Глава 1. Формирование и развитие курдского национального движения в XIX – первой половине XX в.
1.1.Формирование предпосылок для возникновения национально-освободительной борьбы курдов в Средние века и активизация освободительной борьбы курдов в Османской империи на рубеже XIX–XX вв.
Курдистан, мой родной Курдистан!
Жить прекрасно на земле твоей.
И пусть рокочущий гордый фонтан
Расскажет о тех, кто орла смелей,
Кто в огне и дыму, отражая атаки,
Принесет тебе счастье свободы,
Чью пригоршню земли и чудесные злаки
В дни победы оценят народы.
Курдистан, мой родной Курдистан!
Ты прислушайся к вздохам фонтана —
То по-курдски поет древний наш могикан,
В нем столетий следы и тяжкая рана!
В нем услышишь призывы восстаний,
И победные зовы земли,
И грядущих свобод обещаний —
Все, что курды в сердцах пронесли![28]
Флаг Курдистана
Курды – один из древнейших народов Ближнего Востока, но и как в последующей своей истории, вопросы об этногенезе и ранней истории курдов до сегодняшнего дня остаются спорными. Основной спор ведется вокруг этнонима «курд» и тех народов древности, которые можно назвать предками курдов и основной доминантой в их этногенезе. Дело осложняется еще тем, что этнонимом «курды» стал известен на исторической арене Передней Азии в Средние века, т. к. именно тогда термин стал самоназванием курдов. Основным источником отрывочных сведений о предках курдов являются работы античных авторов. В частности, Ксенофонт сообщает о переходе в 401 г. до н. э. 10 000 греков через земли, населенные «кардухами». Многие ученые видели в них предков курдов, но такие востоковеды, как Нельдке, М. Гартманн, Вейсбах доказали, что по лингвистическим данным, термины «курды» и «карду» не могут считаться эквивалентными. Они склонны отождествлять курдов с «куртиями», жившими в Малой Мидии. О куртиях писал древний географ Страбон[29].
Исследователь В. Ф. Минорский писал: «…как бы то ни было, за несколько веков до Р. X. интересующий нас народ (предки курдов. – М.Л.) сидел в горах Курдистана. Мы знаем, что, по крайней мере, по языку курды не только арийцы, но относятся и к вполне определенной иранской группе. Следовательно, родина их (или их языка) – с большой вероятностью на Востоке»[30]. В. Ф. Минорский был сторонником мидийской теории происхождения курдов. Он полагал, что курды сформировались из слияния двух однородных племен – мардов и киртиев, которые говорили на очень близких мидийских диалектах.
Отсутствие собственного государства осложняло процесс формирования курдов как самостоятельного этноса. Этническая пестрота региона обуславливала влияние иных национальных элементов на курдскую этническую общность. Как отмечает исследователь М. Лазарев: «К моменту арабского завоевания Ирана и падения Сасанидской державы (середина 7 в. н. э.) курдский этнос уже вполне сформировался, и началась собственно курдская история. Однако этноконсолидационный процесс у курдов не был завершен, позже в него включались другие этнические элементы (в особенности тюркские), и он продолжается до сих пор. Формирование курдской народности, а позже и нации, не сопровождалось, как у большинства других народов, становлением государственности, тенденцией к объединению в единое централизованное государство»[31].
В большой историографии по курдскому вопросу прочно закрепилось название «Курдистан» для определения территориального ареала расселения курдского этноса. Но история термина совсем не проста. Необходимо уточнить тот факт, что в истории никогда не существовало независимого государства под таким названием. Впервые данное название появилось в XII в., в царствование Санджара, последнего из великих Сельджуков. Провинция Курдистан включала вилайеты Хамадан, Динавар, Керманшахан, расположенные к востоку от гор Загроса. В литературе Курдистан как обозначение для определенных территорий был употреблен в сочинении Мостауфи Казвини «Нузхат аль-Кулуб» (1335–1340). После раздела курдских земель в XVI в. между Ираном и Турцией данное географическое обозначение закрепилось за отдельными провинциями в границах каждого государства. Персидский Курдистан включал район Арделана с главным городом Сенне, в Турции – ливы Дерсим, Муш, Диярбакыр[32].
В основу данной работы положен тезис о единстве всех четырех частей единого Курдистана (Северный Курдистан, Южный, Западный и Восточный) как территории традиционного проживания курдского этноса. Курдистан занимает центральную часть региона Ближнего и Среднего Востока и расположен между 30 и 41 градусами северной широты и 34 и 50 градусами восточной долготы. В меридиональном направлении он простирается примерно на 1200 км, в широтном на 600–900 км, а с северо-запада на юго-восток – на 1800 км[33].
Востоковед В. Никитин предлагает следующую периодизацию курдской истории для Средневековья и нового времени: 1) VI в. – XV в.; 2) XVI в. – XIX в.; 3) середина XIX в. до младотурецкой революции[34]. В период своей древней истории курды не имели собственного государства, а их проживание на пересечении важных экономических и транспортных узлов предопределило их вовлеченность в пучину войн и столкновений, издавна царивших в этом регионе.
Тем не менее, нельзя сказать, что отсутствовали какие-либо попытки консолидации курдов в рамках единого государства. Такие движения возглавлялись племенной знатью, которая стояла во главе отдельных полунезависимых княжеств, пытавшихся утвердить права своих династий.
Территория расселения курдов
В 990 г. возникает первая самостоятельная курдская династии Мерванидов. На пике расцвета курдского протогосударства территория под властью династии Мерванидов охватывала на юге земли от подножья гор Джуди, включая Джезире, Хасанкейф, на западе – Харпут, на севере – Малазгирт и на востоке – Хаккари. В период существования династии Мерванидов в Курдистане было построено очень много мечетей, медресе, караван-сараев (постоялых дворов), бани, оросительные каналы. Но правлению курдской династии положило конец вторжение сельджуков. В 1085 г. сопротивление Эмира Мансура Марвани было сломлено войсками сельджуского сулатана Меликшаха. Это означало конец для династии Мерванидов[35].
Здесь важно остановиться на проблеме взаимоотношений сельджуков и курдов в период раннего Средневековья. Эта тема получает развитие в размышлениях лидера РПК Абдуллы Оджалана. В своей книге «Дорожная карта» он кратко освещает весь период взаимоотношений турок и курдов. Эти взаимоотношения выстраиваются у А. Оджалана в стройную концепцию, согласно которой сотрудничество двух народов составляло основу союза между курдами и огузскими племенами в отражении атак крестоносцев, в борьбе против арабских, персидских султанатов, шахов и эмиров. В дальнейшем союз курдов и турок стал «основным стержнем» существования Османской империи.
На наш взгляд, в вышеуказанных исторических размышлениях Абдуллы Оджалана лежит желание не противопоставлять курдов туркам, а найти в истории факты, подтверждающие вывод о том, что добрососедские отношения благотворно влияют на жизнь обоих народов. Исторические штудии А. Оджалана подводят базу аргументации под план автономизации, выдвинутый руководством РПК на смену цели создания независимого Курдского государства.
А. Оджалан пишет: «Предки современных турок и курдов, несмотря на существовавшие между ними некоторые противоречия, осознавали жизненно важную роль, которую играет необходимость стратегического союза. Еще в XI веке двери Анатолии раскрылись перед огузскими племенами; известно также, что оба народа действовали в стратегическом союзе против армии крестоносцев. Политические связи, оказавшиеся выше мировоззрения тюркских и курдских княжеств, действовали не только против Византийской империи и не ограничивались борьбой против крестоносцев, но были эффективны в борьбе против арабских, персидских султанатов, шахов и эмиров. Эта истина подтверждается еще и тем, что провинция Курдистан впервые была сформирована в период правления Сельджукидов. Эти взаимоотношения, четко выраженные в период правления курдской династии Эйюбидов, продолжились и в периоды правления династий Артукидов, Каракоюнлу и Аккоюнлу. Проблемы, с которыми столкнулась Османская империя во время своей экспансии в Иран, на Аравийский полуостров и Кавказ, были решены в результате длительных дипломатических усилий Идрис-и Битлиси, увенчавшихся союзом с курдскими княжествами. Империя стала вдвое больше. Стратегический союз в этот период был более очевиден. Основной стержень империи в этническом плане составляли тюрки и курды»[36].
Междоусобная борьба и наличие грозных и сильных соседей не позволяли возникнуть самостоятельному Курдистану в раннее Средневековье. В качестве самостоятельного фактора, размывающего курдскую национальную идентичность, В. Никитин выделял ислам[37]. Умма правоверных нивелировала всякие национальные различия, акцентируя внимание прежде всего на религиозной идентичности. Большинство курдов традиционно исповедовало ислам суннитского толка, и это использовалось Османским государством для ослабления национального движения курдов. В начале XVI в. произошли серьезные геополитические изменения в отношении курдских земель. Территории, на которых проживали курды, были разделены между османами и персами. Раздел произошел в 1514 г. Перед этим османы нанесли сокрушительное поражение персам под Чалдыраном в том же 1514 г., что обусловило переход под власть османов 2/3 спорных земель (огромная территория от Харпута и Битлиса на севере до Ракки и Мосула на юге). Официально раздел был закреплен век спустя в 1639 г. по Зохабскому договору. Данные границы сохранились вплоть до 1918 г. Абдулла Оджалан отмечает, что первоначально политика турков в отношении с курдскими феодалами характеризовалась не завоевательной политикой, а добровольным союзом против шиитского Ирана[38]. Это мнение подтверждает и факт существования автономии на курдских землях, находившихся в составе Османской империи.
Фактическая власть на курдских территориях, под обязательством подчинения официальной турецкой власти, передавалась местным курдским племенным вождям и феодально-теократической верхушке – бекам и шейхам. Взамен они обязывались платить налоги и выставлять солдат в османскую армию[39]. По султанскому фирману от 1515 г. на курдских землях было образовано 18 княжеств, и в дальнейшем их число возросло[40]. Подобная система распространилась на всю территорию от Турецкого Курдистана от Малатии до Баязита и Шехрезура[41]. Ценнейшим источником для исследования курдских эмиратов в XVI в. является «Шараф-Наме» – рукопись, написанная Шараф-ханом Бидлиси во второй половине XVI в. В «Шараф-Наме» описываются отношения между курдскими вождями и центральной властью следующим образом: «Величайшие султаны и высокие потентаты никогда не посягали на их страну и земли, ограничиваясь получением подарков и довольствуясь видеть их преданность и послушание, насколько это нужно, чтобы пользоваться ими в качестве вспомогательных войск»[42]. За время обладания автономией (до начала XIX в.) курдские племенные вожди не смогли консолидироваться и выработать единую общенациональную программу борьбы. Роль автономии, предоставленной курдским феодалам, была противоречивой. Ввиду относительной отсталости этого региона автономия служила определенному изоляционизму, сохранению на территории курдских земель экономической отсталости и племенных пережитков. М. Лазарев называет время до начала до начала XIX в. «временем перманентной войны» для курдских бейликов[43]. Абдулла Оджалан пишет: «Характеризуя политику, проводимую феодалами и вождями племен, составлявшими курдский господствующий слой, необходимо хорошо усвоить эту историческую ситуацию. Отношения, которые эти силы с самого начала установили с Османским государством, соответствовали их классовым интересам. Другими словами, эти отношения носили характер, служивший интересам этих сил, а также постоянно усиливавший их феодальное положение. Эта форма отношений не изменялась на протяжении 300 лет. Нежелание курдских феодалов в этот период создать централизованное государство было вызвано тем, что их классовое положение не благоприятствовало этому. Они рассматривали положение Османского государства в качестве арбитражного государства, а его централизованную силу – в качестве средства установления сотрудничества между собой. В результате наличие Османского государства соответствовало их классовым интересам. Эти силы всю централизационную работу, которую сами должны были сделать, предоставили выполнять Османскому государству, а себе оставили продолжение борьбы и войны за первенство в регионах. Таковы постоянные условия существования Османского государства в Курдистане. Слабость угнетения курдских феодалов государством, постоянная просьба присылать центральные силы государства для подавления столкновений, которые возникали между ними, и составляли сущность отношений, установленных с Османским государством»[44].
Османская империя, по словам писателя XVII в. Кочибея Гёмюрджинского: «саблей добыто и саблей только может быть поддержано».[45] Военно-феодальная система, сложившаяся в Османской империи, воспроизводила себя в ходе непрекращающихся завоевательных походов. Все земли в государстве принадлежали верховному правителю – султану, он отдавал их на правах условного держания в пользование военных ленников – сипахов. Условное держание давало ленникам возможность присвоения части земледельческой ренты в свою собственность. В обязанность же сипахов входила военная служба, таким образом, система военного феодализма стимулировала феодалов вести новые войны, расширяя границы империи и получая новые земли[46]. Тарик Али выделяет следующие основные характерные черты, отражающие структуру Османской империи: 1. Отсутствие частной собственности в деревне. Главным и единственным собственником земли выступало государство; 2. Существование мощной, не наследственной бюрократической элиты во всех административных центрах; 3. Профессиональная армия с элементами рабства[47].
Абдулла Оджалан писал: «В Европе столкновение между прогрессивным капитализмом и регрессивным феодализмом создавало внешние условия, которые позволяли феодальному османскому государству проникать вовнутрь Европы. В результате захвата руководства этого идеологического и политического строя турецкими племенными образованиями, имевшими характер распространения исламского нашествия, не трудно было организовывать, направлять эти племена. В силу того факта, что турецкие племена продолжали свою жизнь, опираясь, главным образом, на войну, что они находились в военной организации, направленной не на производство, а, в основном, на захват созданных ценностей в результате слияния с наступательным характером исламской идеологии, возникла основа для создания сильного турецкого государства»[48]. Феодально-монархический режим Порты не смог осуществить прогрессивную модернизацию своей экономики на основе развития национального капитализма. И самым верным показателем отсталости Османского государства были военные поражения. Катастрофа под Веной (100 тыс. османов и 35 тыс. защитников Вены вместе с польским королем[49]) была не частным поражением, а следствием глубочайшего кризиса военно-ленной системы, которая была стержнем Османского государства. К. Маркс писал: «…Нет абсолютно никаких оснований считать, что упадок Турции начался с того момента, когда Собеский оказал помощь австрийской столице. Исследования Гаммера (австрийский историк Турции. – М.Л.) неопровержимо доказывают, что организация Турецкой империи находилась тогда в состоянии разложения, и что уже за некоторое время до этого эпохе оттоманского могущества и величия быстро приходил конец»[50].
