Бабушка
Вечером я зашел за Машкой в садик. Дети рисовали Пушкина. Не знаю, кто это придумал такое занятие в детском саду. Я и в 7-м классе его не нарисую. Да еще красками. Портреты моего любимого поэта развешивали над шкафчиками в раздевалке, чтобы родители полюбовались творениями любимых чад. Пушкин у Машки удался. По сравнению с другими это был просто шедевр. Я стал ее нахваливать:
– Слушай, да ты, прямо художница у нас!
Машка засмущалась и стала кокетничать и улыбаться. Девчонки всегда так. Их просто нельзя хвалить!
– Одевайся быстрее, мы идем в гости, – сказал я и стал звонить бабушке, чтобы предупредить ее, что мы задержимся.
– А ты меня оденешь?
– Что? Тебе сколько лет?
– Шесть…
– Ты почти что школьница. Давай уж сама. А то в гости не пойдешь, – пригрозил я. Это подействовало, и через пять минут мы шагали в сторону частного сектора. Эта часть города сохранилась еще с дореволюционных времен, но я почему-то ее не люблю.
– А к кому мы идем?
– К кому надо, к тому и идем.
– Ну, скажи!
– К моей однокласснице Оле.
– Ты что, влюбился, что-ли? – захихикала Машка.
Вот так всегда. Стоит произнести вслух женское имя, уже влюбился. Но лучшая защита в этом случае – нападение и я сказал:
– А что? Может, и влюбился. Возьму и женюсь.
– Тебе нельзя, ты еще маленький.
– Много ты понимаешь, кому можно, а кому нельзя.
– Понимаю, я – взрослая уже.
– Как про любовь, так взрослая, а как одеваться, так маленькая…
На этом мои воспитательные способности иссякли, и я перевел разговор на тему мультфильмов. Мы договорились, что если она будет себя хорошо вести, я куплю ей новый диск с мультфильмами. А то еще начнет ныть или капризничать. Можно было бы ее отвезти к бабушке, но это такой крюк, и потом, честно говоря, я один идти туда не хотел. Интуитивно чувствовал какой-то страх или тревогу.
В шесть часов вечера мы звонили у калитки большого дома старой постройки, серого, массивного с большой крышей и ставнями. Калитка автоматически открылась. Вот он, век научно-технических открытий! Раньше бы надо было выходить на улицу, а теперь сиди себе дома, на кнопочку нажал и порядок.
– Привет, Оль!
– Привет. Да ты не один!
– Знакомься, моя сестра Мария.
Машка кокетливо надула губы. Она всегда так делает перед взрослыми или, когда ее хвалят. Мы зашли в дом с довольно приличной обстановкой, хотя я ожидал увидеть здесь нечто загадочно-старинное. В зале стояли два кресла и диван. На них сидели две женщины и парень в вязаной шапке, понуро смотревший в пол. Я тихо поздоровался, но никто мне не ответил. Оля повела нас на второй этаж, оказалось, в свою комнату.
В ее комнате было гораздо светлее и уютнее, вернее, не было какой-то напряженности, как на первом этаже.
– Вот тут я и живу. А бабушка на первом этаже.
– А родители?
– Нет у меня родителей. Погибли, – быстро сказала Оля.
А я и не знал. Вот так, семь лет с человеком проучился и не знал, что она сирота. Позор! Все бегаем, суетимся, а, главное упускаем, как всегда. Машке перепал апельсин и целая коробка конфет. Я пытался отказаться, чем вызвал негодование сестры, которая уже открывала эту коробку.
– Оля, да нам неудобно, мы без всего… Пришли вот… А ты сразу нас конфетами и апельсинами кормишь, – я почувствовал себя ужасно неудобно. Нужно было что-нибудь купить по дороге. Но, как всегда, умная мысль приходит позже, чем надо бы.
Оля сказала, что мне необходимо будет все рассказать бабушке. Она помогает многим людям, попавшим в такое положение. Бывает даже еще хуже. Но все потом нормализуется. Я недоверчиво посмотрел и поежился. Хотелось бы верить. Но я живу в 21-м веке. Освоен космос, ядерная энергия, компьютеризирована большая часть планеты, кругом сотовая связь. Известно почти все. Все законы физики, химии и прочих наук. Места сверхъестественному нигде нет. Мистика обитает лишь в воображении некоторых граждан. Просто одни в нее верят, а другие делают на этом деньги.
Пока я так размышлял, Машка съела полкоробки. Опомнившись, я выхватил у нее остатки.
– Ты что-то увлеклась. Живот заболит.
– Не-а, они вкусные.
– Так, что надо сказать?
– Спасибо.
– Пожалуйста, – сказала Оля и вышла.
Машка заставила меня чистить апельсин. Вот они, женщины, веревки из нас вьют. Неудобно, пришли и все съели…
– Тебе достаточно и конфет.
– У-у…
– Ладно-ладно, ешь. Только не ной!
Чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакало. Эту пословицу я выучил хорошо, пока росла Машка. Вернулась Оля и сказала, что посетители ушли, и бабушка нас ждет. Мы спустились вниз и зашли в комнату Олиной бабушки. В ней было очень тепло, и даже душно. Горел настоящий камин. На стенах висели иконы и какие-то старинные картины. Я вежливо сказал:
– Здравствуйте.
Бабушка кивнула и продолжала перебирать какую-то кипу бумаг. Потом живо встала и, подойдя к камину, бросила часть бумаг в огонь. Она была очень старая, с морщинистым лицом и большим носом.
– Садитесь, мои дорогие, – сказала она и добродушно улыбнулась.
