Вы здесь

К далекому синему морю. Глава 1. Долгая дорога к дюнам (Д. Ю. Манасыпов, 2016)

Глава 1

Долгая дорога к дюнам

Самарская обл., город Отрадный

(координаты: 53°2200с. ш. 51°2100в. д.),

2033 год от РХ


Грохотало. Снаряды, разрываясь, крошили кору, рубили ветки. Свистели осколками вокруг, изредка вспарывая землю совсем рядом. Остро несло порохом. И кровью. В том числе и его.

Холодало. Замерзшая земля резала тело. Кружась, медленно и плавно, падали снежинки. Ложились, блестя узорчатой белизной, закрывая грязь. Первые вестницы грядущей зимы. Ровно и мягко покрывали все вокруг белым ковром. Не таяли даже на лице, практически остывшем.

Он плыл вместе с ними, так же тихо и спокойно. Закрывая глаза и засыпая. Боль осталась позади. Боль отпустила, из острой кромки ножа, полосующего тело, превратившись в пульсирующий алый коридор. Воздух, крошащийся льдинками снаружи, здесь колыхался мягкими теплыми волнами. Заставлял нырять в покой и тепло, глубоко и безвозвратно.

Тихая глубина засасывала. Обхватывала со всех сторон, ласково сжимала и утаскивала все дальше. И потом неожиданно устремилась вверх. Он улыбнулся, все понимая и глядя вниз, на такое ненужное и хрупкое тело. Пора засыпать…

Тепло задрожало. По красному стеклу пробежали еле заметные трещинки. Дрожь стала сильнее, трещины, хрустя, разбегались все шире. Он хотел закричать, помешать, не допустить, совершенно не желая останавливаться. Не получилось. Сияющий холодом мир ворвался внутрь, разорвал теплый персональный тоннель покоя. Разнес к чертям и в клочья мозаику, переливающуюся добром и всеми оттенками алого. И вот тогда…

Морхольд захрипел, взвыл, надрывая связки. Вцепился в мерзлую землю, ломая ногти и раскрывая рот. Забился, жадно хватая воздух всей грудью, захлебываясь в страшном кашле. Перевернулся, ничего не видя, растерянно тыкая руками вокруг.

Над головой грохотало и свистело. Бой явно не думал заканчиваться. И пора убраться отсюда. Раз уж не вышло помереть.

Рука наткнулась на что-то покрытое снегом, свалявшееся и мохнатое. А, да, чертов кот чертова башкира. Морхольд, раскорячившись черепахой, встал на четвереньки. Боль вернулась. Боль пронзила насквозь. От лопаток и до самых пяток. Он стиснул зубы, мотая головой и воя от нее, безбрежной и яростной. Надо, надо двигаться. Чертов кот…

Чертов кот оказался тяжелым. Отползать, таща лохматую зубастую скотину, оказалось нелегко. Но кошак явно не так мертв, как казался. Во всяком случае, почему-то хотелось в это верить. Морхольд нащупал толстый кривой сук, схватился покрепче, плюнув на проткнувшие ладонь острые шипы. Взвыл еще раз, вставая на ноги. И, волоча за шкирку волосатую и усатую подлюку, шатаясь и не чуя левую ногу, двинул отсюда к чертовой матери.

Кто и кого побеждал? Да все равно.

Убралась ли Даша и ее новые спутники? Да накласть.

Все потом. Сейчас надо еще раз выжить. Раз уж почему-то не вышло помереть.

Согнутая фигура, ковыляя и прижимаясь к деревьям, уходила в белую отвесную стену снега.

* * *

Снег угомонился к ночи. Разом взял и перестал валить. И даже начал таять. На небе, как и обычно, клубилось и густело серое и непроглядное.

Костерок, разведенный от одной из трех оставшихся спичек, трещал в ямке. Укрывшись под длинными корнями наполовину вывороченного дерева, Морхольд сопел и потел. Боль не проходила. Но хотя бы не стреляли вокруг. И вряд ли кто сейчас станет его искать.

Кот, и верно оказавшийся живым, блестел оставшимся глазом и еле заметно подрагивал усами.

– Морда… – Морхольд вздохнул, – куда так отожрался?

Кот не ответил, чего и следовало ожидать. Еле слышно мявкнул чего-то и закрыл глаз.

– Спи, рожа… – Морхольд матюгнулся, – а я вот хренушки усну, судя по всему. Дожил, с котом разговариваю.

Кот не шевелился. Чуть подрагивало одно ухо, рваное, но зато с уцелевшей кисточкой на самом кончике. Морхольд, шипя, вытянул левую ногу. Спину прострелило от самой середины, ударило эхом до колена. Неожиданно захотелось стать маленьким мальчиком, уткнуться маме в грудь и поплакать.

– Твою за ногу… – он выдохнул, зябко поежившись. Костерка-таки не хватало для тепла. Зубы пока не стучали, но надолго такое счастье?

Он сгреб редкую сухую листву, устроив лежбище. Прислонился спиной к корням, закрыв глаза. Хорошо, куртка более-менее уцелела. Хотя прорех в ней столько, что в пору называть ее решетом. Холодно, сука. Голодно, мерзко, больно… Да и вообще… каково оно, осознать, что умирал?

Морхольд что-то шептал под нос, совершенно не понимая, что организм все-таки сдался и начал засыпать. Последняя мысль крутилась вокруг холода и возможного воспаления внутренних органов. Потом она преобразилась в шуршащую упаковку самого настоящего «Сникерс кинг-сайз» и разорвалась фейерверком на день Победы.

* * *

Проснулся он от нескольких желаний сразу. Хотелось, ни много ни мало, а есть, ссать и выпить таблетку «нурофена». Или еще какого обезболивающего. Потому как боль, спрятавшаяся на ночь, вернулась. Морхольд зашипел, заставив все так же дрыхнущего кота открыть глаз. Судя по чистой шерсти на боку, животина за ночь ни разу не перевернулась.

– …, твою … и … в … на … Распрямить твои кудряшки, – он отхромал подальше, злясь на ненужные вроде бы правила приличия. Кого тут стыдиться, кота?!

Хотя, уже возвращаясь назад, понял, что поступил правильно. Не гадь там, где ешь. Или живешь. Пусть даже в их с котом пещерке они и не жили, и с едой туго. Один хрен, нечего расслабляться. Тем более, что идти, неожиданно, стало легче.

Еще вчера, добравшись сюда и разведя костер, Морхольд попробовал немного разобраться в собственных повреждениях. Выходило не особо хорошо, но не так страшно, как казалось. Глаз пришлось прикрыть повязкой из чудом оставшегося на поясе остатка прокипяченного бинта. Левая ладонь превратилась в отбивную, совсем как после удара кухонным молотком. Первого удара, когда мясо еще не в лохмотья, но… и этого хватает. Ну очень неудобно и больно. Скорее всего, два оставшихся ногтя слетят к чертовой бабушке в течение пары дней. Но, самое главное, на спине крови не оказалось.

Значит, что? Приложило волной от взорвавшегося снаряда хрен пойми откуда взявшегося танка, да-да. Впечатало в одно из ближайших деревьев, такие дела. Позвоночник подозрительно щелкал и хрустел, и поневоле становилось не по себе. Да и черт с ним. Живой, относительно целый. Все остальное… ерунда, война план покажет.

