Легко ли быть одной?. Правило 3. Решите, во что вы верите, и ведите себя соответственно (Лиз Туччилло, 2008)

– В общем, на сегодняшний вечер я собрал четырех женщин. И все они рвутся пообщаться с тобой.

– Правда? Ты действительно сделал это для меня?

– Ты же сама сказала, что хочешь поговорить с одинокими француженками, вот я и нашел тебе одиноких француженок.

Стив – мой самый старый друг на всем белом свете. Я познакомилась с ним в первый день, когда перешла в среднюю школу. В классе он сидел позади меня. Я обернулась и сказала ему, что он – вылитый Джон Бон Джови, и с тех пор мы с ним друзья. Мы поддерживали связь, даже когда поступили в разные колледжи и когда Стив уехал в Париж учиться играть на клавесине и дирижировать. Романтических отношений между нами никогда не было, что, впрочем, не казалось нам странным, а затем, где-то после первого года учебы за границей, Стив вдруг понял, что он гей. Теперь он живет в Париже, разъезжает по всему свету с гастролями, дирижируя оркестром, который аккомпанирует певцам, исполняющим оперные арии, и ничто не доставляет ему большего удовольствия, чем быть радушным хозяином для приезжающих к нему в гости друзей и получать от них в подарок всякую вкусную, но неполезную еду – «Туинкиз», «Сно боллс», «желе-бобы»[18], – привезенную из Штатов.

Стив отхлебнул кофе из чашечки и улыбнулся мне. Десять лет назад, поняв, что лысеет, он побрил голову и теперь носил суперстильную, я бы сказала, бородку, которая, впрочем, выглядела на его лице скорее как какой-то орнамент – вдоль линии челюсти тянулась тонкая темная полоска, словно контур бороды. Так или иначе, но общий эффект получался очень утонченным и изысканным, – что крайне важно, если вы тридцативосьмилетний мужчина, работающий в опере. Я откусила самый восхитительный круассан из всех, известных человечеству, и удивилась, как мне вообще могла прийти в голову мысль о том, чтобы не есть мучного, когда я буду в Европе.

– Они предложили встретиться в «Реджине», и это отличная мысль.

– А что такое «Реджина»?

– Это место, куда в субботу вечером, начиная с восьми, приходят сотни самых красивых молодых женщин Парижа. Чтобы собраться вместе и поговорить.

Я смутилась.

– Сотни француженок приходят в ночной клуб, чтобы собраться вместе и поговорить? Бессмыслица какая-то.

– Я этого тоже не понимаю. Но, очевидно, их тянет туда, чтобы три часа побыть вместе без помех. Там в это время даже буфет работает бесплатно. После одиннадцати в «Реджину» впускают мужчин. Чтобы попасть туда, они, как и следовало ожидать, выстраиваются в очередь, потому что знают: внутри находятся сотни красивых женщин. На самом деле это гениальный маркетинговый ход.

Мой мозг уже находился в режиме сбора данных, и я возразила:

– Но женщины-то идут туда, просто чтобы собраться вместе? Это как-то странно.

– У нас в Штатах такого нет? – спросил Стив.

– Нет, нашим женщинам не нужен специальный вечер, когда они могли бы собраться вместе. Мы можем делать это в любой день недели.

Подумав немного, Стив сказал:

– Знаешь, думаю, француженки не ходят стаями, как это делаете вы в Штатах. Возможно, это дает им возможность завести новых подруг.

Я была взволнована. Находясь здесь всего каких-то несколько часов, я уже нащупала существенное отличие в культурах: француженки любят собираться компаниями, чтобы побыть где-нибудь без мужчин. Я начала обдумывать сложные последствия этого открытия. Может, французские мужчины так агрессивны, что женщинам нужно какое-то место, чтобы побыть подальше от них? Или же француженки в повседневной жизни так необщительны, что им требуется специальное место, где можно было бы познакомиться с новыми подругами? Мне не терпелось все это выяснить.

– Со стороны этих женщин очень мило, что они согласились поговорить со мной. Но я не знаю, о чем их спросить. Все это так ново для меня. Наверное, я просто их подпою, а потом посмотрим, что из этого получится.

– Француженки никогда не напиваются, – сказал Стив.

– Правда? – разочарованно спросила я.

– Они могут выпить бокал-другой вина, но я никогда не видел француженку пьяной.

– Что ж, тогда выходит, что это отличие номер два. Никогда не напивающиеся французские дамы. – Я сделала большой глоток café au lait[19].

– Не беспокойся. Женщины есть женщины. Только собери их вместе, и в конце концов они заговорят.

– Черт, очень на это надеюсь. – Я одним махом допила свой напиток. – Можно я теперь немного посплю? Ну пожалуйста! Или мне лучше не спать, чтобы быстрее войти в новый ритм из-за смены часового пояса?

– Сейчас ты можешь поспать. Но только несколько часов, не больше.

– Благодарю тебя, mon chéri[20]. Спасибо.

После этого Стив отвез меня в свою французскую квартиру, в которой было две спальни, и уложил в постель.

Перед «Реджиной» развернулась грандиозная массовая сцена. Казалось, что сотни эффектных молодых женщин целенаправленно сходятся в один ночной клуб. Они были нарядно одеты, торопились и отчаянно хотели попасть внутрь.

– Все эти женщины сбиваются в такие толпы только для того, чтобы завести новых подруг? Это ненормально! – сказала я Стиву, когда нас с ним оттолкнула в сторону какая-то высокая, ростом выше чем метр восемьдесят, красотка (которая, я уверена, где угодно проберется внутрь).

Как раз в этот момент мы вдруг услышали пронзительный вопль:

– Стиф! Стиф!

Через толпу к нам пробиралась невысокая коренастая женщина в простых черных брюках и футболке. Не похоже, чтобы она нарочно так вырядилась для выхода в свет.

– Это Клара, – пояснил Стив. – Она управляет бизнесом Парижской оперы. Когда ты рассказала, что тебе нужно, я первым делом позвонил ей – она знает всех.

– Bonsoir[21], – сказала Клара, подойдя к Стиву и поцеловав его в обе щеки.

Стив представил нас, потом наклонился ко мне, подставив лицо для поцелуя, и сказал:

– Au revoir[22].

– Что, правда? Я буду там одна? – растерянно произнесла я.

Внезапно меня захлестнула волна робости.

– Ты же сама знаешь правила: мужчин туда не пускают… – сказал Стив.

Мы с ним поцеловались, и он ушел. После этого Клара тут же схватила меня под руку и на огромной скорости понеслась к швейцару. Она что-то очень убедительно ему сказала, и мы с ней прошли в клуб.

Пока мы поднимались по ступеням длинного пролета и мои глаза привыкали к полумраку, я спросила у Клары:

– А как насчет остальных женщин? Как мы их найдем?

– Я приведу их позже. Давайте для начала сядем за столик.

Клуб был отделан красным бархатом и утопал в розовом освещении. Насколько хватало глаз, вокруг были одни женщины; складывалось впечатление, будто я швырнула динамитную шашку в озеро, в котором обитали прекрасные дамы, и все они всплыли на поверхность. Я была под впечатлением. До этого я понятия не имела о том, что француженки готовы ссориться, пререкаться и рисковать подвергнуться унижению со стороны швейцара, и все только ради того, чтобы провести друг с другом эти несколько драгоценных часов. Это был триумф кровного женского родства. Конечно, потом они встретят мужчин. Но сейчас – восемь часов, к стойке буфета выстроилась длинная очередь, места постепенно заполняются… В небольшой отгороженной шнуром зоне французская косметическая компания бесплатно выполняла макияж. Это была фантастика! В свой первый день в Париже я натолкнулась на местный культурный тренд, ломающий стереотипы: француженки, которые хотят быть француженками в обществе женщин. В конце концов, может быть, это не такая уж и безумная идея.

Мимо прошел официант с очень смуглой кожей, без рубашки и в крошечных гаремных шароварах. Он разносил шампанское – бесплатное шампанское. Класс, впечатляюще, сказочно – я взяла себе один бокал, а тут как раз вернулась Клара, которая привела с собой трех женщин: Патрицию, Одри и Джоан. Я встала, чтобы поздороваться с ними, но Клара усадила меня обратно, и все они опустились на кушетку. Мы обменялись приветствиями. Оказалось, что Патриция – девушка около тридцати, красивая, с волосами, уложенными в элегантную прическу, – литературный редактор; Одри – очень сексуальная брюнетка, с длинными непокорными волосами и в облегающем платье, выставляющем напоказ ее большие и красивые… в общем, легкие, – оперная певица; Джоан – дама, на вид лет сорока пяти, с каштановыми волосами, заплетенными в длинные симпатичные косы, в беспорядке болтавшиеся по обеим сторонам ее лица, – дизайнер ювелирных изделий. Клара, хоть и не такая элегантная, как остальные, тоже была по-своему хороша, какими бывают миловидные деревенские женщины. Я вытащила небольшой дневник в твердой обложке, который купила в Нью-Йорке и в котором, как мне виделось, я буду вести свои заметки. Я старалась выглядеть профессионалом. Француженки смотрели на меня выжидательно. Пришло время все объяснить.

– Мне тридцать восемь, я не замужем, живу в Нью-Йорке. Как-то в отделении скорой помощи я встретила двух француженок… Впрочем, это как раз не важно… Так вот, мне показалось, что они знают что-то такое, чего не знают американки. И это касается того, каково женщине быть одной.

Произнеся это, я почувствовала себя ужасно глупо, но, к счастью, Джоан тут же непринужденно прощебетала:

– О, умоляю вас, нет у нас никакого секрета. Бросьте, я серьезно.

С этим своим неподражаемым французским акцентом она мгновенно отвергла мою идею. Остальные, похоже, были согласны с ней.

– Правда? И у вас нет ничего такого, чему вы могли бы меня научить? – спросила я.

Француженки дружно покачали головами. Но я решила, что копать нужно глубже. В конце концов, они были аудиторией, которая не может сбежать просто так.

– Например, те дамы утверждали, что французским женщинам присуща гордость. Вам это о чем-нибудь говорит?

– Что вы имеете в виду? – спросила Патриция.

– Ну, скажем, идете вы с парнем на свидание…

Патриция тут же остановила меня.

– Мы не ходим на свидания.

– Как не ходите?!

Женщины опять покачали головами. Точно, никаких свиданий.

– Так куда же вы тогда ходите? – растерянно спросила я, совершенно сбитая с толку.

– Мы выходим в свет, отправляемся выпить, но не называем это свиданиями. Это называется «просто пойти выпить».

– Хорошо, но если вам нравится этот человек, если это мужчина, который вам интересен, разве это не свидание?

Француженки опять покачали головами – нет.

– Тогда давайте так: мужчина, с которым вы работаете, приглашает вас выпить, и этот мужчина вам по-настоящему нравится. Разве вы не будете, скажем так, немного возбуждены по этому поводу и не решите немного приодеться? – По выражению их лиц я видела, что теряю аудиторию. – И не будет ли это в таком случае свиданием?

Они продолжали качать головами. Совершенно очевидно, что «свидание» не относилось к английским словам, заимствованным французским языком. Это был явно тупиковый путь, поэтому я изменила тактику:

– О’кей, а что, если вы переспали с парнем. И он вам потом не звонит. Вам ведь плохо, верно?

Женщины пожали плечами, имея в виду что-то вроде «да».

– И в таких случаях вам когда-нибудь, в минуту слабости, не хочется позвонить ему и сказать, что вы хотите его видеть?

Все они опять энергично начали мотать головами.

– Нет, никогда, – сказала Одри.

– Абсолютно нет, – сказала Патриция.

