Рассказы от Лавки Джо. Для вас – почти бесплатно
1. «Наследник» – скромное повествование о мальчике, готовящемся к пересадке души. Теоретически – основа сценария научно-фантастического фильма. Финал кажется немного грустным, и возникает предположение, что необходимо более оптимистичное продолжение. Так ли это, на ваш взгляд?
2. «Истина рядом» – рассказ о том, что нарратив (модное слово, обозначающее ряд сообщений, выражающих реальность, но, не равных ей) может отличным от действительного положения дел.
3. «Новые люди» – о том, что произойдет, когда животные получат основы разума и права человека.
4. «Взаимные обязательства» – рассказ о недалеком будущем, в котором особую роль займут миниатюрные электронные Адвокаты. В новелле есть потенциал сценария, ведь некоторые отечественные режиссеры снимают неплохие фильмы (именно) о загранице, где все может быть плохим, не очень плохим и, что интересно, разным.
5. «Огнеопасно, Вселенная!» – повествование, в котором автор пытался между строк простого НФ рассказа ввести свое видение Концентратора рассеянной в пространстве энергии.
6. «Друг» – первый опубликованный на бумаге рассказ, или даже «повесть», как это назвал редактор. Предполагалось, что он станет первой главой эпохального произведения. Эпохалка не получилась, но рассказ – да, довольно симпатичный.
7. Психологическая и физическая Машина Времени – вам интересно узнать о них больше?
Первая Машина Времени перед вами, уже сейчас, в несложном но действенном психологическом упражнении. Уделите свое время ее исследованию…
Выставьте на свой обеденный стол пищевые продукты интересующего вас века. Теперь Столовая – ваша Машина Времени. Разместите здесь же соответствующие эпохе артефакты – те, которые вы можете найти у нумизматов, в кладовых предков, или при собственных археологических раскопках. В центре разместите эту книгу, рисунки, фотографии – двух, трех, четырех временных слоев. Убавьте свет до свечи. Выпейте – один, или с Друзьями, поблескивающей при ее свете, воды. Теперь – включите психологическую Машину Времени.
Нажимайте по порядку, указанном цифрами, виртуальные клавиши Клавиатуры. С какого-то момента вы заметите, что мир изменился. Времени больше нет.
Сейчас – или позже, во снах, и самом течении вашей жизни. Вы продвинулись в саму Историю.
Машины Времени – мы сами. Содружество независимых клеток, тонкая вязь их полей, в идеале настроены на бессмертие. Они свяжут вас с теми, кто был раньше и, чем-то были с нами похожи, нашими дополнениями к Вечности. Следует лишь отрешиться от временной реальности. В этом вам поможет психологическое упражнение – набирание номера виртуального телефона. Чем выше количество этих упорных наборов, и чем больше друзей, согласных повторять с вами эти действия – тем вернее результат.
Вот, наш стол – Машина Времени оторвался от хода часов на стене, вышел за пределы пространства, понесся, вместе с вами в прошлое. Не задерживайтесь там слишком долго. Это против еще не разгаданных правил природы.
Закройте лицо руками.
Видите?
Проверьте, все ли здесь так, как в тексте – и следуйте дальше.
Ваши находки очень важны.
(Путеводитель по Времени – книга автора «История почти Всего»).
Наследник
Ура! Мне исполнилось двенадцать лет!
Куча подарков, от всех моих двух мам и четырех пап! Но, что это? Машинка на веревочке? Этого дарителя я могу исключить из завещания! Надо быть серьезней. Ведь я уже взрослый.
Кстати, пока не забыл новое имя.
Меня зовут Дин.
Вчера успешно прошел экзамен на детскую непосредственность. С этого дня нужно заполнять кучу всяких анкет, намного больше обычного. Все о самочувствии – нет ли сердцебиений, кошмарных снов, депрессии. И – страничка раз в месяц – что придет в голову. Записной книжкой можно пользоваться только мне. Электронный замок открывается, если я гляну в скважину и скажу «Сим-Сим, откройся». Так предписал мой личный врач Макс, добавив, что, помимо возможности свободного выбора я имею право на… как это? конфиденциальность. Вообще, много разных докторов интересуется мной: психологи, биологи, психофизики, их помощники. Вот и пишу, аккуратным почерком, доклад обо всем, что вижу. Скоро я поближе познакомлюсь со всеми моими папами и мамами – стараюсь быть хорошим мальчиком.
Эдгар – самый любимый мой папа. Он классный серфер. Каждый день прошедшего месяца брал меня к Океану, ловить Волну. Думаю, «Волна» надо писать именно так, с большой буквы, как он и произносит это слово. Здорово – стоять в потоках бриза, катиться на доске по заворачивающейся в рулет воде к жаркому берегу. Конечно, сначала получалось не особенно то, но папа Эдди терпеливо всему меня выучил. Он остался доволен, как точно я заимствую его движения и принимаю положенные наставления.
После катания мы обычно заходили в пляжный бар, отец заказывал себе виски, коктейли, а мне – разрешенную детям газировку или чай. Я знаю, у него что-то не так с желудком, но он особо не беспокоится об этом, так как рассчитывает теперь на меня. Кстати, чтобы войти в систему Наследников и свести со мной знакомство, он продал большую часть своего бизнеса. Четкий папа. Мне запомнилось особенно, как Эдди покручивает в руке бокал со своим жгучим взрослым напитком, делает глоточек за глотком, счастливо жмурится и улыбается: «Скоро, Дин, сынок, ты тоже сможешь так, тогда поймешь, как это вкусно».
Папа Дак. Ему за восемьдесят, но все еще очень бодрый. Фамилию – Рокфеллер, все обычно произносят шепотом. Он тоже почему-то уверен во мне, как в самом себе. Считает, что глупенькому мальчику, то есть, мне, необыкновенно с ним повезло.
Мы уже побывали пять раз на собираемом им совете директоров корпорации. После заседания Дак давал мне посидеть на его, заглавном стуле с высокой спинкой, за могучим, наверно, в половину теннисного корта, столом. Ничего, между нами, мальчиками, такого, особенно заманчивого. Директора все какие-то скучные, озабоченные ерундой, разговаривают будто бы одними цифрами. И еда так себе – бесконечная яичница с беконом, тосты, апельсиновый сок и теплое молоко.
Еще Дак показывал мне карту мира, на ней стрелки, флажки и опять – глупые цифры. Сказал: это обязательно будет наше. Моё. Точней, наверное, его. Запутался этот Рокфи. Но, кажется, все же, Дак меня по-своему, любит – порозовел, будто очнулся от дурного сна, от себя не отпускает ни на шаг. Ну, что Дин?
Я не решил, хочу ли быть таким, как Рокф, такое вот унылое богатство меня особенно не привлекает. Лучше иметь обычную, среднюю фирму по изготовлению интересных вещей – аквалангов, гидрокостюмов, масок с трубками – но при этом сколько хочешь кататься на серфе, без скучных директоров и стерилизованного молока. Быть чемпионом пляжа, танцевать с веселыми девушками ламбаду, самбу и задушевно играть на банджо.
…Этот месяц провел с мамой Линдой. Она вся такая фирменная. Вся, от супермодных туфель, до шляпки от кутюр. Наверное, ей тридцать четыре – хотя опыта в таких вещах у меня мало. Макс намекнул, этой даме за семьдесят. Однако женщина заботится о своей внешности так, как никто. Посещает курсы личностного роста. Не желает стареть, а это самое главное для сохранения здоровья и внешней привлекательности.
У этой мамы огромный, словно автобус, шкаф, с горами одежды. Она, если честно, уговорила меня примерить костюм девчонки-тинэйджера. Наверное, сохранила его в сундуке-морозильнике с тех времен, когда носила его сама.
Накрасила мне губы и подвела брови тушью.
Примеряла, особо не стесняясь моего присутствия, мужские штаны, костюмы, куртки. Вставала рядом, приобнимала, смотрела в широкое зеркало и, запрокинув голову, долго хохотала.
Папа Эрвин.
Он, конечно, не катается на серфе, как чемпион пляжа, но зато – мастер всего! Своя фирма по производству человекообразных молодцов, помогающих пожилым обслуживать себя. И другие у них бывают дела – сражаться с людьми, лазить под водой, чинить буровые вышки, и все такое. Эрвин сказал; раньше было даже больше чем много, заказов на личные аватары.
– Одень-ка вот это, сынок, – папа поднес ко мне шапку с зеркальными очками. – Стандартный, мягкий, удобный шлем аватара, гордость фирмы. Каким находишь дизайн? Удобно? Сейчас ты станешь сильным, стойким, почти бессмертным. Хочешь быть наследником всего этого?
Он слегка закашлялся.
