крутился подле домов ордена, ибо тут их регулярно подкармливали, – а потом поднимается по боковой лестнице на второй этаж и исчезает за дверью.
– Милорд, вы идете? – различил принц рядом голос Эдгара.
Юстас несколько смутился: не заметил ли барон, как он смотрит на его дочь? Поэтому быстро заговорил о другом:
– Я еще не привык к этим тяжелым закрытым шлемам. – Принц кивнул в сторону удалявшихся рыцарей-храмовников. – Они в них даже на людей не похожи. Как вообще можно что-то видеть с такой железной бочкой на голове?
– Вам бы следовало примерить один из этих шлемов, – усмехнулся Эдгар. – Ничто, что служило бы помехой в бою, не уживается в воинском облачении. А эти бочкообразные шлемы, несмотря на свою закрытость, оставляют свободный обзор и при этом куда лучше защищают голову.
Они миновали мощенный плитами двор и вошли под низкую арку.
Было слышно как со стороны церкви тамплиеров доносится стройный хор слаженных мужских голосов, певших «Аve»[37], словно в монастыре. Однако в отличие от монастыря тут были одни военные: они стояли на страже у каждого прохода, суровые и отрешенные, с начищенным оружием в руках.
Пройдя по сводчатому длинному переходу, Эдгар раскланялся с принцем и проследовал за тамплиерами куда-то вглубь крепости, а Юстас вошел в заранее приготовленный для него покой. В низкой, просторной комнате было жарко – в широком утопленном в стене камине горели высоко наложенные друг на друга поленья, высвечивая крытую светлой овчиной постель в углу, аналой и распятие у стены, а также большую дубовую лохань, над которой поднимался пар. Брат-служитель принялся помогать принцу разоблачиться, взял у него желудеобразный шлем и плащ, отвязал шпоры. Но потом Юстас его выслал: он был стыдлив и не желал обнажаться при посторонних.
Горячая вода в бадье приятно пахла травами и казалась чуть маслянистой от добавленных в нее эссенций. Юстас блаженно расслабился, откинувшись на широкие борта лохани. Вскоре явились братья-прислужники: один установил поперек лохани широкую доску, другой разместил на ней поднос со снедью. Во время поста тамплиеры ели скромно – если можно считать скромной столь непривычные в Англии деликатесы, как ананасы и резанные дольками апельсины. Основным же блюдом служил большой ломоть белого хлеба. Еще был салат из сельдерея и моркови под особым пряным соусом, а также легкое подогретое вино в красивом хрустальном кубке: считалось, что хрусталь тускнеет, если в вино подмешан яд, и, подав подобный кубок принцу, храмовники стремились показать свою благонадежность. И хотя Юстас сначала решил, что после долгого пути верхом вряд ли насытится подобным ужином, к концу трапезы он уже не испытывал голода.
Прибрав посуду, слуги удалились. Юстас помнил, что и ранее его лекарь, брат Годвин, настаивал, чтобы перед началом лечения он как следует распарил кожу. Это была приятная процедура: после долгой езды в седле хотелось смыть с себя грязь и усталость, и еще грело сознание, что вскоре опытный брат-лекарь примется за работу, и тогда… Тогда появится надежда, что прекрасные голубые глаза будут смотреть на тебя не только с состраданием…
Юстас вспоминал прошедший день. Они выехали из Фрамлингема сразу после утренней мессы. Кроме почтительного поклона, сегодня девушка не проявляла к принцу никакого особого внимания, но он счел это проявлением скромности. Одно дело пир с его непринужденностью и весельем, другое – дорога, когда она просто одна из кавалькады. Но Юстас, желая не терять ее из виду, отказался возглавлять всадников и пропустил свиту Эдгара вперед, благодаря чему получил возможность целый день смотреть на ехавшую подле отца саксонку, любоваться ее уверенной посадкой, трепетавшими на ветру светлыми волосами. Но было еще нечто, что он вспоминал с особым удовольствием. Длинная юбка ее верхнего сюрко была откинута на круп лошади, позволяя видеть обтянутое нижним платьем длинное стройное бедро девушки, ее маленькую ножку в узком полусапожке… Юстас подумал о том, что находится между этими раздвинутыми в посадке ножками и даже заерзал в воде, чувствуя, как внутри разливается жар, порожденный не только действием горячей воды.
