Европа: хорошие дела, хороший навар
Недоверие, которое тяготеет в старой Европе и особенно во Франции над богатством, и порождает присущий только нам стиль жизни миллиардеров. Чтобы не обострять зависти, лелеемой профсоюзами на протяжении десятилетий, богатые, несмотря на весь свой престиж, должны блистать добродетельной скромностью и никогда не нарушать неуместными выходками правила этикета. Крикливые эксцентричности американских набобов, эти самодовольные демонстрации своих долларов и роскоши самого дурного тона забавляют французскую публику только потому, что для нее это лишь театральное представление, разыгрываемое в далеком и мифическом Эльдорадо. Но она не потерпела бы ничего подобного у себя дома. Миллиардер Старого Света обязан считаться с прошлым, быть составной частью того общества, которое сохранило в большей степени, чем кажется, свои ценности аристократического хорошего вкуса. В отношении же манер у нас даже низы общества проявляют известную утонченность, презирая нуворишей и относясь чуть ли не с обожанием к принцам крови, если они находятся на своем месте.
Сколь бы ни были велики богатства монархов прошлого, не они определяли их авторитет. Щедрость Медичи имела общественный смысл. Ни в каком случае они не могли быть просто собственниками: пожертвования на церкви, бедных, дары городу, покровительство литературе и наукам были для них государственным служением, моральной, политической и экономической обязанностью в отношении всего общества. Богатство оправдывалось лишь при условии, что оно служит всем.
Французская Революция провозгласила частную собственность неотъемлемым правом (как и было записано в Декларации прав человека), с которым связывались понятия utilisation, l’élimination, le bénéfice[2], что придавало деньгам определенного рода независимость от общества. Собственность освобождалась от всех моральных обязательств и вообще от любых ограничений. Она уже не связана никаким долгом, который мог бы мешать наслаждаться ее плодами или ставить предел ее увеличению. Канули в прошлое такие обычаи, как обязанность феодального сеньора защищать и оказывать покровительство своим людям или взаимный договор между крепостным и помещиком. В XIX веке владелец фабрики – это только собственник и ничего более. Своего служащего он может уволить в любое время, когда захочет. Зависящий от его милости работник лишь инструмент, рабочая сила, которую всегда легко прогнать. Деньги порождают смелую и беспощадную логику и сталкивают с теми, кто выражает ненависть все более и более угнетаемого народа и кто не понимает, на чем вообще может основываться легитимность этих новых хозяев. Именно с таким ненормальным положением, которое ввергает мир труда в отчаяние, и пришлось встретиться суперкапиталистам XIX века. Они должны были употребить все средства, чтобы придать своим слишком уж кричащим богатствам хоть какую-то видимость законности. И то, как это делалось, весьма показательно. Они стали наряжаться в обноски старой аристократии и прикидываться, будто играют ту же роль, что и принцы былых времен. Именно с этой целью новые династии прошлого века, едва возникнув и сделавшись известными, стали поспешно восстанавливать разрушенные замки, заключать союзы со старой знатью, перенимать ее вкусы и привычки и, если представлялся случай, украшать себя ее титулами. «Бароны Ротшильды» развлекались псовой охотой, а Круппы превратились вдруг в Круппов фон Боленов. Это был настоящий штурм дворянских грамот, гербов и аристократических дипломов. Невест из хороших семейств покупали буквально на вес золота. Были опустошены антикварные лавки, и почти все завели у себя интерьеры в стиле XVIII века, излучавшие аромат старой Европы, аристократии и столетних традиций. Все это, конечно, была только видимость. На самом деле они отнюдь не искали себе славы блистательных принцев прошлого. Им требовалось лишь одно – хоть как-то усыпить ненависть толпы, для которой они, несомненно, предпочли бы остаться неизвестными. Конечно, в наше время положение несколько изменилось. Новые богачи уже не те, что прежде. И на французской земле мы видим теперь миллиардеров нового типа, словно сошедших с американской картинки. Может быть, самым характерным среди них стал Бернар Тапи. Авторитет этого человека в глазах толпы основан на всей его энергичной манере вести себя, на том апломбе, с которым он пренебрегает всеми табу. Его меньше всего беспокоит, что происходит он не от крестоносцев. Ему наплевать и на элегантность, и на хороший тон. Это предприимчивый и готовый поставить все на одну карту; именно такой, какие нам нужны теперь для выхода из кризиса. Этот человек не стесняется делать сам себе рекламу, не блистает художественным вкусом и предпочитает быть спонсором футбола, а не меценатом художников и писателей. Он позволяет себе такие выходки в печати и на телевидении, что невольно хочется ему аплодировать. «Другие времена, другие нравы». Это уже особая манера заставить толпу забыть про свои богатства. Ту толпу, которая смотрит на него с легкой усмешкой нетерпения… Как если бы она следила за эквилибристом, шепча про себя: «Да ведь он сейчас свернет себе шею!».
Впрочем, что бы ни делали капиталисты Старого Света, стараясь приспособиться к жизни, живут они все-таки в изоляции, как бы на краю общества, в своем позолоченном маленьком мирке. Столь свойственные им дух предпринимательства и амбициозности, вкус к риску, даже их отвага всегда так или иначе сталкиваются со стереотипами окружающего общества, которое в значительно большей мере, чем принято думать, сохранило прежние ценности иерархии и порядка. И в этом обществе, несмотря на все свои деньги, они всегда будут на плохом счету.
Семейство Вендель
(1704–1748)
Разделившееся в духе той эпохи между санкюлотами и эмигрантами, между французами и пруссаками семейство Вендель обладало особым даром всегда оставаться в стороне, и это помогло им избежать катастрофы
Сеньоры Айанжа… и рыцари промышленности
Вендели принадлежали одновременно и к старой знати, и к новой денежной аристократии, поэтому и признали их без каких-либо затруднений. Ведь в глазах общества давность сама по себе узаконивает богатство. Правда, некоторые брюзгливые ворчуны упрекали их за неприкрытое политическое влияние. Кроме того, им ставили в вину то, что во время обеих мировых войн они снабжали сталью заводы смерти. Однако происхождение от феодальных сеньоров служило им надежной защитой перед общественным мнением, которое, впрочем, и так весьма снисходительно относилось и к их богатству, и к их роскоши, тем более что они умели пользоваться всем этим с надлежащей скромностью.
Владельцы кузниц
При Старом Порядке владельцы кузниц получали личное дворянство. Что касается дворянства потомственного, то для этого было нужно королевское подтверждение.
Основание империи.
Для фламандских бюргеров Венделей, обосновавшихся в Кобленце, все началось в 1704 году, когда один скромный немецкий офицер приехал в Айанж – маленькую лотарингскую деревеньку на берегу притока Мозеля Фенша. Благодаря кредиту, полученному от двух банкиров в Нанси, он смог купить две кузницы, правда столь ветхие, что было весьма сомнительно, сможет ли он осуществить свою мечту. В 39 лет он отказался от успешной военной карьеры, ради того чтобы основать династию владельцев железоделательных мануфактур.
Через год после этого он приобрел и сеньориальные права на Айанж, земля которого, кроме лесов и рек, обладала еще и залежами железной руды. Иначе говоря, здесь было все необходимое для осуществления замысла Иоганна Мартина Венделя (так звали этого человека). Он был фанатичным тружеником, и усилия его не замедлили принести свои плоды. Всего за несколько лет умножилось число заказов, и были приобретены новые владения. Вскоре ему пришлось построить еще три кузницы, чтобы удовлетворять все возраставший спрос. И, наконец, перестройка замка в Айанже засвидетельствовала то социальное признание, которое было увенчано дворянской грамотой Его Светлейшего Высочества Леопольда Лотарингского.
Скопленное отцом сын вкладывает в дело
Из четырнадцати детей, оставшихся после смерти предприимчивого офицера, на долю старшего, Карла, выпала тяжелая обязанность обеспечить будущее всего семейства. Это был любезный и улыбчивый человек (противоположность своего отца), но за его мягкой внешностью скрывались железная воля, необъятное воображение и бесконечная смелость. Он безукоризненно справился со своей должностью патриарха и, благодаря целому ряду удачных инвестиций, увеличил принадлежавшее семейству богатство. Среди этих вложений следует особо отметить женитьбу на Маргарите Гаузен, дочери лотарингского сборщика налогов, которая принесла ему недурное приданое, покупку богатых полезными ископаемыми земель в Лонгви и Врандте и успешное использование угля вместо дерева в качестве топлива.
