4 Глава
По трассе, мимо бензозаправки промчался свадебный кортеж. Из окон донеслась известная песня о том, что «Хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю, знаю…»
А может это сообщение для нее, Эл? И у нее тоже «Все будет хорошо, и кто-то точно это знает» и решил сказать ей об этом именно сейчас, здесь и в такой эксцентричной форме? Хотя почему в эксцентричной? Это абсолютно ее тема.
«Так странно, – подумала Эл, – родители были творческими людьми, и в своем раннем детстве Эл росла, как это принято называть “за кулисами театра”. Мама тогда была актрисой в Ташкентском ТЮЗе, отец ставил спектакли в Республиканском Кукольном Театре, но первое, самое яркое впечатление в детстве на нее произвел не театр, а свадьба маминого брата».
Впечатление было настолько сильным, что повлияло в дальнейшем не только на игры маленькой Эл, она все время наряжалась невестой, но и на «девичьи грезы», и главную мечту ее жизни, как тогда ей казалось. Стоит ли говорить о том, что кусок любой материи белого цвета, она превращала в фату. Особенным успехом у Эл пользовались кружевные накидки на подушки, в доме у бабушки. На улице, если мимо нее проезжал свадебный кортеж, Эл бежала за ним вдогонку, вдоль дороги, чтобы заглянуть в машину и увидеть невесту, пока кто-то из взрослых не окликал ее и не возвращал из сказки, в которую в то мгновение она попадала, в реальность.
Родители были немного удивлены увлеченностью матримониальными играми дочери, потому что считали «оголтелым мещанством» и сам этот, с позволения сказать, праздник, и всю его атрибутику, с пупсами на капоте автомобилей, банкетов в ресторане и всего остального. Сами они поженились 26 апреля 1966 года, утром, после землетрясения, которое разрушило почти весь Ташкент. Ну, не отменять же свадьбу, из-за такого пустяка? Впрочем, не свадьба, а регистрация брака, говоря сухим языком. У них даже фото не было, что очень печалило маленькую Эл, так как ей безумно хотелось увидеть родителей, в костюмах принца и принцессы, которых на них, конечно, не было в тот знаменательный день. Хотя их бракосочетание сняло Ленинградское телевидение, приехавшее в этот день в ЗАГС, и заснявшее эту «студенческую свадьбу», сопроводив, должно быть, комментариями, типа, «Жизнь в Ташкенте продолжается, несмотря ни на что!» Потом со своими друзьями-однокурсниками, они поехали к папиной маме. Бабушка жила за городом, здесь почти ничего не пострадало, от землетрясения. Не застав ее дома, оставили на кухне на столе свои паспорта, открытые на «нужной» странице, и веселой компанией, прихватив домашнего вина, умчались на природу.
Когда молодожены сообщили о своем решении маминым родителям, Эл теперь не узнает никогда, не у кого спросить. Только став взрослее, Эл узнала от папы, что отчасти это был «хитроумный план» с их стороны, так как, по признанию отца, бабушка была «не в восторге от мамы», и она никогда бы их «не благословила». Ирония судьбы, бабушка так всю жизнь и относилась к маме «без восторга», а когда с ней случилась беда, и бабушку положили в больницу с онкологией, Эл с мамой приехали на Украину, где уже тогда жила бабушка, ухаживать за ней. Мама и Эл все лето, каждый день приходили к ней в больницу. Мама расчесывала бабушке волосы, обрабатывала кожу, чтобы не было пролежней.
«Интересно изменила ли бабушка перед смертью, свое мнение о маме», – подумала Эл, – «и успела ли сказать ей об этом? Хотя, какая разница? Даже если бабушка покаялась перед мамой тогда, в чем смысл, если на протяжении всей жизни, мама чувствовала неприязненное отношение, с ее стороны».
