Часть первая
В поисках весны
Глава первая
Яшка
Стоял апрель. Весна подходила к своей середине, а кругом лежал белый пушистый снег, как в настоящем декабре. Зима в Карелии всегда длилась долго. Трудно было поверить, что через какие-то тридцать с лишним дней на деревьях вдруг появится зеленая листва. Если бы весна шла постепенно, удивляться было бы нечему. Но она явно запаздывала, как бы желая оставить «на сладкое» и ручьи, и таянье снега, и первые побеги на серой почве. Зато как ошеломит она всех потом, внезапно дав миру узнать о своей силе! «Так, наверное, бывает и с людьми, – думала Валечка, – зима застывает на долгие годы, но вдруг в жизни человека наконец-то начинает что-то происходить. Неожиданно для самого себя он чувствует мощные импульсы, становится сильнее, и в затянувшийся декабрь внезапно врывается май, минуя всякие там феврали, марты и апрели».
«Зима» в Валечкиной жизни задержалась надолго. Зимой можно было назвать и детство, проведенное без отца в тесной и убогой медвежьегорской квартире, и постоянное ворчание матери, угрюмой и сварливой женщины, и жизнь младшей сестры, рано вышедшей замуж и жившей в Петрозаводске.
За плечами была неудачная попытка поступить в московский вуз и два года работы секретарем в нотариальной конторе. Дни и месяцы шли монотонно: ругалась мать, сестра жаловалась на жизнь, нотариус платил мало. По воскресеньям Валечка встречалась с бывшими одноклассницами. В их жизни тоже царила «зима». Валечке не хватало чего-то яркого и незаурядного. Ее мучило желание настоящей весны. И думать о ней хотелось постоянно. И эти мысли о мае не покидали ее. Они непрерывно кружились в голове, словно мантры. Они были похожи на заклинания шамана, просящего богов послать хороший урожай или удачную охоту. Да, это были заклинания, способные растопить холодный снег, разбить крепкий лед и впустить в жизнь май – бурлящий, цветущий, полный ярких красок и динамичных движений.
*****
– Вот посмотришь на народ, и такая тоска берет, – произнесла Валечкина коллега, провожая взглядом хромую бабульку в выеденной молью кофте и выцветшем сарафане.
– И не говори, Надюш, – согласилась Валентина.
Надежда, крашеная блондинка с черным пробором на голове, зевнув, продолжила:
– И что она завещать-то собирается? Копейки эти на сберкнижке? А, главное, кому? Сын в тюрьме сидит за убийство, невестка в туберкулезной больнице, вот-вот помрет…
– Внукам, наверное.
– Да нет у нее никого. Она с нашей лестничной площадки. Напротив нас живет…
– Ну есть, наверное, кто-то, раз человек завещание пишет.
– Ох, тоска… Не, ну правда… Ходят к нам только ханурики какие-то… То копию свидетельства о смерти оформляют, то доверенность на «Запорожец» ржавый какой-нибудь… Посмотришь – застрелиться хочется. И ливень еще этот проклятый… Август вон уже на дворе, а лета фактически и не было. – Надежда уныло посмотрела в окно.
– А на выходные синоптики погоду хорошую обещают. Я по радио слышала.
– Правда? Тогда айда на танцы в субботу вечером! – оживилась Надежда.
– Я подумаю…
– Блин, – с досадой в голосе произнесла вдруг Надежда, изучая содержание тумбочки.
– Что там у тебя?
– Да бумага машинописная кончилась. И куда она все время исчезает? Я ж на прошлой неделе покупала… А мне допечатать надо срочно… Валюшк, не в службу, а в дружбу… Сгоняй в «Канцтовары» за углом! У тебя вон туфли добротные какие… А я сегодня, как дура, босоножки надела… Надеялась, что сухо будет…
– Может, переждем, пока дождь пройдет?
– Валюшечкин, я напечатать не успею, а мне срочно, – жалобным голосом простонала Надя, – я тебе и зонтик свой дам. Автомат. Хороший, японский. А?
– Ну ладно, уговорила, – сказала Валечка, доставая деньги из кассы.
– М-м-муа! – пухлый рот Надежды сложился в поцелуй.
В «Канцтоварах» в это время обычно не было покупателей. Но сегодня, как назло, туда завезли прописи для первоклашек и школьные ранцы. Новый учебный год был не за горами, и заботливые мамы уже толпились в помещении магазина.
– Отпускаем только по одному ранцу в руки! – громко крикнула продавщица.
– Как же так? А если у меня близнецы?
– А паспорт при себе имеете?
– Женщина, какой паспорт?! Вы издеваетесь что ли? Я вам детей предъявить могу! Если их не раздавят тут, конечно…
Покупатели оживленно засмеялись. Валечка встала в очередь и стала наблюдать через стекло витрины за потоками воды, которые исторгало хмурое небо. Задумалась о жалобах своей сослуживицы. И, правда, почему все так тоскливо? Сколько лет она проведет еще в этой пыльной конторе? И какой она станет через эти несколько лет? Неужели такой же, как Надежда? С локонами, прожженными некачественными красителями. С дешевой косметикой, вызывающей одеждой. Скучающей. Несчастной. Есть ли выход из этого бесконечного лабиринта неудач, уныния и бездействия? Валечка посмотрела на часы. Прошло уже тридцать минут. Очередь даже не двинулась с места. Кто-то из покупателей забывал выписывать товарные чеки, и кассирша возвращала их обратно к продавцу. Кому-то пробивали в кассе неправильную сумму. Все ругались, кричали. Валечка поняла, что если не предпримет что-нибудь, то проведет здесь несколько часов. А может быть, и весь день. Подождав, пока ругань утихнет, она жалобным голосом простонала:
– Граждане покупатели! Мне не нужно ранцев! Мне бумагу только машинописную! Пропустите вне очереди. Меня с работы на минутку только отпустили.
– Без очереди не пускать! Еще чего придумали! – раздался чей-то гневный голос.
– Да пустите ее. Это ж Валька… Она у Синявского работает. У нотариуса. В угловом доме…
– О! Страна знает своих героев! – весело воскликнула Валентина. – Ну что, пропустите, а?
– Да ладно, пропустите девушку, что вам стоит, – зашумела очередь.
– Вот спасибочки! – взвизгнула Валечка, пробираясь сквозь толпу к кассе. – У меня даже без сдачи – времени много не отнимет!
Положив бумагу в полиэтиленовый пакет и открыв зонт, Валентина стремительно побежала обратно, ловко перепрыгивая через огромные лужи. Когда она вернулась в контору, то застала коллегу в процессе тщательного «наведения марафета»: Надежда внимательно рассматривала себя в зеркальце пудреницы и старательно подкрашивала губы…
– На свидание зовет кто-то? – шутливым тоном спросила Валечка.
– А ты что, не видела? – шепотом спросила Надежда.
– Чего не видела?
– Ни чего, а кого… Чел какой к шефу зашел! Только что… За-ши-бись! У меня челюсть прям на стол упала… Я думала, ты его на улице еще заметила… Вон «Нива» его на обочине стоит. «Нива», конечно, не роллс-ройс, но в каком-то смысле младшая сестра «Джипа». И новенькая к тому же… А мужик – обалдеть!
Неописуемый такой! И конфеты вон принес. – Надежда показала на огромную коробку импортных конфет, лежащую на столе…
– Ух ты! Вкусные, небось! Щедрый. М-да. Интересно было б посмотреть…
– Ну, тогда жди, когда выйдет…
– Жду. Заинтриговала.
Нотариус выглянул из кабинета и вежливо, но властно сказал:
– Девочки, кто-нибудь, сделайте нам кофе!
Дверь снова захлопнулась.
– Кофе заказал. Значит и вправду, крутой посетитель, – заметила Валечка.
– Чур, я несу! – прошипела Надежда коллеге и поправила кофточку.
– Да пожалуйста, – добродушно ответила Валечка…
Надежда, виляя бедрами, направилась к кухонной стойке, предварительно кинув на Валечкин стол стопку бумаг:
– На вот, подшей. И сургучом запечатай…
– А шило где?
– В ящике посмотри.
Валечка стала подшивать документы, а ее сослуживица загремела кофейной посудой. Отнесла кофе, вздохнула. Села за стол и заклацала пишущей машинкой. Прошло минут сорок. Дверь приоткрылась, и из-за нее зазвучал вкрадчивый голос нотариуса:
– В любое время, Яков Илларионович… в любое время.
– Ловлю вас на слове, Дмитрий Данилович, у меня еще будет к вам дельце-другое, – ответил ему приятный бархатистый голос.
Через несколько секунд в дверном проеме показался и обладатель этого голоса. Надежда не зря нахваливала его внешние данные – высокий лоб, черные локоны, зачесанные назад, орлиный нос с тонкими ноздрями, изломанные брови и очень выразительные карие глаза – все это заставило Валечку на мгновение застыть на месте. Не остались без внимания и элегантный костюм-тройка и необыкновенно душистая туалетная вода, запах которой этот костюм источал.
Пока Валечка разглядывала гостя, руки ее продолжали подшивать бумаги. Внезапно она уколола палец шилом и вскрикнула.
– Девушки у вас какие пугливые, Дмитрий Данилович, – произнес гость, обнажая белоснежную улыбку.
– Да уж. Эфирные создания. Тонко чувствующие. За то и ценю, – хихикнул нотариус.
– Какой вы счастливчик. Вот бы мне парочку таких кадров!
Вслед за ними из кабинета вышла и супруга Дмитрия Даниловича – Зоя Архиповна.
Дмитрий Данилович услужливо открыл посетителю входную дверь и обратился к девушкам:
– Валюша, Надюша, я, Яков Илларионыч и Зой Архипна сегодня в горисполкоме. Будем к вечеру! Надежда, вы – за старшего!
Надежда кивнула головой. Дверь захлопнулась. Девушки переглянулись.
– А-а-а-а! – шепотом «прокричала» Надежда, укусив себя за кулак. – Шикарный, да?
– Ага…
– Утонченно-демонический, – мечтательно закатила глаза Надежда.
– Точно… Помнишь? В школе учили наизусть: «печальный демон, дух изгнанья…».
Валечке вдруг вспомнилась какая-то картинка к лермонтовской поэме. Кажется, подростком она даже влюбилась в эту иллюстрацию. Девочки часто влюбляются в фотографии актеров или певцов, а она вот в иллюстрацию влюбилась. Внешность гостя вызвала в памяти эту деталь.
Ливень за окном очень быстро перешел в простой дождь. Дождь стал мелким дождиком, а потом и совсем закончился. Солнечные лучи заиграли в каплях, застывших на оконном стекле.
– Вот что значит, харизма! – восторженно произнесла Надежда. – Пришел человек, и дождь сразу лить перестал… И солнце вон выглянуло… М-да… Энергетика у парниши – то, что надо… Маг просто какой-то…
– Брось мистифицировать. Обыкновенное совпадение.
– Не, таких совпадений не бывает. Вот смотри, стоило мне только посетовать на хануриков, как такой красавец завалил. Про дождь ныла – и дождь кончился.
– Ну значит, не он маг и волшебник, а ты, – смеясь, заметила Валечка.
– И откуда он такой взялся? Материализовался, наверное, – продолжала раздумывать Надежда.
– Откуда-нибудь взялся, наверное. Не видели его мы раньше просто.
– Не. Я у нас тут всех деляг знаю… Этот – точно недавно в городе.
– Так посмотри в документах, там же все зафиксировано.
– Так их же Архиповна печатала!
Оформление документов для сделок на особо крупные суммы Дмитрий Данилович доверял только своей жене Зое Архиповне. Особенно строго он стал относиться к этому после того, когда однажды Надежда сделала опечатку в номере банковского счета одного из важных договоров.
– А давай зайдем, посмотрим? Может, остались бумажки какие? – озорным голосом предложила Валечка.
– Ты что, с ума сошла?
– А что, интересно же, – сказала Валечка, уверенно направляясь к кабинету шефа. Открыв дверь, она подмигнула Надежде и прошептала: – Ты на «шухере» пока постой.
В столе Дмитрия Даниловича действительно лежали копии документов. Валечка бросила их на стол коллеги. Надежда тут же с любопытством занялась изучением бумаг:
– Из Ленинграда он, сердешный… А-ха-ха-ха! Знаешь какая у него фамилия?
– Какая? – с любопытством спросила Валечка.
– Кочан!
– Врешь!
– Да не вру я, сама вон посмотри… Ну, умора… И как можно жить под такой фамилией?
– Ну живет же человек, и по-видимому, очень даже неплохо живет.
– Представляешь, у меня была бы фамилия Кочан? Надежда Павловна Кочан! Бред!
– Ты что уже его фамилию примеряешь? Во, дает!
– А что, я люблю помечтать…
Валечка перелистнула еще несколько страниц договора купли-продажи и сказала:
– Зря мечтаешь, он женат. Он полдома на жену оформил.