Уши министров
Но самым главным достоинством Карла было умение воспользоваться новой политической ситуацией в Лотарингии после женитьбы Людовика XV на Марии Лещинской. Став подданным французского короля, он столь умело повел дела со своим новым монархом, что вскоре стал главным поставщиком артиллерии, используя которую Его Христианнейшее Величество заливал тогда потоками крови Европу и Новый Свет. Ужасная Семилетняя война, следовавшая после войны за Австрийское наследство и предшествовавшая Американской, была прямо-таки находкой для Венделей. Дела хозяина железных мануфактур шли в гору, и после смерти Карла, случившейся в 1784 году, его наследнику досталось значительно расширенное дело. Но, самое главное, оно имело все шансы увеличиться еще более, поскольку войн и смертоубийств в мире не уменьшалось.
Игнац основывает Ле-Крёзо
Как все люди XVIII века, Карл питал настоящую страсть ко всяким техническим новшествам и передал ее своему сыну Игнацу, который был своего рода профессором Нимбусом с энциклопедическим складом ума. Его меньше беспокоили дела фамильного предприятия, нежели новые металлургические процессы. Благодаря его пытливому уму в 1769 году Габриэль Яре осуществил плавку на коксе, явившуюся настоящей революцией в производстве чугуна.
Это открытие, облегчившее изготовление пушек, а следовательно, во многом способствовавшее прогрессу рода человеческого, принесло господину д’Айанжу еще большие королевские милости. Военный министр Шуазель уже поручал Игнацу разобраться в том, как лучше усовершенствовать вооружение армии, а Людовик XVI – применить свой способ на королевских плавильнях в Эндре. Это заведение находилось при устье Луары, а там, как известно, нет ни железной руды, ни залежей угля, необходимых в таком деле. Исследовав все на месте, Игнац предложил перенести плавильни туда, где будет хоть какая-то возможность обеспечить их работу. Королевские чиновники с величайшим вниманием выслушали эти советы, затем образовали комиссии и подкомиссии и после долгих заседаний в целом одобрили предложенный план, но по зрелом размышлении решили все-таки отложить его реализацию до лучших времен, полагая, что тратить сейчас деньги ради отдаленной выгоды все равно как спасаться в реке от дождя. «Но если вы желаете разориться, Его Величество отнюдь не возражает и посылает вам свое благословение вместе с правом принять ведение дел на свой счет. Перевозите туда, куда вам заблагорассудится». Игнац не заставил просить себя дважды. Он согласился и после разведок по всей Франции остановил свой выбор на Ле-Крёзо – небольшой Бургундской деревушке, единственной особенностью которой было то, что никто о ней ничего не слышал. В 1782 году он соорудил там самые высокие печи в Европе.
Ле-Крёзо
В настоящее время заводы Ле-Крёзо производят специальные сорта стали и железнодорожное оборудование.
Буря
Хотя Вендели прежде всего были промышленниками, они в то же время занимали определенное место в феодальной иерархии Старого Порядка, и, хоть место это досталось им совсем недавно, свое дворянство они берегли как зеницу ока. Естественно, что события Революции не вызвали у них особенного воодушевления. К тому же социальное положение семьи и связи со двором очень скоро навлекли на нее недоброжелательство санкюлотов. Также почти сразу стало ясно, что они не выплывут из бури совершенно невредимыми, без каких-либо потерь.
И вот в течение всего этого тяжкого времени деликатную обязанность заботиться о семье взяла на себя женщина – Маргарита Гаузен. Природа наделила эту добродетельную супругу Карла, хозяина железных мануфактур, не меньшей закалкой, чем у того металла, который выплавлялся в его высоких печах.
Маргарита Гаузен – владелица сталелитейных мануфактур Венделей
После кончины мужа, случившейся за шесть лет до Революции, она взяла в свои руки управление всеми предприятиями, на что был неспособен Игнац, слишком увлеченный своими исследованиями и опытами. И она с твердостью исполняла все эти обязанности вплоть до своей смерти 4 января 1802 года в возрасте восьмидесяти двух лет.
Артиллерия
Благодаря военному инженеру генералу Жану Батисту де Грибовалю (1715–1789) французская артиллерия стала в XVIII веке лучшей во всем цивилизованном мире. Фирма Вендель сумела воспользоваться этим благоприятным обстоятельством.
Железная леди
По меньшей мере можно сказать, что в сложившихся обстоятельствах задача, стоявшая перед госпожой Айанж, была намного деликатнее, чем она сама могла предположить. Для спасения предприятия от нависшей угрозы эта железная женщина изобрела такую стратегию, которая позволила ей сохранить и козла, и капусту. Чтобы не класть все яйца в одну корзину, семейство Вендель разделилось на две части. Одни из его членов по примеру Игнаца присоединились к эмиграции и вступили в армию принцев. Другие же остались на месте и помогали «гражданке Вендель» отливать пушки и ядра, в которых отчаянно нуждалась молодая Французская Республика, чтобы принести всему свету мир и свободу, обещанные великими умами того века.
Хотя подобная стратегия в конце концов принесла свои плоды, избежать затруднений все-таки не удалось. В 1793 году неблагодарная Республика конфисковала кузнечные мануфактуры. Госпожа д’Айанж оказалась в тюрьме Меца, где ей пришлось пробыть долгих восемнадцать месяцев. В это время Игнац, сходивший с ума от отчаяния, покончил с собой. Однако после Термидора семья опять встала на ноги. Учитывая, что по крайней мере часть ее членов не эмигрировали, революционная администрация разделила имущество Венделей на две почти равные доли. Первая была возвращена госпоже д’Айанж и двум детям ее сына, которые находились при ней. Вторая, отнесенная к собственности эмигрировавших членов семьи, подлежала конфискации и продаже с торгов в пользу Нации. Она была куплена в 1800 году за шестнадцать миллионов неким бюргером из Тойонвиля по имени Луи Грантиль, который стал хозяином кузниц, но поспешил, однако, на этом деле разориться. Маргарита Гауэен, владелица Айанжа стала первым великим деятелем этого семейства. Вторым была Жозефина де Фишер де Дикур.
Вендели вновь обретают свою империю
Хотя Венделям и удалось спасти кое-что из движимости, они тем не менее потеряли большую часть своего имущества. Им пришлось собирать по крохам остатки своей империи, не говоря уже о том, что надо было расплачиваться с огромными долгами, сделанными госпожой д’Айанж.
Это казавшееся почти невозможным восстановление произошло в два приема. Чтобы сосредоточить все усилия на самых ценных владениях, пришлось расстаться с кузницами в долине Варндта, но все-таки проданы они были кузенам Гаузенам и, таким образом, остались собственностью семьи. Кроме того, через подставное лицо, некоего Шарля Обертена, за которым скрывался семейный консорциум, было выкуплено имущество несчастного Грантиля. В этот консорциум входили два сына Игнаца, Шарль и Франсуа, и два зятя госпожи д’Айанж, Бальтазар и Лакотьер.
Семейное единство помогло бывшим господам д’Айанжа хоть немного оправиться после той беды, которая чуть не поглотила их всех. И они сумели извлечь из этого урок на будущее.
Брачный союз
Филипп де Отклок, или, как его называли, кузнец «Леклерк», женился на Терезе де Гарган, внучке Франсуа де Венделя… Однако в его жизни это было не единственным славным деянием.
Пушки Великой армии
Итак, при возникновении Империи фирма Вендель снова стояла на ногах. Этому в величайшей степени способствовал ее новый молодой и энергичный хозяин, ум которого не уступал его честолюбию. Сын Игнаца, Франсуа де Вендель, хотя и жалел о том, что ему пришлось оставить морскую службу, да и не было у него всепоглощающей страсти к кузницам и литейным заводам, тем не менее горел желанием умножить свое состояние и утвердить престиж всего семейства. То, что удалось почти чудом избежать полного разорения и, конечно же, пример бабки – все это выработало его характер.
Когда в XIX веке начался бурный взлет металлургической промышленности, он, благодаря обширным заказам на оружие во время наполеоновских войн, сумел привести семейное дело к процветанию и, как настоящий капиталист, поставил своей целью добиться полной гегемонии на рынке металлов.
