Глава 3
Леди и новый мир
Я лежала.
Вот просто лежала. Над головой разлилось небо, ярко-синее, но какого-то неправильного оттенка, не в берлинскую лазурь, а с прозеленцей, для обыкновенного неба вовсе не характерной.
Под руками было что-то мягкое.
Трава?
Откуда трава?
Я повернула голову набок, убеждаясь, что осязание меня не обмануло. Трава. Обыкновенная. С пушистыми метелочками мятлика, с сизоватыми тонкими стеблями овсяницы, с незабудками хрупкими, что выглядывали из травяных косм.
И вьюнок есть.
И… кажется, люцерна.
Я моргнула. И на всякий случай ущипнула себя за руку. Было больно, а значит, я не спала. Хотя, конечно, заснуть на пороге смерти было бы несколько… чересчур?
А может, я все-таки умерла?
И попала… куда?
В рай?
Я села.
Огляделась.
Поле, вернее, луг. Обыкновенный. Разнотравный. Вдали виднелась сизоватая полоса леса, справа же – дорога. Проселочная. Широкая. На рай не похоже. Конечно, я не могла считаться специалистом по раю, но вот как-то представлялось мне это место несколько иным.
Ад?
Нет, солнце припекало нещадно, над лугом парило, но не по-адски… точнее, от ада в классическом его варианте ждешь котлов, чертей и грешников, а тут… не то чтобы я жаловалась, но хотелось бы ясности.
Я встала.
Пошевелила руками, убеждаясь, что оные шевелятся. Ноги держат. Голова… на месте. Прическа, правда, растрепалась, о том, что стало с макияжем, лучше вообще не думать.
И туфли потерялись…
…но я была жива. И это было странно. Впрочем, не менее странно, чем зеленоватое небо, солнце с оранжевым отливом. Или правильнее сказать «солнца»? Второе, бледно-розовое, величиною с крупное яблоко, пряталось в тени старшего светила. И следовало признать, что само его наличие окончательно убедило меня, что место, чем бы оно ни было, не являлось моей родной пла- нетой.
Как ни странно, но факт этот я восприняла спокойно.
Поправила юбки.
Сняла чулки – на лугу они слабая защита, а испортиться могут. Проверила клатч, хотя и без того прекрасно знала его содержание. Помада тона «пыльная роза». Пудра. Водостойкая тушь для ресниц. Визитница. И банковская карта, подозреваю, совершенно бесполезная. Зеркальце.
Бабушкин револьвер.
Я с нежностью погладила рукоять. Ума не приложу, как он очутился в клатче, все-таки не было у меня привычки являться на семейный ужин с револьвером, но поди ж ты… что ж, с револьвером я чувствовала себя много спокойней.
И, оглядевшись, я решительно зашагала по направлению к дороге. Если дорога существует, то она куда-нибудь да ведет. И надеюсь, в этом чудесном месте я сумею понять, что же, собственно говоря, со мной произошло.
А если нет, то хотя бы что мне дальше делать.
Шла я долго, но не то чтобы быстро. Во-первых, сказывалось отсутствие опыта подобных прогулок. Дорога, пусть и гладкая, что было удивительным, все же не паркет. То острый камень в пятку вопьется, то муравей… лучше уж камень. Во-вторых, я в принципе слабо представляла, куда иду, а потому не торопилась.
Мир…
О теории множественных вселенных я слышала. И о теории струн. И о многих других интересных теориях. Но слышать – одно, а испытать оную теорию на практике – совсем другое дело. И если это и вправду иной мир, а не предсмертный бред – ведь могло же статься, что умерла я не сразу, хотя и падала с семнадцатого этажа, – то мне придется к нему приспосабливаться.
Вот только получится ли?
Кто я?
Женщина из ниоткуда. Это хуже, чем за границей остаться без паспорта и денег, там хотя бы призрачная надежда на помощь посольства имеется, а здесь… здесь я сама по себе.
Страшно?
Не страшней, чем падать с крыши. Он ведь позволил оценить высоту, старый приятель Макс. Он даже любезно рассказал о том, что был бы рад отступить, но не имеет права.
За ним смотрят.
И если не я, то он шагнет с балкона… и это, в принципе, смерть быстрая, относительно безболезненная. Семнадцать этажей. Асфальт… душа вылетит из тела моментально. Да, тогда мне было страшно. Настолько страшно, что я готова была умолять о пощаде.