– Да? – разочарованно промолвила Надежда. – Ну, вот всегда так… Только начну грезить – и сразу облом. Нет в жизни счастья…
Несмотря на бесперспективность дальнейшего «расследования», Надежда продолжила изучение договора:
– Ой, так он пятидесятого года… Староват для нас, подруга, а?
– Почему? Тридцать восемь лет. В самом расцвете сил человек.
– Августовский он, – продолжала Надежда, – «Лев»… Эх… Мой любимый знак Зодиака…
– Ну не убивайся, встретится тебе еще какой-нибудь «Лев»…
Надежда все еще смотрела на договор и вдруг выпалила:
– Спорим, что фамилию он менял?
– Как?
– Ну ты что, не допрешь, какая она у него могла бы быть на самом деле?
– Какая?
– Сто пудов, что Коган!
– Но если ему надо было менять фамилию, он мог бы взять фамилию жены.
– Ну, стало быть, предки его меняли.
– Ну и что в этом предосудительного? Тогда же репрессии были и все такое… У маминой одноклассницы тоже так было. Она Блюмкина была по фамилии. А настоящая их фамилия Блюмкинд. Родня ее за это большие деньги паспортистке в тридцатые заплатила…
– М-да… Хитромудрый народ – эти «французы»…
– Язва ты, Надюшка, каких свет не видел, – улыбнулась Валечка.
– В смысле?
– У Крылова басня такая есть «Лиса и виноград».
– Ну да. И что?
– А то. Не успела ты убедиться в недоступности «объекта», как сразу же язвить начинаешь: и возраст не тот, и национальный вопрос уже разъяснила… А ведь только что слюной истекала, – ехидно заметила Валечка.
– Ну, так это ж защитный механизм у людей такой. Чтоб с фрустрацией справляться, – тоже улыбнувшись, ответила Надежда. И, подумав секунду, добавила: – Но все равно, шикарный дядька… Шикарный…
*****
В этот теплый летний вечер танцплощадка была переполнена. Валечка и ее подружки весело двигались под ритмическую музыку. Рабочая неделя окончилась, впереди было воскресенье. Девчонки танцевали уже долго. Последние полчаса Валечка чувствовала на себе пристальный взгляд стоящего у стены гражданина с козлиной бородкой в сером пиджаке. Быстрая музыка закончилась. Репродуктор исторг возглас диск-жокея:
– А сейчас пришло время для мелодичной композиции! В прошлом месяце эта песня завоевала гран-при на фестивале «Юрмала 88» и, наверняка, станет абсолютным хитом этого года. Слушайте и наслаждайтесь! Звучит романс «Напрасные слова» в исполнении Александра Малинина!
Публика восторженно зашумела, а Валечка спросила одну из подружек:
– Это как же под такую музыку танцевать?
– Очень просто! – услышала она незнакомый голос. Она обернулась и увидела, что наблюдавший за ней гражданин уже стоял рядом. Он пригласил ее на медленный танец. Валечка постеснялась отказать и приняла его приглашение. От гражданина сильно пахло алкоголем. Мужчина тут же очень сильно прижал к себе партнершу.
– По-моему, вы слишком сильно прижимаетесь, – сказала Валечка.
Гражданин мерзко улыбнулся и завел очень неприятный разговор:
– А как же к такой, как ты, не прижиматься? Вот я смотрю, подружки твои все так себе, а ты вся такая ладненькая…
– Перестаньте сейчас же! – повторила Валечка.
«Напрасные слова-а-а-а», – надрывался репродуктор танцплощадки.
Не обращая внимания на недовольство партнерши, гражданин шепнул Валентине прямо в ухо:
– Давай поужинаем вместе!
– Нет, спасибо, в другой раз. Поздно уже, я домой сейчас пойду.
– А зачем тебе домой? Время детское, ты что, первоклашка что ли? Ты же взрослая девка! Вон, смотри – все есть у тебя. – В подтверждение своих слов гражданин зашарил ладонью правой руки по Валечкиному платью в поисках декольте.
– Что вы делаете?! А ну, прекратите сейчас же! – с негодованием выпалила Валечка.
– А-а-а, тебе не нравится? Вот все вы, бабы, цац из себя строите, а надо вам всем только одно. Не прав, скажи? – Тут другая ладонь гражданина стремительно поползла вниз.
Чувство гадливого ужаса охватило Валечку. Она попыталась освободиться от объятий незнакомца, но это было непросто.
– Отпустите меня! – закричала она и стала судорожно оглядываться по сторонам в надежде, что кто-нибудь увидит происходящее и сможет вмешаться. Однако подружки были уже далеко, а посторонние посетители танцплощадки были заняты только собой – и это было неудивительно – при такой тесноте, плохом освещении и громкой музыке вряд ли кто-либо мог что-то расслышать или разглядеть. Все продолжали танцевать, не обращая внимания на эту неравную борьбу.
– Да что же ты, стерва, брыкаешься-то! – раздраженно воскликнул мужчина и стал еще более грубым.
Тут Валентина собрала все свои силы и вырвалась, однако гражданин успел схватить ее за рукав платья. Ткань рукава затрещала и разошлась по швам. Слезы брызнули из глаз Валечки – это было ее любимое платье. Громко всхлипывая, она стала пробираться к выходу сквозь плотную толпу танцующих. Валечкин «поклонник» бросился вдогонку. Торопливыми шагами он настиг свою жертву и снова схватил ее за предплечье. Валя собралась звать на помощь, но тут чей-то громкий крик пронзил воздух:
– Э-э-э! Любезный! Не делай резких движений! – Валечка оглянулась и увидела рядом с собой Якова – давешнего посетителя нотариальной конторы. – По-моему, даме не нравятся твои знаки внимания! – С этими словами Яков оттащил от нее назойливого ухажера. Тот было размахнулся кулаком, но соперник ловко перехватил его руку. Матерясь, гражданин в пиджаке стал вырываться, однако его противник оказался сильнее – он держал его за запястье мертвой хваткой.
Двое крепких мужиков подбежали к Валечкиному защитнику, схватили его под руки и оттащили в сторону. Пока мужики держали его за плечи, прижав к забору, виновник драки засучивал рукава на пиджаке, приговаривая:
– Ну, сейчас я тебе вмажу как следует. Оставлю тебе… сувенир на память… Чтоб нос, куда не надо, не совал…
Лицо Якова расплылось в саркастической улыбке. Тяжело дыша, он прошипел:
– Уже испугался. Уж больно норов у тебя крутой, Жаткин Василий Семенович…
Услышав свое имя, гражданин в пиджаке от удивления опустил занесенный было перед переносицей Якова кулак и стал пристально вглядываться в лицо противника…
– Не признаешь, не трать зря время! Лучше разъясни мне, с какой это стати такому идиоту, как ты, телохранители полагаются?
– Эй, ты ч-че это? – неуверенно пролепетал гражданин с бородкой.
Яков выдержал паузу и обратился к держащим его мужчинам:
– А что вы за него так вступились, как будто он вам родной? Пятнадцать суток из-за этого придурка заработать хотите? Гульба в ресторане – еще не повод для панибратства! Что он вам там парил? Что он – кооператор? Свободный предприниматель? Работу хорошую обещал?
Мужики удивленно переглянулись.
– Ну, красава, расскажи им кто ты. Снабже-е-е-енец ты командированный. На каком заводишке? Я что-то позабыл… Мелкая сошка. А деньги вчера ты чьи прогулял? Чичиков… Бич целлюлозно-бумажной промышленности.
– Отпустите его! – сказал протрезвевший от испуга гражданин. – И оставьте нас одних.
– Ух ты, сменил гнев на милость… Только это не ты, а я милость к тебе проявляю. Что ж ты родное предприятие так снабжаешь плохо? Почему, ну? Потому, что не по делам ты сюда ездишь, а к крале своей… Жена, небось, не знает ничего, а? Тебя вон даже уволить хотели. А командировочка-то у нас просроченная. А на работу ты телеграммку накатал, что тетушка твоя липовая при смерти лежит?
– Откуда ты знаешь? Ты что? Пасешь меня? Мент, что ли?
Яков взял мужика за лацканы пиджака, притянул его к себе и произнес ему прямо в лицо:
– А я тебе не детская передача «Хочу все знать», чтобы на вопросы твои глупые отвечать… У меня к тебе нет ни вопросов, ни ответов, а есть одни только императивы. И звучат они следующим образом: иди-ка ты, дядя, в гостиницу свою вонючую, проспись хорошенько, а с утренним поездом тебя здесь чтоб не было! У меня все! Беги, давай, бегом, а то жена твоя про кралю узнает, краля про то, что ты тут к малолеткам пристаешь, а родной завод – про дела твои левые. А если еще цепляться к кому будешь, фавн ты похотливый, место от тебя одно мокрое останется! Ну, а теперь соберись и готовься на взлет… На старт, внимание, марш! – Яков резко разжал кулаки, зажимавшие воротник пиджака и энергично оттолкнул от себя мужика. Тот упал на землю, быстро поднялся, отряхнул пыль с брюк и, нервно оглядываясь, стремительным шагом направился к выходу.
Яков подошел к Валечке и весело спросил:
– Ну что, убитых и раненых нет? Не сильно помял тебя этот урод?
– Нет, не очень… Ой, спасибо вам, Яков… простите, как ваше отчество?
– Отчество? Неужели я такой старый? – улыбнулся Валечкин спаситель. – Зови меня просто Яшка – меня все так зовут.
– Яшка, спасибо огромное…
Между тем объявили «белый танец».
– О! Замечательно! – Яшка поднял палец и кивнул в сторону репродуктора: – «Белый танец»! Вместо того чтобы благодарить, пригласи-ка ты меня лучше. Я, в отличие от предыдущего танцора, веду себя с дамами очень аккуратно! – Яшка рассмеялся, снова обнажив белоснежные зубы.
Валечка положила руки на его плечи, а Яшка осторожно взял ее за талию.
– Я так за вас испугалась…
– А за меня не надо бояться, со мной ничего случиться не может.
– А что вы им такое сказали?
– Надо говорить, ТЫ сказал…
– Ах да, прости… Ты.
– А любопытной Варваре… что? – улыбнулся Яшка.
Валечка смутилась, а Яшка продолжил:
– Вот смотри, какая несправедливость. Твоему козлобородому поклоннику потанцевать не дали, а мы с тобой танцуем. А еще он, кажется, поужинать хотел?
– Откуда вы… ты… знаешь?
– Ну, нетрудно догадаться, какая у такого сатира программа. А со мной ты поужинать не хочешь?
– Где же нам сейчас стол накроют?
– Спорим, накроют?
– Куда же я пойду в таком виде? – Валечка показала на свой разорванный рукав.
– И эта проблема разрешима, пойдем к машине.
Они покинули танцплощадку, прошли на соседнюю сторону улицы. Яшка открыл дверь автомобиля, включил лампу в салоне:
– Посмотри там, в «бардачке», должны быть нитки с иголкой.
Валечка открыла маленькую дверцу и обнаружила там шкатулку, в которой действительно находилось несколько маленьких катушек с нитками разных цветов и иголки, воткнутые в картонку.
– Ух ты, как в лучших домах, – засмеялась Валечка, – только, как же мы зашьем?
– Очень просто, поворачивай свое плечо ко мне. – Яшка вдел нитку в иглу и осторожно, но в тоже время удивительно ловко, стал зашивать разошедшиеся части Валечкиного рукава.
– Ой, как здорово! Как новенькое…
– Дома на машинке еще прострочишь, и порядок будет с твоим обмундированием…
– Слушай, а ты ну прямо все умеешь!
– Ну да, фактически все. Ну что, поехали утолять голод?
– Поехали… Если нам, конечно, дадут это сделать…
Они действительно поужинали в ресторане гостиницы «Онежская». Несмотря на поздний час, для такого гостя, как Яшка, заработала кухня, засуетились официанты, были поданы холодные закуски и горячие блюда. Валечка и не думала, что в напоминающем столовку ресторане задрипанной гостиницы может быть создана такая праздничная и торжественная атмосфера. Все преобразилось, словно по мановению волшебной палочки. Мягкий свет, бордовые гардины, живые цветы в огромной вазе. Ее новый знакомый был невероятно приветлив и внимателен. «Видела бы Надюшка. Точно, глаза бы мне выцарапала», – подумала Валечка, улыбнувшись. После десерта Яшка попросил включить музыку. Они танцевали вдвоем в пустом ресторане. Во время танца Валя чувствовала, как по всему ее телу проходит какая-то волна. В этот момент она была просто очарована своим защитником. Валечка не знала, как будет окончен этот вечер, но, находясь рядом с таким человеком, готова была допустить абсолютно все. Однако вечер закончился вполне обычно. Яшка отвез ее домой и пожелал спокойной ночи.
Они договорились встретиться еще.
Дома ждала мать. За поздний приход она отвесила дочери хорошую пощечину и грубо закричала:
– Ну и где ты опять шлялась? Времени уже полвторого. А это что за хрен тебя домой привез? Я все видела…
– Это не хрен, мама, – ответила Валечка, держась за пылающую щеку.