Восстановив мануфактуры и кузницы, которые во время Революции стали, как и вся облагодетельствованная ею страна, жертвой жесточайшей разрухи, Франсуа ударился в крайне амбициозную политику, занявшись выкупами и всяческими техническими усовершенствованиями. Франсуа де Вендель прожил всего сорок семь, но наполненных бурной деятельностью лет и оставил после своей смерти в 1825 году вновь преуспевающее дело. Он перераспределил капитал, выкупив доли самых ближайших родственников, присоединил соседние заводы Мойёвра, принадлежавшие его главным конкурентам, и купил в окрестностях Форбаха тысячу двести пятьдесят гектаров земли, покрытой лесом и буквально набитой углем. Кроме того, впервые во Франции он установил на своих заводах прокатные станы и ввел коксовую плавку, на которую столько усилий положил его отец.
Каков отец, таков и сын
Волею судьбы сын и наследник Франсуа, Шарль, по уму, трудолюбию и предприимчивости не уступал ни отцу, ни деду, ни прадеду, да к тому же и мать его, Жозефина де Фишер де Дикур, твердостью характера была ничуть не слабее своей знаменитой прабабки, Маргариты де Гаузен. Когда умер отец, Шарлю исполнилось лишь 16 лет, и встать за руль семейного корабля пришлось его матери. Она сделала это с безошибочным мастерством и всю свою жизнь всячески поддерживала сына.
Жозефина происходила от отца основателя династии, Иоганна Мартина Венделя, и с полным правом играла выпавшую на ее долю роль. В большей степени благодаря именно ей Шарль после окончания Эколь Политекник смог делать двойную карьеру – политического деятеля и промышленного барона, – не отставая от последних достижений науки и прогресса. С помощью своего родственника, талантливого инженера Теодора де Гаргана, он сумел на протяжении восемнадцати лет быть и мозельским депутатом, защищавшим либеральную экономику, и крупным хозяином, определявшим развитие лотарингской металлургии. Именно по его инициативе было остановлено устаревшее производство на заводах в Айанже и Мойёвре, а с 1853 года форбахские заводы перешли на выплавку стали, которая вследствие развития железных дорог получила в XIX веке широчайшее распространение. Именно он, начав использовать новые высокопроизводительные процессы Бессемера и Мартена, поставил фамильное дело во главе всей французской металлургии.
Все повторяется сначала
По странному стечению обстоятельств после войны 1870 года заводы Венделей оказались чуть ли не в таком же положении, как и в эпоху Революции. После смерти Карла в 1870 году, накануне франко-прусского конфликта, во главе дела в полном одиночестве осталась Жозефина де Фишер де Дикур. Чтобы пережить эти мрачные годы, вдове Франсуа де Венделя пришлось стать второй «мадам д’Айанж» и спасать фамильную империю от катастрофы. А империя эта грозила развалиться, так как по мирному договору новая граница пролегла прямо через промышленные владения Венделей.
Тем же бедам те же лекарства
Жозефина решила разделить семью надвое, следуя, несомненно, примеру того, как поступила в свое время Маргарита Гаузен. По ее настоянию одна часть ее внуков осталась во Франции, а другая приняла германское подданство. Затем она, как единственная владелица, преобразовала дело в семейное коммандитное товарищество, которое стало называться «Внуки Франсуа Венделя» (1871 год). Это общество, куда могли входить лишь ее внуки, стояло одной ногой во Франции, а другой – в Германии и, несмотря на непроницаемость границы, могло не только сохранить свою штаб-квартиру в Айанже, но и продолжать действовать как единое целое.
Двойная национальность и единство семьи, спасшие дело в черные дни Революции, помогли без потерь пережить и сорок пять долгих лет, в течение которых Лотарингия была отделена от Франции. По обе стороны новой границы Вендели одинаково стали играть двойную роль промышленников и политиков. Если Франсуа был избран депутатом в Бурбонский Дворец, то Анри, а потом и его племянник Шарль, владевшие «немецкими» заводами, сидели на скамьях Рейхстага и демонстрировали там крайние профранцузские убеждения и чувства.
Стиринг-Вендель
Как и многие крупные промышленники XIX века, Шарль де Вендель имел склонность к благотворительности. В 1853 году рядом с возведенным им в форбахском лесу металлургическим комплексом он построил новый город Стиринг-Вендель для трех тысяч пятисот рабочих.
Вопреки всему на вершине успеха.
Внешний раскол отнюдь не помешал процветанию империи Венделей. Напротив, именно тогда она достигла своего апогея. В Германии Анри де Вендель использовал изобретение Томаса Гилдкриста, позволявшее при помощи лотарингского фосфористого минерала производить сталь на заводах Айанжа и Мойёвра. Вскоре он занял четвертое место среди промышленников Рейха. Во Франции Робер де Вендель и Теодор де Гарган заключили союз со своим главным конкурентом Анри Шнейдером, семья которого, выкупив заводы Ле-Крёзо, приобрела и патент Гилдкриста. Компаньоны основали в 1880 году «Общество Вендель и Ко» со штаб-квартирой в Жёфе и начали разработку месторождений в Брии. Таким образом, накануне войны 1914 года семейство Вендель оказалось прекрасно подготовленным для поставок пушек и снарядов будущим противникам.
«Комите де Форж»
Эта организация была создана в 1864 году владельцами металлургических предприятий для защиты интересов французской металлургии. С самого начала во главе ее стоял Эжен Шнейдер, который играл первую скрипку в течение всего времени между двумя мировыми войнами. Комитет был упразднен в 1940 году вместе с профсоюзами.
Война, не оправдавшая надежд
Однако война 1914 года не стала для торговцев пушками (которыми через посредников были Вендели) столь уж выгодной, как о том говорили злые языки. С самого начала конфликта заводы в Айанже и Мойевре оказались под принудительным управлением, поскольку германское правительство мало доверяло их профранцузским хозяевам. Кроме того, вся эта семья, то ли французская, то ли немецкая, была вынуждена покинуть свою империю, оказавшуюся в зоне военных действий. Фактически на время войны фирма Вендель лишилась всего своего имущества. Каждый из ее членов, в зависимости от его положения, как мог служил отечеству: Гумберт по поручению правительства поехал в Лондон, чтобы возглавить закупочную контору, а Франсуа был назначен инспектором военных заводов. Однако все они, несмотря на временное разорение, продолжали обивать министерские коридоры и оказывать немалое влияние на правительство.
Удача сопутствовала им: они вернули себе все потерянное и с легким сердцем опять окунулись в дела и политику. Конечно, у злых языков нашлось что сказать. Разоблачали тех, кто покровительствовал Венделям; недоумевали, почему во время наступательных операций в Брии французская артиллерия не обстреливала их заводы. По мнению некоторых экспертов, уничтожение этих предприятий сократило бы кровопролитие на несколько месяцев. Даже Гумберта обвиняли в том, что он преднамеренно завышал цены на товары, покупаемые в Англии. Правда это или ложь (скорее всего, последнее), но такие обвинения немало вредили их репутации.
Впрочем, несмотря на пошатнувшийся престиж, Венделям все-таки удалось стать кому депутатом, кому сенатором, а кому и вовсе членом Народного Фронта, и они продолжили свой триумфальный марш к еще большему богатству. Разрушенное было восстановлено. Все малоэффективное модернизировано и преобразовано.
В 1926 году они без особых финансовых затруднений выкупили у Шнейдера его долю в Компании, а в 1931 году, чтобы поддержать свою политическую линию, приобрели и еженедельник «Тан». На вершине славы Франсуа де Вендель занимал одновременно пост председателя «Комите де Форж» и управляющего Французским Банком. И, конечно же, в 1936 году коммунистическая партия оказала честь Венделям, включив их в список двухсот семейств, которые она намеревалась уничтожить.
Сасилор[3]
В 1973 году, после двухсот семидесяти лет непрерывной деятельности под руководством семейства Вендель, управление делами этого Общества перешло к государству.
Вторично разоренные
В 1940 году Вендели не сумели исхитриться так, как это удалось в 1870 году, когда они сделали для себя прозрачной демаркационную линию, проходившую по Вогезам. Вторая мировая война принесла новое разорение, но на этот раз семейство ничего не смогло сделать, чтобы смягчить удар. Немцы, перейдя границу, сразу же завладели шахтами и заводами Венделей, которые взял себе сам маршал Геринг, и они влились в Hermann Goering Werke. Венделям же снова пришлось бежать. Франсуа отправился руководить заводами в Руан, другие ожидали конца бури, примкнув к движению Сопротивления.
Дела уже не пойдут так, как прежде
Из этого последнего испытания дом Венделей вышел значительно ослабленным. Ему так и не суждено было вернуть свое прежнее величие. Конечно, после войны имущество фирмы Hermann Goering Werke было полностью возвращено прежним владельцам, но будущее отнюдь не стало для промышленных баронов таким же благоприятным, как предшествовавшие войне десятилетия. Национализация угольной промышленности, общий упадок лотарингской металлургии, равно как и возрастающее влияние банков, оказались роковыми для компании Вендель и положили конец фамильной саге, длившейся на протяжении жизни восьми поколений.
