Филипп Бобков, генерал армии, бывший Первый заместитель председателя КГБ СССР
Союз потеряли – надо сохранить Россию
Филипп Денисович Бобков прослужил в органах госбезопасности не один десяток лет. Ему, прошедшему путь от рядового до генерала армии, Первого заместителя Председателя КГБ, довелось на практике познать всю сложность положения КГБ в системе государственной власти.
– Филипп Денисович, перед нашей встречей я познакомилась с вашей последней книгой «КГБ и власть», где вы попытались рассказать об истинной роли КГБ в последних событиях страны. Не скажу, что я узнала какие-то сенсационные вещи, но некоторые страницы вызвали безусловный интерес.
– Я неукоснительно придерживаюсь гиппократовского принципа «не навреди!» – профессиональная этика не позволяет мне разглашать сведения, которые, уже не являясь секретными, могут в то же время нанести кому-то моральный ущерб.
– Из вашей книги узнала, что вы, оказывается, с 6-м Сталинским стрелковым корпусом сибиряков-добровольцев прошли все годы войны.
– С этим корпусом связана вся моя военная жизнь. Кстати, в июле этого года мы отметили 60 лет создания нашего корпуса. В его состав вошли одна дивизия и три бригады. Он воевал с ноября 1942 года, а в июне 1943-го корпус преобразовался в 19-й гвардейский. Он всегда был на самых сложных участках – болотах, лесах, топях. Начали боевой путь мы под городом Белым Тверской области. Затем – тяжелые бои под Великими Луками, Новосокольниками, Спас-Деменском, Ельней, Оршей. Корпус был достаточно заметным формированием и пользовался одной серьезной льготой: по решению Верховного главнокомандующего мы имели право после ранения возвращаться в свою часть. Это создавало у нас определенный климат. В полку всегда находилось ядро людей, которые не выбывали по ранению, а возвращались обратно. Мы до сих пор сохраняем связь с ветеранами, которые хоть и разбросаны по стране, но держатся друг за друга.
– Вы были командиром отделения, командиром взвода. Вы, ставший ветераном в 19 с половиной лет, не понаслышке знаете, чем угрожали нам главари фашистского рейха. Но с некоторых пор в печати стали появляться публикации другого рода: мол, если бы мы не воевали, то, может, и жили бы лучше.
И вообще, Советский Союз якобы выступал в этой войне в роли агрессора. Как вы относитесь к таким публикациям?
– В последние годы мы все как-то стали забывать о важнейшем факторе, несомненно, повлиявшем на исход войны. У нас много говорилось и писалось о планах Гитлера по уничтожению коммунистов и евреев, но при этом забыта и такая цель гитлеровской верхушки, как уничтожение славянских народов. А ведь именно борьба против этой угрозы объединила многие народы, и они сражались не только за свою независимость, свою государственность, но и за свое существование. Гитлер прямо говорил, что восточное население не надо учить. Самое большее – счет до 500, умение расписаться. Поэтому, победив в этой войне, мы не только защитили Советский Союз, но и спасли народы от гибели. Об этом забывают те, кто сегодня разводит демагогию по поводу того, что если бы мы не воевали, то, может, у нас все было бы гладко.
Или такой момент. Очень много критики звучало в адрес заявления ТАСС от 14 июня 1941 года о том, что мы не концентрируем войска на советско-германской границе. Сейчас говорят о том, что ТАСС дезориентировало и армию, и всех прочих. Но армия никогда на ТАСС не ориентировалась. А что они должны были сказать, что мы концентрируем войска?
– Но существует много свидетельств тому, что Сталин отвергал донесения о начале войны.
– Наверное, отвергал. Я так думаю. Но это не значит, что он не прислушивался. У Сталина была такая позиция: с одной стороны, отодвинуть сроки начала войны, с другой, – не стрелять первыми, не дать возможности говорить о том, что мы агрессоры. Сейчас появились публикации на тему того, что в Генштабе якобы нашли записку, написанную Василевским, о том, что Советский Союз должен нанести первый удар. Но разве Генштаб не должен думать и о превентивном ударе? Если не будешь думать, то потом окажешься в дураках. Но разве этот факт дает право говорить о том, что Советский Союз – агрессор? А представьте себе, если бы мы действительно стрельнули первыми, мы бы от этого никогда не отмылись.
– Какова, на ваш взгляд, природа сегодняшнего фашизма?
– Сегодняшние молодчики только внешне напоминают тех фашистов, с которых начинал Гитлер. Но немецкий фашизм был наполнен крепким политическим содержанием. Гитлер сплачивал немцев на почве реванша после поражения в Первой мировой войне на сугубо националистическом принципе (превосходство арийской расы). Наконец, фашизм имел материальную поддержку тех, кто видел в нем силу, противостоящую коммунизму. У современных наших скинхедов ничего подобного нет. Так что сегодняшние вспышки агрессивности я бы фашизмом не называл. Хотя по характеру проявлений они напоминают фашистских молодчиков. Их опасность в другом: появись покровитель, а тем более заинтересованный организатор, – стихийные вспышки могут приобрести непредсказуемый характер. За лозунгами дело не станет. Могут сработать и из арсенала немецкого фашизма. Для стихии всякий клич подходит.
Мне кажется, что сегодняшний фашизм в России пока природы не имеет, но же лающих подражать фашистским головорезам достаточно. Популяризировать их в СМИ весьма опасно, равно как и заставлять любоваться на экранах телевизоров жестокостями и насилием. Можно вспомнить, как в свое время хвалили люберов, не думая, что их наследники будут громить Тверскую после проигрыша футболистов на чемпионате мира. Из всего сказанного никак не следует того, что нет необходимости предотвращать угрозу фашизма. Провоцировать интерес к фашизму можно по-разному: пропагандировать его идеологов, популяризировать их произведения, возбуждать межнациональную рознь, инспирировать антисемитские проявления, глумиться над победой советского народа в Великой Отечественной войне, замалчивать его роль в освобождении человечества от фашистской неволи.