– Ну, понятное дело, прынц. Дура, ты, дура! Я Надюшке звонила. Она мне все рассказала, с кем ты ушла… С женатиком связа-а-алась. Вот принесешь в подоле, как я, никто тебя замуж не возьмет. А если и возьмет, жить с тобой не станет. Чтоб я тебя с ним не видела больше! Понятно?
– Понятно… – Валя закрыла за собой дверь комнаты.
Рука матери оказалась настолько тяжелой, что на утро Валечка проснулась с синяком под глазом. Густо нанеся тональный крем, она отправилась на работу. Синяк всю неделю менял цвета – от лилового до табачно-зеленого. К воскресенью Валечкина скула имела горчичный цвет. Несмотря на запрет матери, она хотела встретиться с Яшкой. Как она покажется ему в таком виде? Хотя пусть смотрит, из песни слов не выкинешь… Синяк, действительно, не остался незамеченным:
– Кто это тебя так? – взволнованно спросил Яшка, снимая с нее темные очки.
– Матушка родимая, – с сарказмом в голосе ответила Валечка.
– Никогда и никому не позволяй себя бить! – серьезным голосом сказал он. – Хочешь, я поговорю с твоей мамой?
– По-моему, это бесполезно…
– А по-моему, нет. Посиди-ка здесь немного, я мотор выключать не буду, чтоб не замерзла. – Яшка вышел из машины и скрылся за дверью подъезда. Где-то через полчаса он уже снова сидел за рулем.
– Ну что, поговорили? – раздраженным голосом спросила Валечка.
– Да…
– Ну и?
– Это может звучать неправдоподобно, но она любит тебя, поверь мне… Просто ей не объяснили, КАК надо любить. Переживает она за тебя, боится…
– Но ведь можно же как-то по-другому выражать свои переживания… Без мордобоя…
– Мордобоя больше не будет, это я тебе гарантирую. А вообще, душа моя, ты знаешь, чем старше я становлюсь, тем более остро начинаю осознавать, что все «тараканы» в голове человека заложены еще в детстве и имеют свои истоки в его семье.
– Как это? – спросила Валечка.
– Очень просто. Все зависит от того, как тебя воспитывали, какие истины тебе прививали – все это будет постоянно кипеть в тебе, терзать тебя и толкать на правильные и неправильные решения и действия… Вот, допустим, вырос человек в атмосфере достатка и радости. Предположим, его окружала любовь и забота. Такой индивидуум однозначно пойдет по жизни уверенно, он будет открыто смотреть на мир и точно так же будет относиться к своим детям. Согласна?
– А если по-другому кто-то вырос?
– Ну что ж, бывает и по-другому. Бывает, в бедности и строгости растет человек. Корят его всю жизнь, с малолетства комплекс вины прививают. Ясное дело, к чему это приведет в итоге.
– К чему?
– Да ни к чему хорошему. Полжизни потратишь на поиски виноватых и все. Бояться будешь всего и ни одного правильного шага не сделаешь от страха перед ошибкой или наказанием за нее. И в этом же духе отпрысков своих воспитаешь. Так что, даже не зная, как выросла твоя мать, я могу поспорить, что ее жизненный путь никак не является «номером один» из приведенных только что примеров.
Мать… Как она росла? В Валечкиной памяти замелькали старые фотографии, которые лежали в платяном шкафу, в обувной коробке с надписью «Sebo» на крышке, и были переложены листами старенького номера «Северной правды». На одной из этих фотокарточек, пожелтевших и потрескавшихся, она вспомнила группу людей в ушанках и ватниках на фоне снежного ландшафта. Это были двое взрослых и двое детишек: одна курносая девочка лет девяти и совсем крохотная малышка в шапке с черным помпоном. Ватник женщины был застегнут только на верхнюю пуговицу – бабушка была беременна третьей дочкой. Валечкины бабушка и дед работали в леспромхозе. Отца Марии Харитоновны, матери Валечки, убило упавшим деревом, когда той было одиннадцать лет. Мария Харитоновна вырастила своих сестер фактически одна. Вряд ли она знала любовь и ласку. И, наверное, поэтому не смогла быть любящей и ласковой к собственной дочери.
Валечка тоже очень рано стала самостоятельной. Уже будучи ученицей начальных классов, она сама ходила за покупками, забирала сестренку из садика, готовила нехитрую еду, а по вечерам, встав на колени на приставленную к двери табуретку, в ожидании прихода матери, работающей допоздна, смотрела в дверной глазок.
Ключ от квартиры был неотъемлемым атрибутом Валечкиной одежды. Он висел на ее тонкой шее на грубой тесемке. Мать рано приучила дочь к дисциплине. Любое разгильдяйство или рассеянность были недопустимы. «Если ты потеряешь ключ или забудешь запереть дверь, и у нас унесут последнее, я повешусь», – сказала ей однажды мать. Валечкино детское воображение мгновенно нарисовало жуткую картинку, на которой мертвая мама болталась в петле. Картинка эта была железным стимулом к благоразумию в обращении с ключами. Уход из дома превратился в своеобразный ритуал с закрыванием газовых кранов, проверкой розеток, электроприборов и правильного запирания двери на ключ. Дверь нужно было три раза подергать и три раза потрогать замочную скважину. Точно также следовало поступить с розетками и кранами – только тогда ритуал ухода из дома считался завершенным. Однажды Валентина действительно потеряла ключ в школе. Обнаружив пропажу, она чуть не умерла от страха. Ее отчаяние не знало границ. С Валечкой случилась истерика, напоминающая эпилептический припадок. Ключ искали всей школой, начиная от первоклашек и заканчивая старшеклассниками. Слишком впечатлила всех история о повешении.
Рассказав эту историю Яшке, Валечка добавила:
– Угрозы, запреты, ультиматумы – разве это любовь?..
– Ну и что? – ответил Яшка. – Вся жизнь твоей матери состояла из угроз и запретов. Это единственный метод воспитания, который она знает. Подумай, в какое время она выросла. Какие девизы тогда были, какие устои… То время ушло, а закаленный этой эпохой характер остался – «партизанско-молдаванский». Молчи, будь осторожен, не высовывайся и стой, где воткнули. То, что происходит сейчас в вашей жизни – не что иное, как обыкновенный конфликт поколений. Твоя задача – не ожесточиться, но и не давать обращаться с собой, как с собственностью. Попробуй найти в ваших взаимоотношениях какой-то баланс. Мне кажется, у тебя получится.
Вечер закончился так же, как и в прошлый раз. Яшка отвез ее домой.
*****
– Слушай, он что – и не пристает к тебе вообще? – спросила Надежда, удивленно раскрыв накрашенный ядовито-розовой помадой рот.
– Нет, не пристает…
– Валюшк, это ненормально… Будь я мужиком, я бы сразу к тебе пристала. А этот выжидает чего-то. Знаешь, если мужик себя так ведет, это может иметь три причины…
– Какие? – с любопытством спросила Валечка.
– Ну, во-первых, он может быть очень хорошо воспитан. В его случае это вполне возможно. Во-вторых, ему, возможно, что-то от тебя другое нужно. Корыстный замысел иметь он может какой-то. Ну и, в-третьих, допустим еще один вариант – если он по «этой» части бесперспективный. Понимаешь?
– Пошлости какие говоришь, аж стыдно…
– А чего стыдно-то? Дело житейское… Вариант с корыстью отпадает. Чем он может у тебя поживиться? Ты же не рокфеллеровская внученька. Так что остаются только два варианта. Или он – джентльмен, или – «того»… А еще, кстати, бывает, когда мужики любят, чтоб женщина сама инициативу проявила. Сама-то ты пробовала к нему пристать?
– Надь, ты что?
– А что? Вон пушкинская Татьяна первой дала о себе знать…
– Так она ж только письмо написала…
– А ты знаешь, какой это в те времена был революционный шаг? Это все равно, что сегодня выйти голой на улицу и на мужиков кидаться…
– Ты предлагаешь мне на мужиков кидаться?
– Да нет… Просто, попробуй как-нибудь косвенно выразить свою готовность к серьезным шагам… Ну, пуговку там лишнюю расстегни, юбчонку какую с разрезом надень. А можешь в удачный момент просто попробовать взять его за руку и поцеловать…
– Мне первой лезть целоваться?
– А что? За репутацию опасаешься? Эт…ты зря. Уже весь город про ваши шашни знает.
– Как?
– Да так… Многие видели, как вы на танцульках зажимались. Потом, как ушли вместе. Я, кстати, тоже это видела. – Надежда сделала паузу и мечтательным тоном произнесла: – Костюмчик у него джинсовый был – прелесть! И попка у него такая аккуратная… Глаз было не отвести.
– Надь… – поморщившись, перебила ее Валечка.
– Ну ладно, не будем вдаваться в детали. Главное, знай – все уверены, что вы – любовники. Я тоже тогда стояла и думала: «Вот Валюшка счастли-и-ивая-а-а». «Тачку» его, кстати, у твоего подъезда люди часто наблюдали. Город-то маленький у нас. Все про всех знают. Шила в мешке не утаишь… А это правда, что он из-за тебя подрался?
– Ну да…
– Тогда он точно к тебе неравнодушен! И ждет, наверное, от тебя действий конкретных… Так что дерзай, милая моя! – Надежда сладко потянулась. – Эх, будь я на твоем месте! Ни за что не ушел бы! Неопытная ты, Валентина… Кутенок неоперившийся…
– Хорошо, что ты опытная, – обиженно ответила Валечка, – озабоченная ты у нас скорее…
– Вот тебе будет под тридцать, ты тоже будешь озабоченная. Знаешь, как сложно устроить свою личную жизнь, когда кругом или нищие, или дураки… А этот, вон какой…
– Ну, он же женатый, Надежда…
– А с женой можно и развестись…
– Ну, ты и змея…
– Да не змея, я дело говорю. Ведь он же тебе нравится… Вон как ты его глазами поедала, когда он к Данилычу приходил… скажи, нравится же?
– Ну да…
– Тогда и флаг тебе в руки! Запомни! Схема простая: пуговка, разрезик, рука, поцелуй…
*****
Люди, собравшиеся на дне рождения приятельницы, были в основном незнакомые. Программа вечера была уже фактически отработана. Выпили, закусили, потанцевали. За окном стемнело. Многие пьяные гости уже спали. На диване в дальней комнате целовалась парочка. Валечка собиралась уходить. Вечер был поздний, а до дома еще предстояло добираться на автобусе. Валентина доела торт, окинула скучающем взглядом оставшихся гостей и пошла искать подружек. Количество празднующих все убывало. Диалоги становились с каждой минутой все короче и все драматичнее:
– Ребца, помогите Славика оттащить в туалет! – раздался громкий мужской возглас.
– А ему по-какому надо: по-большому или по-маленькому? – последовал сопровождаемый пьяным смехом ответ.
– Да его прямо на ковер рвет!
– Эй, вы че, меня ж мать убьет! – истерически закричала именинница.
– А туалет занят уже.
– Ну, дак в ванную его давайте, блин.
– И ванная тоже.
– Эй, откройте дверь! Кто там заперся-то?
– Ща я в окошко с кухни загляну… Оба-на! Там Любка с Генкой. Ха-ха-ха! Во, дают! Эти скоро не откроют. Им еще одеваться надо. Ха-ха! Не, ну я не могу, ващще. Не, ребята, вы посмотрите.
– А ну, пошел отсюда! – раздался глухой крик из ванной.
– Да дайте же вы тазик, уроды! Сейчас же весь ковер заблюет!
– На кухню его оттаскивай, там линолеум.
– Ой, я не могу на это смотреть. Меня сейчас тоже вырвет!
– Ну, так уйди отседого и не мельтеши!
Началась суета. Гости, еще стоявшие на ногах, приняли посильное участие в спасении ковра и помощи перепившему гостю. Появился тазик. Кто-то заваривал чай, кто-то нес полотенца. Из ванной комнаты выскочил растрепанный молодой мужчина. Коротко оглядевшись по сторонам, он бросился на парня, только что подглядывавшего в ванной. Раздался глухой удар. На пол закапала кровь.
– Ай! Ты же мне, гад, нос разбил!
– Разнимите же их кто-нибудь! – завизжали девчонки.
Часть гостей, занимавшаяся уборкой рвоты и приведением в чувство перебравшего товарища, бросилась разнимать драку.
– Ну что, пойдем отсюда? Интересного уже ничего не будет, – сказала Валечка своим бывшим одноклассницам.
– Сейчас, Сережку пойду заберу, – сказала одна из них.
– Да он спит уже.
– Ничего, растолкаю.
Растолкать Сережку было непросто. Он был мертвецки пьян. После нескольких попыток было принято решение оставить молодого человека досыпать.
Выйдя к шоссе, девочки увидели огни уходящего автобуса.
– Ну вот, на последний опоздали, – с досадой сказала Валечка.
– А давайте пешком до города!
– Ты что?
– А что? В первый раз что ли? Не холодно еще.
От выпитого шампанского кружилась голова. На высоких каблуках было трудно идти по земляной насыпи. Захмелевшие девчонки хихикали, спотыкаясь… У обочины остановилась синяя «Нива». Мужчина, сидевший за рулем, спросил:
– Помочь вам, красавицы?