В 1948 году коммандитное товарищество «Внуки Франсуа Венделя» преобразовалось в обычное акционерное общество, искавшее частных инвесторов. Какой бы престиж еще ни оставался у этого семейства, какую бы энергию они ни проявляли, Вендели ничего не могли противопоставить тому движению, которое рано или поздно должно было покончить с великими стальными династиями.
Эжен Шнейдер (1805–1875)
В 1836 году этот французский промышленник вместе со своим братом Адольфом стал владельцем прежней королевской литейной мануфактуры, которая была основана в Крёзо Игнацем де Венделем. Именно там Шнейдер построил первый французский паровоз, а после изобретения нового сорта стали (шнейдеровкая сталь) сосредоточил деятельность своего предприятия на производстве оружия. Он стал выпускать броневые плиты для военных кораблей и артиллерийские орудия, которые, по правде говоря, выглядели довольно бледно по сравнению с пушками господина Крупна.
Со временем семейство Шнейдер, считающееся одной из самых знатных промышленных династий, перешло к производству станков.
.
Ротшильды
(XVIII век)
Эти финансовые бароны являются образцом магнатов старой Европы. Они умеют сочетать богатство с хорошим вкусом
Эмблема Ротшильдов
Представляет собой пять стрел, соединенных цепочкой, что символизирует союз пяти сыновей Мейера Амшеля.
Поздним вечером 19 июня 1815 года к набережной порта Остенде галопом прискакал всадник, и лошадь, и человек, некий Ротворд, были крайне измучены. Прибывший тяжело сполз на землю и из последних сил подбежал к небольшому судну. Как только он взошел на борт, оно сразу вышло в море и на рассвете следующего дня достигло английского порта Фолкстон. Его уже несколько часов, напряженно всматриваясь в туман, ждал человек. Одним прыжком он перескочил на палубу, выхватил из рук Ротворда голландскую газету, еще пахнувшую типографской краской, и впился в первую страницу. На лице его появилась довольная улыбка, потом он вскочил в седло и во весь опор помчался к Лондону. Через несколько часов он достиг столицы и, не теряя ни минуты, поспешил на биржу.
Девиз
К баронскому титулу Ротшильды присоединили следующий девиз «Согласие, Честность, Трудолюбие».
Продавать или не продавать
Ажиотаж на бирже достиг апогея. По другую сторону Ла-Манша, вблизи Брюсселя, решалась судьба Европы в битве, ставшей вскоре исторической, – при Ватерлоо. Вся Англия с трепетом ожидала курьеров Веллингтона, которые с минуты на минуту должны были привезти ответ на роковой вопрос – побежден Наполеон или нет? Для биржевых спекулянтов этот вопрос сразу же обретал другой, более прозаический смысл: продавать или не продавать ценные бумаги?
Финансистам не было ничего важнее, чем первыми узнать об исходе битвы. Если Наполеон снова победил, значит, консолидированные акции обесценятся и от них надо как можно скорее избавиться. Зато в противном случае, при победе союзников, их цена резко возрастет, и чего бы это ни стоило, следует только покупать. Но 20 июня 1815 года лишь один человек во всей Англии знал о поражении Наполеона – тот самый всадник, прискакавший из Фолкстона и хорошо известный всем деловым людям лондонского Сити. Звали его Натан Ротшильд. Когда он вошел в большую залу, где было трудно дышать, все взгляды невольно обратились на него, к той знаменитой колонне, к которой он имел обыкновение прислоняться, когда отдавал свои распоряжения. Имя Ротшильдов было уже хорошо известно по всей Европе, и они пользовались репутацией людей, прекрасно умевших вынюхивать, откуда дует ветер. Поэтому то, что делал Натан, вслед за ним повторяли многие спекулянты. А раз ему известно о повышении консолидатов, значит, он будет покупать их как можно больше. Собравшиеся с напряженным нетерпением вглядывались в него, готовые броситься за ним вслед. Но герой наш, подобно опытному актеру, умеющему притягивать к себе взгляды зрителей, не торопился. Потом вдруг принял решение и, вместо того чтобы покупать, продает консолидаты, и сразу много, очень много, прямо-таки в горячечной спешке, словно при наступлении какой-то катастрофы. Невозможно описать ту панику, которая охватила всех вокруг. Подобно судороге разнесся слух, тут же превратившийся в уверенность: «Наполеон победил. Ротшильд уже знает: Наполеон победил». Словно безумные, все кинулись продавать, избавляться любым способом от этих проклятых консолидатов, которые через несколько десятков минут не стоили уже ничего. Их продавали так, как кидают клочки бумаги в мусорную корзину, даже не подозревая, что те, кто покупал их… были агентами банка Ротшильда!
Почти в точности так происходил этот биржевой «путч», считающийся самым знаменитым в истории капитализма. Скольким блестящим лордам и почтенным баронетам пришлось после этого драматического дня продать свои наследственные поместья и охотничьи угодья в Шотландии, у скольких вкладчиков пошли прахом их скромные сбережения. Но зато эта блефовая махинация Натана невообразимо увеличила фамильное состояние семьи Ротшильдов, и, как бы мы ни судили его за обман, нельзя в то же время не восхищаться проявленными им хладнокровием и профессиональной сообразительностью.
Следует заметить, что заслуга в этом блестящем успехе принадлежала не одному только Натану, но также и всей его семье, а особенно отцу, который был настоящим основателем этой знаменитейшей финансовой империи.
Почести
Лайонел Натан Ротшильд был первым израилитом, заседавшим в английском Парламенте. Избранный в 1847 году, он отказался принести христианскую клятву и занял свое место лишь через одиннадцать лет после отмены запрета на политическую деятельность евреев. Его сын, Натан Мейер, первым из своих единоверцев получил в 1885 году достоинство пэра.
Первый чек
Жертвой еще одного блефа Натана Ротшильда стал управляющий Английским Банком. Как-то раз Натану понадобились наличные деньги, и он послал за ними своего служащего, снабдив его кое-как написанной на простом листке бумаги распиской. Кассир банка с достоинством отправил посланного обратно: «Английский Банк не ведет дел с частными лицами», на что ему было сказано: «Ротшильды – это не частные лица». В подтверждение этих слов Натан отправил на следующий день целый отряд служащих и снял со своего счета огромное количество золота. Государственная касса опустошилась с такой быстротой, что голова управляющего пошла кругом и ему пришлось уступить.
«Подполье» еврейской улицы
Он родился 23 февраля 1743 года во Франкфурте-на-Майне и был наречен Мейером Амшелем, но, как и большинство немецких евреев, не имел фамильного имени… Само слово Ротшильд обозначало семейную принадлежность и образовалось от выражения «Zum royher Schild»*. Фактически это было просто прозвище, относившееся к красному щиту, украшавшему скромный фасад его родительского дома.
Оставшись сиротой, мальчик отказался от лелеемой родственниками мысли сделать его раввином и, рассудив, что знание финансов будет много прибыльнее, чем изучение Торы, уехал в Ганновер обучаться в банке Оппергеймера. После того как он достаточно постиг эту профессию, Мейер Амшель возвратился в родные пенаты, но не стал продолжать почтенную банковскую карьеру, а решил вместе со своими братьями возобновить фамильную торговлю старьем и металлоломом – дело малопривлекательное, от которого он навряд ли мог стать много богаче, чем другие мелкие торговцы.
Переехав в небольшой домик под вывеской «Чугунок», Амшель сразу же принялся за дело, следуя правилу, принесшему ему богатство и переходившему от поколения к поколению его потомков. О, сколь драгоценным было это правило, хотя и заключалось оно всего лишь в одном коротком слове – труд. Амшель трудился в своем «Чугунке» как каторжник и с таким успехом, что вскоре дело его стало процветать и он мог уже купить новый, более просторный и богатый дом под вывеской «Зеленый Щит».
Рецепты
«Капитал – это труд» (Альфонс дв Ротшильд)»Добиться богатства, процветать, защищать себя» – так определил деятельность своего семейства нынешний глава французского филиала барон Ги Ротшильд.
