Беседа 1. Жизнь есть расширение пределов, в которых заключен человек
– Здравствуйте, Лев Николаевич!
– Применительно ко мне вряд ли уместно такое приветствие. Но вам желаю здоровья.
– Лев Николаевич, я пишу книгу о вас и вашем творчестве.
– Прежде мне довольно было знать, что автор книги – женщина, чтобы не читать ее. Оттого что ничего не может быть смешнее взгляда женщины на жизнь мужчины, которую они берутся описывать.
– Вы считаете, что этого не стоит делать?
– А вы считаете, что напишите лучше тех, кто уже написал? Думаете, что вы умнее? Сейчас обо мне написано много, в том числе и много лишнего. Вы уверены, что ваше понимание интересно и нужно людям? Или вам просто хочется поставить свое имя рядом с моим?
– Я хочу понять. Помогите мне, пожалуйста!
– Хорошо.
– Лев Николаевич! Вы – один из самых загадочных писателей России. В своих произведениях вы старались отобразить правду жизни. Что такое жизнь с вашей точки зрения?
– Жизнь это Путь, движение, в рамках которого развивается человек. Причем, этот Путь имеет четко очерченные цели.
– Судя по всему, Путь очень труден.
– Двигаясь по Пути, человек прикладывает свои способности и потребности к окружающей действительности, а она налагает ответный отпечаток: образовывает его, воспитывает и контролирует. В разных ситуациях человек то активно пытается воздействовать на свою жизнь, то пассивно подчиняется внешним ее требованиям.
Движение жизни не протекает гладко, а сопряжено с преодолением острейших противоречий. Человеку, пошедшему по Пути, предстоит часто делать выбор.
– А если он не может выбрать?
– Бывают положения, когда весы божеского и дьявольского становятся ровно и колеблются. И тут совершается величайшее дело божие – и всякое вмешательство чужое страшно опасно и мучительно. Как бы сказать, – человек делает страшные усилия перетянуть тяжесть, и прикосновение пальцем может сломать ему спину.
– Но человек, как правило, действует в соответствии со своими представлениями и принципами.
– Мне кажется, что ум человеческий в каждом отдельном лице проходит в своем развитии по тому же пути, по которому он развивается и в целых поколениях. Один человек не может эти принципы придумать. Но действует он то самостоятельно, то под влиянием других людей.
– То есть, человек осмысливает свою жизнь либо как направленную к выполнению своей части задачи всего человечества, либо как направленную к себе, к решению своих индивидуальных проблем?
– Жизнь вообще есть расширение пределов, в которых заключен человек. Пределы эти представляются человеку материей в пространстве и отделяют его от других существ. Человек по аналогии с собой узнает в других существах эти пределы. Там, где он их не узнает, он называет эти пределы неорганической материей, то есть признает, что он не видит, не познает то существо, которое граничит с ним. Так граничит с ним земля, воздух, светила. Расширение этих-то пределов, которые мы не можем себе представить иначе, как движением, и составляет то, что мы называем жизнью. Такую жизнь мы сознаем в себе, такую видим во всех существах, которых мы не можем обнять, и которые мы видим только их мертвой стороной. Только здесь закон сохранения энергии получает объяснение, ведь там, где нет жизни, не может быть никакого усиления движения.
– Движение жизни отдельного человека включено в движение Вселенной?
– Тела наши составляют частицы того большого круга, который совершает Земля, Солнце, которые также рождаются, стареют и умирают. Все, что мы видим, знаем, подлежит закону жизни – рождения и смерти. В микроскопических телах этого не видно потому, что процесс совершается очень скоро, а в макроскопических – потому что этот процесс для нас слишком медленен.
– Вы писали о двух видах жизни человека: личностной и разумной.
– Есть две стороны жизни в каждом человеке: жизнь личная, которая тем более свободна, чем отвлеченнее ее интересы, и жизнь стихийная, роевая, где человек неизбежно исполняет предписанные ему законы. Жизнь наша связана с жизнью других людей и в настоящем, и в прошедшем, и в будущем. Жизнь – тем более жизнь, чем теснее ее связь с жизнью других, с общей жизнью.
– Личность и индивидуальность в этом случае одно и то же?
– В этом случае – да. Но не смешивайте личность с разумным сознанием. Разумное сознание включает в себя личность, однако личность не может включить в себя разумное сознание. Личность есть свойство животного и человека как животного. Разумное сознание есть свойство только человека.
– На что направлены личностная и разумная жизни?