– А ну езжай, куда ехал. Без лысых обойдемся! – крикнула одна из девиц.
– А я не лысый, а очень даже кучерявый, – раздался из машины веселый и знакомый голос.
– Постойте, девчата! Это, кажется, свой. Яшка, ты что ли?
– Ну да, я, Валюня. Садитесь!
В машине разразилось шумное обсуждение произошедшего на вечеринке:
– Нет, ну вы посмотрите, какова Любаня наша!
– Шлюшка была, шлюшкой и осталась.
– Да уж, слаба на передок гражданка.
– Надо будет Рафику все рассказать.
– Вы что, у него кровь горячая, еще прибьет!
– А туда ей и дорога.
– Да я не про Любку. Мне Генку жалко. Хороший парень…
– Да Рафик знает все уже давно.
– С чего ты взяла?
– А в курсе я про нее. Рафик Любку же из-под Костомукши сюда перевез…
– Ну?
– А там она на всю округу личность известная. Промышляла она там. В гостиницах и мотелях местных.
– Врешь!
– Да не вру я… Брат мой двоюродный в «Совтрансавто» работает. В рейсы ходит. Видел ее часто. С финнами какими-то заезжими. Да и с нашими тоже. Ее ж все дальнобойщики знают.
– Ну, дела!
Раздалась нецензурная брань и хохот. Валечке не хотелось включаться в обсуждение. То и дело она искоса поглядывала на Яшку. Тот спокойно вел машину, как будто не замечая болтовни на заднем сидении. Валечке было немного стыдно за своих попутчиц.
«Нива» развезла девчонок по домам. Наконец и последний маршрут был отработан – машина остановилась перед Валечкиным подъездом. Яшка и Валечка остались в машине одни. Вспомнились Надюшкины слова. Валечке вдруг на самом деле нестерпимо захотелось поцеловать Яшку. Она отстегнула ремень безопасности, прикоснулась к Яшкиной руке и приблизила свои губы к его губам в ожидании поцелуя. Яшка взял ее лицо в большие ладони с тонкими длинными пальцами и поцеловал в макушку, как ребенка:
– Валечка, у нас с тобой ничего не получится. Ничего не будет, понимаешь?
– Почему? – удивленно спросила Валечка. – Рылом не вышла, или по мужской части что не в порядке? – Произнеся это, Валентина грязно рассмеялась.
– Никогда не пытайся унизить мужчину таким образом! – строгим тоном сказал Яшка. – Во-первых, это безобразно звучит из уст женщины. Во-вторых, мужчины редко прощают такие оскорбления. Такие слова могут быть очень опасны… Запомни это! – Яшка говорил спокойным, ровным голосом, как обычно говорит гипнотизер или врач. – Теперь насчет «почему», – продолжил он, – я женат – это раз. Все намного сложнее, чем ты думаешь – это два…
– Прости, я не хотела тебя обидеть, – тихо пролепетала Валечка, смущенно опустив глаза.
– Меня невозможно обидеть. К тому же, это не ты сейчас была. Это окружение твое в тебе кричит. Послушай меня, Валюня: ты очень красивая девочка. И не дура. Из тебя может выйти толк. Только надо… как бы это сказать… поместить тебя в другую среду. Я много думаю об этом. И, возможно, скоро поделюсь с тобой своими мыслями. Из тебя можно создать нечто прекрасное. Можно выстроить тебя заново. Восстановить, как восстанавливают разрушенный готический собор. Разве это не хорошая жизненная цель – стать прекрасной?
Валечка посмотрела на Яшку, ища в его лице издевку или саркастическую улыбку. Однако Яшка был серьезен и не собирался ни шутить, ни издеваться. Он помолчал немного и промолвил:
– А что касается сердечных дел, то они никуда от тебя не уйдут – побереги себя для кого-нибудь более достойного.
Яшка вышел из машины, открыл Валечкину дверь и подал ей руку:
– Спокойной ночи, Валюнь. И не гуляй больше по ночам, где попало… Обещаешь?
– Обещаю…
Тихо закрыв за собой входную дверь, Валечка хотела незаметно пройти в свою комнату, не зажигая свет. Однако с кухни уже донеслась ругань:
– На часы-то хоть смотрела, шалава?
– «Шалава» – ругательное слово, – уверенно ответила Валечка…
– А к тебе только ругательные и подходят, – бойко ответила мать, – а ну отвечай немедля, где ты была и с кем!
– Меня Яшка домой привез…
Услышав Яшкино имя, мать внезапно замолчала, словно поперхнувшись собственными словами. Смущенно кряхтя, она ушла обратно на кухню и закрыла за собою дверь. Валечка довольно ухмыльнулась и направилась в ванную комнату чистить зубы. «Интересно, что он ей такое сказал?» – спрашивала она себя, укладываясь в постель. «И все-таки он какой-то особенный, почти волшебник», – подумала она, погружаясь в сон. Так «обработать» мать не мог никто. Да и ей самой Яшка открыл возможность взглянуть на конфликты с ней с совсем другой, новой стороны. Он – необыкновенный человек. Он может все «разложить по полочкам», он может убедить кого угодно. Любопытно было бы узнать, что он наговорил тогда тому мужику, который приставал к ней и после разговора с Яшкой убежал с испуганным лицом? Что он сказал матери? Гипнотизирует он их всех что ли? Чудеса, да и только! Жаль, что их личные отношения бесперспективны… Почему он не ищет близости? Может быть, он не хочет портить ей жизнь? Связь с женатым мужчиной часто полна больших разочарований. Неужели такой благородный? Может ли мужчину и женщину связывать только дружба? Почему ее так тянет к нему? И почему он постоянно ищет встречи с ней? И почему такое огромное количество вопросов не пугает и не настораживает ее?
С тех пор Валя часто виделась с Яшкой. Они встречались по выходным и после работы. Они ходили в кафе или просто сидели в машине. Ездили на остров Кижи, в Петрозаводск, гуляли там в парке и по набережной Онежского озера. С Яшкой было интересно и как-то спокойно. Валечка очень любила слушать его. Не было ни одного вопроса, на который он не нашел бы ответ. Он умел невероятно хорошо и доходчиво разъяснять взаимосвязи между событиями, анализировать человеческие характеры. Никто и никогда не говорил с ней ТАК. Из каждой встречи, каждого разговора Валечка выносила всегда что-то очень важное для себя. Поэтому она и любила эти вечера. От них веяло чем-то особенным. Будущим, что ли? Она вдруг как-то начинала верить в себя. И в то, что ее «зима» может очень скоро закончиться… И очень скоро может тронуться лед…
*****
Небо было серым. В воздухе кружились пушистые снежинки. Валечка сидела на подоконнике и наблюдала за детишками, бегающими вокруг трансформаторной будки, стоящей прямо посередине двора. Мать смотрела по телевизору какой-то концерт. «Было-было-было-было, но прошло-о», – доносились из гостиной строчки песни. Валечка закрыла дверь и включила радио. Радио рассказывало что-то о досрочном пуске какой-то линии на Харьковском Заводе тракторных двигателей. Валечка нажала на кнопку, и приемник замолчал. Погода была пасмурной, фасады пятиэтажек, образовывающих двор, излучали унылую безысходность, а Валечкино сердце радостно билось – сегодня за ней должен был заехать ОН. Вместо синей «Нивы» на этот раз во дворе показался серебристый «БМВ». Яшка захлопнул дверь, поискал Валечкины окна, помахал рукой. Она спрыгнула с подоконника и, поспешно одевшись, выбежала во двор.
– А где твоя «Нива»?
– Продал. Зато вот теперь другой железный конь.
– Ух ты!
Яшка открыл Валечке дверцу, убрал с пассажирского сиденья номер «Аргументов и фактов».
– Ну что? Погода отвратная… Поедем в кафешку?
– Поехали!
Заурчало зажигание, ровно загудел мотор. Автомобиль тронулся с места.
– Ну что нового в жизни, Валюнь? – Голос Яшки, как всегда, располагал к откровению.
– Что нового? Подружка вышла за голландца замуж. Мать болела, сестра звонила, свекровь ест ее поедом…
– Поедом, говоришь? Ну что ж, сочувствую.
– Не смейся, она злющая, правда.
– А я и не смеюсь. Свекрови и тещи – это проблема серьезная. Я бы сказал, комплексная это проблема, то бишь, половая и геронтологическая в одном.
– Геро-какая проблема?
– Геронтология, душа моя, – это наука о влиянии старения на личность человека… И если старческие изменения в человеческом характере помножить на… как бы это пообразнее назвать? «Бабизм» что ли? Со всем присущим ему истеризмом и стервозностью, то получится истинно взрывная смесь – родительская безответная любовь к дражайшему чаду, женская ревность и одновременный скепсис ко всему, что на чадо это «посягает»…
– Да время сейчас такое, звереют все…
– Ну не скажи. Время тут ни причем. Классическая литература говорит нам о том же – иначе откуда взялись бы все эти мрачные образы «старухи-лесничихи» или «злой мачехи»… Когда зрелый возраст переходит в пожилой, а затем в старческий, с человеком часто происходят некрасивые вещи. Исключения составляют люди, жизнь которых постоянно проходила гармонично и духовно. А если человек по натуре своей злостный и недалекий, то с годами это усугубляется. Особенно, если человек этот прожил тяжелую и безрадостную жизнь.
Они остановились у кафе на улице Горького. Стряхнули снег с обуви, Яшка помог Валечке снять пальто и указал на столик в углу. Сев в плетеное кресло, Валентина продолжила разговор:
– А чего в этой жизни радостного? Зарплата эта секретарская… Народ дурной. Вон, к тетке на юбилей ездили в Повенец, так мужики так напились, что драка опять была. Чуть не поубивали друг друга.
– Свекрови, пьяные гулянки, свары… Валюнь, тебя не утомило еще это болото?
– Утомило.
– И ты ни разу не пробовала что-либо изменить?
– Я пробовала, но у меня не очень-то получилось. Я поступала в Москве и провалила экзамены.
Официантка принесла кофе и выпечку. Яшка взял горячую чашку в обе руки, словно желая погреть об нее ладони, и добродушно посмотрел на собеседницу:
– Пробовать надо всегда и не вешать нос. Даже у великих людей бывали первые неудачи. Когда у Рахманинова не получился первый фортепианный концерт, он сильно расстроился. Так бедолага переживал, что даже нервы лечить пришлось. А ему доктор возьми и скажи, что-то вроде «не удался первый, напишите второй!» И он написал. И очень даже остался доволен. И весь мир был у его ног.
– Ну так то Рахманинов, – сказала Валечка, откусывая большой кусок от плюшки с повидлом.
– А концерт-то ты хоть слышала такой?
– У-у, – глухо промычала она, отрицательно мотая головой и старательно прожевывая сдобу.
– А зря. Послушай, рекомендую. Если хочешь, завезу кассетку.
– У меня кассетника нет. Проигрыватель только. – Валя очень внимательно смотрела на плюшку.
– Валюнь, можно я тебя попрошу об одной вещи?
– О какой?
– Не откусывай, пожалуйста, такие огромные куски. Человек должен есть красиво. Особенно, такой красивый человек, как ты.
– Постараюсь, – сказала Валечка и смущенно кивнула.
– Ну, вот и славно. А я и кассетник тогда завезу… Ну да черт с ним, с Рахманиновым. А куда ты поступала-то? В театральное какое-нибудь?
– Нет, во МГИМО…
Яшка смешно закатил глаза и произнес:
– А-га… Ну, понятно… одно другого не лучше… Юношеский максимализм… Сейчас все самое лучшее и в большом количестве. Или пан, или пропал… Так нельзя, душа моя…
– А как можно?
– Допустим, попробовать поступить не в Москве, а в Петрозаводске. Это, между прочим, тоже столица… Республики Карелия. – Яшка улыбнулся и продолжил: – И ее административный центр. У вас там целых три вуза… Хотя на дипломатов там, кажется, не учат. А ты можешь себе представить что-нибудь другое?..
– Что, например?
– Ну, Валюнь, тебе лучше знать… Только не говори мне, что кроме МГИМО тебя больше ничего не интересует. Чтобы быть цельной и счастливой личностью, не обязательно идти по стопам товарища Коллонтай. – Яшка снова улыбнулся.
– Да я, собственно, и не особо рвалась «по стопам». Просто девочка одна предложила поступать вместе. Она не из нашей школы была. Мы с ней в УПК познакомились. Машинопись и делопроизводство, так сказать, осваивали. Ей одной скучно было поступать. У нее и родственники дальние в Москве живут. В центре. Мы у них останавливались. Ну, я и поехала. Только она поступила, а я – нет.
– А девочка, небось, племянница одной республиканской «шишки»?
– А откуда ты знаешь?
– Да город у вас маленький… И что – тяга к образованию на этом закончилась?
– Мать сказала, чтобы я лучше на работу устраивалась. Побаловалась, мол, и хватит, пора и пользу какую-нибудь приносить.
