Глава 7. Колхозная эпопея
Начался учебный семестр, и нам объявили, что мы едем в колхоз. Колхозную принудиловку мы восприняли как событие безрадостное, но неизбежное. Проблема обретения жилья временно отпала. Восемнадцать девчонок поселили в одной комнате на кроватях, покрытых голыми матрацами. Сдвинув кровати, мы спали в обнимку, штабелями, согреваясь друг от друга, как бурундуки.
Вечерами Катя Минаева, странная девочка со своим «космосом» в голове, рассказывала нам про неведомые галактики, откуда на летающих тарелках прибывали загадочные инопланетяне. При всем своем неверии в потустороннее окружение мы замирали от неясных предчувствий, навеянных ее убежденным тоном. А может быть, эта девчонка с пронзительным взглядом и вправду обладала редким даром видеть нечто, не постижимое нашим разумом?
Как-то мы заговорили о своей любви к испанскому языку, впитанной вместе с песнями Рафаэля.
– На фильм с участием Рафаэля «Пусть говорят» я ходила шестнадцать раз, – сказала Катя. – Просто, чтобы послушать прекрасные испанские песни. Английский язык мне тоже нравился. Одно время я мечтала стать стюардессой на международных рейсах – английский я учила в спецшколе и на качелях «лодочках» могла качаться сколько угодно.
– Ну, а что же привело тебя на испанское отделение? – поинтересовалась я.
– Когда в Чили произошел путч, и по радио зазвучали песни Виктора Хары и Дина Рида, я была очарована музыкой испанского языка и объявила родителям, что поеду в Иркутск поступать на испанское отделение. «Только через мой труп!» – такова была реакция моей мамы. Но в середине июля мы с одноклассницей Светой все же улетели в Иркутск, чтобы поступить на подготовительные курсы. Это был мой первый в жизни полет. Свету ужасно укачивало, а меня – нисколько, только уши закладывало… После неудачных попыток снять комнату неподалеку от института мы получили в деканате ордера на заселение в общежитие по улице Ленина, 17. С огромным чемоданом, обитым железными уголками, и самыми радужными надеждами я постучалась в дверь комендантши. Та подозрительно оглядела меня с ног до головы и сказала, что селить никого не будет, дескать, начну водить к себе мужиков и устраивать пьянки, а ей здесь бардак не нужен.
– Интересно, что в твоей внешности могло навести на такую мысль? – подала голос профорг нашей группы Женя Клыкова. Она всегда говорила то, что думала. – Юбка до колен, туфли на низком каблуке, ни декольте, ни косметики.…
– Вот и я мельком глянула на себя в зеркало, – согласилась Катя, – однако спорить не стала и с чемоданом в руках поплелась обратно в деканат. Общежитие по Байкальской было на ремонте, и нас, абитуриентов, временно разместили в спортзале. Какую-никакую, но крышу над головой мы получили!
– Так ты тоже из спортзала? – удивилась я. – А где стояла твоя раскладушка?
Хомутово считался колхозом-миллионером. В поселке были цивилизованные магазины городского типа, клуб и почта. Однако в кино мы не ходили – боялись возвращаться назад в кромешной темноте, при полном отсутствии освещения.
Однажды мы все же выбрались в клуб. В тот вечер показывали новый фильм «Усатый нянь». Ближе к концу фильма в темном зале кто-то затеял ссору. И вдруг в экран вонзился прилетевший из задних рядов нож.
Испуганные, мы выскочили из клуба и почти бегом вернулись в свою старую школу. Не успели отдышаться и обсудить деревенские страсти-мордасти, как в дверь ввалились двое местных парней, оба с тяжелыми ножевыми ранениями. Вид кровоточащих ран вызвал всеобщую оторопь.
В то время как мы толпились в растерянности около пострадавших парней, забыв о приобретенных навыках медсестер, Катя Минаева уверенно приступила к делу. Одному наложила жгут на бедренную артерию, другому, раненному в грудь, туго прибинтовала кусок полиэтилена, чтобы в открытую рану не попадал воздух. Кто-то по ее указанию побежал за машиной, чтобы отвезти пострадавших в больницу.
Первые дни погода стояла промозглая. Начинался дождь, и мы дрогли на брюквенном поле, как собачонки, которых не пускал в дом жестокосердый хозяин. К счастью, неподалеку в бытовке механизаторов оказалась печка. Этот крошечный источник тепла стал единственным спасением от сырости.
Когда переставал капать дождик, мы дергали из грязной земли брюкву и бросали на поле, а потом подбирали тяжелые головки и грузили в машины. Работа наша гроша не стоила. Поговаривали, что большая часть выдернутой брюквы останется под снегом, и это лучше, чем сгниет в навозе в коровнике.