– Жизнь личностная направлена, прежде всего, на индивидуальное выживание и стремление приспособиться к обществу, занять соответствующее место в его структуре.
Для этого нужно выполнять определенные социальные роли в соответствии с ожиданиями того круга, в котором вращается человек. Причем, играя роль, человек может полагать, что его поступки диктуются его волей, а не ролью.
Ярким примером может быть сцена суда в романе «Воскресение»: «Прокурор этот только что четвертый раз обвинял. Он был очень честолюбив и твердо решил сделать карьеру и потому считал необходимым добиваться обвинения по всем делам, по которым он будет обвинять»1.
– То есть, в рамках личностной жизни человек преследует свои цели?
– В конечном счете, это работа на себя, даже если выглядит как полное самоотречение. Такая личность подвержена страстям, порождающимся возрастающими индивидуальными потребностями, особенно если человек богат, что позволяет ему вести паразитический образ жизни.
– Именно эта проблема была главной в воспитании ваших детей?
– Праздный человек не спасет свою душу, ибо она совершенствуется только в процессе труда на общую пользу. Я не хотел, чтобы материальная обеспеченность погубила детей, но хотел поставить их в такие условия, которые бы дали внешний толчок к самосовершенствованию.
– Почему невозможно благо в рамках личного существования?
– Во-первых, потому что появляется борьба ищущих личного блага существ между собой; во-вторых, возникает обман наслаждения, приводящий к трате жизни, к пресыщению, к страданиям, и, в-третьих, смерть. А я желал детям счастья.
– С чего начинается разумная жизнь?
– С самоотречения во имя Бога. Человек подчиняет свою жизнь воле Бога, понимая, что только эта высшая воля может объединить человечество.
– Зачем?
– Затем, что человечество – это не совокупность отдельных личностей, а целостность, развивающаяся по своим законам и движущаяся в соответствии с определенной целью. Если человек находит в себе силы изменить свое мировосприятие настолько, чтобы хотя бы не мешать этому движению, а в идеале – полностью ему подчиниться, то он живет жизнью не личностной, а разумной.
– Вы связываете понятие личности с понятием «личина» – маска?
– Личность – это то, что связано с человеком только поверхностно.
Пьер Безухов, когда находился в особо тяжелых для его духа условиях, вспомнил старичка учителя. Ему представилось, что учитель показывает глобус — «живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров». Вся его поверхность состояла из капель. «Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, — сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, — подумал Пьер. — Как я мог не знать этого прежде».
– Когда человек начинает жить разумной жизнью?
– В первой половине своей жизни человек большое внимание уделяет жизни плотской, но с возрастом в нем растет осознание своей миссии в этой жизни (по крайней мере, должно расти). По мере угасания жизнедеятельности тела идет постепенное возрастание деятельности духа. Как только человек достигает своего «потолка» в духовном развитии, наступает духовная смерть, которая может прийти даже при жизни человека, не осознаваясь им. Но иногда при осознании смерти наступает просветление, и тогда человек анализирует прожитые годы и успевает раскаяться о пусто прожитой жизни. Это раскаяние приближает его к Богу, и рост духовности в последние дни или даже минуты жизни идет очень интенсивно, частично спасая душу человека.
– Как может проявляться подобное изменение? Что человек чувствует в кризисный период?
– Один человек придумывает себе предлоги, чтобы спешить, не поспевать, делать торопливо, он весь суета. Другой видит повод для злобы. Третий во всем ищет повод для своего возвеличивания. Четвертый – для печали, а пятый – для любви. Люди создают себе иллюзию жизни, в то время как важны духовные свойства.
К подобным иллюзиям относится представления о судьбе: «И какая удивительная случайность! Ведь надо же, чтобы это дело пришлось именно на мою сессию, чтобы я, нигде не встречая ее десять лет, встретил ее здесь, на скамье подсудимых! И чем все это кончится? Поскорей, ах, поскорей бы!»
Он все не покорялся тому чувству раскаяния, которое начинало говорить в нем. Ему представлялось это случайностью, которая пройдет и не нарушит его жизни. Он чувствовал себя в положении того щенка, который дурно вел себя в комнатах и которого хозяин, взяв за шиворот, тычет носом в ту гадость, которую он сделал. Щенок визжит, тянется назад, чтобы уйти как можно дальше от последствий своего дела и забыть о них; но неумолимый хозяин не отпускает его. Так и Нехлюдов чувствовал уже всю гадость того, что он наделал, чувствовал и могущественную руку хозяина, но он все еще не понимал значения того, что он сделал, не признавал самого хозяина. Ему все хотелось не верить в то, что то, что было перед ним, было его дело. Но неумолимая невидимая рука держала его, и он предчувствовал уже, что он не отвертится».