– Нет, правда нет, – сказала Джоан.

Клара тоже покачала головой:

– Нет.

– Неужели? – удивленно спросила я. – И даже искушения не испытываете?

– Нет, конечно нет, – сказала Одри. – У нас есть гордость.

И тут они все согласно закивали.

Ну вот, опять. Гордость.

– Ладно, и кто вас этому научил? Этой идее собственной гордости?

– Моя мама, – сказала Клара.

– Да, мама, – сказала Патриция.

– Наш мир, наша культура. Это витает в воздухе, – сказала Одри.

– А если мужчина, бойфренд, начинает отдаляться от вас, звонит все реже и реже, говорит, что он, возможно, еще не готов к серьезным отношениям, что вы делаете тогда?

– Сама я звонить ему не буду.

– Я для себя решу, что это его проблемы.

– Я не буду из-за него переживать.

– Даже если он вам по-настоящему нравится?

– Да.

– Да.

– Да.

– Да.

Я сидела, пялилась на четырех женщин, которые так лихо готовы воспринимать отказ мужчины, и у меня складывалось впечатление, что дамы эти не из Франции, а откуда-то с Марса.

Элегантная Патриция попыталась мне объяснить:

– Джулия, вы должны понять: мы не бесчувственные, это не так. Мы влюбляемся, нам разбивают сердца, мы испытываем разочарование и грустим, но нас так воспитывали, что мы всегда должны помнить о гордости. И это превыше всего.

И снова массовое кивание головами.

– Это означает, что все вы очень сильно себя любите? Или что? – выпалила я.

Француженки заулыбались, но на этот раз реакция была различной.

– Нет, – сказала Патриция.

– Не обязательно, – сказала Одри. – Просто мы научились скрывать свою неуверенность.

– Да, – сказала Джоан, красивая сорокапятилетняя женщина с косами. – Я действительно люблю себя. Очень люблю.

– А вы не беспокоитесь о том, что постареете и на вас не хватит мужчин и все такое?

– Нет, – сказала Джоан. – Мужчин много. Чтобы найти их, нужно просто выходить в свет. И делать это регулярно.

Остальные с ней согласились. Я как раз хотела спросить, где же все эти мужчины, когда мимо нашей кушетки прошел человек, наряженный, как Лоуренс Аравийский[23]. Шел он по направлению к танцевальной площадке, и все женщины начали разворачиваться в его сторону. Прожекторы над помостом завертелись, и заиграла восточная музыка. Многие женщины стремглав кинулись туда. Одри закатила глаза.

– Ох. Стриптизеры пожаловали.

Площадка для танцев теперь была полностью окружена женщинами, которые стояли и наблюдали за происходящим.

– Стриптизеры? – удивленно переспросила я. – Здесь есть стриптизеры?

– А Стив вам разве не говорил? Именно поэтому женщины и приходят сюда к восьми. Чтобы бесплатно поесть и посмотреть мужской стриптиз.

Я была ошеломлена.

– Вы хотите сказать, что это просто французский вариант «Чиппендейлса»[24]? А Стив говорил мне что-то вроде того, что женщины приходят сюда, чтобы знакомиться друг с другом.

Франзуженки скорчили снисходительные гримасы.

– Я вас умоляю! – фыркнула элегантная Патриция. – Кому это нужно?

Так что, возможно, в конечном счете мы с ними не такие уж и разные.

Мы тоже подошли к танцевальной площадке и стали следить за происходящим. Такое я вполне могла бы увидеть на выступлении «Ханк-о-Рама» у нас в Бруклине. Двое танцующих мужчин снимали свои развевающиеся наряды, пока на них не осталось ничего, кроме малюсеньких джи-стрингов. Затем стриптизеры подхватили двух женщин из числа зрительниц, усадили их на стулья там же, на танцплощадке, и принялись танцевать вокруг них, касаясь своими жан-пьерами их лиц. Все женщины в клубе визжали и одобрительно вопили. Эти женщины наверняка завели себе здесь друзей. Я не могла дождаться, когда смогу рассказать все это Стиву. Куда только подевалась холодная, невозмутимая парижская отрешенность? Это был хороший урок. Иногда даже француженкам необходимо сбросить с себя свою гордость, чтобы как следует оторваться.

Где-то через час мы ушли наверх, потому что в залы, словно быки из загона, ринулись орды мужчин. На улице снова было столпотворение, только теперь уже из мужиков, отчаянно стремящихся попасть внутрь.

– Очень остроумно. Вы впускаете в заведение только самых красивых женщин, раздаете им бесплатное угощение и напитки, подгоняете стриптизеров, чтобы дамы начали сходить от них с ума и раскрепостились, а затем запускаете мужчин и с них уже лупите бешеные деньги. Дьявольски изобретательно, – сказала я, когда мы вышли из клуба и в лицо мне ударил прохладный вечерний воздух.

– Вам нужно познакомиться с владельцем этого заведения, Томасом. Он здесь вроде знаменитости. Ему принадлежат три ресторана и два клуба плюс еще много всяких заведений по всему миру. Он очень интересный человек, – сказала Клара, локтями прокладывая себе дорогу в толпе. – И еще он мой брат, – добавила она.

– Ваш брат? – оторопело переспросила я.

– А почему еще, вы думаете, мы смогли попасть внутрь сегодня вечером? – сказала Клара. Я постаралась не принимать это замечание на свой счет. – Я знаю, что Томас сейчас здесь. Я только что написала ему, чтобы он вышел поздороваться. Это именно тот человек, с которым вам стоит поговорить. У него есть на этот счет несколько интересных теорий. – Клара обвела глазами толпу. – Томас! Viens ici! Иди сюда!

Насколько я помню, в этот момент из моря людей появился высокий стройный мужчина и толпа перед ним начала медленно расступаться. У Томаса были коротко подстриженные черные волнистые волосы, бледная кожа и блестящие синие глаза. Выглядел он как член королевской семьи. Я только взглянула на него и сразу подумала: «Вот что имеют в виду, когда говорят “высокий класс”».

– Томас, это та самая леди, о которой я тебе рассказывала и которая занимается исследованием на тему, каково женщинам быть одинокими. – Из вежливости Клара произнесла это по-английски.

– Ах да, – сказал Томас, глядя мне прямо в глаза. – И что вы думаете о сегодняшнем вечере тут, у меня?

– Я думаю, что вы – злой гений, – с улыбкой ответила я.

Он рассмеялся.

– Это очень точно подмечено. Злой гений, верно. – Томас снова посмотрел на меня. – А для чего вы этим занимаетесь? Расскажите мне.

– Я пишу книгу. Об одиноких женщинах. О том, каково это – быть… одной. – Я чувствовала себя полной идиоткой.

– Ах! В Штатах написано столько о незамужних женщинах! Отношения намного интереснее.

– Хм… да, но одинокие женщины тоже по-своему интересны.

– Да, но порой они немного навязчивы, вы так не считаете?

Я чувствовала, что этот безукоризненный незнакомец обижает меня, и при этом совершенно не знала, что сказать в свою защиту.

– Так в чем же проблема? Слишком много одиноких женщин и не хватает мужчин? В этом дело? – Ничего более банального Томас произнести не смог бы, даже если бы очень захотел.

– Да, думаю, в этом и заключается главная проблема. Но не уверена.

Он продолжал:

– Но вы, американские женщины, слишком идеализируете брак. У вас что ни фильм, то обязательно свадьба. Или какой-нибудь мужчина, который прыгает с пирса или летит на вертолете, чтобы сделать предложение любимой. Детский сад, ей-богу.

Мои брови полезли на лоб.

– В отличие от французского кино, где все обязательно друг друга обманывают?

– Такова реальность. Таковы ее сложности. Это жизнь.

– Ну, вы ведь, думаю, можете не смотреть американские фильмы, если они вам не нравятся… – быстро отреагировала я.

– Однако это помогает мне чувствовать себя выше этого, – с улыбкой сказал Томас.

– Не похоже, чтобы у вас с этим были какие-то проблемы, – сказала я, быстро взглянув на него.

Томас расхохотался.

– А вы молодец, мисс Одинокая Женщина! Просто молодец! – И он, словно извиняясь, положил мне руку на плечо. – Я не хотел вас обидеть. Просто я имел в виду, что все меняется. Во всем мире. И уже трудно понять, что это вообще значит – быть замужем, не быть замужем… Разве не так?

Я не совсем понимала, к чему он, собственно, клонит.

– Я живу в Америке. И мы на самом деле не в курсе того, что происходит в остальном мире.

– Тогда получается, что ваше путешествие – именно то, что нужно, верно? – сказал Томас, сверкнув на меня своими синими глазами. – Поужинайте со мной. И я еще многое вам объясню. Очень люблю дискутировать на такие темы.

Я испуганно оглянулась на Клару, чтобы сообразить – может быть, я его неправильно поняла? Клара рассмеялась.

– Я же говорила вам, что мой брат может многое сказать по этому поводу.

Я не знала, что ему ответить. Томас воспринял мое молчание как согласие. Подозреваю, что он был прав.

– Тогда пойдемте. Я отвезу вас еще в один свой клуб.

Мы вылезли из машины Томаса и прошли с полквартала к ничем не примечательному городскому особняку. Томас нажал кнопку звонка, и дверь открыл джентльмен в костюме и галстуке. Он почтительно приветствовал Томаса и провел нас в полутемную элегантную комнату с длинной деревянной барной стойкой и хрустальной люстрой. Напротив бара на черных кожаных диванах, отделенных от остального зала золотистыми латунными перилами, сидели хорошо одетые люди; они ужинали и пили шампанское.

Я была под впечатлением.

– Это место тоже вам принадлежит? – спросила я.

– Да.

– Что ж, это здорово отличается от мужчин в джи-стрингах и подостывших тортеллини, – пошутила я.

Мы сели на небольшую кушетку в углу.

– Да, – согласился Томас, загадочно улыбаясь, как будто знал какой-то секрет.

Я не совсем понимала, что происходит, почему Томас пригласил меня сюда и что мы здесь делаем. Но какая, в принципе, разница? Это был фантастический способ провести свой первый вечер в Париже. Вскоре принесли шампанское, и я сразу же принялась за него.

– Итак, есть у вас еще что-нибудь, не очень обидное, что вы могли бы сказать об одиноких американских женщинах? Или с этим мы уже закончили? – Я старалась вести себя дерзко, но мило.

Томас покачал головой и улыбнулся.

– Мне очень жаль, если вы нашли мои слова обидными. В дальнейшем я постараюсь вести себя примерно. – Он оглядел свой клуб. – Я пригласил вас сюда, чтобы показать другую перспективу. Показать, что все стремятся выяснить это для себя. И простых ответов тут, разумеется, не существует.

– Вау. За те несколько минут, что вы меня знаете, я успела зарекомендовать себя настолько невежественной? Спасибо, что побеспокоились о моем видении мира.

– Мы, французы, должны делать то, что можем. – Томас посмотрел мне прямо в глаза и снова улыбнулся.

Я покраснела. Просто ничего не могла с этим поделать, хоть и старалась. Он был фантастическим мужчиной.

– У меня, например, свободный брак.

– Простите, не поняла? – сказала я, пытаясь говорить беспечно.

– Да, свободный брак. Думаю, у вас в Америке это именно так и называется.

– О, интересно.

– Это один из способов справиться с этой проблемой.

– С какой проблемой? – уточнила я.

Официант принес нам крошечные чашки какого-то густого теплого супа в качестве amuse-bouche[25].

– Со скукой, застоем, чувством обиды.

– И вы решаете ее, когда спите с другими людьми?