«Не понимаю этих “предсмертных покаяний”, – подумала Эл, – скорее всего, люди каются на смертном одре, от страха перед неизвестностью, и пытаются набрать себе “побольше бонусов”, в загробный мир, или облегчают свои души, чтобы “налегке” путешествовать дальше. Те же, у кого просят прощения, скорее всего, просто “проявляют великодушие”, видя страх и мольбу о прощении, в глазах, уходящих, в мир иной, с одной стороны, с другой же, понимают, что, не “облегчив душу” просящему о прощении, за причиненные им же обиды, они сами становятся “нехорошими, черствыми людьми”, и как бы, не желая брать чужую вину на себя, прощают, подчас, просто “на словах”. Эл вспомнила, что впервые в жизни, ее зацепила эта ситуация, когда она читала “Джейн Эйр” Шарлотты Бронте. Тот момент, когда жена дяди вызывает к себе Джейн проститься, и рассказать, что Джейн разыскивает богатый родственник. Как корчило при этом тетю, как она выдавливала из себя каждое слово, и отнюдь не от предсмертного бессилия, а от ненависти к Джейн, непонятно на чем основанной, и на фоне этой ненависти, тетино “Прости”, было какой-то “формальностью” умирающего человека. Кстати, с подобной “беспричинной ненавистью” сама Эл, сталкивалась потом не раз и не два, в своей жизни, и по юности, ужасно переживала из-за этого, и всеми силами желала понравиться и заслужить все-таки, любовь людей, подчас просто гадких и эгоистичных, закомплексованных, недолюбленных, одноклеточных людей, которые встречались, к сожалению, на ее пути. Юная Эл не могла поверить, что ее можно не просто “не любить”, а так люто, без причины ненавидеть, ведь с самого рождения, ее окружали любовь и обожание. Теперь же ей было абсолютно “все равно”, нравится она кому-то или нет. Может быть, она стала “толстокожей”? Может быть, но помня те свои юношеские чувства, Эл всегда “аккуратно” общается с детьми, у которых есть еще шанс стать хорошими людьми.
Однако, родители Эл понимали, что игра «Дочки-матери» для девочек всего мира была на первом месте. Ну, а для Эл, все это шоу, под названием свадьба, было ярким и желанным событием, для которого ей надо еще подрасти, это она понимала уже тогда, как и то, что это чудо не может состояться в ее жизни до тех пор, пока она не встретит своего принца. Однако подготовку к этому сакральному действу Эл начала еще в детстве.
Эл очень хотела стать невестой. Так скромно и мило, без пафоса и «космических высот». Не всем же быть космонавтами. И вот когда в восемнадцать лет она влюбилась, Эл решила, что этот час настал! Но реалии жизни вносят свои коррективы в любые мечты, даже самые простые и бесхитростные. К моменту, когда Эл «встретила своего принца», мамы уже не было. На какое-то время Эл даже перестала думать «о свадьбах» и «Любви всей своей жизни», безжалостная чернота, возникшая после смерти мамы, залила своими красками действительность, хотя по-прежнему казалась чем-то нереальным и невозможным. Эл надеялась, что этот ужас вот-вот рассеется и жизнь опять наполнится разноцветными красками и счастьем.
В своей влюбленности Эл увидела, спасительную нить, которая приведет ее в новое счастье. Однако все оказалось проще и пошлее. Взрослые люди, окружающие тогда Эл, оказались бездушными ханжами. Отец в этой ситуации занял нейтральную позицию, сказав, что примет любое решение дочери, как теперь она понимала, чтобы не потерять ее Эл доверие. Остальным же потребовался нотариально-заверенный документ, чтобы двум молодым, влюбленным идиотам, какими они тогда были, позволить спать в одной постели. Пошло. Банально. Тупо. Влюбленному сердцу свойственно окружать ореолом святости не только своего избранника, но и близких своего любимого человека. А это не имеет ничего общего с реальностью. Эл повторила отчасти сценарий родителей, не получив благословения, со стороны родителей своего жениха. Его мать могла легко стать прототипом тети Джейн Эйр, так как с такой же «нескрываемой любовью» относилась к Эл. Ее ненависть была чудовищной и необъяснимой, и никакая «ревность к сыну», не могла быть оправданием этой злобной, неудовлетворенной и примитивной женщине. «От осинки не родятся апельсинки» – жаль, что тогда Эл еще этого не понимала. И вот, удовлетворив свое либидо, и разочаровавшись, друг в друге, молодожены через год разбежались.