– Значит, жизнь мира совершается по воле Бога? Что же здесь зависит от отдельного человека?
– Он должен пытаться понять смысл этой воли, для чего надо, прежде всего, исполнять ее – делать то, чего от нас хотят. А если я не буду делать того, чего хотят от меня, то и не пойму того, чего хотят от меня, а уж тем менее – чего хотят от всех нас и от всего мира.
«Князь Андрей тщательно прислушивался к разговорам князя Багратиона с начальниками и к отдаваемым им приказаниям и, к удивлению, замечал, что приказаний никаких отдаваемо не было, а что князь Багратион только старался делать вид, что все, что делалось по необходимости, случайности и воле частных начальников, что все это делалось хоть не по его приказанию, но согласно с его намерениями. Благодаря такту, который выказывал князь Багратион, князь Андрей замечал, что, несмотря на эту случайность событий и независимость их от воли начальника, присутствие его сделало чрезвычайно много. Начальники, с расстроенными лицами подъезжавшие к князю Багратиону, становились спокойны, солдаты и офицеры весело приветствовали его и становились оживленнее в его присутствии и, видимо, щеголяли перед ним своею храбростью».
– Процесс жизни уподобляется завязыванию узлов, которые нужно постоянно развязывать. Что же побуждает человека делать это?
– Есть три двигателя жизни человеческой: а) чувство, вытекающее из общения с другими существами; б) подражание, внушение, гипноз, и в) вывод разума. На миллион поступков, совершающихся вследствие первых двух двигателей, едва ли один совершается на основании выводов разума. Распределение это происходит и в каждом человеке, но в различных долях.
– Как человеку подготовиться к реализации смысла его жизни?
– Чтобы соответствовать замыслу божию и выполнять его задачи, необходимо выработать в себе два чувства: самоунижения и смирения. Основной недостаток воспитания в роскоши – в развитии гордыни. Противоположные чувства более развиты у простых людей. Легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому войти в царство божие.
– У кого же можно научиться смирению?
– У простого народа. Вся жизнь этих людей проходит в тяжелом труде, но они менее недовольны жизнью, чем богатые. Я полюбил этих людей. Чем больше я вникал в их жизнь живых людей и жизнь таких же умерших людей, про которых читал и слышал, тем больше я любил их, и тем легче мне самому становилось жить. Я жил так года два, и со мной случился переворот, который давно готовился во мне, и задатки которого всегда были во мне. Со мной случилось то, что жизнь нашего круга – богатых, ученых – не только опротивела мне, но потеряла всякий смысл. Все наши действия, рассуждения, наука, искусство – все это предстало мне как баловство. Я понял, что искать смысл в этом нельзя. Действия же трудящегося народа, творящего жизнь, представились мне единым настоящим делом. И я понял, что смысл, придаваемый этой жизни, есть истина, и я принял его.
– Что нужно делать каждому человеку?
– Прежде всего, не лгать перед собой, как бы ни далек был путь жизни человека от истинного пути, открытого разумом. Нужно отречься от осознания своей правоты, своих преимуществ, особенностей перед другими людьми и признать себя виноватым. Но главное – исполнять тот вечный, несомненный закон человека – трудом всего существа своего, не стыдясь никакого труда, бороться с природой для поддержания жизни своей и других людей.
– Однако люди далеко не всегда следуют этим советам. Чаще они предпочитают не совсем адекватные способы ориентироваться в жизни.
– Для людей моего круга было четыре выхода из того ужасного положения, в котором мы все находились. Первый – выход неведения, который состоит в том, чтобы не знать, не понимать того, что жизнь есть зло и бессмыслица. Второй – выход эпикурейства, состоящий в том, чтобы, зная безнадежность жизни, пользоваться теми благами, какие есть. Третий – выход силы и энергии, который состоит в том, чтобы, поняв, что жизнь есть зло и бессмыслица, уничтожить ее. Четвертый – выход слабости, который состоит в том, чтобы, понимая зло и бессмысленность жизни, продолжать тянуть ее, зная наперед, что ничего из нее выйти не может.
– А в каком разряде находились вы?
– В четвертом.
– Где же настоящий выход?
