Глава 2
Рим, Италия
Шесть месяцев спустя
Данте Россини, высвободившись из жарких объятий Эньи, потянулся к зазвонившему мобильному телефону.
– Не отвечай! – воскликнула Энья. – Ты же можешь позже узнать, кто звонил, и перезвонить.
– Это мой дед, – произнес Данте, игнорируя ее слова.
– Прекрасно! Стоит ему позвонить, как ты тут же вскакиваешь.
Эта вспышка вызвала у Данте досаду. Бросив на Энью раздраженный взгляд, он щелкнул крышкой телефона, точно зная, что звонить может только дед, так как никому другому он не давал этот номер. Данте специально купил еще один мобильный, когда у деда врачи обнаружили неоперабельный рак. И да, он был готов вскакивать в любую минуту, едва телефон зазвонит!
Три месяца самое большее – такой прогноз дал доктор. С тех пор прошел месяц. Срок земной жизни Марко Россини неумолимо истекал.
– Слушаю, – произнес он быстро, чувствуя, как от тревоги тугим узлом сжимается все в груди. – Что случилось, дед?
Разочарованная тем, что ее насмешливые слова не подействовали на Данте, Энья поднялась с постели и с сердитым видом прошествовала в ванную комнату.
Глядя ей вслед, Данте понял, что его связь с Эньей Майклсон подошла к концу.
Он слышал в трубке телефона хриплое, затрудненное дыхание деда.
– Это семейное дело, Данте… Семейное? Обычно, вернее всегда, речь шла только о бизнесе.
– В чем проблема? – спросил Данте.
– Я объясню тебе при встрече.
– Ты хочешь, чтобы я приехал сейчас?
– Да. Времени слишком мало, чтобы его терять.
– Я буду у тебя к ланчу, – пообещал Данте.
– Хорошо, мой мальчик!
«Мальчик!..» Данте улыбнулся, закрывая мобильный телефон. Ему тридцать лет. Он успешно управляет огромной международной корпорацией, но раз за разом с удовольствием принимает вызовы от деда, который бросает их ему с тех пор, как Данте был подростком. Только Марко Россини мог называть его по-прежнему мальчиком, и Данте позволял это, поскольку очень любил деда. Ему исполнилось всего шесть лет, когда родители разбились на быстроходном катере, и с тех пор он стал мальчиком своего деда.
– А как насчет меня? – требовательно спросила Энья, когда Данте поднялся с постели.
Она приняла вызывающе соблазнительную позу, стоя в дверях ванной комнаты и демонстрируя великолепные изгибы обнаженного тела. Длинные светлые волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Пухлые губы обиженно надуты…
Однако желания, мгновенно вспыхивавшего в нем раньше, не возникло. Единственным чувством, охватившим сейчас Данте, было нетерпение.
– Извини, мне нужно уехать.
– Ты обещал, что сегодня мы поедем по магазинам!
– Магазины – не столь важное дело.
Энья закрывала ему проход в ванную, и Данте пришлось взять ее за талию, чтобы отодвинуть в сторону. Она немедленно обвила его шею руками и тесно прижалась к нему всем телом, но в зеленых глазах полыхала злость.
– А для меня – важное, Данте. Ты ведь обещал…
– В другой раз, Энья. Я должен лететь на Капри. Позволь мне пройти.
Его голос был более чем прохладен. Глаза тоже холодны. Взбешенная, но все-таки вынужденная подчиниться, Энья уступила дорогу, и Данте, даже не взглянув на нее, прошел в душевую кабинку.
– Я ненавижу твою манеру себя вести! – завизжала она. – Ненавижу!
– Тогда найди себе другого мужчину, – небрежно произнес Данте и включил воду, заглушая все посторонние звуки.
Ему вовсе не хотелось быть объектом ее нападок. Данте действительно не взволновало бы, найди Энья себе другого. Пусть этот другой покупает теперь ей одежду и драгоценности в обмен на удовольствие наслаждаться ее телом. А красивые женщины, готовые разделить с ним постель, всегда найдутся.
Когда он вышел из ванной комнаты, Эньи уже не было. Данте сразу же забыл о ней и занялся делами – позвонил пилоту вертолета, чтобы тот был готов к вылету на Капри, оделся и позавтракал. Его голова была занята семейными проблемами – он размышлял о том, чем так обеспокоен его дед.
Дядя Роберто в настоящее время находился в Лондоне, где контролировал ремонт отеля, весьма творчески подойдя к этому делу. Будучи геем, он всегда был очень деликатным во всем, что касалось его личной жизни, и Марко довольно терпимо относился к гомосексуальности своего сына с условием, что тот не будет открыто демонстрировать ее. Может, случилось что-то, нарушившее это условие? Что-нибудь неприемлемое?