– Милдрэд, – прошептал принц.
Он смаковал ее имя, как особое лакомство.
Эта девушка была совсем не то, что женщины, известные ему ранее: сторонящиеся его чопорные дамы королевы Мод, замученные работой и постоянными родами хозяйки небольших маноров или проститутки, которых присылали принцу, когда он вошел в возраст и ему потребовалось ощутить себя мужчиной. Даже продажные девки брезговали им: насильственно улыбались, но он замечал ужас в их глазах, когда они смотрели на его изъеденное рубцами лицо. И та красивая нарядная принцесса, которую привезли ему из Франции, не скрывала своей гадливости к мужу. Немудрено, что и он, чувствуя ее отвращение, долго не мог в должной мере проявить себя на супружеском ложе с этой холодной, отстраненной женщиной. Зато позже он открыл, что ярость вызывает не меньшее возбуждение, и наконец совладал с ней, применив силу. Как бы он взял Милдрэд? О, он бы сделал это медленно и плавно, так же, как вел ее в танце, когда она улыбалась ему, или… Или, возможно, так же напористо и грубо, как брал беззащитных женщин, доставшихся ему на войне. Он страстно желал получить эту саксонку. Саксы – покорное, сломленное племя, и когда нормандские завоеватели одержали верх, женщины побежденных стали их добычей. Однако с Милдрэд Гронвудской нельзя так поступить – за ней стоит влиятельный отец.
Юстас вспомнил все, что знал об Эдгаре. Некогда тот сам был графом Норфолкшира, но уступил этот титул Бигоду, что, впрочем, мало сказалось на его положении, настолько он был уважаем, влиятелен и богат. У него имелось немало маноров в Денло, он вел торговые дела с тамплиерами и пользовался их поддержкой, владел одним из лучших в Англии замков, ему везло во всех начинаниях, а особенно славились его великолепные лошади и разводимый им скот всевозможных пород. Его почитали и принимали при дворе – и это притом, что Эдгар редко вмешивался в эту бесконечную войну, благодаря чему имел прозвище Миротворец. Однако когда после битвы при Линкольне король Стефан оказался пленен своей соперницей Матильдой[38], именно Эдгар нашел средства для сбора войск под началом жены Стефана Мод, что дало возможность завербовать наемников с континента. Да, Эдгар был саксом, но находился в такой силе, что служил немалым препятствием на пути Юстаса, желавшего завладеть Милдрэд. А она… И принц опять стал вспоминать ее ножки, ее соблазнительную грудь, которой любовался на пиру во Фрамлингеме, ее кожу…
Но когда дверь отворилась и в покой вошел брат-лекарь Годвин, лицо Юстаса было невозмутимым.
– Вы позволите войти, милорд?
Брат Годвин, как и все храмовники, носил длинное белое одеяние, только без алого восьмиконечного креста, полагавшегося рыцарям-тамплиерам, и по одежде его скорее можно было принять за цистерцианца[39].
– Чем ты будешь меня сегодня лечить? – спросил Юстас после того, как Годвин внимательно оглядел его распаренное лицо и стал толочь в ступке какие-то смеси.
Ранее принца мало интересовало, каким образом лекарь намерен прогнать его болезнь, да и устав ордена предписывал братьям не болтать. Однако этот лекарь, выслужившийся благодаря своему умению врачевать, уже не единожды нес наказания за неумение держать язык за зубами. Вот и теперь, смешивая снадобья, он говорил не умолкая, словно тут, подле своего пациента, мог выплеснуть скопившийся за день вынужденного молчания поток слов. Юстас узнал, что настойку из чистотела тот смешивает с крепким вином, добавляет в смесь измельченную крапиву, амброзию и дудник желтый, листья маргаритки, способные глубоко очищать гнойнички, еще вяжущее снадобье из подлесника и некие иные травы, свойства коих Годвин досконально изучил, а также плесень, много плесени.
– Что? – удержал уже поднесенную к его лицу руку Юстас и опасливо покосился на маленькую деревянную лопаточку, на которой лежала липкая зеленоватая смесь. – Ты сказал – плесень?
Годвин вздохнул:
– Милорд, плесень – это один из важнейших ингредиентов лекарства. Братья ордена давно оценили ее лечебные свойства. Доверьтесь мне, если хотите, чтобы снадобье, как и прежде, пошло вам на пользу.