– Выход из сложившегося состояния достаточно прост: спрашивать надо, не зачем я живу, а что мне делать. Я старался не смешивать процесс и результат. Главное правило для жизни – это натягивать ровно с обоих концов постромку совершенствования – и мысленного, и жизненного, чтоб одно не отставало от другого и не перегоняло. А то получается, что у нас идеалы высокие, но жизнь подлая, а у народа жизнь высокая, но идеалы подлые.
– Идеалы тоже могут быть подлинными и мнимыми.
– То учение Христа, которое я исповедовал, дает направление, указывает Путь жизни, тот путь, по которому людям легко и радостно идти. Всякое отклонение от него наказывается страданиями. Мнимые идеалы – приобретение богатства, например, – могут быть легко разрушены. Подлинный же идеал неразрушим, потому что находится вне нашей индивидуальной жизни. Несчастье всех нас то, что мы забываем, что жизнь для себя, для своего счастья есть погибель.
– Есть ли в сознании человека механизм, который способствует реализации основного, общечеловеческого, смысла жизни?
– Этот механизм – совесть. Совесть и есть не что иное, как совпадение своего разума с высшим.
– В какой форме совершается движение жизни?
– Человечество, не переставая, движется от низшего, более частного и менее ясного к высшему, более общему и более ясному пониманию жизни. Но это движение может быть упорядоченным только в определенной форме – религиозной. Отсутствие этого основного направления порождает хаос.
– Как во всяком движении, кто-то идет впереди, кто-то отстает. Кто может быть лидером в этом движении?
– Есть люди, яснее других понимающие смысл жизни. Из всех этих передовых людей всегда один более ярко, доступно, сильно – словом и жизнью – выражает смысл жизни. Выражение этим человеком смысла жизни вместе с теми преданиями и обрядами, которые складываются обыкновенно вокруг памяти этого человека, и называются религией. Религии суть указатели того высшего, доступного в данное время и в данном обществе лучшим передовым людям, понимания жизни, к которому неизбежно и неизменно приближаются все остальные люди этого общества. И поэтому только религии всегда служили и служат основанием оценки чувств людей.
– Каков основной нравственный критерий, заложенный в христианстве?
– Отношение к нищете и страданиям людским. Делать добро людям – это не только поддерживать их жизнь, давая деньги. Чтобы делать добро, не деньги нужны, а нужна, прежде всего, способность хоть на время отречься от условностей нашей жизни. Нужно не бояться запачкать сапоги и платье, не бояться клопов и вшей, не бояться тифа, дифтерита и оспы. Нужно быть в состоянии сесть на койку к оборванцу и разговориться с ним по душе так, чтобы он чувствовал, что говорящий с ним уважает и любит его, а не ломается, любуясь на самого себя. Нужно приобщение к их проблемам, как к своим собственным. А это возможно, только когда человек находит смысл жизни вне себя.
– Вы – оптимист или пессимист?
– Я терпеть не могу пессимистов. Если мир так уж не нравится, то нужно его покинуть и не мешать жить другим. Сколько есть людей, всем не довольных, все осуждающих, которым хочется сказать: подумайте, неужели вы только затем живете, чтобы понять нелепость жизни, осудить ее, посердиться и умереть? Не может этого быть. Подумайте. Не сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить то дурное, которое вы видите. Истоки пессимизма в излишней рассудочности, и если допустить, что жизнь человеческая будет починяться только разуму, то уничтожится сама ее возможность.
– Люди живут и разумом, и эмоциями, которые тесно связаны с потребностями и возможностями их удовлетворения. Каково, вашей точки зрения, влияние потребностей на развитие личности?
– Человек, живя, желает для себя блага. Однако скоро он замечает, что удовлетворение этой потребности зависит от других людей, которые не спешат делать это, а напротив, всячески этому препятствуют. Человек хочет все больше, но желания и их удовлетворение приносят мимолетные наслаждения, сменяемые страданиями. Он хочет жить, а жизнь уходит из него. Он уйдет из жизни, а другие останутся.
– Обидно.
– Несмотря на то, что жизнь едина и бесконечна, жизнь отдельного человека, или, вернее, действительность, в которой он существует, оказывается обманчивой и невозможной. Это внутреннее противоречие осознавалось человечеством с древнейших времен, а выражалось в страданиях отдельных людей.
– И этого страдания избежать нельзя?
– Можно. Но лишь при том условии, что люди перестанут стремиться к личному благу. Для этого необходимо особое внутреннее состояние, которое называют любовью. Настоящей любовью, которая подразумевает проявление деятельности личности, подчиненной разумному сознанию. Ты хочешь, чтобы все жили для тебя, чтобы все любили тебя больше себя? Есть только одно положение, при котором желание твое может быть исполнено. Это такое положение, при котором все существа жили бы для блага других и любили бы других больше себя.
