Вы здесь

Легенды о Шагающем камне. Курс выживания для наблюдателя. *** (Сен Сейно Весто)

***

Если попытаться вывести предварительный диагноз относительно того, что есть и чего нет, то становится ясно, что делать. На данной топографической части континента нет такого этнографического или же расово-генотипического понятия, как «россиянин», – но оно уже давно есть в Москве: она самым элементарным, программным образом нуждается в гомогенной однородной массе. Вроде порции пасты. О «плюрализме мнений», книгочтений и фамилий конкордат старается вслух больше не вспоминать.

Не существует такого или же сходного с ним понятия принадлежности к нации или к сопряженной с ней государственности – за редчайшим и исключительным случаем достоверного изменения этнического самосознания на части североамериканского континента, история показывает, что трудно было бы подобрать что-то, еще менее фиктивное и постыдное, нежели попытка заручиться поддержкой искусственно генерируемых этнотрансформационных процессов из приоритетных целей консолидации. Никакая фактическая, жизнеспособная консолидация не видится возможной на данной части континента именно без прекращения существования этносов, и «центральный» аппарат не перестает об этом помнить.

Тотальная принудительная ассимиляция как инструмент, которым торопливо пытается орудовать Большая Кормушка приоритетной нации, кажется спрятанной от всех только им самим.

Следовало бы с самого начала помнить еще и то, что ясно просматривающееся возвышенное и интимное желание вновь побить рекорд США, в очередной раз отвечая известной «миссии всемирно-исторического освобождения народов», именно на данном стратиграфическом пространстве и в данное время, не отвечающим ни культурно-историческим прототипам США, ни современным объективным геоособенностям, не может произойти в тех пространственно-временных параметрах, которые уже заведомо вывело для себя руководство п.н., не угрожая рано или поздно задействовать те же защитные механизмы, инициированные в известном южно-этническом конфликте еще задолго до его фактического выражения. Юг может быть не концом деконсолидации «нации», а только началом.

Легко видеть, насколько катастрофичным оказывается широкое проведение далеко уходящих, в высшей степени приятных параллелей на одном лишь основании «многонациональности» страны. Руссия – не США. Ей никогда уже не быть США и никогда уже не быть Австралией, Канадой и Объединенным Королевством хотя бы по причине того, что там никогда не выводился в число национальных приоритетов открыто какой-то один конкретный этнос: никто не смотрел на название страны как на свое завершение, зная, что уже определен быть «тем, кого нет» и что дополнителен к нации, теперь объявленной «новой».

В случае если любой из ста возможных этнических конгломератов не в состоянии при самом ближайшем рассмотрении обнаружить себя даже в названии этнически чуждой страны и генетически чуждой нации, то только будет логично выдержанным с его стороны не обременять своим присутствием – равно как и географией и национально-экономическими ресурсами – данную страну и данную нацию, – и ни у кого не будет права препятствовать ему в этом. Собственно, так обещает сама конституция, написанная приоритетной нацией. Обращение с рекомендациями, как ему надлежит поступать, что выбирать и как думать, предприимчиво заносить всех способных держать оружие в международные террористы, приравниваются к посягательству на право этноса существовать.

Одному уже никогда не стать другим. И не приведи случай, если станет. Мир тогда можно будет только пожалеть.

Было бы достаточно бросить взгляд на самое цитируемое на сегодня географическое издание, карту Северной Америки и названия – от «Айдахо» и «Мичиган» до «Гурон»: Саскуэханна, Дакота, Саскатун, Делавэр, Оклахома, Саскачеван, Юта, Юкатан, Кентукки, Невада. После чего перенести взгляд на обратную сторону планеты. Попытайтесь найти для постороннего наблюдателя хоть что-то, что как-то выдало бы принадлежность исполинских массивов геологии к истории Сибирского ханства. Или 140 non-Russian этническим культурам. Или истории Turanians – Урало-алтайской ветви языков или ветви Енисейской. Всякое воспоминание о том, кто в действительности у себя дома, будет вытравлено, вычищено, опасливо выдрано, тщательно и навсегда, – и с оглавлениями остальной планете предстоит знакомиться уже только с достаточно русскими.

«…Или будем уничтожать», – если цитировать московского президента дословно.

Мягкое удобное кресло, зеркальное наглядное спокойствие и хорошо поставленное движение причесанной головы с паузой очерченной кадром и наклоном на другое плечо были призваны языком невербальной коммуникации пояснить, чтобы это «или» никого не ввело в заблуждение. Несомненно, что очередной акт изречения и исторических слов в действительности не был спонтанным и безусловно проходил тщательный отбор на связность и подготовку еще до самого интервью китайским представителям. Кто хотя бы немного знаком с практикой актерского искусства, знает, такие вещи многократно отыгрываются заблаговременно – с минимумом вариаций и обязательно перед зеркалом. Вы спокойно сидите, спина прямая, ноги на ширине плеч, выдерживаете блистательную паузу, затем легко и непринужденно склоняете ухо к другому плечу и мысленно выключаете всем свет: «…Будем уничтожать». Паузу и плечо можно поменять местами. Потом все в исходном порядке:

«…Будем уничтожать». «…Будем уничтожать». «…Будем уничтожать». Под руки так и просится музыкальный микс-синхронизатор с электронной стукалкой. Еще такие вещи рекомендуется делать экспромтом, правда, не в таких ответственных мероприятиях, как телевизионное обращение к другой стране. Такие вещи обычно не пускают на самотек. Не знаю, сколько раз маленький диктатор приоритетной нации ставил это движение и скупым рывком склонял голову к плечу, но все равно получилось хорошо. Все сепаратисты должны были вздрогнуть.

Этот друг всего светлого и разумного в каждый попавшийся микрофон не устает повторять, что «мы» готовы идти на любые диалоги абсолютно со всеми политическими течениями и мнениями горцев без исключения. За исключением, конечно, террористов. И так каждый раз, как поврежденный фрагмент незнакомой пластинки. Как интересно: ставишь у этнической кормушки свою мурзилку и потом громко объявляешь о готовности идти с ней на «диалог».

Он очень неплохо устроился. Еще бы ему не стремиться горячо на всевозможные диалоги «со всеми политическими мнениями» – если те ничего не решают, ничего не меняют и они никто. Тех, кто хоть что-то может решить, он попросту убивает. Чтобы остальных вынести в удобную в любом виде графу будем отстреливать, ему сегодня хватает только отнести их к подвиду террористы.

Любые из любых руководителей тоже зависимы и вынужденно изобретательны по части словарных форм. И немало из них понимает, что на одном бесконечном уничтожении из населения трудно вывести однородную массу, необходимую для планового управления, – масса и на данной части суши даже и до сих пор не торопится делать логические построения по требуемой формуле «как нужно правильно думать». Наглядно показавшему это, не в меру свободномыслящему татарскому президенту, приказом по республике приостановившему армейский призыв «под эгидой Ичкерии», Москва простила только, когда он потом провел ряд программных мероприятий, которые с соблюдением такта можно кратко сформулировать в виде обещания сидеть тихо. Когда мне начитанные бородатые дедушки из лесу, понимающие в политике еще меньше, чем я, задают наивный вопрос вроде «почему наша республика должна оплачивать путинские войны?», я раздаю такие же наивные ответы: «А кто их должен ему оплачивать – я что ли?»

В самом деле, о том, что войны на юге кровно, жизненно необходимы Каганату и, почему-то, Конгрессу США, поскольку, как можно понять, войны те не простые, а с международным злом, уже слышали, наверное, на дне Марианской впадины. Есть ряд непреложных путей, уже не зависящих от ни чьих добрых пожеланий, ведущих из сифона, куда президент п.н. спустился сам на крепких ремнях своих приоритетов. Ремни его приоритетов хороши всем, кроме одного, на них никому нельзя выбраться обратно. Со стороны хорошо видно, что в той ситуации вилки ни один политик из его окружения повернуть уже бы не смог, даже если бы захотел, движение тут предусмотрено лишь в одном направлении. Другое дело, что сам он упорно не желает решать свои объективные трудности исключительно силами своей президентской зарплаты. Или, скажем, субсидиями некоего благотворительного национального фонда. Это как в одном американском анекдоте: когда жена садится на диету, у мужа все начинают спрашивать, почему он так ужасно выглядит. Ситуация, только войдя в стадию необратимости, начинает питать сама себя в автономном режиме и делать стилистическую детерминанту уже из словарного запаса – теперь даже рече-двигательный аппарат за президента будут приводить к активности сами обстоятельства, не нуждаясь в его участии. Больше его можно уже не слушать: он уже всегда будет говорить только то, что должен.