Во второй половине XVIII в. основным противником Турции стала Российская империя, стремившаяся закрепиться на Черноморском побережье и покровительствовать православным славянам южных Балкан. Рубежной датой в этом противостоянии стал 1774 г. Это год заключения Кючюк-Канайджиского мира, по которому Россия получала выход к Черному морю. В 1783 г. к России был присоединен Крым. К началу XIX в. стало очевидным крушение политической монолитности империи. Осуществив два героических восстания, первое в 1804–1813 гг., второе в 1815–1817 гг., сербы добиваются в 1817 г. создания автономного сербского княжества во главе с сербской династией и парламентом. В 20-е г. уже полыхают от пламени восстания греческие земли. Греция получает полную независимость в 1830 г. В следующее десятилетие османскую армию громит паша Египта – Мухаммед Али. Поход на Стамбул египтянам преграждает дипломатический нажим России, стремившейся на тот исторический момент сохранить территориальную целостность «больного человека Европы».
Ослабление Османской империи и желание европейских держав, прежде всего Англии, усилить свое влияние на экономику империи, неизбежно привнесло существенные изменения в положения полунезависимых курдских бейликов. Центральная османская бюрократия не могла больше терпеть своеволие курдских вождей, которые пытались контролировать международные торговые пути, которые проходили через курдские земли. Также немаловажно и то, что курдские бейлики больше не играли значимую для Турции роль военного буфера в противостоянии с Ираном. К началу XIX в. Иран был под сильнейшим влиянием Англии, потеряв способность определять независимый курс своей внешней политики[51]. В этот исторический период западный и южный Курдистан, формально, принадлежали Турции, но центральная турецкая власть здесь практически не признавалась. Крупнейшими независимыми княжествами были Ревандузское, Бохтанское, наследственный курдский Баязидский пашалык, езидский эмират в Синджаре, бейские владения в Дерсиме и др.[52]
В связи с кризисом и ослаблением могущества Османского государства активизируется национальная борьба курдов. По-прежнему эту борьбу возглавляла племенная курдская знать, которая стремилась как можно меньше делиться властью и привилегиями с турецкими правителями. В начале века происходят восстания под руководством курда Абдурахман-паши (1806 г.), восстание 1815 г. и ряд других[53]. Борьба турецких курдов особенно активизировалась во время русско-турецкой войны 1828–1829 гг. В частности, правители княжеств Раван-дуз, Ботан и Бахдинан отказались принимать участие в этой войне на стороне Турции; правитель Хакяри заявил о своем нейтралитете, а баязидский паша даже был готов сотрудничать с русскими[54].
Подобное поведение курдов ставило перед турецкими властями насущную задачу подавления национального движения курдов. Но осуществление этой цели осложнялось противостоянием с Египтом, в связи с успешными военными действиями Мухаммеда Али против султана. Поэтому турецкие власти не могли выделить достаточных сил для подавления курдского освободительного движения. Общая численность турецкой регулярной армии в 1830-е гг. составляла примерно 70 тыс. человек (для сравнения: войска Мухаммеда Али насчитывали 200 тыс. человек). Лишь после сложного процесса урегулирования конфликта с Египтом турки во главе с Мухаммед Решид-пашою выделили 20-тысячную армию для проведения карательной экспедиции против курдов[55]. В результате этой карательной акции курдская власть сохранилась только в труднодоступных районах к югу от озера Ван и в области Хакяри.
О численности курдов Турции в это время мы имеем приблизительные данные из материала, опубликованного «Вестником Европы». В нем сообщается о наличии 160 тыс. курдских кибиток, а в расчет на каждую кибитку берется по 2 человека. В итоге приблизительная цифра получается около 320 тысяч, но к ней мы должны отнестись с очень большой долей скепсиса, т. к. сам автор не скрывает того, что расчеты были сделаны на глаз[56]. Исследователь М. Лазарев называет более существенную цифру: до начала Первой мировой войны на Ближнем Востоке проживало 5–6 млн курдов, из них свыше 3,5 млн в Османской империи (в Турции, Сирии и Ираке), до 1,5 млн в Иране и примерно 150 тыс. в России (по-видимому, без оседлых и езидов[57]).
В конце 30-х годов была совершена попытка реформирования устаревших политических устоев Турции. В конце 1839 г. при вступлении на престол султан Абдул-Меджид опубликовал Гюльханейский хатти-шериф. Это был свод законов, в которых закреплялись для подданных гарантии безопасности их жизни, чести и имущества, отмена системы откупов и упорядочивание налогообложения, а также изменение порядка призыва на военную службу[58]. Введены уголовный, коммерческий кодексы, закон о создании светских школ и др. Для осуществления этой программы в начале 40-х годов был проведен ряд реформ в сфере администрации (создание меджлисов, т. е. совещательных органов с участием немусульман при управителях вилайетов и санджаков), суда (составление уголовного и коммерческого кодексов), образования (создание системы светских школ), а также принят ряд мер для усовершенствования земельных отношений и развития экономики. Но эти реформы крайне враждебно были встречены реакционно настроенным духовенством, которое опасалось «европеизации» Турции.
Танзимат не был рывком в экономической и политической жизни Турции, реформы лишь в некоторой степени способствовали очищению законодательства от феодальных норм. Ограниченность реформ, в первую очередь, объясняется тем, что классовым носителем преобразований была центральная бюрократия, а не турецкая национальная буржуазия, развитие которой проходило очень сложно. В 1838 г. султан заключил с Англией исторический договор о свободе торговли. Историческим он был потому, что надолго предопределил колониальные успехи Европы на турецком рынке. Являясь частью мирового рынка, Турция была выгодной сферой вложения европейского капитала и источником сверхдешевых ресурсов первичной обработки (табак, хлопок, зерно, инжир и др.). Из Европы в Турцию приходил текстиль, сахар, керосин, машины и другие товары. Дифференциация капитала в экономике Турции носила очень своеобразный характер, Н. Киреев пишет о том, что особенностью противоречий между мелким и крупным капиталом была в их «географическом и этнорелигиозном разделении»[59]. Транзитная торговля в крупных портах (Стамбул, Измир) находилась в руках греческих и армянских торговцев, отечественная промышленная и торговая буржуазия была не конкурентоспособная перед европейским производством при условии существования режима свободной торговли. Армянский тюрколог О. Г. Инджикян отмечал: «…в хозяйственной жизни империи греческий капитал занимал господствующее положение. Ему принадлежало первенство (почти 50 %) как в производстве и ремеслах, так и во внутренней торговле. Он контролировал более 40 % всех внутренних финансовых операций. Второе место принадлежало армянским предпринимателям, торговцам и финансистам, в руках которых находилась примерно четвертая часть производства и торговли. Вслед за ними шли евреи и левантийцы. Что касается турецкой буржуазии, то она по своему экономическому положению находилась на четвертом месте и контролировала почти 15 % торговых операций и 12 % производства»[60].
В перспективе реформы Абдул-Меджида затрагивали и курдов, но разгоревшееся восстание Бедирхан-паши против османов, поставило крест на этом. Проведенные реформы по созданию централизованной бюрократии и новой финансовой системы потребовали больших материальных вложений, вследствие чего были увеличены налоги. Население должно было платить высокие косвенные пошлины, взимавшиеся с каждой головы рогатого скота, таможенные пошлины, гербовые сборы и налог на алкоголь, правительственную десятину, прямой подоходный налог, который дошел до 30 процентов в городах и 40 процентов в сельской местности, и с ним военный налог для христиан, которые не могли служить, и военная повинность для мусульман[61]. Это вызывало волнения среди населения, подпитывая национальное сопротивление курдов.
В следующее десятилетие наступил значимый этап в национальной борьбе курдов за первую половину XIX в. – это движение, возглавляемое Бедр-ханом (эмиром области Бохтан со столицей в Джезире). Восстание Бедр-хана продолжалось три года и сопровождалось резней ассирийцев. Постоянное ослабление Турции и проникновение европейского колониализма в Малую Азию и Ближний Восток способствовало превращению Османской империи в марионеточное государство. Разгоревшееся и распространяющееся восстание курдов ускоряло распад Порты и грозило усилением влияния России в этом регионе. В связи с этим курдское национально-освободительное движение испытывало на себе давление европейских держав, стремившихся его всячески ослабить. После трех лет борьбы турки, в конце концов, смогли подавить движение во главе с Бедр-ханом в 1846 г.[62] Поражением завершилось и восстание в декабре 1854 г. племянника Бедр-хана – Езданшира, воспользовавшегося поражениями турок на Кавказском фронте. В январе 1855 г. его войско достигло 30-ти тысяч. Ездиншар обратился к России с просьбой о помощи, но русские командующие отказали в ней, не видя в курдах важного союзника для себя на Ближнем Востоке. Курдские феодалы обратились за помощью к англичанам, которые путем ловких интриг спровоцировали пленение Езданшира турками. Без сильного лидера движение быстро сошло на нет[63].
Все рассмотренные нами восстания курдов разворачивались на фоне ослабления центральной власти в курдских районах, связанного с общим кризисом отсталого Османского государства, и превращением его в выгодный рынок сбыта для промышленных товаров и капитала развитых европейских стран. В этой ситуации вполне объяснимы непрекращающиеся попытки Порты подчинить курдские районы и усилить их экономическую эксплуатацию. В сущности, турецкий Курдистан выполнял роль колонии внутри полуколонии, испытывая на себе двойной гнет и со стороны Турции, и со стороны ее европейских союзников.
Курды с древности были горным народом, ареол их расселения затруднял развитие интенсивного земледелия, поэтому основным занятием курдов было отгонное скотоводство, основанное на выпасах мелкого рогатого скота, в основном овец. Еще в 20-х, 30-х годах XX в. овцеводством занималось 70 % сельского населения Восточной Анатолии, на долю которой приходится 50 % всего производства мяса, около 20 % молока и более 23 % шерсти, производимых в стране. Крупного скота было значительно меньше, это связано с тем, что овца лучше приспосабливалась к длительным кочевым переходам.
Большая часть года (8–9 месяцев) проходила для кочевых курдов в перегонах скота с одного пастбища на другое. Зимой в местах отсутствия глубокого снега устраиваются стоянки, благодаря чему скот всю зиму может пастись на подножном корму[64].
«Кишлаги, обыкновенно, состоят изъ 15–20 дворовъ. Сакли, построенные изъ глины и покрытые камышомъ и землей, разбросаны безъ всякаго порядка. Одни из них так глубоко сидят в земле, что напоминаютъ скорее звериные берлоги, нежели человеческие жилища. Окон в сакле нет, а вместо нихъ в крыше проделано одно, а иногда и два отверстия для света и выхода дыма. Сакля состоитъ из одной грязной, с земляным полом, полутемной комнаты; у богатых курдов имеется две, а иногда три таких же грязных комнаты. Непосредственно к сакле примыкает хлев, т. е. небольшой клочок земли, со всехъ сторон обнесенный высоким глиняным забором, но без крыши: вход в хлев идет через саклю»[65].
Экономический строй курдов отличался крайней отсталостью, некоторые исследователи называют его «кочевым феодализмом»[66]. Специфически курдским социальным институтом была кочевая община «оба», образовавшаяся в период летних перекочевок на горные пастбища. Община состояла из 40–80 хозяйств, общее управление которыми поручалось оба-паше – самому зажиточному члену общины. В его полномочия входило распределение налогов, выбор места пастбищ, выбор времени кочевок скота и др.[67]
Оседлые курды-райя живут среди других соседних народов, занимаясь в основном земледелием. Благоприятные земли для земледелия находились прежде всего в Иране, но и Северном Курдистане земледелие также было распространено. В курдских районах Турции применялась трехпольная система земледелия, а в некоторых районах даже двухпольная. Основные выращиваемые культуры: пшеница, ячмень, табак[68]. Находясь в районе Харки-Орамар, В. Никитин был очевидцем высокой культуры земледелия, с полями в виде террас и продуманной ирригационной системой[69].
Курдское ремесло было представлено в основном ткачеством (изготовление ковров и одежды), чеканкой меди, работой с металлом, резьбой по дереву[70]. В отдельных курдских районах сложились крепкие традиции ремесленного производства: Ван, Битлис, Эрбиль, Сенне, Мехабад и другие города. Столицей Турецкого Курдистана был Диярбакыр. Через этот город проходили важные торговые пути, связывавшие, с одной стороны, берега Черного моря с Мосулом и Багдадом, а с другой – северную Сирию с областью озера Ван и северо-востоком Ирака[71].
К середине XIX в. курдский этнос находился в плену реакционных пережитков родоплеменных структур[72]. Ярким отражением этого был уровень грамотности населения. Так как научное изучение курдов началось достаточно поздно, о грамотности среди них есть информация лишь к 50-м годам ХХ века, но она показательна: среди курдов неграмотных было в Иране 95 %, в Турции – 90, в Ираке – 85 и в Сирии – 80 %[73]. Нетрудно заключить, что к концу XIX в. грамотные среди курдов встречались в качестве большого исключения.
Несмотря на это, внутри курдских племен уже начало происходить социально-экономическое расслоение. Этому способствовало проникновение товарно-денежных отношений и рост кочевого хозяйства, вследствие чего во второй половине XIX в. наблюдается концентрация большого количества скота в руках отдельных феодалов и беков[74]. Турецким султанам было выгодно задерживать развитие курдских земель, консервируя здесь феодальные порядки и противодействуя этим усилению курдского национального движения. Турецкое правительство проводило целенаправленную политику ассимиляции христианских (армян, греков, ассирийцев) и мусульманских народов (курдов, арабов). Султан поощрял усиление эксплуатации армянских крестьян со стороны курдских феодалов, тем самым стремясь столкнуть оба народа в кровавую свару. Данная крепостническая система получила название «кяфиризм» (от арабского слова «кяфир» – немусульманин). Кяфиризм больше всего был распространен в районах Центрального Сасуна, Муша, Хизана, Мокса и др.[75]
На унификационную политику центральной власти курды отвечали локальными и слабо организованными восстаниями во главе с феодальной курдской знатью, что способствовало усилению и сохранения феодальной раздробленности на землях курдов. Национальное движение курдов слабо координировалось между разными странами, населенными курдами, что также ослабляло борьбу курдов и лишало их шансов на успех. Восстание шейха Обейдуллы в 1880 г. стало попыткой разрешение все этих противоречий. Недовольство курдов было усилено вследствие увеличения налогового бремени, как сообщал Генеральный российский консул в Эрзуруме: «Налог на баранов – «эгнам» – увеличен на 20 пар; т. е. вместо прежних 3 пиастров теперь с каждого барана Порта взимает по 3 1/2 пиас. саг. Поземельная подать «эмляк» удвоена, вместо прежних % 4 теперь должно вносить по % 8»[76].