– Почему же люди ведут себя не так, а иначе?
– Потому что жизнь человеческая есть ряд поступков от вставанья до постели. Но каждый человек постоянно сталкивается с выбором, как именно поступить, и чем руководствоваться в своем выборе. У него не всегда есть время хорошенько обдумать свои поступки, и не всегда есть точные сведения, на основе которых он должен сделать этот выбор.
– Как же этот выбор все-таки делается, чем он определяется?
– Человек обычно подчиняется не рассуждению, а тому внешнему руководству жизни, которое всегда существовало и существует в каждом обществе. Руководство это не имеет никакого разумного объяснения, однако движет большинством поступков. Его можно назвать привычкой жизни. Руководство это не может быть определенно выражено, потому что слагается оно из самых разнообразных, по времени и месту, дел и поступков. Это – свечки на дощечках родителей для китайцев; это – паломничество к известным местам для магометанина; это – верность своему знамени и честь мундира для военного, дуэль для светского человека, кровомщение для горца; это – известные кушанья в известные дни, известного рода воспитание своих детей; это – визиты, известное убранство жилищ, известные празднования похорон, родин, свадеб. Это – бесчисленное количество дел и поступков, наполняющих нашу жизнь. Это – то, что мы называем приличием, обычаем, а чаще всего долгом и даже священным долгом.
– Откуда берутся привычки жизни?
– Они вырабатывается поколениями, когда создаются программы воображаемых лучших жизней. Люди одни перед другими стараются как можно лучше поддержать ту счастливую жизнь, которую они наследовали от устройства родителей, или сделать себе новую, еще более счастливую жизнь. Родители закладывают эти программы в своих детей с самого раннего возраста с помощью воспитания, а дети подражают им и заражаются их чувствами. Кроме того, в каждом обществе есть представление comme il faut – как нужно. Вот этому-то руководству и подчиняется большинство людей.
– Но значительная часть этих привычек социально оправдана?
– Везде, вокруг себя, с детства человек видит людей, с полной уверенностью и внешней торжественностью исполняющих какие-либо дела – ритуалы. Не имея никакого разумного объяснения своей жизни, человек не только начинает делать такие же дела, но этим делам старается приписать разумный смысл. Человеку хочется верить, что люди, делающие эти дела, имеют объяснение того, для чего и почему они делают то, что делают. И он начинает убеждать себя, что дела эти имеют разумный смысл и что объяснение их смысла если и не вполне известно ему, то известно другим людям.
– А другие, в свою очередь, корректируют его поведение?
– Большинство других людей, не имея также разумного объяснения жизни, находятся совершенно в том же положении, как и он. Они делают эти дела только потому, что им кажется, что еще кто-то, имея объяснение этих дел, требует их выполнения. И так, невольно обманывая друг друга, люди все больше и больше не только привыкают делать дела, не имеющие разумного объяснения, но привыкают приписывать этим делам какой-то таинственный, непонятный для них самих смысл. Люди живут, стараясь уверить себя, что если они сами не знают, зачем они живут, то это знают другие – те самые, которые точно так же мало знают это.
– Может быть, им просто страшно сознавать свою смертность? Как люди пытаются защититься от мысли о смерти?
– Чтобы скрыть от себя приближение смерти, люди увеличивают наслаждения. Но это увеличение не беспредельно. Наслаждения переходят в страдания, а ужас перед смертью увеличивается. Человек ищет другие наслаждения и увеличивает их интенсивность. Потом он начинает искать наслаждение в забытьи, в котором тоже доходит до известного предела. И получается ложный круг: одно – причина другого, и одно усиливает другое. Но самое страшное то, что наслаждения подобного рода не могут быть равномерно распределены между людьми. Если кто-то усиливает их, то в другом месте, у другого человека эти наслаждения отнимаются. Так что, чем сильнее, напряженнее деятельность для достижения наслаждений, тем невозможнее становится единственно доступное человеку благо – любовь.
– То есть, любовь есть цель нашей жизни?