Брошенные на необъятное поле, мы не видели стимулов, чтобы работать достойно. Прогнав по рядку, метров пятьсот, мы валились на солому и, коротая в разговорах время, дожидались грузовика. На обед ехали с веселыми испанскими песнями. Знание языка объединяло, как общая тайна.
Задорные студентки, распевающие песни на непонятном иностранном языке, привлекали повышенное внимание сельской молодежи. Подвыпив для храбрости, парни с криками вламывались к нам в комнату, когда мы лежали на кроватях, читая перед сном:
– А-а, вы тут с книжками? Что, шибко умные?
Как-то, устроив себе небольшой отдых, мы разбрелись по лесу в поисках брусники и грибов. Паша Беликов, предмет всеобщих насмешек и подтрунивания, увязался за Катей Минаевой. Слово за слово, между ними завязался доверительный разговор.
– Почему ты позволяешь другим так обидно подшучивать над тобой? – спросила Катя. – Мужчина не должен быть «тютей», которого будут унижать только потому, что он не способен дать отпор обидчикам.
– Да, это так, – согласился парень. – Меня воспитывали мама и бабушка, и отсутствие мужского начала в семье сыграло свою роль.
Беседуя, они вышли на просеку, в конце которой уже просматривалась деревня. Вдруг из леса выехали верхом на коне трое мальчишек и, не спешиваясь, стали теснить «городских». Спрыгнув с коня, двое старших набросились на Пашу, ударили по лицу, сбили очки.
Катя кинулась загораживать его собой, но пьяные молодчики доставали кулаками мимо ее головы. «Мы отпустим этого очкарика, если ты останешься с нами!» – сказал один из них. Паша подобрал очки, вытер разбитый нос и пошел в деревню. Тем временем двое старших схватили девушку и потащили под деревья. Их качало из стороны в сторону – они были пьяные вусмерть.
Катино отсутствие было замечено только за ужином, когда все собрались вместе. «Волонтеры» тут же отправились на поиски, разбились на группы и начали прочесывать лес. В непроглядной тьме кто-то заметил далекий огонек костра. Картина, которую мы увидели, подойдя ближе, никак не вязалась с пережитыми страхами и волнением за пропавшую девушку.
Катя сидела у костра, целая и невредимая, а деревенские «налетчики», затаив дыхание и раскрыв рты, слушали ее рассказы об упырях и вурдалаках, о снежных людях и пришельцах с неведомых планет.
Когда встревоженная толпа «городских» выступила из темноты, и ее зачарованные слушатели зашарили вокруг себя в поисках средств для самозащиты, она остановила их одним взмахом руки: успокойтесь, драки не будет.
– А ты домой собираешься? – поинтересовался у Кати преподаватель, возглавивший поиски.
– Конечно. Вы идите, а я за вами.
Толпа развернулась и направилась в сторону деревни, роняя возмущенные реплики:
– А кого, собственно, мы вообще искали?
Катя вернулась в деревню в сопровождении своих новых друзей, которые проводили ее до первых домов.
– А того очкарика мы все равно будем бить, – пообещали парни, – уже за то, что бросил девушку в беде. А ты – молодец, не растерялась. Смелая девчонка!
На следующее утро Паша уехал обратно в город. Возможно, ему было стыдно смотреть нам в глаза. А может быть, он серьезно опасался расправы, обещанной местными мальчишками.
Кстати, потом этот Паша в знак протеста против двойки, которую получил вполне заслуженно, спрыгнул со второго этажа. Ходить он не мог – у него образовались трещины в лодыжках – и парни, которые жили с ним в комнате, сцепив руки в виде сидения, носили его в травмопункт. У преподавательницы, фамилия которой фигурировала в этой истории, были большие неприятности на кафедре и факультете.
Когда колхозная эпопея подходила к концу, Катины знакомые парни неожиданно появились в студенческом стане. Мы увидели их, возвращаясь с поля. Они по-хозяйски рубили дрова и пекли на костре картошку.
На прощальных посиделках у костра всю ночь пели под гитару. Извечному противостоянию городских и деревенских удалось положить конец, и роль миротворца сыграла «странная» девочка Катя Минаева.
Наконец нас вывезли в Иркутск. В день возвращения из глухой провинции я любила этот город как никогда. Все было дорого моему глазу: чистые, выметенные улицы, расцвеченные всеми красками осени деревья, умытые дождем здания. А более всего – людское столпотворение, подтверждающее, что жизнь не стояла на месте. Я бездумно шла туда, куда вела меня толпа, и это доставляло мне огромное удовольствие.