Роб Хэмиш, трус
Роб Хэмиш был трус.
Миссис Норидж слышала об этом прискорбном факте и прежде, но в то воскресное утро ей представилась возможность собственными глазами убедиться в правдивости слухов.
Сперва гувернантка, идущая в церковь, услышала лай. Это был гулкий басовитый лай очень злобной собаки, весьма крупной, судя по голосу. Затем до нее донесся быстрый топот или, скорее, быстрое шлеп-шлеп-шлеп по мощеной улочке, и из-за угла дома вылетел невысокий человечек в сбившемся набок котелке. Он мчался со всех ног, бросая назад перепуганные взгляды.
А спустя несколько секунд из-за поворота показался его преследователь.
Это был чрезвычайно рассерженный и чрезвычайно маленький терьер размером с кошку. Он подпрыгивал, как мячик, заранее скалил зубы и время от времени издавал тот самый свирепый гав, по которому его можно было принять по меньшей мере за дога.
Любой другой житель Сетфорда давно бы остановился и дал псу хорошего пинка. Но его несчастной жертве, похоже, это и в голову не приходило. Человечек на полной скорости пронесся мимо миссис Норидж, и на лице его были написаны ужас и предчувствие неотвратимой гибели. С таким лицом индийский крестьянин мчится по джунглям от голодного тигра, чье дыхание уже обжигает его затылок.
Миссис Норидж в любую погоду брала с собой зонт-трость. Этот день не был исключением. Дождавшись, пока терьер поравняется с ней, она взмахнула зонтом и с ловкостью зацепила шею песика изогнутой ручкой.
Это простое действие возымело невероятный эффект. Терьер взлетел вверх, нелепейшим образом перевернулся в воздухе, размахивая всеми четырьмя лапами, и приземлился на хвост в нескольких шагах от гувернантки. После чего, не теряя ни секунды, вскочил и, заскулив, бросился в противоположную сторону. Его обиженный визг стих в лабиринте сетфордских улиц.
– Хм! – удовлетворенно сказала миссис Норидж.
Она уже собиралась проследовать своим путем, но тут из-за забора высунулся беглец.
Господь нарисовал Роба Хэмиша тонкими черточками. Так дети на мокром песке рисуют палочкой человечков. Бледный, с большим кадыком и тощей шеей, Хэмиш в своем котелке смотрелся нелепо, как будто на голову ему водрузили кастрюлю.
Приблизившись к гувернантке, он рассыпался в горячих благодарностях.
– Меня, мэм, собаки цапали в детстве, – бормотал он, чувствуя потребность оправдаться за свое постыдное бегство. – Вот я и боюсь их почище, чем шершней. Шершни-то меня тоже кусали.
Судя по поведению Хэмиша, в детстве его кусали все: собаки, пчелы, муравьи и даже чайки. В воде его кусали рыбы, в лесу он только и успевал уворачиваться от клыкастых ежей. Потому что Хэмиш боялся всех. Даже безобидные ужи, с которыми играли мальчишки, вызывали у него страх.
Но самым ужасным существом, его мучителем и тюремщиком, вне всяких сомнений, была его жена.
– Роберт Диксон Хэмиш! – раздавался раз в неделю ее свирепый глас.
И все обитатели городка прятались по домам. Если Нэнси назвала муженька полным именем, значит, он опять в воскресный вечер просиживает штаны в пабе, а она идет за ним со скалкой в руках.
Характер Нэнси Хэмиш, в девичестве Нэнси О’Брайен, был подобен урагану. Толстая рыжеволосая ирландка могла смести все на своем пути. И горе было тому, кто осмеливался появиться невовремя на ее дороге.
– Ох, и свирепая же она баба! – сказала Абигайль, разливая чай. – И как он только женился на ней? Должно быть, Нэнси душила его, пока бедный Хэмиш не согласился.
Они сидели с миссис Норидж на кухне. Их воспитанницы были уложены, и молоденькая няня с гувернанткой наконец-то могли выпить чаю в тишине.
– Возможно, это брак изменил ее характер к худшему, – предположила миссис Норидж.
Абигайль воззрилась на нее и прыснула:
– Думаете, в юности Нэнси была нежной фиалкой? Как бы не так! Сказать по правде, с Хэмишем она стала поспокойнее. Раньше-то, чуть что, пускала в ход кулаки. Ее раз пять забирали в участок за драки с другими работницами! Они с Робертом и познакомились на фабрике.
