В политику!
Политическое руководство страны и российское военное командование как в мирное время, так и в ходе «контртеррористической» операции странным образом все делали во вред армии, да и государству в целом. Ельцин не принимал у себя в Кремле Дудаева, тем самым давая понять, что не признает президента Ичкерии. В ответ глава Чечни нарочито демонстрировал свою независимость от России: бесконтрольно добывал нефть, торговал ею и быстро сконцентрировал у себя огромные финансовые средства. Практически в это же время происходит невообразимое – министр обороны, выведя с территории республики воинские соединения, арсеналы с оружием передал в ведение местных военачальников. И хотя, по словам Главной военной прокуратуры, все приказы подписаны командующим Северо-Кавказского военного округа, без Грачева склады попасть в руки сепаратистов явно не могли. Не сам же Ельцин скомандовал вооружить чеченцев? Так или иначе, а для полномасштабного конфликта в этот момент не хватало самой малости – провокации. И она не заставила себя ждать. Тот же Грачев, собирающийся в Грозном наводить порядок одним парашютно-десантным полком, тем не менее на штурм города бросил «добровольцев», наспех собранных в гвардейской танковой Кантемировской дивизии. Итак, порох рассыпан, фитиль зажжен – страна мгновенно вспыхнула гражданской войной.
Не лучше велась и вся кампания по уничтожению бандформирований. Против хорошо вооруженных боевиков, многие из которых имели опыт ведения войны, были брошены необстрелянные мальчишки, попавшие в Чечню напрямую из военкоматов. Долгое время у армейской группировки не было единого руководства. Командовать брались то министр обороны, то начальник Генерального штаба, то назначали кого-то из генералов, как правило, не обладавших ни опытом, ни необходимыми качествами. Всеобщая неразбериха, отсутствие согласованности действий армии и Внутренних войск привели к трагическим ошибкам, которые повлекли большие потери личного состава.
Как мы знаем, особенно «не повезло» армии с «лучшим министром обороны» Грачевым. Имея опыт командования полком в Афганистане, он, к сожалению, за мирное время растерял тактическое и стратегическое мышление, а возня возле Ельцина и желание «прописаться» в «семье» президента сделали из него политика «чего изволите?». Оттого он все время принимал решения с оглядкой на Кремль. Чтобы больше понравиться Ельцину, предпринял сумасбродную попытку танковой атаки на Грозный. Потом в честь собственного дня рождения без подготовки и тщательного планирования кинул войска штурмовать набитый боевиками город. Потерпев серьезное поражение по всем направлениям, кроме того, где действовал корпус Рохлина, запил. Когда же волгоградцы очистили центр Грозного, захватили Дворец Дудаева, взяли ключевую в стратегическом плане площадь Минутку и оттеснили бандформирования на окраину населенного пункта, министр очухался и дал пресс-конференцию. На ней он неожиданно заявил: «Операция по взятию города была спланирована внезапно и проведена с наименьшими потерями… А потери пошли, тут я вам честно хочу сказать, по рассеянности некоторых командиров нижнего звена, которые почувствовали легкую победу и просто-напросто расслабились». Кто знал ситуацию, слушал его, сжимая кулаки.
Надо сказать, предательство было повсюду. Информация из Кремля, Министерства обороны, Генерального штаба и штаба округа утекала со свистом. Тот же Грачев жаловался, что стоит у Ельцина получить задачу, как о ней уже знает чеченская сторона. Тайно вылетал в Грозный, а на аэродроме его выстраивались встречать не только подчиненные, но и зенитчики бандформирований. Дошло до того, что министру приходилось имитировать собственный отлет с аэродрома «Северный» – когда самолет совершил все рулежки и остановился перед началом разбега, генерал выпрыгнул на бетонку и «огородами» добрался на командный пункт.
Кавказскую войну в прессе открыто называли позором армии. Госпитали были забиты ранеными. Российские города, села и деревни, получая запаянные гробы, выли от горя, а Грачев, красуясь перед журналистами, сообщал: «Наши мальчики умирали с улыбкой на устах». Оправдания национальной трагедии не было. Осознавая, что страна попала в капкан, Кремль судорожно искал выход. Как всегда не там, где он находился. Вместо того, чтобы силой раз и навсегда подавить бесчинствующих сепаратистов и съехавшихся со всего мира головорезов, власть то и дело имитировала стремление к мирным переговорам. Военные стали заложниками бестолковой политики и продажных чиновников.
