Вы здесь

Куншт-камера. Зал первый. Необыкновенный желудок (Алексей Розенберг)

Необыкновенный желудок

– Вы, Петр Ильич, напрасно не кушаете! – сказал Лев Николаевич, с чавканьем обгладывающий куриную ногу. – Если не будете кушать, то совсем зачахнете! Это я вам со всей ответственностью заявляю!

– Да уж не беспокойтесь обо мне, Лев Николаевич, – сказал Петр Ильич, с некоторой брезгливостью рассматривая Льва Николаевича. – Уж как-нибудь, да не зачахну. А вот вы бы, как раз, и не налегали так, а то как бы с животом потом не маяться…

– Ну чего же мне маяться? – Лев Николаевич оторвал от курицы вторую ногу. – У меня желудок, если хотите знать, ого-го! Все что угодно переварит и еще попросит! Я вот на спор даже медяки глотал, пятикопеечные – и ничего, переварились!

– Что вы говорите! – Петр Ильич усмехнулся и скрестил руки на груди. – А костыль смогли бы?

– Какой костыль? – Лев Николаевич удивленно уставился на Петра Ильича. – О чем это вы?

– Ну обычный костыль такой. Железный. – Петр Ильич немного скривился, увидев, как по небритому подбородку Льва Николаевича потекла жирная слюна. – Железнодорожный костыль, каким рельсы к шпалам прибивают. Смогли бы?

– Что смог бы? – Лев Николаевич, заметив взгляд Петра Ильича, обтер рукой подбородок. – Что-то я не пойму вас. При чем тут костыль вообще?

– Ну вы же говорите, что у вас желудок ого-го, и даже пятки медные переваривает, – Петр Ильич посмотрел на носы своих ботинок. – Вот я и спрашиваю: смогли бы вы костыль переварить или нет.

– Ах вот вы о чем! – Лев Ильич продолжил чавкать куриной ногой. – Иронизируете. И напрасно! Я вот сейчас курочки поем, и буду чувствовать себя архипревосходно. А вы голодным останетесь, со своей иронией.

– Ну что вы! Какая уж тут ирония? – Петр Ильич пристально посмотрел на Льва Ильича. – Простой интерес и не более. Я просто никогда еще не видел, что бы с таким аппетитом ели сырую неощипанную курицу. Вот я и подумал, что вам, в сущности, все равно что есть: что медяки, что костыли, что еще какую-нибудь дрянь. И остается только восхищаться вашим необыкновенным желудком. А сейчас, простите, мне надо в уборную, так как мой рассудок более не может выдерживать этого чудовищного зрелища. Честь имею!

И Петр Ильич вышел из купе.