Всякая устойчивая цепь событий, потенциально несущая минимальную личную угрозу, то и дело обнаруживала особенность инициировать к жизни одну отвратительную склонность КГБ, ФСБ, органов, людей при власти и женщин: надо свои проблемы сделать проблемами других. Зная этот элементарный закон природы, можно уже без труда вывести и все другие основные ее проявления – а также делать в меру обобщенные прогнозы на будущее. Признается весьма разумным, математически верным и в высшей степени трезвым, что Москве незачем небольшие владения. Большие владения будут лучше. Они будут платить просто потому, что они есть. И тогда в рабочем активном ассортименте появляются


«приоритеты»9, которые удивительным образом совпадают «с национальными интересами других регионов и национальных единств». Чистым, звонким голосом, кивая в придвинутый поближе микрофон, московский президент будет с половиной континента делиться глубоким удовлетворением и «отрадно сознавать, что республика ставит приоритеты Руссии выше частных, национальных интересов». А президент татарский, республика которого ничего такого не ставила, будет рядом молчать. Москва всегда хорошо знала, когда и где нужно столбить жилку. Надо только успеть точно рассчитать время, когда воспользоваться чужой порядочностью. Чтобы достичь того, чего хочется, надо то, чего хочется, в самый деликатный момент неожиданно представить всем как уже свершившийся факт – избитый метод управления людей достаточно обычного ума и, кажется, всех правителей п.н., начиная со Сталина, за исключением разве Ельцина (у последнего не от избытка совестливости, а скорее от недостатка воображения). И тогда сразу же возникает масса ненужных вопросов. Потому что на них можно дать массу содержательных движений подбородком, но невозможно ответить. Когда назревает бестактный вопрос, с какой стати вдруг Каганат должен стал Москве «в федеральный бюджет» отстегивать 54% своих национальных денег, в то время как их ему самому едва хватает, чтобы нормально жить, появляются


«частнособственнические, узкоконфессиональные» интересы. Если кто-то со стороны, ни в чем толком не разобравшись, начнет теряться в догадках, что – конкретно – Новый Каганат, Горный Алтай или Ханты-Манси будут иметь светлого и хорошего, выиграй московский президент войну против горцев, или что – конкретно – Новый Каганат, Горный Алтай или Ханты-Мансии потеряют светлого и хорошего, если московского президента с его бесконечными войнами и траншеями трупов по фрагментам выпустят в бессрочный отпуск, – то все, имеющие хороший слух, невольно понижают голос, оглядываются через плечо и только теперь начинают отчетливо осознавать, насколько же важным было успеть вывести на орбиту


«сепаратистов», – еще до того, как в чьих-то рецепторах зародился и по нервным волокнам побежал первый импульс сомнения, и потом неутомимо повторять, пока континент не начнет понимать, что это плохо.


Московскому президенту удалось это понять раньше других. То, что все делается им сознательно и хорошо представляя конечный результат, говорит отчетливо проглядывающая структура направленного воздействия. И теперь как следствие, уже бабушки начинают вносить свой посильный вклад в нелегкую борьбу с международным терроризмом, заглядывая на ночь себе под кровать. Это могло бы быть весело, если бы не подсказывало продолжение и чем все закончится. Преднамеренная суггестия берет начало с прямого внедрения в сознание специальных т.н. вирусов (формул, произнесенных лицом со статусом авторитета, президентом с нужной мимикой). Как только такое внедрение происходит на уровне популяции (эфирный сигнал на половину континента), формулы-вирусы принимают активную форму как естественная часть сознания.

По взаимодействию между источником подобного внедрения (суггестором) и объектом гетеросуггестии (суггерендом – бабушками, заглядывающими под кровать, и всеми остальными) различается устойчивый программный характер таких отношений. Всякая программа всегда безошибочно выделяется по двум показателям: есть то, чего она очень хочет, но о чем не может сказать открыто, и есть то, чего она очень не хочет, но о чем не может сказать вообще. Осталось только попробовать ответить, чего же хочет программа, чего-то все время не хотя?

Всего этого, быть может, я не стал бы писать совсем, занявшись более интересными делами, мне вообще-то нет никакого дела до чьих-то программ, но тот же человек однажды в интервью потрясенным иностранцам достаточно скромно, едва ли не на всю планету признался, что он не занимается «популизмом». Еще бы ему им заниматься – когда им уже ничего не решить.

Кто-то сказал, что допустить в отношении чего угодно можно все, что угодно. Если допустить, что дома в самой Москве принимаются падать не на радость интернациональному маньяку, а потому только, что дикие племена горцев исчерпали последние легальные способы объяснить ей наконец, что они не хотят иметь ничего общего с п.н. и не хотят строить у себя их очередной обшарпанный вариант приоритетного концентрационного лагеря, а хотят, в меру своего дикого горного разумения, строить у себя Прибалтику и Арабские Эмираты, – то тогда пришлось бы принять, что и театральные заложники могли бы при известных обстоятельствах остаться в живых, а потом, конечно, кто-нибудь бы обязательно не удержался и со всеми вытекающими последствиями предъявил всё президенту, в виде конкретного обвинения, что не будь его победоносной чеченской кампании, все дома бы стояли, как стояли. И «центральным» властям с рядом извинений пришлось задействовать все земли и небеса, чтобы это обвинение так никто и не произнес.10

Тот нарастающий, неподконтрольный шквал ненависти и ужаса был готов обернуться катастрофой для всякого причастного руководства, и следовало немедленно дать ему приемлемое отводящее русло. Это означает следующее: весь процесс был необратим намного раньше. Исходным пунктом здесь послужит то, что не сдающихся горцев рано или поздно должны были определить международными террористами – дальше шли лишь необратимые этапы с общим заданным концом. Конечный же вариант этого конца на настоящее время принято деликатно называть «полицейским государством». История русской диктатуры – как биология паразитирующих организмов: она не способна меняться. Зная руссиян, можно было предсказать, что никакой второй Прибалтики горцам они не дадут. Зная горцев, можно было предвидеть, что, когда они исчерпают целиком легальные способы защиты, это вряд ли их остановит. Оставался один шаг, чтобы очень легко перенести образ своих взорванных бомбами домов на дома противника. Хорошо известно из сравнительной этологии, как крайне опасно в общении с тем, кто оценивает свободу очень высоко, не оставлять выбора и перекрывать выход. Запертый волк бросается на входящего в клетку не для реализации природной наклонности к агрессии, а потому что ему некуда уйти. Горцев можно ненавидеть, горцев можно жалеть. Природа одарила их мужеством, но видимо, за счет разума. Дома уже не могли не упасть много раньше. Много раньше, с первой мысли горцев о национальной независимости и самоопределении, стране этих домов предстояло пройти поэтапный, механический прообраз будущей государственно-полицейской структуры. Боюсь вновь показаться фаталистом, но с этим вам мало что можно было сделать. Просто здесь дело в приоритетах.

Так земли и небеса были одарены существованием


– «террористов», которые от рождения не едят и которые не спят, а лишь поглощены непраздными сомнениями, где бы что-нибудь взорвать, еще не взорванного. Насколько близко сидящий в Москве президент принимает к сердцу все несчастья горцев, показывают полные искренней, надрывной боли слова: «Что сделал с Чеченской республикой Масхадов… До чего он довел экономику…» На горцев слова не произвели впечатления. Как будто это он бомбил промэнергоцентрали и жилые объекты. Как было бы хорошо, если бы каждый стал смотреть только за собой. Мир, наверное, лишился бы половины своих неприятностей в истории, научившись вовремя выталкивать на заслуженный отдых наиболее убежденных из своих доброжелателей. Мне не раз приходилось слышать, что у горцев какая-то уникальная память на события, имевшие отношения к любому, в ком родственная кровь. То, что обычных жителей забрасывал бомбами не Масхадов, они будут помнить очень долго. Уже легко предвидеть, что конкордат «приоритетных» приложит усилия (в том числе – и за счет Каганата), чтобы их память стала короче. Память этих освобожденных явно окажется длиннее, чем того бы хотелось москве. Однако далее в неисчерпаемых особенностях современного мира обнаруживается что-то уже совсем новое. Вскоре выясняется, что для прогрессивных начинаний и эволюционных преобразований уже недостаточно бывает, чтобы твои политические несвязности решали лишь полконтинента, – надо их сделать еще проблемой всей планеты. И только в таком случае можно ожидать, что кто-то где-то – еще очень не скоро наберется духа встряхнуться и сложить вместе несколько фактов с внятно озвученным обвинением.