– А ты не пыталась ей объяснить, что пользы будет больше, если ты для начала на ноги встанешь?
– Не-а… – уныло произнесла Валечка.
– Энтузиазма не вижу в тебе, Валюнь. «Мать сказала», «девочка предложила», «да», «нет»… А свои мысли у тебя в голове какие-нибудь присутствуют?
– Какие мысли?
– «Какие мысли», – передразнил Яшка Валечку, – м-да, ты прямо «спящая красавица» у нас… непростой экземпляр. Ты, я вижу, совсем уже закисла в своем болоте… А ты ведь не такая… Ты – не флегматик, нет. У тебя совсем другой темперамент. Растормошить тебя надо, а то ты совсем в летаргию уйдешь. А в Москве-то, небось, понравилось?
– Да, очень.
– Ну вот, хоть немного глаза заблестели. Девушку манят огни большого города? Понятно… А ты знаешь, это мысль! Иногда, чтобы сделать мощный рывок, внести радикальные изменения в развитие своей судьбы, просто необходимо окунуться в другую атмосферу. Необходима смена обстановки: другие люди, другая жизнь, чтобы она перестала быть инертной, понимаешь? Чтобы никто не тянул тебя назад. Чтобы ты перестала вариться в своем маленьком микромире.
Валечка задумалась над его словами. Действительно, все ее подружки, кроме двух, Аллочки и Тоси, пошли ученицами на швейную фабрику или молокозавод. Многие уже вышли замуж и родили детей. Они праздновали вместе дни рождения и ходили на танцы. Но с ними было как-то… неинтересно, что ли… Интересно было только с Аллочкой и Тосей, но они обе, увы, уехали.
Яшка продолжил монолог:
– В принципе, поступив в петрозаводский университет, при умелом подходе можно перевестись в любой другой вуз страны… Я слышал, подружка твоя Тося, между прочим, так и сделала… В следующем семестре она – уже студентка ленинградской консерватории…
– Ну, ты все про всех знаешь!
– Да, я такой… А кстати, о Питере… Там поступить не хочешь? Не Москва, конечно, но тоже неплохой город. Там и жизнь поярче и снабжение получше, чем в вашей Карелии. А что, это идея! – оживился Яшка. – Слушай, вот видишь, как важно творчески подумать на актуальные темы. Знаешь, как этот процесс называют буржуи?
– Как?
– Брэйн сторминг. Мозговой штурм.
– Как это?
– А так. Садятся люди за круглый стол и думают, как решить какую-нибудь проблему или вырулить из какой-нибудь неблагоприятной ситуации. Начинают творчески мыслить. Предлагать можно абсолютно все. Даже самые дерзкие мысли допускаются к обсуждению. Даже полный бред. И в результате очень неплохие решения отфильтровываются. Этот метод один коммерсант придумал. В Штатах. Много лет тому назад. И им уже десятилетиями пользуются на Западе.
– А если ты не умеешь творчески мыслить?
– Все это умеют. Только не все об этом знают. Гораздо легче плыть по течению, сетовать на политическую обстановку или еще что-нибудь. А иногда надо просто поднапрячься и подумать. Да-да, просто сесть и подумать. И четко сформулировать свои желания. И думать надо всё время. Думать о хорошем, о том, как изменить жизнь к лучшему. И если постоянно посылать в пространство вопросы, желания, хорошие мысли, то когда-нибудь ты обязательно получишь ответ на эти вопросы, узнаешь, как удовлетворить свои желания и получишь подтверждение своим мыслям.
– А я никогда не пробовала так думать. Хотя нет, ты знаешь, что-то смутное было… Похожее на то, о чем ты говоришь. Вроде бы и хочется чего-то другого, но не знаешь чего.
– Это понятно, почему не знаешь. Если посмотреть на твоих приятельниц, да послушать твою матушку, диву даешься, как у тебя мозги вообще паутиной еще не заросли, да плесенью не покрылись. Ну что, будем «штурмовать мозги»? Проблема у нас есть – «Валюня». Будем ее решать?
– Будем! – сказала Валечка, с трудом скрывая восторг.
– Ну, тогда начнем с того, чего бы ты хотела в жизни. Излагай, не стесняйся!
Валечка ненадолго задумалась и робко произнесла:
– Я хотела бы… жить в большом городе… и хотела бы, чтобы меня окружали интересные люди.
– Так, ну для начала уже неплохо. Теперь давай думать конкретнее… Тебе лично что нравится? В какой сфере тебе хотелось бы… ну, скажем, работать? У тебя есть мечта какая-нибудь? Говори, не бойся!
– Я хотела бы… иметь свою фирму…
– Ну что ж, амбициозно. Хвалю. А почему бы тебе тогда не поступить… в «Политех»?
– Куда?
– ЛПИ – Ленинградский Политехнический Институт. На экономический. Двоюродная сестра моей жены – доцент, принимающий профилирующие экзамены. А? Как тебе экономика и управление производством? С высшим экономическим ты все, что хочешь, делать сможешь. Хочешь, будешь служащей где-нибудь – уж, по крайней мере, больше получать будешь, чем в своей шарашкиной конторе. А захочешь и свой бизнес «замутить» сможешь. Сейчас много перспектив открывается для частного предпринимательства. Да и подготовить тебя можно. Я знаю людей здесь и там, кто взялся бы за это дело. Можешь даже пару месяцев в Ленинграде на подготовительные походить. Если хочешь, могу даже устроить так, что ты не целевичкой пойдешь, а нормально. То есть прописать тебя смогу. У целевиков, конечно, другой проходной бал, но потом мороки много. С распределением и прочими делами… А ты – не дура, ты баллы наберешь… Я тебя насквозь вижу. Поступишь – однозначно… Ну что, хочешь жить и учиться в Питере?
– Ты что Дед Мороз, что ли?
– Почти. Если нужно для дела, мне не жаль времени и средств. Я очень люблю открывать перспективы… хорошим людям…
– А я хороший человек?
– Да.
– Послушай, Яшка, ты имеешь какое-то отношение к моему отцу?
– Нет, абсолютно никакого.
– Ну тогда почему же ты готов так много сделать для меня?
– Потому что я тебя люблю.
Валечка онемела от такого ответа. Подождав несколько минут, она спросила снова:
– А тогда почему…
– По кочану, – прервал ее Яшка и улыбнулся, – смени пластинку. Давай лучше поговорим о тебе в глобальном, так сказать, масштабе.
– Ну давай. – Валечка не имела привычки спорить с Яшкой. – Ты знаешь, я последнее время как-то совсем разучилась думать о будущем. Да и не знаю, смогу ли я оставить мать одну. И отпустит ли она меня…
– Об этом вопросе можешь уже не думать. Отпустит обязательно. И к тому же жизнь под одной крышей, душа моя, не всегда является синонимом гармонии. И вообще, ты же не на Марс улетаешь, здесь тетка твоя остается и сестра в ста пятидесяти километрах живет. Ну что, согласна на эту авантюру?
– Согласна, – неуверенно сказала Валечка.
– По рукам?
– По рукам!
*****
Валечка стояла перед списками зачисленных и уже в двадцатый раз читала в них свою фамилию. Это был первый ее успех. Сердце ускоренно билось. В памяти отображались Яшкины слова: «Поверь мне, душа моя, у тебя теперь начнется совсем другая жизнь».
Глава вторая
Другая жизнь
Крупная высокая девица с толстой косой легко подхватила ящик с картошкой и ловко поставила его в кузов грузовика, словно это был не ящик, а волейбольный мяч.
– О! Стахановцам наше с кисточкой! – крикнул сидящий в грузовике бригадир.
– Помог бы лучше…
– Какой это у тебя сегодня уже по счету?
– Пятый.
– Молодец! День только начался, а у тебя уже такой ударный темп. Так держать!
Валечка посмотрела на проворную девушку и тоже попробовала поднять свой ящик, но у нее не получилось.
– Эй ты, малохольная! – грубо крикнула девица. – Куда тягаешь? Надорвесся!
Валентина насупилась. Девица подошла к ней и взялась за одну сторону Валиной ноши:
– Не дуйся. Давай помогу. А сама тяжести не таскай. Вон, мужиков попроси лучше. Им и так делать неча… Это я привычная. Я эту картоху с малолетства копаю. И воду ношу. А тебя вот-вот ветром сдует. Щуплые вы больно, городские.
Сильные руки девицы поставили в кузов и Валечкин груз.
– Как звать-то тебя?
– Валентина.
– Валька, значит. А я – Галька. Ленинградка?
– Ну, теперь как бы да. А вообще-то, я из Медвежьегорска.
– Ого. Это где ж такой?
– В Карелии. Километров шестьсот отсюда.
– Далёко… – Галька присела на пустую тару, достала из кармана пачку сигарет и спросила Валентину: – Куришь?
– Нет.
– А я закурю. Слушай, а знаешь, на кого ты смахиваешь?
– На кого?
– На Синильгу из «Угрюм-реки».
– Да ладно, брось.
– Да нет, правда. Вон скулы у тебя какие. И разрез глаз такой… Слушай! А я тебя, кажется, уже видела. Точно! В секретариате… И мы, по-моему, в одной группе.
– Да? А я тебя не припомню что-то. И на экзаменах тебя я не видела.
– А я в прошлом году сдавала. Я академку брала. Тетка у меня болела. А она мне как мать.
– Ты сирота?
– Не-а. Матуха меня еще малой бросила. А теть Оля меня одна вырастила.
Галька оказалась грубоватой, но доброй и душевной девицей. Валечка быстро нашла с ней общий язык. К концу сельхозработ они по-настоящему подружились. И в течение нескольких недель пребывания на «картошке» Валечка узнала фактически все о новой знакомой. Ее сокурсница оказалась на редкость разговорчивой. Она родилась в деревне Любань. Мать бросила Гальку, когда той был всего лишь годик, уехав с каким-то городским художником. Отец работал монтажником и был в постоянных разъездах, торчал на строительных объектах. Все заботы о маленькой легли на плечи бабули и сестры Галькиной матери – тети Оли.
Галькина тетка была невероятно доброй женщиной. Бог не дал ей детей, ее рано бросил муж, не дождавшийся потомства. Несчастный она была человек. Но, вопреки ударам судьбы, она не озлобилась и не ожесточилась. Всю свою любовь она отдала племяннице. Даже второй раз вступив в брак, она не забыла о Галине, взяв ее с собой в мужнюю ленинградскую квартиру на Приморской. Тетя Оля трепетно любила племянницу. И очень ее жалела – на работу не гнала, а наоборот, позаботилась о ее образовании. Когда Галька окончила техническое училище и поступила в институт, тетя Оля была невероятно горда – та была первой студенткой в их роду. Василий Григорьевич, тетушкин муж, тоже Гальку не обижал. Жили они ладно и мирно. Как настоящая семья. Только недолго они радовались – овдовела вскоре тетя Оля. И, убитая горем, сама слегла. Болезнь ее еще сильнее сплотила этих двух женщин. Галина смогла выходить тетю – отложила учебу, посвятив целый год уходу за больной. Галькина тетя часто вспоминала этот трудный год, то и дело приговаривая: «Все беды на земле от зависти и злобы людской. Яд это. И от яда этого только одно лекарство имеется – любовь человеческая».
Тете Оле действительно очень завидовали ее прежние деревенские соседи – где это видано, чтобы пятидесятилетнюю «брошенку» замуж взяли. Василия – железнодорожника предпенсионного возраста – бабы уважали. Мужик он был крепкий и деловитый, да еще и с площадью в Ленинграде и домиком в Буграх. О романе начальника поезда и поварихи из привокзальной столовой люди судили долго: «Ни дать ни взять фильм «Вокзал для двоих». Только вот героиня уж больно неказистая. И что он в ней нашел – немолодая, некрасивая, да еще и с «довеском» – племянницей-подростком?». Тетя восстанавливала в памяти эти незатейливые реплики, вздыхала и говорила своим певучим голосом: «Невдомек бывает некоторым, что ищут порой друг друга люди, чтобы жалеть друг дружку, чтобы не жить в одиночку, чтобы добро делать. Себе и другим».
Оправившись от болезни, тетя часто размышляла на разнообразные жизненные темы. Однажды она позвала к себе Гальку, погладила ее по голове и сказала: «Суетно мне, Галька, в городе. И без Васечки тяжко. Хочу я хозяйство поправить деревенское – свое и Васино, царствие ему небесное. Ты знаешь, что я решила? Ты девушка у меня умная, дурака валять не будешь.
Живи ты тут, учись. А я приезжать к тебе буду. Ты молодая. Тебе простор нужен. И свобода. А мне природа. И покой.»
*****
Свободу и простор Галька любила. Но не любила одиночество. С детства привыкшая к шумам и голосам в доме, она чувствовала себя некомфортно в тишине опустевшей квартиры. Оттого, недолго думая, она предложила новой подруге жить у нее. Валечка с радостью приняла это предложение.