Конторка старьевщика
Хотя новый дом Амшеля оказался лучше всех прежних, но с виду он представлял собой самую заурядную лавку подержанной одежды. Чтобы понять, как идут дела, надо было проникнуть в конторку – мрачную и безмолвную комнатушку, святая святых, прятавшуюся среди коридоров, где хозяин, словно мышь в швейцарском сыре, предавался одновременно и своему занятию менялы, и любимому времяпровождению – нумизматике.
Для большинства деловых людей любое увлечение подобно содержанкам – повод для расходов, от которых лучше всего воздержаться. Но Амшель не походил на других, и его любовь к старым медалям и вышедшим из оборота монетам как раз и послужила трамплином к богатству. Случилось так, что принц Вильгельм, ландграф Гессен-Кассельский, в чьем подданстве состоял Амшель Ротшильд, также был страстным нумизматом. И мелкий еврейский меняла нашел здесь уникальную возможность вырваться из серости гетто и проникнуть в позолоченные стены княжеского дворца. Он представил Его Светлейшему Высочеству свою драгоценную коллекцию и после тысячи ужимок согласился уступить несколько монет, величайшей редкостью которых он только что похвалялся. С этого дня перед ним широко открылись ворота дворца, и Амшель регулярно появлялся там, чтобы показать новые приобретения, одно ценнее другого, и дело всегда заканчивалось тем, что он как бы в ущерб себе уступал их, каждый раз сопровождая это новыми и все более шумными выходками.
Наконец, сочтя, что сделано уже достаточно, Амшель решил получить проценты с этих дорогостоящих вложений. Он испросил у принца Вильгельма аудиенцию, на которой весь красный от смущения с какими-то акробатическими курбетами пробормотал: «Я имею величайшую честь умолять Ваше Величество снизойти к просьбе Вашего ничтожнейшего слуги и назначить его на высокую должность поставщика Его Высочайшей Княжеской Светлости…». Смущение просителя вызвало улыбку ландграфа, и он согласился, поскольку отнюдь не хотел терять человека, имевшего столь похвальную привычку продавать ему редчайшие монеты за четверть цены. На следующий день, 21 сентября 1769 года, наш старьевщик-нумизмат, широко улыбаясь, прибивал тяжелым молотком на свой дом большую вывеску с гессен-кассельским гербом, где крупными буквами, на зависть единоверцам и к вящему антисемитизму всего прочего населения, было написано: «Мейер Амшель Ротшильд. Поставщик Двора».
Друзья-министры
Одна из традиций Ротшильдов состоит в том, чтобы привлекать к себе людей, обещающих стать историческими личностями. И в этом у них тоже проявляется удивительное чутье. Например, с французским филиалом были связаны: Леон Сэй, неоднократно занимавший пост министра финансов между 1872 и 1896 годами, Рене Майе, министр финансов и президент Совета при Четвертой Республике, и, наконец, самый влиятельный из всех – Жорж Помпиду.
«Придворный еврей»
Достижение этой в общем-то весьма скромной должности было для Амшеля лишь первой ступенью к замышляемому им восхождению. И через пятнадцать лет, благодаря ловкости, интригам и, надо признать, оказанным двору услугам, он стал самым доверенным лицом Его Высочества и получил пост, столь важный для его амбиций – придворного банкира.
Используя эту должность, он заложил основу своей будущей империи. Распоряжение такой большой массой денег – Вильгельм был одним из самых богатых принцев того времени – позволило ему, помимо своих прямых обязанностей, устроить и два дела в собственных интересах. Во-первых, он создал по всей Европе сеть преданных лично ему агентов. Во-вторых, используя доверенные ему капиталы, играл на бирже, но только ради своей выгоды, что было уже не столь безупречно в нравственном отношении.
Первая гениальная идея
Как бы то ни было, но принц оставался доволен. Он мало что понимал в финансах, и его вполне устраивали услуги человека, досконально в них разбирающегося. Впервые Амшель с блеском показал свои способности во время Американской войны за независимость. Главным источником доходов такого маленького государства, как Гессен-Кассель, была продажа рекрутов. Вильгельм в большом числе поставлял их британской короне, но уже отчаялся получить за это плату, поскольку блокада сделала невозможным перевод фондов. Как раз в то время Ротшильды через посредников покупали в Америке шерсть и ситец, намереваясь впоследствии сбыть их на европейском рынке. И Амшель придумал такую комбинацию, которая устраивала одновременно и его самого, и принца.
Майер Амшель Ротшильд
Он поехал в Лондон, оплатил там купленные им ткани векселями должников Вильгельма, после чего вернулся во Франкфурт, получил за них талеры и, конечно, взял себе хорошую комиссию. Столь удачное дело так понравилось ландграфу, что он несколько раз просил Ротшильда повторить его и к тому же убедил своего сюзерена, герцога Карла Августа, последовать этому примеру. Такая система, устранявшая риск перевозки денег, позволила Ротшильду в течение двадцати лет пользоваться подобным двойным дисконтом и извлечь немалые выгоды из войн, затоплявших кровью всю Европу.
Майер Амшель и женщины
«Поскольку мои дочери, зятья и их наследники не имеют прав ни на какую часть фирмы «Амшель Ротшильд и Сыновья», я никогда не прощу им, если в нарушение моей отеческой воли они осмелятся беспокоить моих сыновей в их делах». Это столь категорично выраженное желание основателя династии скрупулезно соблюдалось его потомками. Для дочерей единственным способом получить кусок пирога оставался брак с кузенами. Отсюда возникла чуть ли не система эндогамных союзов. После Амшеля половина браков в семье Ротшильдов заключалась между кузинами и кузенами.
Вторая гениальная идея
«Гутеле, дорогая, ты непременно должна родить мне сына». Как жена Гутеле Шнаппер превосходила все, о чем Амшель мог только мечтать. Она была богата, аккуратна, экономна и старалась угадать малейшее желание своего любимого мужа с не меньшим рвением, чем относилась к соблюдению субботы. Ни секунды не сомневаясь, что участвует в осуществлении его великих замыслов, она тут же принялась за дело и в рекордный срок произвела на свет десять великолепных детей – половину мужского и половину женского пола. При рождении каждой девочки Амшель надувал губы. Они для него ничего не значили. Но если, к счастью, появлялся мальчик, отец буквально прыгал от радости, поднимал на ноги весь квартал, оглашал гетто радостными криками и бегал по всем синагогам города сообщить радостную весть и воздать хвалу Всевышнему. По прошествии недолгого времени его охватывала дрожь от нетерпения увидеть своих херувимчиков достаточно подросшими, чтобы они могли начать под его ферулой обучение торговле и банковскому делу. Наконец приходил срок, и он посвящал их в тайны денежного курса, биржи, экономии, учета векселей, пошлин, обмена денег. Учил, как зарабатывать золотые кружочки, с терпением перигорского крестьянина, натаскивающего свою собаку на трюфеля.
«Мультинациональное» семейство
Наконец, когда пятеро его сыновей были достаточно подготовлены, чтобы помогать ему в делах, он решил приступить к исполнению своего главного проекта. Давно уже созревшая идея отличалась простотой, а неустойчивое политическое положение только способствовало ее осуществлению. Разрешив посредством простой игры подписей проблему гессенских рекрутов для Англии, Амшель занялся устройством во всех больших столицах Европы необходимых ему филиалов с системой двойного дисконта и со своей особенной специализацией.
Для этого были созданы пять банков, и во главе каждого поставлен один из его сыновей. Старший, тоже Амшель, или Ансельм, остался во Франкфурте координировать деятельность этой малой диаспоры, а младшие получили в удел по одной из главных столиц Европы, где им и предстояло обосновываться. Старый Амшель отправил Соломона в Вену, Натана в Лондон, Джемса в Париж, а Карлману, или Карлу, досталось Неаполитанское королевство.
Формально независимые друг от друга, они тем не менее были связаны священными узами крови и имели общую курьерскую службу, которая позволяла им обмениваться известиями о всех политических событиях чуть ли не раньше, чем эти события происходили на самом деле. Скаковые лошади, мальпосты, эстафеты и даже почтовые голуби постоянно передвигались по земле и небу, чтобы доставить Ротшильдам таинственные закодированные сообщения на иврите и идише, которые позволяли им прежде всех других узнавать о любых биржевых перипетиях.
Израиль
Лайонелу Уолтеру, второму барону Ротшильду и правнуку Натана, была адресована декларация Бальфура от 2 ноября 1917 года, в которой правительство Его Величества соглашалось на создание в Палестине «отечества для еврейского народа». С этого времени Ротшильды постоянно оказывали помощь сионистскому движению. Член французского филиала Эдмон де Ротшильд пожертвовал семьдесят миллионов золотых франков на еврейские коммуны в Палестине.
