Вы здесь

Лавка дурных снов (сборник). Миля 81[3] (Стивен Кинг, 2015)

Миля 81[3]

Когда мне было девятнадцать и я учился в Мэнском университете, я периодически ездил из Ороно в маленький городок Дарем, который обычно описываю в своих книгах под названием Харлоу. Эти поездки я совершал по выходным, примерно раз в три недели, чтобы повидаться со своей девушкой… и заодно с мамой. У меня был подержанный «форд»-универсал 1961 года: «шесть в ряд вмиг домчат» и «три ступеньки под баранкой» (если не знаете, что это значит, спросите у папы). Машина досталась мне по наследству от брата Дэвида.

В те годы на шоссе I-95 не было такого плотного движения, как сейчас, а после Дня труда, когда отдыхающие возвращались к рабочим будням, машин на некоторых участках не наблюдалось вообще. Сотовых телефонов тогда тоже еще не было. В случае поломки где-то на трассе выбирать приходилось из двух вариантов: чинить тачку самостоятельно или дожидаться, пока какой-нибудь добрый самаритянин не отбуксирует тебя до ближайшей автомастерской.

Во время этих поездок у меня развился панический страх перед восемьдесят пятой милей, обозначенной указателем «Миля 85», стоявшим посреди чистого поля где-то между Гардинером и Льюистоном. Почему-то во мне поселилась уверенность, что если моя колымага откинет колеса, то это случится именно здесь. Я прямо видел, как мой бедный «фордик» стоит на обочине, брошенный и одинокий. Притормозит ли кто-нибудь, чтобы убедиться, что с водителем все в порядке? Что он не корчится на сиденье, умирая от сердечного приступа? Разумеется, кто-нибудь остановится. Добрые самаритяне есть повсюду, и особенно – в захолустье. Люди из захолустья всегда помогают своим.

Но, допустим, подумалось мне, мой старенький универсал – вовсе не то, чем кажется. Допустим, что это замаскированное чудовище, смертельная ловушка для неосторожных. Из этого может выйти отличный рассказ, решил я, и рассказ был написан. Я назвал его «Миля 85». Я ни разу не правил этот рассказ, не говоря уже о том, чтобы опубликовать, потому что потерял его. В те годы я регулярно закидывался кислотой и всегда все терял. Включая – на время – собственный рассудок.

Пролетело почти сорок лет. И хотя в двадцать первом веке движение на шоссе I-95 стало оживленнее, после Дня труда машин все равно становится намного меньше, а из-за сокращения бюджета власти штата были вынуждены закрыть многие придорожные зоны отдыха. Автозаправку с «Бургер кингом» (где я истребил немало «вопперов») неподалеку от съезда на Льюистон тоже закрыли. Она стояла заброшенная и унылая за знаками на барьерах, что перегораживали въезд и выезд. Асфальт на стоянке растрескался от зимних морозов, сквозь трещины проросли сорняки.

Однажды, проезжая мимо, я вспомнил свой давний потерявшийся рассказ и решил написать его заново. Заброшенная заправка располагалась чуть южнее пугающей восемьдесят пятой мили, и мне пришлось изменить название. Все остальное, кажется, не изменилось. Возможно, этого придорожного оазиса уже нет – как нет старого «форда»-универсала, моей тогдашней подружки и многих прежних привычек, – но остался рассказ. Один из моих любимых.

1. Пит Симмонс («Хаффи» 2007-го)

– Тебе с нами нельзя, – сказал старший брат.

Джордж говорил вполголоса, хотя все его друзья-приятели (компания соседских мальчишек двенадцати-тринадцати лет, именовавших себя «Чумовыми громилами») ждали на углу, в конце квартала. Ждали с явным нетерпением.

– Это опасно.

Пит храбро ответил:

– Я не боюсь.

Хотя он, конечно, боялся. Чуть-чуть. Джордж с друзьями собирались к карьеру за кегельбаном. Там они хотели играть в игру, которую придумал Норми Терриоль. Норми был вожаком «Чумовых громил», а игра называлась «Десант из ада». Смысл ее состоял в том, чтобы разогнаться на бугристой тропинке, ведшей к краю гравийного карьера, и слететь оттуда вниз, на кучу песка. В полете требовалось спрыгнуть с велика, вопя во все горло: «Громилы круче всех!» Там было невысоко, футов десять, не больше, а песок был мягким и рыхлым, но рано или поздно кто-то наверняка промажет и вместо песка улетит на гравий. Сломает руку или ногу. Даже Пит понимал, как это опасно (но в этом-то и заключалась вся прелесть!). Если бы что-то случилось, родители бы точно узнали об их забавах и «Десанту из ада» конец. Но пока игра продолжалась – и в нее, ясное дело, играли без шлемов.

Однако Джордж прекрасно понимал, что младшего брата нельзя брать в игру; пока родители были на работе, он присматривал за Питом. Если бы Пит повредил велосипед в гравийном карьере, Джорджа ждало бы наказание и запрет выходить из дома на неделю, не меньше. Если Пит сломает руку, Джордж не выйдет гулять целый месяц. А если Пит – не дай бог! – свернет себе шею, Джорджу придется сидеть под домашним арестом до окончания школы.

К тому же он любил маленького сопляка.

– Ты пока тут потусуйся, – сказал Джордж. – Мы через пару часов вернемся.

С кем мне тусоваться? – угрюмо спросил Пит. В школе весенние каникулы, все его друзья – «подходящие по возрасту», как сказала бы мама, – разъехались кто куда. Двоих повезли в Диснейуорлд в Орландо, и когда Пит думал об этом, его сердце переполнялось завистью, черной злой завистью.

– Ну займись чем-нибудь, – сказал Джордж. – Типа сходи в магазин. – Он сунул руку в карман и достал две смятые долларовые бумажки. – Вот тебе деньги.

Пит быстро взглянул на них.

– Ого, куплю себе «корвет». Может быть, даже два.

– Симмонс, давай быстрей! – крикнул Норми. – А то уедем без тебя!

– Уже иду! – крикнул в ответ Джордж, а потом обратился к Питу, снова вполголоса: – Бери деньги и не будь мерзкой соплей.

Пит взял деньги и сказал:

– Я захватил лупу. Хотел показать им…

– Они уже тысячу раз видели этот малышовый фокус, – перебил Джордж, но, заметив, как сник брат, попытался смягчить удар: – К тому же ты посмотри на небо, дубина. Солнца нет, сплошные тучи. В общем, ладно. Давай. Потом, когда вернусь, поиграем с тобой на компьютере, в «Морской бой», например.

– Все, мы поехали! – крикнул Норми.

– Мне пора, – сказал Джордж. – Пожалуйста, не влипай в неприятности. И не отходи далеко от дома.

– Может, ты себе спину сломаешь на хрен и останешься парализованным до конца жизни, – пробурчал Пит и тут же сплюнул через «козу» из двух пальцев, чтобы быстрее отменить проклятие. – Удачи! – крикнул он брату в спину. – Победи всех!

Джордж махнул рукой, давая понять, что услышал, но не обернулся. Он крутил педали своего огромного старого «швинна». Пит восхищался велосипедом, но ездить на нем не мог (он однажды попробовал и свалился прямо во дворе). Он смотрел, как брат набирает скорость и летит вдоль квартала частных домов в пригороде Оберна, спеша присоединиться к друзьям.

Потом Пит остался один.


Он достал лупу из подседельной сумки и поднес к предплечью, но пятнышка света не получилось. Ни пятнышка, ни тепла. Пит уныло уставился в хмурое небо, затянутое облаками, и убрал лупу обратно в сумку. Это была очень хорошая лупа, «Ричфорт». Питу подарили ее на прошлое Рождество для школьного проекта с муравьиной фермой.

– Все равно в конце концов она будет собирать пыль в гараже, – сказал папа.

Проект они сдали еще в феврале (Пит и его напарница Тэмми Уитем получили пятерки), но Пит до сих пор не расстался с лупой. Вопреки папиным прогнозам она ему не надоела. Больше всего ему нравилось прожигать дырки в кусочках бумаги на заднем дворе.

Но не сегодня. Сегодняшний день раскинулся перед ним как бескрайняя пустошь. Можно было бы вернуться домой и посмотреть телевизор, однако отец заблокировал все интересные каналы, когда обнаружил, что Джордж записывает на диски «Подпольную империю», где сплошные гангстеры и голые сиськи. На компьютере Пита тоже стоял «родительский контроль», и он еще не разобрался, как его обойти. Но он обязательно что-то придумает, дайте время.

Ну и?

– Ну и чем мне заняться? – пробурчал он и поехал, медленно крутя педали, к концу Мерфи-стрит. – Чем… на хрен… заняться?

Слишком маленький, чтобы играть в «Десант из ада», потому что это опасно. Усраться можно. Ему хотелось замутить что-нибудь этакое, чтобы показать Джорджу, Норми и всем остальным всадникам, что даже маленькие дети не боятся опаснос…

И тут его осенило. Можно разведать заброшенную зону отдыха. Вряд ли о ней знают большие ребята, потому что проход туда нашел Крейг Ганьон, ровесник Пита. Крейг говорил, что был там с еще двумя ребятами, десятилетними, прошлой осенью. Конечно, Крейг мог и наврать, но Пит так не думал. Слишком много подробностей. А Крейг не из тех, кто умеет выдумывать всякие небылицы. Тупой как пробка.

Определив себе цель, Пит пригнулся к рулю и поднажал. В конце Мерфи-стрит он свернул налево, на Хайасинт. Прохожих там не оказалось, машин тоже. Из дома Россиньолей доносился шум пылесоса, но в остальном было тихо. Как будто все умерли или спят. Хотя, наверное, все на работе, рассудил Пит. Как его папа с мамой.

Он свернул направо, на Роузвуд-террас, проехал мимо желтого знака На Роузвуд было не больше десятка домов. В конце улицы стояло сетчатое ограждение. За ним виднелись густые заросли кустарника и чахлые низкорослые деревца. Приблизившись к забору (с совершенно излишней табличкой ), Пит перестал крутить педали и съехал вниз по инерции.

Он понимал – смутно, – что хотя всегда думал о Джордже и его приятелях-«Громилах» как о больших ребятах (а сами «Громилы» точно считали себя таковыми), они были не настоящими большими ребятами. Настоящие большие ребята – это крутые, безбашенные подростки, у которых уже есть водительские права и подружки. Настоящие большие ребята учатся в старших классах. Они пьют спиртное, курят траву, слушают хэви-метал или хип-хоп и вовсю обжимаются со своими девчонками.

Где? На заброшенной зоне отдыха.

Пит слез с велика и огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Улица словно вымерла. Не было видно даже противных близняшек Кросскилл, которые вечно прыгали через скакалку (сразу вдвоем) по всей округе. Настоящее чудо, подумал Пит.

Он слышал ровный гул машин, мчавшихся по шоссе I-95 на юг к Портленду или на север к Огасте.

Даже если Крейг не соврал, забор наверняка починили, подумал Пит. Так всегда и бывает.

Но, рассмотрев ограждение поближе, увидел, что, хотя сетка выглядит целой, на самом деле она не целая. Кто-то (вероятно, какой-нибудь большой мальчик, уже давно влившийся в стройные ряды по-настоящему взрослых молодых людей) разрезал ячейки сетки по прямой линии сверху донизу. Пит еще раз огляделся и попробовал сдвинуть сетку. Она поддалась с неожиданной легкостью, он и не думал, что все будет так просто. Вырезанный кусок отогнулся наподобие калитки. Да, Пит не ошибся. Настоящие большие ребята используют этот проход. Круто.

И, если подумать, логично. Может, у них и есть права, но в зону отдыха на восемьдесят первой миле на машине не заедешь. Въезд и выезд перегорожены тяжеленными оранжевыми бочками, которыми пользуются дорожно-ремонтные бригады. Трава проросла сквозь трещины в крошащемся асфальте на пустой стоянке. Пит это видел тысячу раз, когда проезжал мимо в школьном автобусе, подбиравшем его у Лорелвуд. Автобус выруливал на шоссе I-95 и уже оттуда съезжал на Сабаттус-стрит, где располагалась Обернская начальная школа номер 3, также известная как Алькатрас.

Пит помнил то время, когда зона отдыха на восемьдесят первой миле еще работала. Здесь были автозаправка, «Бургер кинг», «Ти-си-би-уай» и «Сбарро». Потом все закрылось. Папа Пита говорил, что на шоссе закрывается много придорожных зон отдыха, поскольку у властей штата нет денег на их содержание.

Пит протащил велосипед через дыру в ограждении, потом аккуратно вернул отогнутый кусок на место, чтобы со стороны сетка казалась целой, и зашагал к изгороди из кустарников, внимательно глядя под ноги, чтобы колесо велосипеда не попало на битое стекло (с этой стороны забора все было им усыпано). Пит искал то, на что намекала прорезь в сетке.

И не ошибся. Вот она, обозначенная втоптанными в землю окурками и разбросанными бутылками из-под пива и лимонада: тропинка, уходящая в глубь кустов. По-прежнему ведя велик рядом, Пит пошел по тропинке. Высокий кустарник поглотил мальчика. Роузвуд-террас за его спиной мирно дремала под хмурым весенним небом.

