Глава 1
Рек напился. «Не то чтобы всерьез, но в самый раз, чтобы ни к чему всерьез не относиться», – думал он, глядя в хрустальный кубок, откуда бросало кровавые тени рубиновое вино. Огонь очага грел спину, и дым ел глаза, примешиваясь к запаху немытых тел, стынущей еды и намокшей одежды. Пламя в фонаре заплясало – в комнату ворвался порыв ледяного ветра. Кто-то вошел, захлопнул дверь и извинился, что напустил холода.
Прерванные было разговоры возобновились, разом забубнила дюжина голосов. Рек пригубил вино и содрогнулся, услышав чей-то смех, – этот звук пробрал его холодом не хуже зимнего ветра, бушевавшего за деревянными стенами. Точно кто-то прошел по его могиле. Он поплотнее запахнул свой синий плащ. Можно было не слушать, о чем говорят, – он и так это знал: тут уже много дней толковали об одном.
О войне.
Такое короткое слово – и сколько всего в нем заключено. Кровь, смерть, сеча, голод, ужас, чума.
Снова грянул смех. Кто-то взревел:
– Несчастные варвары! Легкая пожива для дренайских копий.
Ему ответили новые раскаты смеха.
Рек разглядывал хрустальный кубок – такой красивый, такой хрупкий. Изваянный с заботой, даже с любовью, тонкий и изысканный, словно осенняя паутинка. Рек поднес кубок к лицу – в нем отразилась сразу дюжина глаз, и в каждом читалось обвинение.
На миг Реку захотелось грохнуть кубком об пол и разбить его вместе с обвиняющими глазами. Но он этого не сделал. Не такой уж я дурак, сказал он себе. Пока еще нет.
Хореб, трактирщик, вытер толстые пальцы полотенцем и обвел усталым, но настороженным взглядом зал. Ссору не обязательно останавливать окриком и кулаком – вначале бывает достаточно слова и улыбки.
Война.
Почему даже приближение ее низводит человека до зверя? Хоребу были хорошо известны почти все посетители. Семейные люди, крестьяне, купцы, ремесленники. Мирные, надежные, добрые в большинстве своем мужики. И вот они сидят, толкуя о смерти и о славе, готовые уничтожить любого, кого заподозрят в сочувствии к надирам. Стоит только послушать, с каким презрением они выговаривают самое это слово – «надиры».
«Но скоро они прозреют», – печально думал Хореб. И как еще прозреют! Хозяин поглядел на дочек, разносящих кружки и вытирающих столы, и в глазах его зажегся теплый огонек. Крошка Дори, вспыхнувшая под своими веснушками от чьей-то вольной шутки; Беса – вылитая мать, высокая и белокурая; толстушка Несса – всеобщая любимица, просватанная за Норваса, пекарского подмастерья. Хорошие девчушки, радость, посланная ему судьбой. Взгляд Хореба упал на высокую фигуру в синем плаще, сидящую у окна.
– Чтоб тебе, Рек, опять ты за свое, – пробормотал Хореб себе под нос. Он выругался, снял свой кожаный передник, взял наполовину полный кувшин с пивом, кружку – подумал – и достал из шкапчика бутылку крепкого вина, которую берег на свадьбу Нессы.
– Поделись бедой – и она увеличится вдвое, – сказал он, усаживаясь напротив Река.
– Одна голова плоха, а две еще хуже, – ответствовал Рек, наполняя свой бокал хозяйским вином. – Знавал я одного полководца, – продолжал он, вертя своими длинными пальцами бокал и наблюдая, как играет вино. – Он ни одного сражения не выиграл и ни одного не проиграл.
– Как так?
– Ты ведь знаешь ответ. Я тебе уже рассказывал.
– У меня плохая память. И потом, я люблю слушать твои истории. Как это возможно – не проиграть и не выиграть?
– А он сдавался при первой же опасности. Умно, правда?
– Как могли солдаты подчиняться ему, если он никогда не побеждал?
– Так ведь он и побежденным не бывал – а стало быть, и они тоже.
– А ты бы пошел за таким?
