Глава вторая. Пикник с крокодилами
Что бы ни морочить голову и не идти в крутой бейдевинд, вестник спустил парус и предоставил лодке плыть по течению, чуть подгребая веслом. Имтес опять расположилась на носу и, свесив одну руку за борт, чертила пальцами по воде.
– Дорогая, а ты не боишься крокодилов?
– Нет.
– А почему?
– Подавятся на хрен.
Сколько же ей лет этой самой жене. Не двадцать, это точно. Наверное, около тридцати, а может и все тридцать пять. Самый верный признак – сеть морщин у глаз скрыт слоем краски, брови, и глаза по моде подведены сурьмой к самым ушам. И взгляд сине-голубых глаз в густом черном обрамленье становится очень уж пристальным и сияющим. Щеки нарумянены, а губы накрашены. Короче сам черт не разберет, сколько ей лет. Хотя о чем тут думать, судя по фигуре и легкости движений не много, тем более удивительно, когда успела сформироваться такая выдающаяся стервоза. Наверно, это дар от бога. Прошу прощенья, от богов.
– О чем это ты, мой милый.
– В каком смысле.
– Ты что-то говорил, я пропустила.
– Я говорил, что ты прекрасна, как лотоса цветок с хрустальной капелькой воды на лепестках, в розовых лучах родившегося вновь Хепри.
– О, дорогой! Да ты просто поэт! А как еще?
– Еще прекрасна, как прохладный ветерок, в палящий зной ласкающий все тело. Вот где-то, но очень приблизительно, конечно, так вот.
– Ах, ах, ах, я таю, таю, таю. Совсем растаяла уже.
Алый ротик мечтательно приоткрылся, а синие глаза плеснули в Джедсегера нежностью. Однако он уже знал, что чем больше нежности во взгляде этого синеглазого чуда, тем оно опасней. Что там на самом деле за этим взглядом догадаться очень трудно. Это не женщина, а какое-то минное поле с беспорядочно разбросанными минами и, видимо, для самого минера взрыв каждой – тоже неожиданность большая. В общем, наградили боги стопроцентною женой, такую поищи еще мегеру!
Лодка, направляемая Джедсегером, вошла в севеннитский рукав Нила и влекомая слабым течением, углублялась сплетение проток, каналов, озер и островов. Кое-где вода отступала от стены прибрежных зарослей, образуя песчаные пляжи или полосу подсохшего ила с гниющими водорослями.
Иногда лодка плыла под самой стеной папируса, нависающего над влюбленными супругами многочисленными звездчатыми верхушками.
В прозрачной воде виднелись водоросли, среди которых в глубине поблескивала чешуей рыба, возле поверхности плавали многочисленные мальки, выпрыгивающие из воды при движении рукой или веслом. Иногда, у самой поверхности, вверх брюхом проплывали усатые сомики, собирающие круглыми ртами готовившихся вылупиться личинок комаров. По мелководью бродили черноголовые ибисы, сверкающие фиолетовым отливом перьев, прикрывающих хвост, и гнутыми клювами вытаскивающие из ряски лягушек. Чинно задирали голенастые ноги белые цапли, щеголявшие ажурными рассученными хвостовыми перьями – предметом зависти любой модницы во все века. Суетилась прочая птичья мелочь: кулики на берегу, водяные курочки в зарослях, утки на воде.
Джедсегер, неторопясь, подгребал веслом, изредка стряхивая цепляющиеся водоросли. Иногда, при повороте в очередную протоку из воды поднималась голова бегемота с радушно раскрытой пастью, увешенная травой. Тогда он отгребал назад и искал другой путь.
– Разве, мой котик, не хочет поохотиться. – спрашивала в таких случаях ласковая женушка делая невинные глаза.
Кое-где на отмелях в живописном беспорядке валялись туши крокодилов, принимавших солнечные ванны с раскрытыми пастями. Джедсегер грозил им веслом, нудистам хреновым.
– Дай им дорогой, дай, как следует. – азартно подскакивала воинственная подруга. – Выстрели в них из лука, метни в них свое копье! Стукни по тупой башке веслом!
– Как можно, дорогая, в священное-то животное. – пытался урезонить агрессивную жену правоверный египтянин Джедсегер.
– Ах, какая жалость! Ну, раз, мой котик, такой религиозный, давай поищем что-нибудь не священное.
– А разве есть у вас такое?
– Да, найти, конечно, будет трудновато, но попытаться надо, давай поищем, а то ты что-то не охотишься совсем.
– Может лучше я нарву тебе цветов, дорогая, смотри какие тут чистейшей белизны белые нимфеи и нежной небесной синевы синие лотосы.
