В дивизионе Трофимова назначили во вторую кабину начальником расчёта индикаторных устройств, или, выражаясь местным армейским сленгом, «начальником ведра». Такое название должность получила потому, что рабочее место офицера, его занимающего, находилось перед самым большим индикатором в кабине радиолокационной станции. Кабина представляла собой автомобильный полуприцеп, напичканный шкафами со всевозможной аппаратурой. Индикатор кругового обзора напоминал большое десятилитровое ведро с двумя маленькими ручками, закреплённое на высоте семидесяти сантиметров.
Самым частым сменщиком лейтенанта на боевом дежурстве был старший лейтенант Матвеев. Его должность тоже имела своё нештатное название – «начальник дивана», или, если по-правильному, начальник расчёта цифровой вычислительной машины. Это громоздкое сооружение занимало почти пятую часть кабины и по форме смахивало то ли на обрезанное снизу пианино, то ли на сложенный полутораспальный диван с очень высокой спинкой.
Ещё у одного офицера, обычно задействованного на боевом дежурстве и иногда разбавлявшего неразлучную парочку, – старшего лейтенанта Крупицына – должность, кроме официального названия, никакого прозвища не имела. Трофимов, сочтя это несправедливым, решил, что прозвище надо бы придумать, но после нескольких безуспешных попыток напрячь в этом направлении мозги, лейтенант отложил потуги на потом, справедливо рассудив, что идея со временем придёт сама собой.
Работу на технике Трофимов освоил быстро и через три месяца службы уже смог выиграть у всех кадровых офицеров соревнование по выполнению контроля функционирования станции на всех рабочих местах, чем вызвал зависть у остальных участников этого мероприятия – младших офицеров обоих дивизионов.
Контроль функционирования, который позволяет при включении проверить работоспособность всех систем станции, – основа боевой работы.
Игнат не понимал, как, отучившись пять лет в военном училище, а потом отслужив по нескольку лет в части, можно допускать столько элементарных ошибок при выполнении, в его понимании, простейших команд и операций.
Намного сложнее для Трофимова оказалась работа по ремонту станции. Первое время он совершенно не мог понять, что, где и как надо делать при той или другой неисправности. Он искренне завидовал командиру батареи капитану Логинову, который, только увидев картинку на соответствующем индикаторе, точно знал, какой из многочисленных блоков надо выдвинуть и какую лампу или деталь при этом заменить.
– Александр Геннадиевич, объясните, пожалуйста, откуда вы узнали, что именно этот транзистор вышел из строя? – восхищённо спрашивал лейтенант, когда буквально через десять минут после обнаружения ошибки станция вновь становилась полностью боеготовой.
– Объяснять тут особенно нечего. Рецепт очень даже простой. Прослужи на этой технике десяток лет – и тоже будешь знать, что делать, в любой ситуации.
Ответ был очень логичным. Но он не мог в полной мере удовлетворить Трофимова. Ведь у него перед глазами был и другой пример.
Старший лейтенант Матвеев так же лихо ремонтировал ту часть аппаратуры, за которую отвечал по занимаемой должности.
Матвеев был одним из тех офицеров, которые поняли, что, выбрав профессию военного, они ошиблись. Но уволиться им сначала мешала сложность, если не невозможность совершения такого смелого поступка. А когда, совсем недавно, увольнение офицеров из армии стало вполне допустимо, от этого шага их удерживало сожаление о потерянных годах пребывания в военном училище и службы в частях. Да и высокая по гражданским меркам зарплата тоже имела немаловажное значение. Плюс хорошее снабжение, ранняя пенсия, различные льготы и получение по увольнению благоустроенного жилья в любом городе, за исключением курортных и столичных.
Так что по причине принятого после окончания школы ошибочного решения пойти в военное училище рвения усиленно осваивать технику и служить самозабвенно у Матвеева не было. Но службу тем не менее он нёс исправно, без особых залётов. Ведь надо было кормить неработающую жену и двух маленьких пацанов – двойняшек, родившихся в городском роддоме два года назад.
Матвеев знал только названия блоков, да и то не всех. Но он обладал необъяснимым, сверхъестественным чутьём, которое ему подсказывало, что надо сделать при обнаружении поломки.
Не пройдёт и пяти минут, а он уже держит в руках неисправную лампу, как ловкий стоматолог – вырванный у пациента больной зуб.
– Самовар подсел, – довольно говорил Матвеев, показывая заменённую пузатую лампу из блока питания.
– Олег, как тебе это удалось? Просто чудо какое-то! – изумлённо спрашивал Трофимов.
– Чудо у тебя в штанах. А для меня это обычная повседневная работа, успехи в которой основаны на глубоких знаниях, полученных за время учёбы и службы.
Но самой большой бедой для Трофимова была строевая подготовка.
На военной кафедре, конечно, проводились занятия на плацу, но очень редко и больше для галочки: отношение к ним со стороны как студентов, так и преподавателей было не особенно серьёзное. Да и зачем было упираться, если только нескольким студентам предстояло пойти после окончания института служить в армию?
Шагать в строю со всем дивизионом после общеполкового построения и не сильно портить общую картину Трофимов мог. Но подходить строевым шагом с рапортом к дежурному по части при заступлении начальником караула у Игната совершенно не получалось. Точнее, получалось только первое движение.
Трофимов ещё в школе на уроках НВП чётко усвоил, что движение надо начинать с левой ноги. А вот дальше всё было куда сложнее. Жёсткие яловые сапоги – а хромовые он ещё не получил – никак не позволяли вытянуть ступню параллельно асфальту, и создавалось впечатление, что лейтенант специально хочет показать дежурному свои ещё не успевшие стесаться каблуки.
Со следующим была совсем беда: после отдачи рапорта надо было развернуться через левое плечо на сто восемьдесят градусов и встать во главе шеренги своего караула.
У Трофимова никак не получался этот нехитрый в глазах кадровых военных манёвр. То разворот был неполный, и приходилось идти не по прямой, а как бы описывая дугу. То правая рука, которой Игнат отдавал честь при докладе дежурному, опускалась не на первом шаге, после чего движение рук предательски не согласовывалось с ногами, и строевой шаг Трофимова при этом больше напоминал движения никуда не торопящегося лыжника на заводских соревнованиях. А то не удавалось поймать линию шеренги строя, и приходилось делать дополнительный короткий шаг. Частенько эти неприятности случались с лейтенантом не по одному, а все сразу.
Первое время некоторые офицеры специально чуть задерживались и подходили к плацу, где совершался ритуал заступления в караул, чтобы перед выездом домой немного поразвлечься неуклюжестью двухгодичника.
Через несколько месяцев Трофимову всё же удалось существенно подтянуть строевую подготовку, но не более того. Он, конечно, мог бы специально тренироваться и в итоге добиться того, чтобы в этом разделе службы ничем не отличаться от кадровых офицеров. Но делать этого он не хотел. Для него эта строевая неподготовленность была своеобразной маркой, показывающей окружающим, что он вовсе не профессиональный военный, а просто недавний студент, который через два года снова вернётся в привычную и комфортную для него обстановку.