Восстанию шейха Обейдуллы предшествовала русско-турецкая война 1877–1878 гг., которая очередной раз продемонстрировала слабый и несамостоятельный характер Турции и ее политики. Интересно, что глава небольшого племени в Орамаре (округ Хакяри) и одновременно популярного среди курдов мусульманского дервишского ордена накшбенди шейх Обейдулла Нехри участвовал в джихаде против русских. Но говорить о каком-то ощутимом военном участии курдов на турецкой стороне не приходится. Восстание шейха Обейдуллы знаменует усиление влияние религиозного фактора в курдском национальном движении и перехода руководства в руки исламского, оппозиционно настроенного духовенства. В конце июля 1880 г. ему удалось собрать в своей резиденции в Шемдинане первый в истории Курдистана съезд вождей курдских племен. Через некоторое время совещание курдских лидеров под руководством Обейдуллы состоялось в его родном селении Нери. Очагом восстания был центр курдистанских земель, в ванско-урмийском межозерье.
Большие силы курдов вторглись в заурмийский край, осадили Урмию, обошли Урмийское озеро с восточной стороны, взяли Бинаб и направлялись на Тавриз, где началась паника[77]. Однако объявление одним из членов вновь образованного в Соуджбулаке курдского правительства под руководством сына Обейдуллы – Абдул-Кадыра, джихада против шиитов, подвигло на фанатичное и ожесточенное сопротивление против курдов исповедующих шиизм персов и азербайджанцев. Кроме того, многие отряды на пути к Тебризу стали заниматься грабежами. Все это помогло Тегерану консолидировать антикурдские силы и разбить войска шейха[78]. Несмотря на усилия Обейдуллы подготовить международную почву для своего восстания, фактически ни одна держава не оказала помощи курдам. Разворачивающееся восстание затрагивало интересы сразу нескольких государств: России и Англии. У курдов не вышло сыграть на противоречиях между ними, каждая из сторон опасалась, что национальное движение курдов может сыграть на руку другой стороне. Поэтому предпочтение было отдано сохранению статуса-кво.
После подавления восстания шейха Обейдуллы в 90-е гг. национальное движение курдов находилось в упадке. Весь прошедший опыт показывал, что курды имеют шансы на успех лишь в том случае, если Турция будет втянута в большую, кровопролитную войну с сильным противником. Новый турецкий султан Абдул Хамид II в 1891 г. задался целью ввести среди курдов воинскую повинность. Из числа курдов, проживающих в Ване, Малазгирте и Хынысе, предполагалось создать отряды иррегулярной легковооруженной кавалерии – хамидие. Для этого в 1892 г. в Стамбуле и Багдаде были основаны «школы племен» (аширет мектеби), нечто вроде лицеев для детей курдской и арабской знати, которых предполагалось воспитывать в духе лояльности к престолу[79]. Но эти инициативы среди курдов не получили отклика и поддержки. Они усматривали в них попытку подчинения курдов, предпринимаемые со стороны султана. Эти войска отличались малой дееспособностью и дисциплиной, наиболее активное участие они приняли лишь в отдельных конфликтах: победоносной для Турции войны с Грецией (апрель-май 1897 г.) и при подавлении восстаний в Македонии[80].
Начало нового века ознаменовалось ростом курдского национального движения, одним из его толчков послужила русская революция 1905 г. «Мировой капитализм и русское движение 1905 года, – писал В. И. Ленин, – окончательно разбудили Азию. Сотни миллионов забитого, одичавшего в средневековом застое населения проснулись к новой жизни и к борьбе за азбучные права человека, за демократию»[81]. К революционным событиям в России турецкое правительство отнеслось с подозрением и страхом перед распространением «революционной заразы» в турецком Закавказье. Были приняты меры по закрытию границ для политических эмигрантов, местные власти восточных вилайетов прекратили выдачу паспортов для проезда в Закавказье не только рабочим-отходникам, но и торговцам.
В ноябре 1905 г. восстание разгорелось в населенном курдами Дерсиме, оно было отмечено тем, что курды и армяне выступили единым фронтом против карательных турецких войск. В конце 1905 – начале 1906 г. вспыхнули восстания курдских племен в Диярбакыре, Баязиде, Битлисе, Эрзуруме. Каждый турецкий подданный обязан был внести в казну сумму, равную трехдневному доходу или заработку. Это вызвало стихийные волнения среди населения. Одним из крупных центров таких волнений стал Эрзурум[82]. Наиболее сильным стало восстание в 1905 г. племен пенджар во главе с Бешар Чато в Сииртском санджаке. В начале 1906 г. он одержал ряд побед над присланными турками карательными войсками. Это значительно подняло его популярность, стимулируя приток новобранцев к нему. Только после ожесточенного сопротивления курдов в мае – июне 1906 г. турки во главе с Иззет-пашой применили «тактику выжженной земли», что означало разрушение многих курдских сел и жесточайший террор. После этого Бешар Чато бежал[83].
За 1906–1907 гг. волнения и восстания бушевали в Трабзоне, Ване, Битлисе, Эрзуруме, Самсуне, Кастамону, Диярбакыре, Дамаске, Хайфе, Измире и других городах. Все население, независимо от национальной принадлежности, вело совместную борьбу против местных властей[84]. В 1907–1908 гг. успешно развивалось курдское движение в Битлисском вилайете. Здесь в некоторых районах в начале 1908 г. власть перешла целиком в руки курдских шейхов, поддержанных большинством племен.
Вслед за революцией в Иране в 1908 г., вспыхнула революция младотурков в Турции. Ее носителем было молодое турецкое офицерство, в основном вышедшее из стен Константинопольского военного училища, где преподавание шло по европейскому образцу. 23 июля 1908 г. восстала турецкая армия в Македонии, руководимая подпольной организацией «Единение и прогресс». Основным требованием восставших было восстановление турецкой конституции 1876 г., которую еще до вступления на престол Абдул-Хамид обещал принять, но обещание, естественно, не выполнил. К 1908 г. режим Абдул-Хамида полностью прогнил, он не имел поддержки в армии, вследствие чего султан вынужден был пойти на компромисс. Он признал конституцию и подписал указ о созыве парламента[85]. В августе были опубликованы ираде о парламентских выборах, о свободе выезда за границу, о неприкосновенности жилища, об отмене цензуры (что вызвало выход немалого числа газет и журналов)[86]. Л. Троцкий писал: «В турецкой революции, – и это составляет ее индивидуальную физиономию, – сама армия выступила носителем освободительных идей. Новым общественным классам не только не приходилось преодолевать военное сопротивление старого режима, наоборот, им оставалось лишь играть роль сочувственного хора при революционном офицерстве, которое вело солдатские фаланги против султанского правительства»[87]. С победой Младотурецкой революции в 1908 г. у курдов появились надежды, что новая власть начнет проводить иную линию в национальном вопросе, нежели султан Абдул-Хамид.
Как раз в это время развернули свою деятельность первые политические организации курдской интеллигенции. Нельзя не упомянуть о первой курдской газете, которая возникла еще 22 апреля 1898 г. в Египте. Просуществовав 4 года, газета была закрыта 14 апреля 1902 г. швейцарскими властями[88]. Первоначально, когда в руках у младотурков еще не было всей полноты власти, им нужна была лояльность курдов, поэтому они пошли на компромисс, разрешив создание курдских обществ. Со своей стороны, в курдской среде существовали разные взгляды на революцию, большая часть курдов не была серьезно затронута революционными изменениями, курдский народ находился под реакционным влиянием своей феодальной знати (аги и беки), которая боялась утраты своих привилегий. Это предопределило в дальнейшем отрицательное отношение курдов к революционным изменениям в Турции. Они начали борьбу против нового турецкого правительства. Осенью 1908 г. Эмином Али Бадр-ханом, Шериф-пашой и Абдул Кадером в Стамбуле было образовано политико-просветительское общество «Таали ве терраки Курдистан» («Расцвет и прогресс Курдистана»), выпускавшее газету на турецком языке «Кюрт таавун ве терраки газетеси» («Газета курдской взаимопомощи и прогресса») под редакцией Джамиль-бея[89]. В 1910 г. группа курдских студентов-юристов создала общество «Хива Курд» («Надежда курдов»), которое начало издавать ежемесячный журнал под названием «Рожа Курд» («Курдский день»). Организацию возглавлял член парламента – Халиль Гасанла Мотки[90]. Но будет ошибочно считать эти общества массовыми организациями. К ним более употребим термин «интеллигентский кружок». М. Лазарев пишет: «Деятельность первых курдских националистов для своего времени имела прогрессивное значение, но влияние их на народные массы было сравнительно невелико и роль в курдском движении почти незаметна. Названные общества представляли собой небольшие кружки с очень расплывчатой и неопределенной политической программой. Рядовые члены племен не были еще готовы в силу своей политической и культурной отсталости к восприятию национальных идей»[91]. Более массовыми организациями были курдские клубы. Они существовали в Битлисс Диярбакыре, Муше, Битлисе, Эрзуруме, Багдаде, Мосуле и др.[92] В главном клубе в Битлиссе при открытии в конце 1909 г. в него записались около 700 человек, а через два месяца в нем уже насчитывалось свыше 80 тыс. членов. Формально они были отделениями правительственной партии «Единение и Прогресс», но фактически вели антитурецкую пропаганду[93].
В рассмотренный период история курдов с раннего Средневековья и до начала XX в. была насыщена противоречивыми политическими и социальными тенденциями. Геополитическое расположение курдского этноса на спорных землях, на стыке интересов разных соперничающих держав наложило особую печать на всю историю этого народа. Эта история определялась включенностью курдов в состав большого государства, видящего в них важный пограничный буфер в войне с сильными соседями. Полунезависимые курдские протогосударственные образования представляли перманентно полыхающие очаги восстания, но они не эволюционировали во что-то большее, оставаясь лишь малозначащими, временными и локальными образованиями. Отсталость экономической системы курдского этноса предопределяла тот факт, что «передовыми» общественными элементами становились верхние слои племенной верхушки и духовенства. Беки зачастую боролись не за национальные интересны, а за узкоклассовые, предпочитая не платить налоги и делиться властью с центральным турецким правительством. Их борьбу отличали племенной партикуляризм и местничество, что мешало объединению курдов, населяющих разные страны. Разорванность курдского этноса между разными государствами очень осложняло развитие единого национального самосознания и выработку общих целей национального движения.
В начале XX в. важной вехой в истории курдов становятся первые национальные организации, которые возглавляли представители курдской интеллигенции. Буржуазные преобразования в Турции не оказали глубокого влияния на курдов, не изменили для большинства этого народа его традиционный архаичный экономический уклад и мировоззрение. Это сильно затрудняло дело национально-освободительной борьбы. Так как основная масса населения не была вовлечена в политическую жизнь, сохраняя иерархично-сословный уклад, курдская национальная борьба возглавлялась, по сути, реакционными силами, т. е. феодальной знатью. Бурная политическая жизнь Турции в начале нового века была во многом обусловлена предшествующей реакционной политикой Абдул-Хамила по подавлению свободомыслия и всех национальных движений нетурецких народов, населяющих Османскую империю. Восстания, в которых принимали участие курды и армяне, стали фактическим доказательством того, что политика стравливания народов потерпела полный крах. В противоборстве с сильным противником армянские и курдские революционеры были вынуждены находить общий язык и идти на компромисс. Кроме того, курдские восстания в очередной раз подняли вопрос о руководстве, т. к. феодальная знать явно была неспособна возглавить широкое национальное движение. Она пыталась достичь привилегий, борясь с центральным турецким правительством и другими кланами курдских феодалов, при этом пытаясь еще заигрывать с Россией и Англией. Надежду на национальную свободу курды могли получить лишь при условии создания политической организации, возглавляемой курдской интеллигенцией, которая бы повела свободный Курдистан в буржуазное будущее, а не феодальное Средневековье, в котором курды находились больше тысячелетия. Борьбу курдов пока не могла возглавить национальная буржуазия ввиду ее отсутствия. Это было обусловлено слабостью промышленного производства в этом регионе. Курдская племенная элита занималась торговлей и ростовщичеством, осуществляла посреднические функции в перепродаже скота, активно скупала землю. В силу соответствующего положения в общественном хозяйстве курдов ее интересы тесно переплетались с интересами феодалов.
1.2. Национальное курдское движение в Турецкой республике (20 – 60-е гг.)
Османская империя, сражавшая в Первой мировой войне на стороне Тройственного союза, к концу войны (30 октября 1918 года – Мудросское перемирие между Турцией и странами Антанты) потерпела полное фиаско как на фронте внутренней, так и внешней политики. Военный флот Антанты вошел в проливы. Англичане оккупировали районы Мосула и Искандеруна, французы – широкую полосу к северу от Сирии, итальянцы – Юго-Западную Анатолию. 15 мая 1919 г. греческие войска взяли Измир[94]. В феврале-марте в Париже на «совете десяти» курдская и армянская делегации выступили совместно с докладом по курдскому вопросу. Курдскую делегацию в Париже возглавлял Шериф-паша, он придерживался умеренных позиций. На мирной конференции он сделал два меморандума о курдских требованиях, продолжая вести переговоры с армянской делегацией[95]. Абдулла Оджалан пишет о завершении этих переговоров: «Курдские феодалы и вожди племен, боявшиеся расширения границ Армении, а также возникновения курдской опасности, считали, что сотрудничество с кемалистами больше отвечает их интересам. По этой причине союз, заключенный в Париже между Шериф-пашой и Нубар-пашой с целью установления курдско-армянской дружбы, не дал результата»[96].
10 августа 1920 г. в городе Севре был подписан Севрский мирный договор между странами Антанты и Османской империей. Согласно этому договору, Турция лишалась всех своих европейских и арабских владений, малазийскую территорию Турции предполагалась расчленить, также на востоке страны предполагалось создание независимой Армении и Курдистана. Сервский мирный договор фактически лишал Турцию независимости и отдавал большую часть ее земель под полный контроль европейских государств (Англия, Франция). Сервский договор сыграл важнейшую роль в истории современной Турции, т. к. напрямую способствовал формированию «севрского синдрома» – обостренного чувства национальной гордости турков, зачастую реализуемого за счет угнетения других нетурецких народов. В Турецкой республике главную роль – «народа-изгоя» играл именно курдский народ. Джемаль Байык, на сегодняшний момент исполняющий обязанности сопредседателя АОК, характеризует подобную политику следующими словами: «Когда изучаешь историю Османской империи и Турции, невольно наталкиваешься на одну истину: естественные права других народов никогда не признавались. Те народы, которые требовали соблюдения своих прав, уничтожались и истреблялись. В Турции есть такое выражение: «Мы не дадим им даже камешка», – оно в полной мере раскрывает суть турецкого менталитета, в котором отсутствует понятие «право нации», а есть только отрицание, уничтожение или порабощение»[97].
