Курсантская исповедь. Марш бросок (В. В. Земша)

Марш бросок

Сегодня – 15 октября. Сегодня – переход на зимнюю форму одежды. Курсант Тимофеев с чувством глубочайшего удовлетворения распрощался с затасканной на «курсе молодого бойца» хэбэшной «стекляшкой» в обмен на темно-зелёное «ПШа» с новенькими красными погонами с желтенькими продольными полосками курсантских галунов вместо затёртых и выцветших старых. Всё расположение роты напоминало сплошной швейный цех. Курсанты в зимнем байковом голубом нательном белье пришивали погоны, петлицы, отмеряли всё линейками «по Уставу». Наматывали на голые ноги с изуродованными мозолями пятками, по которым обычно летом на пляже любой патруль легко вычислял своих «самовольщиков» среди гражданских лиц, зимние байковые новенькие портянки нежного цвета слоновой кости. Воздух был пропитан характерным мужским запахом нового обмундирования.

Влад переложил в нагрудный карман затрёпанную фотографию девушки.

Её светлые локоны мило обрамляли смазливое личико…

– Сонечка, милая Сонечка! – он мысленно прикоснулся к её губам.

– Рота-а-а! Строиться-я в расположени-и-и! – внезапно раздался вопль.

– Что, сынки, совсем нюх потеряли что ли? – старшина вразвалочку прохаживался вдоль строя.

Два курсанта стояли перед строем с бутылками молока и булками, понуро опустив головы.

– Ротный спалил самовольщиков! – шепнул сосед Тимофееву.

– Что-о, това-арищи курсанты! Голода-а-ем? Чмошники! В самоволки бегаете? – «замок» лыбился ехидной улыбкой, отвесив челюсть.

– Что, от молочка не просыхаем?! Да-а? Придётся щас вместо фильма всей роте сбегать в самоволку по большому кругу! – старшина весело блеснул глазами.

– Воспитание в коллективе и через коллектив! – радостно вторил сержант старшине. – Кхе-кхе-кхе, – он развернулся и демонстративно боднул дверь каптёрки лбом, демонстрируя евоную крепость.

– Рота-а-а! Стро-о-и-иться на у-улице! – казалось, сержантский состав в своём подавляющем большинстве торжествовал! Казалось, весь сержантский состав просто питался этими дрючками! Глаза у них горели, словно у вампиров, слетевшихся на запах невинной крови!

У большинства из них на груди гордо выделялись либо значки парашютистов, либо «кадетов» -выпускников Суворовских училищ.15

Тимофеев, как и все, ёжился на улице, стоя в «стойке пингвина». От действительности хотелось абстрагироваться. Ему неделю назад исполнилось семнадцать, по поводу чего он смог получить особый «подарок» от старшины и отбиться вечером (т.е. лечь спать) не за сорок пять секунд, как все другие, а спокойно. Теперь, в свои семнадцать, он уже чувствовал себя вполне взрослым, научившимся стойко переносить наваливающиеся физическо-психологические тяготы, от которых он попросту, старался абстрагироваться, как и от всей неприятной действительности. Он снова ушёл мыслями в воспоминания о Соне…

…Тогда, в школе, он так и не решился заговорить с ней. Тогда, в школе, он искал любую возможность увидеть эту девчонку с параллели. Будь то в школьном коридоре, на переменке, будь то на субботнике или при сборке металлолома…

Сейчас сибирская погода, словно наблюдая за курсантами, приготовила им свой «сюрприз» по такому случаю – первый снег. Он мелкой крупой засеял всё холодное пространство вокруг…

– Бего-ом м-м-м-арш! – крикнул старшина, сверкая хищным вороньим взглядом. Так начинался любой марш-бросок. Бег по снегу и грязи, в любую непогоду. Ведь эти курсанты – будущие офицеры, будущие политработники-комиссары. Чтоб увлечь за собой бойцов в пекло, в будущем, в настоящем они сами должны лепиться из цемента. А ничто так не цементирует характер, как лишения, трудности и, конечно же, холод и снег! Особенно с грязью! Забег делали повзводно. В совокупности более ста яловых сапог двадцатой роты бухало по грязи вдоль лесной дороги, изуродованной рытвинами от траков гусениц БМП и танков. Тимофеев сдвинул назад новенькую синюю «жучку»16 на остриженной голове.

Вытер рукавом пот со лба. В такие минуты его мысли улетали далеко от происходящего…

Октябрьская грязная жижа разбитых танковыми траками дорог покрывалась первым октябрьским снегом. Это было просто идеальное время для марш-бросков, как плановых, так и дисциплинарных, а так же для тактической и инженерной подготовки как днём, так и ночью. Что там бег! Окапывание в этой холодной снежной грязи было нéчто! А главное – всё это делалась без «подменки», в повседневной форме. В обычном «ПШ» и шинелях, которые должно было поддерживать в идеальной чистоте, без каких бы то ни было скидок на такие вот обстоятельства!