– Нет. Мы решаем ее, не устанавливая для себя никаких правил. Остаемся открытыми для жизни. Когда вы женитесь, вы говорите друг другу, что с этого момента и впредь вам никогда не будет позволено иметь секс с кем-то другим, чувствовать страсть, какую-то искру, притяжение. И вы начинаете убивать часть своей природы. Ту часть, которая делает вас живыми.

– Но… ведь это все усложняет, разве нет?

– Да, иногда очень усложняет. Но, как я уже сказал, такова реальность. Это жизнь.

– Я чего-то не понимаю. Вы что, просто говорите: «Эй, дорогая, послушай, я тут собираюсь кое с кем переспать, увидимся позже…»

– Нет. Мы ведем себя учтиво. Быть учтивым необходимо. Например, я знаю, что у моей жены в данный момент есть любовник. Он не имеет для нее особого значения: она видится с ним раз в неделю или даже реже. Если бы это по-настоящему меня волновало, она бы его бросила.

– И вас это действительно не волнует?

– Но это же всего лишь секс. Просто страсть. Это жизнь.

Я допила свое шампанское.

– Мне представляется, что в этом слишком много жизни. У меня даже голова начинает болеть.

Подошел официант и принял наш заказ.

На губах у Томаса появилась озорная улыбка.

– Например, этот клуб. У нас тут очень хороший ресторан. Но наверху есть номера, где люди могут заняться сексом.

– Хм… Что?

Томас подлил мне еще шампанского.

– Вы все прекрасно слышали. Это то, что у вас называется секс-клубом – для пар. Все должны приходить сюда с партнером.

– Вы хотите сказать, что все эти люди, сидящие вокруг нас, собираются в скором времени пойти наверх и… друг с другом?

– Вероятнее всего, именно так. – Томас посмотрел на меня. Тон его вдруг стал подчеркнуто учтивым. – Я не хотел вас обидеть; просто подумал, что вам будет интересно узнать об этом.

– Да, мне очень интересно. Правда. Я никогда раньше не ужинала в секс-клубе…

Томас опустил глаза на свои руки, сложенные на столе. Потом взглянул на меня.

– Если хотите совершить экскурсию, буду рад вам все тут показать.

Я посмотрела ему прямо в глаза. Он пожал плечами. Только теперь я заметила телевизор в баре, где показывали женщин, танцующих в нижнем белье. Томас взял меня за руку и повел в темный угол комнаты. Здесь я увидела винтовую лестницу с изящными коваными перилами. Томас на мгновение посмотрел на меня и улыбнулся. Мы медленно пошли наверх. Должна признаться, что мне было любопытно. Когда мы поднялись на второй этаж, я огляделась по сторонам. Я видела, что мы оказались в большой вытянутой темной комнате, но особо ничего разглядеть не удалось. Томас провел меня к мужскому туалету, расположенному прямо возле лестницы. Ну да, к мужскому туалету. Потом к туалету дамскому. Красивый букет цветов у рукомойника, ничего не скажешь. А потом он открыл следующую дверь.

– Это душевая.

Я заглянула внутрь и увидела большую выложенную кафелем комнату с единственной головкой душа в центре.

– Она рассчитана на шестерых.

Я стояла, уставившись на это, пока Томас не взял меня за плечи и не направил в другое крыло этажа. Мы прошли мимо комнаты без дверей, но зато с гигантской кроватью на платформе. Там никого не было, и мы начали двигаться к центру вытянутого зала. Только теперь я начала различать, хм, разные звуки. Света здесь было очень мало, но то, что я увидела… Три человека на краю большого помоста занимались сексом – под присягой я бы этого утверждать не стала, но мне кажется, что я на самом деле это видела. Единственная женщина лежала, распластавшись на спине. В другом конце комнаты пара занималась сексом у стены. Я опустила голову, стараясь не охнуть от изумления по-нашему, по-американски. В самом конце зала оказалась еще одна лестница, которая, слава богу, вела вниз. Спускаясь по ней, я слышала, как Томас посмеивается у меня за спиной.

– Вам повезло. Там по-настоящему пока ничего не началось.

– Как бы я ни была шокирована, показывать я этого не стану, – улыбаясь, сказала я.

– Именно поэтому я нахожу вас такой притягательной, мисс Крутая из Нью-Йорка.

Мы вновь сели за свой столик, и нам подали ужин. Меня мучило любопытство.

– А теперь расскажите мне, что в этой идее такого замечательного, – попросила я, опершись локтями о стол и подавшись вперед всем телом.

Томас пожал плечами.

– Это просто один из способов, к которому прибегают люди, пытаясь сохранить свой брак.

– Тем, что спят с другими на глазах друг у друга? – несколько саркастически спросила я.

Томас неожиданно стал очень серьезным и заговорил со мной, как с невоспитанным и слегка туповатым ребенком.

– Джулия, вы когда-нибудь спали с кем-то дольше трех лет? А дольше десяти? Двадцати? С человеком, с которым вы каждую ночь делите постель, день ото дня выслушиваете весь этот бред о проблемах на работе и с которым вы имеете детей со всеми их подгузниками, болезнями, домашними заданиями и внезапными вспышками гнева?

Я пристыженно умолкла. Ненавижу аргументы вроде «а сколько длились самые продолжительные отношения с кем-то у тебя самой». Но Томас был прав. Я почувствовала себя новичком. Причем весьма незрелым новичком.

– Тогда как вы можете судить об этом? – сказал он, смягчаясь.

Я выпила еще немного шампанского и, посмотрев на всех этих достойных людей, не смогла удержаться и представила их себе наверху, уже без жемчугов, мехов и шелковых сорочек. Вытворяющих друг с другом бог весть что.

– А разве всем этим вы не накликаете беду? Ваше место не стало причиной многочисленных разводов?

– Напротив. Большинство этих пар приходят сюда годами.

– Нет, кроме шуток, – сказала я, и Томас сочувственно улыбнулся. – Я всегда думала, что Париж – очень романтическое место, а сегодня вечером только и слышу о сексе.

– Нет, Джулия. Вы слышите о людях, которые пытаются сохранить свою любовь. В отличие от американцев, которые толстеют и перестают спать друг с другом или же друг другу лгут, а сами крутят роман с соседом.

– Вы говорите о нас так, будто мы – один большой эпизод из телешоу Джерри Спрингера.

– Я преувеличиваю для наглядности, – улыбаясь произнес Томас. – Я хочу сказать, что женитьба – не единственный выход. А моногамные браки – не единственный вид брака. В конечном итоге все движется к свободе, в какой бы форме она ни проявлялась. Быть одинокой – это лишь один из множества вариантов выбора образа жизни.

– Но позвольте, разве большинство людей не согласятся с тем, что лучше любить и иметь с кем-то отношения, чем быть лишенным всего этого?

– Да, конечно. Но сколько вы лично знаете людей, у которых есть и отношения, и любовь?

Об этом я, разумеется, раньше не задумывалась.

– Не так уж много.

Томас как-то очень по-профессорски скрестил руки на груди.

– С моей точки зрения, есть всего два варианта интересной жизни. Вы можете любить. Это, по-моему, очень интересно. И можете быть одиноким. И это тоже очень интересно. Все остальное – бред собачий.

Я прекрасно поняла, что он имел в виду.

– Вы с женой любите друг друга? – решив не бояться показаться назойливой, спросила я.

– Да, безусловно.

Внезапно я с удивлением почувствовала в груди укол разочарования.

– И мы стараемся не надоесть друг другу. Именно потому, что любим. И как раз поэтому у нас очень интересная жизнь. Например, когда вы назвали меня злым гением, я захотел провести с вами больше времени. Поскольку вы показались мне забавной и интересной; к тому же вы красивы.

Я начала потеть.

– Это не значит, что я не люблю свою жену или жалею, что женился на ней. Это просто означает, что я мужчина и что я живой человек.

Я попыталась превратить все в шутку:

– Послушайте, если вы думаете, что такого рода разговоры могут увлечь меня наверх, в этот ваш зал для физических упражнений, вам лучше еще раз хорошо подумать.

Томас рассмеялся.

– Нет-нет, Джулия. Сегодня вечером я просто наслаждаюсь вашим обществом. Исключительно этим.

И он застенчиво взглянул на меня. Могу поклясться, что он едва не покраснел.

– Знаете, похоже, разница по времени валит меня с ног, – неловко проговорила я.

Томас понимающе кивнул.

– Конечно, это же ваша первая ночь в Париже. Вы, должно быть, очень устали.

– Да, так и есть.

Томас остановил машину напротив квартиры Стива и выключил двигатель. Я внезапно занервничала, не зная, чего ожидать от этого французского парня.

– Что ж, спасибо, что подвезли, спасибо за шампанское, за секс… в смысле… я хотела сказать, что открыли мне глаза… в общем, вы поняли… – Я немного запуталась.

Томас улыбался мне: мое смущение его забавляло.

– Думаю, в четверг вы пойдете в оперу, а затем на гала-концерт? Так?

– Что? О да, Стив что-то такое говорил. Он будет там дирижировать.

– Фантастика! Я приду туда со своей женой. Там и увидимся.

С этими словами он вышел из машины и открыл для меня дверцу. Помимо того что Томас объяснил мне, что у каждого человека есть три пути, он был еще и настоящим джентльменом. Поцеловав меня в обе щеки, он меня отпустил.

Все они оделись как на похороны. Хотя в конечном счете повод был радостный, если разобраться. Собственному эго Серены, всем ее желаниям, привязанности к материальному миру, составлявшим ее прежнее «я», предстояло умереть, и Джорджия, Элис и Руби согласились пойти на похороны, чтобы отметить это событие. Церемония происходила в ашраме возле Нью-Пальтца, штат Нью-Йорк, в полутора часах езды от города, и Джорджия предложила поехать туда на машине. Руби опоздала на встречу возле гаража, потому что она всегда опаздывает, что немедленно вызвало раздражение у Джорджии и Элис, потому что они никогда не опаздывают, а главное – потому что на самом деле им совсем не хотелось ехать в Нью-Пальтц, чтобы посмотреть, как Серена станет свами. Но они мне это пообещали и, хотя сами не собирались принимать обет безбрачия у алтаря Шивы, по-прежнему продолжали поклоняться алтарю дружбы и верности данному подругам слову.

Вначале в машине висело неловкое молчание. Было девять утра, все не выспались и были немного на взводе, и никто понятия не имел, во что они влипли. Однако, если вы хоть чуть-чуть знаете женщин, вы в курсе, что ограниченное пространство и некая интимность автомобильного салона в конечном счете заставят разговориться даже весьма сердитых дам.

Вскоре Элис начала выкладывать Джорджии систему своих убеждений касательно того, как жить одной. Она на словах живописала карты и диаграммы, в которых содержались основные догматы ее вероучения о свиданиях с мужчинами: «ты должна выходить на люди, ты должна выходить на люди, ты должна выходить на люди». Пока они ехали по Восемьдесят седьмому шоссе, Элис просветила Джорджию насчет сайтов nerve.com и match.com, рассказала, что уделяет не слишком много времени переписке с мужчинами, а вместо этого назначает им свидание, чтобы выпить кофе или чего-нибудь покрепче, но никогда не ужинает. Она учила Джорджию немедленно отсеивать тех, кто в первых нескольких письмах допускает какие-либо инсинуации сексуального толка, и объяснила, что не мучается угрызениями совести, если ей не хочется отвечать мужикам, которые, как ей кажется, старики, коротышки или уроды.

Джорджия свернула со скоростной трассы и поехала по дорогам, обсаженным деревьями, мимо ферм, коров и коз, а Элис все рассказывала ей о скалолазании в Челси Пирс, о плавании на байдарках, о долгих пеших походах по Вест-Сайд Хайвей. Она поведала о самых крутых клубах и барах и объяснила, когда и куда следует ходить.