В ответ на оккупацию и планы стран Антанты разделить Османскую империю в Турции растет стихийное народное недовольство против продажной политики султана в Стамбуле, вылившееся в широкое национально-освободительное движение, которое возглавил в 1919 г. генерал Гази Мустафа Кемаль. Этот выдающийся политический деятель завоевал популярность и авторитет на полях сражений Первой мировой войны. Ему принадлежит заслуга удачной обороны Галлипольского полуострова в ходе Дарданелльской операции[98]. В июне 1919 г. в Амасье совещание высших турецких военных решает принять Амассийский циркуляр, в нем идеологией национально-освободительной войны объявлялся турецкий национализм. В том же году движение Ататюрка получает организационное оформление на конгрессе «Общества защиты прав» в Эрзуруме и Сивасе. В дальнейшем оно преобразуется в «Общество защиты прав Анатолии и Румелии» во главе с Представительным комитетом[99].
Движение кемалистов с первого дня своего существования имело очень разнородный характер, в основном включая в себя прогрессивную часть армии и чиновничества, и также кадры партии «Единение и прогресс». Ататюрк сумел сгладить политические и социальные противоречия в своем лагере, сформировав в 1920 г. символ возрождения турецкой нации и нового Турецкого государства – Великое Национальное Собрание Турции.
Национально-освободительные силы концентрировались в восточной части Анатолии, ядром сопротивления стал небольшой город Анкара (Ангора). Успех военных побед кемалистов во многом зависел от результата поисков новых союзников, т. к. интервенция греков[100] была частью спланированной кампании, за которой стояли страны Антанты, прежде всего Англия. В таком критическом положении взоры Ататюрка обращаются на север. Советская Россия уже фактом своего появления в 1917 г. облегчила, но не обернула вспять падение Османской империи. По итогам Брестского мира в пользу турков отходили оккупированные за время войны русскими войсками земли Османской империи, прибавляя к этому Карс, Ардаган и Батум, которые находились в руках России с войны 1877–1878 гг.[101] В Закавказье возникают новые буферные государства, которые добавляют пороха в пламя огня пантюркистских планов иттихадистов. Краеугольным камнем в основании советско-турецких дипломатических отношений стало письмо Мустафы Кемаля, отправленное в апреле 1920 г. на имя председателя СНК – В. И. Ленина. В письме содержался призыв к установлению добрососедских отношений и просьба помощи в борьбе против агрессии империалистов. Положительный ответ Советской России от 2 июня 1920 г. де-факто означал признание власти Кемаля и ВНСТ, и установление дипломатических отношений между странами. Таким образом, на практике получил реализацию ленинский тезис о борьбе за освобождение колоний от влияния империалистических стран и право каждого народа на определение собственной исторической судьбы. Именно Советская Россия была первой страной, которая признала Турцию до ее формального возникновения в 1923 г., оказав ей очень существенную материальную и военно-техническую поддержку. Важной вехой в этом процессе была поездка в Анкару чрезвычайного посла Советской Украины М. Фрунзе. В Анкаре М. Фрунзе присутствует на заседании ВНСТ и зачитывает обращение, которое оказывает очень благоприятственное впечатление на депутатов[102]. М. Фрунзе был выдающимся военным деятелем, участвуя в создании качественно новых боевых формирований в обстановке разворочавшейся гражданской войны, он получил огромный военно-практический опыт, который очень сильно интересовал турецких военных. С целью инспекции Фрунзе посещает фронт и исследует турецкую армию, в своем докладе советскому правительству он пишет: «Мне был вообще открыт доступ к самым важным военным тайнам, я ознакомился с боевым расписанием турецкой и греческой армией, с количеством бойцов, количеством и качеством вооружения, о состоянии тыла и т. д. Могу сказать, что общее представление о турецкой вооруженной силе я имею почти такое же, как об украинской армии»[103].
Еще ранее в марте 1921 г. в ходе заключения договора о дружбе и братстве между РСФСР и Турцией была достигнута договоренность об оказании Турции материальной помощи в размере 10 млн золотых рублей и военными материалами[104].
По советским официальным данным, во исполнение договоренности 1920 г. и в соответствии с договором от 16 марта 1921 г. через Новороссийск, Туапсе и Батуми в Турцию в течение 1920—22 гг. было поставлено 39 тысяч винтовок, 327 пулеметов, 54 орудия, 63 млн патронов, 147 тысяч снарядов и т. п. С восточных границ было переброшено военное оборудование, оставленное русской армией в 1918 г. В 1921 г. переданы два морских истребителя «Живой» и «Жуткий». В Анкаре советское правительство помогло со строительством двух пороховых фабрик, одновременно поставив в Турцию оборудование для патронного завода и сырье для производства патронов. Кроме того, советская дипломатическая миссия во главе с советником Я. Я. Упмал-Ангарским в 1920 г. передала представителям ВНСТ 200,6 кг золота в слитках, обещанного советским правительством на переговорах в Москве. М. В. Фрунзе в Трабзоне предоставил турецким властям 100 тысяч руб. золотом для организации приюта для детей, потерявших родителей на фронте. С. И. Аралов в апреле 1922 г. передал в дар турецкой армии 20 тысяч лир на приобретение походных типографий и киноустановок. Помимо этого, в начале 1922 года Турции было передано несколько партий оружия. 3 мая 1922 г. полпред РСФСР в Анкаре С. И. Аралов передал турецкому правительству 3,5 млн зол. рублей – последний взнос из 10 млн руб., обещанных при подписании договора 1921 г.
А. Оджалан характеризует движение Ататюрка следующим образом: «Кемализм – это течение, существование которого было оправдано в условиях иностранной оккупации в период, когда национальная буржуазия еще не окрепла, но имела благоприятную среду для своего развития. Кемализм – это движение, цель которого – создать национальную буржуазию, направленную против влияния иностранного капитала, а также турецкую национальную буржуазию из землевладельцев, торговой, компрадорской и мелкой буржуазии. Назовем самые важные задачи кемализма, которые и отличали его от других течений: посадить на место иностранной компрадорской буржуазии местную, создать из нее национальную буржуазию, а также сформировать национальную буржуазию из земельных ага, землевладельцев, обладавших капиталистическим характером, и государственной бюрократии. Наряду со всеми перечисленными свойствами кемализм имеет также свойство националистическое: кемализм как течение возник в процессе становления турецкого национализма. Другими словами, кемализм возник в период, когда была очевидна необходимость развития турецкого национализма. Он возник на основе необходимости, вызванной турецким национально-освободительным движением, и с этой точки зрения имеет справедливую основу. Турецкое национально-освободительное движение, хотя и в ограниченных размерах, но обладает антиимпериалистической сутью»[105].
Первоначально курды поддерживали национально-освободительное движение Ататюрка[106]. Последний выдвигал тезис о братстве народов в борьбе против иностранных оккупантов. В письме, датированном 11 июнем 1919 г., Ататюрк писал одному из курдских вождей, что британские планы по созданию независимого Курдистана направлены на пользу армянам: «…курды и турки единокровные братья и не могут быть разделены, наше существование требует, чтобы курды, турки и все мусульмане работали вместе, чтобы защищать нашу независимость и предотвратить раздел отечества»[107]. Интересен такой факт, что на Восточном фронте на стороне Ататюрка – из 23 тысячной турецкой армии курдские полки составляли 4 тыс. человек[108]. Курдская делегация участвует в 1-й сессии ВНСТ (апрель 1920 г.). Ататюрк рассчитывал добиться политической лояльности от курдов путем расширения местного самоуправления, блокируя любые попытки достичь политической независимости Северного Курдистана. После победы кемалистов над силами Антанты новый режим начал вести резко шовинистическую политику в отношении нетурецких народов. Это подтвердилось в ходе беспощадного подавления дерсимского восстания в 1921 г., восстания шейха Саида в 1925 г.[109]
А. Оджалан пишет: «Национальное сопротивление в Анатолии не было сопротивлением только турецкого народа. В нем есть определенная доля и курдского народа. В частности, в движении сопротивления французским оккупационным силам на юге влиятельную роль сыграл курдский народ»[110].
«Следовательно, вначале курдский народ вел антиимпериалистическую борьбу. Однако турецкие националисты с самого начала сумели использовать этот потенциал в своих интересах. Участие курдского народа в анатолийском сопротивлении пошло на пользу турецким националистам»[111].
Ататюрк стремился создать сильное светское государство на базисе национального единства, выдвинув тезис о существовании турецкой нации. Ататюрку принадлежит высказывание: «Турецкая нация есть народ Турции, создавший Турецкую Республику»[112]. В связи с этим национальная борьба курдов воспринималась как сепаратизм, непосредственно угрожающий существованию Турции. Еще до крупного курдского восстания шейха Саида в 1925 г. кемалисты очень оперативно отреагировали на попытки подготовить курдское выступление в Малатье в 1919 г. Ататюрк пытался убедить курдских вождей в необходимости сохранения верности центральной власти, используя исламскую риторику. Тем не менее он послал в сентябре 1919 г. карательные силы в Малатью. Но до вооруженного противостояния дело не дошло, курды Малатьи не решились выступить в одиночку[113].
Итогом национально-освободительного движения Ататюрка стало сохранение территориальной целостности Анатолийской Турции, что выразилось в статьях Лозанского мирного договора (1923 г.). Из него была исключена статья о предоставлении автономии Северному Курдистану. М. Гасратян резюмирует значение этого договора для курдского движения: «…предав забвению идею независимости курдского народа, империалистические державы как бы поставили вне закона его национальное движение и дали турецкой реакции юридическое «право» игнорировать национальные интересы курдов Турции. Подлость политики империалистических держав состояла в том, что одновременно со всем этим они не прекращали провокаций вокруг курдского вопроса, пытаясь на тех или иных этапах использовать его в достижении своих колонизаторских целей»[114].
Развал Османской империи и появление ряда новых государств на Ближнем Востоке, зависевших от европейских держав, осветило курдский вопрос в новом свете, придав ему международное значение. Это объяснялось следующими причинами: 1. Мосульская нефть и другие полезные ископаемые (хром, железо, уголь, свинец), обнаруженные на территории проживания курдов. 2. Стратегическое значение торговых путей, проходящих через Южный Курдистан (Мосул). 3. Общее стратегически-важное расположение. 4. Включенность курдских земель в территорию разных государств давала возможность европейским странам, Великобритании прежде всего, манипулировать курдами для ослабления центральной власти и изменения геополитической ситуации в свою пользу[115]. Ататюрк в беседе с советским послом Араловым так описывал значение Курдистана: «Курдский вопрос – запутанный, трудный. Поймите: Курдистан богат нефтью, медью, углем, железом и другими ископаемыми. На Курдистан зарятся многие, прежде всего Англия – наш основной враг. Влияет здесь и стратегия, торговые пути в Персию, на Кавказ, в Месопотамию. Англия пользуется тем, что курды принадлежат двум государствам – Турции и Персии, и играет на этом. Англия хочет создать Курдское государство под своим владычеством и тем самым командовать над нами, Персией и Закавказьем»[116].
К началу 20-х в курдском национальном движении появляется ряд новых организаций, возглавляемых национальной интеллигенцией. Таковыми были Общество возрождения Курдистана, Курдское общество социальной ассоциации, Комитет Независимости Курдистана. М. Гасратян классифицирует эти организации следующим образом: 1. Комитет независимости Курдистана. Цель – полная независимость от Турецкого государства. 2. Общество возрождения Курдистана. Данная организация выступала за автономию курдов в составе Турции. 3. Движение за независимость под протекторатом Англии. 4. Движение за независимость под протекторатом Ирана. 5. Полное подчинение курдов турецкому государству. Подобные позиции занимала часть курдской верхушки, ставшая частью нового государственного и экономического аппаратов Турецкой республики[117].
Преобразования в новом турецком государстве, созданном на основе идеи национальной унификации, стали активно реализовывать в 20-е и 30-е гг. Сумев обеспечить целостность Анатолийской части Османской империи, новая турецкая политическая элита значительно урезала власть курдских феодалов и шейхов, во многих местах поставив вместо прежних курдских вождей турецких чиновников. Но данная мера не являлась панацеей. Взяточничество, ассимиляционная политика, общая неэффективность центрального бюрократического аппарата вызывали рост стихийного недовольства курдского народа[118]. В этот поток народного сопротивления вливалась струя недовольства курдской землевладельческой верхушки, которая стремилась не к реализации идей национальной независимости, а к сугубо узкоклассовым целям. Выше названные явления создавали клубок противоречий, основным стержнем которого являлась прогрессивная борьба курдского народа, заключенная в религиозно-феодальное обрамление. Консолидация курдов в начале 20-х годов произошла под религиозными лозунгами, в лице восстания шейха Саида. Непосредственной подготовкой курдского выступления занималась светская организация – Комитет независимости Курдистана, который вел пропаганду в турецкой армии[119]. Религиозные лозунги восстания шейха Саида определяется низким уровнем развития политического сознания и отсталыми социально-экономическими условиями проживания курдского народа в начале 20-х годов. Исламская идеология играла роль надплеменного консолидирующего фактора, противостоящего традиционной раздробленности курдов на отдельные аширеты.
Накануне восстания, в декабре 1924 г., были арестованы многие лидеры грядущего выступления: Юсуф Зия, Джибранлы Халит-бей и другие. Это способствовало концентрации всей власти в руках шейха Саида и стремительной подготовке сил для начала восстания. Значительно ослаблял восставших уже ставший традиционным племенной партикуляризм курдов. Курдское племя хормек (кызылбаши) резко выступило против планов восстания, при этом сообщив о нем турецкому чиновнику[120]. Курды Дерсима и Муша также не поддержали восставших. Ускорила наступление восстания стычка в деревне Пиран 5 февраля между отрядом шейха Саида и турецкими жандармами. Вслед за этим брат шейха Саида, Тахир, захватил почту в Лидже. 14 февраля восставшие войском в 10 тыс. человек взяли Гянж. Вскоре восстание охватило 14 вилайетов юго-востока Турции и в нем приняли участие около 35 курдских племен. Стратегической целью шейха Саида являлся захват Диярбакыра и объявление его столицей независимого государства, в конце февраля он начал стягивать свои войска к городу, но приступ 11 марта оказался неудачным и курды были вынуждены отступить[121]. Это стало переломным моментом войны. Турецкие власти подвели подкрепление к Диярбакыру и стали активно теснить отряды шейха Саида. 26 марта турецкие войска начали наступление сразу же в трех районах: Диярбакыр, Варто и Элязиз. Девятый корпус турецкой армии занял Варто.
