Глава 3. Мамина храбрость
Глубокой зимой я наконец-то узнал, что во мне было неуязвимое лето.
Мой сын Райан
Как мать, я забочусь, о чем могу, а невозможное доверяю Господу.
Прошло семь лет с тех пор, как умер мой сын, Райан Уайт. У Райана была гемофилия, он принимал препарат крови, повышающий ее свертываемость, и заразился ВИЧ. Когда это произошло, о СПИДе еще ничего толком не знали. Ему поставили этот диагноз в тринадцать лет. Врачи сказали, что, если нам повезет, он проживет еще шесть месяцев.
Райан прожил шесть лет, и все узнали его как «парня, который стал олицетворением СПИДа и рассказал всей стране об этой болезни». Так о моем сыне высказался президент Клинтон, повторно подписывая «Чрезвычайный закон о помощи больным ВИЧ/СПИДом имени Райана Уайта». Этот закон обеспечивает сотни тысяч людей с ВИЧ, живущих в Америке, медицинскими услугами, лекарствами, уходом на дому и амбулаторным лечением. Я уверена, Райан был бы счастлив, знай он, что его жизнь и смерть смогли помочь стольким людям.
Известие о смертельной болезни Райана совершенно раздавило меня. Я одна воспитывала двоих детей. Они были смыслом моей жизни – и теперь мой сын, мой первенец, должен был умереть. Я сомневалась, что смогу это пережить. И вдобавок к этому кошмару нам пришлось бороться с безразличием, страхом и ненавистью, которые окружали СПИД в те времена. Райан хотел снова ходить в школу, но его не пускали обратно. Родители боялись, что их дети заразятся ВИЧ, находясь с Райаном в одном классе. Мы боролись за то, чтобы ему разрешили учиться, и победили, но враждебное отношение и давление общественности пагубно сказались на нашей семье. Мы решили переехать в другой город.
В новой школе Райана все было совершенно по-другому. Студенты очень сердечно приняли его у себя: они рассказывали в школе о СПИДе и помогали ученикам побороть страх перед этой болезнью. Райан посвятил свою жизнь просвещению людей. Он рассказывал о СПИДе всему миру – на телевидении, в журналах, газетах. Это помогло нашей семье принять свою участь и частично облегчило боль.
Мы научились жить со СПИДом. Эта болезнь страшна тем, что приносит одну сильную инфекцию за другой. Я боялась, что каждое покашливание, каждое повышение температуры могло быть последним. Со СПИДом никогда не знаешь, насколько серьезен тот или иной симптом. Пациент постоянно заболевает, не успев оправиться от предыдущей болезни.
Райан почти всегда был в хорошем настроении. Даже лежа в больнице, он старался улыбаться мне, когда я входила в двери. И все же иногда он расстраивался и начинал дуться – если не мог из-за болезни или учебы пойти на концерт, или встретиться с интересными людьми, или поехать в необычное место. Тогда я могла отругать его. Он сразу раскаивался и извинялся передо мной. Он писал мне записки и посылал открытки.
Если больной человек никогда не раздражается, значит, он святой. Если вы заботитесь о больном человеке, вам ни в коем случае нельзя близко к сердцу принимать его вспышки ярости, потому что на самом деле за него говорит болезнь или лекарство. Злые слова исходят не из его искреннего и любящего сердца.
Однажды Райан просто схватил меня за руку и начал помахивать ей.
– Райан, ты обычно делаешь милые вещи, когда тебе что-то нужно. Чего ты хочешь?
– Нет, я ничего не хочу. Разве сыну нельзя подержать маму за руку?
– Ну хватит, Райан…
– Нет, мама, правда. Я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделала. За то, что ты всегда была рядом.
Никто и никогда не сможет отнять у меня эти слова. Никто не сможет отнять у меня то, что я почувствовала в тот день как мать.
Я помню, как кто-то однажды спросил меня:
– Как же ты живешь, Джинни, зная, что твой сын скоро умрет?
Я ответила:
– Мы не думаем о смерти. У нас нет на это времени. Если дать этим мыслям волю, они сожрут тебя. Нужно продолжать жить, вкладывая смысл в каждый день и час.
Каждый сорняк, что я выдираю, – это кусочек скорби, который я отталкиваю от себя.