– Э, кошастый, жрать хочешь? – Морхольд покрутил головой, отыскивая необходимое. Кот, как ни странно, смотрел на него заинтересованно. Даже, как показалось, понимающе.

– Ты б хоть мяукнул, что ль, если согласен… – Морхольд довольно кивнул, обнаружив искомое. А кот коротко и приглушенно муркнул. Прямо как БТР.

Снег полностью все же не растаял. Так, лежал белыми пятнами там и сям. Солнце, понятное дело, не выглядывало. Но холодная корка заметно сокращалась. Это хорошо, глядишь, вода покажется не такой и холодной. Какая вода? Морхольд поежился.

Река находилась недалеко. Пусть сейчас она и не бежала так быстро, чтобы услышать, но в этом он не сомневался. Ее Морхольд чувствовал сразу. С самого детства. И вода сейчас ох как нужна. Потому что еду взять негде.

Из съедобного рядом оказался лишь одинокий куст рябины. Красные ягоды радостно горели на ветках, густо обсыпав их алыми россыпями. А толку? Он же не снегирь или синица, чтобы наесться этой вот красивой горечью.

Да и кота стоит покормить. Мышковать или, того пуще, поймать птицу себе по размеру кошак сможет не скоро. Раз так, нечего торчать дуб дубом и ждать манны небесной. Пусть и способ, которым стоило добыть пожрать, применялся на его веку всего пару раз. И то не им самим.

Морхольд подкинул сушняка, собранного еще ночью и лежавшего поодаль от костерка, выпаривая влагу. Огонь пригодится. Ненадолго придется вернуться в каменный век, честное благородное слово.

Выдаст их дым? Нет, не выдаст. В этом Морхольд не сомневался. Дым стлался над землей, теряясь в корнях и не поднимаясь вверх. Птиц вокруг не оказалось, не вспугнешь. Да и кот чужих-опасных почует. Как и любой усато-полосатый – пусть и сильно ранен, но бдителен. Точно-точно, вон, ухо еле заметно крутится локатором. И хорошо, такую сигнализацию и за цинк «семерки» просто так не купишь.

Замеченную ветвь, относительно прямую и вполне крепкую, ломал уже не таясь. Древесина, упругая и сильная, поддаваться не желала. Но бороться не смогла и отступила, наградив длинной, по плечо и толщиной с запястье необходимой снастью. Пусть пока еще и в виде полуфабриката. Глаза боятся, руки делают.

Среди редких оставшихся при нем вещей сохранился один, крайне важный, предмет. Тот, без которого пришлось бы тяжело. Нож. Короткий, широкий и крепкий. Сохранился только благодаря куртке, где сталь постоянно спала во внутреннем кармане на груди. Пользоваться им выпадало нечасто, но вот и пригодился.

Так… рядом обнаружилось полезное переплетение корней. Высокое, чуть не по колено. И очень удачно вышло закрепить там эту самую палку. Так, чтобы она поменьше вертелась. Что еще?

Шнур, скрепя сердце и плюя на собственную алчную жабу, пришлось выпарывать из многострадальной куртки. Крепкий, стянутый из синтетических нитей, он утягивал живот Морхольда, и таким способом приходилось пользоваться давно. В спокойные сытые месяцы живот упорно старался подрасти. Ничего, сейчас – тоже весьма нередкие дни – лишнее уйдет быстро. Так что сильно жалеть не стоило.

Короткий и плотный сучок валялся прямо под ногами. Пригодится. Морхольд, поморщившись от чуть колыхнувшейся боли, примерился и взялся за дело. Дело оказалось небыстрым и непростым. Что поделать, в чем-то ты специалист, в чем-то сущий рукожоп. Так всегда и у всех.

Нож входил в плотное дерево тяжело и адски скрипя. Два первых надреза, крест-накрест, посередине обломанного края. Чуть расширить, водя сталью как пилой, порой подстукивая сучком, стараясь вбить поглубже. Ветка поддавалась с заметной неохотой. Но поддавалась.

Упорно, до рези в ладонях от спинки ножа и шершавой коры сука, взад-вперед, и снова и снова. Нож уже не скрипел, практически стонал. Дерево аккомпанировало чуть тоньше. Но дело шло, как и задумывал. Сталь входила все глубже, добравшись на две трети до нужной глубины.

Приходилось останавливаться и вытирать пот. Тот уже не просто выступал. Катился по лицу и спине градом. Тонкие струйки, противные и липкие, с шеи перебрались на грудь, явственно желая стечь на живот. А вот спина стала болеть меньше. И даже вышло перенести вес на больную ногу. Та даже стала слушаться, не подгибалась.

Время явно перевалило за полдень, низкие тучи прямо посветлели. Растеплило, от снега остались только жирные влажные прогалины. Пар изо рта уже не шел. Взамен явственно парили рукава и, наверное, спина. Зато и дело потихоньку приблизилось к концу.

Когда нож закончил скрипеть, резать им можно было разве что давно пропавшую в природе вареную колбасу. «Докторскую», прочно занесенную в Красную книгу канувших в небытие примет развитой цивилизации. Да и то, возникло сомнение в способности ножа разрезать полиэтилен обертки лезвием. Разве что незатупившимся кончиком.

Придирчиво рассматривая результат, Морхольд довольно хмыкнул. Ну, первый блин вышел не особо комом. Такие… вполне одинаковые четыре рога. Хватило бы ножа, чтобы заострить. Он вздохнул и принялся кромсать дерево снова. Плоские разлохмаченные концы потихоньку превращались в острые и относительно опасные жала.

Шнур пошел в дело чуть позже. Аккуратно, не перетягивая, Морхольд стянул рога у целой части своей самоделки и пошел к пещерке. Вот что-что, а как посошок эта деревяшка ему точно сгодится.

Кот наконец-то сменил положение. Морхольда он встретил, лежа на пузе. Роскошная шуба и рыжеватый подшерсток делали его даже больше, чем на самом деле.

– Ба, да ты, хвостатый, ожил? – Морхольд сел осторожно, боясь потревожить спину, и сунул конец деревяшки в костер. Подбросил сушняка и приготовился вовремя достать эту вот древнюю снасть.

Кот фыркнул, запах занявшегося дерева ему почему-то не понравился. И не ответил, совершенно не удивив.

Дерево, потрескивая, тлело. Несколько раз поворачивая его, Морхольд пристально всматривался. Да, охотник-неандерталец из него, словами классика, как из козьей жопы труба. Ну, бывает на старуху проруха. Дело-то все равно не бесполезное, да и спорится.

Выхватив чуть вспыхнувшую шнуром палку, он быстро притушил огоньки, сунув в просохший песок на полу. И критично осмотрел творение. Лишнее обгоревшее убрал бедным ножом и хмыкнул. Затея удалась. Обугленные рога стали крепче. Ну, или должны были стать. Из сломанной ветки вышла самая настоящая острога. Рыбацкая древняя острога. Осталось только использовать ее удачно – и будет им с котом счастье. Если и впрямь повезет.

Морхольд встал, покосился на усатого собрата по несчастью. Тот, не сменив позы и загадочно, как только кошки и умеют, смотрел на него. Страшноватое зрелище, что и говорить, когда на тебя смотрит огромный одноглазый саблезубый кот.

– Отдыхай, жопа мохнатая, – Морхольд сплюнул, – а я попробую найти нам жратву. Остаешься за старшего. Если что – три зеленых свистка.