– Ни за кем я больше не пойду – а уж за воеводой и подавно. – Рек повернул голову, прислушиваясь к разговорам вокруг, и даже глаза прикрыл. – Послушай-ка их. Послушай, как они толкуют о ратных подвигах.
– Откуда им знать, друг мой Рек? Они этого не нюхали и на язык не пробовали. Не видели, как воронье, кружа черной тучей над полем битвы, выклевывает глаза мертвецам, как лисицы выдирают жилы, как черви…
– Замолчи, будь ты проклят! Мне напоминать не надо. И будь я проклят тоже, если пойду. Когда у Нессы свадьба?
– Через три дня. Он хороший парень, заботливый. Всё плюшки ей таскает. Скоро она будет как бочка.
– Не от плюшек, так от чего другого, – подмигнул Рек.
– Да уж, – широко усмехнулся Хореб. Они сидели вдвоем среди накатывающего волной шума, молча и задумчиво попивали свое вино. Потом Рек подался вперед.
– Первый удар они нанесут по Дрос-Дельноху. Известно тебе, что там всего десять тысяч человек?
– Насколько я слышал, еще меньше. Абалаин только и знал, что урезывать регулярные войска, довольствуясь ополчением. Однако там шесть высоких стен и крепкий замок. Да и Дельнар не дурак – он сражался при Скельне.
– Да ну? Это там, что ли, один воин вышел против десяти тысяч, швыряя горы в супостата?
– Сага о Друссе Легендарном, – понизил голос Хореб. – Сказка о великане, в чьих глазах была смерть и чей топор наводил ужас. Собирайтесь в кружок, детки, и берегитесь темноты, где таится зло, покуда я рассказываю.
– Паршивец этакий. Как ты пугал меня в детстве. Ты ведь знал его – Друсса?
– Давным-давно. Говорят, будто он умер. А если и жив, то ему уже за шестьдесят. Мы бились вместе в трех сражениях, но я только дважды говорил с ним. И лишь однажды видел его в деле.
– И что, хорош он был?
– Страсть и вспомнить. Это было как раз перед Скельном и поражением Бессмертных – так, переделка. Да, он был очень хорош.
– Неважный из тебя рассказчик, Хореб.
– Ты хочешь, чтобы я, как эти дурни, без устали молол о войне, смерти и резне?
– Нет, – покачал головой Рек, допив вино. – Нет, не хочу. Ты ж меня знаешь.
– Знаю достаточно, чтобы любить тебя, хотя…
– Хотя что?
– Хотя ты сам себя не любишь.
– Неправда. – Рек снова наполнил свой бокал. – Я себя очень даже люблю. Просто знаю себя лучше, чем других.
– Порой мне думается, Рек, что ты чересчур требователен к себе.
– Ну нет. Нет. Я требую очень немногого. Я ведь знаю свою слабость.
– Странное дело. Чуть ли не каждый человек уверяет, будто знает, в чем его слабость. А спросишь его, он скажет: я, мол, слишком щедр. Ну а твоя слабость в чем? Давай выкладывай – трактирщики для того и существуют.
– Ну, во-первых, я слишком щедр – особенно с трактирщиками.
Хореб улыбнулся, покачал головой и умолк.
«Слишком умен для героя и слишком подвержен страху для труса», – подумал он, глядя, как его друг осушил кубок и поднес его к лицу, вглядываясь в свое раздробленное отражение. Хоребу показалось, что Рек сейчас разобьет хрусталь – таким гневом загорелось его лицо.
Но молодой человек осторожно поставил кубок на стол.
– Я не дурак, – тихо сказал он и замер, поняв, что произнес это вслух. – Проклятие! Разобрало-таки.
– Давай-ка я провожу тебя в твою комнату.
– А свеча там горит? – покачиваясь на сиденье, спросил Рек.
– Ну конечно.
– Ты ведь не дашь ей погаснуть, нет? Не люблю я темноту. Не то чтобы боюсь, ты ведь меня знаешь, – просто не люблю.
– Я не дам ей погаснуть, Рек. Положись на меня.
