Глава 6. Из прошлой жизни Савелия
Без покаяния, вовсе без стыда,
Идём путём бесславным- в никуда,
Довольные неволей – как судьбой,
Сроднившись и с сумою, и тюрьмой.
Кто же такой Димитриев? Куда, зачем, как шёл по жизни мой соотечественник?
Родился, рос Савелий в обеспеченной христианской, многодетной, дружной, работящей семье. Отец с точностью до копейки от доходов крепкого большого хозяйства «десятину» отдавал в местную общину старообрядцев. Приверженец старинной, опальной веры не гнушался общением и дружбой с местными татарами, мусульманами, алтайцами, с поляками-католиками, когда-то сосланными в Сибирь. К веротерпимости приучил потомство. Не возбранялась любовь, браки с иноверцами, только был один закон – креститься и венчаться.
Хозяйство справное: десятка два коров, тройка лошадей, пара сотен овец на притаёжных заимках, две пасеки мыловарения да артель по производству валенок.
Ленивые, пьяницы, вороватый люд обходили их хозяйство, знали, не «ко двору». Работникам отец Савелия платил достойно, исправно. Кто по нужде обращался, взаймы давал без «роста» процента. Отец семейства Димитриевых сам работал «с восхода до захода», а потому три сына, две дочери, снохи да внуки, что повзрослее, трудились без различия наравне со всеми.
К революционным переменам староверы отнеслись с пониманием: «Любая власть от Бога», доверились обещаниям большевиков на счёт земли. В надежде хоть что-то сохранить из нажитого, Димитриевы на семейном совете порешили лучший выход – самим отдать безвозмездно большую часть живности, а производство мыла, валенок, пасеки полностью передать новой власти. Вступили после этого в колхоз. Надежда, что «власть советов» во благо народа использует безвозмездно отданное, не оправдалась.
Больно, обидно было видеть, как вместо одного управленца Тимофея объявилась стая саранчи: руководители и бездарные начальники. За год всё порушили, пропили, промотали, а чтобы скрыть воровство, прежних хозяев по новым законам объявили кулаками, всю вину за свою алчность свалили на них, приписали вредительскую деятельность, вынесли дело на суд.
Хорошо, что среди подлецов, живущих под прикрытием идей большевизма, равенства, братства, работающих только в угоду себе, нашлись настоящие коммунисты, не верящие в Христа, но в душе почитающие священные заповеди, вот такие и защитили семейство Димитриевых от высылки. Куда уже дальше? Непонятно. На суде семью лишили только некоторых прав. Городской дом под железной крышей конфисковали, но разрешили проживать на бывшей в их ведении, разоренной пасеке. Обездоленные, но к труду привыкшие, к осени Димитриевы справили новое жильё. Люди добрые помогли животиной обзавестись. Вспомнив ремесло предков, стали делать бочки, посуду, хозяйственную утварь из кедрача, что в округе много растёт. Продавать изделия сами не решались, на то патент нужен, а «лишенцам» запрещено иметь подобный. Сбывали через знакомых, появились кое-какие деньги, вроде зажили.
В самую пору сенокоса нагрянула ревкомиссия под начальством Яшки по прозвищу «Радуга», который руководил городским НКВД. Прозвали его так в народе за то, что воевал он то под белым знаменем у Деникина, затем под чёрным в банде «Голубого», а как распознал силу большевиков, быстро сдал подельников, прежних друзей и пристроился под красным флагом. Расстроился уполномоченный, что добыча реквизированного всего то на два воза, хотелось что-то для себя лично поиметь: золотишко, деньги. Обнаруженная четверть самогона придала ревкомцам храбрости, алчности и жестокости. В надежде найти ещё что-то ценное подвесили взрослое семейство Димитриевых на кресты, что из жердин на ограду приготовлены. Одежду прежде сняли. На комара, гнуса, паутов год был урожайный. Перед распятыми установили икону Христа. Условие, как приговор «Коль Богом клянетесь, что всё государству отдали- поверим, коль плюнете на изображение, с распятья снимем». От себя главный палач добавил: «Пару фунтов золота добудете, тогда и арестовывать не стану».