И как только Запад, которому уже надоело, что без конца разбредающийся пирог «нации» сгребают по местным историческим приоритетам вместе любой ценой, уже откровенно принимается ставить свои инвестиции в зависимость от количества трупов, в свет выходят


«международные террористы». Если взять «один» и сложить с другим «один», то в результате все время должен получаться рассадник мирового зла, удивительно точно совпадающий с насущными интересами Москвы. У нее падают дома. В Нью-Йорке падают дома. Значит, теперь с математической точностью следует считать доказанным, что права Москва. В каждом девятом пережившем аварию автомобиле найдена банка «пепси». Каждый девятый автолюбитель слушает Баха. Вывод: «пепси-кола» смертельна в сочетании с Бахом. Я ни минуты не сомневаюсь, что по Москве и всей нации руссиян не было ни одного, кто бы не был убежден, что история смотрит им вслед. У меня против воли начинает слегка кружиться голова, как подумаю, какой примерно процент сейчас из глядящих сюда мог бы задержаться на мысли: «В этом что-то есть».


Было одно такое широко известное в специальных кругах имя: Леви-Брюль. Его обладатель был занят тем, что исследовал доисторические этапы формирования общества, но интересовался по большей части лишь самыми ранними этапами развития мышления – как там формируются логические законы (как там они формируются, вы сами можете легко почувствовать на себе, если вам случится побывать на экваториальных островных поселениях, не торопящихся выбираться из неолита).

Так вот, именно Л. Леви-Брюль ввел понятие пралогическое мышление, которое проще обозначить до-логическим.

Если явления хотя бы просто совпадают по времени, они все равно у них будут соотноситься по признаку причина-следствие.

Чтобы объяснить то, что случается в окружающем мире, такому до-логическому мышлению нужны лишь события, смежные в пространстве и времени.

Но самое интересное идет дальше.

Покровительство и противодействие нехороших, незримых, загадочных и темных сил – вот то, под чем осознается все, что происходит. Специалист-патопсихолог расскажет вам, какое место в восприятии страдающих психическими расстройствами больных занимает до-логическое мышление.


В Москве одно время было признаком хорошего вкуса упоминать о кощунстве людей с безусловно нерусской фамилией. Но на бумаге было бы сложно передать, с каким непроизвольно глубоким удовлетворением там было встречено падение небоскребов в Нью-Йорке, поспешно выданное за искреннее сочувствие. ТВ-обозреватель с правительственного канала на фоне столба дыма так вообще от открытого злорадства не попадал в ритм слов, бракуя уровень безопасности в самодовольных США, пока не прикусил язык и не стал тепло скорбящим – явно не без помощи своей Кормушки.

Понять их нетрудно. Убеленный сединой мизантроп с внешностью белого апостола Бин Ладен, вряд ли даже без посторонней помощи способный отыскать на карте Москву, оказал, если это действительно сделал он, ей такую страшную, просто смеющуюся над теорией вероятностей политическую услугу, которую планета забудет уже очень, очень не скоро. Теперь Москва на юге ведет не жизненно важную для ее бюджета карательную террористическую экспедицию11 против фантома Прибалтики, успевшей всеми правдами и неправдами выбраться из колодца одной ямы, – и не против этноса, методами каменного века рвущегося к национальной независимости и не желающего делить с Москвой национальной нефти, – но это президент п.н., первым среди первых, на огненном рубеже прогрессивного разума новой строящейся планеты и нового тысячелетия насмерть бьется с международным терроризмом. Мир давно бы уже задохнулся под натиском ваххабизма, исламского фундаментализма и всего мирового греха, не заступи им однажды путь воссиявший в ночи мракобесия Меч Истории, несомый уверенной дланью, и президент, глядящий вперед непреклонно, сжавший зубы и аккуратно причесанный. То, чем, собственно, занимаются сегодня все передовые люди и страны.

Можно заранее сказать, что сейчас между всяким возможным этносом, добивающимся национальной независимости, и Бин Ладеном Москва будет громко и не задумываясь ставить знак эквивалента, а на правительственных ТВ так или иначе, под тем или иным предлогом в отношении оппозиции будет поплавком сновать слово: «исламский». Для каких целей и то и другое, понятно. Чтобы это имело последствия.

Что самое замечательное: в Чеченской республике, как и в республиках Башкирии и Татарстане, программный референдум предполагается проводить такой, который уже заранее будет исключать суверенитет республики. Народный референдум, уже заведомо исключающий национальную независимость этноса. О Москве и русси невозможно писать без улыбки. Невооруженным глазом виден великий акт миссии исторического освобождения народа горцев от оккупантов.

Я очень многого не видел, я очень многого не хочу знать, я просто из другого поколения, но лишь глядя на все со стороны – издалека, до меня вдруг наконец дошла вся тяжелая глубина и несмываемый, не имеющий времени знаменитый запах тишины русского гулага. Вряд ли теперь что-то кто-то уже сумеет изменить в слишком уж открытой узости того мероприятия, которое за большим синим океаном известно под названием Судебного Заседания Кенгуру. Это то самое, которое так или иначе, но сопровождает контекст свежих траншей и угрюмо ждущих в отдалении тяжелых испачканных бульдозеров. Хотел бы я знать, сколько из европейских стран почтят заседание своим вниманием.

Но Нью-Йорк, Вашингтон или ООН ведь не смотрят правительственные ТВ-каналы Москвы, а если и смотрят, то предусмотрительно держа свои уши исключительно под защитой своих фильтров – чтобы не испачкаться. У них проверенный иммунитет к идеологиям, они не ее подданное население, их в последнюю очередь трогают ее обязательные плановые распоряжения и у них своя математика. И в желании не иметь с Москвой ничего общего они не торопятся обязательно видеть акт международного терроризма. Там могут себе позволить быть честным и отделять профессиональных иностранных искателей приключений от чисто уголовных стай, неизбежных в такого рода мероприятиях, вроде контингента «практикантов» московской братвы; неизбежно плодящуюся как эпидемия после каждого следующего сеанса зачисток (надо же, Москва даже и для этого сумела подобрать ничего не выражающее слово) и не желающую никакого начальства, кроме самой себя и аллаха, «художественную самодеятельность» – от собственно регулярных частей «национально-освободительного движения» республики.

И тогда Москва с уникальной в ее практике добросовестностью начинает помнить цену каждому сказанному слову.

А правительственные ТВ еще раньше получают строжайшие установки следить за языком и не допустить утечки в эфир в любом вероятном контексте четырех выражений: повстанцы, оппозиция, сопротивление и партизаны. Партизаны, как все знают, бывают лишь с достаточно московскими фамилиями12 и служат вечной памятью и чем-то там еще о героической борьбе конкретных отцов за неизбежное скорое светлое будущее – и борются они только против поработителей – с другими фамилиями. Наступает момент, когда свое место, правда, уже не без сорванных обертонов, занимают рассуждения о некоем очередном


– межконтинентальном исламском халифате. Само упоминание «исламский» не могло не отдаться нужным откликом в сердце всякого руссиянина: это то, чего он не хочет сам. Если он еще вслух где-нибудь скажет: это то, с чем воюют где-то на юге, у него могут начаться проблемы, причем уже на официальном уровне – любое начальство понимает, что тогда очень скоро можно иметь дело со всем исламским миром, а такого уже не захочет никто в здравом уме. Поэтому Москва начинает хитрить: на юге ведется какая-то почти для всех абстрактная борьба с неким абстрактным «партизаном-террористом», но требуемый положительный отзыв теперь в населении получен.