Позвоночник, радостно отреагировав на подъем и первые шаги, стрельнул горячим трассирующим. От крестца и до самой пятки. Морхольд сплюнул, с горечью поняв, что уже привыкает.

Идти к реке оказалось не так просто. Деревья заканчивались не по-над берегом, отступая на несколько метров. И тут вчерашние упражнения погоды сказались куда сильнее, размыв все, куда дотянулись. Несколько раз приходилось крепко упираться концом остроги в землю, чтобы не упасть, оскользнувшись.

Река катилась себе мимо. Черная, едва заметно блестевшая гладкой спиной. Пахнуло, несмотря на холодок, ее густым запахом. Илом, влагой, чем-то неуловимым, присущим вот таким речкам. Пусть и ставшим в одночасье крайне большими.

Морхольд остановился и покрутил головой. Лезть в холодную воду он не собирался, но отсутствие деревьев могло сыграть плохую шутку.

Неподалеку виднелась ива, накренившаяася над рекой, толстая и длинная. Метров двадцать, ага. Хреновы двадцать метров, что вчера он прошел бы за пару-тройку секунд. А вот сегодня пришлось ковылять целых десять. А уж забраться… Морхольд вздохнул, предвкушая это удовольствие. И полез.

* * *

– Получилось, надо же… – Морхольд поморщился. Ходить, работать, рыбу бить – не так больно, как сидеть. Вот глупость какая… – Слышь, усатый, тебе вкусно?

Кот не отвечал. Старательно уплетал то ли карася, то ли еще какую рыбину и урчал. Морхольд довольно улыбнулся и снова похвалил сам себя. Рыбалка-убивалка удалась. Пусть он и сверзился вниз, вместо того, чтобы прихлопнуть еще одну рыбину.

Одежда сохла у костерка, распяленная на вбитых в землю рогульках-сучьях. Рыбы набил целых пять голов. Или штук? Головы, кстати, кот не ел, видать, брезговал. Все рыбины оказались разными. Морхольд не особо жаловал рыбу до Беды, не говоря о рыбалке. Но все ж таки оказался удивленным. Как-то водоплавающие совершенно не напоминали тех, из детства.

Кот самозабвенно приканчивал половину третьей рыбины. Поделил прямо по-братски: коту полторы и ему полторы. Разве что размеры разные. Свою порцию, недолго думая и выпотрошив, запек в углях. Отрезал мерзковатые зубастые головы, обмазал тушки глиной, взяв ее с бережка, и запек. Рыбка, после того, как горячую глину отстучал ножом, пованивала, плохо пропеклась, но елась на ура.

– Не-не, и не проси, – Морхольд шикнул на кота, так и тянувшегося к оставшейся сырой рыбешке. – Это на утро, бестолочь.

Тот как будто понял. Успокоился и завалился спать. Свернулся в клубок, засунув нос куда-то в шерсть, – и все, нет кота.

Морхольд дохрустел остатками порции, поковырялся в зубах нехилой косточкой и, скривившись, еле смог встать. Сгреб побольше листвы в свое «гнездо» и вышел на воздух.

Похолодало. Первый вчерашний снег выпал рановато. До Нового года, если прикинуть, месяца два. Ну, край, с половиной. Потому и холодает серьезно, чему удивляться? Морхольд подышал на руки, растирая ладони. Высохшие футболка и штаны тепла не прибавляли. Хорошо, что додумался снять куртку, залезая на деревце.

Над головой, посреди черно-алмазной ночи, неожиданно пробившейся через тучи, на него смотрела Большая медведица. Ковш, родной и привычный, чуть подрагивал свечением мерцающих звезд.

Морхольд еще раз дохнул на руки. В голове, точь-в-точь как звездочки, мерцали мысли. Несколько. И ни одна ему не нравилась. Потому как хорошего в них не наблюдалось. Что они с котом имели в наличии?

Два нормально функционирующих глаза на двоих. Обоняние и всякие там шестые-седьмые чувства – только у хвостатого. Нормально работающие двигательно-опорные аппараты тоже стоило поделить на два и прикинуть, насколько оба инвалида мобильны, – шесть плохо работающих лап с ногами на двоих. Рука вроде бы приходила в себя, а у кошака ребра явно подживали, равно как и мясо, подранное клыками страхолюдной собаки Клыча. Ну, это-то ладно. Можно записать в плюсы нехитрой бухгалтерии.

А в минусах чего выходит?

У-у-у, тут все круче. Но по порядку.

Пока их не искали. Если б наоборот, так давно бы нашли. Но, тем не менее, пока все в норме. Если повезет, то забудут. Да и мало ли, вдруг никто их не видел? Хотя тут Морхольд сомневался. Да и потом, зная Клыча, стоило ожидать прочесывания всей территории рядом с детским лагерем. Если, конечно, Клыч выжил и победил. Или не победил, но сохранил свои силы.

Ребятки же, что шли за пай-девочкой Дашей, Морхольда пугали не меньше. Очень уж серьезны и круты. От таких стоит ожидать и следопытов, и командира, желающего прочесать все и вся. Вспоминая безумную гонку, начавшуюся еще в Кротовке, Морхольд поморщился. Чертовы крутые перцы. Таких если останавливать, так двумя штурмовыми отрядами с Кинеля, не меньше. Хотя… то ли интуиция, обострившаяся с годами, то ли задница, чуявшая подлянку, подсказывала: да и ну его нахер, воевать с такими. Как-то он не удивился бы потом полноценному полку, явившемуся на поиски своих коллег.

Ну и самый главный проблемный вопрос: чего делать? И как быть?

На кой ляд он подписался на сделку с Дашей? Правильно, из-за пусть и призрачной, но надежды. Найти своих. Найти тех, кого потерял. И? Жива ли Даша? И не врала ли она?

Морхольд выматерился. Так, как матерился крайне редко. Так, что самому стало противно. А потом развернулся и пошел спать. Потому что от всех неожиданных новшеств в своей жизни он сильно устал.

Лег, зарывшись в листву и положив в костер толстую валежину. Часов на пару хватит, а там… А там так и так вставать, да идти отливать. Морхольд накинул куртку, подложив рукав под голову, повернулся на бок, крякнув от боли. Когда к спине, уркнув, привалилось тяжелое, мерно дышащее и теплое, он улыбнулся. Животине тоже хотелось больше тепла. И уснул.

А утром кота рядом не оказалось. И в пещерке тоже.

* * *

– Ну, ты и гад… – Морхольд, ковыляя по следам на вновь выпавшем снежке, добрел до реки. – Сволочь усатая.

Кот сидел и смотрел на непроглядно черную воду. Его совершенно не заботили несколько ворон, увлеченно клевавших какую-то падаль на мокром песке. Усатый просто сидел, смотрел, лишь дернув ухом, когда человек оказался рядом с ним.

– Ну и какого ж ты сюда приперся, скотина? – поинтересовался Морхольд, растирая бедро. – Я-то, ясен пень, дебил еще тот, что поперся тебя искать. Но интересно же…

Кот не шевельнул даже усом. Морхольд потыкал ногой в валявшееся на берегу бревно, сел. В этот раз стрельнуло где-то в крестце.

– Добегался, конь старый, – он сплюнул, – что-то да вылезло. Эй, морда, чего тут интересного? Друга своего ждешь?

Кот повернул морду и взглянул на Морхольда до жути осмысленным взглядом.