Тетя София год назад бросила своего третьего мужа, вытянувшего из нее немалые деньги, практически несколько миллионов долларов. Марко доводило до зубовного скрежета такое полное отсутствие здравого смысла у его своенравной дочери, которая поочередно выходила замуж за американского евангелиста, за парижского плейбоя и аргентинского игрока в поло. Каждый из них обладал очевидной сексуальной привлекательностью, достаточной для того, чтобы добиться расположения женщины и найти себе состоятельную жену. Может, и сейчас София попала в очередные неподходящие сети?
Или, может быть, дело связано с его кузиной Люсией, двадцатичетырехлетней дочерью тети Софии от парижского плейбоя? Хитрой маленькой распутницей, которая никогда не нравилась Данте. Даже ребенком она имела привычку шпионить за людьми и потом шантажировать их, если видела возможность получить какую-либо выгоду. При этом с дедом она была всегда приторно слащавой и льстивой. Поэтому Данте не мог представить себе, чтобы хитрая Люсия создала проблему для деда теперь, когда наследство уже было практически в ее жадных ручках.
Сам Марко был женат только однажды. Его жена умерла еще до того, как родился Данте, и с тех пор Марко обходился любовницами, с которыми хорошо обращался и щедро расплачивался в конце связи. Поэтому с этой стороны проблем не должно было возникнуть.
Размышлять о возможных причинах тревоги деда было бессмысленно, но Данте предпочитал быть морально подготовленным. Он не знал, что и думать. Впрочем, для него оказалось неожиданным и то, что его дед захотел провести последние месяцы жизни на своей вилле на Капри.
Конечно, воздух в Венеции был не таким свежим, вид – не таким первозданным, а солнечные лучи – не такими доступными и ласковыми, как на острове, а это важно для больного человека. Но все-таки его дед родился в Венеции, и Данте ожидал, что он захочет там же закончить свои дни.
Данте продолжал думать о выборе деда, когда вертолет взял курс на Капри. Его взгляд скользил по высоким серым скалам, покрытым кустарником, по каменистым утесам, словно стрелами пронзающим море изумительного бирюзового цвета. Вилла на Капри всегда была местом отдыха для семьи. Ею в основном пользовались тетя София и дядя Роберто. Данте иногда проводил здесь школьные каникулы. Дед же лишь изредка наезжал сюда и никогда не оставался надолго.
Вертолет приземлился на специальной площадке за виллой. Уже наступил полдень, и Данте было очень жарко, пока он шел по каменным плитам площадки, окруженной соснами и разросшимися кустами ярких бугенвиллей. Он совсем не обрадовался, увидев Люсию, вышедшую ему навстречу из беседки.
Она была похожа на своего отца. Больше француженка, чем итальянка, с модно подстриженными темно-каштановыми волосами. У нее были тонкие черты лица, прямой изящный нос, чувственный рот с пухлыми губами и блестящие темные глаза, всегда пристально наблюдающие за окружающими. Одета она была в кокетливое платьице, которое пристало скорее маленьким девочкам, явно от французского модельера, с геометрическими узорами в коричневых, белых и черных тонах. Короткая юбка открывала длинные стройные ноги.
– Дедушка ожидает тебя во внутреннем дворике, – сказала она и развернулась, чтобы сопровождать его, когда Данте поравнялся с ней.
– Спасибо. Но эскортировать меня нет необходимости, Люсия.
Она прижалась к его боку:
– Я хочу знать, что происходит.
– Дед звал меня, а не тебя.
Люсия послала ему негодующий взгляд:
– Я такой же член семьи, как и ты, Данте!
Все ясно – она подслушала их разговор с дедом. Данте оставил ее провокационную реплику без ответа. Они вошли в дом, прошли через атриум и главную гостиную, имеющую выход во внутренний дворик.
Разочарованная молчанием Данте, Люсия попыталась высказать некоторые догадки:
– Вчера приходил какой-то человек, не назвавший своего имени. У него был с собой портфель, и он имел личную встречу с дедушкой. После его ухода дедушка стал выглядеть еще хуже. Я беспокоюсь о нем.
– Уверен, ты делаешь все возможное, чтобы поддержать его, Люсия, – ответил на это Данте безо всяких эмоций.
– Если бы я знала, в чем дело…
– Не имею понятия.
– Не делай из меня дурочку, Данте! У тебя явно есть какие-то предположения. – Яд в своем голосе Люсия поспешила нейтрализовать лестью: – Я очень хочу помочь. Дедушка услышал вчера от этого человека что-то такое, что потрясло его. Он замкнулся в себе и выглядел ужасно.
– Мне огорчительно слышать это, – развел Данте руками, – но я не могу сообщить тебе того, чего не знаю сам, Люсия. Тебе придется подождать, пока дед сам не решит рассказать, что случилось.