– Разве мистер Хэмиш тоже работает на мануфактуре?
– Он укладчик ткани. – Абигайль сморщила нос, выражая презрение. – Когда Роберт женился на Нэнси, был большой скандал. Она ведь ему не пара. Ее папаша – пропойца, а мать перебивалась поденной работой, пока не померла.
Миссис Норидж знала, что Хэмиши прежде пользовались уважением. Когда-то это был крепкий фермерский род, и многие сожалели, что он выродился до такого ничтожества, как Роберт.
– Она и в юности была такая же, – осуждающе сказала Абигайль, – бешеная толстуха с морковной шевелюрой. Иной раз даже жаль становится Хэмиша. А потом посмотришь на него и думаешь: да и поделом ему, такому трусу.
Всего две недели спустя после этого разговора Сетфорд потрясло ужасное событие.
На ткацкой мануфактуре после окончания рабочего дня случилась драка. Позже никто толком не мог вспомнить, с чего все началось. Перепалка вспыхнула из-за чьего-то неосторожно брошенного слова. Слово тут же подхватили, перекинули друг другу, точно обжигающий красный уголь, и мгновение спустя уже заполыхал огонь драки.
Нэнси Хэмиш оказалась в самой ее гуще. Управляющий, увидев, что происходит во дворе, без колебаний приказал окатить толпу из брандспойта. Он знал, что женщины дерутся безжалостнее и отчаяннее, чем мужчины, и что надеяться на мирный исход сражения не приходится.
Но даже опытный управляющий не ожидал, чем все закончится.
Когда работницы с визгом разбежались, одна осталась лежать неподвижно.
Она была мертва.
Убитую звали Молли Тобин, и она считалась злейшим врагом Нэнси Хэмиш. В драке кто-то сбил Молли с ног и размозжил ей голову о металлический столбик ограждения, торчавший из земли.
Двадцать человек видели, как Нэнси с воплем ворвалась в толпу, где сражалась ее противница, и еще десять могли подтвердить под присягой, что видели, как она нанесла зверский удар.
Именно это они и сделали – подтвердили под присягой. После чего суд, учитывая биографию обвиняемой, приговорил Нэнси Хэмиш к пожизненной каторге за преднамеренное убийство.
Не меньше месяца эта новость была у всех на устах. Кто-то жалел убийцу, но таких было меньшинство. Большая же часть горожан искренне радовалась, что Сетфорд избавился от бешеной Нэнси. Она бы все равно рано или поздно кого-нибудь прикончила, не Молли Тобин, так собственного мужа – таков был всеобщий вердикт.
Для этого были все основания, даже если не брать в расчет скалку. За несколько дней до случившегося Нэнси в ярости поранила Хэмишу ухо садовыми ножницами, и на суде он стоял с забинтованной головой. Это стало последним аргументом для судьи.
После вынесения приговора Роб Хэмиш пару дней ходил тихий и отрешенный. «Не верит собственному счастью», – шептались вокруг. Кто-то предлагал спор, женится ли Хэмиш еще раз, но дураков держать пари не находилось. Хэмиш только благодаря улыбке фортуны вырвался из крепких уз брака и вряд ли торопился связать себя новыми.
Но очень скоро задумчивость Хэмиша сменилась откровенной радостью. Наконец-то он поверил, что пришел конец его мучениям, и расцвел, как гиацинт в апреле. Роберт улыбался, шутил и выглядел узником, перед которым внезапно распахнулись двери тюрьмы. В тот самый день, когда эти двери закрылись за Нэнси Хэмиш, он на радостях уехал в Шеффилд – гулять и кутить.
Жители Сетфорда, глядя на его бесхитростное счастье, сменили презрение на жалость.
– Видно, крепко Нэнси его держала, – посочувствовал один. – Будешь тут всех бояться, когда собственная супруга может изрезать тебя на кусочки.
– Или придушить, – поддержал другой. – У нее кулачищи с баранью голову, а у Хэмиша шея, как у цыпленка.
– Такая могла и ножом пырнуть, – сказал третий. – Его счастье, что он от нее избавился.
Теперь-то люди осознали, каково приходилось Робу Хэмишу все эти годы.
– А ведь, пожалуй, оно и к лучшему, что он ни разу не дал ей сдачи, – задумчиво проговорил четвертый. – Иначе мы бы с вами произносили эти речи на его могиле. Зря мы смеялись над ним. Он, конечно, трус, тут спору нет. Но не всем же быть смельчаками.