Это напоминание заставило Юстаса подчиниться, ибо только тут ему смогли оказать помощь: кожа подсыхала, и старые рубцы хоть и не сходили, зато светлели, а свежие язвочки заживлялись.
Когда он уже выбрался из лохани, Годвин все продолжал болтать: дескать, Юстасу следует держать смесь на лице, пока та не подсохнет и не отпадет сама, а назавтра они повторят процедуру.
– Скажи-ка мне, любезный, – прервал его принц, кутаясь в длинный халат со шнуровкой, – какие дела связывают с братьями ордена Храма Эдгара Гронвудского?
Юстас опасался, что подобный вопрос вызовет настороженность, но брат Годвин принялся беспечно пояснять:
– Некогда Эдгар сам носил белый плащ с крестом. Потом он вышел из братства, но остается светским побратимом ордена. Ныне же он должен сопровождать наших новобранцев на континент, оттуда те переправятся в Святую землю. Выполняет он и кой-какие иные поручения, но это уже меня не касается.
Это было понятно: английские дома ордена не только отправляли в Палестину новобранцев, но и пересылали на судах под охраной денежные средства, лошадей, зерно, металлы и дерево в расположенные на континенте прецептории[40].
– Так Эдгар надолго уедет? – осторожно спросил принц.
– Наш флот будет делать остановки во Фландрии, Нормандии и Бретани. Думаю, Эдгар сопроводит суда до Ла-Рошели, где у него несколько своих виноградников. Обычно гронвудский барон забирает там принадлежащие ему вина, получает товары из тамошней прецептории и ведет суда назад. Вся поездка займет около полугода. Но… О Пречистая Дева! – вдруг всполошился Годвин. – Не слишком ли много я наболтал вам, милорд? Будьте снисходительны, не сообщайте о том, что я вам столько всего поведал.
– Как и о том, что один из братьев ордена был столь красноречив после вечерней мессы, когда уже строжайше запрещается разговаривать, – отозвался Юстас, укладываясь на жестком топчане у стены и натягивая на себя чистую белую овчину. Скосив глаза на застывшего лекаря, он усмехнулся. – Ты думаешь, у принца Англии только и забот доносить комтуру о болтовне его лекаря?
Годвин потупился, потом подал принцу отполированное медное зеркало. При свете масляного светильника Юстас почти с отвращением разглядывал свое лицо, измазанное зеленоватой массой. Сейчас он себе напоминал какого-то тролля, а не человека.
– А дочь гронвудского барона тоже едет с ним? – вдруг спросил он.
– О нет. Леди Милдрэд остается в Англии. Однако Эдгар заранее договорился с братьями, что они препроводят девушку морем в Бристоль. Видите ли, юная леди твердо решила посетить одну из западных женских обителей. Кто знает, может, это было повеление свыше и Милдрэд однажды примет постриг.
– Неужели гронвудская леди решила стать монахиней?
– Доброе дело, доброе, – закивал лекарь. – Кто лучше подойдет для служения Богу, чем сия чистая, непорочная девица?
Пораженный Юстас молчал. Такая красивая, богатая, полная жизни девушка – и монахиня! Вслух же спросил иное:
– Братья будут провожать ее до самого места назначения?
– Да, милорд. Решено, что когда наша флотилия выйдет в море, дочь Эдгара будет плыть на одном из судов. Потом у мыса Фореленд флотилия отправится на юг, в то время как специально зафрахтованный корабль пойдет по Английскому каналу[41] до Бристоля, увозя леди Милдрэд и обязавшихся охранять ее братьев ордена. Вам удобно, ваше высочество? – спросил он, поправляя набитые овечьей шерстью подушки в изголовье принца.
Юстас не ответил – в голове его стал складываться план.
– Я не утомил вас своей болтовней? – суетился рядом брат Годвин. – Вы сын короля, я не смел бы не ответить на ваши расспросы, однако если комтур проведает…
– Ты повторяешься, Годвин! – резко прервал его Юстас и жестом указал на дверь.
На другой день Эдгар отправился на побережье. Столько дней державшаяся ясная погода теперь, как на грех, будто вспомнила, что еще не миновало межсезонье, и решила покапризничать. Моросил мелкий дождь, дул холодный ветер. Проскакав через холмистые поля, по редколесью и песчаным дюнам, которые в часы прилива исчезают под водой, Эдгар выехал к порту Харидж. Ветер тащил по небу тяжелые тучи, море пенилось барашками и казалось темным и неприветливым.