Но уже «халифат» и остальное из той же серии не предназначались для послушного населения. Упоминание вполне конкретной империи зла, возросшей из семени оставленной без присмотра, свободной республики Ичкерии, было предназначено для ушей непробиваемых ООН и Вашингтона. У всех у них свои самые серьезные счеты к международному злу – и теперь точно того же отклика нужно было добиться от них.

Ирак, пробовавший на всех поплевывать, не выдержал даже нескольких лет выражения неудовольствия на лице ООН – Чеченская республика, с разбомбленной экономикой, выпотрошенная, стоит лишь ей дать выскользнуть из-под любящего, но строгого ока Москвы, так ни от кого и не дождавшейся благодарности, обернется трагедией для всего прогрессивного человечества.

В такие аргументы в ООН поверит лишь сам представитель Москвы и подконтрольное население, да и то только потому, что им так скажут. Президент п. н. и рад бы дать свободу инсургентам, да не позволяет элементарное чувство ответственности перед остальным мировым сообществом, глубокая обеспокоенность по поводу судеб цивилизации.

Однако чувство ответственности президента одним лишь ООН не исчерпывается. Как выясняется, оно по крайней мере включает в себя еще и республику Каганата (с чем-то еще до Территории Урала),


– которые затем будут «раскачаны» империей зла.


Правильнее было бы сказать, что они давно уже «раскачаны», и, надо думать, без участия трансцендентных империй, только президенту кажется дальновидным говорить в сослагательном наклонении.

Кто-то был или будет «раскачан» не потому, что что-то не так с окружающей реальностью, а потому что именно в том и состоят происки и задача злых сил.

Здесь и вступает еще одно, наверное, уже самое замечательное из возможных – и с самым широким спектром применения – изобретение московского правления в сфере масс-психологии. В зависимости от области употребления, его можно определить либо как политическую тотемию, либо как этническую уфологию. Чтобы попытаться уничтожить некое явление, данное явление нежелательного характера надо вначале возложить на плечи какого-то конкретного врага, который по тем или иным причинам ответить не сможет, а затем бросить все из доступных ресурсов на одно – на то, чтобы этот враг перестал существовать. Вместе с ним призвано быть несуществующим и само явление. Именно с ними господин президент п.н. лично, сам, много и успешно борется.

Интересно, что то же московское изобретение уже хорошо известно в исследованиях соотношения сознания и бессознательного в доисторических культах и культурах – как культ тотемов зла – и уже давно имеет хождение на отдельных островных поселениях. (По неким общепринятым критериям воссоздается «злой» тотем, на него возлагается образ неудовольствия по какому-то конкретному поводу и затем при скоплении народа его пускают на пепел. Но любопытно другое свойство обряда. Мероприятие в целом призвано быть продемонстрировано внешним силам, с тем, чтобы иные злые духи и силы держали себя в рамках приличий – в границах установленных норм либо в рамках определенной территории, либо и то и другое вместе. Содержание же всего предприятия состоит в следующем. Бессознательный компонент данного типа мышления, так сказать, глубоко убежден, что без точного определения и принесения «злой» жертвы невозможно купить доброе время. Знакомый с предметом знает, что дело не в простом сравнении. Стоит лишь только однажды подойти к этому месту рассуждений, уже трудно удержать себя от умозрений, что при прочих равных условиях таким злым тотемом с необходимыми заданными свойствами искупления этнические русси будут видеть нечто такое, что условно можно было бы определить как тотем «с недостаточно русской фамилией». Проекция того же самого на сознательном уровне, естественно, имела бы уже не такой рельефный вид. Понятно, что тотему именно данной категории уже абсурдно претендовать на всякое обладание привилегий не для него. Что это наглядное отступление от предмета разговора не есть отвлечение, я попробую показать ниже. Сегодня же, когда реакция пошла, судя по отдельным признакам, и готова пойти дальше, судя по воинственному Горному Алтаю, уже вряд ли кого-то сильно удивит, что другие таким «злым тотемом» все больше склонны видеть уже руссиян.)

Чтобы выглядеть последовательным хотя бы только в своих глазах, приходится касаться вещей, касаться которых не хочется и нельзя этого делать без легкого налета понятной брезгливости. Но тем, кто, надевая стерильную повязку и перчатки, стараясь не противоречить традициям диагностики, пробует себя в роли Хрониста из Галикарнасса, надлежит по крайней мере быть образцом терпеливости. Я хочу попробовать показать, что именно стояло за этимологией хорошо известного в стране п.н. эндемика козел и почему московский президент с такой искренней горячностью пытался донести его контекст через всю галерею причастных микрофонов до сознания тотально невосприимчивых чуть озадаченных американцев на сугубо дипломатическом рауте, а так же почему он не сумел этого сделать даже для послушного подданного населения, осведомленного и ко всему готового. Он и не сумел бы этого сделать, так как содержание своего бессознательного пробовал перевести на язык сознания, пользуясь условиями мраморно сияющих сводов чисто дипломатического приема, менее всего к тому пригодных, не имея к тому ни надлежащего психотерапевтического инструмента, ни действительного желания быть понятым.

Но вначале – сам контекст.

В казармах то ли партизанских соединений ополченцев, то ли регулярных частей движения Сопротивления горцев была вначале на стене среди других найдена, а затем по длинной цепи бережно передана фраза


«аллах над нами, козлы под нами». Ее позднее и донес остальному миру непосредственно сам президент пн.


Уже тогда всякий посторонний внимательный взгляд, уловивший за дипломатическими кивками трясущуюся враждебность, предсказал бы, что теперь он не остановится. Даже если на злой тотем надо будет пустить весь целиком этнический состав, способный держать оружие.

Сама терминология лингвистического опыта неведомого горца как бы заведомо предполагала наличие уголовного сознания, уже автоматически ставящего за рамки сочувствия и права на жизнь все части и соединения партизан целиком, – ее-то президент руссиян и пытался донести до американского внимания, неизменно сверхсдержанного и постороннего. Дело же лежало в другом.

На бесчисленных спальных метрах оппозиционеров не могла не быть масса иных продуктов мыслей, никто не хочет знать, что пишут у своих изголовий русские боевики, – но он увидел только одну на всех. Если вы еще увидите сами то же, на чем замкнуло другой бессознательный компонент президента, на невозможности транспозиции «аллах – бог», вам все станет ясно самим.

Я не решился бы даже предсказать, на какие новые издержки негативных эмоций пришлось бы господину президенту п.н. сорваться, случись кому-то из ближайшего окружения подсказать, к каким истокам сюжет восходит. Ведь лишь в традициях западной культуры еще хоть как-то разрешается громко, вслух вспоминать об исторической подоплеке, о целых этапах одной и той же нудной национально-освободительной борьбы все тех же настырных горцев против «приоритетных» – и что этапы те насчитывают не один день, не одно десятилетие и даже не одно столетие; что всё те же горцы объявляли одну и ту же готовность сразу и навсегда продать душу не то что какому-нибудь вермахту с гостеприимной Германией, а любому дьяволу, вырази тот лишь каплю сочувствия вкупе с готовностью поддержать в трудоемком предприятии освобождения своих национальных земель от русских («От большевиков», – как торопливо поправляют тут обычно сами русские, а этнические домены Прибалтики, слушая, только сжимают зубы.). Ведь и до настоящего дня так никто и не взялся внятно объяснить, с какой стати вдруг Нахичеванское ханство перестало быть таковым, став неожиданно для всех собственностью Русского Куска. «Аллах над нами, Гитлер с нами», – стояло в подзаголовке одного из печатных изданий горцев-беженцев в Берлине, обсуждавшего лишь одну тему, как получить возможность говорить, когда возможность это делать русси по традиции оставили только себе, и как донести до всех о продвижении дел в затянувшейся миссии освобождения своих территорий. Теперь задайте себе вопрос: что делать, если одному вермахту уже полсотни лет как не до Кавказа, а другой только и делает, что наблюдает, ни на чем не настаивая?