Я ответил в том смысле, что, вот, в Интернате нас почти ничему не учили, запрещали помнить что-то слишком долго, редко разрешали смотреть телик, чтобы не забивать мозги ерундой. Часто меняли имена воспитанников. Вообще-то я считался там слишком даже умным, хотя и не настолько, конечно, чтобы выйти в брак. Это все интересно, но нужно хорошо подумать.
– Потребуется еще это, – папа сунул мои ноги в колкие ботинки, на руки натянул перчатки с будто бы живыми присосками, тотчас всосавшимися в кожу. – Картинка пошла? Это вид из аватара. Теперь ты можешь заставить свое воплощение двигаться, делать все то, что тебе нравится.
Я повел рукой, пошевелил ногой – в соседней комнате что-то зажужжало; изображение дернулось, поднялось и поплыло.
– Молодец, сынок! Иди сюда!
Я быстро сообразил, что к чему, и, толкнув пластмассовой рукой робота дверь, ввалился в нашу комнату.
– Можешь переключиться на другой аватар, – предложил папа, справившись с очередным, напавшим на него кашлюном. – Прогуляешься по краю Ниагары?
В глаза впрыгнуло новое изображение, еще более объемное и четкое, чем минуту назад. Ревущая косматая вода, под ногами пропасть, наверное, в милю, за полосатой железной решеткой – равнодушно глядящие на меня туристы.
По мостику, перекинутому через водопад, ходили туда-сюда подобные мне пластмассовые увальни, порой наклоняясь и всматриваясь в глубину.
– И ты так сможешь, Дин, – подзадорил отец. – Хочешь прыгнуть вниз? Давай! Для тебя не жалко и самой продвинутой модели.
Я, чуть поколебавшись, шагнул в пропасть. Изображение замелькало – край обрыва – небо – вода – пузырьки, зарябило и схлопнулось в точку. По спине пробежали мурашки, я вздохнул, встряхнулся и пришел в себя. Ну, и что?
Я снял шлем, подошел к столу и выпил воды.
– Понравилось?
– Да, отец.
– Второй, третий, и последующие разы будет не так, к сожалению. Сначала людям интересно присутствовать в таком теле – но кайф быстро сходит на нет. Ведь робот, на самом деле, не ты. Даже над глубокой пропастью, после пары повторов, не чувствуешь приятного волнения, ощущения подкравшейся тайны. Адреналин почти не выделяется, пульс ровный, как при просмотре далекой войны по телевизору. Смех, а не восхитительный ужас. Успех аватары имеют в боях с живыми людьми, на этом держится фирма, но… но. Сейчас на высоте другие методы, и ты, сынок о них хорошо знаешь.
Папа снова зашелся кашлем, нырнул под занавеску, глотать медицинский кислород.
Мы еще стреляли в тире из духового ружья, посещали аквапарки с подобием Волны, детские рестораны, где поедали, на спор, чудесные торты, еще Диснейленд и завод по производству всяких разных шагающих железок.
Ну что, Дин, думаешь?
Подписать ему, как говорят, свою квартиру?
Софи. В библиотеке этой моей мамы – наверное, десять миллионов книг. И в библиотеке Конгресса ты столько чтива не отыщешь. Постоянно курит в кресле-качалке, которое является одновременно каталкой. Разговаривала со мной немного. Наверно, хотела дать мне свободу – чтобы я только по своей воле рассматривал ее книги, фотографии, наливал чай, отдавал распоряжения поварам, горничным и прочей прислуге. Возился с ее рычащими собаками.
Дом у этой мамы, надо заметить, превосходный. Сад с голыми статуями, прудами, беседками, множеством деревьев и цветов. Яблоки можно срывать из окна. Еда тоже классная – фазаны, перепела, куропатки, ракушки, осьминоги, икра. Ешь – не хочу. Соки – обязательно – свежевыжатые, не то, что в Интернате, жидкие, из пакетов. Икра не понравилась. Пахнет рыбьим жиром, который давали мне воспитатели для мозга. Мама сказала, нужно полюбить. Даже разозлилась, когда я отодвинул вазочку в сторону. Два раза повторила «Ешь, дорогой, это же очень, очень вкусно». Но я – не хочу. Имею право на выбор.
Сейчас Софи питается растворами из капельниц. У нее проблемы с пищеводом, на всем его протяжении, а некоторых органов, как понял, вообще не хватает. Врачи хотели запретить ей курить, но, на самом деле, это моя мама указывает всем, что им нужно делать.
Не могу понять, насколько я ей глянулся. И так ли это важно? В любом случае, она оплатила существенную часть моего содержания в Интернате, подарки, приходящие почти каждый месяц, расходы с самого рождения, включая страховку биологических родителей, и что-то еще. Это достойно уважения. И, в общем, мне самому понравился этот дом, еда, райский сад и яблоки.
Папаша До-До. Он сам велел так себя называть. Почему – не знаю, и не спрашиваю. Пойму все, если подпишу на него. Надо подумать лишь: хочу ли я быть до такой степени умным?
Если у папы Эрвина один кабинет с парой кислородных баллонов, то дом До-До весь, от подвала до чердака – первоклассная клиника. Лишь одна комната без запаха лекарств и пищащих приборов, – и она предназначена для меня.
Этот отец мало похож на остальных кандидатов. Кресло-каталка с баком, в котором среди капельниц, пластиковых мешков с булькающими жидкостями, проводов и шлангов, с трудом угадывается голова, сморщенное туловище и шевелящиеся пальцы руки. С вождением в стиле стритрейсер надо быть осторожнее!
До-До общается через присоски на пальцах, соединенные с компьютером. На экране, целыми днями, вечерами, я терпеливо, покорно, по-сыновьи, читал непонятные слова о запутанных микрочастицах, связях родственных объектов, пси-каналах и спаренных морфогенетических системах. Не понимаю. Но папа До-До считает, мне все это нужно впитывать прямо сейчас.
Каким-то боком этот мой отец связан с организацией Наследников. Кажется, подводит разговор со мной к тому, что кое-что в ней пошло не совсем так, как он рассчитывал. Но, если я ему помогу, именно что, известным мне способом, он все исправит, как надо.
Макс сказал, только по очень строгому секрету; если ты не знаешь, кого выбрать, тяни жребий.
– Главное – не раздумывать долго, сберечь мозги, ведь в любом случае ошибешься!
Макс – веселый, спортивный, весь такой вот, знаешь ли, разумный. Хотел бы и я быть похожим на него, но доктор не входит в число моих отцов. Даже если ты – врач солидного учреждения, все равно, вряд ли скоро накопишь денег на такого здоровенького, подходящего тебе по группе крови, строению мозга и многим, многим другим признакам, сыночка.
– Вот твоя камера. Ты еще ее не видел? Правда, она красивая? Верь мне, друг; все непременно будет хо-ро-шо.
Камера похожа на перетянутое веревкой, сваренное вкрутую, очищенное яйцо. В моей половине она – чисто черная, с выпирающими внутрь, словно пальцы, бугорками. Смысл, этого, объяснил Макс весело, чтобы не было лишних, ложных отражений твоего тела. Излучение организма по всей глубине должно быть специфическим, истинным, и без примесей лучей аппарата.
Я посидел на стуле, тоже, сплошь черном, будто выдавленном из пола. Напротив, в помещении-близнеце – такое же сиденье, но белое, зеркальное, как и все там.
Врачи сняли с меня еще показания, заставили раздеться, походить по своей половине камеры, садиться и вставать. Включали и выключали странный, такой как бы, знаешь, дребезжащий свет. Маяк и Колокол – главные инструменты этого Яйца. Они, как поведал мудрый Макс, увеличивают количество спутанных частиц в подобных, однако не полностью идентичных объектах. Таким образом, равный душе узор нейронных связей мозга без труда передается другому, относительно чистому биообъекту.
Я лучше пойму это, когда стану взрослей?
Недавно я познакомился с Мари. Девочка чуть младше меня, темноволосая, худенькая, но бойкая. Ее привезли к нам из другого, неизвестного мне интерната для воссоединения с одним из родителей.
Мари много рассказывала о своих мамах и папах, показывала фотографии, делилась подарками. Больше всего ей понравилось быть с мисс Элизабет Райсс, которая живет на острове, застроенном высоченными небоскребами – но и месяц, проведенный с папой Джо, оказался просто незабываемым. Они ездили в Диснейленд, затем на ранчо, где много лошадей и пони.
Еще Мари поведала о порядках, заведенных в ее прежнем интернате. У них, оказывается, дети вообще не смотрят телик, зато кучи плюшевых игрушек, широкий и теплый бассейн, фисташковое мороженое в свободном доступе. Учат меньше чем у нас. Подруга еле-еле умеет вырисовывать печатные буквы. У нее тоже есть дневник с замком, но она почти ничего не написала.