– Я полагаюсь. Я ведь спас тебя, верно? Помнишь?
– Помню. Дай-ка руку. Я провожу тебя к лестнице. Вот сюда. Давай переставляй ноги. Вот так, хорошо!
– Я не колебался. Кинулся в бой с поднятым мечом, верно?
– Верно.
– Нет, неверно. Я стоял минуты две и трясся. И тебя ранили.
– Но ты все-таки пришел мне на выручку, Рек. Разве ты не понимаешь? Рана – пустяки. Главное – ты меня все-таки спас.
– Для меня это не пустяки. Горит в моей комнате свеча?
За ним высилась крепость, серая и угрюмая, окруженная дымом и пламенем. Шум битвы звучал у него в ушах, и он бежал, задыхаясь, с колотящимся сердцем. Он оглянулся. Крепость была близко, ближе, чем раньше. Впереди маячили зеленые холмы, окружающие Сентранскую равнину. Они мерцали и отступали от него, дразня своим покоем. Он побежал быстрее, и на него упала тень. Ворота крепости отворились. Он боролся с силой, что влекла его обратно, кричал и молил. Но ворота закрылись, и он снова оказался в гуще битвы, с окровавленным мечом в дрожащей руке.
Он проснулся, широко распахнув глаза, раздувая ноздри, с рвущимся из горла криком. Но нежная рука легла на его щеку, и чей-то голос произнес ласковые слова. В глазах у него прояснилось. Занималась заря, и розовый свет нового дня брезжил сквозь замерзшее окошко спальни. Он повернулся на бок.
– Ты неспокойно спал, – сказала Беса, поглаживая его лоб.
Он улыбнулся, натянул повыше пуховую перину и привлек девушку к себе.
– Но теперь я спокоен. – Возбужденный ее теплом, он ласкал пальцами ее спину.
– Не сегодня. – Она поцеловала его в лоб, откинула перину, вздрогнула и перебежала через комнату, где лежала ее одежда. – Холодно как. Еще холоднее вчерашнего.
– А тут так тепло, – с намеком сказал он, приподнимаясь, чтобы видеть, как она одевается. Она послала ему поцелуй.
– С тобой хорошо, Рек, но детей от тебя я иметь не желаю. Ну-ка, вылазь. Утром приедет целая куча народу, и твоя комната нам понадобится.
– Ты красивая, Беса. Будь у меня разум, я бы женился на тебе.
– Значит, твое счастье, что разума у тебя нет, – иначе я бы тебе отказала и ты бы этого не перенес. Мне бы посолидней кого. – Улыбка смягчила обидные слова – но не совсем.
Дверь отворилась, и ввалился Хореб с медным подносом, неся хлеб, сыр и большую кружку.
– Как твоя голова? – спросил он, ставя поднос на стол у кровати.
– Прекрасно. Да никак это померанцевый сок?
– Да – и он дорого тебе обойдется. Несса подкараулила вагрийского корабельщика. Ждала его битый час и едва не обморозилась – а все для того, чтобы добыть тебе померанцев. Было бы для кого стараться.
– Это верно, – улыбнулся Рек. – Печально, но верно.
– Ты правда едешь нынче на юг? – спросила Беса, когда он принялся за свой сок. Рек кивнул. – Ну и дурак. Мало ты наслушался про Рейнарда?
– Я улизну от него. Как мое платье, вычищено?
– Дори убила на него несколько часов. И чего ради? Чтобы ты опять извозился в Гравенском лесу?
– Не в этом суть. Главное – из города выехать при полном параде. Смотреть не могу на этот сыр.
– Не беда, – улыбнулся Хореб. – Я уже вписал его в счет.
– Ну, тогда я поднатужусь и съем его. Кто еще сегодня отправляется в путь?
– В Лентрию идет караван со специями – они тоже следуют через Гравен. Двадцать человек охраны, все хорошо вооружены. Пойдут кружной дорогой, на юг и запад. Еще женщина, путешествует одна, но она уже уехала. И наконец, паломники – но эти уйдут только завтра.
– Женщина, говоришь?
– Не совсем, – уточнила Беса. – Но похожа.