Джорджия, паника и маниакальный синдром у которой и так устойчиво находились на шестой стадии, определенно не нуждалась в дальнейшем накачивании. Хотя речь шла всего лишь о полутора часах езды на «Хонда Акура» в северном направлении, это испытание смело можно было бы приравнять к сорокавосьмичасовому пребыванию в «Мотеле-6» в компании саентологов, которые не дают вам спать, есть и звонить по телефону. Но к тому моменту, когда мои подруги остановились перед Медитационным центром «Джаянанда», мозги у Джорджии были уже полностью промыты в соответствии с евангелием от Элис. Она была на крючке.

Руби всю дорогу проспала на заднем сиденье. И проснулась, только когда машина въехала на усыпанную гравием дорожку.

– Кто-нибудь в курсе, что мы, собственно говоря, собираемся тут увидеть? – спросила Руби, когда автомобиль проезжал мимо таблички с названием центра.

– Лично я понятия не имею, – сказала Джорджия.

– А я лишь надеюсь, что нам не придется участвовать в каких-нибудь безумных скандированиях, – добавила Элис.

Они вышли из машины и расправили примявшиеся наряды. На Джорджии и Руби были платья в сочетании с чулками и ботинками, а Элис выбрала комплект из блейзера и брюк, который смотрелся более профессионально. Следуя за немногочисленными гостями вниз по склону зеленого холма по узкой, выложенной камнем тропинке, мои подруги заметили, что, видимо, оделись слишком официально. На остальных гостях были свободные рубашки и юбки; мужчины отличались растительностью на лице в виде разнообразных вариаций бороды, а большинство женщин – растительностью на ногах. Было там и несколько индусов в оранжевых одеждах и сандалиях. Спустившись к подножию холма, Джорджия, Элис и Руби увидели место, где должна была происходить церемония. Здесь под открытым небом находился каменный храм. Он был круглым, с мраморными полами, с колоннами из камня и различными изображениями индуистских фигур на стенах. На пороге храма люди снимали свои туфли и сандалии. В воздухе пахло благовониями.

– Выглядит действительно загадочно, – прошептала Джорджия.

Подруги с трудом сняли свою обувь и зашли внутрь. Они сразу же уловили торжественную атмосферу ритуала. В центре храма находился каменный очаг, в котором ровно горел огонь. «Паства» принялась рассаживаться на полу, скрещивая под собой ноги. Экипировка трех наших дам была плохо приспособлена для позы лотоса, но, тем не менее, они храбро разобрались с собственными юбками и брюками, что позволило им кое-как примостить свои замечательные попы на холодном каменном полу.

Пожилой индус в оранжевом одеянии, который, по-видимому, был главным свами, начал читать какую-то книгу на санскрите. С двух сторон от него находились двое мужчин, тоже свами: один пожилой, похожий на итальянца, а другой – очень даже «горячий», немного за сорок. Рядом с ним расположилась ужасно полная женщина-свами. Пока индийский свами читал, эти трое неподвижно стояли и молчали. Наконец ввели новых посвященных. Всего их было пятеро: трое мужчин и две женщины. Одной из этих женщин была Серена.

При виде ее Элис, Руби и Джорджия дружно ахнули. Серена сбрила волосы. Все, за исключением небольшой пряди на затылке, которая спускалась ей на спину. Ее красивые белокурые волосы исчезли. От прежней Серены осталось лишь нечто тщедушное, напоминавшее маленькую тощую птичку. В оранжевом сари. Когда Серена за день до этого позвонила Элис, чтобы рассказать ей, как доехать, она объяснила, что делает. Она верила, что ее призвание состоит в том, чтобы остаток жизни провести в медитации и религиозных службах, и все это в надежде получить нечто вроде духовного просветления. Серена считала, что покончила с материальным миром и уже готова от него отказаться. Элис тогда толком не сообразила, о чем она говорит, но теперь, увидев ее в оранжевых одеждах и без волос, поняла, что Серена не шутила.

Все вновь посвященные тихо стояли, пока свами не дочитал главу. Затем заговорил «горячий» свами. Он, похоже, был переводчиком, ответственным по связям с общественностью при храме, в задачи которого входило объяснить присутствующим, что тут происходит.

– Я хочу поприветствовать всех, кто пришел сюда, на эти похороны. Сегодня ученики становятся саньясинами[26]. Они примут обет бедности, безбрачия, откажутся от семьи, друзей, от удовольствий физического мира. Этот огонь символизирует погребальный костер…

– А он и вправду горячая штучка, – прошептала Джорджия. – Что у него за акцент, как думаешь?

– Точно не могу сказать, – тоже шепотом ответила Элис. – Австралийский?

Руби гневно взглянула на них, и они закрыли рты.

– …В котором сгорит их прошлое «я», чтобы дать дорогу новой сущности в качестве саньясинов.

Вслед за этим старый индийский свами взял какие-то ножницы, лежавшие на полу, и когда каждый из новичков становился перед ним на колени, он отрезал последние остававшиеся у них на голове волосы и бросал их в огонь. После того как с этим было покончено, пятеро почти-что-уже-свами сели на пол, скрестив ноги. Очень полная дама одному за другим поставила им на головы по три конуса благовоний, Серена была последней. Джорджия, Элис и Руби были потрясены. Девушка, которую они и видели всего-то несколько раз – причем в последний раз ей промывали желудок, – сидела перед ними лысая и пыталась сохранить равновесие, чтобы благовония не слетели с ее головы. Три пары глаз испуганно округлились, когда индийский свами по очереди поджег все эти конусы. «Горячий» свами пояснил:

– Пока эти конусы благовоний не догорят до кожи на их голове, саньясины будут медитировать на новом для них пути воздержания; горящие конусы могут оставить шрам как постоянный символ вновь обретенной готовности к самоотречению.

Элис тяжко вздохнула, Руби подняла брови, а Джорджия просто закатила глаза. Серена посмотрела в толпу и улыбнулась. Казалось, что она сияет. Было в ее взгляде что-то такое, от чего у трех подруг перехватило дыхание. Внутренний покой. Умиротворенность.

Это ж надо. Подумать только!

– А теперь я приглашаю вас несколько мгновений помедитировать вместе с нашими саньясинами.

Все в храме закрыли глаза и принялись делать медленные вдохи и выдохи. Лишь Джорджия беспокойно огляделась по сторонам. Она начала обдумывать идею насчет сожжения своего прежнего «я». Если Серена смогла избавиться от этого, то и она, Джорджия, тоже сможет. Она не должна постоянно сходить с ума по Дейлу. Не должна чувствовать унижение из-за того, что нарушила обещание, данное перед двумястами тридцатью своими ближайшими друзьями и родственниками и порвала с мужчиной, которого, по идее, должна была любить, пока смерть не разлучит их. Она сможет избавиться от ощущения, что ее брак – а следовательно, и вся ее жизнь – неудача. Она сможет вырваться из агонии осознания, что человек, с которым ее объединяли интимная близость, жизненные трудности, радости и рождение двоих детей, нашел другую женщину, которую предпочел ей.

Пока Джорджия сидела там в своей слегка лопнувшей на боку юбке, внутренний голос сказал ей: «Я смогу все это отпустить. Я не желаю быть раздражительной разведенной дамой. Я смогу делать все так, как сама захочу. А я хочу встречаться с молодыми “горячими” парнями».

Элис тем временем чувствовала покалывание в затекших скрещенных ногах и все-таки не могла не заметить, до чего же хорошо просто посидеть спокойно, пусть даже недолго. Такой покой. Умиротворение. Просто подышать. Остановиться. Она закрыла глаза.

Ее внутренний голос сказал ей: «Я передала свои знания Джорджии. Она будет понятливой и прилежной ученицей. А мне пришло время остановиться. Я вся нафиг вымоталась». Элис продолжала медленно ритмично дышать – вдох-выдох, вдох-выдох, – пока ее внутренний голос в конце концов не произнес: «Пора мне выйти замуж за первого встречного мужчину».

А перед мысленным взором Руби, к ее немалому удивлению, предстала такая картина: она держит на руках младенца в окружении друзей и близких, купаясь в ореоле любви и всеобщего одобрения. От внезапного видения собственного материнства ее глаза мгновенно открылись.

– Пока наши саньясины медитируют, приглашаем присоединиться к нам в главном здании и отведать карри и чапати[27].

После того как Руби, Джорджия и Элис приехали обратно в Вест-Виллидж, где Джорджия парковала свою машину, все они вежливо попрощались друг с другом.

Пребывая в состоянии задумчивости, Руби решила прогуляться по парку и подышать свежим воздухом. Но ей было не все равно, в какой парк идти. Детская площадка на Бликер-стрит была маленькой, каких-то тысяча квадратных футов, но буквально забитой детьми под завязку – и все они бегали, куда-то карабкались, что-то копали, визжали, хихикали, дрались и ссорились. Там были ярко раскрашенные разноцветные ведерки, и грузовички, и такие штуки на колесах, на которых детворе можно ездить, отталкиваясь своими маленькими ножками. Там были мамы и нянечки, которые вовсю сияли местным шиком. Было и несколько отцов: все красивые, седеющие, с хорошо накачанными бицепсами. Руби стояла и смотрела на все это, взявшись за прутья ограды, защищавшей этот мирок от растлителей и похитителей детей. Подойдя ко входу, она натолкнулась на большую табличку, висевшую на внушительных металлических воротах: «Взрослым без детей вход воспрещен». Руби проигнорировала ее и вошла внутрь с видом «красивой мамаши, высматривающей свое обожаемое дитя и любимую нянечку».

Она оглядела парк. Руби не знала толком, что именно она ищет, но была уверена, что это как раз то место, где она это найдет. Она присела рядом с двумя мамочками, белыми женщинами, стройными, с по-настоящему хорошо подкрашенными отдельными прядями волос. Руби собирала информацию и буквально впитывала ее: о детях, о родителях, о нянях, обо всем. Внезапно в центре парка, возле веревочной лестницы что-то произошло, вспыхнула потасовка. Четырехлетняя девочка, настоящий дьяволенок с длинными каштановыми кудрями, с визгом била бедного беззащитного мальчика; она сшибла его с ног и теперь вопила на пределе своих легких. Лицо у нее было красное, а глаза от возмущения вылезли из орбит чуть ли не на затылок, как будто это она была пострадавшей стороной. К девочке быстро подбежала молодая женщина и крепко обняла ее. Другая подбежавшая женщина подхватила мальчика, который теперь тоже вопил. Мамаша юного чудовища отчитывала свое демоническое дитя, но было очевидно, что до той ее слова не доходят. Это дурное семя уже находилось в стране под названием Истерика: девочка визжала, орала и била свою мать. Когда две мамаши, сидевшие рядом с Руби, заметили на ее лице выражение неподдельного ужаса, они просто покачали головами и едва ли не в унисон произнесли два слова, которые должны были все объяснить:

– Мать-одиночка.

Руби сочувственно закивала.

– Печально, – сказала она, подталкивая их к разговору.

– Это была связь на одну ночь. Она забеременела и решила справляться со всем одна. Это было очень смело, – сказала стройная женщина со светлыми прядями.

– Но теперь, несмотря на помощь сестры и приходящих нянь, материнство превратилось для нее в сплошной кошмар, – сказала другая стройная женщина с рыжими прядями.

– Точно, кошмар, – повторила блондинка, чтобы сделать на этом упор.

Руби не смогла сдержаться.

– Ну, я уверена, что никогда не пошла бы на это. А вы? – с невинным видом поинтересовалась она.