Вместе с тем смешно отождествление фашизма с коммунизмом. Фашизм вырос на почве борьбы с коммунизмом, потерпел поражение в этой борьбе и роднить его с коммунизмом можно лишь в целях извращения последнего, рассчитывая на восприятие подобной фальсификации людьми, забывающими свое прошлое или не знавшими его по молодости лет.
– Как вы думаете, что сегодня может реально объединить наш народ?
– Вопрос поиска идеи для сплочения народа сегодня актуален как никогда. Он не может быть рожден спонтанно. Думается, в этом деле у нас нет достаточной практики: мы или ищем нашу идеологию в прошлом или устремляем свой взор в поисках идеи в будущее. Но сегодня уже другое время. Мы потеряли многие ценности, на которых воспитывалось общество, в том числе и идейные. Сегодня нам надо сохранить хотя бы то, что осталось. Думаю, что с приходом Путина на пост президента одна такая вещь у нас появилась: мы заявили, что должны сохранить территориальную целостность государства. Это очень важная вещь, понятная людям. Путин первым из постсоветских лидеров страны заговорил о том, что мы на грани реального распада. Раньше мы боялись себе признаться в этом. И сразу – заметили? – замолкли всякие сепаратистские голоса тех, кто рвался к суверенитету своих территорий. Мы стали задумываться о том, как укреплять свое государство. И в этом ключе война в Чечне, какой бы непопулярной она ни была, она все-таки предотвращает распад государства.
– Сейчас мы говорим уже о целостности России, а вот Союз-то мы и не сохранили. Как же так получилось? Вы 45 лет проработали в контрразведке, в задачи которой в первую очередь входила защита государственного строя и государства. Разве вы не чувствовали угрозы распада Союза?
– Да, мы чувствовали это. И вовсе не занимали какую-то нейтральную или пассивную позицию. И КГБ, и ГРУ Генштаба сигнализировали об опасности, но лидеры, стоявшие во главе государства, не только не прислушивались к нашим сигналам, но порой и приближали то, что случилось в 1991 году.
– Что вы имеете в виду?
– Прежде всего то, что партийное и государственное руководство отказывалось видеть угрозу «холодной войны», не заботилось о противодействии идеологической экспансии, направленной на растление советского общества, не оценивало пагубного его воздействия на общественное сознание.
Советская пропаганда ничего не сумела противопоставить информационно-психологической атаке Запада. Тому немало причин.
Внедрение безверия, дискредитация прошлого, его героики, прежде всего советского периода являлись и являются целями разрушителей российской государственности.
– А что такое демократия в вашем понимании?
– Я хочу рассказать вам об одном интересном событии. Как-то был я в Центральном военном архиве. Там наткнулся на материалы заседания партийного бюро полка. И обратил внимание на такую деталь. Лежит невскрытый конверт с надписью «товарищу Шевченко». Он был партийным секретарем полка. Его я хорошо знал, поэтому первым моим желанием было вскрыть конверт. Смотрю дальше – еще конверты без адреса. Оказалось, что это – запечатанные конверты с бюллетенями тайного голосования выборов парторга роты. Есть протокол. Все просчитано: сколько – за, сколько – против. А в роте – 5–6 коммунистов. И собрания проходили не в каких-то там залах, а в окопных условиях. Разве это не демократия!
– Хотелось бы вернуться к разговору о распаде Союза. Разве ваше ведомство или ведомство Министерства обороны не могли тогда выступить первыми?
– Положение КГБ и армии было непростым: они подвергались большой дискредитации, не пользовались авторитетом среди населения, и даже если бы и подняли флаг, народ не пошел бы за ними. Органы КГБ, как и армия, были аппаратами, послушными власти: они выражали волю государства. Это определяло их поведение. Они не могли выступить в роли заговорщиков – их никто не поддержал бы.
– А что сделали лично вы в этой обстановке, ведь вы в то время были одним из руководителей КГБ СССР и членом ЦК КПСС?
– У меня была возможность подготовить официальную информацию о положении дел в стране, о грозящей ей катастрофе, – такая работа в КГБ велась систематически. Упрекнуть же себя в том, что утаил важную информацию от руководства страны, не могу. Принципиальную позицию в этом вопросе занимал и последний Председатель КГБ, с которым я работал, – В. А. Крючков.
Мне приходилось не раз выступать и перед сотрудниками КГБ, и за пределами ведомства. Я не скрывал угрозы развала партии и распада государства, но вместе с тем ощущал и свое полное бессилие: предотвратить этот процесс было уже нельзя. Система была не только подточена язвами, но и постоянно подрывалась сознательно. Ныне это не секрет.
– А у нас есть надежда на лучшее будущее?
– Без веры жить нельзя. Но вера должна выражаться в практических целях. То г да она обретает реальность и наполняется практикой. Мне кажется, что нынешнее руководство страны, и прежде всего президент, принимает меры именно в этом направлении. Уже дают результаты решения по сохранению территориальной целостности России, укреплению ее государственности. Это видится в замыслах по сохранению недр, предотвращению их бесконтрольного использования, в стремлении государственного регулирования экономики. Но вера в будущее неразрывно связана с ощущением народом улучшения социального положения, общего благосостояния. Надеюсь на то, что такая перспектива обретет реальность.