Глава двенадцатая
Муж неразумный на сборище людном молчал бы уж лучше…
Орнольф Неугомонный лежал на полу в огромной груде мехов. Вскоре он сумел приподняться на руках и яростно выпучить единственный глаз, который еще открывался, на окруживших его данов. Он сплюнул на пол кровавый комок.
– Все вы шлюхины дети… Я вам легкие вырву, ублюдки… – выдохнул он, едва шевеля потрескавшимися кровоточащими губами.
А затем Орм ударил его в висок, и Орнольф снова рухнул в меха.
Магнус был впечатлен. Старика били несколько часов: Магнус трудился над ним поочередно с Ормом и двумя стражниками. А в итоге они не добились почти ничего, упрямство ярла оставалось непоколебимым.
Последний удар заставил его потерять сознание, и некоторое время Орм ловил ртом воздух, глядя на неподвижное тело.
– Он мертв? – спросил Магнус.
Орм ткнул викинга ногой. Орнольф глухо застонал.
– Воды сюда, – сказал Орм.
Один из стражников подскочил с ведром и выплеснул воду в лицо Орнольфу. Ярл открыл глаза. Орм присел рядом с ним на корточки, схватился за длинные, рыжие с проседью волосы.
– Вы – часть норвежского флота? Флота Олафа Белого? – спросил Орм.
Он задавал этот вопрос так часто, что Магнус сбился со счета. Его уже тошнило от этого вопроса. Орнольфу же, по всей видимости, так же надоело отвечать «нет».
– Да, мы часть флота Олафа! Из тысячи драккаров! Мы вас свяжем, сукины дети, и будем трахать, пока не сдохнете! – Голос у старика был поразительно сильным для избитого до полусмерти человека.
Орм отпустил прядь его волос, и Орнольф ударился головой о пол. Магнус скрестил руки на груди и мысленно восхитился стариком. Тот отрицал, что они были частью какого бы то ни было флота, и в этом Магнус ему верил. Орм, скорее всего, тоже, но он слишком боялся мести норвежцев, чтобы теперь отступиться. И к тому же он очень любил подобным образом допрашивать людей.
Орм пнул Орнольфа в живот, и тот снова застонал.
– Тором клянусь, если не скажешь правду, я вспорю тебе брюхо и сожгу у столба за пиратство и налет на датский корабль!
Магнус знал, что это не пустая угроза. Он видел, как Орм казнил многих, и наверняка он сделает то же с Орнольфом. Но накажут его не за ограбление датского купца. До купца никому не было дела. Нужно было заставить Орнольфа или его людей признать, что они являются частью норвежского флота, либо, если не выйдет, убедиться, что они таковой частью не станут.
Магнус был по-своему заинтересован в этом допросе. Корона Трех Королевств… Орм не догадывался, что эти норвежцы могли обнаружить куррах, которого не встретил Магнус, зато Магнус это понял, и неудачная оговорка Орнольфа лишь подтвердила его подозрения.
Ранним утром, когда Асбьерн еще спал, а Орм был занят другими делами, Магнус тщательно обыскал драккар. Под предлогом поиска доказательств предательства он и его люди едва не разобрали корабль по бревнам. Подняли каждую доску палубы, заглянули в каждый темный угол. Они нашли игральные кости, несколько монет и маленькую статуэтку Тора, которая завалилась за ахтердек. Но короны они не обнаружили.
Орм вновь присел, всматриваясь в окровавленного Орнольфа, затем выпрямился.
– Этот бесполезен. От него мы ничего не добьемся.
– Оставь его мне, – сказал Магнус. – Я дам ему немного отдохнуть и попытаюсь снова.
Орм перевел взгляд с Орнольфа на Магнуса. Магнус знал, что Орм повсюду видит предательство, что, впрочем, его не удивляло. Он действительно был окружен предателями.
– Что еще ты надеешься из него вытянуть?
Магнус пожал плечами.
– Узнаю, когда вытяну.