Яшка на первое время поселил Валечку у своей дальней родственницы на проспекте Майорова. Сухонькая старушка недорого сдавала комнату. Прописана Валентина была в другом месте – в коммуналке на Большой Посадской. Все комнаты в этой квартире были заняты жильцами, в какой именно должна была жить Валечка, было непонятно. Однако Валя мало задумывалась над Яшкиными «комбинациями» – она была счастлива погрузиться в новую жизнь.
Девушки абсолютно все делали вместе и были совершенно неразлучными, за что получили прозвище «сиамские близнецы»: вместе варили еду, ходили за покупками, готовились к семинарам и проводили свободное время. Будучи приезжими, они обожали центр города. Каждый раз, когда представлялась такая возможность, они ездили на Невский. Галька называла эту форму досуга – «колбаситься по центру».
Именно так они решили провести одно осеннее утро, когда приехав в институт, обнаружили, что из-за болезни доцента отменили «пару» по информатике. За информатикой следовала физкультура. Девушки были не уверены, пойдут ли они на нее сегодня. На третью «пару» явка была обязательной – «Основы бухучета» не пропускал никто.
– А поехали в центр, в «Лягушатник» сходим, а заодно и в Дом Книги зайдем, давно уже собирались?! – предложила Галька.
В «Лягушатнике» – мороженице, получившей свое название из-за стен и кресел, обитых зеленым бархатом – девушки заказали себе по молочному коктейлю и погрузились в непринужденную болтовню. У Гальки было множество знакомых, то и дело она кивала кому-нибудь. Через пару минут к ним подошла рыжеволосая девушка и ехидным голосом спросила:
– Прогуливаете?
– Не-а, у нас «пары» нет, – ответила Галька, лениво потягивая коктейль из трубочки. – Кстати, знакомьтесь: это Валька, моя сокурсница и подружайка… – Галька показала рыжеволосой девушке на Валечку. – …И Сонька, учится в Герцене на физмате… – Галька показала Валечке на Соньку.
– А давайте к нам, в общагу! Сейчас такая хохма начнется! – предложила Сонька.
– Какая хохма?
– Ну как же, десятый час, сейчас «Изауру» повторять будут.
– А-а-а, «озвучка» что ли опять ваша? – спросила Галька.
– Ну да, идемте, здесь недалеко – через дорогу.
– Да знаю я, где общага ваша находится.
Одним из развлечений молодежи конца восьмидесятых – начала девяностых было «озвучивание» латиноамериканских сериалов. Звук выключался, оставалось одно лишь изображение. Вся прелесть состояла в том, что какую бы ахинею ни несли «дублеры», все прекрасно подпадало под нехитрый сюжет фильмов.
Девушки зашли в заполненный холл общежития, в котором стоял большой цветной телевизор. Все стулья были заняты, Валечка и Галька прислонились к стене.
С разных мест зазвучали возгласы студентов:
– Киря, давай, теперь твоя очередь.
– Да, Киря, покажи класс!
Высокий светловолосый молодой человек в фирменном пуловере неохотно поднялся со своего места и направился к стулу, стоящему перед телевизором. Проходя мимо рядов сидевших студентов, он бегло окинул взглядом помещение. Его взгляд на короткое время остановился на стоявшей у стены Валечке. Валечка смутилась и опустила глаза. Когда она снова посмотрела на парня, он уже начал свою «работу».
На экране показались смуглая красавица и крупная негритянка в чепчике. Женщина в чепчике начала что-то говорить. Парень мгновенно растянул губы в идиотской улыбке и, сохраняя эту улыбку на лице, ужасно смешным голосом произнес:
– А-а-а-а, здравствуй, дочка… Как твое здоровье?
Вся компания, сидящая перед телевизором, захохотала. Камера переместилась на лицо мексиканки. Молодой человек запищал фальцетом:
– Спасибо, Жануария, хорошо. Жануария, дорогая, ты не могла бы отвезти меня в город на своем осле?
– Не могу, дочка. Мой осел на профилактике.
Новый взрыв хохота прокатился по холлу.
Оправившись от первых приступов смеха, Валечка принялась разглядывать «дублера» – легкий загар, белокурые волосы, прямой нос, серые глаза, бархатные темные ресницы. Губы были немного полные, но это не портило его… Четко очерченный мужественный подбородок был покрыт легкой светлой «щетиной». Молодой человек либо отпускал бородку, либо забыл побриться. Однако это не выглядело неопрятным, а наоборот очень даже шло ему. «Такому пойдет абсолютно все», – подумала Валечка. И действительно, даже искажая лицо гримасами, молодой человек оставался привлекательным.
Галька, заметившая интерес подруги, шепнула ей в ухо:
– Ух ты, красавчик какой, правда?
Дублер закончил свою работу и вернулся на место. Тут же освободился стул рядом – кого-то позвали к телефону.
– Девушки, что вы там стоите у стены? Идите сюда, здесь места освободились! – окликнул девчонок недавний объект их внимания. Валечка и Галька уселись на стульях и погрузились в просмотр следующей сцены.
– Девушка, у вас смех такой звонкий, – прошептал парень Валечке.
Валентина опять покраснела и совершенно растерялась. Галька оказалась более словоохотливой и сказала, кокетливо щурясь:
– Ну, при вашем артистизме трудно удержать себя в руках!
Молодой человек благосклонно улыбнулся Гальке и тут же продолжил разговор с Валечкой:
– Вы здесь в Педагогическом учитесь?
– Нет, в «Политехе».
– Правда? И я там же. А вы знаете, вы мне кого-то напоминаете…
– Синильгу из «Угрюм-реки»?
Кирилл рассмеялся:
– Ну, вообще-то, я давно смотрел этот фильм – когда был маленьким. Но знаете, что-то есть. Глаза у вас такие… Шаманские…
Завязался непринужденный разговор ни о чем. От волнения Валечка с трудом подбирала слова. Ей хотелось пробыть здесь как можно дольше. Как было бы хорошо, если бы этот дурацкий сериал никогда не кончался! Сказал свою реплику Кирилл. Валечка не знала, что ответить. Возникла неловкая пауза. Она судорожно думала, что бы сказать еще. Прошло несколько секунд, и она робко спросила:
– А у вас здесь в «Герцена» друзья?
– Пошли, подруга, на «пару» опоздаем, нам еще на метро переться, – грубо оборвала ее вдруг Галька, потянув Валечку за рукав куртки. Очевидно, Гальке стало обидно, что молодой человек обратил внимание на Валечку, а не на нее.
Валентина часто вспоминала этот день. Каждый раз, когда она восстанавливала в памяти детали внешности Кирилла, ее охватывало восторженное волнение. С Галькой она не говорила об этом. Она очень надеялась увидеть его снова. Но где и когда состоится эта встреча? Валентина не знала ни курса, ни факультета, ни даже фамилии этого молодого человека. Она знала только одно – она хочет увидеть его еще раз.
И эта встреча состоялась. Ровно через месяц.
*****
Актовый зал нужно было приготовить к «капустнику». Девушкам было поручено развесить на стенах плакаты. Из-за дверей слышалась фортепианная игра. Галька открыла дверь и пропустила вперед себя Валечку, державшую в обеих руках несколько рулонов ватманской бумаги.
На сцене за обшарпанным роялем кто-то наигрывал красивую и печальную мелодию.
Валечка всмотрелась в полумрак, царящий на сцене, и узнала в фигуре, сидящей за роялем, Кирилла.
– Смотри-ка, твой! – прошептала Галька.
– С чего ты взяла, что он мой?
– Твой, твой, и не сомневайся… Не, ну ты смотри, вообще… Не, так не бывает на самом деле, а? И смазливый, и юморной, и на роялях играет… Ну, свезло тебе, подруга!
– Перестань, Галь…
– А я тебе говорю, хороший парниша. Ну, давай, иди на абордаж. – Сказав это, Галька грубо толкнула ее в спину.
Валя слегка покачнулась от Галькиного пинка и, выровняв шаг, тихо направилась к сцене актового зала. Она неслышно поднялась по ступенькам, подошла к роялю. Продолжая играть, Кирилл кивнул ей и дружелюбно улыбнулся. Дождавшись окончания композиции, Валечка робко спросила:
– Что это вы сейчас играли?
– Это? Николас Эдвард Кейв.
– Я, к сожалению, не разбираюсь в классической музыке.
– Ну что вы, Валя! – улыбнулся Кирилл. – Ник Кейв – это не классика. Хотя я думаю, что через пару десятков лет он может ею стать.
Двери зала внезапно распахнулись, и огромная толпа сокурсников Кирилла ворвалась в помещение.
– А мы вас, маэстро, ищем везде! – заорал староста группы в сторону Кирилла. – Ну, ребята, теперь все в сборе, давайте репетировать.
Валечка присела на кресло и посмотрела часть репетиции. Ребята ловко переделали тексты популярных песен. Аккомпанировал Кирилл. Через сорок пять минут Валечка ушла из зала.
И снова им не дали как следует поговорить.
*****
Тосю Валентина не видела давно. «Живем в одном городе, а еще ни разу не встретились», – ворчала она, ища «координаты» подруги в записной книжке. И вот телефонный номер был набран. В трубке раздался Тосечкин голос. Тося обрадовалась звонку подружки, но как всегда не могла говорить долго – она должна была играть сегодня на свадьбе. Заканчивая разговор, Тосечка предложила:
– Валь, хочешь сходить со мной в Кировский? У меня билеты бесплатные есть… На следующий четверг.
– С тобой, куда угодно. Говори, где встречаемся.
– Давай знаешь, как сделаем? Заезжай в музучилище на Моховой, часам к пяти. Я там халтурю иногда по вечерам… Аккомпаниатором. Знаешь, все теперь на хозрасчете. Вот преподы и студенты и дают частные уроки детишкам, которых в музыкальную школу не взяли. Вместе в театр пойдем, а по дороге в кафешку заглянем. Там и поговорим.
Ровно без четверти пять Валечка была на Моховой. Вахтерша объяснила ей, в каком помещении и на каком этаже можно найти Тосю. В коридоре стояла тишина. Валечка стала читать таблички на дверях, ища нужную комнату, как вдруг услышала за дверью одной из них ровные фортепианные аккорды. Спустя несколько секунд к аккордам присоединились какие-то скрежещущие звуки. Хотелось закрыть руками уши и зажмурить глаза. Подождав, когда все затихнет, Валечка постучала в дверь.
– Да-да, – раздался мужской голос.
Валечка открыла дверь и увидела розовощекого белесого мальчика лет двенадцати со скрипкой в руке.
Мужчина в очках вежливо поздоровался с Валечкой и снова обратился к мальчику:
– Сереженька, начинай у колодочки играть, у колодочки! Расходуй смычок экономно – у тебя же два такта одной лигой залигованы. Не хватит смычка у тебя, Сереженька.
Мужчина повернулся к сидящей за фортепиано Тосе:
– Антонина Николаевна, с семнадцатой цифры, пожалуйста. Давай, Сереженька! Стоп! Почему опять с середины смычка заиграл? У колодочки начинай, прошу тебя, у колодочки, Сереженька. И за интонацией следи, умоляю тебя…
Валечка присела на стул у окна и принялась наблюдать за прохожими, перепрыгивающими через лужи. Занятия закончились, мальчик убрал скрипку в футляр и вышел из кабинета.
Мужчина в очках вздохнул и сказал:
– М-да. С гениями в стране напряженка.
Перед спектаклем девушки решили перекусить в пирожковой на Невском. Валечка рассказала Тосе о Кирилле.
– Вы обязательно увидитесь еще, – сказала Тосечка. – Очень скоро. Я чувствую.
Валечку впечатлила торжественная атмосфера, царящая в Кировском театре. Красивые, празднично одетые люди, изобилие позолоты и бархата. Все это было таким особенным, таким неповседневным. Найдя нужную ложу, девушки сели на свои места. Валечка стала рассматривать театральную программку с иллюстрациями, изображающими героев оперы, прочитала либретто, и ей очень понравился сюжет. «Какая красивая легенда! – подумала она. – Небеса посылают попавшей в беду девушке рыцаря, готового заступиться за нее. Ну просто до пошлости красиво».
Невольно Валечка подумала о Яшке. Он был единственным человеком, который понимал ее. А как он подрался из-за нее на танцах! А эта встреча на шоссе… Кстати, день спустя после того, как Яшка подобрал их тогда на обочине, она узнала, что именно в эту ночь в районе Медвежьегорска скрывались от милиции беглые заключенные. Угнали несколько машин, порезали людей. Жуть! Про это даже была статья в местной газете. Даже сейчас, вспоминая об этом, она почувствовала, как подступает ком к горлу. Черт знает, что могло с ними случиться, не остановись он тогда по дороге в город. Яшка… Ну чем не Лоэнгрин? Интересная параллель. Ведь она ничего о нем так и не узнала: откуда он появился и чем он действительно занимается. Однако Яшке больше подошли бы черные одежды отрицательного героя. Хотя жизнь ее он изменил исключительно в положительную сторону.
Погас свет. Зазвучала увертюра. Музыка была какой-то очень светлой и настолько красивой, что Валечке захотелось плакать. Почему она раньше не интересовалась ничем подобным?