Как быку, весь мир восприятий которого сузился до размеров красного платка, ему уже больше не нужны дальнейшие контрдоводы: он будет теперь говорить столько, сколько необходимо, чтобы перекрыть любой голос. В том числе и собственный, если тот усомнится в себе самом. Кто хоть когда-либо имел опыт общения с представителями русских «органов», тот уже без пояснений все понял сам. Синдром, элементарный в своей основе и хорошо известный именно благодаря обыденной практике русской армии (т.н. «российской» – в терминологии самих руссиян; исключая одну знаменитую буковку, до сих пор никто не может понять, где должна лежать разница.) и функции их концентрационных лагерей и который в краткой форме имеет вид


– не показать требуемый страх – и быть за это наказанным. Из контекста рукописи станет ясно, почему исходная формула оказалась завершающей в ряду реальных лексических единиц. Президенту руссиян со своим ансестором и просто массовому сознанию п.н. было уже достаточно только один раз увидеть президента горцев при полном военном параде с приложенной к головному убору рукой – и проходящие перед президентским возвышением под эгидой юной государственности идеальные линии повернутых голов и квадраты частей боевых подразделений. Все даже еще проще. Им достаточно было лишь один раз увидеть, с какой преданностью эти повернутые головы десантно-штурмовых бригад горцев глядели на своего президента – национального героя, чтобы за его жизнь больше не дала гарантии ни одна страховая компания.


Есть одна забавная особенность у московских ТВ, которую почему-то не хочет видеть никто. Когда в ретроспективных обзорах того, за что боролись, касаются явлений, минимально претендующих на смещение эпох и смену эволюционных парадигм, вроде космических завоеваний или ворованной ядерной бомбы, – они с завидным постоянством сопровождаются определением «русские/российские…». Когда же речь заходит о достижениях в таких деликатных областях, как рабочие концлагеря, их обязательно будет сопровождать «советские…». С прошлым то есть прибалтийские республики расстались «советским», но будущее у всех оставленных уже «русское».

Объяснил бы только кто-нибудь, в чем разница. Я в меру способностей в свое время пробовал ознакомиться с вопросом, и у меня от того опыта не сохранилось ничего, помимо нехорошего осадка. Так вот, тот, кто разбирается тут больше меня, пусть докажет мне, что первое («достижения») ообще могло иметь место без второго («концлагеря»).

Кажется, о том, как правительственные каналы учат невинное зрительское восприятие хитрить и передергивать, выдавая желаемое за действительное, нужна отдельная блистательная диссертация, если бы только исследователю не грозила необходимость испачкаться. Я своими ушами слышал, как некий не слезавший с глянцевого экрана вислощекий думок с фамилией Рогожин, делая стандартный бизнес на национал-этнических вздрагиваниях п.н. и сияя на половину континента холеными щеками, под аплодисменты отнес территорию республики горцев к земле русских. «…Закаев совершал свои злодеяния на территории Рассии и судить его должен рассийский суд…»

Если «на территории Рассии» – значит, своими хамскими замашками викинга тот, как международный террорист, успел достать и уже в той или иной мере должен быть занесен в списки личных врагов всей сотни культур и этносов до Саян и двух океанов, – то есть это уже как бы серьезная проблема всех остальных.

Но вот судить его «должен рассийский суд» – то есть Москва. Я ничего не перепутал, поправьте меня, если я ошибаюсь, его как будто не собираются предавать в жертву правосудию в Каганате или Горном Алтае?

Насколько я знаю, эволюция и конец этносов сейчас предмет оживленной дискуссии антропологов и социологов, правда, далеко – за предалами страны пн. Может, когда-нибудь все так и будет, кто знает, от прочих культур действительно все больше остаются лишь поросшие камни, и камни те если кому и нужны, то только не тому, кому они мешают спать, и любой город «Нового Каганата» до ужаса напоминает Москву, вплоть до наименований, шрифта и одних и тех же безрадостных серых лиц, а любая деревня словно целиком вынута из чьего-то одного и того же пьяного неизлечимо больного бреда п.н. будто с одной целью, ассимилировать всякий намек на само присутствие недостаточно приоритетного запаха и способность жить не так. Может, все так и будет – только сегодня еще разумнее было бы не дергать социальную антропологию за рукав, по возможности воздержаться от исторических обращений к «нации» и не дразнить тех, кто себя востребованной «нацией» не считает.

Но как бы то ни было на самом деле, у начавшего уже многих заметно беспокоить явления тотальной принудительной русификации нельзя отнять одного несомненного достоинства. Она не оставила никому выбора. Как и места для бесконечного веера интерпретаций того, что есть, под тезисом недопониманий и неизбежных недомолвок.


3.1


Вы сидите дома – пьете чай или смотрите телевизор. Ожидаете прихода из школы дочки после вечерней смены. Час обычного ее появления приходит и уходит, за окном у вас повисает круглая яркая луна, дочка задерживается. Затем, когда у вас понемногу пропадает аппетит, а время начинает останавливаться, вы натягиваете куртку, но по-настоящему испугаться еще не успеваете, потому что в прихожей звонит телефон и в динамике вы слышите смех и веселый голос дочки, которая просит папу не беспокоиться, что немного сегодня опоздает. На вопрос, где она сейчас, дочка с увлечением принимается рассказывать, как они немного покатались по городу со школьным учителем и подругой и теперь уже едут домой.

После чего в динамике вы слышите низкий, тоже смеющийся, незнакомый мужской голос, который без лишних вступлений сообщает, что они вот тут с вашей дочкой посоветовались и пришли к выводу, что вам не стоит публиковать вашу статью – тем более, что к тому же мнению склоняется и ваша молодая красавица жена. Которой тоже в общем-то давно пора быть дома.

Но и теперь вы испугаться по-настоящему не успеваете, потому что в дверях звонит звонок, а на пороге приплясывает от нетерпения дочка, держа в одной руке шоколадку, а в другой руку мамы. Мама встретила дочку уже на лестничной площадке, а сама, как выясняется, задержалась у подруги.

Что бы выбрали вы?

Дальше приводятся детали, к которым сам я не знаю, как относиться. Готовились к публикации будто бы несколько подробных репортажей, сделаны они были в боевых подразделениях инсургентов-горцев, и речь там будто бы уже шла не об уголовниках, а о партизанских частях.

У русской диктатуры есть одна особенность, о которой мало кто говорит вслух: ее никогда не бывает слишком мало. И только «русская цивилизация» – «цивилизация насекомых» никогда и не под каким названием не говорит о ней вообще – только в виде обобщений, произносимых без тени смущения.

Лишь господину президенту под силу, вслух самому и лично, подтвердить или же опровергнуть существование некой загадочной спецгруппы, буквально несколько человек, профессиональных работников, собранных и подобранных исключительно для деликатных и личных поручений самого московского президента, которые подчиняются непосредственно президенту п.н. – и никому больше и вся трудовая деятельность которых состоит лишь из одной, но почетной обязанности: поддержание по мере сил единства, неделимости и стабильности Руссии, то есть самого президента пн. Предположительно, выполняется гипотетическая почетная обязанность на собранные сумасшедшие деньги тех, кто менее всего в том нуждается.

Говорят, если знать, как толкать нужный алгоритм, иметь в свободное от работы время доступ к аналитическим системам и умирать от скуки, то о существовании таких вещей удается судить, как о существовании гипотетических черных дыр на небе: не по тому, что есть, а по тому, чего почему-то нет. И еще говорят, были некогда некие черновые файлы, которых с некоторых пор нет. Обычное дело, скажет кто-то: в свойстве людей менять свое мнение. И были будто бы где-то их владельцы – их числили когда-то в обычном розыске.

Два эвенка, у которых никогда не работает «уоки-токи», но которые почему-то в курсе последних событий CNN, у меня даже спрашивают по этому поводу, как нужно в таком случае понимать все, что тем или иным образом мешает президенту, а потом, тоже тем или иным образом, начинает почему-то навсегда исчезать из кадра, уходить с канала, менять специальность, усиленно следить за языком, редактировать периодику, расформировываться, заниматься поисками чего-нибудь еще, меняться в лице, укрываться, теряться или ни с того ни с сего вдруг взрываться за границей, – я снова принимаюсь отвечать избранными выдержками из «Книги о Пути и Добродетели». Но теперь этого оказывается недостаточно; и мне возражают, но не утруждая себя книгами и добродетелями, отдельными цитатами из народных примет, а потом, как бы в довесок ушедшим дням, звеня, приближаясь и уходя, исполняют танцы очищающих духов. И мне по-своему понятен внутренний смысл движений и покоя природы. Если половиной континента заведуют пиджаки под погонами, всем остается только в пустом эфире исполнять танцы очищающих духов.