– Любовь – не цель, а состояние. А вот вопрос «зачем жить?» – очень важный. Если нет цели никакой, если жизнь для жизни нам дана, то незачем жить. И если так, то Шопенгауэры и Гартманы, да и все буддисты совершенно правы. Ну, а если есть цель жизни, то ясно, что жизнь должна прекратиться, когда достигается цель. Вы заметьте: если цель человечества – благо, добро, любовь, как хотите; если цель человечества есть то, что сказано в пророчествах, что все люди соединятся воедино любовью, что раскуют копья на серпы и так далее, то ведь достижению этой цели мешает что? Мешают страсти. Из страстей самая сильная, и злая, и упорная – половая, плотская любовь, и потому если уничтожатся страсти и последняя, самая сильная из них, плотская любовь, то пророчество исполнится. Люди соединятся воедино, цель человечества будет достигнута, и ему незачем будет жить. Пока же человечество живет, перед ним стоит идеал и, разумеется, идеал не кроликов или свиней, чтобы расплодиться как можно больше, и не парижан, чтобы как можно утонченнее пользоваться удовольствиями половой страсти, а идеал добра, достигаемый воздержанием и чистотою.
– Но ведь именно к любви стремились и стремятся люди.
– Да. И посмотрите, что выходит. Выходит, что плотская любовь – это спасительный клапан. Если не достигло теперь живущее поколение человечества цели, то не достигло оно только потому, что в нем есть страсти, и сильнейшая из них – половая. А если есть половая страсть и есть новое поколение, стало быть, и есть возможность достижения цели в следующем поколении. Не достигло и то, опять следующее, и так до тех пор, пока не соединятся люди воедино.
– Значит, если бы люди были вечными, то страсть не была бы нужна?
– Если допустить, что Бог сотворил людей для достижения известной цели, то сотворил бы их или смертными, без половой страсти, или вечными. Если бы они были смертны, но без половой страсти, то вышло бы что? То, что они пожили бы и, не достигнув цели, умерли бы. А чтобы достигнуть цели, Богу надо было бы сотворять новых людей. Если бы они были вечны, то положим, они бы достигли после многих тысяч лет цели, но тогда зачем же они? Куда ж их деть? Именно так, как есть, лучше всего.
– В процессе эволюции люди, как вид, не совершенствуются?
– Высшая порода животных – людская. Для того чтобы удержаться в борьбе с другими животными, она должна сомкнуться воедино, как рой пчел, а не бесконечно плодиться. Она должна так же, как пчелы, воспитывать бесполых, то есть опять должна стремиться к воздержанию, а никак не к разжиганию похоти, к чему направлен весь строй нашей жизни.
– Но тогда род человеческий прекратит существование?
– Да неужели кто-нибудь, как бы он ни смотрел на мир, может сомневаться в этом? Ведь это так же несомненно, как смерть. Ведь по всем учениям церковным придет конец мира, и по всем учениям научным неизбежно то же самое. Так что же странного, что и по учению нравственному выходит то же самое?
– Значит, жизнь – несовершенная структура, которая стремится к совершенству? И когда она замкнется на самой себе, то самоуничтожится. Либо разрушится, либо перейдет в другое качество. Что ожидает человечество?
– Я ратую за плюс.
– Что же тогда движение жизни?
– Энергия, которую можно рассматривать как движение, есть нечто действительное, а не кажущееся. Это не только средство представления моего единства со всем миром. И потому положение о том, что движение есть только то, что соединяет человека со всем миром, – неверно. Движение есть сама жизнь.
– Сознание сопровождает движение жизни?
– В противовес процессу жизни, сознание – статичное явление. Сознание стоит, события жизни движутся через него, а нам кажется, что движется сознание, как облака, бегущие мимо луны.
– Почему человек не может себе представить подобное?
– Потому что для человеческого ума непонятна абсолютная непрерывность движения. Человеку становятся понятны законы какого бы то ни было движения только тогда, когда он рассматривает произвольно взятые единицы этого движения. Но вместе с тем из этого-то произвольного деления непрерывного движения на прерывные единицы проистекает большая часть человеческих заблуждений.
– Что нужно для того, чтобы достаточно адекватно судить о законах движения?
– Необходимо допустить бесконечно малую единицу для наблюдения – «дифференциал истории», а также достичь искусства интегрировать, то есть брать сумму этих бесконечно малых единиц. Историческая наука постоянно принимает все меньшие и меньшие единицы для рассмотрения и этим путем старается приблизиться к истине. Но, как ни мелки эти единицы, каждая из них имеет начало, а его выделить практически невозможно. Например, главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого-нибудь события, в которых всегда рассматривается событие. Главнокомандующий всегда находится в середине движущегося ряда событий. Никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение. В каждый момент этого последовательного, непрерывного проявления события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов. Он находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество вопросов, зачастую противоречащих друг другу.
– Чем же определяется ценность человеческой жизни?
