Глава 3. Неприятный сюрприз
Трофимов пришёл в часть в апреле и отслужил уже почти два месяца, но его соседи по квартире до сих пор в разговорах частенько вспоминали, как они весело провели праздник Восьмое марта.
Выбравшись втроём накануне праздничного дня, совпавшего с воскресеньем, в город развеяться, поесть в кафе пельменей и сходить в кино, ребята познакомились в холле кинотеатра с тремя студентками местного политехнического института, которые без продолжительных уговоров охотно согласились поехать к офицерам домой отметить вместе наступающий праздник.
Захватив по дороге в коммерческом магазине варёную колбасу, копчёную ставриду и три банки майонеза и прикупив в кулинарии «Ленинградский» торт, компания, громко смеясь над шутками парней, отправилась на автовокзал.
Через час они уже расположились в холостяцкой квартире офицеров. Совместными усилиями был накрыт довольно приличный стол, венцом которого явилась сковородка с жаренной на бараньем жире картошкой. В приготовлении этого блюда равных Шалевичу не было. Сало тоже было его, присланное родителями посылкой с Украины в качестве гостинца к недавнему двадцать третьему февраля.
Было сказано много тостов о женщинах и любви, было выпито достаточное количество разбавленного один к одному спирта, а также специально припасённых для таких случаев трёх бутылок «Алазанской долины».
По мере развития событий выяснилось, что имеющегося в наличии вина явно недостаточно. Женская часть стола справилась с двумя бутылками очень уверенно – и даже особенно не захмелела. Ребята вышли из положения, сказав девушкам, что если в вино добавить специального, секретного армейского спирта, то начинаешь испытывать более тонкое послевкусие, в чём те в итоге и убедились.
Поставив друг на друга кровати во второй комнате, удалось освободить достаточно места для танцев, где три пары в перерывах между выпивкой и сальными разговорами медленно кружились, периодически меняясь партнёрами.
Посиделки закончились за полночь, когда, разбившись на пары, изрядно опьяневшие участники направились спать, предварительно определив – вытянув на спичках – тех, кому придётся ночевать на кухне, где на полу был расстелен матрас со свободной кровати, которая впоследствии и досталась Трофимову.
Этим счастливчиком оказался Шалевич. Он начал было возмущаться, но доставшаяся ему девушка, которую звали Ольгой, объяснила, что всё по-честному, тем более с таким галантным и красивым мужчиной, как Валера, она готова спать хоть в ванной.
На том и порешили.
Двери комнат и кухни закрылись, свет погас, и началось то, ради чего, собственно, весь вечер с незамысловатым застольем и был затеян.
Наутро, с трудом проснувшись, ребята, не успев позавтракать, впопыхах проводили гостей до автобусной остановки, извинившись, что не могут их оставить дома, так как, несмотря на воскресенье и праздник, идут сегодня в наряды. Это было почти правдой. Бушуев заступал на боевое дежурство, а Погодин – ответственным по казарме. У Шалевича наряда не было, но он об этом предпочёл умолчать, решив, что девчонки и сами благополучно доберутся до города, а он лучше после проводов ещё чуть-чуть поспит.
Потом уже, сидя на кухне и читая газету, Игнат прикидывал, что свободного места здесь действительно очень мало и наверняка Валерке было очень неудобно тут спать, да ещё и вдвоём. Подумав об этом, он протянул руку к стене и сорвал вчерашний лист отрывного календаря, на котором стояла дата – 29 мая. Прочитав на обратной стороне, как надо правильно поливать огурцы, он смял листок и по-баскетбольному, точно забросил его в стоящее в метре мусорное ведро.
В этот момент в квартиру, сдав караул, вернулся Бушуев. Громко сняв в коридоре сапоги и на ходу матерясь, Андрей вошёл на кухню.
– Привет, – поздоровался он с Игнатом. – Ну, замучил меня этот ваш Назаров! Не понимаю, как такому солдату можно доверять оружие. Все нервы мне истрепал – не подчиняется, дерзит. В следующий раз точно съезжу ему по носу.
– А зачем же откладывать. Сегодня и надо было съездить. Неправильно сдерживать такие благородные душевные порывы. Раз появилось желание – следовало его незамедлительно исполнить, тем более такое простое и естественное, – поддержал его Трофимов, которому этот боец тоже уже успел попортить крови своим неадекватным поведением.
Игнату было не по себе слышать от почти двухметрового, широкоплечего мужчины жалобы на то, что ему безнаказанно дерзит едва оперившийся, ничего из себя не представляющий юнец.
– А вот я сейчас и исполню! Кто оторвал листок с моего календаря?! – угрожающе спросил Бушуев, тыкая на стену пальцем.
– Я, – не понимая сути претензии, удивлённо ответил Игнат.
– Значит, так, товарищ лейтенант, давай договоримся. Через десять месяцев, когда я уволюсь, придёт твоя очередь отрывать календарь, а до тех пор это буду делать исключительно я. А если твоим шаловливым ручонкам занеймётся что-то оторвать, то в туалете есть рулон бумаги – отличный тренажёр для молодых двухгодичников-засранцев! Понял, лейтенант?! – неожиданно грубо, разделяя паузами фразы и раздувая ноздри, изрёк Бушуев.
– Понял, Андрей, понял, не надо так нервничать, – наигранно заискивающим тоном ответил Трофимов. – Никакие календари больше рвать не буду, только туалетную бумагу. Да и то сначала посмотрю, не написал ли ты на ней какую-нибудь дату или рецепт.
– Какой ещё рецепт? – возмутился Бушуев.
– Ну а как же. На лицевой стороне каждого листка отрывного календаря печатается дата, а на обратной – то стихотворение, то советы по хозяйству, рецепты или другая полезная информация. Может быть, ты, сидя в туалете, придумаешь какой-нибудь новый способ… ну, не знаю… завязывания галстука, например, и опишешь его на рулоне. А тут я… И всё – пропало гениальное изобретение в унитазе.
– Ты, я вижу, ещё зелёный, как у лягушки одно место. Пора уж было бы заметить, что в армии галстуки выдаются уже завязанными, к тому же с зашитым намертво узлом. А делается это, представь себе, не просто так, а специально, чтобы всякие бестолковые москвичи сдуру не смогли его случайно распустить и не просили бы потом своих старших по сроку службы и более умных товарищей его завязать, так как у самих, с их кривыми ручками, это не получается, – грозным голосом, но едва сдерживая улыбку, парировал Бушуев. – А на туалетную бумагу разрешаю не смотреть, я на ней ничего рисовать и писать не буду, дабы не доставлять тебе в столь интимном месте дополнительных переживаний.