– Да ладно… Как его, Азамат, да? Слушай, кошастый, ты меня пугаешь. Шевельни усами, если понял, о чем я… Не, не шевелишь? Азамат?

Кот мявкнул. И заметно обеспокоился. Даже встал и начал крутиться на месте.

– Угу… – Морхольд почесал подбородок. Вернее, ногтями пробился через заметно отросшую бороду и поскреб по коже. – Интересно.

Будущее обретало более четкие границы. Хрен знает, что там у кота в его кошачьей голове, но… Хотелось верить, что что-то серьезное. Крути-не крути, а вся ситуация случилась из-за Дарьи. И найти ее стоило хотя бы для получения ответа, да. Ответа на самый важный для него, Морхольда, вопрос. Где искать.

– Подожди-ка, дружище, – он сплюнул, глядя на явно нервничающего кота, – подожди.

Бревно чуть нагрелось и холод мыслей не путал. Итак, судьба, вроде бы повернувшаяся задней точкой, сделала нежданный поворот. Верить в хорошее не стоило, но надеяться хотелось. Как минимум в то, что у кота не бешенство и он мявкает не просто так. Выбор у них, на самом деле, невелик. Но даже среди его практически отсутствия и какой-никакой, но альтернативы, желалось верить в лучшее.

Стоит оставаться на месте? Вряд ли. Почему? Все просто.

Берег все равно прочешут, рано или поздно. Вероятнее всего, что рано.

Будет ли какой-либо прок, если отлежаться еще пару дней? Да ни хрена. Ни спина, ни нога нормально работать не собираются, так чего ждать? Есть ли шанс на встречу с Дашей Дармовой? Надо полагать. И явно больше, чем если вдвоем, на пару с котом, остаться.

– Эй, мохнатый…

Кот внимательно посмотрел на человека. Иногда он его даже пугал. Во всяком случае зверя, так явно понимавшего речь, Морхольд не встречал. Раньше.

– Пошли за манатками, черт с тобой, – встал, пожалев о забытой остроге, – а потом и искать. Да не вру, пошли.

Уже уходя вверх по течению, Морхольд прислушался. И присмотрелся. Черные точки воронья взмывали вверх чуть поодаль. Стоило поторопиться.

* * *

Темнело. Ветер тоскливо и жалостно подвывал в разросшихся ввысь и вширь ивах. Плети ветвей, голые и безжалостные, хлестали вокруг деревьев, так и норовя пришибить кого-нибудь. Каркали, разлетаясь, невеликие черноперые вороны, ни капли не поменявшиеся с самого Морхольдовского детства. Видать, умным и хитрым крылатым совсем наплевать на Беду и ее последствия.

Начал крапать дождь, но прекратил практически тут же. Радоваться этому, рассматривая низкие черные перины, рокочущие громом, Морхольд не стал. Стоило ждать от природы крайне неприятной пакости, не иначе. Ливня с градом, позавчерашнего бурана или, того хуже, льдисто-острой вьюги. Он бы не удивился, после Беды поземку частенько видели и в сентябре. Стоило поднажать. Хотя выходило оно как-то стремновато, если не сказать хуже.

Что кот, что человек, бредущие по раскисшей земле, обдуваемой со всех сторон постоянно меняющимся ветром, могли вызвать одновременно и хохот, и сострадание. Еле-еле переставляя лапы с ногами, останавливающиеся каждые триста-пятьсот метров, мокрые и порой с трудом вылезающие из грязи.

И если кот справлялся с дорогой относительно грациозно, как и положено любому хищнику, то Морхольду приходилось туговато. На одной из остановок он невесело усмехнулся и отряхнул с штанины жирные бурые потеки: ему пришло в голову одно сравнение. Так себе сравнение, если честно. С пресловутой коровой на льду. С килограммами мяса и сала, танцующими на хрустящей и скользкой зеркальной поверхности. Выплясывающими что угодно, кроме чего-то красивого.

– Эй, котозавр! – Морхольд выдохнул, тяжело оперся на острогу. – Мы хоть верно идем-то?

Кот, что вполне логично, не ответил.

– Да и ладно. Двинули.

Получалось не особо, однако двигались. Медленно, но верно. Чуть ли не по километру в час, если судить по собственным внутренним часам Морхольда. Великолепная скорость, ага.

До ночи оставалось не так и мало, когда кот неожиданно громко мяукнул и задал такого дра-ла-ла, что оставалось только поражаться. Ну, тому, как может нестись вперед животина, не так давно почти помершая.

Причину мявканья Морхольд увидел чуть позже. Увидел и вздохнул. Было с чего.

Вряд ли на реке туда-сюда шныряли суда, похожие на это, наполовину выброшенное на берег. Довольно большой корпус из стали, с торчащими по бортам металлическими штырями. С трубой паровой машины и даже мачтой. Яхта, ексель-моксель. Натурально, самая настоящая. Даже с именем. Ага. «Арго».

А раз так, то… то как бы путешествие не закончилось, только начавшись. В смысле его, Морхольда, путешествие. Хреновастые дела получаются.

Он сжал зубы и пошел быстрее. Чавк-чавк, ноги месили кашу под ногами. Чоп-чоп-чоп, чавкая месивом, соглашалась с ними острога, превратившаяся в посошок. Подошвы видавших виды ботинок разъезжались, совершенно несогласные с желаниями владельца переть вперед аки УАЗ. Кот, мелькающий впереди, одним прыжком оказался на борту, завис на секунду и спрыгнул внутрь. Морхольд выругался и решительно поднажал. Спина отозвалась мгновенной вспышкой тепла, горячо разлившегося по мышцам.

Он доковылял в аккурат к тому моменту, когда морда кота показалась над сталью борта. Усатый мявкнул, зовя за собой.

– Да иду, – Морхольд остановился, противореча собственным словам.

Остановиться стоило. Хотя бы для того, чтобы понять – каким макаром этот вот бороздящий волны корабль оказался здесь. Выброшенный на берег аки Иона. Хотя, если память не изменяла, кит, проглотивший Иону, никуда его не выбрасывал. А кого тогда выбрасывал и кто? Капитана Ахава Моби Дик? Капитана, которого играл Ричард Харрис и за которым гонялась косатка?

Морхольд вздохнул. Судя по всему, удар сказался не только на мышцах и позвоночнике. Если мысли мечутся и подкидывают совсем глупые вещи, то что? Все верно, контузия. Едрит Мадрид, как говаривала медсестра Люба из давно и прочно померших «Интернов».

Так, что здесь?

Он обошел «Арго» с кормы, взглянуть на левый борт. Как и стоило ожидать: выгнутый винт, полузатопленная часть корпуса и пробоина. Небольшая, но и ее хватило. Хотя винт заинтересовал куда больше.

Ублюдка, намотанного на острые лопасти, Морхольд ранее не встречал. Мерзопакостный гад отдавал чем-то совсем нехорошим. Напоминал рыбочудов, живших под Самарой и каким-то образом выходящих даже через туманную границу, опоясывающую город. Откуда-то повелось звать тех мэргами. С ними Морхольду довелось повоевать не так и давно. Точно перед тем, как во снах стала являться дева в облике Дарьи Дармовой. Но таких, как сдохший гад, видеть не доводилось.

– Ктулху тебя задери… – он присвистнул, разглядывая существо, – ну и урод.