– Жизнь обнаруживается во времени и пространстве, но определяется не временными и пространственными условиями, а только степенью подчинения животной личности разуму. Определять жизнь временными и пространственными условиями, – это все равно, что определять высоту предмета его длиной и шириной.
– Но ведь именно условия жизни и есть видимый критерий прогресса.
– Прогресс! Сколько бы ни уверяли людей суеверия религиозные и научные о таком будущем золотом веке, в котором всего будет довольно, разумный человек видит и знает, что закон его временного и пространственного существования есть борьба против каждого, каждого против каждого и против всех. Именно это порождает неудобство и страх.
– Как его преодолеть?
– Когда человек начинает жить истинной жизнью, то есть поднимается на некоторую высоту над жизнью животной и с этой высоты видит призрачность своего животного существования, неизбежно кончающегося смертью, он видит, что существование его в плоскости обрывается со всех сторон пропастями. Не признавая, что этот подъем в высоту и есть сама жизнь, он ужасается перед тем, что увидел с высоты. Вместо того чтобы, признав силу, поднимающую его на высоту, и идти по открывшемуся ему направлению, он ужасается и нарочно спускается вниз, ложится как можно ниже, чтобы не видеть обрывов, открывающихся ему. Но сила разумного сознания опять поднимает его, опять он видит, опять ужасается и, чтоб не видеть, опять припадает к земле.
– И так – бесконечное число раз?
– Это продолжается до тех пор, пока он не признает, наконец, что для того, чтобы спастись от ужаса перед увлекающим его движением погибельной жизни, ему надо понять, что его движение в плоскости – его пространственное и временное существование – не есть его жизнь. Жизнь его только в движении в высоту. Только в подчинении его личности закону разума и заключается возможность блага и жизни. Ему надо понять, что у него есть крылья, поднимающие его над бездной. Если бы не было этих крыльев, он никогда не поднимался бы в высоту и не видал бы бездны. Ему надо поверить в свои крылья и лететь туда, куда они влекут его.
– Вероятно, для этого нужно определиться: что же такое «Я»?
– Это тоже непросто. Ведь мое сознание говорит мне только: я есмь. Я есмь с тем моим отношением к миру, в котором я нахожусь теперь. О своем рождении, о своем детстве, о многих периодах юности, о средних годах, даже об очень недавнем времени человек часто ничего не помнит.
– Человек в своем определении «Я» манипулирует двумя категориями: «Я-постоянное» и «Я-меняющееся». Все это находится в одном месте – в человеческом теле. Что же тогда «действительное Я»?
– Тело мое одно только потому, что есть что-то невещественное, которое признает переменяющееся тело одним и своим. Это то, что мы называем сознанием: оно одно держит все тело вместе и признает его одним и своим. Но и это не все. Сознание тоже различно. Как нет ничего общего в веществе моего тела, каким оно было десять лет назад и теперешним, как не было одного тела, так и не было во мне одного сознания. Мое сознание трехлетним ребенком и теперешнее сознание так же различны, как и вещество моего тела теперь и тридцать лет тому назад. Сознания нет одного, а есть ряд последовательных сознаний, которые можно дробить до бесконечности.
– Что же связывает в одно целое все последовательные во времени сознания?
– Отношение к миру. Именно оно, внепространственное и вневременное, исключительное отношение к миру, – есть настоящее и действительное «Я». Наше особенное отношение к миру установилось не в этой жизни, и началось не с этим телом, и не с рядом последовательных во времени сознаний. Оно уже существовало до нашего рождения. Это отношение, в свою очередь, тоже развивается, и развивается в трех основных плоскостях: отношение разумного сознания человека к миру; отношение его животного сознания к миру; отношение его тела к миру.
– Что же определяет окончание плотского существования человека и начало его перехода в новое качество?
– Нам кажется, что человек умирает, когда этого ему не нужно, но это не так. Умирает человек только тогда, когда это необходимо для его блага, точно так же, как растет, мужает человек только тогда, когда ему это нужно для его блага. Человек умирает только оттого, что в этом мире благо его истинной жизни не может уже увеличиваться, а не оттого, что у него болят легкие, или у него рак, или в него выстрелили или бросили бомбу.
– И тогда он перестает беречь себя?
– Если мы живем, то это происходит вовсе не оттого, что мы бережем себя, а оттого, что в нас совершается дело жизни, подчиняющее себе все эти условия. Мы живы не потому, что бережем себя, а потому, что делаем дело жизни. Кончается дело жизни, и ничто уже не может остановить неперестающую гибель человеческой животной жизни.