И все сошлись во мнении, что нужно быть снисходительнее к бедняге, которому и так досталось.
Никто и не догадывался, какой сюрприз преподнесет им Роб Хэмиш.
На другой день после его возвращения из Шеффилда каждый, проходивший мимо фермы Хэмишей, мог наблюдать в приоткрытое окно удивительную картину.
В кухне Роба хлопотала женщина. Кудри ее были неестественно желтого цвета, а губы алели от толстого слоя помады.
Быстрее ветра город облетела невозможная новость: Роб Хэмиш привез из Шеффилда…
– …Падшую женщину! – выдохнула Абигайль и густо покраснела. – Да-да, миссис Норидж, и не смотрите на меня так! У нее крашеные волосы, и она размалевана, как… как…
Тут стыдливость Абигайль взяла верх, и девушка убежала.
– Хм… – удивленно сказала миссис Норидж.
По Сетфорду поползли шепотки, и очень скоро известие подтвердилось. Сам Хэмиш отпирался до последнего, но когда его прижали к стенке, заявил, что с ним приехала дальняя родственница, чтобы поддержать в его горе. Как ее зовут? Пенни. Пенни… э-э-э… Хэмиш.
Родственница отчего-то не пожелала быть представленной горожанам. Но Хэмиша это не смущало. Теперь после рабочего дня он мчался домой на всех парах, и вид у него был неприлично довольный.
Мужчины, пожалуй, где-то даже понимали Роба Хэмиша. Кое-кто прямо говорил, что Роб, может, и трус, но устроился неплохо. А семидесятилетний рыбак Хью Шелт, богохульник и сквернослов, и вовсе заявил без обиняков:
– Да здесь полгорода были бы рады сменить своих благоверных на шлюх! Уж я-то точно не возражал бы, если б мою постель согревала горячая девчонка, а не эти дребезжащие кости!
Но за такие кощунственные слова был гоним миссис Шелт до самой заводи, откуда ему пришлось улепетывать по воде на своей лодчонке.
Возмущению женщин не было предела. Привести девицу легкого поведения в осиротевшее гнездо! Для этого нужно быть законченным мерзавцем. Так считали все горожанки, они громогласно провозгласили это, и их мужья не осмелились им возразить.
Ведь и в самом деле – во что превратился бы Сетфорд, если бы каждый мог жить с кем ему захочется?! В прибежище греха. В притон, где попрана мораль!
Перед Робом Хэмишем закрылись двери тех домов, где прежде его принимали. Однако, к негодованию общества, на Хэмише это никак не отразилось. Он по-прежнему выглядел ликующим и жизнерадостным, точно наевшийся гусениц дрозд.
Этого общество простить не могло. Теперь и мужчины негодовали вслед за женами. А если к их праведному гневу и примешивалась толика зависти, она была хорошо скрыта за возмущенными речами.
Некоторые даже предлагали пойти и исписать стены дома Хэмиша ругательствами. Однако эта идея не получила поддержки. Всем было ясно, что при первом же шуме за окном Роб удерет в дальний лес, точно заяц.
Трусость Роба сослужила ему хорошую службу. Будь на его месте обычный человек, кто-нибудь уже подпалил бы ему забор. Но связываться с Хэмишем, дрожавшим даже при виде осы, мужчины считали ниже своего достоинства.
Поэтому город зажил прежней жизнью, делая вид, что ничего не произошло. Дом труса стоял на отшибе, и его нетрудно было обходить стороной.
Скоро судьба вновь столкнула миссис Норидж с Робом Хэмишем.
Гувернантка отправилась в посудную лавку за новой чашкой и по дороге стала свидетельницей неожиданной сцены.
Роб семенил по дальней дороге, направляясь к рынку. Он старался избегать тех мест, где собирались мальчишки. С недавних пор дети часто кричали ему вслед гадости. «Муж убийцы! Муж убийцы! Дай нам вкусные гостинцы!»
Но ком грязи полетел в его спину впервые.
Миссис Норидж знала хулигана. Это был шестилетний Питер, сирота, вечно отиравшийся на улицах. Ночевал он где придется, ел то, что удастся стянуть. Время от времени под нажимом возмущенных граждан мальчишку нехотя брала к себе дальняя родственница, одинокая старая дева. Но ее воспитание, в основном, сводилось к порке. Поэтому не было ничего удивительного в том, что Питер удирал от нее при любом удобном случае.