Макс ведь этого ждал.
И я остро осознавала, что мольбы мои ему будут приятны. Что он даже отзовется на них, почему бы и нет? Он всегда хотел меня и… и если бы постель могла подарить мне жизнь, я бы смирилась.
Уступила.
Но правда была в том, что, получив свое, Макс все одно убил бы меня. А если так, то к чему лишние мучения? И я сама встала на табуретку, любезно поднесенную его молчаливым сообщником, в глазах которого мелькнуло что-то такое… пожалуй, это можно было интерпретировать как уважение.
– Все же Влад козел, – сказал Макс с раздражением. А затем столкнул меня вниз…
…интересно, там, дома, мое бренное тело уже увезли? И вообще, если оно было там, то что у меня здесь? Я ведь материальна. Я сорвала травинку, чтобы убедиться в этом, потом камень подняла, а потом мелкие камни, попадаясь под ноги, раз за разом избавляли меня от сомнений.
Привидения не сбивают ноги в кровь.
Ничего, вот доберусь до людей и… и придумаю, как быть дальше. Пусть у меня нет денег, зато имеется золотой браслет – теперь я была рада любви супруга к массивным вещам, серьги с камнями и револьвер в качестве последнего аргумента.
А то ведь леди всяк обидеть норовит.
Я подходила к лесу, когда сзади донеслось глухое ворчание.
Я оглянулась.
Предчувствия у меня были самые недобрые. Все-таки кто знает, что водится в мире ином? Я вытащила револьвер, отдавая себе, впрочем, отчет, что делаю это скорее ради самоуспокоения. Против крупного зверя – а подобное урчание могла б издать тварь весьма и весьма немалых размеров – мой револьвер бесполезен.
И что делать?
Бежать?
Забраться на дерево? Но я не умею лазить по деревьям! Бабушка категорически не одобряла подобных забав. Спрятаться? Придорожные кусты показались мне достаточно густыми.
Рокот нарастал.
И было в нем что-то такое… механическое? На дороге показались клубы пыли, и я вздохнула с немалым облегчением. Все же не животное – автомобиль. Нет, можно было бы и от него скрыться, но… зачем? Встреча с местными жителями была неизбежна. Так пусть же встречусь я с одним-двумя, которым, сугубо теоретически, могу противостоять, нежели сразу с толпой.
И я убрала револьвер в клатч.
Кое-как пригладила волосы. Расправила платье, которое не только измялось, но и пропотело, покрылось пылью.
Меж тем на дороге возник клуб пыли весьма характерного вида. Он разрастался, превращаясь из облака в желтую песчаную тучу. И в глубине ее что-то посверкивало, громыхало и ухало. С глухим карканьем поднялось воронье, заметались в кустах, которые так и не стали моим убежищем, мелкие пичуги. Рыжая белка стрелой взлетела по стволу…
…то, что ехало по дороге, было машиной.
То есть механизмом.
Но вот вид этого механизма вверг меня в ступор. На что это походило? На противоестественный гибрид трактора, танка и поезда, впрочем, не лишенный некой внутренней гармонии.
Из вытянутого, словно приплюснутого, капота торчал десяток патрубков разной высоты и толщины. Из одних сочился белый дым, из других – красный, а труба с крышечкой время от времени извергала черное облачко копоти. Над нею этаким вороньим гнездом высилась кабина управления, притененная колесом зонта. Нос странной конструкции прикрывала массивная решетка, ощетинившаяся двумя дюжинами шипов.
Я ущипнула себя за руку.
Может, солнцем в голову напекло? Говорила мне бабушка, что не стоит выходить на улицу с непокрытой головой…
Машина не исчезла.
Она приблизилась, и теперь я могла разглядеть и узорчатые колеса, которые проворачивались с явным трудом, и длинное змеиное тело вагона, привязанного к тягачу. И даже черный флаг, вяло трепыхавшийся на ветру.
Со знамени мило улыбался череп с парой перекрещенных костей.
Пираты?
Сухопутные? Нет, звучит безумно, но не менее безумно, нежели само это сооружение. С пиратами встречаться не хотелось, но… может, я что-то неверно истолковала?
Итак, бежать или остаться?