– Дорогой, мне очень хочется, чтоб ты чего-нибудь да подстрелил. Мне очень нравится смотреть, как ты берешь свой лук, как тянешь тетиву, как целишься и как стреляешь, у тебя при этом такой жесткий, даже жестокий и свирепый взгляд, что каждый раз я в тебя влюбляюсь снова и вот прямо сразу же, ну тут на месте, хочу тебе отдаться.
– Так может быть мы с этого-то и начнем. – постарался придать мыслям воинственной супруги несколько иное направление Джедсегер, думая о том, когда же это он успел продемонстрировать подобную свирепость при стрельбе из лука и самую стрельбу.
– Конечно же мой похотливый, дикий Немур, мы и начнем и продолжим и даже кончим. Оба! Но, сначала, выстрели во что-нибудь, а потом и я возьму твою огромную и длинную стрелу, в свои руки, и тоже в цель направлю, и думаю, нет, я просто уверенна, что не промахнусь. Вон, смотри-ка, прямо, как нарочно, гуси. – добавила она шепотом. – Или быть может, ты хочешь выследить какого-нибудь беглого раба? Давай пристрелим какую-нибудь черную или белую скотину!
– Какие гуси, мой священный лотос, они все давно уж улетели туда назад, на север. – Джедсегер показал рукой вперед по течению реки.
И увидел стаю длинноногих гусей, с неестественной быстротой перебирающих розовыми лапками и бегущих по берегу к воде.
– Стреляй, стреляй же! – закричала Имтес, подскакивая и хватаясь руками за борт.
Но господин Джедсегер и так уже схватил лук и послал первую стрелу, дав солидный промах, ибо не учел быстроты бега странных гусей.
– Ах! – вскрикнула азартная принцесса так, будто только что лишилась девственности, и супруг сразу же почувствовал кое-что у себя внизу после такого аха.
Тут же полетела вторая стрела, а за ней и третья и две птицы забились на берегу, разбрасывая перья, а вся стая домчалась до воды и с разбега нырнула, исчезнув из мира, но в глубине воды были видны их призрачные силуэты.
С первым же попаданием Имтес завизжала от восторга:
– Дорогой! Это же священный гусь! – и кинулась, раскачивая лодку, к супругу.
Тот едва успел подхватить экспансивную женушку, подхватить-то он её подхватил, а вот равновесие, как раз наоборот, потерял, на что Имтес и не обратила внимания, продолжая страстно обнимать и с наслаждением покусывать супруга в грудь и шею. Со стороны это выглядело очень странно – они ласкали друг друга и в тоже время постоянно теряли равновесие и из-за этого беспорядочно размахивали руками, от чего лодка раскачивалась все сильнее и сильнее.
Однако, несмотря на всяческие судорожные взмахи, неожиданные качки, наклоны и приседания, намерения у Имсет были самые что ни на есть серьезные. Она прилипла к мужу всем телом, и он беспомощно барахтался в ней, как муха в сиропе, из последних сил пытаясь сохранить равновесие. Руки ее обласкали уже все что можно и теперь нырнули с необычайной ловкостью куда нельзя и, хоть супругу было вроде бы не до этого, нашли там то, что искали в полностью готовом состоянии.
– О, дорогой, какой у тебя упругий лук, как он натянут туго и какие длинные у тебя тут стрелы. – прошептала, она пробежав пальчиками от начала до конца и, нежно обхватив, осторожно пощекотала ногтем чувствительный треугольничек.
– Дорогой, – она сделала большие глаза, – а он у тебя живой, я чувствую, как он дышит у меня в руке.
Еще бы он был не живой в сжимавших, отпускавших и гладивших его пальцах, тем более что ласки были разбавлены судорожными движениями тел, сохраняющих равновесие. Принцесса одной рукой обнимала супруга за шею, а другой продолжала своевольно хозяйничать там, внизу, и Джедсегер уже решил было, что именно этим все и закончится, потому что там все уже достигло твердости бамбука и, по-видимому, размеров баобаба и скоро должно было просто разорваться. Однако более всего он боялся, что свалиться сейчас за борт, оставив в руках Имтес, пусть не самую большую, но очень важную свою часть организма. Поэтому, и только поэтому, он тоже обнял принцессу, гладя по волосам, но как-то вдруг одна рука подскользнувшись, соскочила вниз и остановилась на упругой попке, с неторопливым наслаждением гладя ее круговыми движениями, другая окольными путями, снизу подобралась к тяжелой груди и обняла ее раскрытою ладонью, ладони, кстати, не хватило, но блаженства от осязания перекатывающегося в руке плотного объемистого тела, от этого меньше не стало. Принцесса ахнула очень нежно и беззащитно и начала пристанывать на вдохе коротко и на выдохе протяжно. Синие глаза прикрылись наполовину насурьмленными черными веками и светились из этой черноты узенькими полосками.
– О, дорогой. – стонала принцесса, прижимаясь низом живота. – у тебя здесь целая булава, с большою каменной насадкой и она даже стала толще рукоятки.