Был такой фильм, «Матрица» назывался. Голливудская сказка очередного столетия. Она имеет доступ к воспринимающим рецепторам всех живых людей и решает, какой подконтрольный импульс уйдет по нервным волокнам в их мозг. И она совершенно безвредна, пока о ее существовании неизвестно.

…Невысокий, совсем простой и кабинетный, ничем не приметный домашний человек с абсолютно незапоминающимися внешними данными, десять раз которого можно увидеть в толпе, но так и не суметь запомнить (одно из первых условий, по слухам, если надеешься на успешную карьеру в КГБ и ФСБ), бледный гений среднего, впереди у него должно быть еще немало по-настоящему серьезных трудностей. Человеку, способному делать заключения и выносить суждения лишь в категориях размеров своего куска, предстоит еще много поработать, чтобы убедить меня, что светлое будущее может быть только с русским лицом. Этот ничем неприметный страшный человек может быть действительно экзотичен, потому что под давлением своего главного больного приоритета, любой ценой построить имидж очередного исторического «царька», и в период псевдобарских припадков любви к своей Руссии он способен подписывать такие декреты о мире, что его толкачи не успевают выносить трупы из чеченских речек. Список предъявленных трупам обвинений обширен и ужасен по тяжести. Они признаны виновными в желании не иметь с ним ничего общего, не поддерживать с его страной каких бы то ни было отношений, помимо дипломатических, и на своем пятачке земли независимо строить отдельную страну – как Арабские Эмираты, Дания или Эстония.

Москва, гостеприимно улыбаясь и счастливо раскачивая головой, объявила планете, что «чеченки соскучились по миру». Тому, кто никогда не слышал о русско-московских карательных экспедициях с целевым отслеживанием по генетическому признаку («зачистках»), непросто будет понять, отчего это они с младенцами на руках все бегом заскучали по миру.

Легко сказать сразу, за чей счет и как он станет покупать нежные воспоминания о русси у горцев и Европы под гарантию устойчивости московских домов. Прописанием упряжи в самом щадящем режиме и первое время старанием не двигаться слишком резко и не дышать слишком громко, воссозданием в республике сытой номенклатурной чеченской прослойки, которой предстоит за п.н. делать то, что им делать нужно, в ООН сочетая это с отвратительным профилем последовательного борца за мир во всем мире. Вот только не из чего не следует, что это «первое время» не может несколько затянуться – когда подрастут мальчики, никогда не видевшие отцов. По тому, как выдерживал он паузу и как мягок и приветлив был лицом в общении с президентом республики, без труда читалось одно и то же сопровождение музейного гида: «…И так будет со всяким, кто совершит попытку к бегству». Ничего еще не было в вашей стране жизнеспособнее, чем ее приоритеты. Как таких выбирающих не сдаваться отслеживают и отстреливают по одному, москва показывает всем в прямом эфире – с учащенным пульсом и чуть задыхающейся радостью. Не по себе даже представить, сколько еще на стол аргументов он – не задумываясь – согласится положить трупов и с той и с другой и с какой угодно следующей стороны, на возведение цельной «нации», «чтоб как у американцев», чтобы продемонстрировать умение глядеть не мигая, чтобы его не запомнили «сдавшимся» и чтобы пирог всех впечатлил размерами.

Я не знаю, сколько еще нужно, чтобы разглядеть в их приоритете нации преступника.

И кто поверит, что идущие следом поколения мальчишек горцев, вспоминающие отцов только по фотографии в семейном альбоме, а о матерях знают только, что их достала какая-то случайно залетевшая в окно железная болванка, что они проникнутся теплой и чистой признательностью к москве? Эту войну ему не выиграть уже никогда. Пройдет время и подойдет другой день, и они уже не станут вдаваться в аспекты антропогенетики, они просто будут мстить. И даже я могу хорошо их понять.

Оставить все, как есть, он не может тоже. С таким непредъявленным счетом за случившееся президентов не бывает даже в Руссии. Хотя, может, и бывает, откуда мне знать. Как немного нужно, чтобы вокруг все начали рукоплескать, когда порулить берутся наконец объявленные «твердыми» руки. Народу ничего другого не надо, похоже, достаточно лежащей на них тени крепкой руки. И ни один же не догадается на неделе дважды подвергать свой приоритет жестокому облучению открытых опроскников – по современной традиции изнуренных премьер-министров британского королевства. Причем, не как это хочется и делается самыми хитрыми – на серию осторожных вопросов выдавать с умным видом серию таких же умных подготовленных ответов, – а чтобы ни один из них никогда не выбирался оттуда, имея свежий вид самого хитрого, ответившего всей планете на все, не сказав ничего. Одного-двух западных обозревателей было бы тут достаточно, чтобы за всех сделать благородную работу.

Спросите спортивного психотерапевта, у всех, считающих себя спортсменами, одна и та же проблема: они не в силах уступить, как бы им ни хотелось. Просто не знают, как это делается, рефлексы их не предполагают заднего хода. И если по какой-то необъяснимой причине человек даже идет на такой шаг, ему очень скоро будет грозить депрессия. Хорошо, когда ему предстоит дергать гирю или штангу, – а если такой человек вдруг оказывается в ситуации политика и от него зависят жизни других и он убежден, что ему любой ценой надо взять новую высоту, то цена всегда будет за чужой счет и оплачивать ее будут очень долго. Интересно, что среди таких людей не бывает ни одного, кто бы не считал себя гибким. Несравнимо больше мужества иногда требуется, чтобы суметь уступить или отступить, наперед предвидя, как это воспримут те, для кого ты это делаешь, и как станут потом показывать пальцами, чем посылать их же на смерть и знать, что за ними последуют другие. Именно потому в истории таких людей лишь единицы, вроде Кеннеди.

Всякое явление непосредственного контакта с окружающей средой, любое активное движение в воздухе и шевеление в траве такие люди уже с уровня бессознательных реакций воспринимают как акт противодействия, направленный против них лично, которому нужно немедленно противопоставить свой. Теперь можно представить, какому штурму и натиску должны подвергаться стены его рассудка, когда подобное противодействие носит черты откровенного характера со стороны не каких-нибудь этнически близрасположенных народностей и даже не по-западному всегда самодостаточных прибалтийских доменов, а со стороны этнического состава, по всем историческим плоскостям измерений отвечающего категориям чужих (в смысле просто этологии), открыто празднующих свободу и над ним победу собственной национально-конфессиональной идеологии, добытую, к тому же, с оружием в руках, которые не нашли ничего лучше, как делать это подобно немытым скоттам, простите меня, хлопая себя по голым ягодицам и задирая юбки. Далее следует лишь одно возможное решение процессов, сдвинутых с места много раньше.

Его единственная известная ему концепция сильной страны, заставляющей всех чужих и его самого вздрагивать, не оставляла что-то еще. Эпизод не обязательно многих чему-то научит, но кое-кого заставит задуматься, что было бы само по себе неплохо.

Говоря даже не очень условно, по тому, что он раз за разом делает и что говорит, с каким упорством практикует самовнушение, снова, снова и снова твердя, что ушедшая в подполье оппозиция – «несуществующее правительство несуществующей страны», он не совсем здоров. Чего бы ему не вывести с таких неприветливых чужих гор всех из числа русских боевиков и не посмотреть, кто там будет реальнее и кто эфемернее – оппозиция или сам президент п.н. с Москвой и кого станут выбирать сами горцы. Не нужно ему их решение – ему нужно то, которое устроит его: пн. И, значит, там открыто будет сидеть «мурзилка». Глядя со стороны, можно только удивляться упрямству и гордости крошечной республики. Русси удивительно не везет на врагов.

Иными словами – вот континент.

И вот около сотни генетически отличных этнических культур на нем.