Мари считает меня очень умным. Объявила всем, что я – ее защитник. Ну, что же, пусть так.
Мари почему-то думает, что папы и мамы – только те, наследниками которых мы станем. Вообще, и я до сих пор не понял, что значит «войти в наследство». С одной стороны, у нас где-то есть «биологические родители», о которых мы ничего не знаем, а с другой – мамы и папы, которые все старые, или чем-то болеют, но всегда добрые и заботливые.
Мари не задается слишком сложными вопросами. Когда я начал спрашивать о Контракте, она ответила, что, действительно, когда-то ей предложили написать свое имя на листе с кучей слов. И, словно предлагая прекратить излишне сложный разговор – сунула мне в руки конструктор «Лого».
Но я, между прочим – люблю задавать вопросы и запоминать новые слова.
Девочке очень понравилась местная игровая комната. Говорит, даже лучше, чем в ее прежнем интернате. Светло, просторно и не шумно. Играем мы здесь вдвоем – но мне вполне хватает общества Мари, врачей, иногда заходящих нас проведать, и еще двух кошек.
Кошек нам подкинул Макс, из помещения, расположенного рядом с уже знакомой мне Камерой, прибавив при этом, что для экспериментов они не понадобятся. Еще из этой «биологической лаборатории» нам дали старое оборудование, пригодное для игр – мячи со значками, маленькие ворота и кормушки, похожие на лабиринт.
Старая облезлая кошка – просто настоящая циркачка. Она умеет выделывать всякие смешные штуки. Ее, конечно, долго дрессировали. Увидев лабиринт, Джесс запрыгнула в него, дошла до кормушки и нажала рычаг. Не дождавшись угощения, недовольно зашипев, кинулась к мячам, растолкала их мордой и лапами по воротам так, что знаки на шариках и корзинках точно совпали.
Снова уселась, неприятно мяукнула и вопросительно посмотрела на нас.
Котенок с разорванным ухом, названный моей новой подругой Марси, ничего подобного не умеет. Зато он очень ласковый, – залезает нам на плечи, мурлычет и щекочет усиками.
…Пришли врачи из лаборатории, буркнули, что, мол, животные попали к нам сюда по ошибке, эксперимент еще не закончен. Затолкали котенка и кошку в клетку, и уволокли с собой.
Вернули через два дня, так же неожиданно.
Кажется, с нашими питомцами произошли перемены. Старая кошка перестала, как прежде, лазить по лабиринту в поисках еды, потеряла всякий интерес к мячам и игрушечным воротам. Зато стала доверчивей, и совсем перестала шипеть. Пыталась взбираться на нас, чтобы поиграть, но лапы не держали, и она сваливалась.
Марси, наоборот, полюбил лабиринт, без ошибок находил правильный путь, заталкивал мячи в ворота, словно заправский футболист.
Мы играли с мячами, кошками, кубиками «Лого», ели яблоки, пили молоко. Все отлично! Но вдруг Мари заплакала.
– В чем дело? Это потому, что рассыпался наш домик?
– Дин! Уже завтра приезжает моя мама. Она увезет меня с собой, очень далеко. Врачи сказали, мы расстанемся, тут ничего не поделаешь. Но, я хотела бы дружить с тобой всегда. Давай сбежим отсюда?
Я ответил в том смысле, что дежурные доктора все преувеличивают, мы еще встретимся. Верь мне! Все, как говорит Макс, будет хо-ро-шо.
Мари немного повеселела, обещала отдать подарки, которые обязательно привезет мама Райсс, и снова принялась играть.
…Этой ночью не спалось. Хотя детей здесь почему-то считают не слишком умными, я кое-чему научился. Открывать двери. Легко! Я и Мари показал, как это делается. Надо лишь нажать на истершиеся кнопки электронного замка. Тогда огонек станет зеленым, в дверях щелкнет – и можно бродить по корпусу.
Я крался по коридорам, тихонько, словно котик. Будто знал, где снова смогу увидеть свою подругу.
Мари шла к турникету на выход. Увидела меня, остановилась и что-то быстро сказала сопровождающим ее врачам.
Появились дежурные санитары.
– Мари!? – выкрикнул я, больше ничего не смог придумать.
В этот момент в другом конце коридора распахнулись двери. Из них почти ползком выбралась очень старая женщина – бледное худое лицо, выцветшие глаза, всклокоченные седые волосы. Что-то в ней показалось знакомым. Элизабет, мама Мари? И… не только она.
– Дин, это я! Помоги!
Что за чудеса?
Здоровенный санитар схватил мисс Элизабет и утащил вглубь коридора, несмотря на все ее крики. Не думал, что с почтенными родителями, спонсорами всей организации Наследников, можно так себя вести.
Когда я повернулся, Мари уже куда-то ушла.
Все это произошло быстро, так, что я даже не уверен, было ли на самом деле. Мари предала меня? Такие они, девочки.
Ну, пусть так. Скоро ко мне тоже приедут.
Выбор я сделал. Имя на бумажке, вытянутой из горки таких же листиков в бейсболке. Подписал документ, передал весть Максу, он похвалил меня и отправил сообщение тому, кому сегодня повезло. Ладно, все.
Пора спать.
Привет! Я снова с вами! Сообщения рассылаются по всему Земному Шару. Компаньоны, директора филиалов, менеджеры среднего звена и рядовые работники! Жду поздравлений с моим новым днем рождения!
Салют, мои милые собачки! Кто это тут на меня рычит? Ах, да, новый запах, без амбре табака и лекарств. Надо привыкать.
Теперь можно, как мечталось все эти годы, выбежать в сад на юных ногах, наесться живых, сорванных с ветки своими руками, яблок.
Созвать внеочередной совет директоров.
Бросить курить – теперь это без труда.
Запланировать приятное путешествие в экзотическую страну.
Сим-Сим! Откройся! Ты мне тоже пригодишься, книжка с замочком. Надо лишь выдернуть несколько страниц с чужими закорючками – не пропадать же, на самом деле, добру!?
Приятно, когда, после девяноста восьми, тебе опять двенадцать, пусть уже, с половиной, лет. Хорошо быть такой мамой. Позвольте, как же это мальчики ходят в туалет по-маленькому? Необычно, конечно, но, оказывается, необычайно удобно.
Конечно, я быстро разберусь во всем. Все будет, как говорит мой врач, хо-ро-шо! Если человек упорным трудом заработал достаточные средства, он в состоянии решить любой вопрос. Главное – не ныть, держать нос по ветру, никогда не сдаваться. Тогда весь мир обязательно повернется к тебе лицом. И, да, вот еще что.
Можно есть, сколько хочешь, икру.
Истина рядом
Всегда мой брат говорил нечто такое… неудобопонятное. Раньше я старался не вдумываться в эту мешанину слов. А сейчас напрягаюсь, чтобы вспомнить его изречения и расставить всё по порядку.
Он один из тех горе-сочинителей, кто неизменно издаёт свои тощие книжицы на собственные деньги или, как в нашем случае, за счёт близких родственников. Брат не стесняется позвонить мне посреди ночи, ворваться в квартиру и жить, сколько вздумается.
Он не только пишет глупые брошюрки. Он и постоянно что-то мастерит.
По всей его однокомнатной квартирке раскиданы инструменты. В банках из-под огурцов годами хранятся какие-то настои и порошки. Под кроватью скалит зубы пила, норовит пронзить ногу дрель с не вынутым сверлом; к столешнице привинчены тисочки; всюду мотки проволоки, магниты; там и сям, на клочках бумаги, кучки опилок, квасцов, мела, алюминиевой пудры. Грязные пробирки можно обнаружить даже в плафонах люстры. Подставкой для подкопчённого чайника служит первый том трудов Эйнштейна, второй – демонстративно валяется на бачке унитаза.
Когда-то братик пробовал собирать всякие забавные устройства, вроде аппарата для омоложения организма, основным узлом которого стала, как помню, ультразвуковая стиральная машинка. Под столом у него не первый год стоит установка для извлечения энергии физического вакуума. Имеется также инерционный движитель. В платяном шкафу упокоены детали разбитого махолёта. Брат считает, что мысли надо обязательно подкреплять чем-то вещественным.
С некоторых пор он бросил всю свою энергию на развенчание современной академической науки, высот которой так и не сумел достичь. Академия наук для него – гнездо рутинёров, несмотря на то, что один из её действительных членов – я.
Не знаю, где он работает, чем зарабатывает на хлеб.
Заявляется братишка обычно в пятницу, когда моя жена вынимает из кладовки домашние заготовки, а на кухне зарождается аромат жареного мяса.
Я перебираю бумаги и вношу исправления в отчёты. Думаю о важном. Между прочим, за тридцать лет из моих рук вышло свыше трёхсот монографий и статей, не считая многочисленных докладов и двух диссертаций – кандидатской и докторской.