Наконец настало то роковое время, когда тело Райана сдалось. Пока Райан был подключен к аппарату жизнеобеспечения, я разговаривала с ним. Наверное, он ничего не слышал, но мы включали ему музыку. Он ничего не видел, но мы, вставая на шаткие стулья, развешивали плакаты и флажки на стенах поверх экранов, проводов и пищащих мониторов. Мы не хотели бросать его одного.
Стоя там и глядя на тощее, маленькое тело Райана, я знала, что ничего уже не изменить. Перед тем как потерять сознание, мой сын сказал мне:
– Мама, если ты думаешь, что у меня еще есть шанс, не упускай его.
И мы не упускали. Мы делали все, что было в наших силах, до самой последней секунды.
Я наклонилась к нему поближе и прошептала:
– Все хорошо, сынок. Можешь идти.
Потом он умер. Его оживили на пару минут. Он умер бы снова в ту же минуту; я прекрасно это знала. Я знала, что шансов больше нет. Но как же тяжело признавать поражение… это было невыразимое горе для меня и моей семьи.
– Если хочешь, можешь попросить врачей перестать, – сказала моя близкая подруга. – Это тебе решать, Джинни.
Я поговорила с моими родителями и с Андреа – сестрой Райана. Потом я сказала врачам:
– Хватит.
Доктор Марти Клайман с самого начала заботился о Райане. Он помог ему прожить почти шесть лет, когда другие врачи предрекали смерть через шесть месяцев. Он вышел и объявил, что мой мальчик умер во сне, не мучаясь.
Искорка потухла.
Нужно продолжать жить, вкладывая смысл в каждый день и час.
Теперь, семь лет спустя, эта искорка понемногу разгорается снова. Мне кажется, что в моем разуме наконец-то забрезжил рассвет. Я всего жду с нетерпением. Мне нравится быть замужем. Мой новый муж Рой вернул радость в мою жизнь. Моя дочь Андреа выросла сильным, умным, прекрасным человеком. Я с нетерпением жду всего, что жизнь приготовила для нас, – приключений, путешествий, внуков. Кажется, на горизонте уже виднеется конец эпидемии СПИДа. Каждый день люди, чья жизнь когда-то казалась законченной, выздоравливают. Скоро появится лекарство. Оно уже почти здесь. Я чувствую, что доживу до этого момента. Что может быть лучше радостного предвкушения?
Сад лечит меня. Там я работаю на лоне природы среди цветов и сочных фруктов и пробуждаю свой дух, когда день еще молод, все выглядит свежим и мокрым и листья покрыты капельками росы. Мне кажется, что каждый сорняк, что я выдираю, – это кусочек скорби, который я отталкиваю от себя. Это слезы, которые я выполола, чтобы всходы радости нашли путь наружу.
В цветах я вижу лица друзей, которых потеряла: я вижу лицо моего сына. Они прекрасны ранним утром, когда открываются, как улыбки, и светятся новой надеждой.
Спасибо, Господи, за новый день.
Мама, все хорошо?
Я сидела, погрузившись в раздумья над важным отчетом, когда зазвонил телефон. Ну почему именно сейчас? – подумала я с раздражением, и тут няня моего двухлетнего сына сообщила, что ему плохо.
– Джордан сам не свой, – сказала она. – Температуры нет, но он очень вялый.
По дороге домой я успела успокоиться и задуматься о Джордане. Я вспомнила, как удивилась, узнав, что беременна. В детстве я была уверена, что никогда не захочу детей. Но тогда я не была влюблена в отца-одиночку с двумя маленькими дочками.
За пять лет в браке мне понравилось быть мачехой. Эта роль подходила мне, и во многом это была заслуга моих новых дочерей. Помню, как я переживала, что нужно будет рассказать им о будущем малыше. Девочки тогда только-только привыкли к новой жизни. Вспомнив их ответ, я расхохоталась. Сестренки отвели меня в туалет, подальше от отца, и задали единственный вопрос, который их беспокоил:
– Это что же, вы с папой занимались сексом?
Спустя семь месяцев и двадцать два часа тяжелых родов мы наконец-то увидели Джордана. Мы никак не ждали, что мальчик по фамилии Перез окажется огненно-рыжим. У нас родился прекрасный здоровый сынок с темными, почти черными глазами.
– Он – часть всех нас, – сказала Вэл, наша старшая дочь, с любовью глядя на маленького братика. – Он нас объединяет.
