Глава IV
Клятва
Теперь наступила очередь кухарки – видной, полной женщины с добродушным красным лицом. Когда она торопливо выступила вперед, на лице ее был написан такой страх, смешанный с любопытством, что присутствующие не могли удержаться от улыбок.
– Ваше имя? – приступил к допросу следователь.
– Кэтрин Мэлон.
– Как давно вы служите в этом доме, Кэтрин?
– Вот уже почти год как я поступила сюда по рекомендации мистера Уилсона, и…
– Почему вы ушли от Уилсонов?
– Они вернулись в Ирландию, и потому…
– Итак, вы прожили в доме покойного не более года?
– Да.
– И, по-видимому, довольны своим местом? Мистер Левенворт хорошо обходился с вами?
– Никогда в жизни я не видела лучшего господина, чем он. И надо же было случиться тому, что какой-то проклятый негодяй убил его. Хозяин был таким добрым и сердечным, я часто говорила Джен… – Кухарка вдруг испуганно умолкла и оглянулась на других слуг, будто сказала большую глупость.
Коронер заметил это и спросил:
– Джен? Кто такая Джен?
Пухлые пальцы женщины судорожно зашевелились, потом, сделав над собой усилие, чтобы успокоиться, она произнесла:
– Джен – это горничная.
– Но я не обнаружил среди прислуги такой горничной; вы ведь не упоминали ни о какой Джен, Томас, – заметил следователь, обращаясь к дворецкому.
Тот бросил укоризненный взгляд на кухарку и промолвил:
– Я не упоминал о ней, так как вы интересовались только теми, кто находился в доме в ночь убийства.
– Ах вот как! – с иронией воскликнул коронер, затем снова повернулся к кухарке, испуганно оглядывавшейся по сторонам, и спросил: – Где же теперь Джен?
– Ее здесь нет.
– С каких пор?
Кухарка тяжело вздохнула:
– Со вчерашней ночи.
– В котором часу она вышла из дома?
– Право, не знаю, уверяю вас, я ничего не знаю.
– Ей отказали от места?
– Нет, кажется, ее вещи еще тут.
– Значит, вещи тут… В котором часу вы заметили ее отсутствие и стали искать?
– Я вовсе ее не искала, вчера она была здесь, сегодня ее нет. Я и подумала, что девушка ушла куда-нибудь.
– Вот оно что, – промолвил многозначительно коронер, в то время как все присутствующие слушали пояснения кухарки с напряженным вниманием. – А где обыкновенно спала горничная?
Кухарка, в смущении теребившая краешек своего передника, ответила нерешительно:
– Мы все спим наверху.
– Все в одной комнате?
– Да, – ответила она так же нерешительно.
– Джен вчера вечером вместе с вами поднялась наверх?
– Понятное дело, да.
– В котором часу?
– Мы все пошли спать в десять; я слышала, как пробили часы.
– Не заметили ли вы в ее поведении чего-нибудь особенного?
– У нее болели зубы.
– Вот как! Болели зубы… Расскажите мне все, что знаете.
– Но ведь она ни в чем не виновата! – воскликнула добрая женщина, залившись слезами. – Поверьте мне, Джен – хорошая девушка, а уж какая честная – на удивление! Я готова побожиться, что она даже не думала приближаться к дверям той комнаты, где убили нашего господина: она спустилась только для того, чтобы попросить у мисс Элеоноры капель от зубной боли.
– Хорошо, успокойтесь, – произнес коронер, – я и не думаю обвинять Джен. Я только спросил, чем она занималась после того, как ушла вместе с вами наверх. Вы говорите, что потом она спустилась за каплями; когда это было?
– Право, я ничего не могу сказать об этом, но Молли говорит…
– Что Молли говорит, нас пока не касается. Вы не видели, как Джен пошла вниз?
– Нет.
– А как вернулась?
– Тоже нет.
– И сегодня утром ее не видели?
– Как же я могла ее увидеть, когда Джен нет в доме?
– Но вчера вечером вы заметили, что у нее болели зубы?
– Да.
– Хорошо. Теперь расскажите, как и когда вы узнали о смерти мистера Левенворта.
Ответы кухарки на все вопросы были так многословны и содержали так мало нового, что коронер уже собирался прекратить допрос, как вдруг один из присяжных вспомнил, что она говорила, будто видела мисс Элеонору выходившей из библиотеки спустя несколько минут после того, как оттуда вынесли ее дядю. Он спросил кухарку, не заметила ли она, держала в эту минуту мисс Элеонора что-нибудь в руках или нет.
– Право, не помню, – проговорила та, – мне кажется, впрочем, что в руках у нее был лист бумаги… да, конечно, теперь я это точно вспомнила: она сунула его себе в карман.
Следующей после кухарки свидетельницей была Молли, горничная. Молли О’Фланаган была краснощекой, черноволосой девушкой лет восемнадцати, которая при обычных обстоятельствах не затруднилась бы ответить на любой вопрос, но в данную минуту, представ перед коронером, имела совершенно жалкий вид. Побледневшая от волнения и испуга, при первом же обращении к ней горничная в смущении опустила голову на грудь.
Насколько она знала, Джен, по происхождению ирландка, была девушкой малообразованной и исполняла при барышнях Левенворт обязанности камеристки и швеи. Она поступила к ним на службу несколько раньше Молли и, хотя была крайне неразговорчива, особенно относительно своего прошлого, сумела заслужить расположение всех без исключения обитателей дома. Но, в общем, она была «меланхолична и мечтательна, как барышня», заявила Молли.
Поскольку девушки в ее положении вообще-то не отличаются подобного рода особенностями, коронер попытался добиться от Молли более вразумительных подробностей на этот счет. Но та уверяла, что больше ничего не знает, кроме разве того, что Джен часто вставала по ночам и устраивалась у открытого окна. Что касается событий прошлой ночи, она только может сказать, что Джен, которая уже дня два ходила с распухшей щекой, встала в тот вечер с постели от невыносимой боли и оделась, затем зажгла свечку и объявила, что идет к мисс Элеоноре за каплями.
– Почему именно к мисс Элеоноре? – спросил один из присяжных.
– Потому что она всегда раздавала лекарства всем в доме.
В ответ на остальные вопросы Молли заявила, что больше ничего не знает, Джен в спальню не вернулась и на следующее утро в доме ее не оказалось.
– Свечка, которую она взяла с собой, была в подсвечнике?
– Нет.
– Но зачем же она брала с собой свечу? Разве в коридорах не горит газ?
– Горит, конечно, но мы гасим его, когда ложимся спать, а Джен боится темноты.
– Значит, свеча, которую она взяла, должна находиться где-нибудь в доме; разве ее никто не обнаружил?
– Право, не знаю.
– Не та ли это свеча? – раздался вдруг голос за моей спиной.
Это был Грайс, державший в руке полуобгоревшую парафиновую свечу.
– Та самая, но, господи боже, откуда вы взяли этот огарок?
– Я нашел его в траве, на полпути от кухни к улице, – ответил сыщик.
Все присутствующие заволновались. Наконец-то был обнаружен хоть какой-то след, который мог привести к раскрытию ужасной тайны. Черный ход сделался объектом всеобщего внимания. Джен, очевидно, прошла именно через эту дверь, чтобы попасть на улицу. Но? когда повторно допросили Томаса, он снова подтвердил, что не только эта дверь, но и все окна на нижнем этаже были заперты в шесть часов утра, когда он встал. Ясно, что кто-то должен был запереть дверь за Джен, после того как она покинула дом. Но кто же это? – вот вопрос, который возбуждал у всех жгучий интерес.