По выражению лиц ее собеседниц было очевидно, что об этом можно было и не спрашивать, но Руби все равно решила продолжать.

– Я хочу сказать, могли бы вы себе представить, что будете воспитывать ребенка в одиночку?

Она попыталась произнести это как можно более небрежным тоном, но ответа ждала так, как будто от этого зависела судьба Затерянного ковчега.

– Никогда. Ни за что. Это слишком тяжело.

– Абсолютно исключено. Я бы скорее наложила на себя руки.

Предположения Руби подтвердились: мать-одиночка – это еще более депрессивный вариант, чем просто одинокая женщина. А как же тогда радости материнства? Сокровенная внутренняя связь между матерью и ребенком? Наслаждение от сознания того, что ты воспитала человека с момента его рождения и дала ему дорогу в большой мир?

– Но вам не кажется, что матерью быть прекрасно даже в таком случае? Даже без мужа?

– Оно того не стоит. Я бы лучше умерла, – сказала рыжеволосая.

Мамочка со светлыми прядями оформила эту мысль в развернутом виде:

– Вы только представьте себе, что все делаете сами. Даже имея всю помощь мира, в конце дня вы все равно неминуемо будете переживать, не заболели ли ваши дети, решать, в какую школу их отдать, будете учить их завязывать шнурки, ездить на велосипеде. Вы единственный человек, который повезет их кататься на санках, будет организовывать им «свидания в песочнице»; который должен будет каждый день их кормить и укладывать спать. Вам также самой придется проверять, чтобы они вовремя попали на занятия, готовить им в школу завтраки, разговаривать с их учителями, помогать выполнять домашние задания. Именно вам будут звонить из школы, если ребенок заболел, если у него неприятности или… – Она немного запнулась, после чего многозначительно закончила: – У него обнаружили неспособность к чтению.

– Верно. А теперь еще представьте, что ваш ребенок серьезно болен, что у него рак или еще что-нибудь в этом роде, – сказала женщина с рыжими прядями.

– О господи, одна мысль о том, что, попав в больницу, нужно будет звонить какому-нибудь другу или родственнику и просить, чтобы с тобой посидели, уже большое испытание для любого. Если бы я была не замужем, уже одно это заставляло бы меня каждый раз во время секса использовать штук по пять презервативов.

– А теперь представьте себе, что вы мать-одиночка с подростком.

– Ну да, вам нужно прививать ему дисциплину, устанавливать рамки дозволенного, разбираться с проблемами, которые касаются наркотиков, свиданий и секса, и, вдобавок ко всему, теперь он вас еще и ненавидит за это.

– А если у вас девочка, представьте, что у вас начинается менопауза, а вы при этом видите, как ваша дочка расцветает и становится желанной, тогда как вы сами уже вянете, усыхаете и становитесь в этом смысле бесполезной.

Эти дамы ударились в описание совсем уж мрачных, даже для Руби, картин. Она старалась продемонстрировать, что вовсе не озабочена этими перспективами, и попробовала вдохнуть в разговор больше оптимизма:

– Ну, к тому времени, когда дети станут подростками, вовсе не обязательно оставаться матерью-одиночкой. Можно ведь кого-то встретить.

Женщины дружно обернулись к Руби и пристально посмотрели на нее.

– Как будто у вас найдется на это время, – сказала блондинка.

А рыжеволосая добавила:

– Да и кому вы тогда будете нужны? Мужики в Нью-Йорке могут получить любую, какую только захотят. Так неужели они остановят свой выбор на женщине с ребенком?

Оптимистический голос в душе Руби перешел на шепот.

– Ну, если мужчина по-настоящему тебя полюбит, ему ведь будет все равно?..

Две мамаши снова взглянули на нее, как на дурочку. И тогда блондинка сама задала Руби вопрос:

– Ладно, а вы сами как считаете? Вы могли бы решиться на такое?

Руби посмотрела на игравших на площадке детей, бо́льшая часть которых казались ей любимыми, хорошо одетыми и ухоженными. Она подумала о «свиданиях в песочнице», о домашних заданиях, об укладывании в постель по вечерам, о детском раке. А затем подумала о том, в какой депрессии находилась только потому, что ее парень не позвонил ей после второго свидания.

– Нет. Я бы не смогла. Я бы никогда не смогла стать матерью-одиночкой.

Мамочки согласно закивали. Эти три женщины, сидевшие в детском парке в Вест-Виллидже, были единогласны в своем мнении относительного того, во что они свято верили: быть матерью-одиночкой действительно хреново.

Руби пошла по Бродвею пешком. В районе Шестьдесят седьмой улицы она в душе смирилась с тем, что никогда не станет матерью-одиночкой. Похоже, этот вариант она могла уже сейчас вычеркнуть из своего списка. Эти женщины были правы – а уж они-то знают, – это очень тяжело. Выходит, единственное, что ей теперь остается, – это продолжать встречаться с мужчинами. Но каким образом? Это было такое депрессивное занятие… Руби шла и думала о Серене. Серена так верила в Бога и в духовное просветление, что отказалась от всего на свете и позволила жечь благовония у себя на голове. Это был по-настоящему бескомпромиссный поступок. И он заставил Руби задуматься, во что верит она сама. Может, на самом деле бросить все к чертовой матери? Перестать встречаться с кем попало и начать беспокоиться о совершенно других вещах? Идея была не такой уж отталкивающей. Но по мере того как Руби шла дальше и продолжала думать, она поняла, что пока не готова к этому. В ней все еще оставалось немного желания побороться. Когда Руби подходила к Девяносто шестой улице, ее наконец осенило. Ей необходимо снова оказаться на коне, снова полюбить. Нужно не бояться опять окунуться в это; она должна снова нырнуть в эти чувства с головой.

Пришла пора завести нового кота.

Теперь Руби не просто гуляла, а шла с определенной целью: она собиралась вернуться в приют для животных, где нашла своего Ральфа. Время скорби и слез прошло.

Приют находился в двухэтажном бетонном бункере на углу Сто двадцать второй улицы и Амстердам-авеню в районе, который считался немного опасным. Но улица эта вызывала у Руби не столько страх, сколько ностальгию по ушедшей эре своей жизни. Таких улиц у нас осталось не много. К тому моменту, когда Руби наконец туда добралась, она уже испытывала гордость оттого, что совершает нечто столь жизнеутверждающее – снова выбирает любовь.

Как только она открыла дверь приюта, в нос ей тут же ударил острый запах животных. Это был удушливый запах, от которого хотелось сразу же выйти на улицу. Но Руби направилась к стойке, за которой находилась молоденькая девушка, похожая на ирландку, с курчавыми волосами, прихваченными на макушке заколкой. Стены были заклеены бодрящими плакатами с изображениями животных, которые напоминали посетителям о том, что «Любить меня – значит удалить мне яичники» или же «Купи мне идентификационный ярлык за 8 $ сегодня и завтра сэкономишь 300 $ на награде, если я потеряюсь!». Бетонные стены были увешаны картинами с изображением собак и кошек, но на самом деле толку от этого было мало. Это место все равно выглядело как бомбоубежище, сколько бы щенков тут ни нарисовали.

Руби объяснила девушке за стойкой, что хочет взять домой кота, и та тут же суетливо провела ее через дверь, ведущую к лестнице. На ступеньках зловоние усилилось, а когда они открыли дверь на второй этаж, уши Руби заложило от собачьего воя. Звук этот резанул ее прямо по сердцу; это было жалобное причитание, шедшее, казалось, из самых глубин собачьей души. Оно показалось ей таким знакомым, что у Руби закружилась голова. «Точно так же мне самой хочется выть каждый раз, когда я просыпаюсь по утрам», – подумала она.

Идти по этому мрачному коридору, да еще в сопровождении воя, было жутковато – напоминало сцену из фильма «Пролетая над гнездом кукушки», только с собаками вместо людей. Поэтому Руби быстро вошла в комнату, где стояли клетки с кошками. Она закрыла за собой дверь, что немного приглушило собачий плач. Одного за другим Руби осмотрела котов. Все они были симпатичными, мягкими и немного сонными. Но в ушах у нее все еще звенели вопли этого чертового пса. Руби остановилась на одном коте, особенно очаровательном, почти котенке; шерсть у него была бело-серой, и звали его Ванилька. Когда Руби сунула к нему в клетку палец, котенок сразу же игриво схватил его своими лапами. Так тому и быть: она возьмет себе этого Ванильку. Руби вышла из комнаты, чтобы сообщить о своем решении девушке за стойкой.

Пока Руби шла по коридору, этот ненормальный пес продолжал надрываться. Она решила, что нужно взглянуть на это создание, и открыла дверь в этот сумасшедший дом.

Руби шла мимо клеток, где, казалось, находятся одни питбули, и наконец нашла-таки эту Луженую Глотку. На ее клетке висела распечатка: «Кимья Джонсон – четырехлетняя сука, помесь белого питбуля, которую хозяева взяли еще щенком. Мы недавно подобрали ее на улице и так и не смогли найти владельца. Это очень славная, дружелюбная, ласковая собака, которая не гадит в помещении и просится на улицу. Что ж, потеря ее прежних хозяев обернется для кого-то находкой. Возможно, ее новым владельцем станете вы?»

Сердце у Руби оборвалось. Беднягу взяли из приюта лишь для того, чтобы она снова там очутилась. А потом еще говорят о проблемах брошенных детей. Кимья стояла, опершись передними лапами на клетку, и выла, выворачивая наизнанку свое маленькое собачье сердце. С таким же успехом она могла бы стучать оловянной миской по прутьям решетки, как это делают заключенные. В этот момент в комнату вошла совсем молоденькая девушка, лет шестнадцати. На ней была коричневая униформа, а на груди висел бейджик, на котором синим фломастером было написано «Фелиция», а чуть ниже – «Волонтер».

– Она очень шумная, да? – сказала девушка с сильным испанским акцентом. – Поэтому ее никто и не хочет брать. Она очень шумная.

Руби посмотрела на Фелицию. Волонтеру так говорить не следовало бы. Кимья продолжала выть.

– Зато она симпатичная, – ответила Руби, ощутив потребность сказать что-то хорошее.

Фелиция посмотрела на Кимью и хмыкнула.

– Это да. Но она слишком шумная. Думаю, поэтому ее и собираются завтра усыпить. Слишком уж от нее много шума. Черт.

Руби снова быстро посмотрела на Кимью.

– Что, правда? Завтра? – Ее голос сорвался.

Фелиция цыкнула зубом.

– Я слышала об этом, – сказала она и пожала плечами.

Руби оторопела.

– Ну… а вы не хотите убедить меня взять ее себе?

Фелиция бросила на нее ничего не выражающий взгляд, а затем выдержала долгую паузу для большего театрального эффекта.

– Ладно. Хотите ее взять? Потому что если хотите, то можете забрать ее.

Тогда Руби выпалила в ответ:

– Мой дом не позволяет мне держать собак.

Фелиция закатила глаза, ухмыльнулась, раздраженно махнула на нее рукой и вышла за дверь.

Руби стояла и смотрела на Кимью. На миг собака затихла и тоже посмотрела на Руби. Черные с розовым глаза животного молили о помощи.

Быстро выйдя из комнаты, Руби спустилась по лестнице. Внизу она подошла к девушке за стойкой.

– Мне жаль, что я не могу приютить у себя Кимью. Правда жаль. Меня просто выгонят из моей квартиры. Вы себе представить не можете, какой у нас строгий совет кооператива.

Девушка за стойкой смотрела на нее равнодушным взглядом.

– Но зато я могу взять Ванильку, – с гордостью сказала Руби. – И еще я хотела бы раз в неделю приходить сюда и работать у вас волонтером.