Оля сказала:
– Это Ваня Лебедев, мой одноклассник. Ну, я тебе говорила про него, а это Маша, его сестра. А это моя бабушка, Дарья Ивановна.
Мы сели в огромное кресло напротив дивана, на котором сидела Дарья Ивановна.
– Ну, что случилось у вас?
Я почему-то и слова не мог вымолвить. Жутко разволновался. И вдруг Машка стала говорить:
– Папа с мамой поругался и ушел жить к тете Альбине, а мы ушли к бабушке и дедушке. А теперь он еще разводиться с нами хочет. А мама все время плачет. Вот.
Дарья Ивановна покачала головой и грустно улыбнулась. Потом она достала листок бумаги, ручку и сказала:
– Ну-ка, напиши мне все, что произошло. По порядку.
Я взял ручку, бумагу. Рядом стоял журнальный столик, придвинув его поближе, я стал писать. Они в это время о чем-то болтали. Иногда до меня долетали фразы типа: «А ты, Машенька, любишь папу?» или «А кто такая тетя Альбина?». Машка с видом дающей интервью звезды уже сидела на диване рядом с Дарьей Ивановной и приканчивала свою коробку конфет. Наконец, я завершил писанину и отдал листок Олиной бабушке. Она отложила его и серьезно спросила:
– А ты, вообще, чего сам хочешь?
Я долго соображал, что нужно сказать. Машка опять влезла:
– Чтобы папка вернулся к нам, а летом, чтобы мы на море поехали. И чтобы мама не плакала больше.
Я что-то промычал. А потом, набрав воздух в легкие, сказал:
– Ну да, кто же этого не хотел бы! Но ведь если человек не хочет, его не заставишь…
А Дарья Ивановна как-то странно фыркнула и стала что-то шептать. Вдруг у меня перед глазами все поплыло и стало темнеть. Дарья Ивановна вдруг превратилась в огромную серую сову и стала ухать и хлопать крыльями. Что было потом, я узнал от Машки. Оказывается, я упал и минут пять лежал на полу, пока меня приводили в чувство. Стыдно так, как барышня тургеневская свалился в обморок. Когда я очнулся, меня все стали жалеть и отпаивать каким-то чаем, удивительно вкусным и сладким…
Раньше со мною такого никогда не было.
– Ты сегодня-то обедал? – спросила Оля.
– Да, в школе ел, в столовке.
– Когда? В два часа?
– Не помню.
– Голодный обморок. Пойду тебе что-нибудь принесу.
– Не надо. Все нормально. Очень вкусный чай.
А Олина бабушка сказала, что это вовсе не обморок. И спросила, не ощущал ли я в последнее время приступы сильной слабости. Я подумал… Ведь, действительно, бывали дни, когда я был похож на черепаху и не мог даже встать с постели часов до 11 утра. Благо, мы учимся во вторую смену. Даже кофе начал пить, хотя не пойму, за что его так взрослые любят. Он ведь горчит.
– Это порча…
Ну вот, опять начинается… Стоило мне свалиться в обморок, так сразу и порча. Сколько раз и маме это говорили и лечили ее эти целители. Мне захотелось домой. Но было неудобно. Тут Дарья Ивановна и говорит:
– Как ты думаешь, Машенька, а папка твой изменился за последнее время?
– Да. Он теперь заколдованный.
Вот это она выдала!
– Машка, ты сказок начиталась, вот у тебя все и заколдованные. В реальной жизни никакого колдовства нет, – сказал я.
Олина бабушка покачала головой и сказала:
– А откуда, ты думаешь, сказки взялись? Из этой же реальной жизни. Ничего, Машенька, мы его расколдуем. Обязательно расколдуем.
Не успел я и глазом моргнуть, как Машуся сидела у Дарьи Ивановны на коленях и показывала содержимое своей сумочки: каких-то пупсиков, заколочки, перстеньки и прочую ерунду. Удивительно, но так, с первого дня знакомства она ни с кем не сближалась. А тут, прямо, давние друзья!
Оля принесла сладкие булочки и два куска торта. Я вдруг ощутил небывалый голод. Уговаривать нас с Машкой не пришлось. Через пять минут тарелка была пуста. А я вытирал Машкины щеки салфеткой.
Зазвонил мой сотик. Это была мама. Я успокоил ее, что мы с Машкой в гостях у Оли. Она предложила прислать такси, но я отказался:
– Мамочка, не волнуйся, мы скоро будем. Целую.
– Молодец, – сказала Дарья Ивановна, – Видно, ты очень любишь свою маму. Поэтому все будет хорошо.
– И я люблю, – закричала Машка и почему-то разревелась.
– Не плачь, ласточка, все будет хорошо. Я вам обещаю. Раз за дело берусь я, все будет хорошо.
Я не верил своим ушам. Вроде она – нормальный человек, а обещает такие вещи. Невольно я огляделся и, увидев много икон на стенах, успокоился. Раз иконы – значит, человек верующий, порядочный. Дарья Ивановна перекрестилась и ласково сказала:
– Я ведь многим помогла. Разве ж я плохое дело делаю? Отца в семью возвращаю. Лечу всех от таких болезней, от которых простые врачи никогда не вылечат. Вы-то хоть с Машей крещеные?
Машка завертелась и ответила вперед меня:
– Нет, мы крестик не носим. У нас мама крещеная, она два года назад с подружкой в Ярославле покрестилась. Они гуляли по городу, зашли в церковь, а там младенца собрались крестить, и они попросились. А нам папка сказал, что, как вырастем, так сами решим, креститься или нет.
Конец ознакомительного фрагмента.