Как будто Пит Симмонс там и не проезжал.


По прикидкам Питера, длина тропинки между сетчатым ограждением и зоной отдыха составляла около полумили, и вдоль нее – от начала и до конца – виднелись указательные знаки, оставленные большими ребятами: полдюжины маленьких пузырьков из коричневого стекла (два – с прикрепленными к ним маленькими кокаиновыми ложечками, покрытыми коркой соплей); пустые пакеты из-под чипсов; кружевные девчачьи трусики, висевшие на колючем кусте (похоже, они тут висели уже давно, лет пятьдесят), и – вот везение! – наполовину полная бутылка водки «Попов» с плотно закрученной крышкой. После некоторой внутренней борьбы Пит все-таки поднял бутылку и спрятал в подседельную сумку, где лежали лупа, последний номер «Замка и ключа» и несколько печений «Орео».

Он перекатил велосипед через вялый мутный ручеек и – есть контакт! – вышел к зоне отдыха с задней стороны. Там было еще одно сетчатое ограждение, тоже разрезанное сверху донизу, и Пит без труда проскользнул за него. Тропинка тянулась дальше сквозь высокую траву, к задней стоянке. Пит подумал, что там, наверное, разгружались машины доставки. Ближе к зданию на асфальте виднелись прямоугольные участки более темного цвета – там, где раньше стояли мусорные баки. Пит поставил свой «хаффи» на один из этих прямоугольников и опустил подножку.

Когда он подумал о том, что сейчас будет, сердце бешено заколотилось у него в груди. Проникновение со взломом, мой помпончик. За такое сажают в тюрьму. Но проникновение ли это со взломом, когда ты вламываешься куда-то через открытую дверь или через забитое расшатанными досками окно? Пит рассудил, что это все равно будет проникновением, но без взлома. А ведь проникновение само по себе – это не преступление?

В душе Пит был уверен, что преступление, однако рассудил, что без взлома за него в тюрьму не сажают. И потом, он же для этого сюда и пришел! Чтобы предпринять что-то рискованное. Что-то такое, чем потом можно будет похвастаться перед Норми, и Джорджем, и остальными «Чумовыми громилами».

Да, ему было страшно, но зато не скучно.

Он попробовал открыть дверь с выцветшей табличкой но дверь была заперта. И не просто заперта, а всерьез – она никак не поддавалась. Два окна рядом с дверью были крепко забиты досками. Тут Пит вспомнил о сетчатом ограждении, которое казалось целым, но целым не было, и решил подергать доски. Никакого результата. В каком-то смысле это было даже хорошо. Теперь можно было спокойно уйти. Он сделал что мог.

Хотя… настоящие большие ребята туда заходили. В этом Пит был уверен. И как они заходили? Через главный вход? Который отлично просматривается с шоссе? Может быть. Если дело было ночью. Но Питу совершенно не хотелось ломиться в здание через главный вход при свете дня. Когда любой проезжающий мимо водитель может схватить мобильный, набрать 911 и сказать: «Вам, наверное, будет небезынтересно узнать, что тут какой-то малец ошивается на заброшенной зоне отдыха на восемьдесят первой миле. Ну, знаете, где раньше был «Бургер кинг».

Лучше уж сломать руку, играя в «Десант из ада», чем встретиться с родителями, когда им позвонят из полицейского участка. На самом деле лучше сломать обе руки и чтобы мне член защемило молнией.

Ну, последнего, может быть, и не надо.

Он подошел к люку для погрузки-разгрузки, и тут ему вновь повезло. На бетонной площадке под люком валялись раздавленные окурки и еще несколько пузырьков коричневого стекла, окружавших своего короля: темно-зеленый флакон от «Найкуила». Сам разгрузочный люк, к которому задом подъезжали фуры, располагался достаточно высоко, но бетонная стена раскрошилась, и там было за что зацепиться ловкому мальчишке в удобных мягких кроссовках. Пит поднял руки над головой, нащупал опору… а остальное, как говорится, уже история.

Наверху виднелась надпись большими красными буквами, уже успевшими поблекнуть: . Неправда, подумал Пит. «Чумовые громилы» круче всех. Он оглядел с высоты задний двор, улыбнулся и произнес:

– На самом деле я круче всех.

Стоя там, наверху, над пустой автостоянкой заброшенной зоны отдыха, он и вправду чувствовал себя крутым. Сейчас – да.


Он спустился вниз – просто чтобы убедиться, что никаких проблем не возникнет, – и только тогда вспомнил про свою подседельную сумку. Запасы на случай, если ему вдруг захочется провести здесь целый день, исследуя обстановку и все такое. Он задумался, что взять с собой, а потом решил отстегнуть сумку и взять все. Мало ли что пригодится. Даже лупа может понадобиться. В голове Пита начала формироваться смутная фантазия: мальчик-детектив находит труп жертвы убийства на территории заброшенной зоны отдыха и раскрывает преступление еще прежде, чем полиция узнает, что оно вообще совершено. Пит представлял, как рассказывает обо всем «Чумовым громилам», говорит им, что это было несложно на самом деле, а они слушают, раскрыв рты. Элементарно, мои дорогие задроты.

Бред собачий, конечно, но притвориться-то можно.

Он забросил сумку на край люка (очень осторожно, чтобы не грохнуть бутылку с водкой) и сам забрался наверх. Ведущая внутрь металлическая дверь высотой не менее двенадцати футов была заперта на два здоровенных висячих замка, но в большой двери имелась дверь в человеческий рост. Пит попытался повернуть ручку. Ручка не двигалась. Пит навалился на дверь плечом, и она чуть приоткрылась. На самом деле неплохо так приоткрылась. Он посмотрел вниз и увидел, что дверь держит деревянный клин. Совершенно дебильная предосторожность. С другой стороны, а чего ожидать от ребят, окосевших от кокса и сиропа от кашля?

Пит убрал клин, и дверь распахнулась.


В бывшем помещении «Бургер кинга» окна были не заколочены досками, а просто затянуты мелкой сеткой. Достаточно света, чтобы оглядеться. Из обеденного зала убрали все столы и перегородки, в кухонном отсеке было пусто и сумрачно, из стен торчали провода, с потолка свисали отвалившиеся плитки, но какая-то мебель все же имелась.

В самом центре, в окружении складных стульев, стояли два старых карточных стола, сдвинутых вместе. На столах в художественном беспорядке располагалось с полдюжины грязных пепельниц, несколько колод засаленных карт и коробка покерных фишек. На стенах висели постеры из взрослых журналов, штук двадцать-тридцать. Пит изучил их с большим интересом. Он знал о женских письках, видел их – и не раз – на эротических каналах (пока родителям не хватило ума заблокировать кабельное ТВ), но здесь они были бритыми. Пит не совсем понимал, в чем прикол – с его точки зрения, смотрелись они по-дурацки, – но он, наверное, еще проникнется. Когда станет старше. Зато голые сиськи с лихвой восполняли все недостатки. Голые сиськи – это чума.

В углу лежали три грязных матраса, тоже сдвинутые, как карточные столы, но Пит был уже достаточно взрослым и понимал, что там играют вовсе не в покер.

– Покажи мне свою письку! – приказал он одной из журнальных девушек на стене и захихикал. Потом сказал: – Покажи мне свою бритую письку! – и расхохотался. Даже жалко, что рядом нет Крейга Ганьона. Хотя он и полный дебил. Они бы вместе посмеялись над бритыми письками.

По-прежнему давясь смехом, он обошел по кругу весь зал. В помещении было промозгло, но не слишком холодно. Правда, воняло ужасно: смесь застарелого сигаретного дыма, травки и гнилой плесени, расползавшейся по стенам. Питу показалось, что он чувствует запах протухшего мяса. Может быть, это были остатки сандвичей, купленных в «Росселли» или «Сабвее».

На стене рядом с прилавком, где раньше люди заказывали «вопперы» и «вейлеры», Пит обнаружил еще один постер. С Джастином Бибером лет в шестнадцать. Кто-то закрасил ему зубы черным, налепил на щеку переводную татуировку и пририсовал по обе стороны от чубчика красные дьявольские рога. Лицо Джастина было утыкано дротиками для дартса. На стене над постером виднелась надпись черным маркером:

Пит вытащил дротики и отошел в другой конец большого пустого зала, к черной линии на полу, рядом с которой было написано: Он встал на линии и бросил все шесть дротиков. Потом бросил снова. И так раз десять-двенадцать. На последней попытке он набрал сто двадцать пять очков и подумал, что это очень неплохо. Представил, как Джордж и Норми Терриоль ему аплодируют.

Пит подошел к затянутому сеткой окну, посмотрел на пустой бетонный островок, где раньше стояли бензоколонки, и на шоссе сразу за ним. Машин было мало. Наверное, летом, когда наезжают туристы и отдыхающие, тут опять будут пробки. Если кто-то вообще соберется куда-то ехать. Папа говорил, что бензин стоит уже семь баксов и все будут сидеть по домам.

Что теперь? Он поиграл в дартс, насмотрелся на бритые письки… ну, может, и не на всю оставшуюся жизнь, но на несколько месяцев точно, никаких трупов не обнаружено, убийство расследовать не получится, и что теперь?

Водка, решил Пит. Теперь он будет пить водку. Ну, как пить… сделает пару глотков, чтобы потом похвастаться. Да, он сделает пару глотков и вернется на Мерфи-стрит. Он постарается, чтобы рассказ о его приключениях был интересным, даже захватывающим, но, если честно, ничего интересного тут не было. Просто место, куда приходят большие ребята, чтобы поиграть в карты, пообжиматься с девчонками и не промокнуть во время дождя.

Но выпивка… это уже кое-что.

Он отнес подседельную сумку в угол, присел на матрас (стараясь выбрать место почище, что было непросто), достал из сумки бутылку водки и принялся мрачно ее изучать. Ему было десять, почти одиннадцать, и он не особенно стремился пробовать взрослые удовольствия. В прошлом году он стащил сигарету из дедушкиной пачки и выкурил на заднем дворе круглосуточного супермаркета. Выкурил до половины на самом деле. А потом согнулся пополам, и его вырвало. В тот день он узнал кое-что интересное, но бесполезное: сосиски с фасолью выглядят не особенно аппетитно, когда лежат на тарелке, но они хотя бы вкусные. Когда тебя ими рвет, они выглядят кошмарно, а вкус у них, должно быть, еще хуже.

Сигареты его организм отверг сразу и определенно, поэтому можно было предположить, что и с выпивкой будет так же, если не хуже. Но если не выпить хотя бы глоточек, вся похвальба будет ложью. А у его брата Джорджа в голову встроен радар на ложь, по крайней мере, касательно самого Пита.

Может, меня снова стошнит, подумал он, а потом сказал:

– Утешает одно: я буду не первым, кто здесь наблевал.

Он опять рассмеялся. Все еще улыбаясь, открыл бутылку и поднес горлышко к носу. Пахнет, да. Но не сильно. Может, это не водка, а самая обыкновенная вода. Просто запах остался. Он поднес бутылку ко рту, надеясь, что это вода, и одновременно надеясь, что нет. Он не ожидал ничего особенного и уж точно не собирался напиваться – а то еще грохнется с верхотуры и свернет себе шею, когда будет слезать, – но ему было любопытно. Его родители любили выпить.

– Ты первый, а я за тобой, – сказал он без всякой причины и отпил глоточек.

Это была не вода, можно не сомневаться. На вкус – как горячий бензин. Он проглотил то, что набрал в рот, скорее от удивления. Водка обожгла горло, потом взорвалась в желудке.

– Ну ваще! – воскликнул Пит.

Из глаз брызнули слезы. Он держал бутылку в вытянутой руке, словно боялся, что она его укусит. Но обжигающий жар в желудке уже затихал, и Пит чувствовал себя нормально. Он не был пьян, и его не тошнило. Он отпил еще глоточек, уже зная, чего ожидать. Жар во рту… жар в горле… а потом БУХ! в желудке. Даже круто, в самом деле.

Он ощущал покалывание в руках. И, кажется, в шее. Не такое, как бывает, когда отсидишь ногу, а как будто внутри что-то пробуждалось.

Пит снова поднес бутылку ко рту, но потом передумал. И дело было даже не в том, что он мог упасть, когда будет слезать, или грохнуться с велосипеда по дороге домой (интересно, могут ли арестовать человека за вождение велика в пьяном виде, подумал он и решил, что, наверное, могут). Одно дело – выпить пару глотков, чтобы потом хвастаться перед старшим братом, другое дело – напиться в хлам. Родители точно заметят, когда вернутся с работы. Поймут с первого взгляда. Не стоит даже пытаться изображать трезвого. Дохлый номер. Они сами пьют, их друзья пьют, и иногда пьют слишком много. Они сразу же просекут, что к чему.