Брат тихо, как мышка, появляется на пороге кабинета:
– Мысли надо подтверждать делами.
Из вежливости его нужно спросить о прошедшем дне. Иначе он обижается и брюзжит по всякому поводу.
– Сегодня заглянул в Палеонтологический музей.
– Ну и как?
– Представился сторожем.
– Зачем?
– Пробрался в запасники.
– И что?
– Гипс!
Брат вынимает из кармана тусклый кусочек.
– И?
– Настоящих костей нет нигде. Это вот тебе для точного анализа. У вас есть много лабораторий, полных бездельников, так им ещё и платят за ничегонеделанье на хорошем оборудовании. Которого нет у меня, настоящего учёного. Дай официальное заключение. Сам убедишься, что я говорю правду, и только правду.
– И что это всё значит? – моя жена Оля хлопает ресницами. В её глазах мой брат имеет репутацию Штирлица, Бэтмена и Джордано Бруно одновременно.
– Кости ящеров искусно подделывают.
– Неужели?
– Учёные дурят всем головы, чтобы получить власть. Влияют на общественное сознание. Они… они шарлатаны, словно жрецы вуду. Я ещё расскажу о моих опытах с интерференцией. Лучи не складываются так, как написано в учебниках, и я объясню, как это связано со скоростью света…
К счастью, подоспевает запотевшая с холода водка, кроличье рагу, маринованные помидоры, и беседа увязает в государственных проблемах.
Через неделю всё повторяется.
Во вторник он является на очередное научное собрание РАН. У него мой «утерянный» год назад пропуск. Мы с ним очень похожи.
Пятница переходит в выходные.
Те же разговоры об обмане, научных мистификациях, о теории Дарвина и ошибках Эйнштейна.
Особенное восхищение у моей наивной жёнушки вызвал рассказ о пещерном волке.
– Так вот, значит, дарвинисты говорят, что киты эволюционировали из других форм жизни. И кто, ты думаешь, был их предком?
– ?
– Согласно выводам дарвинистов, прямым предком китов является… гм… пещерный волк.
Ольга всхлипывает от смеха и лукаво глядит на меня.
– Да, Оля. Представляешь, подходит пещерный волчина к воде, смотрит на волны и мечтает, как бы это ему заделаться китом. Вот заплывает подальше, ныряет глубже и ловит первую рыбёшку. Закусывает и толстеет. Потом поступает хитрей. Набирает воды в рот и начинает процеживать её сквозь зубы. Оставшихся в пасти рачков с хрустом лопает. Ха! Наверное, с пивком это не так плохо.
Брат глубоко вздыхает, чтобы прогнать смешинки, небрежно тянется к пузатому пивному бочонку с краником.
– В затылке возникает дыра. Через неё волчара выпускает фонтанчики чистой водички. В открытом океане он, ха-ха, встречает морскую волчицу, и вот вам, братцы… эволюция на ходу. И у краба, который все это видел, глаза с тех пор навыкате.
Братик переключается на то, что археоптериксы не могли летать, что в копях не найдено ни одного метеорита. Уголь – вовсе не перепревшие пласты хвощей. Нефть никакие не останки динозавров.
– Это ужасно – думать, что заправляешь в бак гекатомбы запрессованных животных. Средство расшатывания ноосферы, – поговаривает он, потягивая пиво, и Ольга сочувственно кивает.
– Что же такое, по-твоему, углеводороды?
Брат замолкает.
Потом вновь принимается говорить – о том, какими проходимцами были французские учёные, впервые «нашедшие» косточки динозавров. Перекидывается на то, каким образом в Африке обнаружились следы неандертальцев.
– Субчики раздавали монеты, ножи, бусы, ткани, чтобы негры тащили им всякую всячину. Зубы, челюсти. Почему Африка? Климат хороший. Можно жить, работать и отдыхать. Бунгало, железные дороги, саванна. Ещё не было восстаний против колониального гнёта. Все счастливы. Бананы, кокосы.… Как не поискать? Если ищешь – ведь обязательно находишь. Ежели много средств туда заложено, то обязательно найдёшь свою кошку в тёмной комнате.
– Даже если она туда и не заходила, – договаривает Ольга.
– По моим расчётам, нашей планете не более десяти тысяч лет, – солидно изрекает братец. – Так считали и классические авторитеты. Древние – не чета нынешним умникам. Они знали правду.
– И что есть правда? Ну, конечно, Земля стоит на трёх китах, а те – на черепахе, которая…
– Насчёт слонов и черепахи, – брат глядит на меня с подозрением, – нонсенс. Земля на слонах? Кто их кормит? Ты неправ, братишка. Такого быть не может.
Так я становлюсь посмешищем.
– Железо превращается в ржавь не более чем за тыщу лет, продолжает брат. – Медь, бронза, серебро держатся ненамного дольше. Золото – король металлов. Но, ежели оно не высшей пробы, тоже разъедается. Ничто не может достоверно свидетельствовать о том, что было на Земле семь, пять, или даже только тысячу лет назад.
– Но книги…
– Книги? Кто из вас сам держал в руках манускрипты Платона или Аристотеля? Всё – переписи с ранних источников. Выдумки. Все нынешние фолианты появились на свет не ранее, чем восемьсот лет назад. Знаменитые истории Древнего Рима были найдены в монастырях Европы в тысяча сто пятьдесят восьмом…
Ольга в очередной раз поражается начитанности брата и, повинуясь вальяжному взмаху его руки, приносит ещё одну рюмочку коньяка. Коньяк тут же вливается в чашку крепкого кофе.
– Уже Птолемей знал, что Земля круглая. Нашу планету окружают хрустальные сферы, на которых укреплены Солнце и другие планеты. Сферы крутятся, приводя тем самым в движение небесные тела. Схема гениального учёного античности правильно объяснила движение планет. А ещё раньше учёные считали, что звёзды – это… золотые гвоздики, забитые в небосвод.
– Ты должен оставить свои изыскания, – заявляю я. – Нужно жрать меньше кофе и поменьше курить. А лучше вообще бросить, если только хватит силы воли. Сигареты и кофе в больших количествах – главная предпосылка шизофрении. Больше ешь рыбку, она полезна мозгу…
Дальше я говорю о том, что брат определённо стал приживалой. Нужно остепеняться. Завести собственную семью.
Я даже требую возвращения долгов, накопленных за десять лет, – и это не считая систематических сытных обедов и ужинов.
Брат угрюмо молчит.
Потом начинает медленно говорить, глядя в потолок. Эти его слова мне запомнятся дословно.
– Значит, Лаплас утверждал, что небесные сферы не концентричны? Неровно вертятся вокруг планеты? То ближе, то дальше… А иногда, наверное, совсем близко? Но всё-таки саму нашу Землю не задевают?
Он долго кряхтит в прихожей, надевая растоптанные башмаки…
Две недели от него не поступало никаких вестей. Мы с женой начали уже беспокоиться.
Я заглянул в его домишко на захолустной окраине столицы. Двери квартиры были, как всегда, не заперты. Я зашёл и остановился среди груд одежды и обуви, резко пахнущих кислым дымком и тиной. Сквозь засаленные стёкла двери увидел четырёх человек, сидящих вокруг закруглённого стола, приволоченного со свалки. Даже узнал одного из них – высокого, с аккуратной шкиперской бородкой. Это был председатель местного общества по изучению аномальных явлений, Чернобородов. Я мельком видел по телевизору две-три передачи с его участием, такие сомнительные программы любит жена. Четверо в комнате о чём-то горячо спорили, шелестели бумагами, дымили сигаретами, как паровозы, стряхивая пепел на пол.
Когда глаза привыкли к полумраку прихожей, я разглядел целую баррикаду из элементов туристической оснастки, протянувшуюся по коридору. Агрессивного вида ледорубы, мотки верёвок, альпинистские ботинки с шипами. Зубатые кошки, которые я раньше видел только в фильмах про шпионов. Полутораметровые рюкзаки.
Особенно поразили воображение клещи с длинными телескопическими ручками, густо обмотанными изоляционной лентой. Щитки с тёмными стёклами. Асбестовые рукавицы. Дыхательные аппараты. И другое, совершенно фантастическое на вид, оборудование.
Голоса возвысились. Самым громогласным был голос брата.
– Так вот, когда ты летишь на обычном пассажирском авиалайнере, всякий раз испытываешь нечто такое, необычайное…
– Разве что выпьешь для храбрости…
Брат не усмехнулся. Его голос креп с каждой минутой.
– Положим, на аэродроме ты смотришь вверх и видишь, что небо стопроцентно безоблачное. Но! минут через десять полёта, на высоте километров пяти, по достижении крейсерской скорости, за иллюминатором обязательно появляется туман. Через минуту под тобой встаёт непроглядная стена.