Девушка удивилась. И тут же вручила Руби униформу.

– Замечательно. Инструктаж состоится в эту среду в семь часов.

Руби радостно улыбнулась.

– Отлично! Спасибо.

Пока она ждала, когда ей принесут Ванильку, у нее вырвался вздох облегчения. Руби знала, что сможет убеждать людей взять к себе бездомных животных. Она будет спасать жизнь десяткам котов и собак. Они в ней нуждались.

Вернувшись в тот вечер домой, Джорджия надела свои джинсы за двести долларов, облегающий топик из кашемира и небольшие модные мотоциклетные ботинки, после чего направилась в магазин «Хоул фудс маркет»[28] – сделать кое-какие покупки.

В тот день Элис, ее новый гуру в области общения с мужчинами, рассказала ей в машине, что «Хоул фудс» на Юнион-сквер в субботу вечером был отличным местом, где можно встретить классных парней. Там можно было сесть и смотреть, как нужно готовить, или принять участие в дегустации экологически чистого вина, или просто поискать хумус[29] домашнего приготовления, а заодно и любовь всей своей жизни.

Обходя с тележкой этот высококлассный супермаркет, Джорджия заметила, что чувствует себя просто отлично. Это могло быть как-то связано с «похоронами» Серены. Джорджия была собранной и сосредоточенной. Полной оптимизма. Дети весь уик-энд проведут у Дейла, так что Джорджия была одна-одинешенька во всем мире и полностью свободна – одинокая женщина, которая привлекательна, весела, умна и умеет по-настоящему радоваться жизни. Куда уж круче? Двигаясь мимо прилавков с экологически чистой зеленью, Джорджия вдруг поняла, что нельзя верить ни единому слову из того, что она когда-либо слышала насчет возможности найти любовь в Нью-Йорке. Не было никаких оснований для того, чтобы слепо принимать на веру постулат: хороших мужчин вообще не осталось, все мужчины в Нью-Йорке – сволочи, с каждой пролетающей мимо нее секундой она становится более старой и менее желанной. Ничему этому она верить не должна. Потому что ее жизненный опыт говорил о другом. С Дейлом они познакомились в Нью-Йорке, в Колумбийском университете. Джорджия училась в магистратуре на факультете журналистики, он изучал бизнес. С тех пор они были вместе. Поэтому, пока она лично не убедится в том, что нигде в мире больше не осталось хороших мужчин, она будет предполагать противоположное. Толкая свою тележку мимо гор разнообразных сыров – французских, итальянских, в форме больших кругов, из козьего молока и т. д., – Джорджия поняла, что до сих пор просто предпочитала обходить все эти свалки домыслов, предположений и страхов, которые связаны с поиском мужчины в Нью-Йорке. И до тех пор, пока это не произошло с ней самой, все эти россказни не имели для нее ни малейшего значения. В этом смысле Джорджия была «чистой доской», tabula rasa; ее переполнял оптимизм, не испорченный обидой и горечью, и поэтому она чувствовала, что имеет преимущество перед большинством одиноких женщин. Мужчины обязательно отреагируют на ее joie de vivre[30] в поиске новых знакомств, и это будет сногсшибательно.

Джорджия неторопливо сделала полный круг по магазину, наслаждаясь туром по стране здорового питания. Она стояла перед прилавком со свеклой, выращенной без химических удобрений, и раздумывала над тем, какой привлекательной должна казаться мужской половине человечества, когда к ней подошел стройный мужчина. Он спросил, готовила ли она когда-нибудь ботву свеклы. Джорджия подняла на него глаза и улыбнулась. У него были кудрявые каштановые волосы с пробором посередине, а щетины на щеках было как раз достаточно для того, чтобы он выглядел сексуально, а не как член бандитской шайки.

«Вот видишь? – сказала она себе. – Это не так уж сложно». Затем Джорджия любезно ответила этому симпатичному джентльмену, что да, она готовила ботву свеклы и что это очень вкусно, если ее поджарить с небольшим количеством масла, чеснока и соли.

– Вау, благодарю! Понимаете, я стараюсь готовить сам. И есть побольше зелени.

– Это правильно. Говорят, что зелень очень полезна и питательна.

Тут симпатичный мужчина улыбнулся Джорджии странной улыбкой, в которой одновременно угадывались застенчивость и коварство, и добавил:

– Ну, и каково это в качестве затравки? Я шел за вами еще с отдела натурального шоколада, но никак не мог придумать, что бы такого сказать. А тут вы притормозили перед этой свеклой, и я подумал: «Ага! Свекольная ботва! То что надо для начала разговора!»

Джорджия покраснела и, рассмеявшись, быстро произнесла:

– Это было идеальным решением. Ваш вопрос не показался мне вымученным, все было очень естественно и очаровательно.

Симпатичный мужчина протянул ей руку и сказал:

– Привет, меня зовут Макс.

Джорджия пожала ее и ответила:

– Джорджия. Приятно познакомиться.

После этого они поболтали еще минут двадцать прямо рядом со свеклой и договорились в ближайшее время сходить куда-нибудь поужинать. Джорджия покидала «Хоул фудс» с четырьмя желтыми перцами за восемь долларов и полученным подтверждением для своего вновь обретенного оптимизма. «Все эти штучки, связанные с поиском мужчины, будут делом несложным», – думала она.

В тот вечер Элис, наш спецназ в области знакомств, была на своей очередной «операции». Звали его Джим, и о встрече с ним было договорено через подругу подруги, которая пересылала письма дальше на знаменитый адрес «Элис имейл». Это была широкая рассылка, вроде тех, которые используются, когда вы массово рассылаете объявление о поиске хорошей сиделки для своего кота. Только «Элис имейл» должен был разыскивать хороших мужчин. Элис раздала этот адрес всем своим друзьям и попросила раздать его уже их друзьям – свого рода «вирусный маркетинг»[31] во время охоты на мужчин. В результате она знакомилась с большим количеством представителей сильного пола, которых при других обстоятельствах могла бы никогда не встретить. К сожалению, с большинством из них Элис встречаться не захотела, но ее это ничуточки не волновало.

Джим был инженером-электротехником из Нью-Джерси. Ему было тридцать семь, и, судя по его письмам, он был умным и доброжелательным. Они должны были встретиться в небольшом баре в Нохо, где Элис проводила все свои первые свидания. Это был крошечный темный бар в турецком стиле с бархатными абажурами на лампах, расшитыми бисером, и мягкими диванами. Если вы не в состоянии уловить романтическую направленность этого места с его приглушенным освещением и громадными бокалами красного вина, вам не удастся сделать это нигде.

Направляясь в бар, Элис думала о бесчисленных свиданиях, на которые она ходила в этом году, обо всех мужчинах, с которыми познакомилась, и удивлялась, почему ни один из них не стал ее бойфрендом. Было несколько очень коротких связей, парочка любовных интрижек, но в большинстве случаев это были все-таки не те люди, с которыми ей хотелось бы проводить время. У Элис мелькнула мысль, что, возможно, эти игры с количеством, не переходящим в качество, в ее случае не работают. Она действительно встречалась с большим количеством мужчин, однако, может быть, стараясь увеличить свои шансы, тем самым просто увеличивала шансы встретить парней, к которым ее не тянуло. Возможно, любовь – такая специфическая и волшебная штука, которая не имеет ничего общего с законом больших чисел. Возможно, это просто судьба и удача. А судьба и удача не нуждаются в поддержке в виде теории вероятности. До этого момента Элис думала, что верит в эту самую теорию, в математику. Но оглядываясь на прошлый год, засомневалась в этом. Все эти мужчины… На нее вдруг накатила волна усталости. Но Элис усилием воли сбросила это ощущение, вернула на лицо свою самую обворожительную улыбку, пригладила волосы и решительно вошла в бар.

Оглядевшись по сторонам, она заметила на одном из диванов мужчину, который, похоже, кого-то ждал.

Элис подошла к нему и спросила:

– Вы Джим?

Он тут же вскочил и с теплой открытой улыбкой протянул ей руку:

– Очень приятно познакомиться, Элис.

Она сразу поняла, что человек он хороший.

Они начали беседовать о вещах, о которых люди обычно говорят на первом свидании: работа, семья, квартира, в какой школе учились. Но в разговоре, как это всегда бывает на первом свидании, участвовали только семьдесят процентов мозга – собственно, в том, чтобы говорить, слушать и отвечать на вопросы. Оставшиеся тридцать процентов думали вот над чем: «Хочу ли я поцеловать этого человека? Хочу ли переспать с ним? Что о нем скажут мои друзья?» Джим задал Элис кучу вопросов о ней самой, как это делает вежливый мужчина, когда женщина ему действительно нравится. Рассказывая о себе и смеясь над его почти смешными шутками, она, по тому, как Джим смотрел на нее, могла уже сказать, что он находит ее восхитительной.

– Так что, вы действительно знаете какой-то способ, позволяющий услышать собственный храп? – спросил он, расхохотавшись над ее очень личным признанием.

– Нет, серьезно, если перед самым пробуждением вы сможете вспомнить о том, что нужно заставить себя не менять ритм дыхания, – просто представить себе, что вы еще спите, хотя на самом деле уже проснулись, – тогда вы сможете услышать собственный храп.

Джим посмотрел на Элис, качая головой, и снова рассмеялся. Он был без ума от нее. И в этом для сексуальной рыжеволосой Элис не было ничего особенного. Мужчины постоянно находили ее восхитительной. Но из-за ее радикального подхода к свиданиям (типа «пленных не брать»), если она не испытывала взаимности, только двадцать пять процентов ее мозга слушали мужчину, а остальные семьдесят пять процентов уже расплачивались по чеку, ловили такси и вообще уже смотрели повторный показ сериала «Сайнфелд». Если же парень был Элис интересен, она изо всех сил старалась понравиться ему еще больше, причем с таким видом, будто у нее и в мыслях нет что-то из себя изображать и она всего лишь остается самой собой. Однако сегодня вечером она просто позволила себе насладиться тем, что ею восхищаются. Элис грелась в лучах этого чувства. Она расслабилась. От второго бокала вина она немного раскраснелась и опьянела, но в то же время получала кайф еще и от своего нового открытия: иногда все складывается отлично, даже если не прикладывать для этого каких-то сверхусилий.

Картина была фантастическая. Выйдя из машины, я увидела гламурных, хорошо одетых мужчин и женщин, которые также выходили из такси либо торопливо шли по улице в направлении «Палас Гарнье». Я поднялась по ступеням оперы и обернулась, чтобы еще раз взглянуть на этот вид. Париж. Восторгаться им банально. Но со мной так и было. Какую все-таки неимоверную прелесть таит в себе возможность путешествовать. В принципе. Гигантские стальные машины, которые умудряются как-то поднять нас в воздух, – само по себе это уже кажется немыслимым достижением. Но необходимо также иметь время и финансы, чтобы воспользоваться этими преимуществами. Как это захватывающе! Как это захватывающе: оказаться где-то в совершенно другом месте – где, похоже, любой вид и запах не знакомы тебе и поэтому экзотичны. Париж, в котором я бывала уже столько раз, до сих пор был для меня чужим городом. Его кафе, хлеб, сыр, его мужчины с цветущими физиономиями и седыми усами – и еще этот запах. Париж пахнет чем-то старым и очень земным. Европейским. Обожаю это.

Я собиралась смотреть оперу «Лоэнгрин», историю о принцессе, мечтающей о рыцаре в сияющих доспехах, который явится, чтобы спасти ее, однако, когда он все-таки появляется, все, что ей нужно делать, – это никогда не спрашивать у него, кто он такой и откуда пришел. Ясное дело, в конце концов она не выдерживает и задает ему этот вопрос, теряя его, таким образом, навсегда. Очень по-женски.