– Значит, чтобы сохранить свою жизнь, нужно отречься от животной ее составляющей?
– Да, для блага моей истинной жизни мне нужнее всего знать то, чему я должен подчинить здесь и теперь свою животную личность. И разум открывает мне в этой жизни тот единственный путь, на котором я не вижу прекращение этого блага.
– Тогда изменяется отношение к страданиям?
– Люди в глубине души знают, что всякие страдания нужны, необходимы для блага их жизни. Страдание есть болезненное ощущение, вызывающее деятельность, устраняющую его и вызывающую состояние наслаждения.
– Как страдание может являться источником активности личности, и почему оно способствует развитию человека?
– Существует разница в страданиях животного и человека. Если животное страдает в настоящем, то деятельность для прекращения страдания, направленная на самого себя в настоящем, вполне удовлетворяет его. Человек же страдает не в одном настоящем, но страдает и в прошедшем, и в будущем.
Поэтому деятельность, вызываемая страданиями человека, если она направлена только на настоящее человека, не может удовлетворить его. Только деятельность, направленная и на причину, и на последствия страдания, и на прошедшее, и на будущее, удовлетворяет страдающего человека. В этом случае у человека два выбора: или считать страдания бессмысленными, а потому усиливать их, или, считая себя частью человечества, отстрадать и за себя и за других, и таким образом приблизиться к высотам разумной жизни. Вследствие этого, страдания лишаются своей моральной мучительности, так как поддерживаются любовью.
«Жизнь одна во всем, и ты проявляешь в себе только часть этой одной жизни. И только в этой одной части жизни, в себе, ты можешь улучшить или ухудшить, увеличить или уменьшить жизнь. Улучшить жизнь в себе ты можешь только тем, что будешь разрушать пределы, отделяющие твою жизнь от других существ, будешь считать другие существа собою — любить их. Уничтожить же жизнь в других существах не в твоей власти. Жизнь убитых тобою существ исчезла из твоих глаз, но не уничтожилась. Ты думал удлинить свою жизнь и укоротить жизнь других, но ты не можешь этого сделать. Для жизни нет ни времени, ни места. Жизнь мгновения и жизнь тысячи лет, и жизнь твоя и жизни всех видимых и невидимых существ мира равны. Жизнь уничтожить и изменить нельзя, потому что она одна только и есть. Все остальное нам только кажется».
– Получается, что человек призван преодолеть свои телесные потребности?
– В нас две природы – духовная и плотская. Есть люди, живущие одной плотью и не понимающие того, как можно свой центр тяжести переносить в духовную жизнь, чтобы вся деятельность руководилась духовными целями. Есть люди, живущие плотью и понимающие – только понимающие – духовную жизнь. Есть люди счастливые – наш народ и еще буддисты, которые до пятидесяти лет живут полной плотской жизнью и потом вдруг переступают на другую ногу, духовную, и стоят на ней. Есть еще более счастливые, для которых творить волю отца – это истинный хлеб и истинное питье, и которые смолоду стали на ногу духовную. Но есть и такие несчастные, как мы с вами, у которых центр тяжести в середине и они разучились ходить и стоять.
– Разве легко отделить духовное от плотского?
– Все в этом мире перепутано. Все плотское так одето в духовный наряд, все духовное так облеплено плотским, что трудно разобрать. Да что же хорошо, что дурно? В учении Христа я нашел одну особенную черту, отличающую его от всех учений. Он учит, толкует, почему смысл жизни тот, который он дает ей. Но притом всегда говорит, что надо исполнять то, что он говорит, и тогда увидишь, правда ли то, что он говорит.
– В повседневной жизни много хлопот. Разве легко постоянно контролировать свое поведение в соответствии и заповедями Бога?
– Многие люди озабочены только призраками, отражениями, а не самой жизнью в ее подлинной сути. Верьте, переносите центр тяжести в мир духовный, чтобы все цели вашей жизни, все желания выходили бы из него, и тогда вы найдете покой в жизни. Делайте дела божии, исполняйте волю отца, и тогда вы увидите свет и поймете. Мужик верит так, как верили и верят величайшие мудрецы, до которых он может подняться, отцы и святители, то есть верит в самое высшее, что еле-еле может понять. Мужик может, а мы не можем.
– Что есть религия?
– Под религией мы с вами понимаем различные сущности: вы понимаете общее миросозерцание, согретое чувствами, я – выражение простых непререкаемых нравственных истин, которые неизбежно изменяют жизнь, – как, например, истины единобрачия или непротивления злу.