К тому же его ужасно пугало ПОХМЕЛЬЕ. Пит с Джорджем не раз и не два наблюдали, как по субботам и воскресеньям папа с мамой еле ходят по дому, с бледными лицами и красными глазами. Они пьют витамины, просят убавить звук в телевизоре, а музыка категорически запрещается. Похоже, ПОХМЕЛЬЕ – полная противоположность веселью.

Хотя, может быть, от одного маленького глоточка вреда не будет.

Пит сделал еще глоток, чуть-чуть побольше, и выкрикнул в полный голос:

Уходим в отрыв!

Это его рассмешило. Слегка кружилась голова, но это было приятное ощущение. Курением он не проникся. А вот выпивкой, кажется, да.

Он вскочил на ноги, покачнулся, но устоял и снова расхохотался.

– Прыгайте в свою песочницу сколько влезет, – сказал он в пустоту. – Детский сад, штаны на лямках. А я вот ужрался, и это круче.

Это было очень смешно, у него даже живот заболел от смеха.

Я что, правда ужрался? Всего с трех глотков?

Нет, вряд ли ужрался, но был явно хорош. Все, хватит. Хорошенького понемножку.

– Пить надо с умом, – ухмыльнулся он.

Пит решил задержаться еще ненадолго и подождать, пока не пройдет опьянение. Часа, наверное, хватит. Может, двух. Скажем, до трех дня. Часов у него не было, но он должен услышать колокола церкви Святого Иосифа, располагавшейся в миле отсюда. Потом он поедет домой, предварительно припрятав бутылку водки (для дальнейшего изучения). На обратном пути он забежит в супермаркет и купит ядреную мятную жвачку, чтобы от него не несло перегаром. Да, ребята рассказывали, что от водки нет запаха, но теперь Пит стал умнее, чем был час назад.

– К тому же, – проговорил он тоном профессора, читающего лекцию, – глаза у меня наревняка покраснели, как у папы, когда он петеберет матрини.

Пит запнулся. Слова выговаривались как-то странно, но и хрен с ним.

Он собрал дротики, встал на Бибер-линии и бросил их в цель. Пять раз промахнулся, зато шестой дротик попал Джастину в самое прикольное место. Интересно, а смог бы Джастин забацать хит «Моя малышка бреет письку»? Пит расхохотался так сильно, что согнулся пополам, держась за живот.

Отсмеявшись, он стряхнул на пол сопли (вот такой ресторанный рейтинг, уж прости, «Бургер кинг») и вернулся на Бибер-линию. На этот раз получилось еще хуже. У Пита не двоилось в глазах, ничего такого, просто он не попал в Бибера.

И его слегка подташнивало. Не сильно, но все же Пит мысленно порадовался, что не стал делать четвертый глоток.

– А то сбежал бы весь мой «Попов», – сказал он и опять рассмеялся. Потом подавил кислую, жгучую отрыжку. Ик. Пит не стал собирать дротики, вернулся в угол и присел на матрас. Подумал, а не достать ли лупу, чтобы рассмотреть, ползает там кто-нибудь или нет, но решил, что лучше не надо. Меньше знаешь, крепче спишь. Потом Пит подумал, а не съесть ли печенье, но испугался, что желудок его не примет. Если честно, желудок слегка подкручивало.

Он лег на матрас, закинув руки за голову. Он слышал, что, когда напиваешься, перед глазами все крутится. У него ничего не крутилось, но хотелось вздремнуть.

– Только совсем недолго.

Да, недолго. Иначе будут неприятности. Надо вернуться домой до прихода родителей. В противном случае ему крепко влетит. И Джорджу, наверное, тоже. За то, что недоглядел за младшим братом. Проблема в том, чтобы проснуться, когда колокола церкви Святого Иосифа пробьют три часа дня.

В последние секунды бодрствования Пит осознал, что на это остается только надеяться. Потому что его ужасно клонило в сон.

Он закрыл глаза.

И уснул в заброшенном ресторане.


Тем временем на правой полосе южного направления шоссе I-95 возник микроавтобус непонятной марки и года выпуска. Он еле тащился со скоростью явно ниже предписанной минимальной. Ехавшая позади фура обогнала его, нетерпеливо сигналя.

Микроавтобус, который, казалось, двигался лишь по инерции, свернул на въезд в зону отдыха, не обращая внимания на знак Сбил четыре оранжевые бочки и остановился примерно в семидесяти ярдах от здания закрытого ресторана. Дверь с водительской стороны приоткрылась, но никто не вышел из салона. Сигнализация открывания двери тоже не сработала. Дверь лишь приоткрылась – и все.

Если бы Пит Симмонс не спал, а смотрел в окно, он все равно бы не смог разглядеть водителя. Микроавтобус был весь забрызган грязью, ее потеки покрывали лобовое стекло. И это казалось странным, потому что на севере Новой Англии дожди не шли больше недели и шоссе было совершенно сухим.

Микроавтобус стоял на некотором расстоянии от въезда, под облачным апрельским небом. Раскатившиеся бочки замерли. Водительская дверь была приоткрыта.

2. Даг Клейтон («Приус» 2009-го)

Даг Клейтон, страховой агент из Бангора, ехал в Портленд, где у него был забронирован номер в «Шератоне». Он надеялся добраться туда не позже двух часов дня. Тогда у него будет время вздремнуть (дневной сон – роскошь, которую он мог позволить себе нечасто) перед тем, как отправиться на поиски приличного ресторана на Конгресс-стрит. Завтра он прямо с утра, свеженький как огурчик, явится в Портлендский конференц-центр, получит бейджик и присоединится к четырем сотням других страховых агентов, съехавшихся на конференцию под названием «Пожар, буря и наводнение: страхование от стихийных бедствий в двадцать первом веке». Даг, уже проехавший указатель «Миля 82», стремительно приближался к своему личному стихийному бедствию, о котором на портлендской конференции не будет сказано ни слова.

Его портфель и чемодан лежали на заднем сиденье. На переднем лежала Библия (Библия короля Якова; других Даг не признавал). Даг был одним из четырех мирских проповедников в церкви Пресвятого Спасителя и на проповедях любил называть свою Библию «универсальным справочником по страхованию».

Даг принял Иисуса Христа в качестве своего личного спасителя после десятилетия беспробудного пьянства, погубившего всю его юность и большую часть молодости. Этот десятилетний запой завершился разбитой машиной и месяцем в окружной тюрьме Пенобскота. В первую же ночь в вонючей камере размером с гроб Даг преклонил колена – и потом делал так все тридцать ночей.

«Помоги мне исправиться, помоги мне стать лучше», – молился он и в первую ночь, и во все остальные. Это была очень простая молитва, но ему воздалось двукратно, десятикратно, а потом и стократно. Он был уверен, что пройдет еще несколько лет, и ему воздастся тысячекратно. Но самое главное, в конце земного пути его ждали Небеса.

Его Библия была изрядно потрепанной, потому что он читал ее каждый день. Ему нравились все истории, но больше всего – притча о добром самаритянине, и он чаще всего о ней раздумывал. Он прочитал несколько проповедей на тему этого отрывка из Евангелия от Луки, и прихожане церкви Пресвятого Спасителя не скупились на похвалы, храни их Бог.

Даг объяснял это тем, что история о добром самаритянине была для него очень личной. Священник прошел мимо лежащего на пыльной дороге человека, избитого и ограбленного разбойниками; левит также прошел мимо. А кто шел следом? Скверный, ненавидящий евреев самаритянин. И вот он-то помог несчастному, хотя всей душой ненавидел евреев. Он перевязал раны избитого человека, посадил его на своего осла, привез в ближайшую гостиницу и оплатил проживание.

«Так кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам?» – спросил Иисус у молодого законника, который выпытывал у него, что надо делать, чтобы наследовать жизнь вечную. И законник, человек явно неглупый, ответил: «Тот, кто оказал ему милость».

Больше всего на свете Даг Клейтон боялся стать таким же, как левит из притчи. Отказать в помощи нуждающемуся. Пройти мимо и не остановиться. Поэтому, увидев заляпанный грязью микроавтобус на подъездной дорожке у закрытой зоны отдыха – опрокинутые заградительные бочки, приоткрытую водительскую дверь, – он, почти не задумываясь, включил поворотник и свернул с шоссе.

Он поставил машину за микроавтобусом, включил аварийку и уже почти вышел наружу, но вдруг ему показалось, что сзади у микроавтобуса не было номеров… хотя из-за плотного слоя грязи понять это было затруднительно. Даг взял свой мобильный с приборной панели и убедился, что он включен. Доброе самаритянство – это, конечно, хорошо; но приближаться к непонятной машине без номеров, не приняв меры предосторожности, было бы вопиющей глупостью.

Держа телефон в левой руке, Даг подошел к микроавтобусу. Да, номера действительно отсутствовали. Он попробовал заглянуть в салон через заднее стекло, но ничего не увидел. Слишком толстый слой грязи. Даг шагнул к приоткрытой водительской двери, но остановился и, нахмурившись, оглядел целиком всю машину. Это «форд»? «Шевроле»? Непонятно. А ведь по долгу службы Даг лично застраховал не одну сотню микроавтобусов.

Нестандартная модель на заказ? – подумал он. Ну может быть. Но кому придет в голову переделывать микроавтобус во что-то настолько безликое?

– Эй! У вас все в порядке?

Он подошел к приоткрытой двери, даже не отдавая себе отчета в том, как крепко стиснул в руке телефон. Ему вдруг вспомнился фильм ужасов, который в детстве напугал его до полусмерти. Что-то про дом с привидениями. Группа подростков подходит к заброшенному старому дому, один из них видит, что дверь приоткрыта, и шепчет приятелям: «Смотрите, открыто!» Хочется крикнуть им, что не надо туда заходить, но они, разумеется, заходят.

Что за глупости? Если там кто-то есть, он может быть ранен.

Конечно, водитель мог пойти в ресторан, например, в поисках телефона-автомата, но если он ранен серьезно

– Эй!

Даг потянулся к ручке двери, но потом передумал и заглянул в щель. Зрелище было поистине ужасающим. Все сиденье заляпано грязью; и не только сиденье, но и руль, и приборная доска. С кнопок старомодной радиолы капала какая-то темная жижа, а на руле виднелись отпечатки… кажется, даже не человеческих рук. Отпечатки ладоней были до жути огромными, а пальцев – узкими, словно карандаши.

– Тут есть кто-нибудь? – Даг переложил телефон в правую руку, а левой взялся за край водительской двери, собираясь открыть ее шире, чтобы заглянуть на заднее сиденье. – Если вы ранены…

Он успел уловить кошмарную вонь, а потом левая кисть взорвалась обжигающей болью, которая пронзила все тело и как будто заполнила его изнутри. Даг не закричал, не смог закричать. Горло сдавило от шока. Он опустил взгляд и увидел, что ручка двери словно проткнула ему ладонь.

Пальцев почти не было. Даг видел только обрубки, ровно по нижним фалангам. Так не бывает, но дверь машины проглотила его пальцы. Прямо на глазах у Дага безымянный палец обломился. Обручальное кольцо упало и покатилось по асфальту.

Он чувствовал что-то похожее… Господи Боже, Иисус милосердный… что-то похожее на зубы. Они двигались и жевали. Машина жрала его руку.

Он попытался вырваться. Брызнула кровь, попала на заляпанную грязью дверь и на брюки Дага. Капли, попавшие на дверь, мгновенно исчезли – их втянуло внутрь с противным сосущим звуком. У Дага почти получилось выдернуть руку. На миг он увидел белые кости пальцев, с которых объели все мясо. Перед глазами встала кошмарная картина, как он вгрызается в жареное куриное крылышко. Сначала доешь это, а потом бери новое, так всегда говорила мама. Все доедай, на костях мясо слаще.

А потом его резко рванули обратно. Водительская дверь распахнулась, как бы приглашая: Привет, Даг, мы тебя ждали, давай заходи. Он ударился головой о верхний край двери и почувствовал, как лоб прочертила ледяная линия, которая тут же сделалась горячей, когда край разрезал кожу.

Он еще пытался сопротивляться. Уронил телефон и уперся свободной рукой в заднее окно. Но стекло прогнулось под его ладонью, а потом поддалось и обхватило запястье. Даг увидел, что стекло – или то, что казалось стеклом – идет рябью, как пруд на ветру. Почему оно пошло рябью? Потому что жевало. Потому что пожирало Дага.

Вот что я получаю за то, что был добрым самари…

Верхний край двери прорезал череп и добрался до мозга. Даг Клейтон услышал громкое, сочное ЧПОК, словно сосновая шишка взорвалась в костре. А потом он провалился во тьму.


Водитель службы доставки, проезжавший по шоссе, увидел маленькую зеленую машину с включенной аварийкой, припаркованную позади заляпанного грязью микроавтобуса. Мужчина – вероятно, владелец зеленой машины – стоял у распахнутой двери микроавтобуса и, похоже, беседовал с его водителем. Сломался, наверное, подумал водитель службы доставки и проехал мимо. Он не был добрым самаритянином.