Пока я любовалась видом, я услышала чей-то женский голос, который громко звал меня по имени.

– Эй, Джулия! Алло! Алло!

Ко мне по ступеням поднимались Одри и Джоан, разодетые в пух и прах. Стив взял билеты нам всем.

Одри улыбнулась и спросила:

– Как вам понравилась наша беседа? Это вам как-то помогло?

– Да, очень помогло, – ответила я, когда мы входили в здание оперы. – Меня удивило, как хорошо французские женщины справляются с отказом.

– Да, я тоже об этом думала, – сказала Джоан, когда мы вошли в фойе.

– Я считаю, что это как-то связано с нашим воспитанием. Думаю, в Штатах считается ужасным, когда терпишь неудачи, когда делаешь что-то плохо. Родители все время говорят своим детям, что они просто фантастические, и не хотят видеть их неудачниками. Но здесь, – Джоан скривила губы и пожала плечами, – если мы что-то делаем плохо, родители так и говорят нам об этом; если мы были не на высоте, значит мы были не на высоте. И в этом нет ничего позорного.

Мы отдали наши билеты контролерам и зашли внутрь. Неужели, если бы наши родители в детстве нас не баловали, мы могли бы лучше справляться с отказом?

Я была слишком занята беседой с Джоан и Одри, чтобы обратить внимание на то, где я нахожусь. Но затем это одним махом поразило меня. Мы были в зрительном зале «Палас Гарнье», одного из двух театров, в которых располагается Парижская национальная опера. Все здесь выглядело в высшей степени богато: балкон над балконом, сиденья из красного бархата и, куда ни глянь, позолота. Сцена была закрыта занавесом из красного бархата, и надо всем этим висела люстра, которая, согласно информации из программки, весила десять тонн. Мы заняли свои места, и я огляделась по сторонам.

Словно за один вечер я увидела недостаточно красот, парижского великолепия и шарма, в ряду кресел позади нас появился Томас в сопровождении самой миниатюрной и элегантной женщины, какую я когда-либо встречала. У нее были длинные, светлые и прямые, как лучи солнца, волосы, спадавшие чуть ниже плеч. На спутнице Томаса было зеленовато-голубое платье, которое коротко можно охарактеризовать как «сплошной наворот»; на талии оно было присборено, отчего она выглядела так, будто ей самое место на крышке шкатулки для драгоценностей. Я готова была поклясться, что даже со своего места уловила тонкий аромат со вкусом подобранных духов. Томас улыбнулся и помахал мне, а потом показал на свою жену; я видела, как он нагнулся к ней и что-то шепнул на ухо. Она тоже улыбнулась и грациозно помахала мне рукой. Внезапно я почувствовала себя настоящим Андре Гигантом[32] и пожалела, что не оделась получше.

Заиграла музыка, и из оркестровой ямы показался Стив. Он поклонился зрителям, и они бешено ему зааплодировали. Мой дорогой школьный друг принялся размахивать руками, и было похоже, что оркестр делает именно то, что Стив от него хочет. Это впечатляло. Началась опера, и мы уселись поудобнее, чтобы посмотреть историю принцессы, которая могла бы иметь все, если бы была в состоянии удержать свой проклятый язык за зубами.

Когда опера закончилась двадцать семь часов спустя – а может быть, всего четыре, – нас провели в небольшую комнату за кулисами. Здесь снова присутствовала вся эта экстравагантность в стиле рококо с позолотой; все было грандиозно и выдержано в стиле старого доброго Парижа. Я с гордостью наблюдала за тем, как Стива поздравляет с удачным выступлением образованная публика, которая просто обожала его. Я направилась к официанту, разносившему шампанское, и тут заметила Томаса. Он тоже увидел меня и подошел. Мы взяли бокалы.

– Куда же ушла ваша жена? – небрежным тоном спросила я.

– Она решила отправиться домой. От оперы у нее болит голова. – Он оглядел переполненную комнату, а затем остановил свой взгляд на мне. – Вы не хотели бы прогуляться? – спросил Томас, не отводя глаз.

– Что, прямо сейчас?

– Прошу вас, тут так скучно. Мы должны выбраться отсюда.

– Я не могу… мой друг Стив… мы с ним договорились… я не могу.

Я показала на Стива, который как раз в этот момент беседовал с каким-то розовощеким молодым человеком лет двадцати с небольшим, стоявшим к нему вплотную.

– Полагаю, у Стива на сегодня могут быть совсем другие планы. Но я спрошу у него разрешения. – С этими словами Томас схватил меня за руку и буквально потащил к Стиву.

– Нет, пожалуйста, – начала было я. Его движение показалось мне удивительно грубым.

Когда мы подошли, Стив оторвал взгляд от своего собеседника и увидел стоящего перед ним Томаса, который держал меня за руку.

– Вы, должно быть, Томас, – лукаво усмехнувшись, сказал Стив.

Томас ответил на это замечание улыбкой.

– Да, так и есть. Я тут подумал, нельзя ли похитить у вас на этот вечер вашу подругу. Похоже, она единственный человек, с кем мне хотелось бы сегодня поговорить, а ночь для октября такая теплая, что у меня возникло желание воспользоваться ею.

– Воспользоваться Джулией? – с глупой улыбкой произнес мой придурок-приятель Стив.

– Нет-нет, разумеется, нет! – рассмеялся Томас. – Воспользоваться хорошей погодой. И этим вечером.

– Ах, ну конечно. Конечно.

Томас пожал Стиву руку.

– Сегодня вечером вы были просто великолепны. Правда, Стив, браво.

Затем он положил руку мне на спину и аккуратно направил меня в сторону выхода.

Мы шли по Авеню дель Опера, и я не могла удержаться, чтобы не перейти к главному интересовавшему меня вопросу.

– У вас очень красивая жена.

– Да, очень.

После этого мне, по сути, нечего было сказать. Но я почувствовала, как важно сейчас заговорить о ней.

– Чем она занимается? В смысле, чем зарабатывает на жизнь?

– У нее есть магазин дамского белья в Одиннадцатом квартале. Он процветает. Его посещают многие модели и актрисы.

Я подумала: «Ну конечно, жена Томаса занимается частным бизнесом, олицетворяющим женственность и сексуальность. Я уверена, что она выглядит идеально, даже если одежды на ней совсем немного».

Позвольте мне сделать небольшое отступление – я постараюсь, чтобы оно было как можно короче. Я – женщина, которая живет в большом американском городе, смотрит телевизор и ходит в кино, а потому я ненавижу свое тело. Я знаю, насколько это не политкорректно, банально, утомительно и не по-женски. Но ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что я не толстая, у меня вполне респектабельный шестой размер, но, если, как говорится, копнуть глубже, я вынуждена признаться себе в том, что абсолютно уверена: главными причинами отсутствия у меня бойфренда являются мой целлюлит и громадные бедра. Все женщины ненормальные, но давайте двигаться дальше.

– Не хотите ли присесть и выпить кофе? – спросил Томас.

Мы находились напротив кафе, и за столиками на улице были свободные места.

– Да, это было бы здорово.

Официантка вручила нам закатанные в пластик меню – знаете, такие с небольшими картинками, где изображены разные крок-месье[33] и бифштексы с жареным картофелем.

– Итак, Джулия, поведайте мне вот что. Какой у вас, как у одинокой женщины, самый большой страх?

Я вздрогнула и испуганно взглянула на Томаса.

– Вау, похоже, светские беседы – это не для вас, – нервно усмехнулась я.

– Жизнь слишком коротка, а вы мне очень интересны. – Он слегка склонил голову набок с видом полного внимания.

– Ну, думаю, это очевидно. Это страх, что я никогда никого себе не найду. Чтобы полюбить. – Я опустила глаза на свое меню, уставившись на фотографию омлета.

К нам снова подошла официантка, и Томас заказал бутылку шардоне.

– Но зачем вам так переживать по этому поводу? Это все равно случится: любовь вас найдет. Это всегда случается, разве не так?

– Хм… да. А вообще-то нет. По отношению к себе и моим подругам у меня такого ощущения нет. У нас дома статистика говорит о том, что очень трудно найти хорошего мужчину, а дальше будет еще труднее. Это что-то вроде кризиса.

К нам подошла официантка с бутылкой вина. Томас одобрил его, и официантка налила нам два бокала.

– Да, но как бы там ни было, вы все равно должны задать себе вопрос: я среднестатистический человек? Или же особенная личность? Мне кажется, нужно выбрать второе. А как иначе все это выдержать?

Индивидуальность против статистики – об этом я никогда не задумывалась. Я посмотрела на Томаса и решила, что уже люблю его. Не в смысле реальной чувственной любовью, скорее любовью вроде «я сейчас в Париже, а ты такой красивый и говоришь всякие умные вещи о жизни и о любви». Томас был женат, и мы с ним никогда не будем спать вместе, однако он определенно был сердцеедом в моем вкусе.

– Это очень интересная теория, – только и сказала я.

Мы выпили свое вино и прогуляли еще три часа. Было уже четыре утра, когда мы вышли из последнего кафе и пешком направились к дому Стива. Я чувствовала себя помолодевшей, привлекательной, умной и веселой. Когда мы остановились у дверей в квартиру Стива, чтобы попрощаться, Томас расцеловал меня в обе щеки.

Затем он улыбнулся мне озорной улыбкой.

– Нам следовало бы закрутить роман, Джулия. Это было бы так здорово.

Тут со мной случился затяжной приступ кашля, как всегда бывает, когда я очень нервничаю. Впрочем, это также дало мне время на то, чтобы сообразить, что ему ответить.

Когда я в конце концов перестала кашлять и собралась с мыслями, я сказала:

– Знаете, я не уверена, смогу ли найти любовь своей жизни в ближайшее время, и понятия не имею, к каким личностям себя отнести, особенным или среднестатистическим. Зато я абсолютно уверена в том, что не стала бы спать с женатым мужчиной.

Томас кивнул:

– Понятно.

– И не имеет значения, одобряет это его жена или нет. Можете считать меня провинциалкой.

– О’кей, мисс Джулия Провинциалка, – с улыбкой произнес Томас. – Тогда скажите мне, сколько еще вы пробудете во Франции?

Только тут я вдруг поняла, что у меня до сих пор нет никаких планов насчет того, сколько еще я буду здесь оставаться и куда направлюсь потом.

Стоя перед Томасом, я думала: «В достаточной ли степени Париж научил меня тому, каково тут быть одинокой?» Я узнала о гордости. И кое-что о существующих типах браков. Возможно, я уже узнала все, что было необходимо мне на этот момент. Возможно, мне пора двигаться дальше.

– Еще не знаю. Наверное, из Парижа я поеду в Рим.

Глаза Томаса вспыхнули.

– Да, вы обязательно должны там побывать! Париж очень хорошее место, но даже мы, французы, понимаем: Рим – это… – Он благоговейно закатил глаза. – Я являюсь совладельцем одного тамошнего кафе. Вы должны его посетить. Я знаком там со многими одинокими женщинами.

– Не сомневаюсь в этом, – саркастическим тоном сказала я.

Я еще не закончила фразу, а мне уже резануло ухо то, как она прозвучала. А прозвучала она очень резко, очень цинично, очень по-ньюйоркски.

Томас посмотрел на меня серьезно и несколько раздраженно.

– Знаете, Джулия, если вы не любите себя настолько, что считаете, будто я веду себя так с каждой женщиной, которую встречаю, это проблема ваша и вашего психотерапевта. Но прошу вас, не нужно изображать меня свиньей. Это несправедливо.