Желтоватая рыбья кожа в крохотных чешуйках. Мощные мышцы рук и плечей, видневшиеся в каше, оставшейся от рубящего удара винта. Перепонки? Куда ж без них. Гребень на башке, прямо как у гребаного Ихтиандра из золотого фонда фильмов СССР. И вполне себе человеческое лицо пацана, пусть и с признаками вырождения.

– Беда-а-а… – протянул Морхольд и отмахнулся от снующего по палубе и мявкающего кота. – Да иду, за ногу тебя, иду. Не ори.

На борт пришлось подниматься сильно матерясь и сопя. Иначе не получилось. Когда Морхольд шлепнулся на металлический настил, пот катил с него градом. Не хуже, чем дождь, что стал сильнее.

Кровищи здесь хватало на весьма нескромных размеров мясорубку. Как и гильз, разбросанных по всей палубе. Морхольд огляделся, удивляясь увиденному. Надо же, сколько он просто не знал о том, что было под боком. Корабль, речной, на ходу. Рыболюди, точь-в-точь как иллюстрации к рассказам Лавкрафта о Дагоне и его детях.

Он прошелся по борту, задержавшись у спаренного пулемета на корме, покачал головой, глядя на крупнокалиберный танковый Владимирова на носу и остановился, наконец, у штурвала. Он оказался прямо как в книгах Верна, с крохотным рулевым мостиком… и самим рулевым. Или шкипером, кто знает. Почему-то подумалось, что именно капитаном, так и не покинувшим свое судно.

Большой крепкий мутант, весь в нездоровых наростах по лицу и со странно сросшимися пальцами на руках. В плотной провощенной куртке и вооруженный пожеванным (и бывает же такое!) АКСУ. С левой стороны шея у капитана практически отсутствовала, разодранная в клочья.

Кот остановился рядом, приподнявшись на задних лапах и всматриваясь в хмурое нелюдимое лицо, застывшее в смерти. Морхольд готов был поклясться, что животина знала мутанта и даже переживала из-за него. Он попробовал оттащить капитана к борту, надеясь спустить вниз, на берег. Зачем? Дурацкая мысль, что и говорить. Морхольд просто хотел его похоронить. По-человечески, как положено. Пусть и потратив на эту дурь время и силы. Именно так.

Не получилось.

Руль оказался согнут и практически вбит в тело погибшего. Металл крепко-накрепко придавил его к металлу мачты за спиной. Ни туда, ни сюда.

– Прости, друг, – Морхольд протянул руку и закрыл блеклые черные глаза, – чем могу.

Кот отошел и остановился. Поводил носом взад-вперед, будто к чему прислушиваясь. Оно и верно, мутант мутантом, но больше трупов на судне не оказалось. Кровищи – хоть отбавляй, вся палуба в крови, а тел-то нет. Морхольд нахмурился.

Ему верилось в то, что человеческий век здесь, на многострадальной и натерпевшейся от человека Земле, не закончился. Да, верилось. Эта вера придавала сил всегда. Без всякого глупого и оставшегося в прошлом пафоса – Морхольд верил.

В страшные бои, ждущие впереди. В тяжелую борьбу, когда медленно, пядь за пядью, придется забирать свое назад. Не надеяться на волшебника в голубом вертолете, морских пехотинцев и воздушную кавалерию из-за океана, а делать все самим. Как уже было, и не раз. И больше всего ему хотелось верить в собственное участие в этой, по-настоящему последней, войне.

И сейчас, не видя тел, он поневоле поежился. Своих забирают только разумные существа. И погибших «своих» у рыболюдей должно было оказаться немало. Если судить по крови. Слишком уж ее много. А ни одного нет.

Кот, тем временем оказавшийся на носу, мяукнул. Морхольд подхромал к нему и присоединился к занятию мохнатого: разглядыванию берега.

– Умный ты, зараза, – чуть позже констатировал факт и даже улыбнулся, – повезло мне, что вытащил тебя, лохматый.

Как бы ни бушевала река и небо, льющее дождь, пару следов они так и не уничтожили. Невеликий отпечаток тех самых ботинок, что Морхольд самолично купил Дарье в Кинеле, вел к перелеску. Он довольно оскалился, машинально погладив умную башку кота. А тот даже не зашипел.

– Дай мне тут прошвырнуться, – попросил Морхольд, – вдруг чем разживусь.

И ведь получилось. Не сказать, что они стали сильно богаче, чем утром, но все же.

Спички, два больших коробка самых настоящих охотничьих спичек, найденных в каюте под палубой. Запаянных в пластик и совершенно сухих.

Несколько сухарей, завернутых в чистую тряпку. Один Морхольд немедленно отправил в рот и зажевал, наслаждаясь кисловатым привкусом ржаного хлеба. Мир вокруг него стал еще чуточку больше. Где-то еще, а не в Кинеле кто-то выращивал рожь и пек хлеб, превратившийся вот в эти самые сухари. Красота.

Два магазина «семерки», завалившихся под отстегивающуюся койку, порадовали не меньше, чем раскладной кривой нож. Нож Морхольд определил сразу же: садовый. Таких у его деда, в далеком детстве, было несколько. Этот как раз походил на один, с синей ручкой, как брат-близнец. А патроны? Уж они-то всегда сгодятся.

Большим сокровищем оказался совершенно неожиданный предмет, хранившийся в ящике капитанского стола. Атлас автомобильных дорог, от ведь. Откуда, для чего он был нужен капитану? А вот, попал в руки тому, кто оценил эту драгоценность по достоинству. И пусть атласу лет в обед чуть больше двадцати и выпущен как раз перед Бедой, не беда.

И плащ. Длинный, чуть не до пят, кожаный, с дополнительными разрезами сзади и по бокам. И даже с капюшоном, державшимся на металлических крючках. Судя по размеру – капитанский. Крепко скроенный, надежный. Хотя пару швов на рукава Морхольд бы положил.

А вот из огнестрельного оружия ему так ничего и не попалось. Но и на том спасибо, подумалось Морхольду, перекинувшему ногу через борт. «Арго» вздрогнул. Сильной, прошедшей по всему стальному корпусу дрожью.

Летя к коту, уже ждавшему внизу, Морхольд что-то увидел. Что-то, заставившее его вздрогнуть. Но осознать, что именно, вышло позже. Он отковылял к деревьям, косясь на неожиданно сдавшее назад судно. Под килем хлюпало, влажно брызгало водой, корпус скрипел… Но «Арго», по неясной прихоти реки, упорно возвращался в ее черную глубину.

И Морхольд, стоя на берегу, был готов поклясться, что закрытые им самим глаза погибшего шкипера-мутанта, чьего имени он не знал, на какой-то миг вдруг открылись. И посмотрели именно на него.

Черт знает, что за мысли… Но прожив последние пару десятков лет в тени Беды, Морхольд порой сильно и не удивлялся. Стоял и смотрел на темный силуэт с трубой и мачтой, прочно вставший на воду. «Арго», чуть проседая на корму, но поднимаясь и поднимаясь, пошел по черной глади. И почему-то на миг показалось, что судно не просто дойдет до Самарки и приткнется на берегу у Волги, перед Чертой. Подумалось, что еще услышит странную новость о яхте, шедшей сама по себе против течения.

– Контузия, не иначе, – Морхольд улыбнулся мыслям, – точно тебе говорю, усатый.

Кот муркнул и мягко, покачивая хвостом, скрылся среди деревьев.