Я вынырнула из грез, подъехала к дому и помчалась внутрь. Джордан спал, взмокнув от пота и с трудом дыша. Я схватила его в охапку, усадила в автомобильное креслице и отправилась к доктору.
Я все время поглядывала то на дорогу, то на Джордана. Няня была права: он был сам не свой. Теперь он проснулся и глядел на меня печальными усталыми глазами.
До доктора оставалось несколько кварталов, когда я снова обернулась к нему. Губки Джордана дрожали, вначале медленно, затем все быстрее и быстрее. Я с ужасом смотрела, как на его губах выступает пена. Все его тело бесконтрольно затряслось, а глаза закатились. Припадок прекратился так же внезапно, как начался, и Джордан обмяк на сиденье.
Мой маленький двухлетний сын почти сутки боролся за свою жизнь, но теперь переживал за меня.
В панике я проскочила два красных светофора и ворвалась на парковку. Когда я доставала Джордана из машины, он безвольно висел у меня на руках. Его безжизненные глаза глядели в никуда. Тут я поняла, что он не дышит.
– С ним случилось что-то ужасное! – взвыла я, вбегая в здание.
Доктор, услышавший мои крики, встретил меня в приемной и забрал Джордана из моих рук. Он пощупал пульс у него на шее и попросил медсестру вызвать парамедиков, а сам начал делать искусственное дыхание. Другая медсестра не дала мне пройти, и мне оставалось лишь слушать, как моего сына пытаются вернуть к жизни.
– Ну давай, малыш, – умолял кто-то. – Вернись к нам.
– Пульса нет! – выкрикнул другой голос.
Я не могла поверить в то, что происходит. Я была ужасно растеряна и очень боялась потерять моего сыночка. Я хотела быть с Джорданом. Хотела взять его за руку, поцеловать в щечку и сказать ему, что все будет хорошо. Я паниковала.
К приходу парамедиков Джордан все еще не дышал. Они работали с ним несколько минут, а затем спешно увезли на каталке.
– Мы подключили его к аппарату искусственного дыхания, – объяснил парамедик, отводя меня в отделение скорой помощи. – Ваш сын сейчас не может дышать сам, поэтому аппарат будет делать это за него.
Муж встретил меня в больничном зале ожидания. Когда он осел на пол и зарыдал, уткнувшись мне в колени, я поняла, что никогда раньше не видела его плачущим. Вошла медсестра и мягко спросила, не желаем ли мы позвонить нашему пастору.
– Нет! – воскликнул мой муж. – Он поправится!
Через час нас наконец-то пустили к Джордану. Мой неукротимый малыш казался совсем маленьким и хрупким, лежа в окружении бесчисленных трубок. Его продолжало трясти – припадок начался снова, сразу после того, как его вернули к жизни.
Врач скорой помощи был очень расстроен.
– Мы знаем только, что Джордан очень болен, – сказал он. – Мы дали ему максимальную дозу фенобарбитала, но припадки все равно продолжаются.
Прошел еще час. Джордана стабилизировали и перевели в педиатрическое отделение. Он все еще был на аппарате искусственной вентиляции легких, но припадок наконец-то прошел.
Компьютерная томограмма не показала ничего необычного. Анализ спинномозговой жидкости был нормальным. Объяснения тяжелому припадку Джордана по-прежнему не могли найти, и никак нельзя было узнать, не повредило ли его мозгу кислородное голодание.
Нам с мужем разрешили остаться с Джорданом в реанимации. Я держала сына за ручку, целовала его в щеку и говорила, что все будет хорошо. Поздно вечером, когда наш пастор и родственники молились в зале ожидания, Джордан выкашлял трубку из горла и впервые задышал сам со времени первого припадка.
Я хотела быть с Джорданом. Хотела взять его за руку, поцеловать в щечку и сказать ему, что все будет хорошо. Я паниковала.
На следующее утро, когда Джордан наконец-то открыл глаза, мы с мужем не знали, чего ждать. Его мозг мог пострадать, но мы были готовы справиться с любой бедой. Мы не смогли бы вынести только его смерти.
Джордан под действием лекарств с трудом фокусировал взгляд. Я знала, что, если он нас узнает, все будет хорошо. Сын медленно посмотрел на нас с мужем. Когда он потянулся к нам и прошептал: «Мама, папа», я не сдержалась и разрыдалась.