Предположения Джедсегера о том, что все кончится более или менее невинным способом, не оправдались. Имтес решила довести все до конца, да и чего можно было еще ожидать, если и ее тело уже сотрясала дрожь желания. По-видимому, впервые он мог быть уверен в абсолютной искренности многоликой принцессы. Имтес оставила ненадолго свою игрушку, но лишь для того чтобы приподнять платье. Оно медленно поползло вверх, открывая длинные ноги и изящную попку. Правая нога принцессы грациозным движением обвила странника за поясницу, ладонь вновь ухватила плотное, тугое, напружиненное тело и поднесла к своему нежному, влажному входу готовому раскрыться навстречу ждущему с нетерпением своего гостя. Но принцесса пока только осторожно водила по створкам той самой неожиданно найденной булавой и издавала стоны хрустальной чистоты. Затем сама начала вращать вокруг пульсирующего наконечника, но с каждым кругом чуть продвигаясь вперед и ее створки постепенно раскрывались, готовые обхватить плотно и втянуть в себя почти каменное тело. Губы ее шептали нечто содержательное типа:
– О, о, о, дорогой, а-а-а, ой, ой, мой дорогой, ах, ах, ах, АХ!
Она с силой двинулась вперед, желая, видимо, что бы все вошло в нее сразу целиком и до самой середины и надавила ещё поднятой правой ногой на поясницу супруга, а тот держа ее обоими руками за попку тоже дернул на себя, потому что чувствовал, что ещё чуть-чуть- и он разлетится на куски.
Ну, так вот, дальше.
Вот, если бы они стояли бы вдвоем на четырёх ногах, то над древним Хапи сейчас летал бы двойной крик наслажденья, и то полное и твердое сейчас пульсировало бы внутри принцессы в самом её центре.
Но фигу!
Супружеская пара то стояла не на четырёх, а на трёх ногах и в качающейся лодке и посему двойной крик над древним Хапи полететь-то полетел, но это был скорее крик удивленья и легкой досады потому что:
– ААААХ! – и милующиеся голубки полетели в воду, причем в том же положении что и стояли: нога Имсет обнимала супруга за поясницу, а тот держал её за попку обеими руками.
Была ли какая-либо его часть внутри принцессы? Очень может быть, что да. А может быть и нет. Пока что не известно.
Произведя громкий всплеск, парочка скрылась под водой, а ей взамен из воды с перепугу выскочило несколько крупных рыбин и среди них, два крупных жереха, а из зарослей папируса взлетела стая ибисов. Но к счастью, оказалось мелко, воды было по пояс, и оба тут же вынырнули.
Однако неожиданное купание совсем не охладило пыл принцессы, и она тут же, извиваясь как русалка, и загребая руками, преодолела пару метров их разделяющих и вновь прилипла к возлюбленному. Соломенные волосы облепили ее тело, краска стала слегка подтекать, а разгоряченная Имтес шептала, обнимая Джедсегера за шею и забираясь на него:
– Ну, давай, стреляй, мой дорогой, всади в меня свою стрелу, пронзи меня насквозь до сердца! Быстрее же, быстрей, а то я сейчас умру, изнемогая!
Впрочем, говорила это принцесса чисто для эстетического оформления, потому что и сама, обнимая суженного за талию уже двумя ногами, прекрасно прицелилась и уже садилась вниз, как раз туда, куда и нужно, яростно вращая попкой.
Но тут, уже совсем некстати, рядом в воде объявилась крокодилья морда и не остановилась просто посмотреть, то ладно бы, не жалко, а стала весьма подозрительно приближаться с непонятной целью.
– Убей! – оглушительно завизжала Имсет и из зарослей, от этого вопля, вылетела еще одна стая серпоклювых ибисов. – Убей, эту священную тварь! Убей ее! И трахни же, наконец, меня!
Джедсегер кинулся к лодке, с по-прежнему сидящей на нем женой, не трахнутою до сих пор, но лодка величаво покачиваясь, степенно уплывала прочь по течению.
Пришлось, спотыкаясь, выбираться из воды, у самого берега странник запнулся за корягу, и на берег они вылетели поодиночке и, схватившись за руки, отбежали от воды подальше. Принцесса в прилипшем к телу платье, с мокрыми волосами и подтекающей косметикой выглядела великолепно. Она судорожно подвигала плечами высвобождаясь из платья и являя миру весьма объемистую грудь, оттягивающуюся вниз под собственной тяжестью, с торчащими в стороны крупными розовыми сосками, затем легла на левый бок подтянула снизу платье к талии засияв на солнце длиннющими и белыми ногами и тем, что там повыше, согнула правую ногу в колене, оперлась на левый локоть и дернула правой рукой к себе супруга.
– Быстрее, дорогой, быстрее, а то твоя песчаная лисичка сейчас растает без остатка!