Оглядев суда, Эдгар отметил, что надо было очистить днища от налипших ракушек и грязи, как следует законопатить и осмолить щели. Он переговорил с капитанами и кормчими, рассчитал, сколько времени займет работа, обсудил необходимость полностью заменить весь такелаж перед столь долгим плаванием. Эдгар хотел быть уверенным в надежности кораблей, одному из которых он должен поручить свою дочь.
Возвращался он уже под вечер. Узнав у странноприимного дома, что Милдрэд со служанкой вышли погулять в город, Эдгар отправился в комтурию, намереваясь сообщить о своих соображениях насчет срока отплытия. Но едва он вошел, как барону доложили, что его уже несколько раз спрашивал принц Юстас.
Сына короля Эдгар застал примеривающим закрытый бочкообразный шлем. Кажется, это нововведение пришлось по душе его высочеству, ибо, облачившись в доспех, принц ловко упражнялся с мечом в паре с одним из тамплиеров. Эдгар отметил, что Юстас неплохой воин, хотя и пропустил удар, когда заметил стоявшего в стороне барона, и противник довольно ощутимо задел его за бедро. Юстас даже оступился, помедлил какое-то время, превозмогая боль, но потом направился к Эдгару.
– Мне необходимо переговорить с вами, милорд, – из-под закрытого шлема голос звучал глухо.
Да, к подобному облачению еще надо привыкнуть. И пока они стояли рядом, Эдгар ощущал некое неудовольствие от того, что Юстас столь пристально глядит на него сквозь прорезь шлема, а он даже не может видеть его лица. Но то, о чем принц завел речь, настолько заинтересовало Эдгара, что он весь обратился в слух.
– Норманны все больше сливаются с английской знатью, – говорил принц. – Местные женщины рожают им сыновей, но воспитывают их уже в английских традициях. Можно сколько угодно говорить о благородной нормандской крови, но не считаться с англичанами невозможно. Норманны стараются не причислять их к благородному рыцарскому сословию, оставляя им удел сквайров, но тем не менее все это хорошая саксонская кровь, благородные старые роды, небедные и имеющие свои понятия о чести. Я заметил, сколько саксов в этой комтурии. Орден и Церковь – вот где больше следят за личными достоинствами, здесь можно сделать карьеру любому вне зависимости от родовитости. И я подумал: так ли разумно нам, нормандской знати, открещиваться от прирожденных англичан?
Саксу Эдгару стоило немалого труда отстоять свое место среди первой знати королевства, и он не ожидал услышать такие речи от сына короля нормандской династии.
– Да, в ордене немало саксов, – осторожно заметил барон. – Но данная комтурия расположена в Денло, где потомки саксонских и датских танов сильны, как нигде в Англии.
Юстас лишь чуть пожал плечами, а сквозь прорези шлема невозможно было рассмотреть выражение его глаз.
– Я видел, сколь прекрасных воинов сделали из саксов в комтурии Колчестера. Наши представления о саксах как о племени, способном только разводить свиней в своих поместьях, гораздо дальше от действительности, чем полагают в баронских замках. И мало кто обращает внимание на то, что сильные саксонские парни не стремятся служить под знаменами нормандских лордов. А ведь это немалая сила, остающаяся в стороне от нашей войны. Им плевать, кому достанется трон – удержит ли его Стефан или добьется власти императрица. Война, столько лет терзающая Англию, чужда им. Но ведь и они тоже англичане. И если привлечь их на свою сторону… Послушайте, лорд Эдгар, если я кину клич, что возьму саксов в свое войско, если стану отстаивать и защищать их права, разве это не расположит их к нам, ко мне и моему отцу? И тогда я смогу пополнить свои ряды множеством смелых и решительных воинов. Подумайте, в этой войне погибло немало людей, и теперь мы все больше платим золотом, чтобы добыть наемников на континенте. А что такое наемники? Они верны, только пока им платят и все идет хорошо. Однако если денег недостает или их командир проигрывает, то все они превращаются в банды неуправляемых разбойников. Если же в мои войска вольются настоящие англичане – саксы, сыновья землевладельцев, соль земли, – это будет отменное войско, способное сражаться за свою страну, не разорять ее и грабить, а защищать и стремиться восстановить в ней мир и покой.