Меня отчитали по заслугам, и я не нашлась, что на это возразить.

– Пожалуйста, дайте мне знать, если вам понадобится моя помощь в Риме. Это место идеально подходит для ваших целей, – вежливо сказал Томас. – На самом деле я думаю, это как раз то, что вам необходимо.

Глядя, как он уходит, я вдруг поняла, в чем могу быть вполне уверена – по крайней мере, на данный момент: иногда принцессе действительно лучше на фиг заткнуться.

Через неделю после того, как Джорджия дала Максу в «Хоул фудс» свой номер телефона, она не знала, с кем ей поговорить. Поскольку меня рядом не было и единственными знакомыми ей одинокими женщинами были Руби и Элис, она позвонила им. И они согласились встретиться с ней в одном мексиканском ресторанчике в Вест-Виллидже, где подавали коктейли «маргарита» по пять баксов.

– Не понимаю, зачем мужчине брать твой номер, чтобы потом не звонить? – скептически спросила Джорджия у Руби и Элис. – Объясните мне это, пожалуйста.

Руби и Элис не успели даже снять свои пальто. Так и замерли на месте, уставившись на Джорджию и не зная, что ей ответить.

– Нет, правда. Это же не я к нему подошла и не я попросила его номер телефона. Я просто занималась своими делами. Но потом он попросил меня дать ему мой телефон и я загорелась. Мне захотелось увидеться с Максом. Захотелось пойти с ним на свидание. Такое часто случается?

Руби с Элис переглянулись. Наконец Руби не удержалась и спросила:

– Прошу прощения, ты что, никогда раньше не назначала свиданий?

Подошел официант и принял их заказ, который состоял исключительно из персиковых «маргарит» со льдом.

– В колледже у меня был постоянный парень, а потом, уже в магистратуре, я познакомилась с Дейлом, так что, собственно говоря, нет. На самом деле я никогда раньше не ходила на свидания. Я общалась с Джулией и слышала, что она об этом рассказывала, но не особенно обращала на это внимание, потому что, как вы понимаете, была тогда замужем.

Внезапно выражение лица Джорджии стало очень виноватым. И смущенным. Она смотрела на Руби и Элис, и глаза ее искали ответа.

– Расскажите мне, неужели все мужчины так хреново относятся к женщинам в Нью-Йорке?

Руби с Элис снова молча переглянулись. Вся эта ситуация очень напоминала дилемму, с которой сталкиваешься, когда твоей подруге собираются удалять зуб мудрости и она спрашивает, как это было, когда зуб удаляли тебе. Сказать правду, что ты две недели промучилась жуткой болью и ходила с опухшей щекой, как у бурундука, или солгать – пусть сама для себя это выяснит, – втайне надеясь, что у нее все пройдет легче?

Руби отхлебнула свой коктейль из стакана размером с небольшой автомобиль и на мгновение задумалась. Она думала о том, сколько дней и ночей она провела в полном отчаянии, проливая слезы по какому-то парню. Элис грызла жирные, но очень вкусные кукурузные чипсы и думала о том, со сколькими мужчинами она встречалась и сколько времени потратила на эту авантюру со свиданиями. В один короткий миг они обе задумались о том, что на самом деле могут сказать насчет знакомств с мужчинами и поисков любви в Нью-Йорке. Начала Руби:

– Нет… нет, дело не в том, что все парни – подлецы. Ты не можешь и не должна так думать. В Нью-Йорке есть по-настоящему классные ребята, правда. Просто тут ты иногда можешь встретиться с грубостью, так что порой… в общем, порой приходится вроде как защищаться от этого, понимаешь? Но защищаться не так, чтобы показаться хрупкой. Однако нужно быть очень осторожной, нужно относиться ко всему этому очень серьезно… в том смысле, чтобы потом не особенно переживать, поняла?

Джорджия смущенно посмотрела на Руби. И той стало ясно, что ее объяснения не помогли. Элис, как бывшему судебному адвокату, было намного проще выложить Джорджии плохие новости – напрямую, быстро и не посыпая край бокала с коктейлем солью.

– Послушай, Джорджия, правда состоит в том, что некоторые мужики в Нью-Йорке действительно отстой. Они находятся здесь не для того, чтобы встретить женщину своей мечты, остепениться и жениться на ней. Они просто пытаются переспать с как можно большим количеством женщин, постоянно продолжая искать для себя следующую подругу, которая будет красивее, горячее, лучше в постели. Теперь что касается этого твоего парня, Макса. Он мог просто шататься по городу, собирая номера телефонов разных женщин, чтобы почувствовать себя крутым, чтобы знать, что он может найти женщин, которые дадут ему свой номер телефона. Он мог делать это просто из спортивного интереса.

Джорджия слушала Элис с восторженным вниманием.

– И единственная защита, которая у нас есть, – это устойчивость к подобным вещам. Наша способность снова выйти на люди и попытаться с кем-то познакомиться; наша способность распознать плохих парней, отсеять их, абстрагироваться и потом восстановиться, для того чтобы в конце концов найти одного хорошего. Это наше единственное оружие.

Джорджия сделала большой глоток своей «маргариты» со льдом.

– О’кей, допустим. Но я думаю, что нельзя позволять им, чтобы это просто так… Ох! У меня мозги замерзли. Заледенели!

Джорджия неожиданно скривилась и быстро закрыла лицо руками. Она немного посидела так, пока мышцы расслабились и болезненное ощущение ушло. Мгновение она выглядела по-настоящему невменяемой.

– О’кей, как бы там ни было, я думаю, нельзя позволять мужчинам, чтобы это просто так сходило им с рук. Я считаю, что их необходимо воспитывать. Если никто из нас не будет говорить им, что мы при этом чувствуем, они, полагаю, так и будут шляться где попало, собирая у женщин номера телефонов и никогда им не звоня. Мы обязаны дать мужчинам понять, что это неправильно. Мы должны «вернуть свою ночь»[34]!

С этими словами Джорджия схватила сумочку, вынула оттуда кошелек, достала двадцать долларов и швырнула их на стол.

– Спасибо, что помогли мне. Напитки за мой счет.

– А ты куда? – испуганно спросила у нее Руби.

Джорджия надела куртку и встала из-за стола.

– В «Хоул фудс». Подожду, пока там не покажется Макс. А потом попробую стать катализатором перемен для всего Нью-Йорка!

Джорджия пулей вылетела из ресторана, а Руби с Элис остались одни, не зная, что сказать друг другу.

Джорджия кралась по проходам супермаркета «Хоул фудс», словно пума, выслеживающая ничего не подозревающего путешественника. Не было никаких предпосылок к тому, чтобы Макс пришел сюда сегодня вечером, но Джорджия находилась здесь с важной миссией. Она надеялась, что чудесным образом способна принудить его появиться в отделе экологически чистой зелени прямо в эту минуту одной только силой своей мысли. Она прохаживалась вдоль прилавков, думая о том, как она будет говорить с Максом: спокойно объяснит ему, каким образом его действия влияют на других людей, и благодаря этому сделает мир более безопасным для женской половины человечества. Джорджия гуляла по магазину два часа, и было уже десять вечера. Она изучила здесь каждый отдел и была близка к тому, чтобы изучить в каждом отделе любой товар, когда вдруг перед замороженными эдамаме[35] заметила его.

Макс разговаривал с красивой молодой блондинкой, которая держала в руках рюкзачок с эмблемой «Нью-Йорк Сити». Еще одна из его жертв. Не теряя ни минуты, Джорджия бросилась в атаку. Она тут же подскочила к Максу и встала прямо перед ним и симпатичной жительницей Нью-Йорка.

– Эй… ой, привет. Рад снова видеть вас здесь, – сказал Макс с едва заметной ноткой растерянности в голосе.

– Привет, Макс. Я просто хотела сказать тебе, что когда ты берешь у женщины номер телефона, а потом не звонишь, это может быть ей неприятно. Большинство женщин не раздают свои номера кому попало. Большинство женщин редко ощущают проблеск чувств в отношении того, с кем разговаривают. Так что когда они все-таки дают номер своего телефон, это своеобразное немое согласие или знак того, что они ожидают: им все-таки позвонят, – в первую очередь потому, что это у них попросили номер телефона.

Макс начал крутить головой по сторонам, его глаза нервно забегали. Девушка с рюкзачком смотрела на Джорджию пустым взглядом.

– Я уверена, ты делал это потому, что тебе всегда сходило это с рук. Но хочу тебе сказать, что больше ты так поступать не должен. Это не по-джентльменски.

Макс уже смотрел строго на свои кроссовки и бормотал:

– Господи, за что ты направляешь ко мне всех этих психов?

Ну разумеется, он перешел к обороне, называя других психами. Мужчины всегда прибегают к такому способу защиты. По этой причине нам никогда не следует психовать в присутствии мужиков: просто чтобы не давать им в руки доказательств того, что они правы. КАК БЫ ТАМ НИ БЫЛО, но сейчас Джорджия понемногу начинала злиться.

– О, ну конечно, теперь ты будешь называть меня психопаткой. Потому что большинство женщин не противостоят мужчинам и их дурному поведению; потому что женщины так подавлены, что уверены – это бесполезно. Но на этот раз я просто хотела просветить тебя на этот счет. Вот и все.

К этому моменту на них уже начали оглядываться. Девушка с нью-йоркским рюкзаком не сходила с места; она явно наслаждалась этим шоу. А Макс начал терять самообладание.

– Ладно, психопатка, это все? Ты закончила?

Вот теперь Джорджия взвилась не на шутку.

– ПОСЛУШАЙ, НЕ СМЕЙ НАЗЫВАТЬ МЕНЯ ПСИХОПАТКОЙ! ЭТИМ ТЫ МОЕГО ОТНОШЕНИЯ НЕ ИЗМЕНИШЬ!

Девушка с рюкзачком, которая до сих пор молчала, вдруг заговорила:

– Да, я думаю, тебе не стоит называть ее психопаткой. Она просто рассказывает о том, что чувствует.

– Ну вот, замечательно: еще одна ненормальная, – сказал Макс.

– Не смей называть меня ненормальной, – сказала нью-йоркская девушка уже немного громче.

– Не смей называть ее ненормальной, – сказала Джорджия еще громче, чем та девушка.

К счастью для присутствующих – возможно, за исключением зрителей, которых все это явно забавляло, – к ним подошел невысокий мужчина в накрахмаленной белой рубашке, похожий на испанца, и пресек спор на корню.

– Прошу прощения, но вы должны немедленно покинуть наш магазин. Вы беспокоите остальных посетителей.

Джорджия огляделась по сторонам, а затем надменно взглянула на Макса.

– Хорошо, я уйду. Думаю, до него дошло мое послание. – И она гордо, с высоко поднятой головой направилась к выходу.

Не замечая ухмылок и хихиканья в свой адрес, Джорджия вихрем вылетела на улицу. Но уже идя по тротуару и заглянув в витрину «Хоул фудс», она увидела, что девушка с рюкзачком по-прежнему стоит и разговаривает с Максом. И что Макс смеется и выразительно крутит пальцем у виска, определенно имея в виду, что она, Джорджия, сумасшедшая.

Джорджия отвернулась от витрины. Она шла по улице, стараясь держаться горделиво, стараясь сохранять чувство собственного достоинства. Она подумала, что после наезда на Макса почувствовала себя намного лучше. Так оно и было – в течение пяти минут, пока она на него орала. Однако Джорджия по-прежнему была новичком в том, что касается искусства быть одинокой женщиной. А потому, независимо от того что она там себе думала, ей все еще необходимо было очень многому научиться.