Вот этого, конечно, допустить было нельзя ни в коем разе. Джедсегер встал на колени и Имтес, глядя на супруга сияющим небесным взором сквозь черные потеки краски, почувствовала движение твердого и толстого между ног и оно уже упиралось в ее створки, готовясь их раздвинуть и войти, и она уже постанывала и готовилась издать крик наслаждения, а руки странника взяли ее за талию, но что-то защекотало ее грудь и она, отведя с трудом взгляд от своего дорогого, увидела на песке прямо перед собой какую-то тварь.
– Это что такое, дорогой? – спросила она, с удивлением поднимая за хвост двумя пальцами маленького крокодильчика.
Джедсегер осмотрелся, передернулся и сказал ровным голосом:
– Снимай-ка платье дорогая.
– О, мой дикий ненасытный зверь, оно тебе ни капли не мешает, входи скорей в меня, иначе пожалеешь, что родился!
– Оно не мне, оно тебе мешает, увы, с любовью нам, все-таки, придется подождать, как это и не грустно, иначе нас с тобой сейчас будут с аппетитом кушать. Или быть может даже лопать, а может быть и жрать – это уж как угодно.
Он рывком поставил на ноги принцессу, вздумавшую не к месту активно сопротивляться.
Но не долго. Оказывается, они расположились заниматься любовными играми в крокодильем детском саду. Вокруг них ползало множество маленьких крокодильчиков, а их, пардон, маман, та самая, что пыталась объяснить им, еще в воде, нежелательность постороннего присутствия, уже подбегала к ним на приличной скорости и с разинутой пастью.
Имтес мигом выскочила из платья, и они помчались по берегу вслед за уплывшей лодкой. Джедсегер тащил за собой за руку неудовлетворенную принцессу, у которой явно испортилось настроение, что при ее чудном характере обещало впоследствии много интересного, правда в настоящий момент она довольно-таки резво перебирала своими длинными ножками и задорно болтала сиськами.
Супруг смотрел на это с сочувствием – нелегко, наверное, бедняге бежать с такою тяжестью. Однако он не забыл, пробегая мимо, подхватить левой рукой подбитую дичь.
– Моя дорогая умеет плавать? – спросил супруг супругу, с вожделением глядя на лодку уплывающую вдаль.
– Дорогая-то умеет, а вот тебе, мой дорогой, лучше, наверно, сразу утонуть, такое вот у меня сегодня настроенье.
– Ну, с этим мы уж после разберемся, потому что совсем не факт, что вообще мы доплывем до лодки. Змеи, крокодилы, бегемоты, электрические сомы…
– Мой дорогой, а в таком случае настроение мое ухудшилось еще сильнее, хотя и так уж было донельзя плохое и это все из-за тебя мой светлый сокол, вот обьясни-ка, как такое может быть, что ты, даже с трех попыток, не смог красавицу и лапоньку жену разок хотя бы трахнуть, знаешь, я начинаю думать….
Мысли принцессы, однако остались на тот момент неозвученными, потому что Джедсегер, видя бесперспективность начинающейся дискуссии, просто взвалил дорогую на плечо и бросился с ней в воду под возмущенный вопль супруги. В воде она слегка притихла, но лишь потому, что вынуждена была плыть, старательно шлепая руками по воде и отплевываясь, шипя и бормоча что-то невразумительное:
– Ну, дорогой… тьфу, тьфу… ты… кхе… у меня… еще… да, тьфу же!
Джедсегер, плывя рядом со своим сокровищем, держа в одной руке двух подстреленных священных гусей, а в другой платье принцессы, оглядывал с надеждой реку, а не повезет, ли встретить крокодила или бегемота, может, чем черт не шутит, проглотит кто-нибудь свалившееся ему, как-то вдруг, на голову счастье. Нет, не повезло, однако. Он залез в лодку и хотел помочь своей драгоценной, но та с раздражением оттолкнула руку, забросила на борт ногу, как только что забрасывала на возлюбленного мужа, и перевалилась в лодку, продемонстрировав курчавый золотистый треугольничек внизу живота. (Гляди-ка ты и вправду натуральная блондинка). Затем в молчании проследовала на нос и занялась мокрыми и спутавшимися волосами. Джедсегер же поднял парус, и лодка заскользила по водной глади в обратную сторону.
Имтес, раскидав по плечам волосы, улеглась на живот, презрительно повернувшись к мужу спиной и всем тем, что ниже и, положив подбородок на ладони, вперед смотрела и угрожающе молчала. Он тем временем рассматривал необычных гусей. Птица была на удивление стройна и высоконога, видимо этим объяснялась необычная скорость бега, грудь желтая с белыми и черными волнистыми полосками, спина серо-черная и черные крылья, отливающие зелено-фиолетовым на солнце, а вокруг глаз розовые очки. Затем он перевел взгляд на сердиту, со спины, жену. Все же хороша, стервоза, правда тут же откуда-то возникла фигура другой женщины, в том же ракурсе, в смысле со спины, с клубящимися как грозовая туча черными волосами, с оливковою кожей светящейся сквозь густую гриву, с телом налитым молодостью и с плавными и сильными движеньями. Женщина повернулась величаво, словно львица, и глянула на него, так же по львиному, пристально, испытывающее и строго. Джедсегер тряхнул головой и наткнулся на полный подозрительности взгляд сине-голубых глаз. Имтес через плечо холодно смотрела на своего котика.