Орм колебался, его откровенное недоверие к Магнусу боролось с желанием получить хоть какие-то достоверные сведения от толстого ярла.
– Хорошо, – сказал Орм наконец. – Дай мне знать, скажет ли эта свинья что-нибудь интересное.
С этими словами он быстро вышел из комнаты.
Магнус проводил его взглядом, затем сел, расслабился и принялся ждать, когда Орнольф немного восстановит силы. Корона Трех Королевств представляла не меньшую угрозу для правления Орма, чем тот же норвежский флот. Именно поэтому Орм так отчаянно стремился ее заполучить. И именно поэтому Магнус собирался оставить ее себе, если сумеет выяснить ее местонахождение.
Когда дверь наконец открылась, закат уже давно миновал и дух волка вонзил в Торгрима свои зубы.
Торгрим прислонился спиной к дальней стене, неподалеку от метавшегося в поту Харальда. Его товарищи отодвинулись подальше, опасаясь находиться рядом с ним, когда он в таком настроении.
При звуке открывающейся двери Торгрим поднял взгляд. За несколько часов до этого им вернули Орнольфа в таком состоянии, в каком Торгрим его еще никогда не видел, а Торгриму доводилось видеть Орнольфа Неугомонного изрядно потрепанным. Он было подумал, что теперь настала его очередь. И он не собирался им помогать.
Первым вошел стражник, который в правой руке держал меч, а в левой – чадящую лампу с тюленьим жиром. Кто-то из спавших вскинулся и, ворча, заслонился от ее слабого света. Торгрим узнал охранника, которому предложил золото. Тот шагнул в сторону, и за его спиной появилась женщина, закутанная в плащ с капюшоном. Торгрим вскочил.
– Я привел целительницу, – сказал охранник, когда Торгрим приблизился.
Он запер за собой дверь, явно нервничая. Торгрим не знал, кого он боится больше – пленников в комнате или стражников снаружи.
Торгрим взял у него лампу, с трудом подавив острое желание вогнать носик светильника в сердце стража, и передал ему обещанную золотую монету, а затем вторую.
– Вот еще одна, ее дали мои люди, – едва сдерживаясь, сказал Торгрим. – Прими нашу благодарность.
Стражник кивнул. Он выглядел довольным, несмотря на смятение, и Торгрим был рад, потому что этот человек мог понадобиться ему снова.
– Безопасность рабыни в ваших руках, – сказал стражник и исчез за дверью.
Торгрим повернулся к целительнице, которая вскинула руки и сбросила скрывающий ее лицо капюшон. Викинг ожидал увидеть сморщенную старую каргу – у северян все целительницы были такими, – но эта женщина выглядела совершенно иначе. Она была молода, не старше двадцати лет, как показалось Торгриму, и красива, несмотря на худобу и слишком большие глаза на узком лице.
Она посмотрела на него с таким вызовом, что, будь на ее месте мужчина, ему бы не поздоровилось, учитывая то, в каком настроении пребывал Торгрим. Но на женщину – тем более женщину, способную исцелить Харальда, – он реагировал по-другому.
– Меня зовут Морриган, – сказала она. – Я рабыня Орма.
– Ты не из данов, – заметил Торгрим. Она говорила на северном наречии, но со странным акцентом.
– Нет. Я ирландка.
– Откуда же ты знаешь наш язык?
– Когда мы с братом были маленькими, мы жили среди вас, северян, в Йеллинге. А теперь я стала рабыней. Вначале у фин галл, теперь у Орма. – Она пыталась скрыть горечь в голосе. Торгрим знал, что из ирландцев получаются хорошие, спокойные рабы. Эта явно была исключением.
– Ты пришла сюда с разрешения Орма?
Морриган улыбнулась.
– Конечно нет. Он жестоко меня накажет, если узнает об этом.
Торгрим ощутил, как дух волка начинает развеиваться, словно утренний туман. Было нечто такое в этой рабыне, что влияло на духов и заставляло верить, что она умеет исцелять.