На фоне этой вакханалии, этого политического бардака образ Рохлина проступал светлым пятном. Страна с извращенными моральными ценностями, когда все по именам знают звезд российской эстрады и клички их любимых собак, кто, когда и с кем спал, неожиданно начинает повторять фамилию генерала, обеспечившего взятие города Грозного. Журналисты, побывав в успешно воюющем корпусе, наперебой рассказывали о героизме и мужестве его солдат и офицеров, решивших исход операции по захвату столицы мятежной Ичкерии. Помимо воли военного руководства, имя комкора набирало звучание, его авторитет взлетал на высоту. Страна увидела – даже в этой непопулярной войне есть герои, которые спасли поруганную честь нации.
Осознавал ли генерал, что стал символом непобежденного русского воинского духа? Я об этом его не спрашивал. И язык бы, конечно, не повернулся, потому что Льву Яковлевичу чуждо было рассуждать о высоких материях, тем более говорить о себе в превосходной степени.
– Вернулись в Волгоград мы в феврале 95-го, – рассказывал Рохлин. – Много раненых. Куча проблем с семьями погибших. У них жены, дети, а кормильца нет. От всего этого не отмахнешься. Это первое. Потом награжденные. Мы представили людей к Героям, к орденам, медалям, а Москва не торопится присваивать. Чиновники… Пришлось самому ехать, разбираться, рычать на всех. Ну и третье. Из Чечни я вынес собственное видение войны и мира. Подготовил документ – выводы, обоснования, рекомендации по выполнению боевых задач с учетом местности и национальных особенностей населения. Условия ведения переговоров и заключения мира. Если бы тогда прислушались ко мне, то такого позорного соглашения, которое потом подписал Александр Иванович Лебедь, не было бы. Россию в очередной раз унизили.
Рохлина с его аналитической справкой в Министерстве обороны и Генеральном штабе выслушали, давая понять, что и здесь «таких умных» пруд пруди. Словом, в родном отечестве пророка нет. Плюнув на все, генерал вернулся в Волгоград и стал готовить корпус к новой отправке в Чечню. Он понимал, что в Вооруженных Силах на сегодняшний день таких боеспособных и познавших вкус победы военных формирований, как его корпус, больше нет. А значит, после небольшой передышки гвардейцы вновь окажутся на войне.
И тут его вызвали в Москву. В стране замаячили выборы в Государственную думу второго созыва. Разобравшись, что его прочат третьим по списку в блок «Наш дом – Россия» (НДР), генерал быстро смекнул, что на его популярности хотят завоевать голоса электората, и решил не продешевить. Корпусу требовались перевооружение, жилье, ремонт и строительство казарм, зависшие в коридорах власти награды… Торг прошел успешно – Виктор Черномырдин пообещал исполнить все, лишь бы генерал вошел в первую тройку федерального списка. Так Рохлин оказался в политике.
Вспоминает Игорь Николаевич Родионов, экс-министр обороны, генерал армии:
– Встал вопрос о присвоении Рохлину Героя России. Лев Яковлевич позвонил мне в Москву и сказал, что от Золотой Звезды откажется, что генералы в этой войне не заслуживают наград, настоящие герои – солдаты и офицеры, которые своими жизнями расхлебывают ошибки и предательство политиков.
Когда Черномырдин стал собирать команду на выборы в Госдуму, сразу вспомнил о Рохлине – им нужны были герои. Глава правительства, пообещав, что построит несколько домов для бесквартирных офицеров волгоградского корпуса, тем самым заманил командира корпуса в списки НДР. Но обманул и ничего не выполнил. Рохлин впоследствии во всех разуверился, из пропрезидентской фракции вышел и ни к кому не примкнул. Стал создавать свое политическое движение.
Уже в сентябре, после съезда, на котором Рохлина утвердили кандидатом в депутаты Государственной думы от НДР, Лев Яковлевич отвечал на вопросы московских журналистов. Они откровенно посмеивались над угловатыми повадками генерала, еще недавно личным примером поднимавшего в бой необстрелянных солдат, привыкали к его своеобразному выговору. Но Рохлин подкупал своим героическим прошлым, открытостью и откровенностью суждений. Он напрямую заявил, что его место не в Думе. «Я должен, я умею командовать. Это не хвастовство. Меня представляли к Герою Советского Союза в Афганистане за то, что я умею командовать. Я прекрасно справлялся с задачами в Закавказье по той причине, что я умею командовать… Я считаю, что я принесу большую пользу Родине хотя бы на Северном Кавказе».
Из этого было понятно, что в коридорах власти задерживаться он не собирается. Вот развяжет чеченский узел, поддержит упавший авторитет армии, заставит власть пересмотреть свое отношение к обороноспособности страны – и назад, в свой корпус. Журналисты только дивились его политической наивности. Перечисленные задачи, которые он ставил перед собой, тянули лет на сто и быстрого решения не подразумевали.