– Ну ты и пакость, – проворчал Морхольд, – в следующий раз предупреждай, когда вот так исчезать соберешься.

Заметно темнело, и он старался усмотреть хотя бы еще парочку следов. Хотя и так стало ясно, что кошак пер напролом не просто так. Да и повезло.

На самом краю немалых размеров лужи отпечаток ботинок встретился еще раз. И второй, не Дарьи, попался чуть дальше. А потом все-таки стемнело окончательно. Почему они не остановились? Потому что впереди явственно мелькнул огонек, да и чуть стихший ветер принес запах дома и еды. Кто-то там, в тепле и уюте, тушил мясо. Судя по запаху – весьма вкусное.

Морхольд остановился под низким раскидистым орешником и напряженно всмотрелся в темноту. Плохо, что один глаз не в строю. Но и имеющегося хватит. А так – пока вроде бы все ясно.

Небольшой домик, в две-три комнатки. Бревенчатый сруб и дощатые, крашенные зеленым, сени. Пристрой, длинный и приземистый. Из почерневших от времени тех же бревен. Если судить по запаху, пробивающемуся даже через дождь, со скотиной. Со свиньями, уж точно, не спутаешь. Пахло… да что там, воняло знатно. И, вот ведь, ограды практически никакой. И что оно может значить? Да что угодно.

Личность, живущая в избушке, находится под чьей-то охраной и ни хрена по этой причине не боится ни бога, ни черта.

Или хозяин дома – ленивая скотина, и даром не хочет обезопасить самого себя крепким частоколом.

Или человек, живущий здесь, плевать хотел на все. Как карта ляжет, так и будет.

Или его просто-напросто боялись. Причем даже зверье. Верилось слабовато, но мало ли. Про рыболюдов на реке собственного детства Морхольд слыхом не слыхивал. Вдруг и тут так же?

Оставалось проверить все догадки опытным путем. Тем более кот явственно намекал всем своим напряженным телом – нам с тобой, человече, именно туда. В самое логово местного людоеда, например. Кто ж его знает, что он там за мясо харчит?

Морхольд присмотрелся внимательнее, надеясь быстро определить стратегию штурма. Напороться на дуплет из самой обычной двустволки как-то не хотелось. А вряд ли хозяин захочет поприветствовать незваных гостей как-то иначе. Ну, сам Морхольд поступил бы именно так. Причем ружье закреплял бы на ночь прямо напротив двери самострелом. Чего руки марать, когда ворье само себя пристрелить сможет?

Напряженное выискивание слабого места помогло. Одиноко торчащая коробка у пристроя могла быть чем угодно. Будкой для инвентаря. Ледником для освежеванных трупов. Каморкой для утренних, обеденных и вечерних молитв. Да мало ли.

Но почему-то Морхольд совершенно уверился в мысли о самом обычном сортире. А раз так, то стоило добраться именно до него. И ждать. Тем более, что каких-либо других будок, заполненных мутировавшими собаками, к примеру, не наблюдалось.

Он пригнулся и, чуть шипя сквозь зубы от очередного прострела, осторожно пошел вперед. Но пройти вышло недалеко.

Хлопнула дверь. На пороге появился силуэт, мирно попыхивающий самокруткой.

– Хорош прятаться, – голос показался не молодым, но и не дряхлым, – выходите. Оба. И ты, и твоя зверюга.

Вот такие дела, полоскать твои подгузники.

* * *

Свет от керосиновой лампы мягко струился желтым янтарем. Фитиль потрескивал как-то особо уютно. Морхольд, облизав и отложив ложку, степенно хлебал чай. По-купечески, из блюдца. Не смог отказать себе в такой дурости.

Травяной сбор из легко угаданных шиповника, смородины, земляники, чуть зверобоя и мелиссы, шел хорошо. Особенно под медок. Медок удивил особо, оказавшись цветочным. Пчелами, нормальными и хозяйственными, никого не удивишь, это верно. А вот откуда взялись эти самые нормальные полевые цветы? Не гречиха?

Да и вообще… многое в доме удивляло.

Чистота и уют, давно не свойственные миру. Одинаковые занавески на окнах, длинные, фабричные, интересного сочетания цветов: лиловые и зеленые. Вместе с ровными белыми стенами гостиной – да-да, именно гостиной, – они создавали непередаваемый ансамбль. Морхольд сидел и тихонько удивлялся своему удивлению еще больше.

На полу лежал светлый ламинат. Этот материал он уже и не помнил, а тот лежал. Как новый. Чистый и даже отблескивающий в свете керосинки. Окажись в доме хозяйка, Морхольду было бы стыдно за грязные ноги и онучи, оставленные вместе в ботинками в сенях. Тоже, само собой, чистых.

Но, во-первых, хозяйки не оказалось. А во-вторых, хозяин сразу отправил его в душевую, располагавшуюся за сенями. Отмытый и довольный Морхольд получил свежую пару теплого армейского белья – пусть и старого, как отходы мамонта, образца. Пресловутую «вошебазу», то есть самую настоящую зимнюю «белку». И, кроме этого сухого и пахнущего только лежалым счастья, хозяин одарил его неношеными шерстяными носками.

Хозяин… хозяин. Стало ясно, что он именно тот, кого боялась вся округа. Включая бандитов, зверье и, вероятнее всего, самого Клыча.

Чуть старше Морхольда, на неуловимые лет пять – десять. Высокий, крепкий, с коротким ежиком волос и внимательными глазами. Несколько шрамов на лице и бездна спокойной уверенности. Такой, что Морхольду оставалось только сыто рыгнуть после ужина и честно рассказать о цели визита и собственных планах. Которые, к слову, включали выбивание правды именно из мужика напротив. Он-то, кстати, чай пил из обычной кружки, с ручкой, обвязанной нитками.

Чай парил, мед сладко пах, хозяин молча пил и внимательно смотрел то на кота, спящего в углу, то на Морхольда. А тот, сочно причмокивая, с присвистом хлебал из блюдца и не знал с чего начать. И косился на СКС, висящий сбоку от хозяина. Странно, но оружие никак не нарушало уюта комнаты.

– Давай упрощу тебе задачу, – хозяин отрезал кусок сот и протянул Морхольду, – ты как к такому предложению?

– Так заметно, что меня что-то гложет и не могу это высказать?

– Прямо в точку, – тот усмехнулся, – лучше и не скажешь.

– Ну… если оно так, то только «за».

Тот кивнул.

– Для начала, гостюшка, ты б представился. Понимаю, недосуг, усталость и все такое… но?

Морхольд усмехнулся в ответ:

– Прошу прощения, утомился.

– Кто бы сомневался. На дворе-то, чать, не благословенный две тысячи восьмой. Это тогда было хорошо. Евро сорок, доллар тридцать, нанотехнологии, маршрутные такси, первые айфоны и вообще – тишь, гладь и божья благодать.

– Действительно. Меня зовут Морхольд.

– Интересное имя. Валлийское, кажется? Вроде бы упоминалось в «Тристане и Изольде»?

– Радует общение с образованным человеком. Гляжу на вас и так и вижу очами души своей диплом о высшем. И почему-то звезды на погонах в придачу.

– Да чего только не бывает, особенно в прошлом.

– Ну, так…

– Кто слишком много такает, тому в рот птичка какает, – хозяин отхлебнул из кружки, – слышали, наверное?