Увидев мои слезы, Джордан спросил слабым голосом:
– Мама, все хорошо?
Я поразилась его заботе. Мой маленький двухлетний сын почти сутки боролся за свою жизнь, но теперь переживал за меня.
– Ну конечно, мой милый, – ответила я, нежно гладя его по щеке. – У меня все очень хорошо.
С тех пор прошло шесть месяцев, и Джордан полностью выздоровел. Я перестала ночевать на полу его спальни. Мы так и не узнали, что вызвало тот припадок. Может быть, это был вирус или резкий перепад температуры тела. Из-за этой неопределенности Джордану предстоит принимать лекарство от припадков как минимум два года.
Прошлым вечером я смотрела, как Джордан играет в футбол с сестрами и папой на заднем дворе, и, как это часто бывает, думала о том, что мы чуть его не потеряли. Мяч прилетел ко мне, и Джордан прибежал за ним. Забирая мяч, Джордан увидел слезы у меня на глазах. Он положил ручку мне на колено и спросил:
– Мама, все хорошо?
– Ну конечно, мой милый, – ответила я, улыбнулась и крепко обняла его. – У меня все очень хорошо.
Свергая горы
В Андах жили два враждующих племени, одно в низине, а второе – высоко в горах. Однажды горцы напали на жителей долины и в качестве трофея забрали с собой в горы маленького ребенка одной из семей.
Жители низин не умели забираться в горы. Они не знали горных троп, не знали, где искать горцев и как выследить их на круче.
И все равно они снарядили своих лучших бойцов в горы, чтобы те вернули ребенка домой.
Мужчины пробовали один способ скалолазания за другим. Они испытывали одну тропу за другой. Но за несколько дней тяжелых усилий смогли вскарабкаться лишь на пару сотен футов.
Решив вернуться, они увидели, как к ним идет мать ребенка. Они поняли, что она спускается с горы, на которую им не удалось взобраться.
А затем они увидели, что на спине она несет ребенка. Как такое возможно?
Один из мужчин поприветствовал ее и сказал:
– Мы, сильнейшие мужчины деревни, не смогли забраться на эту гору. Как же тебе это удалось?
Он пожала плечами и ответила:
– Просто это был не ваш ребенок.
Сердца в разных концах мира
Грохоча под палящим солнцем, наш поезд приближался к городу Нагпур на юге Индии. Рядом со мной в этот День благодарения сидел муж с двумя нашими приемными индийскими сыновьями. Мы ехали в Нагпур на встречу с маленькой девочкой, которую хотели удочерить, чтобы дополнить нашу семью. К сожалению, из-за долгой процедуры усыновления нам нельзя было тут же забрать дочку домой, в Соединенные Штаты. Но мы хотя бы несколько часов могли побыть вместе.
Три года назад я уже приезжала в Индию из Мэриленда. Тогда я обустроила нам новый дом в Хайдарабаде недалеко от сиротского приюта, где в то время жили мои сыновья. Теперь я снова остановилась в Хайдарабаде, и мой муж ненадолго приехал из Мэриленда: его компания поддержала наше желание удочерить маленькую девочку. Неизвестно было, сколько я пробуду в Индии. Это решал неспешный индийский суд по вопросам усыновления – система, которая была неподвластна нашему контролю. И все же мы сможем в этот жаркий день хоть недолго побыть одной семьей.
Вскоре после обеда велорикша привез нас к переполненному приюту, где сотня детишек жаждала, чтобы их забрали домой. Вид их лиц разбивал мне сердце. Но я знала, что об этих детях искренне заботились воспитатели, и их скромные условия жизни выглядели нормальными.
Мы ерзали на стульях от нетерпения, дожидаясь, когда же приведут нашу маленькую нежную девочку. Я тут же узнала ребенка, за которого молилась каждый день почти год. Гита, наша дочка! Мы радостно обняли и поцеловали ее, создав в тот момент узы, которые свяжут нас на всю жизнь.
Гита ни слова не знала по-английски, но это было не важно. Она была нашей дочкой, и наконец наша семья стала полной. Мы съели мороженое и почитали книжки с картинками, а затем расстались с улыбкой и слезами на глазах, зная, что через месяц сможем быть вместе навсегда.
Конец ознакомительного фрагмента.