– А что же моя кошечка молчит? – спросил он, решив наладить семейные отношения. – Наверное, она устала?
– У твоей кошечки все внутри болит и виновен в этом ее котик, а посему у кошечки есть настроенье поцарапаться вот этими вот коготочками. – она показала какими, выставив вперед скрюченные пальцы. – Очень хочется воткнуть их моему котику прямо в морду, противную и наглую и… и бесполезную.
– Разве кошечка забыла, что их хотели проглотить, обоих одним махом?
– Для моего котика это был бы еще не самый худший вариант, а мне туда теперь что – пальчик сунуть, что ли? – она погладила курчавую шерстку ладонью. – Давай я так и сделаю, а ты посмотришь, раз уж сам не в состоянии хоть что-нибудь и хоть куда-нибудь засунуть. Нет, вот почему ты никак не можешь сделать то единственное, для чего ты мне и нужен, ведь при желанье я….
Ну, в общем, далее все пошло-поехало в этом направлении. Содержательный разговор был несколько разбавлен легким бегом лодки, брызгами воды залетающими в нее, стаями птиц, летающих и разгуливающих по берегу, рыбой выпрыгивающей из воды, цветущими лотосами и водяной гречихой. Супруга, сама прекрасная как лотос, продолжала анализ негативных качеств мужа до самого поместья, но поскольку нежных ноток в ее голосе пока не звучало, супруг и не беспокоился. Имтес надела высохшее платье и вышла из лодки, все же подав мужу руку, но другой держась за низ живота, очевидно чтоб благоверному стало как можно более стыднее.
«Нет, – подумал Джедсегер, – в самом деле безобразно получилось, надо ее срочно отлюбить по-всякому и по возможности везде, а то неудобно получается – если не хотел, – то не надо было и тискать даму». Но кто ж мог ожидать такого бешеного темперамента, вот что такое здоровая экология.
Нерастраченная сексуальная энергия несколько вылилась из принцессы в виде некоторого количества плеточных ударов слугам, недостаточно быстро, по ее мнению, прибежавших с носилками на причал, хоть они и стояли на причале в момент прибытия. Но для Имтес это были частности, отлупив собственноручно нерасторопных бедолаг, она почувствовала себя несколько лучше, по крайней мере, физиономия ее раскраснелась. Поднимаясь по ступенькам в дом, она бросила через плечо своему котику:
– И займись же, наконец, хозяйством, может хоть что-нибудь у тебя, сегодня, выйдет.
И вздернув высокомерно подбородок и, слегка, отставив попку, пошла наверх, демонстративно ею виляя. Джедсегер с усилием подавил острое желание догнать супругу и всыпать ей горячих по виляющей части организма и отправился «по хозяйству», тем более что оно его сильно интересовало, главным образом возможностью хлебнуть холодненького пивка после дневной жары. Кроме того трехкратный любовный облом сказывался и на нем, не только у некоторых внизу болело, а и у всех остальных тоже.
Переглянувшись с ушлой мордой управляющего, он понял, что вопрос с холодненьким пивком, в общем, не вопрос.
– Ну ты это, давай, показывай: где тут у тебя что и как. – отдал он двусмысленное и не вполне ясное приказание, а чтобы немного его конкретизировать подмигнул.
Мужчина всегда поймет мужчину, даже древнеегипетский, и ушлая морда управляющий явно понял господина Джедсегера, но вел себя как-то странно: усиленно кланялся, вертелся, будто ему под схенти засунули ужа, кхекал, покашливал и усиленно вертел глазами. Господин посмотрел в направлении расплывчатого взгляда слуги и узрел в окне второго этажа свою драгоценную, внимательно и строго смотревшую на них.
– Ну, так вот я и говорю, – произнес он громко, – давай-ка проверим записи, что там сегодня собрали, сколько винограда, инжира, фиников и лука, что завтра будем продавать и что надо прикупить.
Но, поскольку дорогая женушка, все равно маячила в окне и явно не собиралась покидать наблюдательный пост, он добавил:
– Я – в мастерские к плотникам, туда и принесешь бумаги… э… папирусы.
С первым же шагом в сторону сверху очень мелодично и нежно пропели:
– Дорого-о-о-ой!
Вот гадюка.
– Да, моя сладенькая виноградинка?