– Ты расскажешь мне после того, как поговоришь с ним? – настойчиво спросила Люсия.
Данте пожал плечами:
– Зависит от того, насколько конфиденциальным окажется разговор.
– Я здесь единственная, кто заботится о нем, и должна знать все.
У его деда была личная медсестра и целый штат слуг, которые ухаживали за ним. Данте бросил на кузину насмешливый взгляд:
– Ты заботишься о собственных интересах, Люсия, и не надо притворяться, во всяком случае передо мной.
– Ты… ты… – Она едва сдержалась, чтобы не бросить в лицо Данте нелицеприятное слово.
Данте понимал: Люсия терпеть его не может – за то, что он видит ее насквозь. Всегда ненавидела. Но открытая враждебность – не ее стиль.
– Я люблю дедушку, и он любит меня. – Голос Люсии звучал напряженно. – Запомни это хорошенько, Данте.
Ей, видимо, требовалось оставить последнее слово за собой. Во внутренний дворик они вошли вместе, но потом Люсия резко повернула направо. Скорее всего, отправилась в главную гостиную, откуда могла видеть, что происходит во внутреннем дворике, хотя и не слыша, о чем идет разговор.
Данте же пошел к деду, лишь слегка помедлив перед тем, как дать знать ему о своем присутствии. Дед отдыхал в шезлонге, обложенный подушками. Лицо закрывала тень от зонта, остальная часть измученного болезнью тела впитывала тепло солнечных лучей.
На нем была темно-синяя шелковая пижама, которая скорее подчеркивала, чем скрывала его болезненную худобу, даже отдаленно не напоминавшую о некогда крепком телосложении этого человека. Глаза деда были закрыты. Из-за ввалившихся щек скулы казались слишком острыми, а гордый римский нос – слишком большим. Но лицо Марко с выступающим подбородком все еще сохранило следы неукротимой натуры. Кожа была загорелой благодаря таким вот солнечным ваннам, из-за чего его густые, волнистые седые волосы выглядели неестественно белыми.
Рядом в кресле сидела медсестра и читала книгу. Кувшин с фруктовым соком и несколько стаканов стояли на столике достаточно близко, чтобы до них можно было дотянуться. Кадки с цветами радовали глаз разноцветьем, а голубая перспектива неба и бирюза моря делали окружающую обстановку умиротворяющей. Но Данте знал, что это умиротворение иллюзорно.
Бдительная медсестра поднялась, услышав шаги Данте. Дед, разомкнув веки, жестом отпустил ее и предложил Данте сесть в освободившееся кресло. Марко не проронил ни слова, пока медсестра не скрылась из вида, а внук не подсел поближе к нему. В приветствиях не было необходимости, тем более не нужны были бессмысленные вопросы о здоровье. Поэтому Данте молча ждал, пока дед скажет, ради чего вызвал его сюда.
– Я кое-что скрывал от тебя, Данте, – наконец, услышал он. – Личное. Мучительное для меня. – Печальное выражение лица Марко говорило о том, как невыносимо трудно дается ему предстоящее признание. – Однако пришло время рассказать тебе обо всем.
– Только если ты этого хочешь, – тихо произнес Данте, стараясь не показать своего отчаяния.
Обычно яркие, живые глаза деда затуманились.
– Твоя бабушка была единственной женщиной, которую я по-настоящему любил. Моя прекрасная Изабелла… Она умерла на этой вилле. – Голос Марко прервался от волнения. Данте не торопил деда, чувствуя некоторое смущение при несвойственном тому проявлении таких сильных эмоций.
Из газет Данте знал, что его бабушка Изабелла умерла от передозировки снотворного. Это случилось еще до его рождения. Когда же он, повзрослев, попытался подробнее расспросить деда, тот крайне резко запретил ему впредь касаться этой темы.
Теперь Данте стало понятно, почему дед выбрал эту виллу, чтобы закончить здесь свой земной путь.
Глубокий вздох, и снова выражение муки на лице.
– У нас был еще и третий сын…
«Пропавшее сумасбродное дитя» Россини – это была еще одна газетная сенсация тех лет, полная отвратительных измышлений о строптивой «черной овце», третьем сыне Марко, который не пожелал стать тем, кем хотел видеть его отец, и покинул семью. Эти измышления семья Россини никогда не комментировала, храня свои скелеты в крепко запертом шкафу. Любопытство юного Данте по поводу дяди так никогда и не было удовлетворено.
– Я вычеркнул Антонио из нашей жизни. Никто в семье больше не упоминал его имени. Потому что это из-за него умерла моя Изабелла. Он убил свою мать, непреднамеренно, конечно, дав ей попробовать какой-то новый наркотик, что привело к смерти. Антонио был виноват, и я не смог простить его.