– И что?
– Это и есть Первая Сфера. На скорости восемьсот километров в час уже невозможно увидеть родную планету. Вот формулы… и я посетил секретный отдел Министерства авиации, где один заслуживающий доверия человек, старый бывалый лётчик, увы, неизлечимо больной, поведал мне, как всё обстоит на самом деле. Им запрещают болтать лишнее, под страхом мучительной смерти, самоочевидно.
Бородатый что-то невнятно пробурчал и кинул дымящий фильтр сигареты в угол комнаты.
– Значит, вы согласны на эксперимент? – спросил его брат.
– Но искусственные спутники? Они ведь летают со скоростью… э… примерно восемь километров в секунду.
– Повторю ещё раз. Я ведь не гордый. Смотрели фильм «Козерог-1»? Хитроумные американские боссы из НАСА отменяют рейд на Марс. Трое невезучих астронавтов попадают в колоссальный съёмочный павильон, туда, где мастерски проводится киномонтаж полёта к Красной планете и высадка на её поверхность. Несовершенство системы жизнеобеспечения не позволяет провести экспедицию. Но средства затрачены. Или, скорей всего, расхищены. Фантастика?! Очнись! Никаких спутников и полётов к иным планетам не может быть просто физически. Трата народных средств. Иллюзион. Ты был на Байконуре, Лёша? Ты? А ты? Кто тогда? Лжецы. Заговор. Ничего нет. Вообще. Взлетая, ракеты намеренно отклоняются от курса, падают в необъятной тайге, и там их утилизируют на секретных заводах. Американские космические аппараты тонут в океане. Все лгуны. Масоны. Заговорщики. Согласно единственно верной теории мироздания, моей бинарной термодинамике, ни одно вещественное тело не может иметь скорость, большую удвоенной скорости артиллерийского снаряда. Иначе оно становится невидимым. Атомы Земли и её сателлита, имеющие такую скорость относительно друг друга, не способны обмениваться фотонами и гравитонами. Правило, универсальное для всех сил. Это просто понять, стоит ещё раз взглянуть на проверенные нормальными учёными формулы. Эффект Мёссбауэра…
– Не может быть.
– Мысли нужно подтверждать делами?
– Ну да.
– И здесь нет таких же фразёров, как мой брат?
– Нет, – согласился бородатый.
– Взглянем ещё разок на мои чертежи. Тут сферы-эксцентрики нисходят к перигелию. Скорость почти обнуляется. Шанс наблюдать феномен выпадает один раз в тридцать лет. Мы должны его использовать.
Я заметил, что стол застелен не скатертью, а обширным куском ватмана с пятнами от кофе и немалым количеством небрежно нарисованных колец. Похоже, шаблонами для них служили тарелки и блюдца, грудой наваленные на диване.
Я понял, что беспокоиться не о чем. С братом ничего не случилось, он всё так же бодр и всё так же безумен. Я повернулся и, стараясь ничего не задеть в тесном коридоре, вышел на улицу…
Брат куда-то исчез. Правда, коротко звякнул Ольге перед отъездом. Хотя прошла уж неделя, слишком мы не тревожились. Да мне и некогда было отвлекаться на заботы о родственниках. Собиралась международная конференция, связанная с космическими исследованиями, и я обязан был присутствовать.
Выдалось прекрасное утро. На этот раз я проезжал мимо здания университета, моей альма-матер, в приятном одиночестве. Ведь обычно брат пронырливо подсаживался в автомобиль на заднее сидение, дымил сигаретой и брюзжал мне в затылок. Говорил, что те, кто корпит в университете, понапрасну переводят народные деньги. Они тем только и занимаются, что переписывают цифры с одной бумажки на другую, копируют из одного файла в другой, а работать руками и делать что-то дельное, например соорудить гигантский пылесос, чтоб убирать грязь с улиц, для них непочётно. Труд шестнадцати тысяч зеков, построивших это здание, пропадает даром, если только не считать удовольствия, получаемого зеваками от созерцания хорошо подсвеченной высотки. Ну и тому подобное.
Я знаю, дважды брат поступал в МГУ, и оба раза получил двойку по математике.
Вход в главное здание.
Приятный гул толпы.
Встречи с коллегами.
На кафедру вышел профессор Семёнов. Он принялся разворачивать ватманы и прикреплять к доске магнитиками, которые постоянно отваливались. Их подбирали молоденькие ассистентки и возвращали на место.
Гости из-за рубежа сидели раздельно. Профессор Саймон. Доктор Дональд. Лица у них напряжённые.
Зашторили окна.
– У нас важный доклад!
Зал встрепенулся.
– Мы подтверждаем сенсационную новость. Недавно исчезли пять звёзд в созвездии Стрельца.
– It is impossible… Это невозможно, – вскочил с места Саймон. Он суматошливо шевелил пальцами. – Как могут исчезнуть звёзды? С помощью орбитального телескопа Хаббл мы прекрасно видим всё, что происходит во Вселенной.
– То, что звёзд в небе недостаёт, я видел и без ваших телескопов. Собственными, ничем не вооружёнными глазами.
– Их заслонило пылевое облако, – запрыгнул на кафедру Дональд.
– Но скорость света, друзья! Она не позволяет одному объекту затмить звёзды, находящихся на расстоянии в сотни световых лет от нас и друг от друга!
– Может, звёзды погасли в силу своих внутренних причин?
– Одновременно?!
– Почему бы и нет? Искривление пространства. Гравитационные линзы разносят изображения на значительное удаление. На самом деле все эти звёзды находятся в одной системе.
Люди зашевелились, принялись переговариваться. Вместо чинного заседания учёных воцарился форменный художественный беспорядок.
У меня музыкальный слух.
– Так вы не в курсе, коллега? – тихо, очень тихо шепнул доктору Дональду профессор Саймон. Я заметил, что он старательно скрещивает пальцы на руках так и этак, явно ожидая ответного знака. Но Дональд глядел на него поверх очков с явным недоумением.
Научная дискуссия грозила перерасти в драку. Попахивало международным скандалом.
– Чёрные дыры!
– Пылевое облако!
Тихо, спокойно к кафедре вышел мой брат.
Руки у него сильно обожжены. Лицо багровое – будто неделю побыл под жарким солнышком. За плечами – видавший виды рюкзак.
Он снял свою ношу, бережно опустил на пол и взошёл на кафедру. Все стихли.
– Я только что с Эльбруса.
Зал загудел.
– Землю окружают хрустальные сферы. Иногда их поверхности вместе с небесными телами подступают к нашей планете. На малую высоту. Горы приближают настоящих исследователей к небесной тверди.
Видимо, присутствующие начали понимать, что за клоун выступает перед ними. Коллеги смотрели то на меня, то на брата: я уже говорил, что мы с ним очень похожи. Отовсюду доносились покашливания и смешки.
Я сжался в комок.
Брат осознал, что не сможет, как рассчитывал, произнести помпезную речь. Он спустился с кафедры, наклонился и развязал рюкзак, из которого вырвалось белое сияние.
– Ваши чёрные дыры, коллапсы, пылевые облака и гравитационные линзы… Эти диссертации и цифирки… Ваши дорогостоящие телескопы. Бред. Мысли следует подтверждать делами.
По проходу торопливо шагали два охранника.
Брат прошмыгнул мимо кафедры к президиуму.
– Вот ваши звёзды.
Он кинул на стол пять сияющих золотых гвоздей.
Новые люди
Джо потянул ручку на себя, чуть влево, вправо и вертолет, потанцевав в воздухе, выровнялся.
– Надо приземлиться в районе 30—40, – хмуро выговорил Джо. – Керосина осталось на двадцать пять, едва ли тридцать минут. А еще необходимо смазать шестеренки хвостового винта.
– Это чье же государство? – Роджер кивнул на равнину, покрытую миллионами кочек и нор.
– Крыс, разумеется, – Джо хохотнул. – Кто же еще мог превратить поле в дырчатый сыр? Понадобилось всего то три недели усиленного ковыряния.
– Крысы? Нонсенс. Мы пролетали здесь с Франсуа два месяца назад, с грузом для крупной общины земноводных. В секторе Аллиен-5 проживают преимущественно крокодилы, потом бегемоты и черепахи.
– Где ты видишь каналы? – ехидно осведомился Джо. – Он передал управление коллеге, поправил на взмокшей голове выцветший шлем, достал из потайного кармана надломанную сигарету, лязгнул три раза самодельной зажигалкой, задымил. Ни одного. Крокодилы жить не могут без того, чтобы совершать ежедневный моцион по своим вонючим канавам. Крысы отвоевали этот жирный кусок недвижимости всего месяц назад, и вот, гляди-ка, успели переиначить все по-своему.