Дага Клейтона рывком затащили в микроавтобус, словно чьи-то руки – те самые, с большими ладонями и пальцами-карандашами – схватили его за грудки и втянули внутрь. Микроавтобус изменил очертания и сморщился, словно рот, в который попало что-то на редкость кислое… или на редкость сладкое. Изнутри донесся громкий хруст: такой звук бывает, когда шагаешь в тяжелых ботинках по лесу и у тебя под ногами трещат сухие ветки. Секунд десять микроавтобус оставался сморщенным, напоминая не автомобиль, а скорее шишковатый сжатый кулак. Потом с громким чпоканьем, будто кто-то ударил ракеткой по теннисному мячу, принял прежнюю форму.

Солнце на миг выглянуло из облаков, отразилось ослепительным бликом от телефона и зажгло мгновенный горячий круг света на обручальном кольце Дага Клейтона. Потом снова скрылось за серой завесой.

Позади микроавтобуса зеленый «приус» мигал аварийкой. Огни тикали, как часы: Тик… тик… тик.

Несколько машин проехало мимо, но их было немного. Рабочие недели до Пасхи и после Пасхи – мертвый сезон на федеральном шоссе, а время от полудня до вечера – мертвое время суток, уступающее только глухим ночным часам от полуночи до пяти утра.

Тик… тик… тик.

В пустом ресторане мирно спал Пит Симмонс.

3. Джулиана Вернон («Додж-Рэм» 2005-го)

Джулиане Вернон не требовалась Библия короля Якова, чтобы научиться быть доброй самаритянкой. Она выросла в крошечном городке Ридфилд, штат Мэн (население две тысячи четыреста человек), где соседская взаимопомощь была нормой жизни и любой незнакомец тоже был как сосед. Никто ей этого не объяснял, но она видела живые примеры: мама, папа, старшие братья. Как известно, обучение на примерах – самое лучшее. Увидев человека, лежащего в придорожной пыли, не разбираешься, кто он, самаритянин или марсианин. Просто подходишь и помогаешь.

Она никогда не боялась, что ее изнасилует, ограбит или убьет тот, кто лишь притворяется нуждающимся в помощи. Джули принадлежала к тем женщинам, из которых, по выражению старых мэнских янки, получаются хорошие жены, потому что «зимой она согреет, а летом даст тень». Когда школьная медсестра спросила у Джули, тогда учившейся в пятом классе, какой у нее вес, та гордо ответила: «Папа говорит, что во мне около ста семидесяти фунтов. Без одежды – чуть меньше». Теперь, в тридцать пять лет, Джули весила около двухсот восьмидесяти фунтов и не имела намерения становиться кому-то хорошей женой. Она была лесбиянкой, и этим гордилась. На заднем бампере ее «доджа» красовались две наклейки. На одной было написано: На другой, ярко-розовой, –

Сейчас наклеек не было видно, потому что Джули везла прицеп, который называла «коняшкин трейлер». Она купила в Клинтоне двухлетнюю кобылу низкорослой испанской породы и теперь возвращалась в Ридфилд – там она жила с подругой на ферме буквально в двух милях от дома, где родилась и выросла.

Джули размышляла, как делала частенько, о тех пяти годах, что провела с «Блестящими», женской командой, участвовавшей в боях в грязи. Это были одновременно плохие годы и хорошие годы. Плохие, потому что к «Блестящим» в основном относились как к шоу уродов (каковыми они и были в каком-то смысле). Хорошие, потому что Джули повидала мир. По большей части мир ограничивался Америкой, но однажды «Блестящие» три месяца разъезжали по Европе – по Англии, Франции и Германии, – где их принимали с таким уважением, что это было почти жутковато. Иными словами, с ними обращались как с юными леди.

Паспорт был у нее до сих пор, и она продлила его в прошлом году, хотя знала, что вряд ли опять поедет за границу. И в общем ее это не огорчало. В общем Джули была счастлива и довольна жизнью на ферме с Амелией и их разношерстным зверинцем, но иногда она скучала по турам с «Блестящими»: представления в разных городах, схватки под светом прожекторов, грубоватый дух товарищества, царивший в их женской команде. Иногда она даже скучала по стычкам со зрителями.

«Хватай ее за задницу, она лесби, ей нравится!» – выкрикнул какой-то безмозглый урод на представлении… кажется, в Талсе, если не подводит память.

Джули и Мелисса, ее партнерша в грязевой яме, переглянулись, кивнули друг другу и встали, выпрямившись в полный рост, лицом к той секции трибун, откуда раздался выкрик. Они стояли, почти голые, в микроскопических трусиках, жидкая грязь стекала ручьями с их волос и грудей, затем одновременно вскинули руки и показали крикуну средний палец. Зал взорвался бурными аплодисментами… а потом зрители встали и зааплодировали уже стоя, когда сначала Джули, а за ней и Мелисса развернулись, наклонились, стащили с себя трусы и показали обидчику голые задницы.

Джули с детства усвоила, что, если кто-то упал и не может подняться, ему надо помочь. Она также усвоила, что нельзя позволять обливать себя дерьмом, идет ли речь о твоих лошадях, весе, роде занятий или сексуальной ориентации. Один раз позволишь облить себя дерьмом – и очень скоро окажешься в нем по уши.

Диск, который слушала Джули, закончился, и она уже собиралась его сменить, как вдруг увидела впереди машину, припаркованную на подъездной дорожке к закрытой зоне отдыха на восемьдесят первой миле. Машина мигала аварийными огнями. Там был еще один автомобиль. Старый, заляпанный грязью микроавтобус. То ли «форд», то ли «шевроле» – непонятно.

Джули не раздумывала, поскольку решать было нечего. Она включила поворотник, увидела, что на подъездной дорожке уже нет места для ее внедорожника вместе с прицепом, и съехала на обочину, прижавшись как можно ближе к краю, но при этом стараясь не угодить колесами в мягкую землю. Меньше всего ей хотелось опрокинуть прицеп с лошадью, за которую она заплатила тысячу восемьсот долларов.

Возможно, здесь не случилось ничего страшного, но все-таки следовало проверить. Всякое в жизни бывает: вдруг у беременной женщины начались схватки прямо за рулем, а парень, который остановился помочь, разволновался и упал в обморок. Джули тоже включила аварийный сигнал, хотя из-за прицепа фонари были почти не видны.

Она выбралась из салона, посмотрела на две машины на подъездной дорожке – там не было ни души. Возможно, кто-то уже подобрал обоих водителей, но, скорее всего, они пошли к ресторану. Джули очень сомневалась, что они там что-то найдут; зону отдыха закрыли еще в прошлом сентябре. Джули сама не раз останавливалась на восемьдесят первой миле, чтобы взять мороженое в «Ти-си-би-уай», но теперь приходилось перекусывать в Огасте, в двадцати милях к северу.

Джули подошла к задней части прицепа. Ее новая лошадь – Диди – высунула нос в окошко. Джули погладила Диди:

– Тише, малышка. Я быстро.

Она открыла дверцу, чтобы дотянуться до ящика, встроенного в левую стенку прицепа. Диди решила, что дверцу открыли специально для нее и что уже можно выйти на волю, но Джули удержала ее мощным плечом и снова пробормотала:

– Тише, малышка.

Она заглянула в ящик. Внизу лежали инструменты, а сверху – несколько фальшфейеров и два ярко-розовых дорожных конуса. Джули взяла только конусы (фальшфейеры пока не требовались: небо потихоньку прояснялось). Закрыла ящик, а то Диди еще залезет туда копытом и, не дай бог, поранится. Потом закрыла и заперла дверцу прицепа. Диди снова высунула нос в окошко. Джули не верила, что лошадь может выглядеть встревоженной, но сейчас ей показалось, будто так и есть.

– Я быстро, – пообещала она, поставила за прицепом дорожные конусы и направилась к машинам.

Маленький зеленый «приус» был пуст, но не заперт. Джули это не слишком понравилось, поскольку на заднем сиденье лежал чемодан и дорогой с виду портфель. Водительская дверь старого микроавтобуса была приоткрыта. Джули пошла было к нему, но, нахмурившись, остановилась. На асфальте рядом с приоткрытой дверью лежали мобильный телефон и кольцо – кажется, обручальное. Судя по трещине на корпусе телефона, его уронили. А на экране темнело какое-то пятнышко… капля крови?

Может быть, и нет. Может, это просто грязь – микроавтобус был весь в грязи, – но Джули все меньше нравилось то, что она видела. Перед тем как загрузить Диди в прицеп, Джули как следует на ней прокатилась и не стала переодеваться – так и села в машину в старой добротной юбке для верховой езды. Теперь она вынула из кармана свой собственный мобильный телефон и задумалась, не стоит ли прямо сейчас позвонить в Службу спасения.

Нет, решила она, пока рано. Но если в микроавтобусе тоже не будет людей или если пятно на телефоне и вправду окажется кровью, она сразу же наберет 911. И дождется полицию прямо здесь, и уж точно не сунется в заброшенное здание. Она была смелой женщиной с добрым сердцем, но не идиоткой.

Джули наклонилась, чтобы рассмотреть кольцо и телефон. Ее юбка при этом задела подолом грязный бок микроавтобуса – и словно в нем растворилась. Джули словно дернули вправо, и дернули сильно. Она ударилась внушительной ягодицей о бок микроавтобуса. Металл словно просел, а потом будто вобрал в себя два слоя одежды и плоть под ними. Боль была чудовищная. Джули закричала, уронила телефон и попыталась вырваться из захвата, как если бы машина была ее противником в грязевой яме. Правая рука по локоть провалилась в тугую мембрану, казавшуюся стеклом. Сквозь разводы грязи Джули смутно разглядела, что по ту сторону стекла была не мясистая рука крупной, здоровой женщины, а почти голая кость с лохмотьями плоти.

Микроавтобус начал сжиматься.

Мимо промчалась машина, потом другая. Из-за прицепа водители не видели женщину, наполовину втянутую в бесформенный микроавтобус, как Братец Кролик, прилипший к смоляному чучелку. Они не слышали ее криков. Один водитель врубил на полной громкости Тоби Кита, другой – «Led Zeppelin». Крики слышал Пит Симмонс, спавший в пустом ресторане, но словно издалека. Как слабое эхо. Его веки затрепетали. А потом крики умолкли.

Пит перевернулся на другой бок и продолжил спать.

Тварь, притворявшаяся микроавтобусом, сожрала Джулиану Вернон целиком, вместе с одеждой и сапогами. Остался только ее телефон, упавший рядом с телефоном Дага Клейтона. Затем монстр снова с чпоканьем принял облик микроавтобуса.

Диди в «коняшкином трейлере» заржала и нетерпеливо забила копытом. Она была голодна.

4. Семья Люсье («Форд-экспедишн» 2011-го)

Шестилетняя Рэйчел Люсье закричала:

– Мама, смотри! Папа, смотри! Это тетя с лошадкой! Видите ее прицеп? Видите?

Карла вовсе не удивилась, что Рэйчел первой заметила прицеп, хотя и сидела сзади. У Рэйчел было самое острое зрение в семействе; никто другой не мог с ней сравниться. Рентгеновское зрение, иногда говорил ее папа. И в этой шутке была изрядная доля правды.

Они все носили очки: Джонни, Карла и четырехлетний Блейк; все родственники с обеих сторон носили очки, и даже Бинго, их пес, возможно, нуждался в очках. Бинго вечно врезался в сетчатую дверь, когда хотел выйти на улицу. И только Рэйчел избежала семейного проклятия близорукости. В последний раз у офтальмолога она прочла всю таблицу, вплоть до самой нижней строки, сразив доктора Страттона наповал.

– Хоть прямо сейчас в летчики-истребители, – сказал он Джонни и Карле.

Джонни ответил:

– Сейчас еще рано, но со временем вполне может быть. У нее есть инстинкт убийцы, и он уже проявляется по отношению к младшему брату.

Карла возмущенно пихнула его локтем, но это была чистая правда. Она где-то читала, что если дети разнополые, между ними, как правило, меньше соперничества и меньше конфликтов. Очевидно, Рэйчел и Блейк были исключением из правила. Иногда Карле казалось, что в последнее время дома только и слышно: «Она первая начала, он первый начал».

Первые сто миль поездки дети вели себя тихо и мирно, отчасти потому, что они всегда радовались, когда ездили в гости к бабушке с дедушкой, родителям Джонни, но в основном потому, что Карла заранее позаботилась о том, чтобы заполнить игрушками и книжками-раскрасками нейтральную полосу между детскими креслами. Однако после остановки в Огасте, где дети пообедали и посетили туалет, вновь начались распри. Наверное, из-за мороженого. Давать детям сладкое в дальних поездках – все равно что лить в костер бензин, Карла это понимала, но нельзя же запрещать им все.

В отчаянии она затеяла игру «Найди и покажи», выступая судьей и начисляя очки за всех замеченных по дороге садовых гномов, колодцы, статуи Девы Марии и так далее. Плохо только, что вдоль шоссе было полно деревьев, но маловато «дорожных красот». Ее остроглазая шестилетняя дочь и острый на язык четырехлетний сын решили развлечь себя сами и с новой силой возобновили старые распри, и тут Рэйчел увидела прицеп с лошадью, припаркованный на обочине прямо у съезда на закрытую зону отдыха на восемьдесят первой миле.