Вот где-то там же не вполне хорошо чувствующий себя временами человек. И ему плевать на ваш генотип, у него свои национальные приоритеты, если кто-то из вас поутру решит вдруг, что он такой же носитель разума, как и страны Прибалтики, и что он, как выясняется, тоже временами умеет ценить свободу. Раньше вот не любил, уже сотни лет назад успел забыть, как это делается и для чего, а тут вот что-то начало просыпаться и брезжить непонятное на горизонте, изгоняя обычный привычный покой, сон и сумерки. Уже не будет важно, чего там захотят или чего не захотят все культуры или одна из них, – согласно аплодисментами встреченным, проволокой аккуратно обозначенным и огнем поддержанным приоритетам, важно будет лишь, чего хочет он – или чего, не приведи случай, не хочет. Чего хочет он, целая планета успела уже выучить давно и тысячу раз, бюджетных размеров собственного пирога. Лучше найти, чего он не хочет.

Маленький русский диктатор действительно сильно занят: убедить весь мир, как надо правильно думать.

Больше не осталось сомнений, что он назовет ложными идеалами. И чтобы не усомнился никто, что они действительно ложные, попробует и в следующий раз возложить в подтверждение (любое) нужное количество трупов. Это очень на эту нацию похоже. Сотрудник известных органов, целую этническую культуру, несовместимую с рамками их сознания даже по генотипу, учащий, какие из ее идеалов ложные. Как думать можно и как нельзя.

Статус-состояние свободы определяется просто. Это когда каждая из культур и каждый из людей планеты сами решают, какие из их идеалов ложные.

Боюсь, лишь немногие сочтут, что, предпочитая во всем краткость, я сохранил внятность. Мне придется сказать то же иначе. Нельзя сомневаться, если бы президентом горцев был тот, кто им должен был быть, ситуация ни при каких обстоятельствах не вышла бы из-под контроля. Это поняли даже те, кто предпочитает ничего не понимать. Тем отвратительнее должна выглядеть их попытка сделать из своего проклятья проклятье целого конгломерата никак непричастных этноареалов и заговорить их насмерть, навязывая свою логику имбецила.

Вначале они перекрывают последний выход; потом делают так, чтобы тебе было нечего больше терять.

Плохо не просто то, что они уверенно уничтожают присущие конкретной этнической культуре сдерживающие факторы, такой же уверенной рукой предлагая те, что устроят их больше; хуже всего, что потом со дна начинает подниматься вся грязь. Если бы не бесконечные освободительные миссии, если бы не комплексы этого человека с его мордатым ансестором, мир был бы сегодня другим, и еще бы стояли дома и не выносили из театра заложников.

Он с самого начала был в замкнутом коридоре, и все остальные с ним, и самим им оттуда уже не выбраться. Очередной, искренне и горячо любимый ум конкретной эпохи, эволюционер с пожизненным президентским правлением – сколько еще их нужно, чтобы кто-то, кто ценит меру личной свободы и лишь только потом все остальное, осторожно, еще на пробу, оглядываясь и со множеством оговорок решился бы однажды назвать хотя бы про себя, хотя бы в сердце своем эту часть материка своим домом? Может, хоть легенды мои подсократят хоть что-нибудь из вашей эпохи. Как известно, от застоя по-настоящему на какое-то время лечит только одно средство, новый Аттила, Вождь гуннов. Но до него еще такие астрономические расстояния, что окапываться надо начинать уже сегодня. Но Аттилы хороши лишь для европейской части континента и лишь на период летнего равноденствия, здесь они не приживаются. Меня в детстве часто называли ведьмаком и прорицателем, в зависимости от настроения и уровня образования, но здесь даже не нужно быть ведьмой, чтобы попробовать разглядеть, что там дальше.

Это проходили уже бессчетное количество раз. Когда в системе ценного нет какого-нибудь присутствия чистой воды и звездного неба, когда место приоритетов занимает абсолютно все, что угодно, но не человеческая жизнь, не просто счастливый случай быть человеком, то вся история так и остается одним и тем же одинаковым коридором, замкнутым сам на себя.


…Говорят, на общее самочувствие послушных подданных благотворно влияют телевизионные ролики с татами и президентом п.н., подпоясанным черным поясом, неспешно переходящим из одной политической весовой категории в другую (президент переходит, понятно, не пояс). Еще говорят, в реальном поединке, не на живой подставке и не на тренажере, в качестве мастера московский президент скромен более чем, не говоря уже о том, чтобы подпоясывать ги черным поясом (вы просто посмотрите на торс человека: любой, имеющий представление о предмете и эквиваленте нагрузок давно понял, о чем речь). Но такие тонкости для успеха политика, конечно, вряд ли важны. Иногда мне кажется, что для любого политика главное – это вовремя определиться с верным выражением лица.

…Как сейчас помню, сидит на мониторе московский президент и рядом с ним президент татарский – за одним столом и одним микрофоном. И один скромно глядит в стол, а другой смотрит в камеру, вытянув перед собой открытую ладонь, желая объяснить всем все в самой доступной форме. «Дурью» назвал он в голос препятствия, чинимые на пути этнического развития в большой стране: «…Дурь – не давать в многоконфессиональной стране изучать свой национальный язык…»

Обвал аплодисментов. Все кто сидел, встали. Кто не встал – лег, чтобы под наплывом чувств головами стучать в пол и издавать непристойно-сладкие стонущие звуки. Пока остальные хлопали и с просветленными лицами двумя руками крепко сжимали и трясли друг другу ладони, маленький неприметный человек с абсолютным полномочием диктата сидел, озадаченно потея от удовольствия.

А мне весело, ничего не могу с собой поделать. Еще бы ему не быть обеспокоенным за этническое развитие, если от этого прямо зависит размер пирога. Его же часовой «приоритетный» пояс географии попросту не имеет ресурсов. Сидя там, за чужим ханским столом – да попробовал бы он только тогда сказать что—нибудь другое.

Я бы на месте тех особенно крепкоголосых женщин с головами, повязанными платками, и железных старцев без микрофонов, доходившим до последнего градуса каления, пока оба ушли куда-то из королтая пить чай, прислушался бы к совету и был бы готов к любым неожиданностям. После театральных заложников Конкордат п. н. стал другим.

Пробуя размышлять здраво и отвлеченно, в его стране действительно место не всем: но многим. Что так или иначе должно обещать на какой-то период перспективу стабильности и хоть какого-то экономического подъема. Ведь как хорошо раньше было, раньше всех не в меру много разговаривающих и думающих автоматически, как бы в порядке обмена неприятностями сплавляли на Запад, а сегодня перекрыты все щели и не найти ни одного обитаемого острова, который искал бы себе новых неприятностей, и на что вестников неприятностей и разносчиков нового сплавляют сегодня, даже обсуждать перестали.

У философов многих времен и народов есть одна нехорошая манера: либо называть вещи своими именами, либо выводить их на чистую воду – так что от них потом остается только то, что не успело разложиться. Народ, буднично и не стесняясь, они мимоходом называют стадом – или «скотом», по преимуществу и спектру отправляемых функций. Если так уж обязательно нужно проводить с чем-то наглядные параллели, я бы лучше сравнивал с железнодорожным вагоном-составом, стоящим на рельсах.

Вот то есть с одной стороны полотно и ряд колес – и вот полотно и ряд колес с другой. Все. Ничего лишнего. В русле ряда очень строгих законов (и вопреки в самом народе общепринятому мнению), степеней свободы у него не больше, чем у вагона, и под силу ему всего лишь только две вещи: он может стоять; и может не стоять (в смысле, двигаться, по нарастающей и по любой плавной кривой. Но никогда – сам и чтобы в гору.). Сдвинуть его бывает так же непросто, как и айсберг, но, раз сдвинув, уже остановить его требуется усилий в несколько раз больше. Я не хочу сейчас обязательно говорить о морфологии конфликтов и других неприятностях, я расскажу лучше об эволюции.

Если я ничего не напутал и правильно разглядел, московский президент уже успел сделать первую нужную подвижку. Можно было бы даже в качестве легкого скромного комплимента ему предполагать, что сепаратистов ему народ будет поставлять сам – по звонку и под галочку.