Спасать родню вызвался Савелий. Дали сопровождающего с конем. Община, старые знакомые собрали монет царской чеканки, украшений из ценного металла больше требуемого. Вернулись по темноте, но вовремя. Отец, мать, сёстры, братья, снохи, изъеденные и покусанные гнусом, уже были при смерти от страданий, испытывали муки, но не посмели оскорбить святой лик. Истязатели, получив золото, выполнили обещание, но одежду, вплоть до исподнего, увезли с собой. Мать всю ночь бредила, металась без сознания, а поутру скончалась, старшую сестру, проболевшую с месяц, тоже выходить не смогли. Всё это тяжёлое время с Савелием рядом была его невеста, Ольга Нечаева, отец которой, Иван Ефтеевич, был преданным и надёжным другом семейства Димитриевых, а потому когда-то детская дружба переросла в крепкую, большую любовь.
Ольга – самая младшая из многодетной семьи. Светлые, русые волос, две косы, стройная и гибкая, упругая походка девушки, привычной к труду, сильная в движениях и мягкость нрава, звонкий голос, добрые глаза и твердость во взгляде, так что при случае взгляд её любого «охальника» на место поставит.
Отец её – «больной зуб» для санитаров продразверстки, чрезвычайки, партячейки, комиссаров да командиров, что руководили заводами и шахтами. Иван Ефтеевич, бывший инженер горнозаводской промышленности, технически грамотный, принципиальный, не устраивал власть тем, что весьма нелестно в открытую отзывался о нерадивости, тупости, вредоносности отдельных исполнителей указаний «партии и правительства». Не раз были попытки ареста его как «вражески настроенного элемента, царского специалиста», увольнений с работы. Но как на зло недоброжелателям вдруг выходил из строя конвейер на шахте или агрегат на электростанции, да просто не заводился мотор машины товарища «с маузером» или партбилетом, и никто, кроме него, не в состоянии был устранить поломку. Не удобен, а помощь его необходима.
Видя, что отношения детей серьёзные, отцы семейств порешили повенчать молодых в тайном Гордеевском скиту. Для порядку же прежде Ольга с Савелием в городской ЗАГС пришли. Да не в то время. На крыльце столкнулись с начальником «ценителем молодиц красивых». Уцепился, развратник, в невинность девичью, словно в жертву, ему предназначенную, не допустил чиновник гражданского бракосочетания в этот день, сотрудница ЗАГса нашла повод для отказа молодым в регистрации, назначила новый срок регистрации брака через месяц.
Кто-то из дружков этого начальника присоветовал: прежде чем девицу женщиной да наложницей сделать, надо ту в беспамятство ввести. Попытался искуситель спиртное, даже снотворное лекарство использовать, но ничего не получилось.
Ольга, окончив фельдшерские курсы, оставалась дежурить на ночь в больнице, отдыхала в комнате с печным отоплением. Истопник за деньги начальника прикрыл задвижку на трубе раньше положенного. Сон да угар стомили девушку, да только, когда насильник раздев её, попытался девичества лишить, молодой организм воспротивился, осознал опасность, под руку ей попалось острое сучковатое полено. Ольга, придя в себя, изловчилась и нанесла удар по голове. В общем, «тронулся умом товарищ номенклатурный», потерял ориентацию в пространстве и стал нетрудоспособен.
Яков Моисеевич, как начальник местного НКВД и лучший друг потерпевшего, зная всю правду о происшествии, тем не менее арестовал невиновную Ольгу по серьёзной статье, как за покушение на жизнь представителя власти.