Пока я думала, черная труба выдохнула очередной клубок копоти, который слабым ветерком размазало по дороге. Я закашлялась и приняла решение, пусть рискованное и даже безумное, как этот мир, но… сколько за хвост ни тяни, а до кота рано или поздно доберешься.
И я подняла руку.
Так и стояла, что, признаюсь, далось непросто. Чем ближе подбиралась машина, тем сильней мне хотелось бежать. И дело даже не в чудовищности этого порождения чьей-то безумной фантазии, не в грохоте, издаваемом им, не в вони, от которой у меня слезы на глаза навернулись, – пахло горелым пластиком, бензином и еще отчего-то тухлятиной, но в иррациональном страхе перед тем, кто находился внутри.
А если в этом мире людей нет?
Кто есть? Кто-то есть, но с чего я решила, что этот кто-то обязательно человеческой расы? А если и человеческой, то ко мне он отнесется дружелюбно и…
И, оглушительно взревев, автомобиль выплюнул особенно густое облако дыма, сам же им закашлялся и остановился шагах этак в десяти. О да, теперь я могла увидеть не только решетку, но и мелкий узор, ее покрывающий, не то вязь, не то клинопись.
И потемневшую бахрому на зонте.
И подкопченное стекло кабины.
И смутно, но очертания пилота – водителем того, кто управлялся с этою громадой, назвать язык не поворачивался.
– Добрый день! – проорала я, надеясь, что получилось хоть сколько бы дружелюбно. Меж тем дверь открылась, почему-то вверх, и из капсулы выкатилась железная лесенка.
Она достигла горбатого мостика над последним из четырех колес, следовало сказать, что серебристый – или серебряный? – обод этого колеса возвышался надо мной. И я имела чудесную возможность разглядеть сложный узор, его покрывающий.
Все та же клинопись?
Меж тем пилот спускался.
Быстро. Ловко. И сразу становилось очевидно, что лазить ему приходилось частенько. Лесенка подрагивала, машина утробно урчала и дышала жаром. Я ждала.
– Добрый день, – повторила я, когда обутая в блестящий хромовый сапог нога коснулась-таки земли.
Пилот развернулся.
И я… нет, я думала про то, что в мире ином могут обретаться вовсе даже не люди, но думала вновь же исключительно абстрактно. Однако стоящая передо мной абстракция обрела плоть.
Пилот человеком не был.
Эльф?
Именно такими я эльфов и представляла.
Высокий и тонкий, неизъяснимо хрупкий. И вместе с тем я отдавала себе отчет, что хрупкость его – кажущаяся.
Узкое лицо с чертами изящными. Синие глаза. Белые волосы, заплетенные в косу. Ромашка над острым ухом. И ухо это дергалось, словно эльф пытался отогнать назойливую муху.
Наряд его тоже был удивителен. Точнее, эльфы мне представлялись существами воздушными и носить должны были воздушные же хламиды. На этом же конкретном красовались изрядно замызганные штаны, чем-то напоминающие наши джинсы. Пара подтяжек. Хромовые сапоги. И серый котелок, столь же уместный, как и ножны с гаечным ключом.
– Добрый день, – вежливо произнес эльф низким грудным голосом. И я отмерла:
– Д-добрый.
Он же поклонился, и поклон этот был преисполнен изящества. Прижав руку к груди, эльф продолжил:
– Бесконечно рад встретить прекрасную лайру…
Это он обо мне?
Нет, я считала себя если не красавицей, то всяко интересной женщиной, но вот именно в данный конкретный момент прекрасно отдавала отчет, что выгляжу по меньшей мере жалко. Покрасневшая. Пропотевшая. Покрытая толстым слоем пыли… и не только пыли. Машина чихнула и выплюнула черный ком гари.
– И я рада…
– Позвольте представиться, Тихонориэль из рода Серебряного Листа, младшая ветвь…
– Оливия…
Я замялась, стоит ли произносить свою фамилию, и если да, то какую? По мужу я была Красноперко, но после всего, что он сделал, не хотелось и дальше оставаться мужней женой. Я призадумалась ненадолго: можно ли подставу и убийство считать уважительной причиной для развода? А потом решилась:
– Оливия Олеговна Майлова.
По семейной легенде бабушка моя, Оливия Браун, в честь которой меня и назвали, была подданной Великобритании, где и прожила первую половину жизни в тиши и благости семейного поместья, пока не встретила там моего деда, Джона О’Майли.