– Быстро работают. Молодчины, – уныло выдавил Роджер и, небрежно прижав ручку управления коленом, вновь потянулся к летной карте. – Где-то здесь, говорят умники, процветает богатенький и бесхозный городок.
– Все верно, сынок, – изрек Джо. – Но города в нейтральных зонах ненадежны. Помнишь братьев Соляров? тех, что летали на каркасе, обшитом фанерой? Их корова жрала все, от машинного масла до коллекционного виски. Они также решили подзаправиться из бензоколонки забытого городка.
– И что? – помедлив, спросил Роджер.
– Исчезли вместе с вертолетом.
* * *
– И все же придется идти на риск. Он оправдан. – Пилот сунул карту в переплетение проводов, проросших под панелью, вытянул коптящий у губ бычок и вышвырнул сквозь дыру в фюзеляже. – Не хотелось об этом говорить, но ведь, правда, во всех наших тайничках не осталось ни капли того, что способно как-то гореть. Если мы перестанем выполнять транспортные заказы, скоро за долги у нас отнимут геликоптер, а самих определят рабочими во владения мукомолов. Представь меня, дряхлого Джо Пенкина сутками впряженным в мельничное колесо союза разумных ослов. Может вам, молодым парням повороты фортуны нравятся, а я от таких развлечений отхожу.
– Ты мог предупредить меня, – проворчал Роджер. – Я захватил бы железку.
– Зачем заранее думать о неприятном? – философски промолвил Джо. – А насчет твоей уважаемой железки, – в салоне, под кожанкой Франсуа.
– Все при ней?
– Ведро патронов, все в смазке.
– Ладно. Садимся. Делать то нечего.
Вертолет заложил вираж над полоской леса, снизился до верхушек линий электропередач и понесся вдоль шоссе, разметывая клубы пыли и жухлые картонные коробки. Этот маневр практиковали братья Соляры, утверждая, что он вводит жителей незнакомого местечка в состояние паники.
– Местные, если они есть, примут нас за фургон бандитов?
– Да.
– Примутся баррикадировать дорогу?
– Правильно.
– А мы тем временем произведем полукруг, и будем спокойно доить бензобаки на противоположном конце города?
– Именно.
– Это поможет?
– Не знаю.
– Опять!
Роджер выхватил тетрадь и принялся неистово черкать промасленные страницы огрызком химического карандаша.
– Всего то круги на полях, – Джо тихо ругнулся. – Ежи в сезон спаривания носятся по колоскам и выводят бессмысленные узоры. Пора их отстреливать, травить паразитов лежалыми удобрениями «Трансформик-10». Колонии людей они доставили немалый ущерб. Когда ты, Роджер перестанешь верить в послания свыше?
– Эти рисунки все сложнее. Это предупреждение, Джош.
– От кого?
– От инопланетян, конечно. Посмотри вот на эти овалы, соединенные кривыми линиями. Если представить, что они знаки разума, входящие в бесконечность, обозначаемую тремя ромбами…
Джо так круто потянул ручку на себя, что фасад многоэтажного дома на мгновение показался продолжением шоссе. Из расколоченных окон вылетела стая всполошенных голубей. В салоне геликоптера что-то ужасно врезалось в стенку, прокатилось по обшивке и разлилось в воздухе продолжительным реверберирующим звоном.
– Сейчас меня стошнит, – страдальчески простонал Роджер. – Как надоели эти хитрые маневры!
– А я надеялся, тебя это отвлечет от мрачных мыслей, – кротко улыбнулся старший пилот. – Но, вон, смотри, не бензовоз ли стоит возле э …супермаркета?
– Это перевозчик мусора, – с ходу определил Роджер. – Если книжки не врут, на таких тачках раньше перевозили контейнеры с отходами.
– Зачем?
– Ну, чтобы не мешались возле дома.
– Не проще ли было сжечь мусор во дворе? Или прикопать? А лучше оставить про запас?!
– Я тоже не втыкаюсь, – Роджер вздохнул. – Ну вот, в мусоре могут завестись дикие крысы. Или ядовитые насекомые.
– С крысами договориться легче, чем со свиньями, – авторитетно заявил Джо, сунул ладонь в гнездо из проводков и, достав оттуда треснутые поляризационные очки, водрузил на нос. – Ты же знаешь, Лори и Пик наши верные друзья. Нельзя говорить обо всех крысах пренебрежительно.
Пилот ухватил орган управления обеими руками и лихо установил вертолет на площадь, запруженную разномастными автомобилями.
– Страшно здесь, правда, – Роджер, первым выскочивший на асфальт взволнованно мял бейсболку. – Хоть бы звук какой.
В дверях вертолета появился Джо. Он сжимал два лоснящихся цинковых ведра. Вокруг плеча свивался кольцами черный шланг.
Э! – крякнул он, взглянув на бледное лицо напарника. – Скис? Держись бодрей. Не забудь свою шарманку.
С этими словами пилот пошагал к горе битых машин, от которых спустя десятилетия после Освобождения все еще разило смесью гари и бензина. Глядя на него, Роджер встряхнулся, запрыгнул в вертолет, схватил пустую канистру, закинул за плечо ручной пулемет и заторопился следом.
Джо облюбовал длинный черный «Линкольн», каким то образом влезший в кузов дальнобойного грузовика. Хищными пальцами раскрыл дверцу, пощупал кожу на сиденье, выхватил перочинный нож и ловким движением взрезал обивку.
– На курточку для Томми.
– Братец будет доволен, – одобрил Роджер. – Он подцепил заржавевшую крышечку ногтем, вставил шланг в горловину бензобака и, сморщившись, приник ртом к противоположному концу. Сделал три глубоких глотка. Через секунду томительного ожидания в залатанную канистру устремилась струя пахучего горючего.
Спустя два часа машинного доения главный бак вертолета, а также два запасных были заполнены мутной смесью высококачественных бензинов и дизельного топлива.
Посмотрим что в лавчонке? – Роджер вытер губы платком, выпрямил спину. – Витрины давно очищены. Но чувствую, здесь сохранилось немало всякого хорошего. Нам надо провести обширную ревизию.
– Можно. – Джон заглянул в пустой рюкзак, подняв тучу пыли, резко встряхнул. – Хотя мысль, что нас втихую пасут, не покидает голову.
– Джо, это нонсенс! – напыщенно молвил Роджер. – Мы единственные монархи этого городка. Мы с тобой царьки? Странно, правда. Но оказывается, довольно приятно.
Пришельцы тихо прошагали в коридор подсобки разгромленного супермаркета. В одном из помещений на них вызывающе уставились огромные торты. Пирожные с розочками и грибочками. Упитанные кремовые рулеты. На одном из них виднелся след то ли ноги, то ли большой лапы.
Пыльное папье-маше.
– Правильные консервы! – Роджер, разобрав надписи на бирках, саданул прикладом фанерную коробку, которая, сухо крякнув, явила шеренги банок со свернувшимися в рулончики этикетками.
– Подвох, – Джо принюхался. – Конечно, они испорчены.
– С чего бы? – Роджер по ковбойски воткнул нож в банку, лизнул лезвие. – За тридцать и даже пятьдесят лет хранения с ними ничего не случается. Ботулические токсины, они развиваются, когда… Смотри, бобы, фасоль, сладкая кукуруза, грибы, соя и даже… он убавил голос …свинина. Да тут, наверное, всякое такое запрещенное осталось. Проверим.
Роджер быстро проскакал по ввалившемуся эскалатору на верхний этаж. Здесь он увидел скривившиеся стеллажи, канцелярские товары, выцветшие карты и раскатившиеся по выщербленному полу глобусы.
– Упс! – ликующе воскликнул пилот. Он закинул стрелялку за спину, опустился на корточки и, став удивительно похожим на крупную крысу, принялся исступленно ворошить груды бумаг.
– Зачем нам эта макулатура? Надо твердо стоять на земле. Берем самую калорийную еду и живо уходим.
– Смотри, здесь красивые телки, новенькие автомобили, хитрая техника, – Роджер потряс кипой журналов. – И про инопланетян статейки есть. Нонсенс, конечно, но занятно. Мир прошлого это ведь просто цветной сон после стакана антифриза.
Через час салон заполнился трофеями; банками, бутылками и пожелтевшими листками, на которых схемы органических молекул чередовались с фото соблазнительных красоток. Роджер прикрутил проволокой ведра, наполненные машинным маслом, так, чтобы они не кувыркнулись.
– Дело сделано, – удовлетворенно произнес Джо. – Летим домой, умник.
– Стойте!
– Соляры!? Дюгоня! Люк! – Роджер радостно ругнулся, со скрежетом поставил стрелялку на предохранитель. – Что вы тут торчите?
– Хотим и торчим, – грубовато откликнулся Люк. – Вы сами как?