На поклон к такому лживому блюстителю законности и пришёл Савелий, чтобы просить Яшку-Радугу о снисхождении к своей невесте. Тот же решился поживиться за счёт горя других. Из директив и указаний да разговоров среди знакомых знал, что особо ценятся иконы, утварь да старинные церковные книги. Будучи по образованию геологом, Радуга знал, что ещё в 1745 году крестьянин Ерофей Марков, принадлежавщий к кержатской общине, предъявил чиновникам в горной канцелярии города Екатеренбурга два камушка кварца с вкраплениями золота. Этот год официально стали считать днём открытия первого русского золота. А потому и местные старообрядцы были опытными рудознатцами и добытчиками самородков и песка из золота, да только всё это спрятали в тайных скитах, куда наверняка знает дорогу Савелий Димитриев. Поэтому Яшка пообещал всяческое содействие для снятия обвинения и освобождения Нечаевой Ольги Ивановны в обмен на то, что Савелий укажет дорогу к сокровищам, хранящимся в тайге и дал трое суток на раздумье. Дабы исключить общение Савелия с сообщниками, того определил под стражу, в отдельную камеру. Среди караульных оказался родственник Димитриевых. Он поспешил сообщить отцу Савелия о происшедшем.
На третий день заточения единоверцы дали добро на сотрудничество Савелия с Яшкой-Радугой. Как и обещал, начальник отдела НКВД выпустил Ольгу с подпиской о невыезде из с. Усть-Каменогорска, заверил также, что и дело прикроет, коль с «наваром» вернётся.
Отряд в пять человек: трое в автомобиле, остальные на конях и ещё на всякий случай, привязали поводья трёх лошадей к сёдлам, отправились в дорогу. Савелию, как проводнику, выделили старую кобылу, чтобы впереди не быстро ехал и убежать не смог. Начальник всё вроде правильно рассчитал, километров двадцать – тридцать от города можно и на колёсах добраться, а остальной путь – на лошадях. Через час пути погода испортилась, началась сильная гроза с ливнем, всех путьшествующих охватил ужас. Места те в округе не зря «Алтаем рудным» зовутся: в земной толще, а где и наверху, металл, как магнит, разряды облаков притягивает, потому молнии да гром здесь имеют особую разрушительную силу. Стражники-то все и спрятались под брезент легкового «форда». Савелий только успел спешиться с коня да укрыться под ветками пихтовых лап. От яркой вспышки он даже ослеп на мгновение, руками голову обхватил, в ушах колющий звон, воздух сухостью, жаром пышет. Прозрел немного, от увиденного протяжный стон вырвался у него: дымящийся каркас машины, обугленные сидящие фигуры с открытыми глазами, белыми зубами. И над всем этим белесый пар, жареным пахнет.
Тучи исчезли. Выглянуло слепящее, яркое солнце, и радуга мосточком повисла четкая, сочная, как бы символизируя свершившуюся божью справедливость.
Следствие по чп возглавил уполномоченный из Томска. Честный, добропорядочный человек, не по партийной корочке, а как идейный большевик, у таких в гражданку вырезали и выжигали звезды на теле. Он разобрался по совести в таёжной трагедии, доказал, что враждебного умысла у оставшегося в живых Савелия не было. Причиной жуткой кончины послужило то, что один из конвоиров в грозу заскочил под тент, прежде не сняв штыка с винтовки, трёхгранный стальной наконечник проткнул тент и послужил притяжением для молнии. Приказал закрыть также и дело в отношении знакомой Савелия Дмитриева, Ольги Нечаевой, из-за отсутствия улик в «антисоветской деятельности» девушки. Действие её признали, как самооборону.