Был он молод. Хорош собой.
И полон всяких революционных идей, которые нашли в молодом сердце Оливии пылкий отклик. Случился роман, закончившийся побегом и свадьбой – Джон оказался честен хотя бы в этом. Затем состоялась небольшая война с империализмом в лице английских захватчиков свободной ирландской земли, увы, не сказать чтобы победоносная, и очередной побег, уже в Советский Союз. Там О’Майли властным росчерком пера превратился в Майлова, а жизнь моей бабушки переменилась. О деде, следует заметить, рассказывала она неохотно и со скрытым сожалением.
Сожалела ли она об ошибках юности?
О недолгом счастье?
Не знаю. До вранья она не опускалась, а правда была неприглядна. И отец как-то, под настроение, рассказал, что в стране победившего коммунизма ярые борцы были не особо-то нужны. Джона встретили. Поселили в Минске, устроили на завод токарем, бабушка получила место в библиотеке. От партийных щедрот им досталась однокомнатная квартира в новостройке. И все бы хорошо, но… мятежная душа требовала борьбы.
Или развлечений.
И дабы не ухнуть с головой в болото мещанской жизни, Джон стал проводить время в компании новых товарищей по партии. И отнюдь не за разговорами. Пил он и прежде, утверждая, что знает свою меру, и бабка предпочитала закрывать глаза на сей малый недостаток. В России же недостаток упал на благодатную почву, и даже появление моего отца, нареченного Олегом, ничего не изменило. Мой дед умер задолго до моего появления на свет, и, как водится, бабка четырежды в год появлялась на его могиле. Меня тоже брала с собой, утверждая, будто могилы предков суть корни семейного древа…
Как бы там ни было, но здесь я лучше буду Оливией Майловой, нежели Красноперко.
– Лайра Оливия, – обратился ко мне эльф с очередным поклоном и столь глубоким, что кончик косы его скользнул по сапогам, а серый котелок съехал на левое ухо. – Могу ли я поинтересоваться, что делаете вы в столь… сумрачный час в этом лесу?
– В подлеске, – на всякий случай уточнила я.
А время и вправду близилось к вечеру. Я и не заметила, что оно потянулось к земле, наливаясь темным багрянцем. Небо позеленело больше обычного, что, надо полагать, знаменовало близость сумерек.
– Гуляю, – наступил момент правды.
Нет, может статься, местные дамы имеют похвальную привычку совершать моционы по сельским дорогам и делают сие исключительно босиком, но подозреваю, не все так просто.
– Гуляете? – переспросил эльф недоверчиво.
– Да… вышла… пройтись… и вот немного… – я вздохнула.
Никогда не умела врать.
Бабушка моя, которая, собственно говоря, и занималась воспитанием – родителям, увлеченным друг другом и геологией, было некогда, прочно вбила в упрямую мою голову постулат о недопустимости лжи.
– Я заблудилась, – сказала я чистую, между прочим, правду.
Правда, не стала уточнять, что в другом мире.
Но и в этом, думаю, леди может сбиться с пути?
– Сочувствую.
– Не могли бы вы сказать, – я поскребла зудящей пяткой о камень, – где я нахожусь?
– Каренейский тракт, – любезно ответил эльф.
– И куда он… ведет?
– К Каренеям.
Логично, если подумать. Еще бы понять, что такое эти их Каренеи.
– И далеко еще…
– Полторы сотни миль, полагаю…
Зараза ушастая! Говорит и улыбается. Любезненько так. Всем видом своим демонстрируя, что премного счастлив ответить на мои вопросы. Полторы сотни миль… это много. Подозреваю, это очень много… подозреваю, это непреодолимо для одной конкретной особы, которая через десяток миль ляжет и тихо доумрет на обочине, раз уж сразу упокоиться не решилась.
И, наверное, мое отчаяние было столь явным, что эльф протянул руку:
– Но мы будем рады доставить вас…
– В Каренеи? – жалобно поинтересовалась я, не представляя, что мне в этих Каренеях делать.
– Куда скажете. Через миль двадцать будет Ормс, маленький городок, но в нем есть почтовик, да и городская управа, в которой вам помогут. Если хотите…
Я хотела.
И пусть вид механического монстра внушал определенные подозрения, но лучше плохо ехать, чем хорошо идти.