9
Вагон охраны оказался заполнен людьми. Видимо все, кто недавно любовался видами на обзорных площадках, теперь теснились в коридорах или выглядывали из отсеков. Марина и Костя протолкались к тому отсеку, где недавно видели Наташку, но там теперь был организован мини-лазарет: несколько человек сидели и лежали в разных позах, перевязанные наспех бинтами. Одного из них как раз заканчивали бинтовать два солдата.
Наташка, Роман Андреевич и Вадик обнаружились в той части вагона, где еще совсем недавно должен был состояться праздничный обед. Людей здесь оказалось поменьше: за большим столом было немало свободного места на скамейках – наверное, несмотря на случившееся, большинство «костюмов» старались избегать большого начальника.
Роман Андреевич представлял собой жалкое зрелище. За какие-то четверть часа он растерял всю свою уверенность и лоск и теперь выглядел настолько непрезентабельно, что вызывал желание сказать что-нибудь утешительное. Он сидел в самом углу на длинной скамье, а рядом с ним разместились хмурый Вадик и напуганная Наташка. Правда, стоило Косте встретиться с ним глазами, как всякое желание разговаривать с чиновником испарилось, даже не успев окончательно оформиться. Несмотря на нештатную ситуацию, затравленный взгляд Романа Андреевича выглядел, мягко говоря, несоразмерным возможной опасности.
Напротив чиновника – через стол – никто не садился. «Костюмы» делали вид, что им гораздо интереснее стоять и сидеть рядом с проходом, чем по соседству с трусливым начальством. Тревожные взгляды, которыми съемочную группу встретили присутствующие, отбили всякое желание о чем-то спрашивать: было очевидно, что люди напуганы и сами ничего не понимают.
Костя решительно протолкался в дальний угол. Водрузив кофр с камерой на стол, он устроился на широкой скамье. И тут же мысленно пожалел об этом: рядом уселась, уже успевшая прийти в себя, Марина. Которой, разумеется, требовалось излить на кого-нибудь свои переживания. Причем жертва как раз была полностью готова к «разделке». Костя, зная жесткость, и даже черствость Марины в уличении чужих недостатков, заранее содрогнулся.
– Ну что, Роман Андреевич, – ядовито сказала Марина, – опасность почти миновала, можно начинать придумывать торжественную речь о вашем героизме, с которым вы отстояли поезд, набитый женщинами и детьми…
Костя понимал, что Марину понесло. И что авторитету большого чиновника сейчас наносится сокрушительный удар, который он вряд ли забудет по возвращении в столицу. Тем удивительней оказалась реакция Романа Андреевича.
– Какая же ты дура, – сказал он тихо, но отчетливо. – Ничего не миновало. Все только начинается.
Сказано это было так горько и с таким убеждением, что Марина остановилась на полуслове, а все, кто только что тихо переговаривались и вроде бы ничего не слышали, – разом замолчали. В полной тишине постукивали, судя по звуку, снова замедляясь, колеса вагона. Протяжно засвистел гудок паровоза. Роман Андреевич положил руки на стол и уронил на них голову. Да так и застыл в позе полной безнадежности.
– Не только слушать – смотреть противно! – презрительно сказала Марина, встала из-за стола и протиснулась между «костюмами» в коридор.
На нее смотрели с осуждением, но она проигнорировала все взгляды и уставилась в окно, словно демонстрируя, что в отличие от большого начальника сумела сохранить присутствие духа. И только Костя видел, что опытной самоуверенной репортерше просто нечего больше сказать.
Он перевел взгляд на Наташку. Та смотрела на него большими глазами, но, кажется, не видела. Он подмигнул ей и даже потянулся через стол рукой в ее сторону, но она так и сидела, даже не моргая. Момент для проявления заботы был не самый подходящий, и Костя убрал руку.
Только теперь он осознал, что совсем недавно подвергся самой настоящей опасности. По ногам и спине до сих пор пробегала нервная дрожь, а спину холодила мокрая от пота ткань майки. Теперь слова майора, который рассказывал им о бронепоезде перед экспедицией, уже не казались ему смешными, а многократный «запас прочности» состава воспринимался, как прозорливая предусмотрительность.
В томительном ожидании прошло несколько минут. Поезд постепенно замедлял ход, но не останавливался.
– Господа журналисты, – прервал его размышления голос Кудыкина. Полковник уже стоял возле двери, ведущей в складской вагон. Лицо его оставалось невозмутимым, несмотря на большое алое пятно, расплывшееся на белых бинтах. – Прошу вас следовать за мной в штабной вагон на совещание. Будете вести хронику событий и все тщательно записывать.