Итак, рота угрюмо шлёпала по заснеженной чавкающей грязью дороге. Пред Тимофеевым снова предстал образ Сонечки. Той далёкой Сонечки, которой он так и не признался в своих чувствах.

Тогда, на школьном выпускном, когда они гурьбой весело шли в Хабаровске по Амурскому бульвару, он, как ему показалось, почувствовал на себе её взгляд. Поднял глаза. Она улыбалась, освещаемая уличным фонарём, торчащим из-за кустов кучерявой акации. Ночное небо. Шорох листьев. Запах лета. И казалось, что вот он тот миг настал. Преодолевая оцепенение, он сделал шаг навстречу. Сердце словно выпрыгивало из груди и, казалось, нет человека, счастливее его, носящего в себе столь светлое чувство юношеской влюблённости, во всей Вселенной!..

– Обороты! – снова заорал старшина. Казалось, всё ему нипочём. Он, бывший дéсант, был слеплен уж точно из цемента. Его дéсантские сапоги с боковой шнуровкой на укороченных голенищах вызывали всеобщую зависть и уважение! Уважение и страх! Страх и ненависть! Да. Его ненавидел каждый, меся смесь из грязи и снега, особенно во время ежедневных восьмикилометровых забегов на утренней зарядке. Ведь пережить зарядку со старшиной считалось – пережить день! Во всяком случае, его худшую часть! Однако были и такие вот внеплановые дисциплинарные забеги, когда вместо ожидаемого «пряника», как просмотр старого фильма в училищном ГОКе или банальная самоподготовка в тёплом классе, начиналась снова «худшая часть дня».

– Р-р-я-яз, р-р-яяз, р-р-яяз, два-а, три-и, р-р-я-яз, р-р-я-яз, р-р-я-яз, два-а, три-и, четыре, – в такт старшине рота грохала сапогами по схваченной заморозками земле, обволакиваемая клубами пара от разгоряченных тел.

– Вспышка слева! – вдруг заорал старшина, увидев нарушение в равнении строя.

Рота кинулась к обочине. Курсанты падали на землю по направлению предполагаемого взрыва, обхватывая головы руками. Тимофеев уткнулся лбом в корень дерева…

…Тогда, в Хабаровске, он стоял сконфуженно, видя как сзади него неожиданно вышел Лозовик – разбитной пацан с параллели, собирающийся в рязанское училище ВДВ! Он бесцеремонно сгрёб улыбающуюся ему Сонечку, бухнулся на скамейку и фамильярно усадил её себе на колени. Они бесстыдно целовались. Прямо перед растоптанным Владиславом, который сделал пару шагов назад, споткнулся об уличную урну, больно упав на газон, уткнулся лицом в корневища акации. Раздался задорный смех. Ненавистный смех Лозовика, обидный смех Сонечки, глупые смешки прочих. Тимофеев лежал, уткнувшись лицом, так же как и сейчас, в корень дерева. Ему хотелось тогда умереть. Вся его жизнь тогда потеряла для него всяческий смысл…

– Рота-а-а! Стро-оиться! – раздался вопль старшины, отозвавшийся эхом воплями «замков» и «комодов»,

– Двести первая группа! Стро-оиться!

– Двести вторая группа! Стро-оиться!

– Двести третья группа! Строоиться..!

– Первое отделе-ение! Стро-оиться!

– Второе отделе-ение! Стро-оиться!

– Стро-оиться!

– Стро-оиться!

– Стро-оиться!

Орали все сержанты в голос, командуя каждый своим взводом или отделением!..

(Уже первые месяцы первого курса дали ясно понять, что это военное училище было создано не для выращивания «паркетно-кабинетных» офицеров. Бегать в полном снаряжении в атаку, ползать, таскать «раненых» ползком, рыть окопы – всё оказалось гораздо сложнее, чем казалось со стороны, при просмотре телепередачи «Служу Советскому Союзу».

Требования к внешнему виду при том были крайне высокими. И здесь не было никаких ни поблажек, ни оправданий. Вернувшись с ночных тактических занятий, в грязи, утром каждый должен был выглядеть безупречно чистым и выглаженным. Приходилось часами мокнуть под дождём днём и ночью. Утром влазить в мокрую холодную одежду.

Такова была система «естественного отбора», готовящая советского «сверхчеловека», способного выжить и победить, где угодно и чего бы это ему ни стоило! И это были только «цветочки», вспоминаемые многими в будущем как лёгкие весёлые дни беззаботного «курсантства»…)