«Главнейшая из наших задач в том, чтобы не следовать, подобно скоту, за вожаками стада, чтобы идти не туда, куда уходят все, а туда, куда влечет долг». Долг доставлял беспокойство не одному только Сенеке Младшему и его окружению, те же самые задачи ставились другими и после него. Правда, со сходным списком результатов. «Развитие человечества еще не в столь блестящем состоянии, чтобы истина была доступной большинству. Одобрение толпы – доказательство полной несостоятельности».

«Предмет исследования у нас – вопрос о том, какой образ действий достоин человека наиболее всего, а не о том, какой чаще всего встречается; о том, что же делает нас способными к обладанию вечным счастьем, а не о том, что одобряется чернью – этой наихудшей истолковательницей истины…» Вспоминаю, примерно с тем же содержанием высказывались и другие из череды разумных, как только у них появлялась возможность высказать все, что они думают о людях и их манере не придавать слишком большого значения условностям. Вообще, сколько человечество себя в своих лучших экземплярах помнит, последние были весьма низкого мнения о нем, равно как и об обыкновении человечества все делать не так. И хотя бы только одно терпение, с которым оно это всегда выслушивало, заслуживает быть занесенным в число его лучших достоинств.

Потому, с известной долей условности и осторожности, взяв паузу и устремив к горизонту свой проницательный взгляд, я бы со своей стороны решился на очень общий, предельно сжатый, свой робкий футурологический прогноз относительно программы развития конкретной страны на самый ближайший ее временной отрезок пути.


– Силами приближенного к правительству, до предела ограниченного представительства интеллектуальных деятелей, состоящего из писателей, эстрадных работников и языковедов, негласно проходит обкатку с последующим внедрением в информационную среду фундамент для ряда афоризмов и изречений. Цитированию и изречениям предположительно предстоит занять отдельное место в анналах человеческой мысли и ее истории. В интересах и для блага конкордата признано целесообразным закрепить авторство за президентом федерации п.н.; воссозданные акты и общий результат обоими правительственными ТВ-каналами, без ненужного нажима и между прочим, пускаются в эфир в вечернее время. Благоприятные отзывы населения;


– свет увидело первое издание брошюры «Краткое собрание высказываний и афоризмов» президента. Признаком хорошего вкуса становятся удачные ссылки на отдельные положения работы в выступлениях руководства среднего и малого звена; определение в стране новых приоритетных строек, прогнозирование стабильности экономического развития страны, некоторое снижение уровня инфляции. Выступление слоев молодежи в поддержку идеи строительства «Галереи Нации», выдвинутой ранее президентом;


– в государственном законодательном уложении как поправка к уже действующему закону вступает в силу дополнение с функцией «статьи о международном сепаратизме». Само определение «сепаратизм» первоначально в основной части не фигурирует. В социально-политическом аспекте развития страны признается целесообразным закрепить отдельный приоритет за практической стороной лечения рецидива;


– непосредственно в среде народа зарождается и силами правительственных ТВ-каналов п.н. оживленно обсуждается возможность предоставления пожизненного правления президенту федерации п.н.; президент строг, скромен и невнятен. Вручение цветов президенту;


– в среде народа зарождается и силами правительственных ТВ-каналов п.н. оживленно обсуждается возможность введения – в виде исключительной меры и только лишь в отношении отдельных деятелей организованного международного сепаратизма – высшей меры; президент в своем праздничном обращении к Нации выступает с кратким, однако категоричным пояснением с общим подзаглавием «Надо смотреть дальше сегодняшнего дня» и с содержанием «Так легко они от нас не отделаются». Вручение цветов президенту;


– в средствах массовой информации подробно освещается проведение одного-двух независимых показательных процессов по обвинению в причастности к международной сепаратной деятельности (по параграфу «терроризм (международный терроризм)»); список предъявленных обвинений включает подготовку и проведение специальных актов на территории страны и за рубежом. По мнению независимых экспертов, процессы проходят на хорошем организационном уровне, с приведением ряда убедительных, ясно и исчерпывающе собранных и составленных свидетельств, предъявленных грамотно и четко. В руководстве получает хождение и в конце оказывается возобладавшим то мнение, что прецедент возымеет свое действие. За рамки локальных и не более одного-двух процессы не выходят;


– выступление президента п.н. к народу федерации со специальным обращением: «О международном сепаратизме». Горячая поддержка, понимание и одобрение в среде населения по поводу введения в действие государственных дотаций и оглашения планового акта «О развитии традиций виноделия в регионах федерации». Некоторое удорожание земельных угодий в регионах лесостепных зон;


– непосредственно народными слоями выявляются и силами правосудия обезвреживаются отдельные элементы скрытого международного сепаратизма – с «инициативой на местах». Часть дел закрывается «за недостаточностью улик»;


– выступление на текущей Ассамблее ООН президента федерации п.н. с отдельным обращением «О международном сепаратизме»; сдержанная реакция обозревателей. Широкий резонанс в средствах информации в ответ на новые инициативы общества защиты животных в отношении редких и исчезающих видов. Выступление с протестом группы наблюдающих экспертов ООН в связи с закрытием доступа на ряд энергетических объектов Ирака. Немедленная и решительная поддержка протеста со стороны Москвы; тревожные сообщения специалистов о заметном похолодании климата по региону побережья ледовитого океана;


– единовременно с тем в среде населения и ряда специалистов получают все большее хождение сомнения и слухи относительно некоторых, ранее традиционно расценивавшихся как изречения мыслителей прошлого, высказываний с тем подозрением, а не могло ли и их авторство так или иначе иметь отношения к президенту пн. Президент коротко отрицает свою причастность, ему никто не верит. Вручение цветов президенту;


– с гармоничным и естественным наложением политических событий на ожидаемый экономический подъем, по стране устанавливается единогласие, единомыслие и относительный покой на последующие годы развития, вплоть до возникновения отдельных очагов напряженности в Карелии, зонах Уральской возвышенности, в До-Уралье, за Хребтом и на юге;


далее предполагается выход из латентного состояния и вступления в силу известных ритмов катастроф с преддверием очередного кризиса.


(…Хотя бы теперь вот так прогностика получилась достаточно русской? Я очень старался.)

Вопрос. В чем, в двух словах, может – или должно – состоять то действительное различие двух разных стран, о котором весь прайд официальных экспертов даже не хочет догадываться?

В том, что в такой стране даже в теории не может быть такого президента, как Джон Кеннеди.

Любовь вашей страны страшна и зла. Она уже всех будет держать в колодце одной ямы с собой.


3.2


Случилось так, что оба раза, и когда где-то там, очень далеко из театра выносили, или уже вынесли, задохнувшихся заложников, и когда затонувшую подлодку по частям везли (или привезли) к отечественному побережью, застывшему в минуте молчания под приспущенными гербами и пасмурными небесами, – я сидел высоко в горах, на по-разному заснеженных отвесах взятых вершин, в одинаковых позах один (чего в общем-то делать не рекомендуется), свесив бутсы за край, и пытался по своему встроенному в диктофон тюнеру нащупать станцию метеорологов, узнать насчет какая ожидается погода и вообще. Погода тогда была как отмытая с глянцем. Вверху одно пустое синее небо, на которое можно смотреть только через темные очки, и внизу ничего тоже, кроме голой отвесной стены, далеко внизу нетронутого снега и синих длинных теней на нем. Солнце и никакого движения воздуха. Кажется, вся страна траурно гремела тогда: «достали все в срок». Президент сдержал свое слово.

Помню, трогая пальцем кругляшок настройки, меня тогда посетила одна неприличная мысль, как бы мне тоже хотелось держать свое твердое слово за чей-нибудь счет. И еще подумал я тогда. Насколько же важное, насколько неоценимо высокое значение имеют все такие несчастья в деле тесного сплочения, искреннего соучастия всех народов и невольной их задумчивости, когда бы каждый непроизвольно взялся за руки, где-то скрипнет старое крылечко, и ко всем будет одно немногословное обращение. Как к нации. Настолько важное, что, если бы их, этих несчастий, почему-то не было, их нужно было бы делать самому.

Потом я переключился на другую станцию и больше уже об этом не вспоминал.