Спасибо Тоське, что вытащила ее сюда. В голове снова закружились воспоминания о Яшке и обо всех метаморфозах, произошедших за последние месяцы. Пока Валечка думала обо всем этом, мелодия увертюры стала видоизменяться. Внезапно она перестала быть спокойной и протяжной. Каскадами зазвучали арпеджио. К струнным инструментам присоединились духовые. Музыка из нежной стала вдруг динамичной и величественной, гармонии более насыщенными. Никогда Валечка еще не находилась под таким сильным впечатлением. Все это очень подходило под актуальный девиз «Новая жизнь!».
Увертюра закончилась, поднялся занавес. Однако следить за действиями на сцене Валечке было трудно. Все-таки опера – слишком тяжелый жанр для нее. Не доросла еще, наверное. Валечка стала разглядывать артистов на сцене через театральный бинокль. Лоэнгрин оказался полным пожилым мужчиной, что никак не соответствовало представлениям Валентины об этом образе. Она попробовала посмотреть по программке, кто его играл, но было слишком темно. Когда зажегся свет и начался антракт, она была невероятно счастлива…
Валечке захотелось пойти в буфет, однако Тося предложила ей сходить посмотреть на оркестровую яму. Ее подружка сидела там в альтах. Завязался долгий разговор. Зазвенел звонок, девушки вернулись на свои места.
После второго акта девочки пошли-таки в театральное кафе. Тося попросила Валечку взять кофе и отошла в сторонку к окликнувшим ее знакомым.
Стоя в очереди, Валечка вдруг почувствовала, как чья-то рука легла на ее плечо:
– Валя, это вы?
Валечка обернулась и увидела Кирилла. Он был какой-то особенно красивый сегодня – в отглаженной черной сорочке, черных брюках.
– Ой, Кирилл!
– Ну вот, а говорили, что в классике не разбираетесь, а сами такие монументальные вещи слушаете. Как хорошо, что я вас встретил. По злой воле судьбы нам никогда не давали договорить до конца. Надеюсь, теперь вы никуда не исчезнете, прекрасная незнакомка по имени Валя?
– Постараюсь, – сказала она и смущенно улыбнулась.
– Ой, а что это мы все на «вы», как дураки? Давай на «ты», а?
– Давай.
– А у меня предложение, давай не пойдем слушать последний акт, а останемся в буфете? Я сейчас только водилу предупрежу и с немчурой договорюсь – я же тут с небольшой делегацией – переводчиком попросили подхалтурить…
– А ты и немецкий знаешь?
– Ja-ja, natürlich, – смешным голосом ответил Кирилл.
Валечка звонко рассмеялась:
– Ты просто молодчина.
– Да, одаренный юноша… Ну что? Остаемся в буфете?
– Да, – неуверенно ответила Валечка.
– Ну и отлично. Тогда подожди меня пару минут, я быстро. – Кирилл направился в сторону ложи, где сидели его подопечные и, обернувшись еще раз, крикнул: – Я сейчас! Не исчезай!
Валечка поискала глазами Тосю, но не нашла. Очередь двигалась медленно. Вот Кирилл уже снова стоял рядом с ней. Он тут же продолжил разговор:
– Зачем нам отягощать себя тяжелым финалом романтической оперы? Эти немецкие романтики… Все у них кончается по принципу «ну, в общем, все умерли».
– А разве Лоэнгрин умрет?
– Да нет, в порядке будет все с Лоэнгрином этим, не умрет он. Однако эта незадача случится с его возлюбленной. А Лоэнгрин уедет домой на ладье своей обратно, живой и здоровый, но, как говорится, с разбитым сердцем. Надеюсь, я не уйду отсюда с разбитым сердцем?
Валечка снова покраснела, а Кирилл продолжил:
– Да и, по правде сказать, Лоэнгрин какой-то… неубедительный.
– Да, мне он тоже как-то не очень…
– У Томаса Манна есть такой эпизод – мальчик начитался саг о Граале. Мечтал пойти в театр, а когда до театра дошел, увидел на сцене вместо прекрасного благородного рыцаря толстого дядьку…
Валечка сдержанно улыбнулась. Кирилл отодвинул стул, приглашая недавнюю знакомую сесть за столик. Подошла Тося и, недолго переговорив с подругой, ушла обратно в ложу. Она предпочла просмотр третьего акта сидению в буфете. Кирилл принес пирожных и бутылку шампанского. Он разлил шипучий напиток по стаканчикам и продолжил разговор:
– Нравятся мне эти народные и заслуженные артисты, ей богу!.. Им бы уйти достойно и молодому кому дорогу уступить, так нет, петь будут, пока их ногами вперед со сцены не вынесут. А по Союзу теноров хороших – до кучи. М-да… Только в Европе постановщики следят не только за вокальными данными исполнителей, но и за полным визуальным соответствием оных играемой роли. Романтический герой должен быть сексапильным, иначе ему не поверит публика.
Валечке нравилась эта непринужденная манера вести разговор: Кирилл говорил как бы небрежно, но одновременно показывал, что он хорошо разбирается во многих вещах. Закончив очередной монолог, Кирилл посмотрел на Валентину озорными глазами и предложил:
– А давай вдвоем куда-нибудь сходим?
– С удовольствием.
Они договорились сходить в джаз-клуб в следующее воскресенье и обменялись телефонами.
После спектакля Кирилл провожал Валентину до метро. Можно было выбрать короткий путь до площади Мира, но Кирилл выбрал другой маршрут – до Невского проспекта. Они шли по набережной канала Грибоедова, и Валечке хотелось, чтобы эта дорога никогда не кончалась. Фонари освещали чугунную решетку канала. Листва деревьев, склонивших свои ветви к темной воде, казалась в их свете золотой. Кирилл робко взял Валечкину руку в свою. Она тут же сжала пальцами его ладонь, как будто боясь, что он передумает идти с ней, держась за руку. Никогда Валентина не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас, в этот вечер. Необыкновенно теплый для конца октября…
*****
Придя домой за полночь, Валечка обнаружила на своем диване записку: «Позвони матери в Медвежьегорск».
Утром перед уходом в институт Валечка набрала домашний номер.
– Я не знала, говорить тебе или нет, – сказала мать серьезным голосом, – но решила сообщить. Яшка погиб. Купил себе мотоцикл какой-то навороченный и разбился…
Глава третья
С новой строки…
Валечка не могла осознать того, что произошло. Эта смерть никак не увязывалась с тем ощущением счастья и душевного равновесия, в котором она находилась. Счетчик сбросил все цифры и показывал снова нули. Успехи, первые удачи, совместно сделанные открытия и истины – все это теперь относилось к разделу воспоминаний.
Она давно не видела Яшку и ничего не слышала о нем, но жила в постоянной уверенности в том, что он обязательно поможет, если это ей понадобится. В помощи она не нуждалась уже долго. Жизнь перестала быть аморфной и приобрела четкие очертания и организованную структуру. И это все произошло благодаря ему. Да, он появился и раскрасил ее черно-белые будни в яркие цвета. Не верилось, что этот человек исчез навсегда…
Как ни странно, Валечке не хотелось ни плакать, ни скорбеть. Печаль была какой-то светлой, как бы пошло это ни звучало… У нее даже складывалось такое ощущение, как будто бы Яшка отпускает ее, желая освободить ее сердце и ум от мыслей о нем. «Побереги себя для кого-нибудь более достойного», – сказал он тогда. Неужели этот «достойный» был найден? Валечка была уверена в этом.
Кирилл все чаще приезжал на Приморскую. На ноябрьские праздники Галька отправилась к тетке, и Кирилл впервые остался на ночь. Это была их первая ночь. За ними последовали и другие. Галька не возражала против регулярных ночевок Кирилла. Ему ставили раскладушку на кухне. Когда Галька погружалась в сон, Валечка выходила из комнаты и шла к нему. Они засыпали, обнявшись, прямо на полу. Валентина ощущала себя абсолютно счастливой, чувствуя на себе его сильные руки. Утром Кирилл готовил всем невероятно вкусную яичницу с обжаренным ржаным хлебом, докторской колбасой и солеными огурчиками. Потом все вместе бежали на метро.
Новый 1990 год встречали тоже на Приморской. Кирилл принес синтезатор, целую коробку всяких деликатесов и мастерски приготовил гуся с яблоками. Девчонки в очередной раз удивились талантам Кирилла. Галька немного завидовала своей подружке, но будучи покладистым и трезвомыслящим человеком, не видела смысла ни в злобствовании, ни в открытой зависти. Со временем она хорошо поняла, что у «красавчиков», вроде Кирилла, она вряд ли будет иметь какой-либо успех – такие, как он, предпочитают более эфирные создания, а поэтому она не тратила энергию на бессмысленные переживания. «У каждого овоща – свой огород», – всегда говорила она. И, руководствуясь этим девизом, была уверена, что обязательно найдет себе достойную половинку.
На празднование Нового года пришло еще несколько студентов из разных вузов – все они были из Галькиных знакомых. Она была на редкость контактным человеком. Кто-то принес воск и свинец и какой-то самиздатовский сборник символов – погадать на счастье в Новом году. Гости с любопытством следили за причудливыми восковыми фигурами и с нетерпением искали объяснения в книге. Когда очередь доходила до Гальки, у нее все время получались какие-то виноградные гроздья да кольца с голубками. Виноград был символом любви и брака, кольца обещали удачу и начало новых отношений. Подвыпившая молодежь хохотала: «Ну Галька дает! Когда под венец? А кто счастливчик-то?» Кирилл и Валечка держали ложечку с горячим воском вместе, но вопреки ожиданиям всех окружающих, фигуры, образовывающиеся в воде, получались менее романтическими – то обезьяна, то топор, то вообще штаны. По сборнику символов обезьяна означала ложного друга, топор – опасность, а штаны – развилку дорог. Валечка ужасно расстроилась.
– Ну что ты, лапоч-ч-чка. – Кирилл растянул шипящую согласную, смешно сложив губы в трубочку, словно разговаривая с маленьким ребенком. Погладив Валентину по щеке, он продолжил: – Это же все глупости. Если верить во всю эту дребедень, никаких нервов не хватит. И потом, чем тебе не нравится обезьяна? Очень славное животное. Умное, Дарвиным воспетое… Ну и вообще, у нас в России испокон веков гадают в Крещение, а не в Новый год. Так что настоящим объявляю гадание сие недействительным. Пойдем, выпьем и закусим, пока народ все не съел. Погадаем вдвоем в Крещение. Лады?
– Лады.
Однако погадать в Крещение молодым не удалось. Кирилл уехал с родителями в Москву на похороны какого-то родственника.
*****
В личной жизни Гальки действительно произошли изменения. В квартире на Приморской стал часто появляться некий Борис. Он заканчивал «Холодильник» и работал у своего старшего брата – афганского ветерана, открывшего частное предприятие по установке и ремонту кондиционеров.
Галька и Борис быстро нашли общий язык – оба они были из деревенских. Городские девчонки не нравились Борису, он считал их надменными и избалованными истеричками. Да и обнять их не за что – кости одни. Надо сказать, что и ленинградки отвечали ему взаимной антипатией. Галька же очень подходила ему как женщина – статная, высокая, вся налитая жизнью, как спелый плод или пышный пирог. Ни дать ни взять – героиня некрасовских строчек. Однако, прежде всего, Борис видел в своей избраннице родственную душу.
В Борисе Валечке очень запомнились две вещи – впечатляющий рост и огромные, почти квадратные мозолистые ладони. «Настоящий сибирский медведь», – подумала она, впервые увидев Галькиного ухажера. Борис не отличался разговорчивостью, обычно он угрюмо молчал, а если уж и говорил, то только о том, как функционируют холодильные агрегаты. Начиная беседу на эту тему, он уже не мог остановиться, вдавался в детали, рассказывая о сотовых конструкциях, применяемых в кондиционерах и рефрижераторных установках. От Бориса девушки, сами того не желая, узнали, что специальные соты необходимы для обеспечения ламинарного потока холодного воздуха. Эти элементы экспортируют, в основном, из-за рубежа. Борис был даже в командировке на одном из заводов США, видел цеха экструзии поликарбоната, специальные пилы, приводящие сотовые бруски в нужные формы. Интересно было бы получить лицензию на импорт таких композитных элементов. Можно было бы тогда снабжать все предприятия страны.
Сначала Галина и Валечка вежливо имитировали интерес к излагаемому Борисом. По прошествии же нескольких вечеров, проведенных за прослушиванием лекций о технологических процессах в холодильной промышленности, Галька начала обрывать монологи Бориса в самом их начале. Тот смущенно улыбался и замолкал. В принципе, он и сам рад был помолчать – к вечеру он сильно уставал.