– Хочу снова погладить лошадку! – закричал Блейк и принялся подпрыгивать в своем кресле и дрыгать ногами. Его ноги уже доставали до спинки водительского сиденья, что весьма раздражало Джонни.

Напомните мне кто-нибудь, почему я хотел завести детей, подумал он. Напомните мне, о чем я тогда думал. Помню только, что тогда эта мысль казалась вполне разумной.

– Блейк, не стучи папе в спину, – сказал Джонни.

– Хочу погладить лоша-а-а-а-а-а-а-адку! – завопил Блейк и со всей силы въехал ногой в спинку водительского сиденья.

– Ты прямо как маленький, – заявила Рэйчел, хотя ей пинки брата совсем не мешали – он не достал бы до нее при всем желании. Сейчас она говорила снисходительным голосом большой девочки, который всегда бесил Блейка.

Я НЕ МАЛЕНЬКИЙ!

– Блейк, – сказал Джонни, – если ты не перестанешь пинать папино сиденье, папа возьмет свой большой нож и отрежет кому-то ноги по самые уши…

– Она сломалась, – сказала Карла. – Видишь дорожные конусы? Давай остановимся.

– Где я тут остановлюсь? На аварийной полосе?

– Совсем не обязательно. Можно встать за теми двумя машинами. На подъездной дорожке. Место есть, и ты никому не закроешь выезд. Зона отдыха не работает.

– Не знаю, как тебе, а мне бы хотелось вернуться в Фалмут засветло…

– Давай остановимся. – Карла поймала себя на том, что говорит тоном, не терпящим возражений, как диктор, предупреждающий о ядерной бомбардировке. Она знала, что так нельзя, – сама не раз слышала, как Рэйчел разговаривает с Блейком точно таким же тоном, доводя малыша до слез. Чтобы как-то смягчить приказные интонации, Карла добавила уже не столь категорично: – Эта женщина так хорошо общалась с детишками.


Они заехали в «Деймонс», чтобы купить детям мороженое, и припарковались рядом с прицепом с лошадью. Владелица лошади (почти такая же огромная, как ее животное) стояла, прислонившись к прицепу, ела мороженое в рожке и угощала лошадь чем-то похожим на сладкий злаковый батончик.

Джонни взял детей за руки и попытался быстрее увести в ресторан, но Блейк не желал никуда уходить.

– Можно ее погладить? – спросил он у хозяйки лошади.

– Это стоит двадцать пять центов, – ответила крупная женщина в коричневой юбке для верховой езды. Увидев, как Блейк приуныл, она улыбнулась. – Да я шучу. На, подержи. – И вручила Блейку свой рожок с подтаявшим мороженым. Мальчик так растерялся, что послушно взял его. Потом женщина подняла Блейка на руки, чтобы он смог погладить лошадку по носу. Диди спокойно посмотрела на удивленного малыша с широко распахнутыми глазами, понюхала рожок с мороженым в его руке, решила, что это невкусно, и позволила погладить себя по носу.

– Ух ты, он мягкий! – воскликнул Блейк.

Карла ни разу не слышала, чтобы сын говорил с таким благоговейным восторгом. Почему мы ни разу не сводили детей в контактный зоопарк? – подумала она и поставила галочку в мысленном списке дел на ближайшее время.

– Я тоже! Я тоже хочу! – закричала Рэйчел, приплясывая от нетерпения.

Женщина поставила Блейка на землю.

– Можешь лизнуть мороженое, пока я подниму твою сестру, – сказала она, – только не насажай на него микробов, договорились?

Карла уже собралась сказать Блейку, что нельзя ничего доедать за другими людьми, тем более за незнакомыми, но увидела ошеломленную улыбку Джонни и подумала: какого черта? Дети ходят в садик, рассадник микробов. Дети проезжают сотни миль по шоссе, где любой пьяный маньяк или школьник с мобильным телефоном может создать аварийную ситуацию. И ты запрещаешь им лизнуть мороженое, которое ел кто-то другой? Да, детей надо оберегать, но не до фанатизма.

Женщина подняла Рэйчел, чтобы та тоже погладила лошадь по носу.

– Ух ты! Здорово! – воскликнула Рэйчел. – А как ее зовут?

– Диди.

– Красивое имя! Я люблю тебя, Диди!

– Я тоже тебя люблю, Диди, – сказала женщина и смачно чмокнула животное в нос. Все рассмеялись.

– Мама, а можно мы купим лошадь?

– Можно, – ответила Карла. – Когда тебе исполнится двадцать шесть.

Рэйчел сделала недовольное лицо (наморщенный лоб, раздутые щеки, поджатые губы), но когда женщина рассмеялась, не удержалась и тоже расхохоталась.

Женщина наклонилась к Блейку:

– Молодой человек, могу я получить назад свое мороженое?

Блейк протянул ей рожок, а когда она его забрала, принялся облизывать пальцы, испачканные подтаявшим фисташковым мороженым.

– Спасибо, – поблагодарила Карла владелицу лошади. – Вы очень добры. – Затем обратилась к Блейку: – Пойдем в туалет и вымоем руки. А потом купим тебе мороженое.

– Хочу такое же, как у нее, – сказал Блейк, и крупная женщина вновь рассмеялась.

Джонни настоял, чтобы дети съели мороженое в ресторане. Ему вовсе не улыбалось отмывать машину от фисташковой липкой сладости. Когда они вышли из здания, женщина с лошадью уже уехала.

Да, по дороге встречаешь немало людей – иногда они злые, чаще добрые, а иной раз потрясающие. Пообщаешься с ними недолго и никогда больше их не увидишь.


Но вот она, женщина с лошадью – вернее, ее прицеп с лошадью, – стоит на обочине, на узкой аварийной полосе. Дорожные конусы аккуратно расставлены за прицепом. И Карла права. Эта женщина и вправду хорошо пообщалась с детишками. С этими мыслями Джонни Люсье принял худшее в жизни – и последнее в жизни – решение.

Он включил поворотник и съехал на подъездную дорожку, как предлагала Карла. Припарковался перед зеленым «приусом» Дага Клейтона, который по-прежнему мигал аварийными огнями, рядом с забрызганным грязью микроавтобусом. Включил парковочную передачу, но не стал выключать двигатель.

– Хочу погладить лошадку, – заявил Блейк.

– Я тоже хочу погладить лошадку, – сказала Рэйчел тоном избалованной светской барышни, который переняла бог знает от кого. Карлу это бесило, но она молчала. Если сделать Рэйчел замечание, она будет постоянно так разговаривать.

– Сначала нужно спросить разрешения у хозяйки, – заметил Джонни. – Пока что, детишки, сидите на месте. И ты тоже, Карла.

– Да, хозяин, – ответила Карла голосом зомби, который всегда смешил детей.

– Очень смешно.

– В кабине ее нет, – сказала Карла. – Кажется, все машины пусты. Думаешь, тут авария?

– Не знаю, вроде никто не помят. Подожди-ка минутку.

Джонни Люсье вышел из машины, обошел сзади свой «форд-экспедишн», за который уже никогда не расплатится, и зашагал к кабине «доджа». Карла сказала, что женщины в машине нет, но Джонни хотел убедиться, что та не лежит на сиденье с сердечным приступом. (Джонни всю жизнь занимался бегом и искренне верил, что сердечный приступ ждет всех, кто старше сорока пяти и весит хотя бы на пять фунтов больше, чем предписано таблицей на Medicine.Net.)

Женщины не оказалось на сиденье в кабине (вообще-то такую огромную тетку Карла увидела бы издали, даже если бы та и лежала), и в прицепе ее тоже не было. Только лошадь, которая высунула нос и обнюхала лицо Джонни.

– Привет… – Сначала Джонни не мог вспомнить имя, потом вспомнил: – Диди. Как твоя лошадиная жизнь? Есть в торбе овес?

Он погладил Диди по носу и пошел осмотреть две другие машины на подъездной дорожке. По пути он заметил, что авария все же была, пусть и мелкая. Микроавтобус сбил несколько оранжевых бочек, преграждавших въезд на зону отдыха.

Карла опустила стекло. Дети на заднем сиденье не могли сделать то же самое – их окна были заблокированы.

– Она там?

– Нет.

– А хоть кто-нибудь есть?

– Карла, дай мне спокой… – Он увидел два мобильных телефона и обручальное кольцо. Они валялись на асфальте рядом с приоткрытой дверцей микроавтобуса.

– Что? – Карла вытянула шею.

– Подожди.

Джонни хотел сказать, чтобы она закрылась в машине, но потом рассудил, что это прозвучит глупо. Сейчас день, они на шоссе I-95, что с ними может случиться? Каждые двадцать-тридцать секунд мимо проезжают машины, иногда по несколько сразу.

Он наклонился и поднял телефоны, взял один телефон в одну руку, другой – в другую. Потом обернулся к Карле и поэтому не увидел, как дверь микроавтобуса, словно рот, приоткрылась чуть шире.

– Карла, мне кажется, тут кровь. – Он поднял руку с телефоном Дага Клейтона.

– Мама! – произнесла Рэйчел. – Кто в той грязной машине? Дверь открывается.

– Садись в машину, – сказала Карла. Во рту у нее вдруг пересохло. Ей хотелось выкрикнуть эти слова, но грудь сдавило, словно сверху лег камень. Невидимый, но очень большой и тяжелый. – Там кто-то есть в микроавтобусе!

Однако вместо того чтобы вернуться в свою машину, Джонни наклонился к полуоткрытой двери микроавтобуса и заглянул внутрь. Он не успел ничего рассмотреть, потому что дверь резко захлопнулась, зажав его голову. Раздался страшный глухой звук. Камень, давивший Карле на грудь, внезапно исчез. Она набрала воздух в легкие и выкрикнула имя мужа.

Что с папой? – пронзительно закричала Рэйчел тоненьким, как травинка, голосом. – Что с папой?

Папа! – завопил Блейк, озираясь. Он был занят своими новыми трансформерами и только сейчас сообразил, что отца нет рядом.

Не задумываясь ни на миг, Карла выскочила из машины. Тело Джонни осталось снаружи, а голова скрылась в грязном микроавтобусе. Он был еще жив; его руки и ноги молотили воздух. Карла даже не помнила, как подбежала к мужу. Она двигалась, повинуясь инстинкту, мозг словно отключился.

Мама, не надо! – закричала Рэйчел.

Мама, НЕ НАДО! – Блейк не понимал, что происходит, но чувствовал: что-то очень плохое. Он расплакался в голос и принялся выпутываться из паутины ремней, которыми был привязан к детскому креслу.

Карла обхватила Джонни за талию и потянула к себе с поразительной силой, которую ей придал адреналин. Дверь микроавтобуса приоткрылась, изнутри хлынула кровь, стекавшая через порог маленьким водопадом. На одно жуткое мгновение Карле удалось заглянуть внутрь, и она увидела голову мужа на заляпанном грязью сиденье. Хотя он все еще бился в ее объятиях, она поняла (даже в бушующем урагане паники бывают мгновения пронзительной ясности): так же пляшут повешенные. Потому что у них сломана шея. В этот короткий и страшный миг – ослепительный, как вспышка молнии, – Карла подумала, что муж выглядит глупо, даже безобразно, словно из него выпустили все то, что делало его прежним Джонни, и поняла, что он уже мертв, хотя его тело еще сотрясается. Так выглядит ребенок, неудачно нырнувший и ударившийся о камни. Так выглядит женщина с грудью, пробитой рулем, когда ее машина врезается в опору моста. Так выглядишь ты, когда уродливая смерть приходит ниоткуда и раскрывает тебе объятия.

Дверь микроавтобуса угрожающе захлопнулась. Карла по-прежнему обхватывала двумя руками мужа за пояс, и когда ее резко дернуло вперед, вновь пережила мгновение пронзительной ясности, подобной вспышке молнии.

Это машина! Нельзя близко подходить к машине!

Она отпустила Джонни, но сделала это с опозданием на долю секунды. Ее волосы коснулись двери микроавтобуса, и их мгновенно всосало внутрь. Карла попыталась вырваться, но у нее ничего не вышло. Она ударилась головой о дверь, и макушку обожгло, словно огнем. Машина вгрызлась ей в кожу.

Беги! – попыталась крикнуть она своей капризной и вредной, но уж точно не глупой дочери. Беги и возьми с собой Блейка!

Но не успела выкрикнуть ни слова: у нее уже не было рта.


Когда дверь микроавтобуса захлопнулась на папиной голове, словно венерина мухоловка, поймавшая неосторожное насекомое, это видела только Рэйчел, но когда маму втянуло сквозь грязную дверь, как будто это была не дверь, а занавеска, это уже видел и Блейк. Они видели, как с маминой ноги слетела туфля, видели, как сверкнули розовые ногти на пальцах, а потом мама исчезла внутри. В следующую секунду белый микроавтобус утратил форму и сжался, точно кулак. Сквозь открытое матерью окно дети услышали хруст.

Что это? – закричал Блейк. У него по щекам текли слезы, под носом блестели сопли. – Что это, Рэйчи, что это, что это?