Военные меры подавления кемалилисты сочетали с грамотной законодательно-административной деятельностью. В феврале 1925 г. ВНСТ принимает новый законопроект. Он касался запрета всякого использования религии в политических целях. Корректировался и закон об измене родине, он так же стал содержать запрет на создание политических организации на религиозной основе[122]. Третьего марта ближайшим соратником Ататюрка, Исмет-пашой, был сформирован новый кабинет. Его основным курсом стало подавление всякой оппозиции в стране и военное уничтожение восставших курдов. Для этого создавались суды независимости, которые могли выносить смертные приговоры без санкции междлиса. Исмет-паша заявил: «Прежде всего во внутренней политике мы попытаемся ликвидировать последние события, предохранить страну от интриг, обеспечить общественное спокойствие и укрепить во всех отношениях авторитет государства благодаря тем специальным действенным мерам, которые мы считаем полезными принять»[123]. К концу марта турецкие войска в составе 7,8,9 корпусов, а также две дивизии из 3 и 5 корпусов под командованием генерала Кемалетдина Сами-паши, были готовы разбить силы повстанцев. Главное сражение между ними произошло в середине апреля в Генджской котловине. Шейх Саид бы разбит и окружен, вместе с ним в плен попали шейх Абдуллах, шейх Галиб и другие[124]. Это означало окончательный разгром курдского восстания, несмотря на то, что отдельные отряды повстанцев сопротивлялись до мая 1925 г. Лишь 31 мая Ататюрк объявил о демобилизации войск, посланных для подавления восставших. Вскоре за разгромом восстания шейха Саида состоялся суд, который 29 июня приговорил шейха и 47 главных участников восстания к смертной казни. Последними словами шейха Саида стали: «Естественная жизнь приходит к концу. Я нисколько не сожалею, что приношу себя в жертву своему народу. Мы довольствуемся тем, что нашим внукам не будет стыдно за нас перед врагами»[125].
Поражение одного из крупнейших курдских восстаний в истории Турции было вызвано совокупностью внутренних и внешних причин. Ведущую роль, разумеется, играли внутренние. Ранее было указано на то, что в самом начале восстания оно не охватило все курдские племена, что играло очень важную роль. Курды Дерсима отказались выступать, боясь потерять свое полунезависимое существование. Таким образом, в тылу восставших периодически действовали пятые колонны, которые наносили шейху Саиду ощутимый урон. Важно также указать на соотношение сил воюющих сторон, если восставших курдов было 40 тыс., то турки мобилизовали, по разным оценкам, от 120 до 200 тыс. солдат[126], обеспечив себе ощутимый перевес в силах. Политическая отсталость руководства и рядовых участников восстания не позволила изначально выдвинуть задачи национальной консолидации, которые просвечивались через религиозную риторику шейхов, но сперва находились на втором плане. При всех указанных объективных слабостях восстание шейха Саида стало значимой вехой в истории Курдистана, демонстрируя несгибаемый дух курдского народа и его волю к продолжению борьбы за национальную независимость[127].
Репрессивная политика турецких властей против подавления восстания шейха Саида реализовалась в двух основных формах. Во-первых, это военно-полевые суды (т. н. суды независимости), которые имели полномочия выносить смертные приговоры без одобрения ВНСТ. Во-вторых, насильственная депортация курдского населения. Ее юридическим оформлением стал закон о поселении № 885, принятый 31 мая 1926 г. За период с 1926 по 1930 гг. только из Дерсима было выселено около 10 тыс. человек. Согласно данным В. Никитина, за период с 1926–1927 гг. в Западную Анатолию было переселено 1 млн курдов[128]. Большинство из них отправлялось на запад страны, в Стамбул, Измир, Одемиш, Маниса и др. города[129].
Нет однозначных статистических данных о численности турецких курдов в 20-е годы, т. к. этот вопрос крайне политизирован. Турецкая сторона не признавала за курдами национальной идентичности, и поэтому данные официальной турецкой статистики крайне тенденциозны. Но опираясь на советские данные, можно утверждать, что турки составляли в Битлисском вилайете 12 %, в Ванском – 20, Диярбакырском – 32, Мамурет-уль-Азиском – 55, в бывших русских владениях (Карская область) – 27 %. В связи с геноцидом армян основным населением этих территорий были курды[130]. По подсчетам Н. Г. Корсуна, в начале 20-х гг. в Турции обитало до 1,7 млн курдов[131]. К началу Второй мировой войны численность курдов резко возросла, приближаясь к 4 млн[132].
Государственные респрессии не смогли окончательно уничтожить повстанческое движение курдов, т. к. стремительное обнищание и угнетение курдских масс не было прекращено. После разгрома восстания шейха Саида курдское сопротивление приобрело партизанский и крайне дезорганизованный характер. Турецкие чиновники не могли чувствовать себя в безопасности, находясь на юго-востоке страны. На них совершались периодические нападения со стороны курдских отрядов. К концу 20-х гг. отряды курдских повстанцев стали концентрироваться вокруг горы Арарат. Массовое выступление подготовила политическая организация «Хойбун», стоящая на позициях курдского национализма. Непосредственное руководство восстанием взял в свои руки чрезывачайный военный представитель «Хойбун» – Ихсан Нури[133]. К 1929 г. в горных районах Арарата курдам удалось создать автономную администарцию, которая издавала собственную газету, содержащую призывы ко всем курдам объединиться против турецких угнетателей. В начале 1930 г. Анкара серьезно обеспокоилась ростом военно-политической силы повстанцев. Для их подавления было послано несколько карательных экспедиций, но все они были разбиты. Вскоре на подавление курдского восстания Турция задействовала более 50 тыс. солдат. Ожесточенные бои продолжались все лето и начало осени 1930 г.[134] Турецкие войска, используя численный и технический перевес, постоянно теснили восставших, несмотря на их локальные успехи. Иранское правительство разрешило турецким войскам пересекать свою границу, дабы нанести курдам удар в спину. Это существенно ослабило и изолировало курдское движение. Огонь восстания полыхал до 1931 г. Под ударами турецкой армии повстанцы были рассеяны, отдельные отряды скрылись в горных ущельях.
М. Гасратян выскоко оценивает значение Араратского восстания: «Араратское восстание показало сравнительно высокий уровень политической зрелости курдов. Уступая по размаху восстанию шейха Саида, оно по уровню политической зрелости, по четко определенной конечной цели – установление курдской республики – стояло выше предыдущих восстаний»[135].
Во второй половине 30-х гг. главной головной болью турецкого правительства стали дерсимские курды. Они жили в относительной автономии от центральной власти, не платя налоги и сохраняя национальную самобытность. Анкара начала наступления на непокорный Дерсим, прежде всего ударив по этим двум явлениям. Властями было введено налогообложение населения, а земли курдских крестьян конфисковывались в пользу турков-переселенцев[136]. Это стало причиной для начала очередного курдского восстания. Дерсимское восстание несло в себе основные слабости курдского освободительного движения – племенной партикуляризм и отсутствие современной политической платформы для национального движения. К 1937 г. силы повстанцев выросли до 30 тыс., их возглавил видный курдский политический деятель – Сеид Реза. Турецкие войска (около 20 тыс.) раскалывали силы повстанцев, пытаясь окружить и уничтожить лидера восстания. Но в ходе боев осени 1937 г. Сеид Реза был только ранен. Турецкий генерал Альпдоган предолижил лидеру курдов начать мирные переговоры, на что последний дал утвердительный ответ. Переговоры были лищь спланированной ловушкой, прибыв в Эрзиджан 5 сентября, Сеид Реза был тут же арестован. Казнь 75-летнего Сеида Резы состоялась 18 ноября. Стоя на эшафоте, в своем последнем слове он сказал: «Мне 75 лет, я сейчас буду казнен и лягу в один ряд с жертвами борьбы за Курдистан! Дерсим побежден, но курды и Курдистан будут жить, курдская молодежь отомстит! Позор и презрение тиранам…»[137]. Курдские повстанцы сражались до осени 1938 г., неся очень большие потери. Многочисленные жертвы были среди мирного курдского населения. Турецкая авиация наносила удары по курдским селам, уничтожая стариков, женщин и детей.
Централизованное турецкое государство смогло положить конец борьбе курдских племенных вождей за власть и новые привилегии для себя, осуществляя их денацификацию, путем включения в господствующий класс Турции. В связи с этим нельзя утверждать о наличии непосредственной связи между восстаниями курдов в период 1925–1938 гг. и тем качественно новым этапом в курдском национальном движении, который наступил в 70-е гг. Они имеют разные политические и социальные источники. Между тем эти восстания создали определенную историческую традицию, в которой черпали силы для себя новое поколение курдских борцов. Разделенный курдский этнос поднимал восстания с заметной систематичностью, но все они были слабокоординированы и не находили широкого отклика у иракских и иранских курдов. Арнольд Тойнби писал в 1934 г.: «Худший враг курдов – племенные и феодальные распри, которые позволяют иракскому правительству, также как и турецкому, и персидскому, проводить политику «разделяй и властвуй»»[138].
Восстание в Дерсиме в 1938 г. было последним курдским выступлением, которое возглавляла племенная верхушка. К этому моменту стала очевидной тенденция окончательного угасания той линии, которая начала развиваться с начала XIX в. На открытии заседания меджлиса в 1936 г. Ататюрк призвал покончить с курдской проблемой раз и навсегда. Через два года после этого выступления министр внутренних дел Д. Баяр заявил об исчезновении курдской проблемы[139].
В период Второй мировой войны курдский вопрос отступил на второй план в условиях попыток втягивания Турции в войну на стороне Третьего Рейха. Турецкие элиты явно учли ошибки своих османских предшественников, предпочтя сохранить нейтралитет до апреля 1945 г. В этом месяце Турция все-таки решилась заскочить в последний вагон поезда союзников, разделив лавры победителей. Исследователь М. Гасратян так характеризует время Второй мировой войны для курдского движения: «В целом же во время Второй мировой войны курды в интересах союзных держав, как правило, сохраняли спокойствие, чтобы «не создавать трудности в жизненно важном районе». Они надеялись, что после будут удовлетворены их национальные чаяния»[140].
Но в истории курдской национально-освободительной борьбы 40-е гг. не прошли бесследно. На занятой Красной Армией части Северного Ирана в 1946 г. создается Мехабадская автономия во главе с Кази Мухаммедом и Мустафой Барзани. Но данный курдский анклав не просуществовал и года, в начавшейся холодной войне СССР вынудили вывести свои войска, оставив Мехабадскую автономию один на один разбираться с шахским режимом. В том же 1946 г. курдское движение на Севере Ирана было жестоко подавлено. Наряду с указанным событием в это время появляются первые политические курдские партии, более или мене четко структурированные и имеющие харизматичных лидеров. В Иране в 1945 г. возникает Демократическая партия Иранского Курдистана, с похожим названием через год в Ираке возникает Демократическая Партия Курдистана. Сирийский аналог ДПК появится в 1957 г., а в Турции лишь в 1965 г.[141]
1.3.Левое движение Турции и курды: союз или борьба?
Исторический период между двумя военными переворотами в 1960 и в 1980 гг. был очень динамичным временем в истории левого движения Турции. Оно стремительно эволюционировало от мирных демонстраций в середине 60-х гг. к революционной герилье марксистских повстанческих групп в 70-е гг. В этом параграфе делается попытка анализа основных идеологических течений левой мысли послевоенной Турции в их преломлении через курдский вопрос. В контексте исследования политических и идейных условий возникновения Рабочей партии Курдистана нам представляется этот вопрос очень важным.
Социалистическое движение в Турции возникло не после окончания Второй мировой войны, а намного раньше. Первые группы левоориентированной интеллигенции действовали уже в первое десятилетие XX в. Издавалось несколько левых журналов, но стоит признать, что они не имели большого влияния среди широких масс. В 1919 г. возникает Рабоче-крестьянская социалистическая партия Турции, которую возглавил Шефик Хюсню Деймер. Но эта партия просуществовала непродолжительное время: ее актив сильно пострадал в ходе преследований со стороны войск Антанты, оккупировавших Стамбул. Часть активистов организации Деймера в дальнейшем влилась в созданную в 1920 г. в Баку Турецкую коммунистическую партию. Именно эта партия стала самой крупной левой организацией в политической жизни Турции в период между 1920–1960 гг. Отношения между турецкими коммунистами и движением Ататюрка всегда складывались очень противоречиво. Получая финансовую и военную помощь от Советской России, Ататюрк временно закрывал глаза на действия ТКП. В свою очередь, турецкие коммунисты поддержали движение Ататюрка, но в их программе содержались принципы, которые рано или поздно должны были войти в противоречие с интересами турецкой буржуазии, помещиков и высшего офицерства. Речь идет, прежде всего, о требовании проведения широкой аграрной реформы, которая предусматривала безвозмездную передачу земли и инвентаря крупных землевладельцев в пользу беднейшего крестьянства[142]. Вторым узловым противоречием выступил национальный вопрос: коммунисты стояли на позиции необходимости создания федеративного государства, которое обеспечит возможность практической реализации идеи равенства всех народов, населяющих Турцию. ТКП признавала существование курдов как самостоятельного этноса, но, в конце концов, поддержала кемалистов в их стремлении сохранить территориальную целостность Турецкой республики. Такая позиция определялась рассмотрением потенциального курдского государства как феодального образования, которое будет препятствовать социальному и политическому прогрессу на Ближнем Востоке[143].
В противовес просоветской партии М. Субхи кемалисты создают в 1920 г. «официальную компартию» с целью оттянуть на свою сторону часть мусульман, симпатизирующих коммунистическим идеям. Если партия Субхи действовала в идейном фарватере большевизма, то «официальная компартия» декларировала классовое сотрудничество и соединение марксизма с исламом[144]. Активный разгром турецких коммунистов начался в январе 1921 г., когда в Анкаре была разгромлена газета «Эмек» – центральный орган ТКНП (легальное ответвление ТКП). В конце января в Трабзоне кемалистами была устроена «бойня 15-ти», в ходе которой были жестоко убиты несколько членов ЦК компартии, во главе с лидером партии – Мустафой Субхи. Этот сокрушительный удар надолго вывел ТКП из дееспособного состояния[145]. В условиях непрекращающихся репрессий коммунистическое движение продолжило свое дробление, наряду с ТКП действовали Анатолийская коммунистическая партия, Стамбульская коммунистическая партия и другие организации[146]. Озан Ормеджи пишет: «Главным образом, четкая позиция Ленина по поддержке всякой антиимпериалистической борьбы, включая Мустафу Кемаля и опасность превращения (Турции) в колонию, обуславливала очень мягкие действия турецких коммунистов против Мустафы Кемаля и усвоение ими гибридной идеологии, застрявшей между кемализмом и коммунистическими идеалами»[147].