В фирме брата он работал за всех: и за грузчика, и за монтера, и за менеджера по продажам. Сибирское здоровье, выносливость и железная воля позволяли ему утром сидеть на лекциях, днем таскать ящики с оборудованием и торчать на объектах, а по вечерам составлять коммерческие предложения для клиентов и готовиться к семинарам в институте. Несмотря на внешность мужлана, Галькин «жених» был очень неглуп. Однажды девчонки были просто ошарашены, обнаружив, что Борис отлично владеет техническим английским. Как-то Галька посетовала на дурацкие задания, которые они должны выполнять, чтобы получить зачет по техническим переводам. Борис попросил Гальку показать ей текст и неожиданно для всех перевел трудную статью, состоящую из двух страниц, фактически с листа, посмотрев в словаре только два термина. Единственное, что было ужасно, – это Борькино произношение.
В один из вечеров Борис остался ночевать. По традиции Галька положила его на раскладушке на кухне. Через некоторое время она тоже вышла из комнаты.
Борис быстро взял «быка за рога», уже через полгода знакомства сделав Гальке предложение. Борису было уже за тридцать, и все в его жизни шло поступательно: армия, техникум, институт, первые успехи в делах, строительство кооператива. Следующим шагом должна быть женитьба и создание семьи. Галька, как никто иной, подходила для этой роли. Она охотно приняла это предложение.
В отношениях Гальки и Бориса было что-то архаичное. Они нашли друг друга, как находили друг друга в прошлых веках крестьяне и мастеровые люди. Все было тщательно взвешено и рассужено. Работоспособность будущих супругов обещала успех в совместных делах, пышущие силой тела гарантировали многочисленное и здоровое потомство. Получилось даже так, что в этой истории, откуда ни возьмись, появилось что-то вроде приданого.
Галькина тетя была в полном восторге от Бориса. Воспитанный в большой крестьянской семье, он испытывал почти благоговейное уважение к пожилым людям. Когда приехавшая на специально устроенные для нее «смотрины» тетя Оля вошла в комнату, Борис почтительно встал, чуть склонил голову и осторожно приобнял будущую родственницу. Он назвал ее «мама Оля», чем растрогал тетушку до слез. Аккуратно взяв ее за локоть, он подвел ее к накрытому Галькой столу. Борис справился о тетушкином здоровье и выслушал ее с каким-то неподдельным интересом. Затем очень подробно представился, рассказав о пройденном уже жизненном пути, о фирме брата, о почти уже готовом семейном гнезде. Тетушкина радость от того, что ее любимая племянница начинает новую веху в своей жизни с таким достойным избранником, не имела границ. Недолго размышляя, тетя Оля удивила всех неожиданным предложением:
– Я вот что, деточки мои, решила. Я тут и так почти не бываю. Так что на кой мне эта площадь жилая в городе? Мое дело – грядки полоть, да по ягоды ходить. Ты Галька, вот что – как в ЗАГС сходите, пропиши своего соколика здесь, чтоб все чин по чину было. А я, наоборот, выпишусь отседого. И будет у вас свое гнездышко. Васечка покойный любил тебя, как дочку и, думаю, помри я раньше, так же поступил бы.
– Ну что вы, мама Оля, – возразил Борис, – я же говорил вам, что кооператив строю. На Правом Берегу. Надеюсь, в конце будущего года заселимся.
– Вот и строй, родненький мой, строй. А как построишь, квартирка эта вам все равно понадобится.
– Зачем?
– Как зачем, родимый? – тараторила она. – Сдавать ее будете. Молодой паре, чай, денежки-то нужны будут. У меня вон дома в Буграх и Любани, куда мне еще и фатера, не в могилу же с собой забирать, а вам, деточки мои, к заработку прибавка.
Борис задумался. Мудрая все-таки женщина Галькина тетя. И щедрая. Он, действительно, здорово потратился. У брата занимал. А новое жилье еще отделать нужно будет. И мебель купить. Да и сейчас жить где-то надо.
Борис почтительно поклонился и глубоким басом ответил Галькиной тетушке.
– Ну спасибо вам, мама Оля. Королевский подарок. Только вот, зачем же вам, мама Оля, в могилу? Вы еще внучат наших нянчить будете.
Услышав про внучат, тетушка разрыдалась в голос. Рыдать она не переставала весь вечер, пришлось напоследок напоить ее валерьянкой. Вечером Борис и Галька отвезли ее в Бугры на «Жигуле» брата.
Свадьбу решили сыграть дома. Банкет в ресторане молодежь сочла слишком накладным для их семейного бюджета. К тому же Борис настоящим праздником считал не регистрацию в ЗАГСе, а венчание. Венчание однозначно стояло в его планах. Родители Бориса, хоть и были партийными колхозниками, соблюдали православные традиции. Священника они тайком от всех приглашали домой. Всех детей крестили конспиративно, чтобы избежать неприятностей. Борис знал некоторые молитвы и старался всегда жить по совести.
На свадьбу были приглашены все соседи по лестничной клетке. Было шумно и весело. Валечка искренне радовалась за сложившуюся судьбу подруги, но к радости этой прибавилась и тревога – после Галькиной свадьбы в квартире должен появиться еще один жилец – Борис. Конечно же, Галька не выгонит ее на улицу, но жить в однокомнатной квартире с новоиспеченной супружеской парой Валентина считала верхом неприличия. Здесь, как говорится, третий – лишний. У людей медовый месяц, а тут Валечка глаза «мозолить» будет. И не только она – существует же еще и Кирилл, то и дело навещающий Валентину. Нет, она не станет докучать молодоженам. Жилищный вопрос необходимо срочно решать.
*****
В квартире на Майорова жили уже другие люди. Прежней бабульки Валечка не увидела – то ли она умерла, то ли съехала куда-то. В один из августовских вечеров Валечка рассказала о своих жилищных проблемах Кириллу, и тот принял истинно мужское решение – его подруга поселится у него.
Глава четвертая
Приговор в стиле Кафки
Дверь, обитая вагонкой, открылась, за ней была другая, металлическая, с тяжелыми ригельными замками. Когда Кирилл отпер и ее, перед глазами Валечки предстал просторный коридор с высокими потолками. Дверь в одну из комнат была открыта.
Мягкий свет бордового абажура отражался в золотистых корешках книг, стоящих на многочисленных полках. На классическом кресле огромных размеров, с обивкой в продольную малиновую полоску, лежал невероятно пушистый и красивый плед. «Наверное, верблюжья шерсть», – подумала Валечка. Ей вдруг нестерпимо захотелось потрогать его, нет, даже закутаться в него с головой… Никогда в жизни еще она не видела такого уюта.
Из дальней комнаты вышел Виктор Евгеньевич, отец Кирилла. В руках он держал какой-то зарубежный журнал.
После ухода на пенсию Виктор Евгеньевич стал угрюмым и раздражительным. Все очень сильно изменилось за последние несколько лет, рухнули прежние устои, появились новые люди… Он, пожилой, страдающий от давления человек, уже не мог найти своего места в этом новом мире. Все цепочки связей, которые он десятилетиями скрупулезно выстраивал, разорвались в одночасье. Впервые его стабильная позиция сильно пошатнулась после одной неприглядной истории с Кириллом, когда того взяли с поличным при распространении наркотических препаратов. Судимости удалось избежать, но карьера Виктора Евгеньевича пострадала сильно. А после смерти его армейского друга, занимавшего очень высокий пост в городской администрации, дела его пошли совсем плохо… Сначала его выкинули из списков продовольственного спецобслуживания, затем лишили права закупаться по зарубежным каталогам, дачу на заливе отобрали тоже. От его прежней «роскоши» остались только просторная и хорошо обустроенная квартира на набережной Фонтанки и старенький «Фольксваген», купленный в начале восьмидесятых.
Дачи Виктору Евгеньевичу не хватало особенно. Все отпуска, кроме турпоездок по соцстранам, он проводил только там. Он так любил этот просторный дом с большим участком, уютную террасу, окруженную кустами сирени. Там он мог сидеть часами. Утонув в удобном кресле, он то и дело припадал к чашке кофе, опираясь на столик, заставленный снедью. Продукты доставлялись из магазина «Центральный» домработницей, положенной ему по рангу. На этой террасе он листал научные журналы или взятые из своей библиотеки книги. Это были моменты какого-то очень чувственного счастья, дававшие ему сил на весь рабочий год.
Когда у него были неприятности на службе, он закрывал глаза, чтобы снять стресс, и вспоминал запах размокших от дождя досок, смешанный с ароматом гроздей сирени, шелест листьев, шуршание страниц книги, которую треплет ветер. Виктор Евгеньевич мог прочувствовать все эти мелочи и детали каждой порой, каждой клеткой своего тела. И от этого становилось особенно хорошо. В такие минуты он говорил себе: «Когда-нибудь вся эта канитель закончится, и я поеду в Репино». Теперь он не мог больше так думать, ибо все это особое великолепие звуков, запахов, красок и оттенков исчезло из его жизни.
Осознание этого факта было особенно острым в хорошую погоду или летом. Ибо хорошая погода ассоциировалась только с одним – дачей. С поездками в Репино. С ароматом хвойных деревьев. С прогулками по песчаным пляжам. Как успокаивающе действовала на Виктора Евгеньевича ровная водная гладь! Как любил он просто стоять у воды и всматриваться в горизонт! В ясную погоду вдали можно было увидеть Кронштадт. А в пасмурную можно было насладиться природной стихией. Порывистым ветром. Движением волн. Диковинными узорами темных облаков на небе. Мрачными и прекрасными одновременно. Как картины Каспара Давида Фридриха или Карла Фридриха Шинкеля. Именно здесь он мог осознанно и остро прочувствовать силу первооснов мира – будь то воздух, вода, огонь или земля. И зарядиться от них энергией. Вода успокаивает, воздух освежает, огонь греет, а земля плодоносит. Как великолепны были походы в лес! Елена Альбертовна обожала собирать чернику и готовить из нее божественное варенье. Он помнит это как сейчас. Вот корзины с ароматными ягодами и грибами стоят на дощатом полу. Вот домработница нанизывает лисички на толстые нитки. Часть грибов солили в банках. Часть употребляли в жареном виде. Под водочку. В хорошей компании. Сбор грибов и ягод приносил Корольковым не доход, а только несказанную радость. Поход в лес, восхищение щедростью северной природы – все это Виктор Евгеньевич имел счастье прочувствовать в летнее время. И ранней осенью. В Репино. Репино. Как же там было хорошо! Какие на заливе были закаты! А какие банкеты и вечера в Доме творчества кинематографистов, куда он был вхож! Какие беседы он вел с ведущими артистами Ленфильма! Многих он даже приглашал к себе на дачу. Ах, какие люди играли на его стареньком рояле, листали его книги! Они жарили с ним шашлыки, пили красное вино, обсуждали новые фильмы и дышали этим волшебным воздухом. Там. На даче. Его любимой дачи больше нет. И виной тому отчасти был собственный сын.
Виктора Евгеньевича сильно тяготило отстранение его от ряда привилегий. Ну, а в настоящее бешенство его приводило полное отсутствие каких-либо перспектив. Привыкший вершить чужие судьбы, помогать или «пускать по миру», он никак не мог смириться с ролью пенсионера, сидящего дома… Кто-то из мудрецов сказал: «Не так страшно потерять зрение, как потерять зрение и не смириться с этим». Виктор Евгеньевич не мог до конца осознать произошедшее и принять этот удар судьбы. Сидение дома изматывало его, наводило на грустные мысли, очень часто отец Кирилла предавался рефлексии, сетовал на разгильдяйство сына, которому уже через несколько лет стукнет тридцать, а он даже не приобрел еще институтской «корки». Дети его бывших коллег уже как-то устроились или дали себя устроить в свое время, Кирилл же до сих пор находился «в подвешенном состоянии», как выражался Виктор Евгеньевич… Истории о романе сына с девушкой из Медвежьегорска, дошедшие до него от знакомых, стали последней каплей, переполнившей чашу родительского гнева. Отец Кирилла предвзято относился к приезжим представительницам прекрасного пола. Может быть потому, что сам был коренным петербуржцем, знавшим историю своего рода аж с восемнадцатого века и веривший в свою особенность и избранность. А, скорее всего, из-за того, что именно бывшая подруга его сына – целевая студентка из Белоруссии подбила Кирилла тогда на криминальную авантюру с такими тяжелыми последствиями для всей семьи.
И вот этот сын стоял на пороге дома с новой проблемой.
Виктор Евгеньевич оглядел Кирилла и Валечку с ног до головы и каким-то зловещим тоном позвал возившуюся на кухне жену:
– А-а-а… Елен, поди-ка сюда, филиус наш пожаловал… Да и не один… со спутницей. Ну что ж, мы наслышаны уже. Мир, как говорится, тесен.
– Знакомься, папа – это Валентина. Она будет жить у нас…
Виктор Евгеньевич перебил сына:
– Это, ну очень неоригинально… Сюжет, избитый до невозможности. Сын «большой шишки» приводит в дом «простую приезжую фабричную девчоночку». Только разница-то вот в чем… «Большой шишкой» я быть давно уже перестал. Раньше-то может быть, я и потянул бы вас всех, а теперь силенок нет уже…
– Валя – не из фабричных… Она студентка нашего института, – ответил Кирилл.
Конец ознакомительного фрагмента.