Их кости, подумала Рэйчел. Ей было всего шесть лет, и ей, разумеется, не разрешалось ходить в кино на фильмы категории «детям до тринадцати» или смотреть их по телевизору (не говоря уж о фильмах «только для взрослых»), но она поняла, что это был за хруст. С таким хрустом ломаются кости.

Эта машина – совсем не машина. Это чудовище.

– Где мама с папой? – пролепетал Блейк, глядя на сестру огромными, мокрыми от слез глазами. – Где мама с папой, Рэйчи?

Словно ему два годика, подумала Рэйчел и, возможно, впервые в жизни испытала к младшему брату что-то, кроме неприязни (или чистейшей ненависти в те моменты, когда ее по-настоящему доставало его поведение). Ей показалось, что это новое чувство не просто любовь. Это было нечто большее. В конце маме не удалось ничего сказать, но Рэйчел знала, что сказала бы мама, будь у нее время. Она сказала бы: Позаботься о Блейке.

Он извивался, пытаясь выпутаться из ремней. Он знал, как их расстегнуть, но в панике забыл.

Рэйчел расстегнула свои ремни, слезла с детского кресла и попыталась помочь брату. Он бился, размахивая руками, и случайно ударил Рэйчел по щеке. При обычных обстоятельствах она дала бы ему сдачи (и сидела бы потом наказанная у себя в комнате, кипя от ярости), но сейчас она просто перехватила его руку и прижала к сиденью.

– Прекрати! Дай мне тебя отстегнуть! У меня ничего не получится, если ты будешь дергаться.

Он перестал биться, но не плакать.

– Где папа? Где мама? Я хочу к маме!

И я хочу к маме, дебил, подумала Рэйчел и расстегнула ремни на кресле брата.

– Сейчас мы выберемся из машины и пойдем…

Куда? Куда им идти? В ресторан? Он закрыт. Здесь все закрыто, поэтому на въезде и стоят бочки. Поэтому на заправке убрали все бензоколонки, и сквозь асфальт на стоянке проросла трава.

– …пойдем подальше отсюда, – закончила она.

Рэйчел вышла из машины и обошла ее кругом, чтобы открыть дверь Блейку. Он не сдвинулся с места. Просто сидел и смотрел на нее покрасневшими от слез глазами.

– Я не могу выйти, Рэйчел. Я упаду.

Как маленький, подумала Рэйчел, но промолчала. Сейчас не время ругаться. Ему и так плохо. Она раскинула руки:

– Соскальзывай вниз. Я тебя подхвачу.

Блейк с сомнением посмотрел на нее, однако подчинился. Рэйчел подхватила брата, но он оказался тяжелее, чем она думала, и они оба упали. Рэйчел досталось больше, поскольку она была снизу, но Блейк ударился головой и ободрал руку об асфальт. Он снова громко расплакался, уже не от страха, а от боли.

– Не реви, – сказала Рэйчел, выбравшись из-под брата. – Пора вырастать из детских штанишек и становиться мужчиной, Блейк.

– Чт-то?

Она не ответила. Она смотрела на два мобильных телефона, валявшихся на асфальте рядом с кошмарным микроавтобусом. Один был разбит и, скорее всего, не работал, но второй…

Рэйчел медленно поползла к нему на четвереньках, не сводя глаз с жуткого микроавтобуса, который внезапно втянул в себя папу и маму. Она потянулась за телефоном, и тут ее обогнал Блейк. Он шагал прямо к микроавтобусу, вытянув поцарапанную руку.

– Мама! Мама? Выходи! Я поранился. Больно поранился. Выходи, поцелуй ранку…

– Стой, Блейк Люсье!

Карла гордилась бы дочерью; это был ее собственный грозный командный голос на пределе строгости. И это сработало. Блейк остановился в четырех футах от микроавтобуса.

– Но я хочу к маме! Я хочу к маме, Рэйчи!

Рэйчел схватила брата за руку и оттащила подальше от страшной машины.

– Не сейчас. Помоги мне разобраться с этой штуковиной.

Она знала, как пользоваться мобильными телефонами, но ей надо было отвлечь Блейка.

– Дай мне, я знаю! Дай мне, Рэйчи!

Она отдала брату телефон, а пока он изучал кнопки, поднялась на ноги, схватила его за футболку и оттащила еще на три шага назад. Он этого даже не заметил. Блейк нашел кнопку включения питания на телефоне Джули Вернон и нажал ее. Телефон тихо пискнул. Рэйчел забрала трубку у Блейка, и тот не стал возражать – наверное, впервые в жизни.

Рэйчел очень внимательно слушала, когда к ним в детский сад приходил борец с преступностью пес Макграфф (она, конечно, сразу поняла, что это был просто дяденька-полицейский в костюме пса), и теперь знала, что делать. Она набрала 911 и поднесла телефон к уху. Трубку взяли после первого же гудка.

– Алло? Меня зовут Рэйчел Энн Люсье, и…

– Разговор будет записан, – перебил ее мужчина. – Если вы хотите сообщить об аварии или чрезвычайном происшествии, наберите один. Если хотите сообщить о ненадлежащем состоянии дороги, наберите два. Если хотите сообщить о поломке на трассе…

– Рэйчи! Рэйчи? Где мама? Где па…

Тсс, – шикнула Рэйчел и нажала кнопку с единицей. Это было непросто. Руки тряслись, а перед глазами все плыло. Она только сейчас поняла, что плачет. Когда она расплакалась? Рэйчел не помнила.

– Здравствуйте, Служба спасения слушает, – раздался в трубке женский голос.

– Вы настоящая или это опять запись? – спросила Рэйчел.

– Я настоящая, – ответила женщина. Похоже, вопрос ее развеселил. – У вас что-то случилось?

– Да. Злая машина съела маму и папу. Мы сейчас на…

– Подожди-ка, чтобы не сказать лишнего, – перебила ее женщина. – Тебе сколько лет, девочка?

– Шесть с половиной. Меня зовут Рэйчел Энн Люсье, и машина, злая машина…

– Послушай, Рэйчел Энн, или как там тебя зовут на самом деле, я могу проследить звонок. Ты знала об этом? Наверное, не знала. Так что давай ты повесишь трубку, пока я не отправила к тебе домой полицейских и они не отшлепали тебя по..

Они умерли, глупая вы тетя в телефоне! – крикнула Рэйчел, а Блейк, услышав слово «умерли», опять разрыдался.

Женщина секунду молчала, а когда заговорила снова, в ее голосе уже не было смеха:

– Где ты находишься, Рэйчел Энн?

– У пустого закрытого ресторана. Где бочки перегораживают проезд! Оранжевые бочки!

Блейк сел на землю и закрыл лицо руками. Рэйчел было больно на это смотреть. Так больно, как никогда в жизни.

– Этой информации недостаточно, – сказала женщина из Службы спасения. – Можешь описать конкретнее, Рэйчел Энн?

Рэйчел не знала, что значит «конкретнее». Она знала лишь то, что видела своими глазами: задняя шина микроавтобуса, ближайшая к ним, слегка подтаяла. Щупальце из жидкой резины медленно подбиралось к Блейку.

– Все, мне надо бежать, – сказала Рэйчел в телефон. – Надо убраться подальше от злой машины.

Она подняла Блейка на ноги и оттащила еще дальше от микроавтобуса, не сводя взгляда с тающей шины. Резиновое щупальце остановилось и поползло обратно (потому что поняло, что до нас не дотянется, подумала Рэйчел), и вскоре шина снова выглядела как шина, но Рэйчел уже знала, что это обман. Она продолжала тащить Блейка прочь, к обочине шоссе.

– Куда мы идем, Рэйчи?

Не знаю.

– Подальше от этой машины.

– Я хочу взять трансформеров!

– Не сейчас, потом заберешь. – Она крепко держала Блейка за руку и пятилась к шоссе, где время от времени проносились машины со скоростью семьдесят-восемьдесят миль в час.


Ничто не сравнится по силе воздействия с пронзительным детским криком; это один из самых эффективных механизмов выживания, данных нам природой. Крепкий сон Пита Симмонса уже сменился легкой дремотой, и когда Рэйчел закричала в телефон, рассердившись на женщину из Службы спасения, ее вопль окончательно разбудил Пита.

Он сел на грязном матрасе, поморщился и схватился рукой за голову. Голова просто раскалывалась, и Пит знал почему: оно все-таки грянуло, устрашающее ПОХМЕЛЬЕ. Язык словно распух и стал ватным, желудок крутило. Не до рвоты, но ощутимо.

Слава богу, я выпил немного, подумал он, поднялся на ноги и подошел к затянутому сеткой окну, чтобы посмотреть, кто кричал. То, что он увидел, ему не понравилось. Несколько перегораживавших въезд оранжевых бочек были сбиты, а на подъездной дорожке стояли машины.

Потом он заметил двоих детишек: маленькую девочку в розовых брючках и совсем крошечного парнишку в футболке и шортах. Он не успел разглядеть их как следует. Они пятились в сторону шоссе, словно что-то их напугало, а потом скрылись за небольшим прицепом, в каких обычно возят лошадей.

Там явно что-то случилось. Авария или что-то в этом роде, хотя на аварию было не похоже. Первое, что пришло Питу в голову: надо скорее смываться отсюда, пока его никто не засек. Он схватил свою сумку и направился к выходу через погрузочный люк. Но остановился, не дойдя до кухни. Там были дети. Маленькие дети. Совсем одни, рядом со скоростным шоссе, а Пит не углядел никого из взрослых.

Там же есть машины, а значит, должен быть и кто-то из взрослых.

Да, он видел машины. Три на подъездной дорожке и одну с прицепом – на обочине шоссе. И ни одного взрослого.

Надо пойти за ними и увести от шоссе. Даже если я влипну в крупные неприятности, все равно надо пойти за ними. Нельзя оставлять этих безмозглых детей у дороги, где их раскатают в лепешку.

Пит подбежал к выходу из «Бургер кинга», но дверь была заперта. Конечно, она заперта, идиот, мысленно отругал себя Пит. Жертва аборта, как выразился бы Норми Терриоль.

Пит развернулся и бросился к погрузочному люку. От бега голова разболелась еще сильнее, но он старался не обращать на это внимания. Он положил сумку на край бетонной платформы и полез вниз. Рука сорвалась, и пришлось спрыгнуть. Приземлился он неудачно, ударился копчиком, но снова не стал обращать внимания на боль. Поднялся на ноги и с тоской посмотрел в сторону кустов. Еще можно сбежать незамеченным, и никто не узнает, что он здесь был. Мысль малодушная, но очень заманчивая. Это же не кино, где хорошие парни всегда принимают правильное решение, не задумываясь ни на миг. Если кто-то учует, что от Пита несет водочным перегаром…

– Господи, – прошептал он. – Мать-твою-богу-душу.

Вот зачем он сюда поперся? К вопросу о безмозглых детях…


Крепко держа Блейка за руку, Рэйчел отвела его по подъездной дорожке прямо к самой обочине. Как только они подошли к шоссе, мимо промчался большой грузовик на скорости семьдесят пять миль в час. Ветер растрепал детям волосы, помял одежду и чуть не свалил Блейка с ног.

– Рэйчи, мне страшно! Нам нельзя выходить на дорогу!

Скажи мне что-то, чего я не знаю, подумала Рэйчел.

Дома они гуляли только во дворе, им запрещалось выходить на улицу, хотя на Фреш-Уиндз-уэй в Фалмуте машин почти не бывало. Здесь на шоссе их тоже было немного, но те, что были, ехали слишком быстро. Да и куда идти? – размышляла Рэйчел. Можно двинуться по обочине, но это очень опасно. И опять же, куда потом? Поблизости нет ничего, только лес. В ресторан тоже не проберешься: придется пройти мимо страшной машины.

По шоссе просвистел красный спортивный автомобиль. Его водитель непрерывно жал на клаксон. Рэйчел хотелось зажать себе уши.

Блейк куда-то ее тянул, и Рэйчел не стала сопротивляться. На одной стороне подъездной дорожки стояли столбики ограждения. Блейк присел на толстый трос, тянувшийся между столбами, и закрыл глаза пухлыми ручонками. Рэйчел села рядом с братом. Она просто не знала, что еще можно сделать.

5. Джимми Голдинг («Краун-Виктория» 2011-го)

Может быть, детский крик и является одним из самых эффективных механизмов выживания в природе, но на скоростном шоссе таким механизмом является припаркованный полицейский патрульный автомобиль, особенно если его радар направлен на встречный транспортный поток. Водители, идущие на семидесяти, снижают скорость до шестидесяти пяти; водители, идущие на восьмидесяти, жмут на тормоз и мысленно высчитывают, сколько им вкатят штрафных очков, если полицейские включат мигалку и рванут следом. (Благотворный эффект длится недолго и миль через десять-пятнадцать полностью сходит на нет.)

Сидеть в припаркованной у дороги полицейской машине, по крайней мере, по мнению патрульного Джимми Голдинга из полицейского управления штата Мэн, было прекрасно, потому что делать ничего не требовалось. Просто располагаешься у дороги в машине, ковыряешь в носу, а природа (в данном случае человеческая природа) сама сыграет на чувстве вины. В этот хмурый апрельский день патрульный Джимми Голдинг даже не включил радар, и движение на шоссе I-95 лишь создавало ему шумовой фон. Голдинг с головой погрузился в айпад.