– Меня зовут Торгрим сын Ульфа. Тебя наградят за смелость, – заверил он девушку. – Пойдем.
Он провел ее к дальней стене, где на мехах и плащах лежали раненые. Первым был Олвир Желтобородый с глубокой рубленой раной, шедшей от плеча через грудь до самого живота. Без повязок рана выглядела жутковато, как канава в белом песке.
Морриган села рядом, поставила свою большую корзину на пол и начала исследовать рану, присматриваясь, принюхиваясь, ощупывая. Торгрим поднес лампу поближе. Спящий Олвир заерзал и застонал.
– В этой ране уже поселилась гниль, но, возможно, еще не поздно, – тихо сказала Морриган. Торгрим не понял, к нему ли она обращается или к самой себе. Он не ответил.
Она достала из корзины какой-то пушистый клубок.
– Паутина, – пояснила она, словно думала, что Торгрим ей не доверяет.
Очень осторожно Морриган размотала мягкий сверток и залепила им рану Олвира. Глаза его широко раскрылись от изумления, он попытался сесть, но Торгрим удержал его за плечо.
– Не двигайся, Олвир Желтобородый. Эта рабыня – целительница.
Олвир застонал и снова улегся. Морриган уверенными движениями вытащила из корзины скатку льняной ткани и небольшую баночку с маслянистой мазью. Покрыв этой мазью ткань, она положила ее на рану Олвира.
– Это припарка из тысячелистника. Большего я сделать пока не могу, – сказала она. – Нужно подождать и посмотреть, как пойдет исцеление.
Торгрим кивнул. Они двинулись к следующему раненому, которому Морриган оказала такую же помощь, затем к следующему.
– Нужно было послать за мной сразу же, – упрекнула его Морриган. – Со старыми ранами лекарству справляться сложнее.
Торгрим снова кивнул, ничего не ответив.
Затем они подошли к Гиганту Бьерну. Морриган внимательно его осмотрела, ощупала раны, вглядываясь в каждую при свете лампы. Она вынула еще одну маленькую баночку и с помощью Торгрима влила немного содержимого в рот великану.
– Шлемник поможет ему заснуть, но больше ничего сделать нельзя, – сказала Морриган, и они двинулись дальше.
Минуты бежали, прошел уже час, и беспокойство Торгрима нарастало, как прилив. Он хотел, чтобы Морриган занялась Харальдом до того, как ее присутствие обнаружат. Хотел, чтобы она забыла обо всех остальных и сосредоточила усилия на его сыне, но он не смел попросить ее об этом или хоть как-то дать понять, что Харальд для него дороже других раненых. Он не знал, какие у нее отношения с Ормом, не знал, какие сведения она готова будет передать хозяину в обмен на некоторые поблажки.
Орнольф Неугомонный был следующим. Его лицо заплыло от ударов, одежда была разорвана, синяки и порезы виднелись в прорехах туники. Морриган оглядела его и подняла взгляд на Торгрима.
– Эти раны совсем свежие, – сказала она.
– У Орма и Магнуса были к нему вопросы.
Морриган кивнула.
– Мне показалось, что я узнала руку Орма. Но почему он?
– Он наш ярл. Он наш вождь.
Морриган вновь посмотрела на Торгрима.
– Разве не ты главный?
– Я лишь дружинник Орнольфа. Второй после него.
Целительница кивнула и вынула из корзины очередную маленькую склянку.
– Пастушья сумка, от кровотечения. – Целительница смешала сушеные травы с водой в кружке. – Нужно заставить его это выпить.
Торгрим помог ей приподнять голову Орнольфа. Морриган поднесла кружку к губам ярла, и Орнольф, не приходя в сознание, тут же вылакал содержимое до дна – когда речь шла о выпивке, у него всегда срабатывали инстинкты.