Юстас рассуждал не по летам мудро, и его слова находили живейший отклик в душе Эдгара. Англия устала от произвола. Торговцы и ремесленники в городах, свободные арендаторы и подневольные вилланы в деревнях были бы рады окончанию смуты. И их действительно не интересовало, кто займет трон. Но если Юстасу удастся приобщить к этой войне большинство саксонского населения, то люди скорее пойдут за ним, он сможет влить свежую силу в обескровленные за годы смут войска. Вместе с короной Стефан когда-то получал власть над Англией и Нормандией, но за годы войны нормандские земли перешли под руку Матильды и ее мужа. Однако здесь, в Англии, жителям не было дела до Нормандии, Матильда и ее супруг Анжу оставались здесь такими же захватчиками-иноземцами, как и некогда вторгшиеся сюда сподвижники Вильгельма Завоевателя. Саксы не станут сражаться за них. Другое дело, если наследник Стефана приблизит их к себе и станет для них своим – тогда и они будут биться за него.
– Вы мыслите благородно, милорд, – склонил голову Эдгар. – Я говорю это не только потому, что сам из саксов, но и потому, что это расположит многих англичан к вашему отцу.
«Он не сказал к вам, принц», – жестко отметил про себя Юстас и отвернулся. Неужели этот сакс, как и многие другие, считает, что он недостоин стать королем? Юстас несколько раз глубоко вздохнул, подавляя гнев, но не сумел избавиться от ощущения кома в горле. Когда он вновь заговорил, голос его звучал хрипло:
– Теперь, когда Матильда отбыла на континент и мы получили передышку для пополнения сил, нам следует набрать новое войско. Таково мое желание. Я уже принял в свои ряды несколько уважаемых саксонских танов, и они привели мне немало людей. Это выгодно, и я даю им надежду. У саксов имя вождя всегда служит знаменем, это ваша старая традиция. А готовы ли вы поддержать меня?
Эдгар был заинтригован, но перво-наперво спросил:
– Вы можете назвать тех, кто уже встал под ваши знамена?
– Пока нет. Но, надеюсь, вскоре эти имена и так станут известны. Но вы не ответили мне: вы со мной или нет? Вы столько сделали для короля Стефана, но поддержите ли его сына в подобном начинании?
Эдгар поглядел через плечо Юстаса, туда, где во дворе комтурии продолжились учения. Юстас тут же отметил это.
– Я не тороплю вас. Мне известно ваше прозвище – Миротворец, и то, что у вас имеются свои дела, – он тоже поглядел во двор, где у конюшен водили на длинном поводу несколько прекрасных лошадей. – Однако потом, когда вы будете свободны, вы поддержите меня?
Эдгар чуть прищурился. С возрастом его глаза несколько запали, их окружала легкая сетка морщин, зато в каштановых волосах и бороде почти не виднелось седины. Да, из него мог бы получиться хороший вождь. Но Юстасу было нужно не это, а доверие этого хитрого сакса. И он ничем не выдал своего ликования, когда тот сказал:
– Вы затеяли благородное дело. И я… Со временем, – уточнил он, – да, я готов поддержать вас.
Своей дочери Эдгар поведал об этом разговоре через неделю, когда вывез ее к морю. Пока барон был занят делами, они почти не виделись, но сейчас он рассказал ей, что из этого странного принца вполне может выйти толк.
– У него государственный ум. Он, бесспорно, не самый приятный человек, но за его наружностью кроется тот, кто в самом деле может привести Англию к миру.
Милдрэд сызмальства была приучена слушать разговоры о политике. Принц Юстас казался ей фигурой загадочной и пробуждающей любопытство, однако не настолько сильное, чтобы отвлекать от всего происходящего вокруг.
Отец и дочь стояли у широкой бухты Хариджа, в которую впадали реки Оруэлл и Стур. На берегу были разведены костры, над которыми висели котлы со смолой; клубился черный дым, смешиваясь с низкими тяжелыми тучами, плывущими от самого горизонта. Над длинными деревянными пристанями, над рядами низеньких домишек с криком кружили чайки.