Он рубился в «Слова с друзьями», что-то вроде «Скрэббла» онлайн. Его противником был Ник Эйвери, бывший сослуживец, который сейчас трудился в дорожной полиции в Оклахоме. Джимми искренне не понимал, как можно было променять Мэн на какую-то Оклахому, но Ник, тут уж можете не сомневаться, отменно играл в «Слова с друзьями». Он побеждал Джимми в девяти играх из десяти и сейчас тоже лидировал. Впрочем, лидировал он с необычно малым отрывом, и все буквы из электронного мешочка уже были выбраны. Если Джимми сумеет разыграть оставшиеся у него пять букв, то вырвет победу. Сейчас он раздумывал над словом «ПИЛ». У него оставалось пять букв: Я, Е, С, В и еще одна Л. Если он сможет как-то пристроить их в ПИЛ, то не только вырвет победу, но и даст виртуального пенделя старому приятелю. Однако пока все было бесперспективно.

Он рассматривал другие слова на доске, где перспективы казались еще менее радужными, и тут дважды пискнула рация. Внимание всем постам, информация от Службы спасения в Уэстбруке. Джимми отложил айпад и принял вызов.

– Внимание всем постам. Есть ли кто поблизости от зоны отдыха на восемьдесят первой миле?

Джимми включил микрофон.

– Девять-один-один, я семнадцатый. В данный момент нахожусь на восемьдесят пятой миле, чуть южнее съезда на Лиссабон – Сабаттус.

Диспетчер, которую Рэйчел Люсье мысленно называла тетей из Службы спасения, не стала искать никого ближе; Джимми на новой «краун-виктории» доедет до места за считаные минуты.

– Семнадцатый, три минуты назад нам позвонила шестилетняя девочка и сказала, что ее родители мертвы. Потом было несколько звонков от разных людей. Все сообщали, что видели двух детишек без сопровождения взрослых у въезда на зону отдыха.

Джимми не стал спрашивать, почему никто из звонивших не остановился и не поинтересовался, требуется ли детишкам помощь. Он уже с таким сталкивался. Иногда люди просто боятся юридических сложностей. Но большинству просто плевать. Обычное дело по нынешним временам. И все же… дети. Господи, можно подумать…

– Девять-один-один, я уже еду. Семнадцатый, конец связи.

Джимми включил мигалку, посмотрел в зеркало заднего вида, желая убедиться, что на дороге никого нет, съехал с обочины и развернулся прямо под знаком: . Взревел восьмицилиндровый двигатель; на электронном спидометре высветились девяносто две мили в час. Деревья по обеим сторонам дороги уносились назад с головокружительной быстротой. Впереди показался дребезжащий старый «бьюик», водитель которого упрямо отказывался уступить дорогу, и Джимми объехал его по обочине. Вернувшись на шоссе, он увидел зону отдыха. И кое-что еще. Двое детей – мальчик в шортах и девочка в розовых брючках – сидели на тросе между столбиками ограждения рядом с въездом. Они напоминали маленьких, никому не нужных бродяжек, и сердце Джимми переполнилось жалостью. У него тоже были дети.

Увидев машину с мигалкой, детишки встали, на секунду Джимми испугался, что маленький мальчик выбежит прямо ему под колеса. Слава богу, девочка схватила его за руку и не дала выскочить на дорогу.

Джимми затормозил так резко, что с переднего сиденья свалились айпад, книжка штрафных квитанций и учетный журнал. Машину повело, но Джимми справился с управлением и остановился, перегородив подъездную дорожку, на которой уже стояло несколько машин. Что здесь происходит?

Солнце выглянуло из-за туч, а в голове патрульного Джимми Голдинга вспыхнуло слово, совершенно не связанное с происходящим: «ВЛЕПИЛСЯ». Можно составить «ВЛЕПИЛСЯ», и победа за мной.

Девочка подбежала к водительской двери патрульной машины. Она тащила за собой брата, который плакал и спотыкался. Девочка, бледная и испуганная, казалась очень взрослой. Спереди на шортах мальчика расплылось большое влажное пятно.

Джимми осторожно вышел из машины, стараясь не задеть дверцей детишек. Опустился на одно колено, и дети влетели в его объятия, чуть не сбив с ног.

– Тише, тише, ребятки, все хорошо…

– Злая машина съела маму и папу, – сказал мальчик, показав пальцем. – Вон та злая машина. Съела их целиком, как волк Красную Шапочку. Верните нам папу с мамой!

Джимми не понял, на которую из машин указывает малыш. Всего их было четыре: микроавтобус, выглядевший так, словно проехал миль десять по мокрой лесной дороге; начищенный до блеска зеленый «приус»; «додж-рэм» с прицепом для перевозки лошадей и «форд-экспедишн».

– Как тебя зовут, малышка? Я – патрульный Джимми.

– Рэйчел Люсье, – ответила девочка. – А это Блейк, мой младший братик. Мы живем в доме девятнадцать на Фреш-Уиндз-уэй, в Фалмуте, штат Мэн, индекс ноль-четыре-один-ноль-пять. Не подходите к ней близко, патрульный Джимми. Она выглядит как машина. Но это что-то другое. Она ест людей.

– Какая именно машина, Рэйчел?

– Та, что впереди. Рядом с папиной. Грязная.

– Грязная злая машина съела папу и маму! – сказал мальчик Блейк. – Вы их вернете! Вы – полицейский, у вас пистолет!

По-прежнему стоя на одном колене и обнимая детишек, Джимми посмотрел на заляпанный грязью микроавтобус. Солнце вновь скрылось за облаками; тени исчезли. По шоссе проезжали машины, проносились мимо со свистом, но уже не так быстро, как раньше. Волшебный эффект синей мигалки.

Никого в «форде», никого в «приусе», никого в «додже». Джимми решил, что и в прицепе тоже никого нет, если только они не пригнулись. Но если бы там кто-то был, лошадь бы нервничала сильнее. Джимми не мог заглянуть только в микроавтобус, который, по словам детишек, съел их родителей. И ему очень не нравился плотный слой грязи, покрывавший все окна. Грязь как будто размазали преднамеренно. Еще ему не нравился разбитый мобильный телефон, лежавший рядом с водительской дверью. И обручальное кольцо. Почему-то кольцо выглядело особенно жутко.

А все остальное, значит, не жутко.

Внезапно водительская дверь микроавтобуса приоткрылась наполовину, и фактор жути взлетел процентов на тридцать. Джимми внутренне подобрался и положил руку на рукоять пистолета. Но из машины никто не вышел. Дверь приоткрылась дюймов на шесть, да так и замерла.

– Это она пытается заманить, – прошептала девочка. – Это машина-чудовище.

Джимми Голдинг не верил в машины-чудовища с тех самых пор, как посмотрел в детстве фильм под названием «Кристина», но он верил в то, что чудовища могут скрываться в машинах. И в этом микроавтобусе кто-то был. Двери не распахиваются сами собой. Да, там кто-то был. Возможно, один из родителей этих детишек, раненный, не в состоянии позвать на помощь. Возможно, кто-то залегший на сиденье, чтобы не было видно сквозь заляпанные грязью стекла. Возможно, кто-то вооруженный.

– Кто в микроавтобусе? – крикнул Джимми. – Я – патрульный полиции штата и требую, чтобы вы назвали себя.

Никто не откликнулся.

– Выходите из машины. Так, чтобы я видел ваши руки.

Но лишь солнце вышло из-за облаков, на секунду обрисовало тень от приоткрытой двери на асфальте и снова скрылось за серой завесой.

– Ребятки, пойдемте со мной, – сказал Джимми. Он отвел детишек к патрульной машине и открыл заднюю дверцу. Дети уставились на разбросанные бумаги, куртку с подкладкой из овечьей шерсти (сегодня она не понадобилась) и закрепленный за сиденьем дробовик. В первую очередь – на него.

– Мама с папой всегда говорят, что нельзя садиться в машину к незнакомым людям, – сказал мальчик Блейк. – И в садике тоже так говорят. Это опасно.

– Он полицейский с полицейской машиной, – возразила Рэйчел. – К полицейским садиться можно. Давай забирайся. И если тронешь ружье, я тебя стукну.

– Хорошее предупреждение насчет ружья, – сказал Джимми. – Но оно на предохранителе.

Блейк забрался в машину и заглянул через спинку переднего сиденья.

– Ух ты, у вас айпад!

– Замолчи, – сказала Рэйчел брату и, прежде чем забраться внутрь, посмотрела на Джимми большими, испуганными глазами. – Не прикасайтесь к ней. Она липкая.

Джимми едва не улыбнулся. У него самого была дочь примерно на год младше Рэйчел, и она могла бы сказать то же самое. Насколько он успел понять, все девочки делились на две группы: сорванцы с мальчишескими замашками и принцессы-чистюли. Как и его Эллен, Рэйчел была из чистюль.

Это ошибочное толкование того, что Рэйчел имела в виду под липкой, вскоре стало фатальным для патрульного Джимми Голдинга. Но в тот момент он об этом не знал. Когда Рэйчел забралась в машину, Джимми захлопнул заднюю дверцу, подошел к водительской и взял рацию через открытое окно. Он не сводил глаз с подозрительного микроавтобуса и потому не заметил мальчика лет десяти, стоявшего возле закрытого ресторана и прижимавшего к груди подседельную велосипедную сумку из искусственной кожи, словно синего младенца. Солнце вновь выглянуло из облаков, и Пита Симмонса скрыла тень здания.

Джимми вызвал Главное полицейское управление штата.

– Семнадцатый, слушаю вас.

– Я нахожусь у закрытой зоны отдыха на восемьдесят первой миле. Здесь четыре брошенных автомобиля, одна брошенная лошадь и двое брошенных детей. В числе четырех автомобилей есть микроавтобус. Дети говорят… – Джимми замялся, а потом подумал: Какого черта! – Дети говорят, что он съел их родителей.

– Поясните.

– Думаю, они имеют в виду, что их схватил кто-то сидящий внутри. Прошу прислать подкрепление. Все доступные подразделения. Как поняли?

– Вас понял. Подкрепление, все доступные подразделения. Но ближайший патруль будет у вас не раньше чем через десять минут. Это двенадцатый пост. Код семьдесят три из Уотервилля.

Эл Эндрюс. Сидит небось где-то в кафе, жует и говорит о политике.

– Вас понял.

– Семнадцатый, продиктуйте мне номер микроавтобуса. Мы пробьем по базе.

– Не могу назвать номер. Номерных знаков нет. Он весь покрыт грязью, невозможно определить производителя и модель. Автомобиль американский. – Мне так кажется. – Возможно, «форд» или «шевроле». Дети сейчас у меня в машине. Рэйчел и Блейк Люсье. Фалмут, Фреш-Уиндз-уэй. Я забыл номер дома.

Девятнадцать! – хором выкрикнули Рэйчел и Блейк.

– Они говорят…

– Я слышу, семнадцатый. В какой машине они приехали?

В папином искпыдишине! – тут же крикнул Блейк.

– «Форд-экспедишн», – сказал Джимми. – Номер три-семь-семь-два-ай-уай. Я хочу подойти к этому микроавтобусу.

– Вас понял. Ты там осторожнее, Джимми.

– Вас понял. Да! Можете позвонить в Службу спасения и сообщить им, что с детьми все в порядке?

– Это ты говоришь или Пит Таунсенд?

Очень смешно.

– Семнадцатый, конец связи.

Джимми хотел вернуть рацию на место, но передумал и протянул ее Рэйчел.

– Если что-то случится… что-то плохое… нажимай эту кнопку сбоку и кричи в микрофон: «Тридцать». Это значит, что полицейскому нужна помощь. Поняла?

– Да. Только не подходите близко к этой машине, патрульный Джимми. Она кусается, она ест людей и она липкая.

Блейк, ошалевший от восторга – он ведь сидел в настоящей полицейской машине! – на время даже забыл о том, что случилось с родителями, но теперь вспомнил и снова расплакался:

– Я хочу к маме с папой!

Несмотря на весь ужас и до сих пор грозившую им опасность, Рэйчел Люсье закатила глаза – видите, с кем мне приходится жить, – и Джимми едва не рассмеялся. Сколько раз он наблюдал такое же выражение на личике пятилетней Эллен Голдинг!

– Послушай, Рэйчел, – сказал Джимми. – Я понимаю, вам страшно, но здесь вы в безопасности, а мне нужно все проверить. Если ваши родители там, в машине, мы же не хотим, чтобы им было плохо и больно, правда?

СПАСИТЕ МАМУ И ПАПУ, ПАТРУЛЬНЫЙ ДЖИММИ! – заревел Блейк. – МЫ НЕ ХОТИМ, ЧТОБЫ ИМ БЫЛО БО-О-О-О-ОЛЬНО!