Абдулла Оджалан пишет: «Бездеятельность коммунистов в условиях кемалистского движения привела к тому, что они не могли думать об организации заговоров со стороны кемалистов, считали, что смогут свободно работать в Анатолии, и попали в заблуждение. Коммунисты не смогли правильно определить цели националистов и не считали нужным создать нелегальную организацию против националистов. Короче говоря, непрочные взгляды коммунистов по вопросу националистического движения и ошибки, допущенные ими, привели к тому, что коммунистическое движение получило удар в самом начале своей деятельности»[148].
После 1921 г. ТКП была обезглавлена кемалистским государством, но тем не менее она поддержала военное подавление восстания Шейха Саида, видя в этом «борьбу с реакцией». Это стало общей линией Коминтерна в отношении к данному восстанию, т. к. в режиме Ататюрка усматривался определенный антиимпериалистический заряд[149]. В последующем это превратилось в тенденцию – ТКП выступала в роли второго посольства СССР в Турции, а не как самостоятельная революционная организация, стремящаяся взять власть. Абдулла Оджалан дает следующую оценку позиции ТКП в курдском вопросе: «Перед лицом национально-освободительной проблемы курдского народа, являвшейся самым важным звеном демократической революции в Турции, почти все социалистические течения во главе с ТПК, не сделав серьезного и ответственного анализа, заняли социал-шовинистическую позицию кемалистского хвостизма. В заявлениях, которые распространяла ТПК, открыто поддерживался геноцид кемалистской диктатуры в Курдистане и выражалось стремление понравиться кемалистам. Между тем, если бы в 1925 г., в период слабости кемалистской диктатуры, была занята правильная позиция относительно кемализма и курдских восстаний, если бы демократическая революционная борьба в Курдистане пошла по правильному пути, если бы, свергнув реакционное руководство, можно было соединить эту борьбу с восстаниями в Курдистане, то стали бы возможными революционно-демократическая борьба, направленная против кемалистской диктатуры, и свержение этой диктатуры. Турецкое социалистическое движение этого периода, плававшее в море оппортунизма и социал-шовинизма, называвшее себя коммунистическим, не смогло выработать подхода, который привел бы к успеху»[150].
Попытки преломления кемалистского буржуазного революционизма через призму марксистского учения стали в 30-е гг. одним из главных направлением мысли левых интеллектуалов Турции. В этой связи уместно выделить движение «Kadro», которое получило соответствующее название от ежемесячного журнала, выпускаемого с января 1932 по декабрь 1934 гг. группой интеллигентов, которые были выходцами из ТПК. Ими были: Шевкет Сюрейа, Исмаил Хюсрев Токин, Ведат Недим и другие[151].
В своих материалах авторы журнала «Kadro» отстаивали возможность третьего пути между большевизмом и индустриально-развитыми буржуазными странами. Олицетворением третьего пути была Турция Ататюрка. XX век будет ознаменован победоносными движениями националистических движений угнетенных народов. Турецкая революция же имеет потенциал возглавить это движение. Основные противоречия, согласно идеям «Kadro», разворачивались не между классами внутри общества, а между развитыми и развивающимися странами. У развивающихся стран есть возможность избежать капиталистического пути развития, используя все плюсы политики этатизма, сохраняя частный сектор в качестве полноправного участника экономической жизни. Как ни сложно заметить, идеология «Kadro» имела крайне мозаичный и эклектичный характер, классовая борьба фактически выносилась за рамки турецкого общества и усматривалась лишь в историческом прошлом Европы. Данная идея есть идея корпоративизма турецкого общества, которое единым целым должно противостоять развитому миру. Корпоративизм в своеобразной форме является одним из идейных столпов кемализма. Республика как надклассовая общность поглощает в себе антагонистические классовые противоречия. Эту идею и транслировал на своих страницах журнал «Kadro». Несмотря на острожную позицию журнала во внутриполитических вопросах, он был закрыт в 1934 г., но оказанное им мощное интеллектуальное влияние чувствовалось еще достаточно долго. Своеобразным вторым изданием этих идей, по мнению Озана Ормеджи, стала теория Millî Demokratik Devrim[152] – Национально-демократической революции, получившая развитие в 60-е годы[153].
Развитие Турции после окончания Второй мировой войны можно охарактеризовать как постепенный отход политической элиты от принципов кемализма в сущностных принципах политического и экономического устройства. Экономическая программа Ататюрка никогда не предполагала полного уничтожения частной собственности и перехода к плановой экономике. Еще в годы национально-освободительной борьбы было принято компромиссное решение «не пугать» помещиков и крупных землевладельцев отменой тяжелых налогов с крестьян и раздачей земли в их собственность. Об этом ясно рассказывает советский посол С. И. Аралов в своих воспоминаниях[154]. В дальнейшем после принятия гражданского кодекса 1926 г. земля стала полноправным объектом товарно-денежных отношений. Экономическая политика кемалистов предполагала создание сильной национальной буржуазии на основе «смешанной» буржуазной экономики с приоритетом государственного сектора. Государственный капитализм Турции должен был формироваться в условиях конкуренции существовавшего мирового рынка и международного разделения труда, именно такими жесткими условиями детерминировалась политика турецких властей по защите отечественного производства от иностранной конкуренции. Выжидательная позиция турецких властей в ходе Второй мировой войны позволила ей перед самым окончанием разгрома Германии запрыгнуть в поезд победителей, тем самым получив моральное право на получение помощи со стороны США. «Турецкая буржуазия, учтя уроки Первой мировой войны и используя установившееся равновесие между империалистическими государствами, с одной стороны, и Советским Союзом – с другой, стремилась играть на противоречиях между блоками, которые возглавляли Германия и Англия».[155]
Одним из определяющих фактором развития послевоенной Турции была геополитическая роль, которая отводилась этой стране со стороны США в диспозиции сил холодной войны. В конце 40-х годов закладывается парадигма американско-турецких отношений, в которой Турции отводилась роль южного клинка НАТО в подбрюшье СССР. В марте 1947 г. американский Конгресс одобрил оказание помощи Греции и Турции в размере 400 млн долларов. В июле того же года между Турцией и США было заключено соглашение о поставках оружия, обучение американскими инструкторами солдат и офицеров турецкой армии. Предполагалось ведение масштабного военно-стратегического строительства на территории Турции. В дополнение к этому в 1948 г. Турция включается в план Маршалла. В том же году становится членом МВФ. Дальше – больше. Согласно официальным цифрам, за период действия доктрины Трумэна Турция получила на перевооружение турецкой армии – 175 млн долларов, а с 1948 по 1953 гг. по плану Маршалла – 656 млн лир, из которых военные расходы составили – 58 %. Общие же расходы Турции на военную сферу за этот период составили – 1100 млн долларов[156]. Общая оценка помощи США Турции в 1948–1959 гг. составляет 2,9 млрд долларов[157]. Ответная политика Турции должна была состоять в либерализации экономики и политической системы, на международной арене – это движение в фарватере американских интересов. Турция становится полноправным членом НАТО в 1952 г. Совершенно не случен тот факт, что 4,5 тысячи турецких солдат и офицеров сражались в Корейской войне на стороне США[158]. В 1955 г. Турция становится наряду с США и Великобританией основательницей Организации Центрального Договора (СЕНТО). Главной целью этой организации была борьба с социалистическим и национально-освободительным движением на Ближнем Востоке. Турция поддержала американско-английскую агрессию против Египта в 1956 г. Через год турецкие войска участвовали в военной операции против Сирии. В октябре 1959 г. между США и Турцией было заключен дополнительный договор о строительстве баз НАТО для ракет среднего радиуса и о возведении близ Стамбула атомного реактора[159].
В такой геополитической ситуации от позиции руководства Турции зависело развитие многих политических процессов в Закавказье и Ближнем Востоке. По словам командующего стратегической авиацией США генерала Арнольда, Турция и подобные ей страны представляют идеальные базы для США. «Наш следующий враг – Россия… для успешного использования стратегической авиации нам нужны базы по всему миру, чтобы мы могли атаковать любой объект, который нам прикажут поразить»[160].
Показателен тот факт, что именно из турецкого города Адана в 1960 г. вылетел разведывательный самолет U-2, сбитый под Свердловском. В последующем Турция была участницей крупного политического конфликта, связанного с размещением в 1957 г. на территории Турции ракет средней дальности типа «Юпитер». Это представляло угрозу обороне СССР, т. к. время подлета «Юпитеров» была меньше, чем у межконтинентальных ракет. В ответ на это СССР разместило на территории Кубы несколько стартовых позиций советских ракет средней дальности с ядерными боеголовками[161].
Выбор нового геополитического союзника в лице США побуждал Турцию к смене внутреннего курса. Учитывая тот факт, что режим монопольной власти НРП[162] исчерпал себя, Н. Г. Киреев называет послевоенный период в истории Турции «посткемализмом»[163]. В 1950 г. к власти приходит Демократическая партия[164], выражающая интересы крупной торговой буржуазии, разбогатевшей в годы войны за счет поставки воющим странам стратегического сырья (хлопка, табака и т. д.)[165]. Ее внутренний политический курс был направлен на проведение широкой кампании приватизации против «убыточного» государственного сектора. Но в действительности курс на приватизацию носил декларативный характер, т. к. вся турецкая экономика была завязана на существующих Государственных экономических организациях (ГЭО), приватизировать которые ДП так и не решилась, наоборот, в 50-е гг. возникают новые ГЭО в агросфере и энергетике. В 1953 г. статус ГЭО приобрели государственные железные дороги[166]. Важно также учесть тот немаловажный аспект, что практически весь американский капитал, получаемый Турцией по плану Маршалла, распределялся именно государственным сектором, осуществлявшим механизацию отсталого сельского хозяйства и ряда других отраслей. Приведем некоторые статистические данные для краткой характеристики экономического развития Турции.
Умеренная аграрная политика кемалистов предопределила крайне несправедливое распределение земли среди частных собственников. В 1952 г. собственникам 50 га и более принадлежало 8,4 млн га (43 % всех частновладельческих угодий), в 1963 г. – 7,7 млн га (31 %) и в 1980 г. – 6,8 млн га. Вместе с этим в послевоенной Турции растет число безземельных крестьян: в 1952 г. было зарегистрировано 403 тыс. безземельных крестьянских семей (13,7 % жителей деревни, связанных с сельским хозяйством), в 1963 г. – 414 тыс. (12,2 %), в 1973 г. – 829 тыс. (21,9 %) и, наконец, в 1980 г. – 1434 тыс. (27,1 %)[167].
Позитивные тенденции аграрного сектора Турции обнаруживаются в виде интенсивной механизации. Число используемых тракторов в 1953 г. составляло 35 тысяч, в 1956 г. – 44 тыс., в 1960 г. – 42 тыс. и в 1970 г. – почти 106 тыс. Официальная статистика приводит данные об увеличении в 1951–1970 гг. производства пшеницы почти в два раза, сахарной свёклы – в три раза, хлопка – почти в 3 раза[168].
Бурными темпами в послевоенные годы развивается турецкая промышленность, ведущей отраслью которой являлась текстильная промышленность, базировавшаяся на национальном сырье. В текстильной промышленности число веретён увеличилось в 1949–1960 гг. с 126 тыс. до 217 тыс. в государственном секторе и с 140 тыс. до 544 тыс. – в частном. В 1950 г. государственный сектор произвел 77,4 % хлопчатобумажных тканей и 55,2 % всей хлопчатобумажной пряжи.
Другой важной сферой промышленности была автосборка и электросборка. Ее развитие ощутимо зависело от сотрудничества крупного турецкого капитала с иностранными корпорациями[169]. Доля сельского хозяйства в качестве одного из источников ВВП постепенно снижалась, демонстрируя тенденцию постепенного превращения Турции из аграрной страны в аграрно-индустриальную. Доля с/х в ВВП 1960 г. составляла – 45,4 %, в 1980 г. – 26,4 %. Доля промышленности в 1960 г. составляла 22 %, через 20 лет – 36 %. Важной отраслью турецкой экономики была сфера услуг: в 1960 г. – 31,6 % ВВП, в 1980 г. – 37,6 %[170].
Демократическая партия в своей реальной политике по отношению к оппозиции крайне слабо соответствовала своему названию. Она закрыла множество оппозиционных изданий и начала новый виток политических преследований против левых и профсоюзных активистов. В сентябре 1957 г. ВНСТ принял закон, запрещающий оппозиционным партиям выступать на выборах единым списком. Данная мера значительно ослабила шансы НРП на победу, но это не задержало резкое падение политического авторитета ДП. Подспудно Демократической партией поощрялся процесс восстановления прежнего влияния ислама на систему образования и культуру. Все это происходило на фоне ощутимой инфляции, которая съедала зарплаты трудящихся, ставя их в крайне тяжелое положение.
ДП всячески препятствовала проведению радикальной аграрной реформы, поэтому она нашла поддержку у зажиточных курдских землевладельцев, которые указывали рядовым курдам голосовать на выборах за ДП. Курдские феодалы превращались в составную часть господствующего класса Турции. После установления многопартийной системы их роль на политической арене увеличилась, т. к. они способствовали созданию социальной базы ДП. 50-е годы для курдского движения Турции определяются крайне специфической расстановкой сил. При отсутствии сильной консолидирующей национальной организации многие курды были вынуждены голосовать за ДП либо по причине давления курдских племенных вождей и феодалов, либо выбор в пользу ДП определялся большой ненавистью к режиму господства НРП, которая активнейшим образом подавляла курдские выступления в 20-е и 30-е гг.[171] Политика ДП в курдском вопросе качественно не отличалась от позиций НРП: репрессии против курдских политических активистов продолжались. Так, 17 декабря 1959 г. были арестованы 49 представителей курдской интеллигенции. Их обвиняли в коммунистической деятельности[172].
Необходимость кардинальных политических изменений к концу 50-х годов явно назрела. Их застрельщиками выступили студенты Стамбула и Анкары. В апреле 1960 г. они организуют массовые антиправительственные манифестации, которые жестко подавляются властями. Но брожение идет и в армии. 21 мая к выступлениям присоединяется около тысячи курсантов Анкарского военного училища. Демократическая партия оказалась в политическом вакууме. Утром 27 мая по турецкому радио было зачитано обращение вооруженных сил, где объявлялось об отстранении ДП от власти и передачи всех полномочий Комитету Национального Единства, который руководствовался идеями Ататюрка[173]. Президент М. Баяр и премьер-министр А. Мендерес были арестованы.