– Собирались высматривать ваши тела и запчасти, но не было керосина. Собственно, здесь мы по этому поводу. Алла и Эллина успели завести новых дружков. Так значит, с вашей коровкой несчастье?
– Ничего особенного, – пробурчал Люк. – Инжектор, кажется, засорился. Редуктор гремит, будто налопался гравия. Баки текут. Наш летательный аппарат нуждается в неотложном ремонте, и вы нам поможете. Пилоты ведь братья? Не желаете взглянуть на неисправность? – Люк вопросительно оглядел авиаторов.
Летчики обошли феерический бархан из смикшированных былыми потрясениями автомашин, железяк, ржавых щитов, фонарных столбов, мусорных баков и скрученной пламенем проволоки.
Когда Дюгоня оказался за спиной Роджера, он весьма ловко ухватил пулемет за ремень и, размахнувшись, откинул в сторону. Металлическая штуковина с бряканьем, подобным злобному чертыханию, отскочила от бетонного бордюра и нырнула под брюхо длинномерного грузовика.
– Ты это… чего? – оторопело прокудахтал Роджер.
– Так надо, братец, – Соляр виновато улыбнулся. – Нам так поручили, чтобы дело обошлось без глупостей. В общем, нам всем повезло. Добро пожаловать в общество граждан Винвиля.
Груды деревянных кубов на улицах, будто по клику неслышимого человеческим ухом ультразвукового свистка, взревели и заворочались. Раньше их можно было принять за груды мусора, в художественном беспорядке наваленные вдоль обочин. Но то были дома новусов. Скоро появились и сами новые люди. Некоторое время зловеще молчали. Потом двинулись в сторону пилотов, перебирая лапками почти синхронно, словно многоногое насекомое.
* * *
Когда громадным черным мешком на Землю опустилась ночь, колесо мельницы с мерзким скрипом остановилось. Джо расстегнул лямку упряжки и без заминки махнул в угол ямы, на серый ворох тряпья и бумаг, служивший постелью. Через секунду старый пилот храпел.
Оставшийся в одиночестве Роджер понял, что сегодня не будет спать. Неудержимо хотелось поболтать. Как люди оказались здесь? Чем грозит будущее? Он знал, что через три или четыре недели такой работы замолчит, будет ходить, как слепая лошадка, без проблеска мысли, по кругу, вертеть жернова мельницы, глотать пыль, утирать пот. Без отдыха, без сна, пока не свалится, навсегда отбросив копыта.
Он откинул лямку, грустно выругался и уселся на ящик из-под консервов.
Приник к бутыли с отбитым горлышком.
– Гадкое питье, – нарочито громко молвил он, прополоскал горло и выплеснул воду в кувшин для умывания.
Джо безмолвствовал.
– Пока есть силы, надо думать о побеге, – жизнелюбиво изрек Роджер. – Те, кто захвачен таким трудом, долго не живут.
Джо перевернулся на другой бок.
Роджер остался в полном одиночестве.
В проем светит огромная, изъеденная оспинами кратеров Луна. Печальный свет укладывается на пластиковые щиты, укрепляющие стены подвала, на рисунки прежних обитателей мельницы, на бескровные лица людей. Через полчаса, вместе с ночной прохладой появились бесчисленные легионы комаров. Роджер прихлопнул беспечное насекомое, и стер жирную теплую каплю с плеча.
Отправился за ширму.
Журчание и проклятия.
– Роджер?
– Грунтовые воды. Вчерашний дождь. Из ямы все уже прет наружу. Скоро поднимется выше колен.
Джо равнодушно молчал. Роджер обозревал происходящее, словно в первый раз. Посередине помещения обмерло громадное колесо, стискивающее спицами шероховатый жернов. На подстилке из листьев гигантского турнепса неаккуратной кучей громоздятся мешки с мукой. Громадные пресные лепешки, запеченные на боках стальных бочек с полыхающим внутри бензиновым костерком – любимое лакомство хозяев. Несколько дыр в потолке предназначены целям сообщения с внешним миром, вентиляцией и скудным источником освещения. На противоположной стороне от постелей пластиковая ширма отхожего места.
– С этого все и началось.
Джо перевернулся на другой бок и дернулся, будто видел дурной сон. В последние три дня это происходило все чаще. А может, так проявились первые симптомы ревматизма.
– Людям хотелось, чтобы животные выгуливали сами себя. Чтоб уже не требовалось раненько вставать, таскать пакетики и совочки, постоянно убирать за беззаботными домашними питомцами. Чтоб наоборот, сами без утомительной дрессуры и увещеваний, по первому требованию хозяина доставляли тапочки, и другие полезные предметы быта прямо к постели.
– А разве ваши тапочки не стоят возле кровати, где их оставили вечером?
– Кыш, – дружелюбно произнес Роджер.
– Миш! – последовал сверху лукавый ответ.
Роджер отвел взгляд от узкого окошка, листнул пару раз журнал, прищурился и отшвырнул его в груду макулатуры, исполнявшей роль постели, одеяла и средства психологической разгрузки младшего пилота.
– На любое желание находится особенная технология его исполнения. Раньше люди стремились, чтобы таксы вытягивались в длину, у бассет-хаунда уши свисали до земли, а доберман-пинчер был бы обязательно вертким и жилистым. То же относилось к иным видам животным, попавшим в поле желаний человека, включая коров, лошадей и даже слоников.
Роджер помолчал.
Джо перевернулся вниз лицом, затем на спину и недоброжелательно всхрапнул.
– Мы возжелали, чтобы животные были лучше подстроены под желание людей жить в мире добрых понятливых питомцев. Сначала ученые привычным способом скрещивали особей, проявлявших культуру, сообразительность и получили потомство, лучше прежних поколений зверей подходящее для целей совместного сосуществования.
– Упс?
– Их пробы базировались на работах биологов, которые успешно выводили пушных зверьков для зооферм, и мышек для лабораторных опытов. Всего два десятка поколений и зверьки становятся ручными, что облегчает работу зоологов. Только шкурка становится похуже, чем у диких особей. Ученые отыскали пути ускорения искусственного отбора, узнали, что в узоре молекул отвечает за характер и набор действий, определяемых условиями среды. Какие факторы заставляет паука вышивать определенный узор сети? Почему птицы летят осенью на юг, а весной на север? Что побуждает рыб плыть к нерестилищам? Где в наследственном материале находятся участки доброго характера? Все это отыскала наука.
Ученые научили животных по естественной надобности уходить за деревья, либо в особые кабинки, наставленные вдоль тротуаров. Их научили правильно пользоваться домашними клозетами, а также сдержанно относиться к попугайчикам, рыбкам и прочей живности других видов.
– Что мы все об этих гадких клозетах?
– Ты права, малышка – согласился Роджер. – Главное не брезгливость, а желание многообразия. Люди устали от общества себе подобных и очень хотели общаться с милыми животными. Так романтично, как это показано в книжке про человеческого детеныша, воспитанного волками в джунглях, про мальчика Маугли. И сами эти научные приемы нарекли «технологии Маугли».
Роджер глотнул теплую, пахнущую уриной воду.
– Под влиянием лекарств, инъекций и перестановок в молекулах ДНК животные научились запросто общаться с людьми. До сих пор неизвестно, рефлекторные ли это ответы, или они действительно могут размышлять. Животные начали изъясняться с людьми знаками, жестами, затем, с развитием технологий и словами, вырабатываемыми усовершенствованными глотками.
– Вау-мяу…
– Сначала было счастье. Улучшенные собаки и кошки стоили миллионы. Их демонстрировали в специальных выпусках новостей. Затем новусы стали доступны среднему классу. А спустя некоторое время принялись проворно размножаться.
– Прекрасно.
– И тут же стали требовать особые права. Были трения. Наконец настало время, когда пришедшая к рулю партия ввела уголовный кодекс, регулирующий отношения людей и новых людей.
– Пора бы и нам утрясти отношения, – проговорил песец, чья милая мордочка все время с любопытством и восхищением выглядывала из вентиляционного окошка. – Вы, люди такие чудные и смешные. И большие выдумщики. Не то, что гадкие крысены.
Зверек с отвращением и возмущением три раза провернулся в окошке. Затем вновь обратил к Роджеру сияющие черные глазки.
– Ты изгой, – напрямик заявил Роджер. – Такому красивому зверьку тяжело жить среди крыс, свиней, слонов, собак, кошек и обезьян. И потому инстинктивно ты тянешься к обществу людей.
Зверек прокрутился вокруг оси еще два раза и потерся об арматурину.
– Вообще то я самка, – заметил песец. – Мои прародители сбежали с зоофермы еще в самом начале Освобождения. Большинство наших эмигрировало куда то на Дальний Север. Но и здесь тоже можно неплохо жить, если особенно не высовываться из норы. Кормежки навалом, хотя, ты прав, Родди, мы, песцы красивы и резко выделяемся в среде грязных помоечных грызунов. А зовут меня Эри, если не забыл с той нашей встречи. Уже забыл ведь, да?!