Они вновь уложили Орнольфа, и Морриган обработала его раны паутиной и тысячелистником. Затем она дала ему глотнуть из другой склянки, в которой, по ее словам, была настойка из тысячелистника на меду. Торгриму пришлось силой вырвать эту склянку из рук Орнольфа.
– Ему очень нужен отдых, а мед поможет ему заснуть, – сказала Морриган. – Думаю, он выживет, если только Орм не продолжит допросы. И не сожжет его заживо у столба.
Торгрим кивнул.
– А теперь посмотри вот этого. Мне кажется, ему совсем плохо, – сказал он, кивая на Харальда и изображая безразличие.
Морриган подняла голову и впервые, как он понял, взглянула ему в глаза.
– Хорошо, – коротко ответила она и передвинулась к Харальду, опускаясь рядом с ним на колени. – Совсем мальчишка.
Целительница убрала влажные от пота волосы с его лба.
– Он достаточно взрослый, чтобы ходить в набеги, – сказал Торгрим.
Морриган вновь взглянула на него, и Торгрим увидел на ее лице отвращение. Она подняла с пола подвеску – серебряный молот Тора.
– Что это?
– Молот Тора. Способ попросить помощи у бога.
– Неудивительно, что у него лихорадка. – Морриган сунула молот в ладонь Торгрима, потом собрала остальные амулеты, включая статуэтку Одина на восьминогом коне Слейпнире и крошечную серебряную валькирию, и добавила к молоту: – Держи их подальше от мальчика.
Она потянулась к своей шее, сняла ожерелье и надела его Харальду на шею. Серебряный крестик с умирающим богом Христом лег на грудь парня.
Рука Морриган совершила жест, который Торгрим часто подмечал у христиан: коснулась лба, живота, обоих плеч. Она пробормотала что-то над Харальдом, какое-то заклинание, как показалось Торгриму. От христианской магии ему было не по себе. В другое время он велел бы ей прекратить, но сейчас он впал в отчаяние, а его собственные боги ничем не сумели помочь.
Произнеся заклинание, Морриган принялась возиться с ранами Харальда, продолжая бормотать себе под нос, и Торгрим не мог не заметить, что она проявляет больше внимания к юноше, чем к остальным. Целительница аккуратно промыла его раны, обработала их паутиной и мазью тысячелистника, затем бросила в воду какой-то порошок.
– Это ивовая кора, она поможет от лихорадки, – объяснила Морриган, помешивая питье. Вместе они заставили Харальда его проглотить. – Я оставлю тебе немного этого средства. Проследи, чтобы стражи его не нашли. Давай ему питье трижды в день, утром, днем и вечером.
Торгрим кивнул. Ему отчего-то было трудно говорить в присутствии Морриган.
Целительница встала.
– Я закончила. Постараюсь вернуться завтра.
Торгрим проводил ее до двери, покопался в сумке, висевшей у него на поясе, и вытащил одну из золотых монет, которые заранее достал из ботинка.
– Вот. – Он протянул ей золотой. – И прими мою благодарность.
Морриган взяла монету и посмотрела на нее со странной ухмылкой:
– Плата за исцеление фин галл. Никогда не думала, что увижу подобное.
Она спрятала монету в карман, взяла лампу, задула пламя и исчезла.
Торгрим остался один в темноте. Он все еще ощущал запах Морриган, хотя в комнате было не продохнуть от вони немытых мужских тел и горящего тюленьего жира.
Впервые с того момента, как Харальда взяли в плен, он увидел слабый проблеск надежды. В первую очередь – надежды на то, что сын сможет выжить. Это было хорошее, сильное и светлое чувство, но стоило Торгриму ощутить радость, как в тот же миг она растаяла под гнетом реальности.
Харальд может выжить… но надолго ли?
Магнус и Орм не отпустят их. Будут еще допросы, а затем их казнят. И лучше бы Харальду умереть в беспамятстве лихорадки, чем дожить до того наказания, которое изобретут для них Магнус и Орм.