Бурное развитие левого движения в Турции послевоенного времени стимулируется ростом рабочего сопротивления и укреплением позиций профсоюзов. К 1963 г. число рабочих, объединенных в профсоюзы, было в районе 300 тыс., за 5 лет (1968 г.) эта цифра превысила один миллион человек. За указанный период властями было зарегистрировано 320 легальных забастовок, в которых приняло участие 40 тыс. человек. Но, разумеется, общее число рабочих выступлений было на порядок больше, т. к. включала в себя акции, несогласованные с властями[174].
В начале 80-х годов численность пролетариата приблизилась к 5 млн человек, что составило 80 % от общей численности работников наемного труда. Пролетариат концентрировался в крупных промышленных центрах Турции: Стамбул (590 тыс.), Анкара (204 тыс.), Измир (175 тыс.), Бурса (90 тыс.). Сильно отстающим регионом в плане промышленного развития выступал юго-восток страны[175].
Во второй половине 70-х годов в связи с экономическим кризисом экономика Турции демонстрировала явные тенденции снижения своего роста. В начале 70-х годов рост составил 7–8 %, в 1977 г. – 4 %, 1978 г. – 2,3 %, 1979 г. – 1,7 %. Особый удар перенесла энергетика, сотни предприятий был закрыто, тысячи людей были выброшены на улицу. По официальным данным, на 1979 г. число безработных составило 2,5 млн человек, частично занятых – 6 млн рабочих. Иные цифры по безработице дают Торговая и Промышленная палаты – 4 млн человек на начало 1978 г.[176] Этому соответствовал резкий рост цен. Инфляция за 1979 г. составила 100 %, за все десятилетие с 1970 по 1979 гг. цены увеличились в 8 раз. По подсчетам Исследовательского института Конфедерации революционных профсоюзов Турции (DISK), за прошедшее десятилетие реальная заработная плата рабочих уменьшалась на 40 %[177].
Среди самых крупных профсоюзных организаций Турции выделяются два профсоюза – Тюрк-Иш и DISK (Конфедерация революционных рабочих профсоюзов[178]. Всего в профсоюзы на 1979 г. входило свыше 2,4 млн рабочих[179]. Специфика рабочего движения Турции преломляла в себе общие закономерности развития мирового рабочего движения. Тюрк-Иш был официальной и самой крупнейшей профсоюзной организацией в стране. В его основах лежал принцип невмешательства профсоюзов в политическую борьбу. Данный профсоюз придерживался реформисткой стратегии на базе достижения лишь улучшения экономических условий существования рабочих[180]. Очень показательна реакция руководства Тюрк-Иш на забастовку шахтеров Зонгулдака в марте 1965 г. Сопротивление против несправедливых изменений в оплате труда охватило практически всех шахтеров данной области (46 тыс. человек). В ходе столкновений с полицией 2 шахтера были застрелены, а 49 человек арестованы. Реакцией рабочих на применение силы со стороны властей была постепенная политизация протеста. Руководство Тюрк-Иш всячески открестилось от действий рабочих, назвав их «100 %-ной провокацией»[181]. Закономерно, что популярностью Тюрк-Иш пользовался именно среди отсталых слоев рабочего класса, которые были задействованы на государственных предприятиях, созданных в 20-е и 30-е гг. Указанные предприятия были разбросаны по всей стране, что затрудняло рост политического сознания рабочего класса. В противоположность рабочим из Тюрк-Иш сторонники ДИСК в основном были задействованы на предприятиях частного сектора, возникших в 50-е гг. крупных промышленных агломерациях (Измир, Стамбул, Измит)[182].
Наиболее значимые вехи забастовочной борьбы рабочего класса Турции в 70-х гг. тесно переплетены с судьбой ДИСК. Этот профсоюз был основан в 1967 г. в Стамбуле в противовес официальному и соответственно ручному Тюрк-Иш. Основателями ДИСК были Кемаль Тюрклер, Риза Куас, Ибрахим Гюзелдже, Кемаль Небиоглу и Мехмет Альпдюндар. За исключением Мехмета Альпдюндара основатели профсоюза также стояли у истоков РПТ (Рабочей партии Турции), созданной ранее в 1961 г. Новый профсоюз с первых лет своего существования начал смелую борьбу за права и достоинство рабочего класса, воспринимая противоречие между рабочими и буржуазией как основополагающий принцип буржуазного общества[183]. 16 и 17 июня 1970 г. вошли в историю турецкого пролетариата как дни героического сопротивления против действий турецкой военщины, выкатившей на улицы танки и бронетранспортеры для подавления рабочих демонстраций. В одном Стамбуле было убито 4 человека, ранено около 200. Волна пролетарского сопротивления против закона, ограничивающего деятельность ДИСК, завершилась 31 декабря двухчасовой забастовкой, в которой приняло участие 1 млн человек[184].
После временного спада в 71–72 гг., с наступлением 1973 г. появляются тенденции роста рабочей активности. Стачку начинают 40 тыс. рабочих Федерации профсоюзов энергетических и газовых отраслей промышленности. Крупным профсоюзным центром этих лет стал Измир. Здесь в первой половине 1975 г. более 40 тыс. текстильщиков объявили забастовку, руководство предприятий ответило на это локаутом, но ничего этим для себя не добилась. Напротив, это вызвало мощную волну рабочей солидарности, выразившейся в забастовке, парализовавшей весь Измир. В ней приняло участие около 70 тыс. человек[185].
Господствующий класс стремился всячески изолировать профсоюзы от влияния левых политических партий под предлогом борьбы против использования рабочих со стороны «экстремистов и анархистов», но эта политика встречала мощный отпор со стороны наиболее передовых рабочих. В 1976 г. по инициативе ДИСК в Стамбуле впервые прошла первомайская демонстрация, собравшая 500 тыс. участников. Основными лозунгами ее стали: 40-часовая рабочая неделя против 48-часовой, повышение заработной платы, ограничение роста цен, запрет локаутов, отмена 141 и 142 статей Уголовного кодекса, предусматривающее запрет «коммунистической деятельности»[186].
Забастовочное движение достигает своего пика в 1980 г. Если за весь 1977 г. произошло 116 забастовок, в которых приняло участие 31 765 тыс. рабочих, то за первые пять месяцев 1980 г., 54 тыс. рабочих организовали 388 забастовок. Что важно отметить, из общего числа участников 76,7 % являлись членами ДИСК, 17,1 % – Тюрк-Иш, 4 % – независимых профсоюзов[187]. За 13 лет существования численность ДИСК многократно увеличилась, в 1967 г. – 67 тыс. человек, в 1980 г. – 500 тыс. человек[188].
Наряду с профсоюзами еще одним кадровым источником для левых организаций выступили университеты. Турецкие студенты к концу 60-х тяжело переживали сопричастность своей страны с блоком НАТО, который осуществлял агрессию против национально-освободительных движений в странах «третьего мира». Политическая активность турецких студентов была частью молодежной «революции» 1968 г., развернувшаяся от Мексики до Ближнего Востока. В ноябре 1968 г. студенческие ассоциации Турции провели антиимпериалистическое шествие от Самсуна до мавзолея Ататюрка в Анкаре. На их плакатах было написано: «Марш Мустафы Кемаля за полную независимость Турции». Сама форма акции имела символический характер, т. к. марш означал, что движение Ататюрка продолжает свой путь к целям национального освобождения[189].
Антиамериканские настроения были очень сильны в Турции, что выразилось в многочисленных демонстрациях между 1968 и 1971 г. Наиболее крупные из них произошли в июле 1968 г. и январе 1969 г. в Стамбуле и Анкаре. Выступления были спровоцированы прибытием шестого флота США в Стамбул и Измир. Стамбульские студенты преследовали американских моряков, сбрасывая их в море. Острая общественная реакция вынудила американский флот покинуть Босфор. 16 февраля 1969 г. на антиамериканскую демонстрацию в Стамбуле напала группа ультраправых боевиков, которая убила двух демонстрантов. Это трагическое событие вошло в историю Турецкой республики под названием «Кровавое Воскресенье»[190].
Оригинальным движением, пытавшимся совместить левые идеи и кемализм, в 60-е годы был журнал «Yön». Он издавался с 1961 по 1967 гг. и был площадкой для идей разных левых направлений. По опросам, сделанным в 1965 г. среди студентов Анкары, «Yön» был самым популярным изданием. Его тираж достигал в одно время 30 тыс. экземпляров. У истоков движения стояло два человека – Доган Авсиоглу и Мюмтаз Сойсал[191]. Лидером движения был Доган Авсиоглу, т. к. именно в его текстах была полностью представлена идейная парадигма «Yön». Авсиоглу в 1968 г. написал серьезную работу «Порядок Турции: вчера, сегодня, завтра». Его мировоззрение можно представить в следующих положениях. Одной из главных проблем Турции была ее экономическая встроенность в мировую капиталистическую систему, которая навязывает ей политику, противоречащую интересам турецкого народа. Господствующий класс способствует этому в обмен на экономические подачки, тем самым преграждая путь социальному прогрессу. Авсиоглу заявлял, что в мире существует три пути развития: коммунистический, капиталистический и путь национальной революции. Турция должна встать на третью дорогу во избежание основных ошибок двух первых путей. Как и в движении «Kadro», главные противоречия усматривались за рамками самого турецкого общества, они, согласно авторам «Yön», виделись в отношении: центр – периферия. Исследовательница Озгюр Мутлу Улус полагает, что в этом аспекте теоретической платформы «Yön» на нее оказала влияние «теория зависимости» в лице Пола Барана[192]. Согласно «Yön», новый вектор развития этатизма станет проводником стремительной индустриализации страны, уничтожения средневековых рудиментов. Социализм рассматривался как дорога стремительного экономического роста, т. к. именно в экономической отсталости виделась причина зависимости Турции от стран «первого мира». Острую критику Авсиоглу обратил против системы буржуазного парламентаризма в Турции. Согласно его точке зрения, она не служит проводником воли трудящихся масс, а лишь объект манипуляции со стороны буржуазных классов. В связи с этим движение «Yön» рассчитывало взять власть путем военного переворота. Движение не рассчитывало на широкие народные выступления, что подчеркивает его элитаристский характер, объединяющий узкий слой интеллигенции, чиновничества и офицерства. При этом «Yön» декларативно заявляло о необходимости создания «Национального фронта». Авсиоглу делал ставку на военно-гражданскую интеллигенцию, которая имеет революционные традиции в турецкой истории. Полковник Айдемир дважды, в 1962 г. и в 1963 г., пытался претворить идейную платформу «Yön» в действительность, но оба переворота провалились[193]. А вскоре в 1967 г. прекратилось издание и самого журнала «Yön».
Этот журнал сыграл крупную роль в духовной жизни турецкой интеллигенции 60-х годов, продолжив развитие линии «Kadro» по скрещиванию марксизма и кемализма. Движение «Yön» выдвинуло два новаторских тезиса: национальная революция и вооруженный путь ее достижения через «революцию» сверху. В платформе «Kadro» этого не содержалось. Преемственность сохранялась и в идее необходимости усиления государственного сектора, при сохранении присутствия (в ограниченном виде) частного. Но историческая обстановка, в которой существовал журнал «Yön», очень сильно отличалась от 30-х годов, в которые республиканская Турция только нащупывала свое положение в мировой политике. В 60-е гг. Турецкая республика была тесно связана с мировым рынком и была важным членом НАТО в рамках биполярного разделения мира. Идеологи «Yön» пытались применить в современной им Турции идеи Ататюрка, вызванные иными историческими потребностями, которые не имели места в послевоенной Турции[194]. И прежде всего это касалось переоценки революционного потенциала армии. Именно революционного, а не бонапартистского. В 20-е г. в условиях слабой классовой дифференциации и размытости турецкого общества армия выступила реальным носителем ограниченного, но действительного социального и политического прогресса относительно того, что из себя представляла Османская Турция. Но тогда же Ататюрком был установлен принцип разделения между политикой и армией. На армию ложилась роль защитника основных столпов фундамента Турецкой республики: лаицизма, этатизма, национализма. В послевоенный период, когда турецкий капитализм крепко стал на ноги и динамично развивался, крупная турецкая буржуазия начала оспаривать власть у бюрократии НПР. Для этого использовалась армия, и тем самым еще действия ДП открыли перед армией дверь в сферу политической борьбы. В рамках противостояния разных фракций господствующего класса турецкая армия выполняла роль тарана, начинающего новый политический цикл в жизни страны с очередного военного переворота. Переворот 27 мая 1960 г. стал последним залпом турецкой армии как института – проводника социальных реформ, после этого армия выполняла сугубо реакционные и репрессивные функции. Исторический период, следующий за переворотом 1960 г., некоторыми историками определяется как время существования «преторианской республики», по причине особой роли армии и фактическом разделении власти между высшим генералитетом и бюрократией[195].
Рост популярности левых идей в турецком обществе в 60-е гг. обуславливался острым общественным запросом на социальную справедливость и расширение демократических прав. Частичная легализация левых, за исключением ТПК, стала возможна после военного переворота 1960 г., главным последствием которого стало принятие новой конституции. Новый главный закон страны предусматривал расширение демократических прав и свобод, конкретизируя их содержание и границы[196]. Важным нововведением стало разделение властей. С 20-х гг. законодательная и исполнительная власть находилась в руках ВНСТ (Великое национальное собрание Турции), независимость суда провозглашалась лишь декларативно. Теперь же создавалась новая независимая ветвь власти – Конституционный Суд, задача которого состояла в контроле над соблюдением статей Конституции.
Ограниченные демократические преобразования коснулись и расширения автономии университетов и Управления Радио и Телевидения. Профсоюзы стали легальными и им дали право бастовать[197]. Перечисленные демократические преобразования обходили стороной вопрос о предоставлении соответствующих прав для выражения национальной идентичности курдскому народу. Статья 54 новой Конституции: «Каждый, кто связан с турецким государством ухами гражданства – турок» и далее: «…турецкое государство территориально и национально – неделимое целое»[198]. За год до этого против курдов были приняты практические меры, 17 октября 1960 г. КНЕ принял закон, предусматривающий выселения курдов из районов их традиционного проживания на юго-востоке страны. В декабре 1961 г. в западные вилайеты (Анталья, Бурдур, Измир, Мугла, Чорум, Денизли) были переселены 55 крупных курдских землевладельцев, среди высланных были и некоторые курдские общественные деятели. Данный шаг правительства преследовал цель не облегчения социально-экономической жизни крестьян, а руководствовался прагматической целью ослабления курдских феодалов и шейхов, которые ранее активно поддерживали политику Демократической партии. Своеобразным образом накладывалась друг на друга межпартийная борьба и националистическая политика КНЕ.