– Ну, дочка, – заулыбался Хореб, – язвить тебе не к лицу. Высокая такая девушка, и конь у нее чудесный. При оружии.
– Я мог бы поехать с ней, – сказал Рек. – Это скрасило бы мое путешествие.
– Притом она защитила бы тебя от Рейнарда, – ввернула Беса. – Вид у нее подходящий. Давай-ка, Регнак, одевайся. Недосуг мне сидеть и смотреть, как ты тут завтракаешь, точно князь. От тебя и так в доме один беспорядок.
– Но не могу же я встать, покуда ты здесь, – возразил Рек. – Это неприлично.
– Болван. – Беса забрала у него поднос. – Заставь его встать, отец, не то он весь день пролежит.
– Она права, Рек, – сказал Хореб, когда дверь за ней закрылась. – Пора подыматься – а поскольку я знаю, как долго ты готовишься к выходу на люди, то, пожалуй, оставлю тебя.
– Из города надо выехать…
– …при всем параде. Знаю. Ты твердишь это всякий раз. Увидимся внизу.
Оставшись один, Рек переменился, и смешливые морщинки у его глаз преобразились в тревожные, почти горестные складки. Не бывать больше дренайскому государству мировой державой. Ульрик со своими надирами уже двинулся на Дренан – скоро он зальет равнинные города реками крови. Даже если каждый дренайский воин убьет тридцать кочевников, все равно их останутся сотни тысяч.
Мир меняется, и скоро Реку станет негде укрыться.
Он подумал о Хоребе и его дочерях. Шестьсот лет дренаи насаждали цивилизацию в мире, плохо приспособленном для этого. Они завоевывали, поучали и правили в целом мудро. Но теперь они пришли к своему закату, и новая империя уже готова подняться из крови и пепла старой. Рек снова подумал о Хоребе и рассмеялся. Старый хрыч определенно выживет, что бы ни случилось. Даже надирам нужны хорошие гостиницы. Но его дочки? Что будет с ними, когда орда ворвется в город? Кровавые картины замелькали у Река перед глазами.
– А, будь все проклято! – вскричал он, скатился с кровати и распахнул покрытое льдом окно.
Зимний ветер хлестнул угревшееся в постели тело, вернув Река к настоящему и к долгому путешествию на юг. Он подошел к скамейке, где лежала приготовленная для него одежда, и быстро оделся. Белую шерстяную рубашку и синие тугие штаны подарила ему славная Дори; камзол с шитым золотом воротником напоминал о днях былой роскоши в Вагрии; овчинный полушубок с золотыми завязками дал Хореб, а длинные, до бедер, сапоги из оленьей кожи достались Реку от некоего усталого путника в захолустной гостинице. «И удивился же тот, должно быть», – подумал Рек, вспоминая, как всего месяц назад прокрался со смесью страха и возбуждения в комнату к проезжему. У платяного шкафа стояло высокое, в полный рост, бронзовое зеркало, и Рек окинул долгим взглядом свое отражение. На него смотрел высокий мужчина с каштановыми волосами до плеч и холеными усами, очень представительный в своих краденых сапогах. Рек натянул через голову перевязь и вдел в нее меч в черных с серебром ножнах.
– Герой, да и только, – сказал он с кривой усмешкой своему отражению. – Хоть картину пиши.
Он вынул меч и сделал выпад, косясь на зеркало. Запястье не утратило гибкости, и хватка оставалась твердой.
– Фехтуешь ты недурно, – сказал он себе, – этого у тебя не отнять.
Он взял с подоконника серебряный обруч – свой талисман, похищенный некогда в лентрийском борделе, – и надел себе на лоб, откинув за уши темные волосы.
– Может, на самом деле ты не так уж хорош, – сказал он отражению, – но, клянусь всеми богами Миссаэля, по виду этого никто не скажет! – Человек в зеркале улыбнулся ему глазами. – Не смейся надо мной, Регнак Скиталец. – Он перебросил плащ через руку и спустился в зал, окинув взглядом ранних посетителей. Хореб окликнул его из-за стойки.