Джимми увидел проблеск надежды в глазах Рэйчел, но очень слабый. Как агент Малдер из «Секретных материалов», она хотела поверить… но, как агент Скалли, не верила. Что они видели, эти детишки?

– Вы там осторожнее, патрульный Джимми. – Рэйчел подняла указательный палец, будто строгая учительница на уроке. Палец слегка дрожал, и это было особенно трогательно. – Не прикасайтесь к ней.

Приблизившись к микроавтобусу, Джимми достал из кобуры пистолет, но не стал снимать его с предохранителя. Пока не стал. Встав чуть в стороне от приоткрытой двери, он еще раз спросил, есть ли кто внутри, и потребовал, чтобы они вышли наружу. Так, чтобы он видел их руки. Никто не вышел. Джимми потянулся к двери, но вспомнил предупреждение Рэйчел и опустил руку. Он решил открыть дверь до конца, подтолкнув ее стволом пистолета. Однако дверь не открылась, а пистолет намертво прилип к ней. Словно она была намазана клеем.

Джимми резко дернуло вперед, будто невидимая рука схватила пистолет и рванула к себе. У Джимми еще было время – одна секунда, – чтобы выпустить пистолет, но у него даже мысли такой не возникло. Едва ли не первое, чему их научили в полицейской академии: никогда не бросать личное оружие. Никогда.

Он держал пистолет до последнего, и машина, которая уже сожрала его ствол, принялась за его руку. Рука ушла внутрь по локоть. Солнце выглянуло из-за туч, тень патрульного Джимми Голдинга на асфальте все уменьшалась и уменьшалась. Где-то пронзительно кричали дети.

Микроавтобус ВЛЕПИЛСЯ в патрульного, подумал Джимми. Теперь понятно, что она имела в виду, когда говорила: «Он липкий»…

Потом грянула боль, прогоняя все мысли. Он успел крикнуть. Один раз.

6. Детишки («Ричфорт» 2010-го)

С того места, где стоял Пит, ему все было видно. Он видел, как полицейский подошел к микроавтобусу и хотел подтолкнуть приоткрытую дверь стволом пистолета; видел, как пистолет утонул в двери, прошел сквозь нее, словно микроавтобус был лишь оптической иллюзией; видел, как полицейского резко дернуло вперед, как с его головы слетела серая шляпа. Затем полицейского втянуло внутрь, и осталась лишь шляпа, лежавшая на асфальте рядом с чьим-то мобильным телефоном. На мгновение все словно замерло, а потом микроавтобус сморщился, сжался, словно кулак. Раздался громкий чпок – будто ракеткой ударили со всей силы по теннисному мячу, – и грязный сжатый кулак вновь обрел очертания микроавтобуса.

Маленький мальчик пронзительно завопил; девочка зачем-то кричала: «Тридцать», – снова и снова, словно волшебное заклинание, о котором Джоан Роулинг забыла упомянуть в «Гарри Поттере».

Задняя дверь полицейской машины открылась. Детишки выбрались из салона. Оба плакали в голос, и Пит их понимал. Если бы не потрясение от увиденного, он бы, наверное, тоже расплакался. В голове промелькнула безумная мысль: если выпить еще чуть-чуть водки, станет легче. Выпив, он будет меньше бояться. А если он будет меньше бояться, то, возможно, сумеет понять, что за хрень тут происходит и что ему делать.

Детишки снова пятились к шоссе. Пит догадывался, что в любую секунду они могут запаниковать и броситься бегом. Их следовало остановить, иначе они выскочат на дорогу, где их точно размажет в лепешку.

– Эй! – закричал он. – Эй, вы! Малышня!

Они обернулись к нему – огромные заплаканные глаза на бледных личиках, – он махнул рукой и пошел к ним. Солнце вновь вышло из облаков, и, похоже, на этот раз надолго.

Маленький мальчик шагнул навстречу Питу. Девочка резко оттащила его назад. Сперва Пит подумал, что девчонка боится его, но потом понял: она боится микроавтобуса.

Он обвел рукой широкий полукруг.

– Обойдите его! Обойдите и давайте сюда!

Они перелезли через ограждение на левой стороне подъездной дорожки, чтобы обойти микроавтобус по максимально широкой дуге, а потом срезали путь через стоянку. Когда они приблизились к Питу, девочка отпустила руку брата, села на землю и закрыла лицо ладонями. У нее были косички, которые, видимо, ей заплела мама. Пит смотрел на эти косички, думал о том, что мама девочки уже никогда не заплетет ей косы, и от этой мысли ему стало по-настоящему плохо.

Маленький мальчик мрачно проговорил:

– Оно съело маму и папу. Оно съело тетю, у которой лошадка, и патрульного Джимми. Оно всех съест, наверное. Оно съест весь мир.

Если бы Питу Симмонсу было двадцать, он бы стал задавать идиотские, совершенно бессмысленные вопросы. Но ему было десять, и он своими глазами видел, что здесь произошло, поэтому задал простой вопрос. Вопрос по существу:

– Послушай, малышка, сюда уже едет полиция? Ты поэтому кричала «тридцать»?

Она отняла от лица руки и посмотрела на Пита заплаканными глазами.

– Да, они едут. Но Блейк правильно говорит. Их оно тоже съест. Я предупреждала патрульного Джимми, но он мне не поверил.

Пит ей верил, поскольку все видел. Но девчонка права. Полицейские им не поверят. То есть в конечном итоге поверят, но не раньше, чем это машиноподобное чудовище сожрет еще несколько человек.

– Думаю, это пришелец из космоса, – сказал он. – Как в «Докторе Кто».

– Нам не разрешают его смотреть, – ответил мальчик. – Мама с папой говорят, там страшно. Но здесь страшнее.

– Оно живое, – задумчиво произнес Пит.

– Да. – Рэйчел тяжко вздохнула, давясь слезами.

Солнце на миг скрылось за облаком, а когда вышло снова, у Пита появилась идея. Он надеялся показать Норми Терриолю и всем остальным «Чумовым громилам» нечто удивительное, чтобы его приняли в банду. Однако Джордж, как часто бывает со старшими братьями, вернул его с небес на землю: Они уже тысячу раз видели этот малышовый фокус.

Они, может, и видели, но эта тварь в виде машины могла и не видеть. Вообще никогда. Может, там, откуда она прилетела, нет увеличительных стекол. Или солнца, если на то пошло. Пит вспомнил серию «Доктора Кто» о планете, где всегда было темно.

Вдалеке ревела сирена. Скоро прибудет первый полицейский. Полицейский, который не поверит детишкам, потому что все взрослые считают детей недоумками и врунами.

– Вы оба оставайтесь здесь. А я попробую кое-что сделать.

– Нет! – Девочка мертвой хваткой вцепилась в руку Пита. – Оно и тебя тоже съест!

– Мне кажется, оно не может передвигаться, – сказал Пит, высвобождая руку. Там, где ногти девочки впились в кожу, остались царапины, но Пит не рассердился. Наверное, он сам вел бы себя точно так же, если бы пропали его родители. – Мне кажется, оно застряло на одном месте.

– Оно может тянуться, – возразила девочка. – Оно тянется шинами. Они тают.

– Я буду за ними следить, – пообещал Пит. – Но мне надо попробовать кое-что. Потому что ты права. Когда приедет полиция, оно съест их всех. А вы стойте на месте.

Он подошел поближе к микроавтобусу (но не совсем близко) и расстегнул подседельную сумку. «Надо попробовать», – сказал он детишкам, но дело было в другом. Если честно, ему хотелось попробовать. Это будет похоже на научный эксперимент. Кому рассказать, прозвучит бредово, но не нужно ничего рассказывать. Нужно сделать, и все. Очень… очень… осторожно.

Он вспотел. Когда солнце вышло из облаков, сразу стало теплее, однако Пит потел не только из-за этого. Он поднял голову, щурясь на яркий свет. Голова вновь разболелась с ПОХМЕЛЬЯ, но и черт с ней. Только не уходи за облака. Не смей уходить. Мне нужна твоя помощь.

Он достал лупу и наклонился, чтобы положить сумку на землю. В коленях хрустнуло, и дверь микроавтобуса приоткрылась на пару дюймов.

Ему известно, что я рядом. Не знаю, видит оно меня или нет, но оно меня слышит. И, может быть, чует.

Пит сделал еще шаг вперед. Теперь он стоял так близко, что при желании мог дотронуться до микроавтобуса. Если бы у него вдруг возникло такое дурацкое желание.

Осторожнее! – крикнула ему девочка. Они с братом стояли обнявшись. – Следи за ним!

Очень медленно и осторожно – как ребенок, сующий ладонь в клетку со львом, – Пит вытянул руку с лупой. На боку микроавтобуса появился круг света, но слишком большой. Слишком мягкий. Пит придвинул лупу ближе.

Колесо! – закричал маленький мальчик. – Смотри за КОЛЕСО-О-ОМ!

Пит опустил глаза и увидел, что одна из покрышек тает. Щупальце жидкой резины ползло по асфальту к его ноге. Пит не мог отойти: тогда пришлось бы прервать эксперимент. Он поднял ногу и стоял теперь будто аист, на одной ноге. Щупальце тут же сменило направление и поползло к другой ноге.

Времени мало.

Он придвинул лупу еще ближе. Круг света сжался в яркую белую точку. Сначала ничего не произошло. А потом из-под точки света потекли завитки дыма, белая краска под ней почернела.

Изнутри микроавтобуса донесся нечеловеческий рев. Все инстинкты кричали: «Беги!» – но Пит справился с собой и остался на месте. Стиснул зубы и остался. Он твердо держал лупу, мысленно отсчитывая секунды. Когда досчитал до семи, рев сменился пронзительным криком. Питу показалось, что у него сейчас расколется голова. Рэйчел и Блейк разжали объятия и закрыли руками уши.

Патрульный Эл Эндрюс остановился у съезда в зону отдыха и вышел из машины, морщась от этого жуткого крика. Как сирена воздушной тревоги, которую передают через мощные усилители на рок-концерте, скажет он позже. Он увидел парнишку, который держал что-то рядом со старым, заляпанным грязью микроавтобусом, то ли «фордом», то ли «шевроле». Мальчик кривился от боли. А может, это была не боль, а решимость. Или и то и другое вместе.

Черное дымящееся пятно на боку микроавтобуса начало расширяться. Белый дым сделался гуще. Стал серым, потом черным. Дальше события развивались стремительно. Пит увидел, как вокруг черного пятна заплясали синие языки пламени. Они разбежались во все стороны, но словно не по поверхности, а над ней, как бывало с угольными брикетами в гриле, когда папа поливал их жидкостью для розжига и бросал сверху горящую спичку.

Вязкое щупальце, почти подобравшееся к ноге Пита, резко отдернулось. Микроавтобус вновь сморщился, и синее пламя объяло его со всех сторон. Он сжимался все туже и туже, пока не превратился в пылающий шар. На глазах у Пита, детишек Люсье и патрульного Эндрюса огненный шар взмыл в голубое весеннее небо. Еще мгновение он был виден, сияющий, как уголек, а потом исчез без следа. Пит подумал о холодной черноте за пределами земной атмосферы – о бескрайнем космосе, где может жить и таиться все, что угодно.

Я его не убил, просто прогнал. Ему пришлось улететь, чтобы потушить огонь. Как горящую палочку в ведре с водой.

Патрульный Эндрюс ошеломленно смотрел вверх. В голове у него билась одна мысль: что, скажите на милость, он напишет в отчете об увиденном?

Вдалеке раздался звук сирен.

Пит подошел к детишкам, держа в одной руке сумку, в другой – лупу. Жалко, что здесь не было Джорджа и Норми. Хотя, с другой стороны, ну и что, что их не было? Он отлично провел день и без них, и его уже не волновало возможное наказание. По сравнению с его сегодняшними приключениями прыжки на великах в кучу песка – это просто «Улица Сезам».

Знаете что? Я круче всех.

Он бы, наверное, рассмеялся, если бы на него не смотрели детишки. У них на глазах какой-то уродский инопланетянин только что съел их родителей – съел живьем, – и сейчас было не время демонстрировать свою радость.

Маленький мальчик протянул пухлые ручки, и Пит подхватил его. Когда малыш чмокнул Пита в щеку, он не рассмеялся, а лишь улыбнулся.

– Спасибо тебе, – сказал Блейк. – Ты хороший мальчик.

Пит поставил его на землю. Девочка тоже поцеловала Пита, и это было даже мило, хотя было бы еще милее, будь она помладше.

Полицейский уже бежал к ним, и Пит кое-что вспомнил. Он наклонился к девочке и дыхнул ей в лицо:

– Чем-нибудь пахнет?

Рэйчел Люсье посмотрела на него очень по-взрослому.

– Все будет нормально, – ответила она и улыбнулась. Совсем чуть-чуть, но слабая улыбка – все же улыбка. – Главное, не дыши на него. И съешь что-нибудь мятное, прежде чем возвращаться домой.

– Как раз думал купить мятной жвачки, – сказал Пит.

– Да, – ответила Рэйчел. – Жвачка – самое то.

Посвящается Наю Уиллдену и Дагу Аллену, купившим мои первые рассказы