– Великолепная книга за авторством Франсуа Рабле. Из главы о детстве Гаргантюа, если память не изменяет?

– В наши-то с вами времена общение с человеком, не чуравшимся в прошлом чтения классика французской литературы, да и мировой в целом, – великая радость.

– Ну, старик Рабле умел радовать неожиданными перлами в своем панегрике, эт точно, – Морхольд надул щеки и, прихлюпнув, допил чай. – А как вас величать?

– Хм… – хозяин открыл жестяной портсигар, советский, с выдавленной охотничьей собакой, предложил угощаться, – а зовите меня, пожалуй, Егерь… Хотя нет, это имя для того, кто давным-давно ушел. Можно сказать, стал призраком. Зовите Лесником.

– Удивительно незнакомое имя. Оба.

– Взаимно, земляк.

Морхольд удивленно посмотрел на него.

– И не спрашивай, не поймешь. Родились мы с тобой в одном городе. Том самом, бывшим когда-то очень радостным. Откуда ты и добрался сюда.

Удивляться этому уже не хотелось.

– Может быть… земляк, ты тогда знаешь, зачем приперся к тебе?

Лесник пожал плечами.

– Знаю. Бери сигарету, Морхольд. Угощайся…

– А, не курим… – Морхольд взял самокрутку, сделанную с помощью машинки и тоненько хрустнувшую всамделишней папиросной бумагой.

– Добалагурим, не переживай. Да и никто из нас двоих не Цезарь.

– Любишь «Обелиск»?

– А как его не любить? Соляры для генератора нет, так бы включил.

– Странно, что нет.

– Появится. На, читай. Тебе оставила твоя девочка.

На стол лег вырванный из записной книжки листок. Морхольд затаил дыхание, увидев написанное. Координаты. Простые географические координаты.

– Это далеко, – Лесник закурил, – очень. На юге.

Морхольд сглотнул. Но как?

– Они пришли позавчера. Девочка, девушка и парень-башкир. – Егерь постучал пальцами по столу. – Жалко девушку. Мало того, что с пальцами беда, так еще и дети Дагона подрали. Но я помог, пальцы скоро заработают.

– Рыболюды?

– В точку. Дойдут до него руки… правда, когда, не знаю. Развел, понимаешь, черт-те что на реке.

– Они…

– Они ушли сегодня утром. Двинулись в сторону Похвистнево. Дойдут, как мне думается. Очень уж паренек у них упорный. Да и девочка…

– Девочка чудо, – Морхольд облизал пересохшие губы, – просто чудо.

– Чудо, что ты смог сюда дойти. И выжить.

– Откуда знаешь? И кто ты такой, твою-то за ногу?!

– Я же сказал: твой земляк Лесник. Я местный… старожил.

– Да нет здесь таких старожилов, землячок, – Морхольд помотал головой, – не слышал про тебя. Никогда.

– Так ты не живешь здесь. Мотаешься где попало, а на родину не заманишь ни калачом, ни пряником. Стыдно тебе?

Он не ответил. Пожал плечами.

– А потом удивляешься, что чего-то не знаешь. Свой город надо любить.

– Ага.

– Ага, ага… – Лесник невесело усмехнулся. – Жаль, Таната нет. Он бы тебе все объяснил куда доходчивее.

– Я смотрю, вас здесь немало.

– Нас здесь трое. Я, Танат и Мэри Энн. Был еще пес, Костоглод. Но он погиб. И Таната тоже… нет. И хорошо, что ты встретился именно со мной. Встретился бы с ним, значит, дела у тебя были бы плохи.

– Да ладно, хватит лечить. Понимаю, что вышел сюда не просто так. Судьба?

– Как говорил один стрелок, Морхольд, это Ка.

– Роланда его Ка и лично Стивен Кинг привели в начало пути. А мне бы добраться до конца своего. До своей Темной Башни. И найти свой Ка-тет.

– Захочешь – доберешься, – Лесник пожал плечами, – было бы желание.

– На юг?

– Ты испугался? Знаешь такое место, Джемете?

Морхольд не ответил. Анапа, значит. Вот как…

Все сходилось. Туда они и отправились практически день в день, когда небо разродилось огнем. Оставшаяся семья. Мама и сестра. Подарок на ее пятнадцать лет. Отдых на море.

– А как я могу быть уверенным в…

– Не придумывай причин, сынок, – Лесник усмехнулся, – будь мужиком.

Спорить с ним о возрасте и о том, что он ему годился в братья, не хотелось. Все это было неправильным. Дом, хозяин, координаты, разговор этот дурацкий, отдающий надуманным диалогом в приключенческом чтиве, которое он любил тогда, до всего этого дерьма. Надуманный, как бы многозначительный, с недомолвками и Тайной. Именно Тайной с большой буквы «т».

– Она уже тогда, оставляя листок, знала про мой выбор?

Морхольд внимательно смотрел на человека, увиденного впервые.

Даша Дармова. Странная девочка, умеющая то, что нельзя было и предположить в прошлой жизни. Ведь оставляя эти самые цифры и градусы широты с долготой, она давала выбор. Ему, человеку, вроде бы выполнившему свои обязательства. Ведь довел до Отрадного. Ведь сдал с рук на руки упрямому башкиру Азамату.

Но на душе скреблись кошки. Такие, с вон того кота величиной. И соответствующими когтями. Ведь, давайте честно, он же шел не из-за такой нужной информации. Он просто нашел себе какую-то настоящую цель. Кроме постоянных ходок за давно пришедшим в негодность хабаром из прошлой жизни. Или за ублюдками, чьи головы оценивались в патронах. И как же быть?

Лесник кивнул, не спеша поднялся и вышел. Оставил Морхольда наедине с самим собой. Подумать. Тоже мне, благородный дон, ну-ну. Хотя, и это верно, больше-то он ничего и не мог бы сделать. Выбор есть всегда. Даже пусть и небольшой.

Идти в Похвистнево? Или на юг?

Анапа. Он был там один раз. Его разговоры и отправили маму с сестрой туда. Море за невысокими дюнами. Запах соли и шашлыка. Гомон детей, их там всегда было много. Кусочек солнечного теплого счастья, оставшийся в памяти. И дорога туда куда длиннее, чем в ту же Уфу.

Ответ Морхольд уже знал. Выбор, на самом деле, сделан. Осталось только его осмыслить и принять. И начать новую дорогу. Но сперва выспаться.

* * *

– Вроде бы все проверил, стреляет хорошо. Но старый… – Лесник положил перед Морхольдом «макаров», блестящий маслом, и три обоймы. – Патронов маловато, ты уж не обессудь. Что было – отдал парнишке этому, Азамату. Ему придется тяжелее. Чем тебе.

Морхольд кивнул. Тут хозяин прав на все сто.

– Ну, усатый, бывай… – он протянул руку, очень сильно захотев погладить кота по умной башке, – не обижайся.

Кот посмотрел умно, по-человечески, и сам ткнулся широким лбом прямо в ладонь. Муркнул и пошел к деревьям. Оглянулся, замерев и глядя прямо на Морхольда. Мол, чего стоишь, пойдем! Ну?!!

Человек покачал головой, пожал плечами. Виновато и отчасти жалко. Кот повернулся задом, чуть дрогнул хвост, и зверь пропал среди стволов.

– Б… ь!

Морхольд сплюнул.

