Глава 2
Этой ночью Кристиану опять приснился рай. Его персональный и в то же время – он был уверен – самый настоящий. Кособокая сараюшка, наполовину утопленная в густых и высоких зарослях крапивы. Кустарник, словно политый сметаной – маленькими белыми цветами, настолько тесно облепившими ветки, что не видно листвы. Тяжелое гудение пчел. Березовая роща – как будто вдалеке, но при этом такая отчетливая, что каждая зарубина на коре сияет в глаза. Каждый ствол – ярок и бел, как полуденное солнце. Легкое облачко листвы, словно парящее в золотом свете. Тропинка – через кусты, мимо сарая, туда, в теплые изумрудные глубины… И хочется по ней идти, так манит она, такое неземное блаженство сулит, какого и не бывает в жизни, потому что не выдержит его душа, испарится, как эфир.
«Там мой дом, – подумал во сне Кристиан. – Если дойду до рощи, назад уже не вернусь. Хорошо бы… но как же бабушка? Канг?» И, как всегда случалось, при этой мысли тоскливо засосало под ложечкой. Нахлынуло непонятное чувство вины, жалости и тревоги.
Кристиан резко сел на постели, потирая скулы. Остатки сна еще трепыхались в воздухе золотыми бабочками, но от эйфории не осталось и следа. Ну, почему рай и ад находятся так близко друг от друга?
Сквозь тюлевые занавески сочилась ясная рассветная зелень и влажно поблескивало тонкое лезвие молодого месяца. В открытую форточку затекал холодный воздух. Первый день осени, вернее, первое утро. Кристиан поежился. Что – то было не так. Не то чтобы лучше или хуже, но по – другому, непривычно. Какое – то ощущение полноты появилось. Как будто две капли текли по стеклу, каждая сама по себе, и встретившись, слились в одну большую каплю. Или месяц – новый и острый – рос незаметно, из ночи в ночь, округлялся и вырос в пухлую белую луну. Или как огуречные семена, которые бабуля ранней весной заворачивала в мокрую тряпку и ставила в блюдечке на окно, разбухали, впитывая воду, и проклевывались бледными мохнатыми корешками.
Кристиан снова лег. Свесил одну руку с кровати и тихо, одними губами, позвал:
– Канг!
Он услышал, как пес завозился на коврике, и тут же шершавый язык прикоснулся к пальцам. Облизал благодарно и бережно, как умел только он, успокаивая и словно напоминая о чем – то давно забытом. Его пес. Странно, но и собачий язык сегодня казался тверже, чем всегда.
Кристиан улыбнулся и отнял руку.
– Канг, что случилось, а?
Белый мастиф молча положил голову на край кровати.
– Ты тоже чувствуешь? Вот и я, только объяснить не умею. Наверное, я в этот раз чуть – чуть приблизился к той роще. Хоть на полшага, а ближе, – Кристиан вздохнул и закрыл глаза, снова расслабляясь. Он знал, что больше не заснет, но вставать не хотелось. Нет ничего противнее, чем раннее утро, когда дом еще спит и на всех предметах, как матовый лак, лежит сонный зеленый свет. – Ладно, давай еще поваляемся. Часик, да? Сегодня в школу. Пойдешь со мной, дружище?
Разумеется, приводить в класс собак не разрешалось, но Канг – другое дело. Он никому не мешал. Его даже никто не видел. Грузный пес ходил за Кристианом по пятам, а во время уроков дремал под партой, лишь иногда чутко вздрагивая и поводя ушами. Густая собачья шерсть грела Крису ноги, а преданность – сердце. При всей своей флегматичности Канг умел постоять и за себя, и за хозяина. На него можно было положиться. Не то чтобы Криса часто обижали. Его считали странным, не от мира сего и сторонились – презрительно, как сторонятся зануд и ботанов. Но не задевали и не бойкотировали демонстративно, а если и шептались за спиной, то он предпочитал об этом не знать. Сплетни – пустое дело. От них человеку не прибудет и не убудет. Так говорила бабушка, и Кристиан с ней соглашался.