Атавизм
Когда человек одним движением руки приобретает целое состояние, то обычно наследники, приняв последний вздох предка, спешат поскорее промотать нажитое. Но это совершенно не относилось к Мейеру Амшелю. Он сумел научить детей любить не только деньги, но и труд. Пятеро братьев недаром были сыновьями своего отца. Они работали не покладая рук и, не разгибая спины, и вскоре банки Ротшильдов превзошли все надежды их основателя.
Такие картинки с изображением «дома» Ротшильдов пропагандировали в XIX веке легенду о Мейере Амшеле и его пяти сыновьях: Амшеле Мейере, Соломоне, Натане, Карле и Джемсе. (Литография по рисунку Морица Оппенгейма 1852 года, Национальная Библиотека, Париж.)
Кредиты
Английский филиал продолжал и после Натана субсидировать государство. В 1875 году правительству Дизраели был дан заем на 99 миллионов золотых франков для выкупа у египетского хедива принадлежащей ему части Суэцкого канала.
Действие первое: Лондон
Натан обосновался в Лондоне в 1794 году. Ему было всего лишь 28 лет, он имел весьма ограниченный финансовый опыт, но за ним стоял престиж отцовского имени. Его снедала жесточайшая страсть к успеху в этой стране, которой предстояло в ближайшие десятилетия, как почувствовал своим изощренным нюхом старый Амшель, стать главнейшим биржевым центром Европы. И очень скоро молодой человек показал свои способности. Самым блестящим делом Натана стала афера, о которой мы поведали вначале. Именно она послужила основой богатства и всеевропейского влияния Ротшильдов. Но были и другие подвиги.
Натан изучал рынок сначала в Манчестере, а потом в Лондоне и понял, какую выгоду можно извлечь из наполеоновских войн. Продолжая свои торговые дела, он в то же время придумал хитрый план помощи британской короне, которая разорялась на военных расходах, и с этой целью предоставил правительству кредит в сто тысяч фунтов. При содействии брата Джемса деньги были переведены в Испанию для армии Веллингтона. Эта деликатная и безупречно проведенная операция (не считая, конечно, приличных комиссионных) принесла ему благодарность Его Величества и поставила Ротшильда на равную ногу с управляющим Английским Банком. После падения Наполеона он вполне естественно стал общепризнанным финансистом Священного Союза и получил от британского правительства неслыханную доселе монополию на торговлю золотом и драгоценными металлами.
Понятно, что английская ветвь семейства процветала. Через сто лет после смерти Натана его потомки, образовавшие в Нью-Корте таинственное «Бюро Компаньонов», заправляли и в торговле драгоценными металлами, и на валютном рынке, и в страховых фирмах, и в арбитраже.
Золотые франки
Приехав в Париж в 1811 году с миллионом золотых франков, Джемс де Ротшильд оставил после своей смерти состояние, исчислявшееся двумя миллиардами.
Действие второе: Вена
Соломон, второй сын Амшеля, отправился в Австрию. Он умел одинаково хорошо улаживать человеческие неурядицы и продвигать дела своего семейства. Вскоре он попал ко двору и завязал с Габсбургами и князем Меттернихом дружеские отношения, что позволило ему после конгрессов в Вене и Экс-ла-Шапель играть скромную, но влиятельную роль. Эти знаменитые конгрессы, перекроившие всю Европу, явились для Ротшильдов истинным благословением. Долги бывших противников друг другу превосходили все обычные представления. За удовольствие утопить в крови во имя свободы всю Европу Франция должна была платить всему свету. Финансовые отношения Англии, Австрии и России требовали значительного перемещения капиталов.
Благодаря международной структуре своего банковского дела Ротшильды лучше всех подходили для осуществления подобных операций. Одним росчерком пера они могли переводить огромные суммы из страны в страну, избавляя своих клиентов и от задержек оплаты, и от риска, связанного с перевозкой денег.
В Вене Соломон старался угодить всем и каждому. Он взял на себя долг австрийского правительства России, дал пустячный, в девятьсот тысяч гульденов, беспроцентный кредит канцлеру Меттерниху и употребил весь свой такт для облегчения нового замужества императрицы Марии Луизы с генералом фон Нейппергом.
Дом Нусинген
В эпоху Луи-Филиппа Джемс де Ротшильд был одним из самых влиятельных людей в Париже. Его сильный немецкий акцент вдохновил Бальзака на создание малопривлекательного и даже излишне карикатурного образа банкира Нусингена.
Теперь все бароны!
Как, однако, ни старался Соломон, ему никак не удавалось получить то, к чему он так стремился и чего уже добились в других странах его братья – разрешения создать настоящий банк в столице Австро-Венгерской Империи. Ему пришлось довольствоваться лишь дворянской грамотой и достоинством барона, которыми благодарный Меттерних одарил разом всех пятерых братьев. И все дети франкфуртского старьевщика незамедлительно стали баронами де Ротшильд, кроме Натана, который никогда не пользовался этим титулом. И у них сразу же обнаружились аристократические замашки, вызывавшие саркастические улыбки скептиков.
Французский филиал
Глава французского филиала с 1905 года Эдуард де Ротшильд (1868–1949) прославился противодействием стабилизации франка, проводившейся Пуанкаре, а также национализации железных дорог. Французский филиал состоял из трех железнодорожных компаний («Северной», «Париж – Орлеан – Париж», «Париж – Средиземное море») и владел большими пакетами акций в таких компаниях, как «Рио-Тинто» (медь), «Пеньяройа» (свинец и цинк), «Никель».
Действие третье: Париж
Тот из братьев, кому предстояло стать главою «французского филиала дома Ротшильдов», приехал в Париж в 1811 году. Его звали Якоб, и ему было 19 лет. Высокого роста, с рыжими волосами, он уже тогда отличался какой-то особенной элегантностью. В полиции он назвался Джемсом и показал рекомендательное письмо майнцского епископа монсеньора Дальберга.
Обучавшийся в Лондоне у своего брата Натана, Джемс, несмотря на молодые годы, обладал уже солидным опытом и неплохо знал Францию, благодаря тому, что тайно приезжал туда за контрабандным товаром, а также в связи с переводом денег Веллингтону. Поскольку его ум не уступал амбициям, дела быстро пошли в гору. Через год после приезда он купил у министра Фуше великолепный парижский дворец, в котором стал устраивать роскошные празднества.
Кредиты
Английский филиал продолжал и после Натана субсидировать государство. В 1875 году правительству Дизраели был дан заем на 99 миллионов золотых франков для выкупа у египетского хедива принадлежащей ему части Суэцкого канала.
Конкуренция
Братья Перейр были не только единоверцами, но и самыми опасными конкурентами Джемса де Ротшильда. Благодаря созданному ими кредиту движимостей и участию в железнодорожных компаниях они могли стать при содействии протестантских банков первыми финансистами Франции. Однако после долгой борьбы Ротшильдам удалось обанкротить их.
Прототип
Альфонс де Ротшильд послужил Мопассану прототипом героя в романе «Милый друг».
Самый главный барон из всех Ротшильдов
Падение Наполеона обогатило его и принесло ему первенствующую роль в фамильной империи. Семисотмиллионная компенсация союзникам, к которой была приговорена Франция, означала для банкиров наступление новой эры процветания. Более всех прочих воспользовался этим «барон Джемс». Казна была почти пуста, и правительству Реставрации пришлось прибегнуть к новой мере – государственному займу. Открыто продававшиеся облигации этого займа, более известные под именем ренты, были гарантированы государством. Во Франции, где бережливость и накопление считаются величайшими добродетелями, эта операция оказалась весьма успешной.
Главная и крайне выгодная роль в проведении займа принадлежала частным банкам. Они давали казне кредит на сумму, соответствующую определенному числу облигаций, которые затем продавали частным лицам, получая при этом немалые комиссионные. Джемс де Ротшильд, благодаря весьма активной светской жизни, имел доступ в коридоры власти и получил свою долю в этих откупах на чрезвычайно выгодных условиях. К тому же он сумел занять в финансовом мире доминирующее положение, что позволило ему в будущем влиять, конечно, с выгодой для себя, не только на экономическую, но и на политическую жизнь. Он помогал Людовику XVIII выплатить компенсации, создал большие страховые общества и первые железнодорожные компании, давал кредиты Карлу X, Филиппу и Наполеону III. За границей он финансировал независимость Греции, создание Бельгийского королевства и объединение Италии. В Париже Джемс Ротшильд выделил Луи-Наполеону несколько миллионов, которые помогли принцу преодолеть первые ступени по пути к трону. Именно ему принадлежала счастливая идея способствовать появлению в свете молодой испанки Евгении де Монтихо[4].