Виноградинка, молча, смотрела, правая рука ее, кстати, была опущена вниз и скрыта подоконником. Уж не мастурбировала ли она на самом деле? Но тут Имтес подняла эту руку и помахала супругу.
– Дорогой, а ты опять кое-что забыл. Как же ты будешь управлять хозяйством?
– Ну, я собирался всех ошеломить силою своего мышленья, мой лунный лучик, на священных водах Хапи.
– Ах, так вот. Я думаю, вот это превосходит даже твою силу мысли.
Точеная ручка швырнула к ногам интеллектуального супруга многохвостую плетку.
– До вечера, мой очень дорогой, Готовься, зайчик мой.
Окно осиротело в том смысле, что стало пусто. Черт их поймет этих баб. К чему готовиться-то? К скандалу, сексу или быть может к смерти?
– Чёрт этих баб поймет. – сказал господин Джедсегер вслух, и управляющий усиленно закивал. – Значит, к плотникам принесешь эти как их… э-э… папирусы, ну ты, в общем понял.
– Господин желает папирусы о сборе ячменя или пшеницы? – спросил догадливый египтянин.
– А что у вас бывают папирусы и из пшеницы, а ну давай! Попробуем, то есть я хотел сказать – посмотрим.
И вправду, оказалось у древних чудаков было пиво и из пшеницы. Джедсегер с наслаждением выпил полжбана холодного, прямо из погреба, ершистого пива. Выпил одним махом, зная, что первый глоток этого напитка приносит наибольшее наслаждение, особенно если его ждать целый день жаркий и душный. «Эх! Хорошо, мать вашу!» – подумал египтянин Джедсегер.
Всю оставшуюся часть дня он действительно занимался делом, вникая в тонкости ведения древнеегипетского хозяйства, что было делом не простым, особенно в том, что касалось торговли. Денежная система отсутствовала напрочь и даже не собиралась появляться в ближайшее время, впервые странник понял, что деньги не всемирное зло и не символ богатства, а всего навсего система расчета. Нет, ну как можно вести торговые расчеты, если за корову давали, либо пять коз, либо десять овец, а за козу одну овцу? Или вот еще лучше: мера винограда стоила четыре меры ячменя или две меры пшеницы, а за две меры пшеницы давали три ячменя? Джедсегер долго хохотал, а подданные удивленно смотрели и переглядывались, затем вежливо и верноподданно улыбались.
– Не, ребята, у вас торговлей сами боги заниматься велели и никаких пирамид не надо.
Окружающие, слышавшие кощунственные слова вздрогнули и слегка отшатнулись, с испугом глядя на хозяина.
– Вы чего? – удивился хозяин. – А, да я не о тех пирамидах, а о финансовых.
Хитрая морда управляющий посеменил к страннику и зашептал:
– Да простит меня мой господин, падаю в пыль под вашими ногами, я не советовал бы вам говорить об этом вслух, а то мало ли..нет мы вас очень любим, господин наш, никто из наших… никогда, но… вдруг кто из посторонних услышит.
Далее осмотрели земляные работы по ремонту дамб и рытью каналов. В поместье Имсет готовились к разливу реки, несмотря на сложную политическую обстановку. Хрупкая мегера правила железной рукой и плевала на разваливающееся государство. Она собиралась жить и дальше, пусть хоть всё провалиться в нижний мир.
Джедсегер приказал построить землекопов. Землекопов построили в толпу, подбодрив палками. Новоиспечённый господин осмотрел согнанных в кучу рабочих, затем взглянул на надсмотрщиков, стоявших шеренгой, расставив широко ноги и державших обеими руками параллельно земле палки. Заложив одну руку за спину, он неторопливо прошелся вдоль строя туда-обратно, похлопывая по ноге плеткой. Что-то эта картина ему напоминала. Он прошелся еще разок. Все взгляды неотрывно следовали за ним.
Вспомнил, что это напоминает! Картина, правда, не совсем полная. Не хватает периметра украшенного ажурной колючей проволкой. И собачек с остервенелым лаем и длинными кусючими зубами.
– Здорово мужики! – бодро и громко сказал хозяин.
Толпа мигом упала на колени и уткнулась носами в землю.
– Приказываю вам встать и смотреть на меня, прямо мне в глаза, когда я с вами буду говорить, и отвечать, когда о чем- либо вдруг надумаю спросить, иначе всыплю всем по первое число. – он похлопал по ноге плеткой.
Люди поднялись, с хмурым испугом глядя на странника.
– Когда собираешься закончить дамбу? – негромко спросил он управляющего.
– Через месяц, господин.
Поздно, – подумал Джедсегер.
А если не успеют построить дамбу, то река не оставит ил на полях и, поскольку вся ирригационная система, в целом по стране, приказала долго жить, половина из них через полгода околеет с голоду. Хотя, по-большому счету, их и так уже давно нет, так какое его дело, что с ними уже давным-давно произошло. Почему-то ему так казалось. А вот, ну не нравится мне то, что произошло. – сам себе ответил Джедсегер.