Казалось, Всё удачно складывалось в жизни двух молодых людей, осталось только узаконить отношения в городском ЗАГСе, вовремя прибыл новый назначенец вместо погибшего Яшки-Радуги, но, знакомясь с документами предшественника, лично захотел лицезреть ту, о которой в оставленных бумагах написано «девица красива, привлекательна собой». Невзирая на указание старшего начальника из Томска, нашёл-таки повод для вызова фигурантки закрытого дела. Увидев Ольгу, сразу же «глаз положил» на неё, и какой-то азарт его взял – добиться того, что не смог его предшественник. Он стал вызывать Нечаеву на беседы, причем всегда ближе к вечеру, только был помехой планам нового обольстителя провожатый, что ходил на улице в ожидании. Вначале блюститель порядка вежливо, обходительно встречал, говорил. Видя же безразличие к своей персоне со стороны посетительницы, стал грубо домогаться, а чтобы избавиться от Савелия, справил законную бумагу: умудрился отправить избранника Ольги на три месяца на рудник за полторы сотни километров от города. Савелий получил сутки на сборы, а затем в составе команды из двадцати таких же военнообязанных парней в сопровождении охраны обязан был убыть на объект военного предназначения. Жить предстояло в казарме за колючей проволокой без права выхода за территорию и общения с близкими. Видя такое положение дела, родители Савелия и Ольги благословили молодых, а приходской пастырь, выборный из староверов в скиту тайно от властей совершил «своды». Священства в том селе не было, пастыря выбирали из общины достойного по возрасту и уважению верующих, поэтому брачующихся людей не венчали, а называлось – «сводили», вычитывали положенные молитвы, совершали соборный молебен, благословляли родители на законный брак, скромное, но сытное застолье. И всего-то одна ночь досталась Ольге и Савелию – упрочить верность и любовь свою, а потом разлука на всю будущую жизнь.
Пытаясь избежать насилия над дочерью, пока отсутствует ее муж, Иван Ефтеевич, в тайне от окружающих, отвёз повенчанную от греха подальше к давнишнему другу, Федулу Санникову, живущему с семейством на заимке за десять-двенадцать километров от города. Новый начальник НКВД рассвирепел, когда узнал, что приглянувшаяся ему женщина сумела скрыться. Через осведомителей он быстро узнал местонахождение беглянки. Ради охоты на непокорную организовал облаву по первому ноябрьскому снегу, что рядом с жильём, где скрывалась Ольга. Собаки хозяина притаёжной заимки учуяли задолго до подхода тех охотников, времени преследуемой всего лишь и хватило фуфайку на легкое платьице накинуть, ноги босы в пимы втиснуть да на лыжи стать, успела уйти за километр в лес незамеченной, направление вроде правильно взяла – к слиянию речки Ульба с Иртышем. Там место самое рыбное, удачливое для рыбаков. Лед прихвачен морозом ещё только у берега чуток, надеялась знакомых встретить, спрятаться у них от беды. Немного с пути сбилась, торопясь. Вышла на скалистый обрыв, что выше по течению нужного места, решилась передохнуть. Усталость, переживание, горечь от разлуки с нареченным мужем, радость, что от погони ушла, ко сну клонили, да ещё снежок порошил. Успокоилась, подумалось: вот и лыжню укроет от преследователей, но не учла ловкости, коварства своего врага. Сильный, злой, по следу в одиночку сразу кинулся, хозяйские лыжи под навесом оказались ему кстати, остальным отдыхать наказал.
Очнулась Ольга от запаха табака, самогонного перегара и гниющих зубов. Прямо перед ней светились глаза ненасытной похотью. Вместо слов – стервячье рычание. Да только плоть молодая, непокорная, наделенная семенем материнства от любимого, воспротивилась. Сила неприятия толчком отбросила насильника, исход схватки решил не страх, а секундное обретение любой жертвой защитного инстинкта. Освободившись, стремительно побежала к обрыву. Перед прыжком успела одежду, обувь скинуть в реку, крестом осенить себя, прежде чем погрузиться в студеную купель. Полноводная, быстрая кормилица-поилица вмиг укрыла и понесла безвинное существо, убаюкивая своим бурлящим говорком.