Управляющий
Сын Джемса, Альфонс, получил французское подданство и в 1855 году стал управляющим Банком Франции.
Династия Ротшильдов
Вследствие быстрого развития английских и французских филиалов осуществились все мечты Мейера Амшеля. За каких-то два поколения прозвище франкфуртского старьевщика стало синонимом богатства, роскоши и престижа. Благодаря труду его потомков это верно и до наших дней. Описание карьеры каждого члена «дома Ротшильдов» выходит далеко за рамки этой статьи. Чтобы составить некоторое представление о дальнейшей судьбе этого поразительного семейства, читатель может обратиться к генеалогической таблице и приводимым заметкам.
13 февраля 1800 года Бонапарт учредил Банк Франции. Клод Перье написал его устав. Предполагалось, что это будет частное учреждение для регулирования торговли посредством выпуска ценных бумаг при конкуренции нескольких парижских фирм, занимающихся аналогичной деятельностью. Тогда Банк Франции был совсем небольшим. И если пост его управляющего считался престижным, то лишь по причине привилегированных отношений с властью. 14 апреля 1803 года Банк получил монопольное право на эмиссию банковских билетов, а в 1806 году был преобразован в государственный, но при финансировании частными лицами. Управляющие избирались двумястами наиболее влиятельными вкладчиками. Именно этот пункт устава и породил впоследствии легенду о «двухстах семействах».
Власть денег
Поэт Генрих Гейне хорошо знал Ротшильдов. Он писал о служащих «барона Джемса»: «Я предпочитаю встречаться с бароном у него в конторе, чтобы наблюдать, как люди (…) пресмыкаются перед ним. Здесь вы увидите такие изгибы позвоночника, которые трудно повторить даже самому умелому акробату.
Управляющий Банком Франции
Мне доводилось быть свидетелем того, как, подходя к барону, человек судорожно складывается вдвое, словно прикоснувшись к вольтовой батарее».
Банки
Древний мир
Первые учреждения для кредита и обмена денег, которые вполне можно назвать банками, появились в Вавилоне. Но, возможно, они существовали и в торговых сообществах Карфагена и Финикии с очень давних времен.
Однако только древние греки сделали банк необходимым звеном в экономической жизни.
Банкирами у них были или жрецы, хранители «сокровищ» больших храмов, или миряне, занимавшиеся обменом денег. Для облегчения многочисленных торговых связей между городами греки придумали кредит под проценты и ввели во всеобщее употребление векселя.
В Риме, этой цивилизации юристов, профессия банкира долгое время совмещалась с ремеслом ювелира и строго регламентировалась.
Занимавшиеся ею были обязаны тщательно вести записи текущих счетов. Они производили те же операции, что и их греческие собратья, но предпочитали кредит под проценты в пределах 20–40 %.
Средние века
В Средние века не было, как в эпоху Античности, профессиональных банкиров. Их заменяли богатые купцы, которые, по примеру Жака Кёра или Якоба Фуггера, занимались одновременно и торговлей, и банковским делом. Такое положение объяснялось в основном двумя причинами: экономикой, основанной на натуральном хозяйстве, которая привела почти к полному исчезновению торговли, но прежде всего тем, что Церковь осуждала все формы ростовщичества. Однако начиная с XI века некоторое оживление торговых связей между странами привело к робкому возобновлению банковской деятельности, остававшейся, впрочем, привилегией немногих замкнутых групп. К ним относились: евреи, не подлежащие отлучению от Церкви; тамплиеры, чьи набитые денежные сундуки вплоть до царствования Филиппа Красивого представляли наилучшую гарантию надежности; жители Кагора, обладавшие особой на то привилегией; и, конечно, прежде всего тосканцы (Барди, Альберти, Перуцци и прочие Медичи), ошибочно называвшиеся ломбардцами. Эти последние и создали настоящие денежные империи. Ломбардцы образовывали семейные общества, которые владели магазинами, складами и конторами во всех больших городах Востока и Запада. Они находились под покровительством пап, которых ссужали деньгами еще до того, как стали их племянниками.
Новое время
Большие общественные банки получили распространение только в начале XVII века и лишь в протестантских странах, после того как было разрешено наконец ростовщичество. Впрочем, появились они на два века раньше и занимались тогда лишь хранением и переводом денег, но отнюдь не кредитом, который оставался монополией купцов.
Во Франции кредитные банки получили настоящее развитие только при Второй Империи. До того времени банковское дело, как правило, было всегда семейным предприятием, имевшим лишь очень богатых клиентов. Растущие нужды развивающейся промышленности побудили финансистов широко привлекать частные сбережения и создать с этой целью новый тип банков, которые в форме акционерных обществ были открыты для любых вкладчиков.
Биржа
Биржа сыграла весьма важную роль в мифологии XIX века. Этот храм денег, где создаются и гибнут целые состояния, это магическое и одновременно ужасное место, в котором рождаются самые безумные мечты и завязываются самые гнусные интриги, вдохновило многих художников и романистов. Скольких героев Бальзака и Золя, скольких персонажей Гаварни и Домье видим мы ожидающими с воспаленным взором непреложного приговора судьбы! Как казино, как большие отели, а впоследствии и трансатлантические лайнеры, дворец Броньяр стал в эпоху торжества капитализма символом богатства и удачи и притягивал публику с небывалой и уже никогда не повторившейся силой.
Если фондовые биржи, где занимаются акциями, облигациями и рентами, появились только вместе с акционерными обществами, то торговые биржи восходят к эпохе Античности. Чтобы договариваться друг с другом, покупать и продавать товары и объединяться в сообщества, афинские купцы собирались в пирейском порту, где существовала своего рода постоянная биржа. Что касается римлян, то они предпочитали строить на форуме большие базилики, которые служили самым разным целям (политическим, культурным и т. п.). В Средние века купцы устанавливали курс денег и договаривались между собой на периодических ярмарках.
Только к концу XIV века в европейских торговых столицах появились настоящие торговые биржи.
Происхождение слова «биржа» следует искать в имени семейства Ван дер Бурсе, чей дом в Брюгге служил местом встречи проезжих купцов. Оно напоминает о приоритете фламандских финансовых центров перед другими европейскими городами (Антверпен – XIV век, Амстердам – XVII век).
Во второй половине XVII столетия развитие акционерных обществ вызвало к жизни «фондовые биржи», хотя очень долго сфера их деятельности ограничивалась лишь кредитами государству и делами с акциями колониальных обществ, например различных Индийских компаний.
Место Амстердама, постепенно утрачивающего свое значение в конце XVII века, в начале следующего столетия заняли Лондон и Париж, как два крупнейших фондовых рынка Европы. Однако очень долго помещения, в которых располагались столь важные для развития экономики учреждения, оставляли желать лучшего. Коммерсантам приходилось собираться в кофейнях, а иногда и просто на улицах (Свитингс-Эли, Лондон; Рю Квинкампуа, Париж). Только в 1801 году лондонские финансисты решили построить Кэпел-Корт-здание для своей уже знаменитой Фондовой биржи. В Париже официальное открытие биржи состоялось 24 сентября 1743 года. После банкротства Ло власти поняли, сколь настоятельно требуется упорядочить рынок, чтобы подобная катастрофа не повторилась в будущем. Новосозданное учреждение занимало сначала старый Отель де Невер (ныне Национальная библиотека), потом, переменив несколько парижских кварталов, обосновалось в весьма престижном здании-«дворце», построенном Броньяром в 1826 году, что свидетельствовало о той важности, которую оно приобретало в новое время.
В течение всего XIX столетия – золотого века капитализма – лондонская и парижская биржи, оттеснив амстердамскую, оспаривали друг у друга первое место. Но обеих после войны 1914 года обогнал Уолл-Стрит (американская биржа создана в 1792 году).
С этого времени стали различать сберегательные и учетные банки для краткосрочных кредитов и коммерческие банки.
Жакоб Эмиль Перейр
(1800–1875)
Перейр, чье сердце разрывалось между деньгами и неимущими, был главным банкиром Второй Империи, но ему пришлось столкнуться с Ротшильдами
Акула филантропии»
Жакоб Эмиль Перейр был внуком португальского еврея, приехавшего во Францию, чтобы устроить там обучение глухонемых. Он одновременно совмещал в себе качества жесточайшего дельца и неисправимого филантропа.