Всюду – на улице, в транспорте, во дворе или в школе – его окружало кольцо отчуждения и неловкости. Подошел одноклассник, надо о чем – то говорить, но о чем? Крису не интересно то, что интересно другим мальчишкам, его ровесникам. Музыкальные группы, компьютерные игры, ютуб… Он бы побеседовал о физике, о парадоксах времени и устройстве Вселенной, но кто станет его слушать?
Или в автобусе – надо передать деньги кондуктору, а пассажиры впереди оживленно болтают о чем – то своем. Как привлечь внимание? Голос у Кристиана тихий. Кричать неловко и неудобно отвлекать людей от разговора. Тронуть за плечо? Еще хуже. Вот, и стоит он, и мнется, жалобно – так что самому противно – повторяя: «Передайте, пожалуйста, на билет…»
Или в компании, когда кто – нибудь обращается к нему, как будто бы серьезно, а все вокруг смеются. Как узнать, шутит человек или нет? И если да – то, как на это реагировать? Обижаться или смеяться вместе с другими? Что уместно? Что не вызовет осуждения, ответной обиды или презрения окружающих? Человеческие эмоции для Кристиана – как запертый ларец. Между людьми все запутанно и сложно, не то, что в науке. Крис любил учиться, но терпеть не мог ходить в школу. Такой вот парадокс.
Поваляться не дала бабушка. Заглянула в спальню, повела острым носом, словно принюхиваясь.
– Костенька, в школу не опоздаешь? Вставай, милый. Уже полвосьмого! Ты ранец собрал?
Бабуля упорно называла его школьную сумку ранцем.
Крис натянул одеяло на лицо.
– Не опоздаю, – буркнул он, – и я не Костенька.
Бабушка покачала головой и скрылась за дверью, а Кристиан вылез из теплой постели и нехотя начал одеваться. Джинсы, майка… холодные, жесткие, словно накрахмаленные стылым зеленым утром. Настроение совсем испортилось и, конечно, не из – за «костеньки». Беглого взгляда на бабулю было достаточно, чтобы понять – червоточина стала глубже. Она казалась еще чернее, бездоннее, чужероднее – узкое, геометрически правильное отверстие с припухлыми, воспаленными краями. Из нее как будто тянуло сквозняком.
,
– Костенька, что – то у нас псиной попахивает, – сказала бабуля, подавая яичницу и большую кружку ячменного кофе. – Никак из соседей кто собачку завел? Странно, сколько здесь живу, а чужих запахов не слышала. Изоляция тут хорошая. Старый дом. Или ты что – то с улицы принес?
Крис чуть не поперхнулся бутербродом. Неужели она учуяла Канга? Но это невозможно. Пес не пах ничем, даже для Кристиана, а для всех прочих – тем более.
– Что я мог принести? Это, наверное, из кошачьего туалета.
Бабушка всплеснула руками.
Муська – не кошка, как можно заключить из клички, а здоровенный черно – белый кот – вальяжно вышел из бабулиной спальни, фыркнул на Канга и, не торопясь, проследовал в гостиную. Он любил сидеть на широком подоконнике, глядя вниз, на снующих у подъезда людей, или спать на батарее. Даже летом, когда отопление выключено. Специально для него там лежала плоская бархатная подушечка.
Кристиан недолюбливал кота, но сейчас ощутил слабый укол совести. «Оговорил беднягу. Нехорошо, если бабуля его отругает, но не мог же я выдать Канга? Да она бы и не поверила». Как ни странно, но про Канга он никому и никогда не рассказывал. Ни бабушке, ни маме, пока та еще жила с ними. Даже когда сам был маленьким и несмышленым. Наверное, потому, что мама ненавидела собак. Если бы она выгнала Канга – Кристиан ушел бы с ним. На улицу, на вокзал, в лес – все равно куда. Единственного друга не предают.
Ругать Муську бабушка не стала. Повозилась в ванной, очевидно, проверяя кошачий лоток, а затем доковыляла до гостиной и прилегла на диван.
– Бабуль, ты что? – Крис оставил на столе недоеденный завтрак и бросился к ней. – Может, врача вызвать? Или, давай, померяем давление?
Растерянный, он искал на тумбочке валидол. Хотя и так знал, что таблетки не помогут, да и врач, если и приедет – ничего особенного не обнаружит. А вот края червоточины тревожно пульсировали. Плохо.