– Встаньте отдельно свободные крестьяне здесь, а рабы сюда. Земледельцы! – внушительно произнес он, пристально глядя всем сразу в глаза. – Я изучил внимательно знаки небесные и знаки земные, и они мне предсказали…. – он выдержал паузу и загремел. – Разлив начнется через две недели! Он уже начался! Там! – он эффектно выбросил руку с плеткой в сторону юга. – С дальних гор страны Офир уже поток воды несется мощный и заполняет до краев верховья Хапи, нашего отца. Кто работать будет за двоих, тот и налог заплатит вдвое меньше!
«Думаю, что и вообще платить не будет, может и такое быть. Черт, надо было пообещать вообще, освободить от этой барщины, но, все уж, поздно».
Так, ну а с рабами этот номер не пройдет – им-то по барабану все налоги.
– Теперь о вас кто в рабстве. Тому, кто в рабство попал из-за невыплаченного долга, со следующего года долги все спишем (управляющий выпучил глаза), а теперь надсмотрщики все ко мне. Так, оглоеды, хочу спросить, отчего сейчас, когда я приказал построиться, вы били палками вот этих вот людей, вы которые и сами в рабстве?
Надсмотрщики, в основном не египтяне, в недоумении переглянулись и, после некоторой паузы, один осмелился ответить:
– Господин наш, мы поступаем так, как должно, как всегда заведено, иначе не будет никакого порядка, как же управлять рабом без палки?
– Это верно, без палки невозможно, но порядок – это наказанье за вину и похвала за дело. Не может быть такого, что виноваты всегда одни и те же, раб не виновен только потому, что раб. А ну-ка положите палки! Эй, кому там сейчас досталось на орехи, вышли из строя. Та-ак! Берите палки, а кирки и мотыги отдайте этим вот мордоворотам. Завтра надсмоторщики – вы, а послезавтра другие, а на третий день третьи и отныне надсмотрщиком на следующий день будет тот, кто лучше всех работает сегодня. На сегодня у меня все.
Управляющий, наконец попавший в поле зрения своего господина, уже глаза не таращил, а подкатил под лоб и, находясь в полуобморочном состоянии, несвязно забормотал:
– А-а… госпожа… о, господин… рабы… как же… налоги… э-э…
– Ага! – обрадовался господин, увидев управляющего. – Теперь с тобой. Где пиво для рабочих? А? Я уже второй раз опять спрашиваю – где пиво, расторопный мой?
– Гы-гы-гы-г-г-господ-д-дин. – простонал управляющий.
– Ты думаешь, я не знаю, что положено рабочим во время работ! – грозно вопросил господин Джедсегер. – Записано ясно: рабочий на работе получает в день – три хлеба, три жбана пива и еще лук и чеснок – это уже каждому по-вкусу. Это записано в папирусах и, что б такие вот, как ты, не забывали, это еще и вырублено на камне, или ты думаешь, это для меня высекли посланье на века. Мне вот очень важно было знать, сколько вы тут жрете пива! Кстати, оно у вас, вобщем, недурное, особенно пшеничное и на жженых хлебных корках. Это указание нам передано от эпохи управленья Нетеру, такой закон! Или ты скажешь, что камни лгут? А может, лгут и боги? Ну, скажи, скажи, попробуй, что боги лгут, всем покажи какой ты богохульник.
– Г-г-господин, а как ж-ж-ж… госпож-ж-жа? – бедняга остановился передохнуть и, собравшись с силами, закончил. – г-г-г-госпожа?
– А-а-а, моя прекрасная супруга! Мы с нею это все обсудим ночью. Думаю, что уж как-нибудь придем мы к соглашенью. – господин Джедсегер фамильярно подмигнул всем и кое-кто несмело хихикнул.
Толпа вдруг как-то оживилась, волной прошло легкое движенье и ветерком пронесся обрывистый шепот:
– Да, да… он… он самый… я… видел… только… он… так….может… Меннефер… точно он… говорящий молча… теперь …все хорошо… счастье.. посланец Гора… боги… справедливый мир.
– Ну, так ты это, насчет пива распорядись, – уже тихо сказал он управляющему, – да и нам уже пора бы по чуть-чуть. Я пойду туда к ткацким мастерским, уж очень меня интересует мануфактурное производство, а затем осмотрим виноградники.
И господин Джедсегер направился, куда и говорил. Однако в этот раз с ткацким производством ознакомиться не удалось, а очень было нужно, но подходя к двери, он вдруг заметил через окно маленькую женщину, сидящую за станком, и остановился чуть, не пропахав ногами две борозды. Он и сам не понял почему она на него произвела такое впечатление. Ну египтянка и египтянка, ну так ничего себе, довольно миленькая мордашка, чуть лопоухинькая – ну, вобщем египтянка. Но, почему-то сердце у него ударилось об грудь, будто трахнуло молотом по наковальне.