Данте был потрясен. Ему понадобилось некоторое время, чтобы осознать важность того, что рассказал дед о трагическом прошлом семьи. Почему Марко вдруг заговорил об изгнанном сыне?
– Он был самым младшим из наших четверых детей. Твой отец Алессандро… – Дед тяжело вздохнул, покачав головой, и стало понятно, что он до сих пор горюет от потери своего старшего сына. – Он был моим во всех отношениях. Как и ты, Данте.
Да, это так, подумал Данте. Они были очень похожи. Отец да и он сам унаследовали от деда густые, волнистые волосы, глубоко посаженные глаза цвета горького шоколада, гордый римский нос и квадратный подбородок.
– Роберто… Он был мягче, нежнее, – продолжал Марко голосом, полным печали от воспоминаний. – Сразу было ясно, что он не боец, как Алессандро. Зато Роберто был наделен художественным талантом… София, наша девочка… Мы баловали ее, многое ей разрешали, потворствовали каждому ее капризу. Я не имею права винить дочь за нынешнее поведение, потому что расплачиваюсь за собственные ошибки в ее воспитании. А потом родился Антонио… – Глаза Марко закрылись, будто память о младшем сыне терялась где-то во тьме, и он пытается увидеть Антонио, говоря о нем. – Он был очень живым ребенком. Озорным, веселым… Он заставлял нас смеяться. Изабелла обожала его. Из наших четверых детей Антонио больше всех походил на нее. Он был… ее радостью.
Данте видел, каких усилий стоит деду разговор о младшем сыне, слышал боль в каждом его слове и чувствовал, что неизвестный ему Антонио был радостью и для Марко тоже.
– Учиться в школе ему было слишком легко, а потому неинтересно. Ему требовалось что-то… более будоражащее кровь, он жаждал приключений, вызова. Отсюда какое-то нервное возбуждение, вечеринки… Потом наркотики… Я не знал о наркотиках, но Изабелла знала и скрывала это от меня. Когда она умерла, Антонио признался, что мать пыталась его остановить, а он уговаривал ее попробовать наркотики самой, чтобы ощутить, как восхитительно чувствуешь себя при этом. Сын убеждал Изабеллу, что это совершенно безобидно. – Дед открыл глаза и с горькой усмешкой повторил: – Безобидно…
– Как трагично, – прошептал Данте, представляя себе ужас, который охватил Марко, когда тот узнал, от чего умерла его жена, и то двойное страдание, которое выпало на его долю.
– Должен был умереть Антонио, а не моя Изабелла! И я убил сына в своем сердце, изгнав из дома…
Данте сочувственно кивнул. Хотя трагедия, казалось бы, никак не коснулась его жизни, тот факт, что в семье, оказывается, существовала тщательно охраняемая тайна, потряс Данте. Несомненно, властность Марко, его могущество и деньги сыграли свою роль и не позволили ни одним словом намекнуть на связь «мать – сын – наркотики» ни в частных разговорах, ни тем более в прессе.
В горле деда заклокотал звук, напоминающий невеселый смех.
– Я думал, что смогу примириться с этим. Любому человеку больно, когда его ребенок покидает мир раньше него. Когда не стало Алессандро, это было… Но у меня остался ты, сын моего сына, и ты заполнил пустоту от потери. Антонио же был для меня полностью и бесследно потерян. А теперь, когда его не стало и я потерял его навсегда… я уже не смогу помириться с ним.
Данте нахмурился:
– Ты хочешь сказать…
– Я нанял частного сыщика, чтобы найти Антонио, узнать, какую жизнь он ведет, и, возможно, договориться о встрече с ним. Вчера владелец частного сыскного агентства позвонил мне. Антонио и его жена погибли в авиакатастрофе два года назад. Это был небольшой частный самолет, который он сам пилотировал. Плохая погода… Ошибка пилота…
– Мне очень жаль, дед.
– Слишком поздно для примирения, – прошептал Марко. – Но у Антонио осталась дочь. Дочь, которую он назвал Изабеллой в честь матери. Я хочу, чтобы ты слетал в Австралию и привез ее сюда. – Речь его прервалась, взгляд стал сосредоточенным. – Я знаю, ты сделаешь все возможное и возвратишься с ней. Времени мало, очень мало…
– Конечно, я сделаю это для тебя, дед. Ты знаешь, где она?
– В Сиднее. – Губы Марко тронула ироничная усмешка. – Ты не поверишь, но она работает в районе Маленькая Италия, который мы построили там. Ты найдешь ее без хлопот. – Марко протянул руку и взял папку, которая лежала на столике рядом с шезлонгом. – Здесь вся информация, которая тебе понадобится. Изабелла Россини… – Имя бабушки с неизбывной тоской прозвучало в голосе деда. – Привези ко мне дочь Антонио, Данте. Моя Изабелла хотела бы этого. Привези нашу внучку домой…