Именно его рука и запустила в Хэмиша грязью.
Коричневый ком ударил в плечо Роба и медленно стек вниз по рукаву, оставляя за собой сочный жирный след. Хэмиш вскрикнул и замер. Замер и хулиган. Миссис Норидж на другой стороне улицы остановилась.
Секунду мальчишка стоял в нерешительности. Ему было ясно, что он перешел границу допустимого. Но потом отчаяние промелькнуло на перепачканном лице, и он выкрикнул писклявым голосом:
– Так тебе и надо, муж потаскухи!
И юркнул в щель между домами.
Если бы Питер лучше знал эту часть города, он никогда бы не стал удирать таким путем. Потому что узкая дорожка, пропетляв между дворами, выводила беглеца к углу следующего дома.
Роб Хэмиш был отлично об этом осведомлен. Он прошел вперед, встал перед проулком и дождался, пока ошарашенный Питер вылетит прямо на него.
Мальчишка от ужаса шмякнулся на дорогу, не сомневаясь, что теперь-то его точно ждет расплата. Грязное пятно на пиджаке Роба Хэмиша так и взывало об отмщении.
Миссис Норидж приготовилась вмешаться.
Роб Хэмиш наклонился к мальчугану, вытащил из кармана носовой платок не первой свежести и тщательно оттер маленькие грязные ладошки. После чего пошел дальше, как ни в чем не бывало.
– Хм, – сказала миссис Норидж.
На Питера действия Хэмиша произвели поразительное впечатление. Он долго сидел, будто не в силах поверить, что его и пальцем не тронули. А затем поднялся и медленно двинулся вслед за Робом, точно загипнотизированный.
Потом миссис Норидж еще несколько раз встречала их. Хэмиш ли от скуки взял мальчишку под опеку, или же, что вернее, Питер прилепился к такому же отверженному, как и он сам, но только этих двоих нередко можно было видеть вместе на речке, рыбачащими в утренней тиши, или на поляне, запускающими воздушного змея.
Казалось, жизнь постепенно возвращается в свое русло. Женщина Хэмиша очень редко показывалась в городе, и понемногу на их сожительство стали закрывать глаза.
Поэтому известие о гибели Нэнси грянуло, как гром среди ясного неба.
Хэмиш на несколько дней уезжал из города по делам, а когда вернулся, его ждала ужасающая новость.
– Двадцать заключенных вывезли из тюрьмы, чтобы доставить до пересылочного пункта, а там уже отправить на каторгу, – рассказал ему констебль. – Повозка ехала по мосту, и вдруг лошадей что-то испугало. Они понесли, повозка разбилась, и все, кто там сидел, кинулись врассыпную. Понятное, дело, их быстро переловили. Всех, кроме Нэнси.
Как выяснила миссис Норидж, отчаянная ирландка запрыгнула на перила моста и сделала попытку перебраться по ним на дальний берег. Но оступилась и рухнула в воду.
– Течение там быстрое, а вода ледяная, – сказал усатый констебль. – Она утонула, тут нет сомнений.
– Но тело не нашли, – уточнила миссис Норидж.
Усач вынужден был нехотя подтвердить, что это так.
– Значит, есть шанс, что она жива и невредима, – развила свою мысль миссис Норидж.
– Мэм, она мертва! Была бы она жива, ее бы давно выдали полиции. Знаете, сколько полагается тому, кто поймает беглого преступника?
– Но если все же допустить, что Нэнси Хэмиш осталась жива, – вежливо сказала миссис Норидж, не обращая внимания на то, что констебль начинает багроветь, – и она раздобудет деньги и одежду, то как вы полагаете, что она станет делать?
И тут полицейский задумался. Он почесал нос, наморщил лоб и поскреб затылок.
Итог этих размышлений удивил его самого.
– Я бы сказал так, мэм: если все же чудо случилось, и Нэнси Хэмиш осталась жива, то она заявится сюда. Это уж как пить дать. Придет по душу Роба. Она себя не пожалеет, лишь бы расправиться с ним. Такая уж она бешеная, эта Нэнси.
– Благодарю вас, констебль, – кивнула миссис Норидж. – Я так и предполагала.
Большинство жителей города, узнав об обстоятельствах побега, выражали уверенность, что Нэнси мертва.
Лишь один человек не сомневался в обратном – Роб Хэмиш.
Конец ознакомительного фрагмента.