– Чего ругаешься? – Лесник покосился на него.

Ветер выл все сильнее. Зима приближалась. А Лесник только поднял капюшон штормовки. И все.

Зря он думал, что Морхольд не бывал дома. Еще как бывал. И новая, весьма долгая дорога, начнется через дом. И теперь Морхольду предстояло возвращаться. В Отрадный.

– Так чего ругаешься?

– Стыдно. Даже кот и тот на меня надеялся.

– Не глупи, – Лесник закурил. Ветер мгновенно растащил дымок в стороны, – ты не просто прогуляться решил. Семья… это же самое главное и дорогое, что есть у человека. Ты можешь найти свою. Любой поймет. Не поймет, так либо мудак, либо дурак.

Морхольд не ответил. Примерял пистолет к большому внутреннему карману плаща. Кобуры у Егеря не оказалось. Вместо нее хозяин подарил Морхольду старый и надежный вещевой мешок. Тот, чьи точные копии-близнецы доходили куда угодно вместе со своими хозяевами. Хоть на Эльбрус, хоть до Кандагара, хоть до Берлина. И не пустой.

Кусок сала, связка твердых, убить можно, сухарей. И спирт. Святое правило трех «с», передаваемое от отца к сыну. С которым русская армия выигрывала любую войну. Сало, сухари и спирт. Ни мороз, ни пекло, ничего не страшно.

Толстый пластиковый пакет с тремя десятками сигарет в картонных пачках. И свитер. Той же домашней вязки, что и носки. Плотный, теплый, самое то по погоде на дворе.

– Как думаешь добраться?

Морхольд пожал плечами.

– Через Волгоград, потом вдоль железнодорожной ветки на Краснодар. А там – как получится. Надо бы успеть до Нового года. И подарки найти.

– Оптимист, – хмыкнул Лесник, – или нет?

– Ну… тут как выйдет. Если все срастется, то какой-то кусок даже пролечу. Волга встанет – сколько-то по льду пройду.

– Тоже правильно. Бывай, человече.

Он хлопнул его по плечу и пошел в дом. Морхольд кивнул и двинулся обратно. Только не вдоль реки, а посуху. Так-то оно сподручнее, да и мало ли…

Небо сыпало крупой, острой и жесткой. Дождь принимался лить не меньше пяти раз, пока он добрался до бывших дач в Раздолье. Земля снова раскисла, плевалась брызгами, заставляла чаще опираться на посох-острогу. Спина одаряла вспышками и выстрелами боли, но Морхольд шел и шел, как заведенный.

Раз-два, раз-два, левой, левой. Таким шагом можно пройти весь мир. Если есть задача. Или вера во что-то. Хотя пройти даже не мир, а полторы тысячи километров хотелось бы не одному. Но уж как есть. Его размен с судьбой Даши Дармовой оказался равноценным.

Рука, начавшая походить сама на себя, смазанная жиром и мазью из трав, крепко забинтованная, беспокоила не так часто. Глаз не работал. Тек слезой и порой вспыхивал ало-огненной паутинкой в темноте под перевязкой. Смех, да и только: калечный рукожоп шел в свою личную Шангри-Ла, аки Фродо в Мордор. Ага, наверное, проще было зайти посередь реки Большой Кинель и терпеливо ожидать, пока кто-нибудь не схарчит. Но ведь если помирать, так с музыкой. И Морхольду очень сильно хотелось, чтобы она зазвучала не скоро.

Он остановился. Крыши домиков, заметные среди разросшихся посадок, серели впереди. Пробивались через морось темными острыми пятнами, кое-где либо уже совсем провалившимися, либо щерящимися обломанными зубами проломов. Заботливые хозяева, ухаживающие за домиками, давненько стали удобрениями для собственных грядок. Не любил Морхольд эти места. И даже до Войны-Беды не любил.

Единственное, что радовало: не нужен счетчик. Нет здесь радиации. Не с чего ей здесь браться. Зато хватало собственных гадостей. А как еще, если двадцать лет назад по всей земле прошлась беда, да такая, что вспоминать не хочется. Не говоря о том, что если много лет закачивать водный раствор вместо выкаченной нефти – как-нибудь да рванет. Отрадный в некоторых местах был напичкан дрянью, называемой самим Морхольдом «ловушками». Разными.

Вот и сейчас, прямо перед ним, сырой воздух совершенно незаметно подрагивал сразу в нескольких местах. И эти самые «несколько мест» явно сливались в кривую полосу, шедшую по всему открытому пространству. А по бокам торчал такой бурелом, что лезть в него ну просто очень не хотелось.

«Битум». Никак больше назвать густую вязкую горячущую смолу он не смог. Смоляное варево, как-то растворившее на его глазах немаленького лосенка. И вся эта пакость сейчас как нарочно оказалась на самом удобном пути к его первой цели. Эти «ловушки» появлялись и пропадали не очень быстро. Несколько дней, порой неделя. И, как назло, сегодня явно решили оказаться здесь.

Морхольд чуть отступил, спрятавшись под обвисшим сырым кленом. Серая пелена над головой густела и не рассасывалась, это да. Вот только он совершенно не помнил, чтобы низкая облачность останавливала охотящуюся стервь. И застревать на открытом месте столбом не стоило.

Так… какие варианты?

Варианты-то выглядели так себе, ничего хорошего.

Первый: пройти через бурелом из разросшегося чилижника, перекошенных карагачей, кленов, вязов и редких тополей, невесть как оказавшихся здесь. Долго, а по времени уже обед. Добраться до цели стоило засветло. Пойдешь через одичавший пролесок – три часа пропадут. Как минимум.

Второй: вернуться на полкилометра и попробовать обойти дачи по самым границам. Но тут подводных камней больше. «Битум» может быть где угодно. Не говоря о «мясорезке». И времени жалко, и себя самого, ковыляющего назад.

Ну, и третий, к которому он и склонялся. Пройти по доскам забора самой крайней дачи, выломав и настелив их на относительно целый кусок частокола. Тем более, несколько уже валялись, сырея, впереди. Хотя тут еще та загвоздка. Сам Морхольд, будь он мародером или бандитом, с удовольствием бы подстроил все именно так, воспользовавшись моментом. И сидел бы в засаде. Чужих следов не заметно? Так дождь шарашит какие сутки?

– Монетку кинуть? – поинтересовался он у дач. Или у неба. Или у пустоты за спиной. – А толку? Да и хрен с ним.

И шагнул к доскам. Пришлось попотеть, укладывая их, но вроде бы выходило, как и задумывалось. Морхольд осторожно, косясь на марево над «ловушкой», пополз вперед. Дерево прогибалось, хрустело и брызгало прелью и щепками на концах. Дрожало, но не ломалось. Морхольд пыхтел и аккуратно, сантиметр за сантиметром, двигался подальше от жаркого и жадного зева ближайшего «битума». Жухлая остатняя трава рядом уже ссохлась в проволоку, выдавая «ловушку».

Когда он скатился на землю, перевалив через обгрызенный край доски, спина болела немилосердно. Падая, он едва успел подхватить полетевший в сторону ПМ. И все же грохнулся, сильно приложившись о несколько битых кирпичей из стопки под забором.

Выстрелы ударили сразу, с разных сторон. Первая пуля разнесла половину штакетины за его головой. Вторая и третья размозжили в труху рог подруги-остроги. А вот две следующие вкусно поцеловали его в спину.