Посягатель на женскую честь остолбенел от такого поступка девушки, ещё немного постояв, молча сопроводил взглядом уплывавшую за поворот одежду утопленницы. Убедился в смерти беглянки. Потом осмотрелся, нет ли случайных свидетелей. Вначале хотел за изгиб реки пройти, проверить, не всплыл ли труп, но вспомнив о тепле да ждущей его компании, спокойно покинул место преступления.
Не узрел убийца притаившегося в кустах девятилетнего мальчишки, то был внук Федула Артемьевича. Старик, предчувствуя неладное, отправил его во след. Малец и рассказал ему об увиденной трагедии. Боясь за жизнь домочадцев, да и кто ребёнку поверит, до суда доведись, порешили Санниковы никуда не сообщать. Только неделю спустя отцу Олюшкиному сообщили всё, как было. Тот от горя сразу же впал в угрюмость. Больше месяца ни с кем не разговаривал, уходил из дома надолго, как будто искал дочь. Поняв безысходность найти управу на обидчика, духом пал, постарел, поседел весь. Погубитель же две недели внимательно изучал сводки о происшествиях в районе, но никаких известий по этому случаю не поступило, успокаивал себя в невиновности, мол, руки на себя Нечаева наложила сама, никто её в воду не толкал. А что до самоубийства довёл, поди-ка, докажи? Не ведал он, что вскоре его постигнет расплата за то, что руку поднял на святое, на жизнь новую, зародившуюся в чреве матери. Не узнал и главного, что Ольга, бросившая вызов смерти, осталась в живых. Успокоился, а вскоре получил приятное известие, что наконец-то старый чекист, его начальник, получит новое высокое звание и приедет к нему по работе, на радостях решил для застолья привезти свежей рыбы, если повезет, осетра, стерляди либо тайменя, потому как имел пристрастие к рыбалке. По февральской стуже выехал на подлёдный лов сетью, в аккурат к месту, где его жертва лишила себя жизни.
Жадный до рыбных впечатлений, решил утаить добычу от помощников, самому насладиться уловом. Как только напарники лунки прорубили, снасть протянули, он их домой отправил. Рыбу-то вытащить одному особого труда не представляет, взялся за работу ближе к вечеру. Мороз, ветерок, вода от сетки сделали лёд вокруг лунки скользким. В этот момент в ловушку влетел огромный таймень, царь-рыба, самец-семилеток, стал биться насмерть за свою жизнь. Рыбак, пытаясь удержать добычу, намотал сеть на руку узлом. Тут-то хвостатый и дёрнул с новой силой, да так, что рыбак поскользнулся, упал головой о лёд, ударившись, сознание потерял. Руки же до плеч под водой оказались. Будь прорубь пошире, может и легкая гибель уполномоченного постигла. Здесь же сила рыбья да течение удерживают руки, словно в капкане. Очнулся, да слишком поздно. Хочет отползти, упора нет. Руки, связанные от холода, онемели и замерзшей коркой сцеплены в проруби по плечи. Одежда тоже накрепко примёрзла. Завопил, завыл от боли нестерпимой, от обиды на безысходность избежать смертельного плена.
Голос подал, а зря. Волки, на которых он в ноябре облаву устроил, голод больше, чем страх, испытывали, быстро сбежались. Чувствуя беспомощность своей жертвы, невзирая на его истошные крики, устроили звериное пиршество на мягких, лакомых местах.
К полудню следующего дня нашли пропавшего начальника, а вернее, то, что от него осталось. О том, что и как произошло, ясно стало, когда сетью вытащили живого огромного, мощного тайменя- убийцу. Не посмели, не решились убить иль на пищу использовать хозяина сибирских рек, отпустили пленника снова в родную стихию.
Потерю «пламенного защитника социализма», знавшие его по службе, восприняли без сожаления. Про таких говорят: «Плохо, что умер, но хорошо, что его нет».