«Мое детское замужество, яркая иллюстрация того, почему сказки заканчиваются свадебным пиром, и никто не знает продолжения, под названием “А поутру они проснулись…”. Хотя такого долгожданного с детства “пира”, так и не случилось. Это было “лихое время”. Самое начало девяностых. В магазинах было “шаром покати”, и это в Москве! В так любимом Эл, магазине “Океан”, полки были заставлены банками с морской капустой, а в табачные ларьки выстраивались очереди, сродни “в мавзолей Ленина”, за сигаретами “Дымок” без фильтра. Ну, какие тут “пиры”? На талон, который им выдали в ЗАГСе, новобрачные купили золотые кольца, шубу из искусственного меха для Эл и сапоги, так как в ее “ташкентском” гардеробе не было “нормальных” зимних вещей. На все остальное денег уже не было. Избранник Эл был из Москвы. Свадьбу играли в октябре, а прошедшим летом Эл приехала поступать в московский институт, так как в Ташкенте начинали активизироваться настроения “Чемодан, вокзал, Россия”, и все знакомые в один голос говорили, что если есть возможность, надо уезжать. Тогда-то отец и решил, что поступать в институт Эл должна в Москве, потому что «Москва – это Москва, и потому что там было много знакомых, а это немаловажно, в чужом городе». Она срезалась на первом экзамене. В институт не поступила, но встретила, на свою голову, своего, прости Господи, принца. Эл взяла стакан с газировкой и отпила из него. Вода нагрелась уже на солнце и не принесла ей прежнего удовольствия.
«Пора валить отсюда», – решила Эл.
– Как ты красавица? – подошедшая Настасья Филипповна, присела рядом.
– Вы что издеваетесь надо мной? Красавица! А Вы уже начинали мне нравиться.
– А ты всегда так прямолинейна с людьми? Лупишь все, что приходит в голову?
– Стараюсь. Не вижу смысла приукрашивать действительность. Лучше Бога этот мир не сделаешь.
– Мир не сделаешь, а сделать жизнь свою или чужую лучше – возможно.
– Вот со своей и начните, – сказала Эл.
– А я с нее и начинаю.
– И для этого сели рядом со мной проповеди читать?
– Это не проповеди, деточка. Моя дочь, примерно твоего возраста, сейчас работает в Италии. Созваниваемся часто, но я, все равно, постоянно волнуюсь за нее. Я верю, что у нее все хорошо, но вдруг именно сейчас, именно в эту минуту, ей нужна помощь, так же, как сейчас нужна помощь тебе? И если я помогу тебе здесь, возможно там, кто-то поможет моей дочери, не пройдет мимо.
– Это все очень интересно, но кто Вам сказал, что я нуждаюсь сейчас в Вашей помощи?
– Мое сердце, мое материнское сердце мне сказало.
Эл резко повернулась к Настасье Филипповне, и посмотрела ей в лицо. Настасья Филипповна совсем не была похожа на маму, но Эл почувствовала какую-то теплоту и приязнь к этой незнакомой женщине. С минуту, они молча смотрели друг на друга, и каждая думала о своем, не отводя взгляда.
– Как Вы можете мне помочь?
– Хочу, чтобы ты без приключений доехала на море. Ты же туда ехать не передумала?
– Не передумала.
– Так вот, я попросила ребят, которые сидят за соседним столиком, чтобы они подбросили тебя до Шахт, а там хоть поезд, хоть автобус, даже электричками можно до побережья добраться.
– До каких шахт?
– Город Шахты, город понимаешь?
– Понимаю, а каких ребят? – Эл повернулась туда, где сидела компания.
– О, нет, только не с этими!
– Почему?
– У меня с мажорами классовая вражда.
– Не дури, лучшей компании тебе здесь не найти.
– Настасья Филипповна, а Вы что, хорошо их знаете?
– Не больше, чем тебя, но поверь мне, это лучший вариант. Я не первый день на трассе.
– Вы на трассе?! – Эл сделала изумленные глаза. Хмель еще не выветрился, и Эл почему-то захотелось подшутить над Настасьей Филипповной.
– Не зубоскаль. Все ты правильно поняла. И пока еще не факт, что они согласятся тебя взять, как раз сейчас они это обсуждают.
– А! Так бы сразу и сказали! Вот увидите – не возьмут. Это же мажоры – любители комфорта, а я для них «непредвиденное зло», и какая им выгода на это подписываться? Для них достаточным аргументом для отказа будет перегар, который я им в машине гарантирую сейчас. – Эл с досадой хмыкнула. – И не смотрите на меня так. Я сама себе такой не нравлюсь. И не надо меня осуждать. Вы же ничего обо мне не знаете.
– Я и не осуждаю.