27 октября 1960 г. из университетов Турции были уволены 147 профессоров, которые осуждали ассимиляторскую сущность государственной идеологии Турции[199]. Любые публикации по курдской проблематике, подвергающие ревизии традиционный шовинистический подход, подвергались запрету. Ежемесячный журнал «Новый поток» (Yeni Akış) был запрещен в 1966 г. только лишь за использование в одной из публикаций термина: «курдский народ»[200]. Но, несмотря на это, многие левые интеллектуалы поддержали этот военный переворот, видя в нем возможность расширения легального политического поля за счет включения в него левых политических сил. Как заключает Озан Ормеджи: «Действительно, военное вмешательство 1960 г. стало поворотным пунктом в турецкой политической истории»[201].
К концу 60-х г. в левом движении Турции сформировалось два ведущих направления: 1) социал-демократическое и 2) национально-революционное[202]. Воплощением первого течения стала Рабочая партия Турции, созданная в 1961 г. РПТ представила свою идеологию как следующий шаг в развитии идеологии кемализма и полагала, что задачи достижения национальной независимости и социализма тесно переплетены друг с другом. Но кемализм в программе РПТ был декларативным, т. к. в своей позиции по большинству вопросов партия ориентировалась на европейскую социал-демократию. Хотя внутри организации происходили острые дискуссии по данному вопросу. Теоретики РПТ полагали, что Турция – это зависимая капиталистическая страна, испытывающая сильное политическое и экономическое влияние США и Европы. Партия активно поддержала волну антиамериканских настроений, в конце 60-х гг. Айбар, лидер партии, заявил: «35 миллионов кв. метров турецкой земли находится под американской оккупацией»[203]. При этом остатки феодализма оценивались как второстепенные факторы отставания страны. В Турции крепко стоит на ногах и активно развивается буржуазный способ производства. Турция обладает определенной спецификой и готова к постепенному переходу к социализму. Судя по стратегии РПТ, социализм они предполагали достичь сугубо парламентскими методами борьбы и в очень отдаленной перспективе. Руководство РПТ заняло крайне критическую позицию в отношении надежд «Yön» на военный переворот, основным авангардом которого бы выступила военно-гражданская интеллигенция. Такими действиями народ ставился в положение созерцателя истории, а не ее активного творца. Основным субъектом будущих преобразований, согласно позиции РПТ, должен стать рабочий класс как социальный субъект в силу объективных причин, наиболее заинтересованный в социальном прогрессе[204]. Айбар также заявил о том, что его партия против диктатуры пролетариата, т. к. это нарушает политическую демократию[205]. РПТ резко критиковала либеральную экономическую политику ДП, противопоставляя ей стратегию этатизма. Также РПТ настаивала на необходимости следующих экономических мер: аграрная реформа, национализация внешней торговли, банков, страховых компаний и иностранного капитала, действующего в стране[206].
В отношении курдского вопроса РПТ первоначально занимала традиционную позицию для левого движения Турции. Т. е. курдский вопрос рассматривался как проблема социально-экономической отсталости населения и территории юго-востока, со слабым вниманием к национальному аспекту. При этом РПТ открыто заявляла, что жителей курдских земель государство считает гражданами второго сорта и в задачи РПТ входит борьба с такими установками в рамках конституции 1961 г. Но постепенно с ростом поддержки РПТ со стороны курдского населения позиция партии сдвигается к большой лояльности в отношении признания прав курдов. РПТ стала одной из первых партий в Турции, которая заявила о существовании курдского вопроса в своих официальных партийных документах. На своем четвертом конгрессе в 1970 г. Рабочая партия открыто признает существование курдского народа и осуждает ассимиляторскую политику турецких властей. Курдский вопрос может быть разрешен в рамках единого демократического государства, поэтому РПТ не поддерживало стремления к достижению курдской государственности. Они оценивались как сепаратистские[207]. В специальной резолюции РПТ, посвященной курдскому вопросу, говорилось: «Четвертый съезд Рабочей партии Турции публично заявляет, что на Востоке Турции существует курдский народ; с самого начала фашистский режим, утвержденный господствующими классами, проводил по отношению к курдскому народу политику угнетения, террора и ассимиляции, которая нередко принимала форму кровавых операций». И далее: «…уничтожение в рабочих и социалистических кругах расистской, буржуазной и националистическо-шовинистической идеологии в отношении курдского народа, является одним из основных факторов развития партии и ее идеологической борьбы; партия рассматривает курдскую проблему, исходя из нужд революционной и социалистической борьбы рабочего класса»[208].
Лояльная позиция РПТ в курдском вопрос, стала одной из причин запрета партии в 1971 г.[209]. Как уже отмечалось, РПТ сконденсировала свои основные усилия на парламентских выборах. Им предшествовали муниципальные выборы 1963 г., на которых РПТ получила около 40 тыс. голосов. Звездный час РПТ наступил позже, в 1965 г. В предвыборном манифесте РПТ было сказано: «Мы против всех остальных пяти партий. Мы радикально отличаемся от них: Мы партия трудового народа»[210]. РПТ выставила на выборы в ВНСТ 382 кандидатов, 216 из которых были рабочими. За РПТ проголосовало 276,101 тыс. человек, что составило 2.83 % от числа всех проголосовавших. Это обеспечило партии Айбара 15 мест в парламенте. Четыре депутата РПТ были избраны от курдского региона, в частности от Диярбакыра, Карс, Шанлиурфа и Малатья[211]. Но нельзя сказать, что данный успех позволил РПТ качественно преобразоваться, напротив, вскоре последовали острые внутрипартийные дебаты, спровоцированные критической позицией Айбара по отношению к советскому вторжению в Чехословакию. Руководствуясь своими симпатиями к европейской социал-демократии, Айбар осудил советский социализм как авторитарный. Скандал вокруг позиции Айбара по Чехословакии был лишь вершиной айсберга тех противоречий, которые накопились в партии на рубеже 60-х и 70-х г. Они касались основных путей, по которым будет развиваться левое движение Турции. Вырисовывались две противоборствующих позиции: умеренная социал-демократическая борьба в рамках буржуазного законодательства и революционное движение, рассматривающее национал-демократическую революцию как средство достижения полной независимости для Турецкого государства. Последняя политическая тенденция получила название Millî Demokratik Devrim – Национально-демократическая революция[212]. На конгрессе РПТ в 1968 г. образовалось несколько фракций: группа Айбара, группа Арэн-Боран и группа MDD.
Раскол не способствовал росту политической популярности РПТ, что отразилось на парламентских выборах в 1969 г. На них партия смогла получить лишь два места в ВНСТ. Поражение РПТ было во многом предопределено критической позицией ДИСК в отношении «крестьянского поворота» Айбара. Перед выборами лидер партии сделал неоднократные заявления, призывая ориентировать основные силы партии на работу с крестьянством как самым угнетенным классом[213]. Ответственность за поражение на парламентских выборах была возложена на Айбара, и 15 ноября того же года он подал в отставку с поста главы РПТ. Репрессии против левых в начале 70-х гг. коснулись в немалой степени и РПТ. 20 июля 1971 г. партия была запрещена, а большая часть руководства брошена в тюрьму[214].
Реформистская стратегия РПТ быстро разочаровала наиболее активную часть левой турецкой молодежи[215]. Как молодежное ответвление РПТ, в 1965 г. была создана Федерация Дискуссионных Клубов (FKF: Fikir Kulüpleri Federasyonu). В лоне этих клубов вызревали принципиальные разногласия с социал-демократическим курсом РПТ. Эти разногласия организационно оформились в виде создания независимой организации в октябре 1969 г. – Федерация Революционной Молодежи (DEV-GENÇ: Devrimci Gençlik)[216]. Исследователь Хамит Бозарслан характеризует это движение: «Dev-Genç является результатом процесса радикализации турецкого молодежного движения. Это отщепление от РПТ в качестве радикально иной ценностно-политической модели. Многие молодые люди не имели какой-либо склонности к РПТ. Dev-Genç является символом сильной радикализации левых, и в рамках этого процесса радикализации находятся некоторые кемалисты, как Доган Авдсиоглы, которые придерживаются путчистской перспективы. И хотя они отличаются от Dev-Genç, вы не можете действительно провести границу между ними и Dev-Genç»[217]. Эта организация в дальнейшем рассыпалась на целый ряд подпольных партизанских партий: THKO и THKP-C, TKP/ML.
Именно они олицетворяют героическую и вместе с тем трагическую страницу в истории турецких левых. Возникновение этих революционных организаций было очень сильно стимулировано действиями турецких военных в начале 70-х гг. В 60-е годы среди социалистов была популярна идея о революционном потенциале армии, которая в новейшей турецкой истории традиционно выступала оплотом лаицизма и этатизма[218]. Но очередной военный переворот 1971 г. подействовал как холодный душ, ставя под большой вопрос антиимпериалистический и революционный потенциал кемализма. Также необходимость защиты от нападений ультраправых боевиков из организации «Серые волки» побуждает наиболее радикальных левых приступить к формированию собственных вооруженных отрядов. В связи с этим название многих левых организаций, ведущих вооруженную борьбу, становится двойным: партия-фронт (к примеру: Türkiye Halk Kurtuluş Partisi-Cephesi). Махир Чаян писал: «Вооруженная пропаганда является основным методом, применяемым для разрушения искусственного равновесия, существующего между политической силой олигархии и ответной реакцией людей, а также методом убеждения масс в необходимости революции.
В странах, где образы армии и полицейского аппарата преподносятся массам как «сверхмощная сила», вооруженная пропаганда выступает единственным способом воздействия на общественное сознание, способом его очиститки для восприятия политических реалий»[219].
Идейной платформой вооруженных организаций турецких левых становится концепция MDD. Ее главным разработчиком стал известный коммунист-революционер Михри Белли. Сторонники национально-демократической революции не верили в возможность мирного прихода к власти, посредством получения большинства мест в парламенте. Радикальные различия активистов MDD с позицией журнала «Yön» состояли в том, что первые видели возможные революционные изменения не в форме заговора военных и интеллигенции, а через партизанское движение, опирающееся на революционную активность масс. Данное идейное течение имело свой собственный печатный орган – Türk Solu («Левые Турции»), который также сопровождался ежемесячным журналом Sosyalist Aydınlık («Социалистическое просвещение»)[220]. Основным политическим субъектом MDD выступила организация «Dev-Genç». Одну из главных факторов, ускоривших милитаризацию левых организаций, стало поражение РПТ на выборах 1969 г. Оно подорвало веру в возможность прихода к власти через участие в парламентских институтах. Очень точное замечание делает Озгюр Мутлу Улус: «Результаты выборов были поворотным пунктом, т. к. «Yön» отдал предпочтение военной интервенции для обхода стадии капитализма»[221]. Поворот в сторону вооруженных методов борьбы был характерен не только для «Yön», но и для радикального крыла РПТ.
Движение MDD изначально включало в себя неоднородные политические элементы, что вылилось в многочисленные расколы и в острые межпартийные дебаты на рубеже 60-х и 70-х гг. Первый крупный конфликт произошел в конце 1969 г., когда группа активистов из «Sosyalist Aydınlık» под руководством Догу Перинчека и Шахин Алпаа заявила о разрыве с основной частью движения. Данное политическое течение заявляло о своей приверженности марксизму в трактовке Мао Цзэдуна и была очень воинственно настроена в отношении методов борьбы против господствующих классов. Эта группа выпускала журнал «Proleter Devrimci Aydınlık»[222]. Озгюр Мутлу Улус выделяет пять движений, возникших в рамках MDD до военного переворота 1971 г.: 1) Крыло Михри Белли и журнал «Aydınlık»; 2) Движение Хикмета Кывылджимлы и его газета «Sosyalist»; 3) Махир Чаян и движение «THKP-C»; 4) Маоисты – Догу Перенчик, возглавляющий организацию «Революционная Рабоче-крестьянская партия Турции» и Ибрагим Кайпаккая с партией TKP-ML; 5) THKO под руководством Хусейна Инана, Дениза Гезмиша и Юсуфа Аслана[223].
Одними из главных тем, которые вызывали разногласия среди радикальных левых, были кемализм и революционный потенциал турецкой армии. Левые в 70-е гг. более критически стали относиться к кемализму, но тем не менее продолжали рассматривать его больше в положительном ключе. THKO и THKP-C критиковали национализм турецких военных и буржуазии, но признавали прогрессивность движения Ататюрка в период 1918–1924 гг. TKP/ML занимала более критическую позицию в отношении к кемализму, оно оценивало его как «фашизм», выражающий интересы буржуазных компрадоров и феодалов[224]. Их объединяла концепция сельской герильи, почерпнутая из революционных движений Латинской Америки и Юго-Восточной Азии. Города были тесно привязаны к империалистическим центрам, поэтому, по мысли турецких революционеров, вооруженная борьба должна была начаться в сельской местности с главной опорой на крестьян, но при общем руководстве рабочего класса[225]. Также сторонники трех выше названных партий больше не рассматривали армию как основной таран революционного выступления, рассчитывая на вооруженную борьбу собственных организаций. Перелом в оценке роли армии произошел после волны репрессий против левых в 1971 г., основным исполнителем которых стали именно вооруженные силы.
Несмотря на указанные разногласия, необходимо охарактеризовать общую платформу MDD в трактовке Михри Белли, при учете своеобразности ее преломления в идеологии конкретной организации. Испытывая на себе активное влияние идей научного социализма и практического опыта национально-освободительных движений в странах «третьего мира», сторонники MDD полагали, что Турция является колониальной страной периферийного капитализма, которую эксплуатируют империалистические государства. В связи с этим перед революционерами стояла двойная задача: 1) Освобождение страны от колониальной зависимости путем национально-демократической революции; 2) Построение в Турции социалистического общества. Михри Белли настаивал на необходимости прохождения Турцией поочередно двух этих этапов, а не реализации их одновременно. Формальной отсылкой для подтверждения данной идеи была работа В. И. Ленина «Две тактики социал-демократии в демократической революции», в которой содержалась идея о революционно-демократической диктатуре как временной остановке на пути к социалистическому обществу. Согласно идейной тенденции MDD, в первую очередь в Турции необходимо уничтожить феодализм. Классовыми носителями данной политики объявлялись землевладельцы и компрадоры. Основным шагом для реализации данной задачи была радикальная аграрная реформа, которая безвозмездно передаст землю бедным крестьянам. Творцом революционных изменений должен выступить Национальный фронт, включающий трудящиеся классы города и деревни, мелкую буржуазию, военно-гражданскую интеллигенцию[226]. Именно в оценке прогрессивной роли турецкой армии Михри Белли наиболее тесно примыкал к позиции «Yön». Армия Турции формируется из мелкобуржуазных слов и не имеет кастового характера. Ее современная история тесно переплетена с национальным движением за независимость страны, поэтому, по мысли Михри Белли, она может и должна стать важным составным отрядом революционных сил.
Конец ознакомительного фрагмента.