Юрий Васильев, народный артист России
Кинокарьеру свою я сгубил
Юрия Васильева часто называют двойником Андрея Миронова. Действительно, они похожи не только внешне, но и внутренне: темпераментом, отношением к профессии, да и к жизни в целом. Однажды знаменитый тренер по фигурному катанию Татьяна Тарасова сказала Васильеву: «Как только скажешь себе, что ты – уже хороший артист, сразу кончишься. Помни, что есть Андрей Миронов». Поэтому двойником Миронова Юрий себя никогда не считал. А вот продолжить его дело в родном театре считает для себя святым долгом.
Он назначил мне встречу в театре Сатиры. На двери его гримерной висела табличка: «Здесь работал Андрей Миронов». На стене – портрет Андрея Александровича. Улыбающийся, красивый, элегантный. А глаза – грустные. Великое дело – атмосфера. Она и определила начало нашего разговора.
– Юрий, кем для вас был Андрей Миронов?
– Андрей Александрович сильно повлиял на мое становление. Был период, когда у Миронова случился конфликт с Плучеком. Меня, как выяснилось позже, и брали, что называется, под него, и некоторые роли Андрея Александровича должен был играть я. Но, слава Богу, в этом мы никогда не пересекались, хотя часто и играли вместе. У нас сразу сложились какие-то теплые отношения. Не буду называть это дружбой: слишком многие в последнее время стали считать себя его друзьями. Просто он невероятно ценил профессию, и в этом смысле мы были близки. Он видел, что я тоже одержим сценой и хочу стать хорошим артистом. Видимо, поэтому у него был большой уважительный интерес ко мне: он часто заходил ко мне в гримерку посоветоваться, доверял мне свои увлечения, заглядывал просто поговорить. За границей всегда брал меня с собой в рестораны. Я ведь сибиряк. Люблю покутить, погулять, посорить деньгами. Он был таким же. Трудно поверить, но при всей своей популярности, Андрей Александрович был сомневающимся, не очень уверенным в себе человеком, знавшим и горечь неудач. Мы были партнерами в спектакле «Тени». Играли мы в сюртуках, а тут Миронов решил надеть мундир. Через некоторое время он вдруг стал задыхаться и был на грани провала. Я понял, в чем дело, и посоветовал ему снять мундир. Он послушал.
– Миронов не мог не понимать сложившейся ситуации. Ревности с его стороны не чувствовали?
– Никогда. То, что меня постоянно сравнивают с Мироновым, с одной стороны, приятно, ведь не с каким-нибудь Пупкиным сравнивают. Но, с другой стороны, это раздражает: не хотелось бы быть чьим-то двойником.
– Вы были с ним на «ты»?
– Мы пили с ним на брудершафт, но на «ты» так и не перешли. Я не мог переступить эту черту. И он оставался со мной на «вы». Однажды на гастролях он сказал: «Ну что, преемник, будете выносить меня ногами вперед?» Так и вышло. В августе 1987 года я действительно был одним из тех, кто вносил гроб в театр.
– Но до этого была еще одна потеря – Папанов. Вам ведь тоже довелось вместе с ним работать…
– Да. Я был третьим в их компании. Одиннадцать лет мне посчастливилось быть с ними рядом.
– Рассказывают, Папанов молодежь не очень жаловал…
– А меня любил. За то, что видел во мне работягу. Он частенько брал меня с собой на концерты за компанию подработать. В последние годы он был, что называется, «в завязке», поэтому вся нагрузка по этой части легла на меня. В воинской части, где проходил один из его последних концертов, в открытую пить было нельзя, по этому коньяк подавали в чайных чашках. Ну, я и постарался. Как говорится, за себя и за Анатолия Дмитриевича. Вечером оказалось, что я потерял где-то билеты. Думал, Папанов меня убьет. Нет, ничего. Обошлось. Даже наоборот, он понял мое состояние и очень бережно ко мне отнесся. После смерти Папанова и Миронова театр Плучека для меня закончился, ведь почти весь репертуар театра строился на них. У меня началась сильнейшая депрессия. Сдавало сердце: было прединфарктное состояние. Я чуть ли не терял сознание прямо на сцене. Это был довольно тяжелый период. Безысходность, тяжесть. В общем, я попал на два месяца в больницу. Чуть не умер. Вернули к жизни меня врачи и письма зрителей. Они просили продолжить дело Миронова. Потом вышла статья, где было сказано, что не за горами то время, когда Васильев войдет в обойму выдающихся артистов театра Сатиры. Все это меня поддержало. Каким-то образом мне удалось вылезти из этого состояния.
– Не секрет, театр Сатиры переживает не лучшие времена. Начался ли новый этап в жизни коллектива с приходом нового художественного руководителя театра? Появилось ли ощущение стабильности, уверенности в завтрашнем дне?
– Сейчас это – другой театр. Ширвиндту досталось трудное наследство: большая труппа, к тому же много уже немолодых актеров. Но, на мой взгляд, он делает абсолютно правильные шаги. Спектаклем «Андрюша» о Миронове он дал ответ Егоровой на ее книгу. Идет постоянная работа с репертуаром. Выходят новые спектакли, в которых заняты и старики, и молодежь. И, наверное, самое главное – Ширвиндт вернул в театр комедию. Так что театр Сатиры не превратился ни в балаган, ни в эстрадную площадку, как это предрекали некоторые доброхоты.