– Ну вот, Рек, совсем другое дело! – Трактирщик в насмешливом восхищении откинулся назад. – Ты точно вышел прямиком из поэмы Сербара. Выпьешь?
– Нет. Погожу еще малость – лет так десять. Вчерашнее пойло до сих пор бродит у меня в утробе. Собрал ты мне отравы в дорогу?
– Ага. Червивые сухари, заплесневелый сыр и ветчина двухлетней давности. А еще фляжка самого худшего…
Разговоры смолкли – в таверну вошел провидец. Полы выцветшей синей одежды хлопали вокруг костлявых ног, и посох постукивал по полу. Рек с отвращением отвел взгляд от его пустых глазниц.
Старик протянул руку, на которой недоставало среднего пальца.
– Посеребри ладонь – узнаешь будущее, – прошелестел он, словно ветер в голых ветвях.
– И зачем они это делают? – шепнул Хореб.
– Ты про глаза? – спросил Рек.
– Ну да. Как может человек сам себе выколоть глаза?
– Будь я проклят, если знаю. Они говорят, будто это помогает им прорицать.
– Все равно что урезать себе некий орган, чтобы лучше любить женщин.
– В этом что-то есть, дружище Хореб.
Старец, привлеченный звуком их голосов, приблизился к ним с протянутой рукой.
– Посеребрите ладонь, – пропел он.
Рек отвернулся.
– Ну же, Рек, – подзадорил Хореб. – Послушай, что сулит тебе дорога. Вреда не будет.
– Ты заплати, а я послушаю.
Хореб полез в карман своего кожаного передника и опустил в ладонь старца мелкую серебряную монету.
– Скажи, что ждет моего друга. Свое будущее я знаю и так.
Старец присел на корточки, достал из своей потрепанной сумы горсть песка и рассыпал вокруг себя на полу. Потом вынул шесть костяшек с вырезанными на них рунами.
– Это ведь человеческие кости, да? – прошептал Хореб.
– Так говорят, – ответил Рек.
Старик в полной тишине завел песнь на древнем языке, бросил кости на песок и провел пальцами по рунам.
– Вижу правду, – сказал он наконец.
– К чему мне правда, старик? Расскажи лучше красивую сказку с прекрасными девами.
– Вижу правду, – повторил провидец, будто не слыша его.
– Ладно, ко всем чертям! Говори свою правду.
– Хочешь ли ты услышать ее, человече?
– Брось свои церемонии – говори и ступай своей дорогой!
– Полегче, Рек, – так уж у них заведено, – сказал Хореб.
– Возможно – но что-то больно долго он примеривается испортить мне день. Ничего хорошего от них все равно не услышишь. Сейчас он скажет, что меня заберет чума.
– Он хочет правды, – согласно обряду произнес Хореб, – и поступит с нею мудро и правильно.
– Не хочет он ее, и мудрости от него ждать не приходится, – сказал провидец. – Но судьбу свою он знать должен. Ты не хочешь слышать, как умрешь, Регнак Скиталец, сын Аргаса, и я не скажу тебе об этом. Нрав у тебя переменчивый, и отвага посещает тебя лишь временами. Ты вор и мечтатель, твоя судьба будет долго гнаться за тобой. Ты будешь бежать от нее, но прибежишь обратно к ней. Но ты уже знаешь об этом, Длинноногий, – ночью ты видел это во сне.
– И только-то, старик? Не много за серебряную монету.
– Князь и Легенда бок о бок на стене. В крови и мечтаниях крепость стоит – падет она иль нет?
Промолвив это, старец повернулся и вышел вон.
– Что тебе снилось сегодня ночью, Рек? – спросил Хореб.
– Но ты же не веришь в эту чепуху?
– Что тебе снилось? – настойчиво повторил трактирщик.
– Ничегошеньки. Я спал как бревно. Только проклятая свечка мешала. Ты оставил ее гореть, и она чадила. Поосторожнее надо быть. Мог бы начаться пожар. Каждый раз, останавливаясь тут, я говорю тебе об этих свечках, а ты меня не слушаешь.