– Как можно! – воскликнул Роджер. – Так на чем же мы остановились? Да, рефлексы интеллекта стали передаваться от поколения к поколению. Довольно быстро животные получили разум, абсолютно все млекопитающие, кое-какие рыбы и многие из крупных рептилий. Скоро людям пришлось отказаться от сознания своей исключительности, также от свинины, говядины, от меховых шапок и шуб.
– А я ем мышек. Вкуснятина. А шерстка у меня …смотри какая…
– Она очень теплая… и красивая, – сообразил Роджер.
– Ну, и что было дальше?
– Вслед за тем животные предъявили людям счет за эксплуатацию в течение тысяч лет. В конгрессе к тому времени уже предостаточно мест занимали ослы, слоны и бабуины, которые успешно продавили законы о перманентной дотации всем развивающимся существам.
– Говори проще, – жалобно проскулила Эри.
– Теперь мы обязаны на вас работать. Колонии людей платят вечную дань новусам. А кто из людей попадает за пределы колоний, становится рабами вольных селений, где не действуют специальные соглашения между людьми и животными. И там они мелют муку, или собирают жилища из старых автомобилей, или роют оросительные каналы, выращивают злаки и зернобобовые.
– В общем, работенка находится, – хихикнула Эри. – Но я тебе жутко сочувствую, парнишка.
С этими словами пушистая самка, прошуршав снаружи, сбросила в подвал две упаковки шоколада.
– Не представляю, как это можно есть эти штуки, – промолвил песец. – Вот мыши действительно вкусная вещь. К счастью, они не разумны. А может, разумны. Мы, нормальные песцы, предпочитаем в это не вникать. Но вообще-то скажу, вегетарианцев среди новусов немало. Даже собаки и кошки с удовольствием лопают сою, по вкусу очень похожую на мясо.
– И с растениями ученые не забыли поработать, – вздохнул Роджер, счищая шершавую плесень с клетчатой плитки. – Они тоже генетически модифицированы, и по составу, считай, что неотличимы от животных тканей. Все же вкусней всего в мире консервы из натурального мяса, с тоненькими прожилками, и без жира, конечно.
– Надеюсь, не мяса песца?
– Коровы или свиньи.
– Услышала бы тебе Мита, – вновь хихикнул песец. – Ты бы побегал по лугу, уворачиваясь от рогов ее толстых сынков. Но, ладно. Вы, люди, такие смешные и бессердечные. Мыши не ждут. Увидимся. И…
– Что?
Да ничего. Я уже бегу.
Джо привстал с постели.
– И мне нужно убежать. Эри, помоги мне.
– …Еда есть. И работа тоже, – твердила самка. – Нормы выработки значительно снизятся, когда соберут урожай мясной сои. От урожая до урожая проходит три, иногда даже четыре месяца. Мы будем спокойно обсуждать новости по вечерам. Построим свое жилище. И наши дети… Эри осеклась.
– Ну, мне нужно бежать для того, чтобы… найти свою, человеческую самку, – пояснил Роджер, с негодованием глянув на особенно зычно всхрапнувшего Джо. – Кроме того, там, в колонии людей работа привычная и намного легче. Мне очень нравится летать на геликоптере. Хочешь, возьму тебя с собой?
– Летать на гремящей железной птице… вместе с тобой?
– Все будет, – пообещал Роджер. – Неси сюда крепкую веревочку, и постарайся нацепить на ту вон железку.
Эри еще минуту глядела на Роджера, потом встрепенулась, вильнув пушистым серым хвостиком, пропала в темноте. Роджер остался в одиночестве. Спящий Джо был не в счет. Стараясь преодолеть возбуждение, смешанное с ожиданием, он достал тетрадку с затейливыми миероглифами кукурузных, соевых и пшеничных полей. Миероглифы. Более непонятного и точного названия данному феномену не найти. Роджер бешено черкал огрызком карандаша так и так, переставлял круги и треугольники, силясь выискать скрытый смысл в нагромождении инопланетных узоров.
Взгляд упал на свежие листья турнепса, образующие подстилку.
– Ого!
На широченном листе красовался миероглифический узор, только еще более затейливый, чем вязь кругов на полях.
– Не могу поверить! Это теперь всюду!
Он вновь зашелестел тетрадью.
– А что, если попробовать так?
Роджер совместил несколько треугольников. И добавил круг. Получилось…
…МЫ…
По полученному рецепту он дешифровал группу кругов, размещенных внутри извилистой запятой.
…МЫ ОСУЩЕСТВИМ…
– Есть контакт! – торжествующе вскричал Роджер. – Первое правильное словосочетание!
– Вот твоя веревка, Родди, – прошептала Эри из кусочка неба, украшенного гигантской белой Луной.
Роджер нехотя захлопнул тетрадь и спрятал карандаш.
– Веревку я крепко завязала, – с оттенком грусти вымолвила Эри. – Давай, поднимайся. Сторожевые собаки спят. Я принесла в дорогу вяленых мышей. Пройдем мимо дороги с ржавыми железками, потом кукурузное поле, соевые делянки, денек пути, и выйдем в колонию людей.
* * *
Роджер глотнул беспокойный воздух свободы.
– Удачи тебе, напарник!
– Может-таки рванешь с нами?
– Э! – Джо безнадежно махнул рукой. – Не теряйте времени. Все равно, ничего у нас хорошего никогда не выйдет.
Роджер пригнулся и побежал. Справа нагромождался, пучился лабиринт обветшавших людских домов, слева издалека веяло пьянящее дыхание соевых полей. Колонна горелых автомобилей была определенно кем-то населена и таила опасность. Роджер неосторожно прижался к стене трансформаторной будки и обрушил пласт прелой штукатурки. Из глубин замерших механизмов доносилось характерное присвистывающее бормотание крыс.
Прокрался мимо ветхих двухэтажных сараев. Кругом перья, пух, словно искусственный снег. Верхний этаж населен разумными птицами, курами, утками и, конечно, лебедями.
Стая разномастных собак степенно продефилировала по перекрестку. Может быть, эти новусы приняли Роджера за своего человека. А может, за годы навязанной им эволюции потеряли знаменитый собачий нюх.
Темные фигуры орангутангов в старом человеческом доме ведут ссору, до безобразия напоминающую человеческую.
Визг.
Ржание и мычание парнокопытных.
– Сворачивай сюда, – пискнула Эри, все время нежно щекотавшая шею встопорщенным мехом. – Только умоляю, милый, будь осторожен.
Но на этой улице, ведущей напрямик к спасительным соевым полям, он столкнулся со слоном, сжимающим в хоботе шест с тускло горящей паклей. От неожиданности полисмен выронил факел, отпрянул, но скоро опомнился и яростно затрубил. Эри, слетев с шеи Роджера, метнулась в ночь.
От отчаяния пилот сжал кулаки, коротко выдохнул и саданул слона слева и справа. От факела, прочертившего на стене корявую запятую, взметнулся сноп искр, так, что Роджеру показалось, что в глаз засветили именно ему. Ночной стражник заплелся, вяло взмахнул хоботом и повалился на изломанный асфальт.
Роджер побежал в темноту, провожаемый трубным ревом очухавшегося элефанта. Город ожил, проснулся, завопил. Впереди показались силуэты новусов, неизвестного вида, но, без сомнения, недружелюбных.
Роджер свернул в первый попавшийся закоулок и увидел человека рядом с домом, сконструированным из железнодорожного контейнера и дюжины пластиковых коробок. Тот также заметил беглеца, но, не издав ни звука, попятился обратно.
Роджер знал, что животные и люди, добровольно, или по принуждению прислуживающие новусам, живут изолированно. Напрягая последние силы, ускорил движение и прежде, чем двери захлопнулись, втиснулся в жилище. Здесь он увидел Дюгоню и Ренка, поедающих из большой алюминиевой миски нечто, похожее на вареную сою, обильно заправленную латуком. Обнаружив присутствие чужака, они оставили пищу и вытаращились на Роджера.
Краем глаза пилот увидел, что криво высверленное окно жилища выходит на знакомую свалку, на краю которой вырисовывается из тьмы призывно качающий винтами геликоптер.
Шум погони затих вдали. Вероятно, кто-то из тайных друзей людей пустил слух, что беглец пустился в противоположный конец Винвиля.
Роджер смотрел на служителей новусов.
За одну-две секунды он проговорил неглупую речь о возможности побега, человеческой культуре, приятелях, оставшихся в колонии людей, но, прежде чем озвучить хоть слово, понял, что итог монолога один.
Конец ознакомительного фрагмента.