– Изменилось ли что-то лично для вас? Ведь, судя по всему, вы ходили в любимчиках прежнего руководства.
– Грех жаловаться, в театре у меня сложилась счастливая судьба: как только меня приняли, сразу дали шесть главных ролей. Работы всегда было много. Но моя судьба совсем не такая простая, как может показаться на первый взгляд. Не могу сказать, что постоянно ходил в любимчиках. Конечно, Плучек доверял мне. Видимо, ему импонировало то, что я никогда не участвовал в интригах, мог сказать правду о спектакле на худсовете. Но были у нас и моменты охлаждения. Тогда возникало ощущение ненужности, невостребованности. Несколько раз меня пытались, как сейчас говорят, свалить. Не получилось. Не знаю, чем это объяснить, но в самые катастрофические моменты жизни ко мне всегда протягивается рука. Я чувствую мощную защиту. Видимо, потому, что я никогда никому не ставил подножки, никого не убивал, даже словом. Не скажу, что я очень религиозен, но я стремлюсь к Богу. Знаю, что за меня молятся многие люди. Может, поэтому за удары и обиды, нанесенные мне, всегда кто-то сильно наказывает. Сегодня я занимаю в театре достаточно прочное место: со мной советуется художественный руководитель. Я тоже всегда готов помочь ему. Но я никогда в жизни не стремился к власти. Все разговоры про то, что я претендую или претендовал на должность художественного руководителя, – всего лишь домыслы. Кто-то все время пытается нас столкнуть. Думаю, всему виной моя активность, которая давала повод для таких разговоров. Уверяю вас, если бы я захотел, я стал бы не руководителем театра Сатиры, а по меньшей мере министром культуры. Чего уж мелочиться!
– Идут годы. Уходят старые актеры. К вам приходит способная молодежь, но на первый план они не выходят. Схватить репертуар, как говорят в театре, у них не получается. Они будто растворяются. И по-прежнему весь груз ложится на плечи актеров старшего поколения. Чем это объяснить?
– Вы правы. В основном, весь репертуар держится на стариках. Думаю, дело не в том, что молодежь не настолько ярка. Изменились зрители. Иным стало и само понятие «популярность»: сегодня это – мелькание на экране, на тусовках, в кино – неважно какого уровня. К сожалению, театр в этом списке не всегда стоит на первом месте.
– Но у вас-то получилось! Думаю, вас с полным правом можно сегодня назвать звездой театра Сатиры.
– Никакая я не звезда. Я – ведущий актер театра Сатиры. Для меня театр всегда был главным в жизни. Этим я и кинокарьеру свою сгубил. Было время, чуть ли не каждый день меня приглашали на пробы в кино, причем к таким режиссерам, как Гайдай, Михалков-Кончаловский. Я начал сниматься и сразу дал обойму фильмов. Но очень скоро понял, что в таком режиме, когда каждый день съемки и 32–34 театральных спектакля в месяц, жить невозможно. Я начал отказываться от кино. А потом кино от меня отказалось. Меня забыли на десять лет. Сейчас, правда, опять начали приглашать. Но, как и прежде, главное для меня – театр. Поэтому не очень стремлюсь сниматься в кино, играть в антрепризах.
– Потому-то и не видим вас в антрепризах?
– В том качестве, которое я знаю и вижу, так называемый чес за деньги по стране, мне неинтересно участвовать в антрепризе. И хотя деньги мне тоже очень нужны, мое актерское достоинство мне гораздо ценнее. Не хочу, чтобы было стыдно. Лучше ничего, чем позор. Мне интересно не просто участвовать в антрепризах, а пробовать то, что я еще не пробовал.
– Ваш первый режиссерский опыт, я имею в виду вашу постановку «Секретарши», – это тоже из области любопытства?
– Скорее, это реакция на ту режиссуру, которая сегодня приходит в театр. А если честно, мне еще Плучек советовал заняться режиссурой.
– Так кто же вы, Юрий Васильев? Последний романтик нашего времени, идеал многих женщин, сибиряк, который из-за своей открытости и искренности так и не стал до конца своим в столичном городе, или просто везунчик, вытянувший по жизни счастливый билет?
– Счастливчик, потому что, приехав из Новосибирска, с первого раза поступил в Щукинское училище на курс Катина-Ярцева. А потом, по окончании, выбрал именно театр Сатиры (а ведь меня брали шесть театров, и я очень переживал, что не попал в Вахтанговский). Везунчик, ведь мне довелось работать на одной сцене с выдающимися мастерами. Романтик, потому что однажды в руки мне попала книга о Жераре Филипе, которая повлияла на мою судьбу. Он стал для меня воплощением идеального актера. С его портретом я и приехал в Москву поступать в театральное училище. Жерар Филип во многом определил и мой актерский стиль – романтический герой, у которого есть честь, достоинство и красивые женщины. Говорят, у многих ощущение, что я такой и в жизни. Могу лишь сказать, что в жизни пытаюсь быть личностью. Когда актер личность – это видно на сцене. Через свои роли я научился говорить то, что думаю. И хотя сегодня в моем арсенале роли не только романтических героев (а даже и стариков), в душе я все тот же романтик, который много лет назад приехал покорять Москву…