– Голова закружилась. Ты иди, милый, а я полежу немного, и все пройдет. Старость – не радость.
Крис поморщился. У него эта фраза скоро из ушей полезет! Какая уж тут радость.
Канг мягко ткнулся мордой ему в колено, словно спрашивая: «Хозяин, что – то не так? Нужна моя помощь?»
– Да, – вздохнул Кристиан, – нужна. Останься сегодня с бабулей, ладно?
Пес ответил умным, почти человеческим, взглядом. Мол, иди, хозяин, и будь спокоен – я о ней позабочусь. Он слабо махнул хвостом и вытянулся у дивана, положив морду на передние лапы и сразу сделавшись плоским, как мохнатый коврик.
Школа, в которой учился Крис, находилась в соседнем микрорайоне. Минут двадцать пешком – через бывший стадион, где уже полгода что – то строили, потом дворами, по узкой асфальтовой дорожке, стиснутой глухими стенами – или пару остановок на автобусе. После вчерашнего дождя территорию стройки наверняка развезло. Кристиан не любил транспортную давку, особенно утром, в час пик, когда и стоять толком не можешь – болтаешься в переполненном салоне, как сосиска в банке – но и месить грязь не хотелось. Особенно, новыми кроссовками.
В автобусе пахло цветами – почти как в теплице ботанического сада. И так же душно и жарко. Крис мгновенно вспотел в глухо застегнутой ветровке, но даже руку не мог высвободить, чтобы расстегнуть молнию или отереть лоб. В бок ему упиралась острым углом чья – то сумка, а в нос уткнулся кулек с гладиолусами, обернутыми газетой. Весь салон был забит мелюзгой с огромными букетами и громоздкими ранцами. Они толпились в проходе или сидели друг у друга на коленях – веселые и нарядные – и галдели, как целая стая воронят. Тут же жались взволнованные мамы и бабушки, и отцы с фотоаппаратами. Первое сентября. День знаний. Знали бы они, что их праздник – пир во время чумы. Примерно у половины родителей, а также у некоторых ребятишек под сердцем зияли червоточины. У одних – крохотные, как горошины, плоские и глянцевые, едва отличимые от брошки или пуговицы. У других – большие и глубокие, будто кротовые норы.
Кристиану хотелось зажмуриться крепко – крепко, но с закрытыми глазами его укачивало. Чтобы отвлечься, он стал читать заметку на газетном кульке. Вернее, ее фрагмент – без начала и конца. Вдобавок, мокрая бумага порвалась кое – где, а кое – где перегнулась, так что из текста выпали некоторые слова и целые фразы. Поэтому Крис никак не мог взять в толк – что это такое. Научно – популярная статья или какой – то газетный розыгрыш, сюжет нового голливудского блокбастера или фантастический рассказ из рубрики «творчество наших читателей»? Речь шла о странном астрономическом явлении с не менее странным названием «звездная гниль». По непонятной причине звезда вдруг начинала тускнеть. Сперва покрывалась мелкой черной сеткой, которую автор статьи остроумно именовал «чадрой», теряла светимость, потом деформировалась, будто гнилое яблоко, у которого темнеет и проваливается бочок. Одновременно вокруг нее формировалась зона искаженного пространства, в телескоп видимая, как белесые, хаотические разбросанные в поле зрения пятна, визуально похожие на хлебную плесень.
Кристиан покачал головой. Глупость, если вдуматься. Любой первоклашка знает, что звезды – это гигантские газовые шары, излучающие свет. Как они могут плесневеть или гнить? Хотя это, конечно, иносказание. Ему очень хотелось прочитать статью до конца, узнать, чем вызваны столь необычные эффекты. Что если попросить мальца развернуть букет? В конце концов, он подарит учительнице цветы, а обертку все равно выкинет. Но нет, неудобно. Ребенок, чего доброго, испугается, а вокруг скажут: «Вот, дылда, привязался к малышу. Позарился на старую газету». Мальчишка, кстати, здоровый, без червоточины… Может, и отдал бы – просто так. Да, но если он неправильно поймет… Нет, нехорошо.
Пока Кристиан раздумывал, автобус остановился, и толпа школьников хлынула к выходу, образовав у дверей бурлящую запруду.