Корабль, на котором ей предстояло плыть, – шириной не менее десяти футов и длиной не менее сорока, с высокими укрепленными бортами, – покоился в мелкой заводи, уже готовый принять заготовленную для него мачту. Команда опытных моряков возилась на палубе, проверяя такелаж и заливая щели горячей смолой.
Девушка повернулась к отцу:
– Вы считаете, что Юстас принесет великое благо королевству, уравняв права саксонцев с норманнами? Разве это возможно? Ведь ранее о таком и речи не было.
Эдгар ответил, что это будет не просто: дело нужно провести тонко, чтобы не отпугнуть заносчивую нормандскую знать. Однако каждый из королей, правивший до сих пор, так или иначе делал послабления в пользу саксов. А если Стефану после отбытия Матильды удастся опять сплотить вкруг себя нормандскую знать, то весьма неплохо, если саксы начнут объединяться вокруг его наследника. Рано или поздно Юстас станет королем, и тогда права его сторонников-саксов будут уже неоспоримы.
– По крайней мере, Юстас умный человек и умеет мыслить непредвзято, а значит, из него выйдет очень неплохой правитель для разнородных английских подданных.
Милдрэд улыбнулась, видя воодушевление отца, и пустила устричную раковину «блинчиком» по воде отмели. Засмеялась, когда та целых пять раз успела отскочить от поднявшейся почти вровень с причалом приливной воды.
Невдалеке от них Утред держал под уздцы хозяйских лошадей и с улыбкой наблюдал, как барон и юная леди, стоя на длинной бревенчатой пристани, лакомились устрицами, собранными для них окрестными жителями. Парнишка доставал их по одной из стоявшей рядом большой корзины, ловко вскрывал длинным ножом, присаливал слизкий комочек и по очереди преподносил то отцу, то дочери. Причем, подавая девушке, начинал глуповато улыбаться, хотя знатная красавица не обращала на него никакого внимания. Осторожно держа раковину самыми кончиками пальцев, она проглатывала устрицу, даже прикрывала глаза от удовольствия. Парнишку это забавляло. Эта горделивая леди в мехах и расшитом серебром наряде с таким наслаждением ела устрицы, которые в этих местах считались пищей самых последних бедняков. А Утред, наблюдавший со стороны, возмущался про себя: что же госпожа не ответит ухмыляющемуся бахвалу резкой отповедью! Но в этом и проявляется благородная кровь – ее обладатели выше простых смертных. Да и Милдрэд – хорошая девочка, зря никого не обидит.
Неожиданно Утред заметил вдалеке всадника, скачущего сюда по берегу – через заливные ланды, мимо пасущихся вокруг луж с соленой водой овец. Утред узнал его и хотел было подойти сообщить, что явился принц Юстас. Но тут к барону приблизился местный капитан, они стали что-то обсуждать и отошли к лежавшему на боку большому кораблю.
Милдрэд осталась на пристани, кутаясь от ветра в свою рысью пелерину; она стояла, глядя на море, ветер трепал ее длинные волосы, почти сливавшиеся с мехом. Такой ее и увидел издали Юстас и невольно натянул поводья, сдерживая коня. Светлый силуэт девушки на фоне свинцового моря и серого неба, кое-где расцвеченного узкой полоской розовых облаков, выглядел легким, словно видение. Кажется, дунь ветер посильнее – и эта дивная фея исчезнет, как наваждение. Наваждение… именно так он называл то состояние, в котором пребывал все это время. Он непрестанно думал о саксонке – и когда отстаивал мессу в часовне ордена, и когда вечером выходил за стены комтурии и смотрел на отблеск света в ее окне, и когда лекарь Годвин врачевал его кожу. И врачевал успешно, надо отдать ему должное. Сегодня Годвин, протерев лицо принца легким отваром, подал ему зеркало – и Юстас, уже привыкший видеть себя позеленевшим от впитавшейся мази, на этот раз остался доволен. Нельзя сказать, что он полностью излечился, но его состояние несомненно улучшилось: ранки подсохли и затянулись, лиловые рубцы посветлели, кожа стала розоватой, и уже нечего было стыдиться показать кому-то лицо. В благодарность Юстас велел передать комтурии Колчестера годовой доход с двух расположенных неподалеку королевских маноров с мельницами на реке Стур, что вызвало удовлетворенную улыбку на лице местного комтура. Правда, вслед за этим принц несколько удивил его пожеланием, чтобы тамплиеры доставили его к Саутгемптону на одном из своих судов: ведь большую часть эскорта Юстас отослал в Лондон.