Переселившись в 1822 году в Париж вместе с братом Исааком, Перейр страстно увлекся неосуществимо-благородными идеями Сен-Симона, которые отстаивали его ученики в журнале «Глобус».
Король рельсов
К счастью для него, взгляды Жакоба на экономическое развитие были куда более трезвыми, чем мысли о будущем всего рода человеческого. С помощью братьев Ротшильдов, которые дали ему необходимый кредит, он вошел в финансовый мир и начал крупное строительство французских железных дорог. Несмотря на скептицизм инвесторов, все еще не доверявших этой слишком новой сфере, он добился блестящих успехов. После открытия в 1835 году линии Париж-Сен-Жермен-ан-Лэ он создал «Компанию северных железных дорог», затем в 1846 году стал руководителем лионской железной дороги, а в 1852 году получил разрешение на основание общества для железнодорожного строительства на юге Франции.
Кроме «Глобуса» Жаков Эмиль Перейр сотрудничал в ежедневной газете «Насьональ», основанной Арманом Каррелем.
Утописты
Став за несколько лет одним из богатейших французских предпринимателей, Жакоб тем не менее не забыл свои прежние сенсимонистские идеи. Поэтому в 1852 году с помощью Исаака он основал новое дело – «Кредит движимости», имевший двойную цель – помочь неимущим выйти из той жестокой бедности, в которую загнала их система эксплуатации, и сделать самого Перейра еще большим капиталистом. Этот банк совершенно нового типа считал своим главным делом долгосрочное финансирование промышленных предприятий, но одновременно он опирался на филантропическую идеологию, которая не вызывала никакого доверия у Джемса де Ротшильда. Этот банкир не только сразу же вышел из дела, но и решительно разорвал всякие отношения с обоими сенсимонистами-финансистами и начал против них войну не на жизнь, а на смерть.
Тем не менее «Кредит движимости» имел блестящий успех и явился одним из главных факторов промышленного развития Второй Империи. Он сыграл большую роль в реконструкции столицы, произведенной бароном Османном (Компания омнибусов, устройство газового освещения и т. д.). Однако, несмотря на поддержку Наполеона III, «Кредит движимости» не смог пережить экономический кризис 1863 года и через три года был объявлен банкротом…
Политик
Жакоб Перейр был не только финансистом и филантропом, но и политическим деятелем. В 1865 году его избрали депутатом Законодательного Собрания.
Аристид Бусико
(1810–1877)
«Бон Марше» стал настоящим дамским счастьем, потому что там все продавалось дешевле, но зато больше… И прибыли возросли. Для этого нужно было только немного подумать!
Создатель больших магазинов
Первый «большой магазин» был открыт в Париже при императоре Наполеоне III на углу улиц Бак и де Севр. Он назывался «Бон Марше» («Там, где дешево») и принадлежал безвестному нормандскому коммерсанту Аристиду Бусико.
За несколько лет, благодаря оригинальному замыслу, он буквально перевернул весь торговый мир и столь известные привычки французов к экономии.
Аристид Бусико
Поскольку все продавалось там дешевле, чем в других местах, этот магазин притягивал особенно женщин, от простых работниц до важных дам буржуазного мира. Под предлогом экономии они разорялись в пух и прах, поддаваясь ловким уговорам покупать совершенно ненужные им вещи.
Старший приказчик
От своих родителей, торговцев шляпами в Беллеме, Аристид не унаследовал ни единого су, но зато получил редчайший дар, стоящий всего золота мира – умение зарабатывать деньги. В 18 лет он поступил простым продавцом в лавку новых товаров, где научился продавать то, к чему покупатели не привыкли, и задешево покупать такие вещи, с которыми не хотели расставаться их владельцы. Затем он «устраивается в Париже» и после семнадцати лет каторжного труда получает пост, считавшийся по социально-экономическим представлениям того времени эквивалентом маршальского жезла в карьере – место старшего приказчика.
20 м
Именно тогда ему предложили стать совладельцем скромного магазина под вывеской «Бон Марше», площадь которого едва достигала 20 м22.
Через десять лет, в 1863 году, проявив невиданную энергию и исключительную изобретательность, он стал единоличным хозяином этого магазина, здание которого значительно перестроил. Но, самое главное, Бусико смог воплотить в жизнь свою давнюю идею «образцового магазина» по продаже «новинок». Первый камень нового заведения был заложен 9 сентября 1869 года. Аристид сам вникал в малейшие детали строительства, и 2 апреля 1872 года состоялось торжественное открытие. Успех превзошел все самые смелые его ожидания.
Биографические сведения
Аристид Бусико родился 4 июля 1610 года в Беллеме; умер 26 декабря 1877 года в Париже; жена – Маргарита Герен (1816–1887).
Золя
Его роман «Дамское Счастье», написанный в 1883 году, вызывает в памяти необычайную жизнь Аристида Бусико. Но в противоположность тому, что можно предположить, прочтя роман, «Бон Марше» отнюдь не разорил мелкую торговлю.
Новый метод торговли
Идея «Бон Марше» основывалась на принципах, революционных по своей сути и в то же время простых как дважды два: каждый отдел соответствовал специализированному магазину; прибыли систематически снижались (20 % сравнительно с обычными тогда 40 %); вместо того чтобы торговаться, на товарах маркировали цену; производились ежегодные распродажи, и «реклама» была не только в Париже, но и в провинции… Такая организация давала много преимуществ как самому Бусико, так и его клиентам. Большое число продаж позволяло снижать стоимость и повышать рентабельность труда. Объединение нескольких магазинов в один было удобно для покупателей, которые экономили время, имея притом больший выбор (в частности, провинциалы очень ценили возможность купить все за один день и уехать вечерним поездом). Продавая дешевле, но в больших количествах, Аристид Бусико открыл принцип современной экономики.
«Бон Марше» очень скоро нашел подражателей, и идея «большого магазина» получила ошеломляющее распространение. В 1853 году Ксавье де Рюэль открыл «Базар у ратуши», затем последовал «Лувр» в 1855 году, «Весна» в 1865 году и «Пассаж Лафайет» в 1895 году[5]. Эта конкуренция нисколько не повредила делам «Бон Марше» и отнюдь не заботила самого Бусико, который, в противоположность многим создателям больших состояний, совсем не стремился к монополии. Как только новое предприятие стало работать самостоятельно, он сразу же поручил его одному из помощников и отдался своей второй страсти – филантропическому патернализму.
Магазин «Весна»
Этот магазин, открытый бывшим служащим Бусико по имени Жалюзо, также использовал рекламу. В одном из объявлений, весьма характерном для торговли нового типа, значилось: «Бароны высокой коммерции никогда не обращали внимания на простую женщину или работницу. О них позаботился магазин «Весна».
Филантропы
Ради улучшения жизни своих служащих Аристид Бусико выделял большие суммы на различные филантропические цели («Общество помощи раненым и больным»; «Женщины Франции за освобождение захваченных территорий») и, самое главное, основал страховую кассу для работников фирмы.
После смерти Бусико его вдова продолжала и коммерческие, и благотворительные дела. С 1880 по 1885 год она лично руководила магазином «Бон Марше» и значительно расширила торговлю.
Перед своей кончиной в Каннах в 1887 году госпожа Бусико раздала служащим фирмы сто пятьдесят паев из фонда акций и пожертвовала деньги на пенсионную кассу.
Не имея детей, она оставила все свое состояние служащим «Бон Марше» и нескольким благотворительным учреждениям. Больница Бусико – одно из сохранившихся доныне свидетельств ее щедрости.
Марсель Буссак
(1889–1980)
Перекупая английские самолетные ткани, Марсель Буссак стал самым знаменитым французским миллиардером. Но больше всего он известен среди фанатиков ипподрома
Миллиардер самолетных тканей
Когда женщина молода, красива, наделена романтической душой, а в юности тайком зачитывалась запретными книгами из отцовской библиотеки, ей очень трудно быть женой простого торговца сукнами в провинциальном городке. Именно таким было положение госпожи Буссак в Шатеру, в сумрачной лавочке, где для нее бесконечно тянулись часы с той томной печалью, которую испытывают, наверное, заморские птицы, запертые в клетке у консьержки. Пока почтеннейший супруг отмерял у себя за стойкой куски сукна, она твердила стихи модных поэтов и переживала в своем воображении сцены из «Мадам Бовари», которые не полагалось знать хорошо воспитанной женщине, дабы не заразиться ядом разврата, совратившим добродетель уже стольких юных девушек.
Конец ознакомительного фрагмента.