– Хеприрура! – услышал он чей-то голос в мастерской и египтянка повернулась.
Теперь в груди разлилась какая-то тревожная печаль. Хеприрура? Там был ещё какой-то Небсебек, который жил и умер. А не он ли этот покойный? Так всё это было? И как сложить все смутные обрывки в целую картину? Джедсегер направился было ко входу в мастерскую, но тут же остановился. Если это и в самом деле Хеприрура, если она его сейчас узнает и всё то было на самом деле, то такая жёнушка как Имтес, пожалуй что её зарежет, не поведя и бровью. Даже если он встанет на её защиту, то этакая египетская кобра найдёт случай прикончить несчастную девчонку. Так что, прости меня, моя прекрасная, но если Небсебек жил, а затем умер, то пусть ещё побудет мертвым.
Джедсегер все же не ушел сразу, а некоторое время смотрел на Хеприруру, выискивая в ее облике печаль и тоску. Однако ничего такого не было заметно. Женщина сосредоточенно и споро работала на станке. Он досадливо покривил губами, испытывая некоторое разочарование, что о Небсебеке так быстро забыли, ему очень хотелось видеть страдание и муку на миленьком лопоухом личике, а оно совершенно спокойное.
Руки Хеприруры перестали летать над станком, и она уставилась в пространство, застыв в неподвижности словно о чем-то вспоминая.
Так было или не было?
Хеприрура в беспокойстве посмотрела вправо, затем влево. Джедсегер мгновенно отступил за косяк. Но там внутри кто-то окликнул ее, и женщина вновь склонилась над станком. «Вот что-то расхотелось мне изучать мануфактурное производство» – принял такое решение господин Джедсегер, направляясь по дороге, обсаженной можжевельниками, тамарисками и акациями, к виноградникам. Здесь шел активный сбор крупных тяжелых кистей белого и бело-зеленого, почти просвечивающегося насквозь, винограда с плавающими внутри, словно рыбки, косточками. А так же пурпурного и красного, сияющего подобно брызгам заходящего солнца, и черного, как безлунная египетская ночь. Сбор вели женщины, девушки и девочки, грузили корзины на ослов, по две на каждого и вели самые маленькие вниз к поместью. У любимой женушки все было продумано и все задействованы, у нее не забалуешь. Сборщицы, узрев грозного и великого хозяина Джедсегера, пали ниц, все же поглядывая снизу и искоса черными любопытными глазами.
– А ну-ка всем слушать сюда, женщины. – внушительно произнес хозяин. – приказываю всем вам, под страхом самой ужасной кары, встречать хозяина улыбками, хихиканьем и прочими смешками и ужимками, а молодым, красивым еще приказываю обязательно мне строить глазки.
Женщины начали приподнимать головы и недоуменно переглядываться.
– Ну, вы чего? Не слышу смеха и не вижу улыбок.
Женщины перестали переглядываться недоуменно и начали переглядываться нерешительно. Некоторые неуверенно улыбнулись.
– А ну-ка, дай-ка.
Господин взял у надсмотрщика палку и потыкал одну-другую в бок.
– Женщины, вы почему не веселитесь?
– Мы веселимся, господин. – ответили они вновь уткнувшись в землю.
– Только не лопните от смеха.
– Как прикажет господин.
Тут со стороны восточной пустыни прилетел порыв горячего ветра и задрал склоненным женщинам подолы. Господин поджал губы и некоторое время стоял молча, но долго сдерживаться не смог и заржал как молодой конь, совершенно утратив хозяйское достоинство. Женщины начали робко поднимать головы и только теперь увидели, что происходит с их туалетом. Они начали подскакивать и одергивать платья, что удалось не всем и не сразу, потому что ветер разошёлся не на шутку. Господин Джедсегер уже сидел на корточках, держась за живот, и махал на подданных руками. Женщины взглянув на свои растерянные покрасневшие от смущения физиономии начали хихикать, а затем уже искренне засмеялись закрывая рты ладонями, а нахальный ветер вновь учудил фокус с платьями и теперь все смеялись в полный голос, одергивая подолы.
– Ну, вот где-то так. – проговорил господин, утирая слезы. – А то всё господин, да господин.
Проследив за движением ослов с корзинами винограда, Джедсегер обеспокоенно завертел головой и начал принюхиваться. Возникший рядом управляющий также обеспокоенно уставился на своего экстравагантного хозяина. С благоговейным ужасом ожидая чего угодно.
– Так, так. – многозначительно произнес господин Джедсегер и пристально посмотрел на управляющего. – Где-то тут поблизости идет процесс ферментизации.
Конец ознакомительного фрагмента.