– Я слышал, ваши суда готовы к отплытию, а они, как известно, одни из самых надежных.
Комтур задумчиво потер переносицу.
– Мой принц, наше плавание будет медленным и осторожным. И один из кораблей пройдет как раз против Саутгемптона…
– Я знаю. Эдгар Гронвудский отправляет дочь по Проливу[42] до Бристоля. И уж если такой человек, как барон, осмеливается доверить единственное дитя на волю волн, думаю, нечего опасаться и наследнику престола.
И вот теперь Юстас приехал в порт Хариджа – якобы посмотреть на корабль, а на деле потому, что Милдрэд поехала туда с отцом и он узнал об этом. Принц отправился в одиночестве – чего ему было опасаться в охраняемых орденом землях? К тому же он не хотел, чтобы кто-то мог отметить его внимание к дочери сакса.
Но Утред уже давно отследил, как принц неоднократно прохаживался под окном малышки Милдрэд. Сейчас солдат наблюдал, как Юстас остановился поодаль и стал пристально смотреть в сторону юной леди.
– Вон, опять принц пялится на вас, как сова, – сказал он, приближаясь к девушке.
Однако Милдрэд, будучи еще под впечатлением благожелательных отзывов отца о принце, безо всякого страха поглядела на всадника у кромки моря. Отвешивать наследнику престола поклон на таком расстоянии было как-то глупо, и она попросту помахала ему рукой.
– Ох, миледи… – проворчал Утред. – Вам бы только покрасоваться.
– Хватит, Утред! Матушка и так навязала мне в провожатые старую Эату, чтобы та ворчала на меня по всякому поводу. Не начинай и ты.
Юстас неспешно приблизился. Сердце его билось в такт шлепанью конских копыт по залитому волнами песку. А Милдрэд без страха смотрела на него прямым и доверчивым взглядом, какой бывает у дикого звереныша, еще не встречавшегося с охотниками. Это волновало Юстаса: непуганая дичь… доверчивая… сама идущая в руки…
Но тут рядом с ней оказался ее охранник, потом подошел барон Эдгар. И Юстас, не замечая первого, учтиво ответил на поклон второго.
– Я разыскивал вас, сэр.
И он сообщил, что они отплывут вместе и его корабль примкнет к каравану судов ордена.
– Но… – замялся было Эдгар. – Большинство судов отправятся только до мыса Фореленд, а потом…
– Неважно, – махнул рукой принц. – Мой дальнейший путь лежит по Английскому каналу до Саутгемптона.
– Что ж, неплохо. Моя дочь также поплывет вдоль Ла-Манша, и я буду польщен, если ее будут охранять и ваши люди.
Утред в стороне даже сплюнул по ветру. Как же, охранять. Доверить волку овцу. Вон как этот рябой смотрит на девочку. Принц. Наследник престола. Норманн. Ну ладно, пока он, Утред, рядом с малышкой, он сумеет уберечь ее хоть от самого Сатаны.
Так думал старый солдат, не понимая, о чем так увлеченно могут болтать его лорд и юная леди с этим мрачным принцем. Правда, сейчас Юстас даже улыбался. Вон, ему тоже дали попробовать устриц. И что? Лопает себе моллюсков, будто босяк из фэнов[43], какому только дай брюхо набить. Плохо кормят его в комтурии, что ли?
Юстас разговаривал с Эдгаром о погоде, о сроках возможного выхода в море, а с Милдрэд о том, приходилось ли ей уже плавать, не опасается ли она волн. Девушка казалась ему такой решительной и притом легкомысленной. И он смеялся ее шуткам, ел устрицы и вместе с ней пускал раковины «блинчиками» по воде. Даже Эдгар подивился тому, в каком хорошем настроении пребывал принц – его обычно пустые бесцветные глаза сегодня лучились особым светом. Правда, это становилось заметно, когда Юстас смотрел на Милдрэд, но барон уже привык, что его девочка озаряет души людей, словно маленькое солнышко. И он верил, что сын таких благородных людей, как Стефан и Мод, будет надежным охранником для дочери человека, который способен обеспечить ему столь нужную поддержку среди саксов.