10 Глава
«Я бы сейчас многое отдала, чтобы поесть хаш». Эл представила себе этот жирный, наваристый бульон из баранины, варившийся несколько часов, на медленном огне, с минимумом овощей, присыпанный сверху рубленной, свежей зеленью и лепешка, горячая и душистая. Потом пара палочек шашлыка из печени, с нарезанным луком, политым уксусом, и запить все горячим зеленым чаем, как пьют у них в Средней Азии. В жару – только горячий, зеленый чай. Эл сглотнула слюну.
«Чтобы так отобедать, нужно сейчас оказаться в Ташкенте», – Эл мечтательно смотрела в окно.
Ташкент. Родина Эл. Город ее детства и юности. Город, где Эл была самой счастливой на свете и город, где она пережила самые невосполнимые потери, и испытала ни с чем несравнимую боль. Эл смотрела в окно. Щедрое солнце Кубани, радовало глаз. Яркость солнечного света, напоминала краски любимого края. Каждую зиму Эл пыталась убедить себя, что уже «оклиматизировалась» в Москве, но суровость среднерусской полосы, снова и снова разбивала вдребезги оптимизм Эл, на этот счет.
«Где родился, там и пригодился», кажется, так говорят?» – подумала Эл.
Эл не была представительницей коренной нации Узбекистана, но только там она чувствовала себя дома. Родители мамы переехали в Ташкент, во время голода в Поволжье. В Ташкенте и остались, пустили корни, там родилась мама, в 1946 году, когда дед, ее отец, вернулся с войны.
Мама отца бежала из Украины с тремя сыновьями, вовремя фашисткой оккупации. Потом пришло известие, что дед пропал без вести. Бабушка больше не вышла замуж, хотя была привлекательной женщиной и домовитой хозяйкой. Так и подняла троих мальчишек одна. Они прожили в Узбекистане лет тридцать, потом бабушка вернулась в Днепродзержинск, с двумя сыновьями, а папа остался в Ташкенте, поступил в институт, закончил его, женился на маме, а потом у них родилась Эл.
Позже, уже после перестройки и распада СССР, после смерти папы Эл со своей семьей перебрались в Москву.
«А куда же еще? Самая большая Биржа труда в России. Все-таки, Москва резиновая», – подумала Эл, – «Кто только сюда не едет, и всех Москва принимает. Не всех, правда, оставляет “насовсем”, но шанс дает каждому».
Эл полюбила Москву, не так, как Ташкент, но это точно была Любовь. Эл всегда ощущала себя «столичной девочкой», и так оно и было. Столицы союзных республик отличались от остальных городов Советского Союза. Ей, это льстило, поэтому Эл не напугали ни масштабы Москвы, ни ее многолюдность и суета, хотя, в родном «столичном» Ташкенте, было больше размеренности и, так любимой Эл, среднеазиатской вальяжности, но и Москва стала родной. Вообще, у Эл никогда не было ощущения «глобального переезда», в отношении Москвы. Наверное, это благодаря, «советскости», которая с детства приучала к мысли, что Узбекистан и Россия – одна страна, а новообразование СНГ, так и не стало, чем-то понятным. Переехав в Москву, Эл почувствовала, что она может сравнить эти два важных для себя города, с улицами, как будто, она раньше жила на улице Ташкент, а теперь переехала на улицу Москва, но осталась в своем родном городе. Социально-политические нюансы СНГ, никак не принимались «ни умом, ни сердцем». Правда, по началу, Эл забавляли вопросы москвичей, типа: «Узбечка ли она? А в школу ты ездила на верблюде?» и прочие, в том же духе. Ей было интересно смотреть на лица новых друзей, узнававших, что в школу Эл ездила не на верблюде, а на метро, и что у нее не кровь, а «коктейль из трех национальностей, в котором пятьдесят процентов русской крови и по двадцать пять процентов татарской и украинской», и кто она «по национальности», ей трудно сказать однозначно. Все было сердцу мило в Москве, кроме климата, и через десять лет Эл окончательно убедилась, что никогда не привыкнет к холоду, к зиме шесть месяцев в году, и скупому, дождливому лету.
Сизый дымок тонкой струйкой поднимался над летним кафе.
– Шашлычная! – воскликнул Лев, – остановимся?
– Отлично! – отозвался Пит, – надеюсь, дамы не против?
– Не против, – ответила мужу Жанна.
– Гертруда? – Лев посмотрел на Эл.
– Давайте, – безучастным тоном ответила она, но в душе у Эл все ликовало.
Шашлычная была, как ответ на мысли о родине, как очередное послание, откуда-то свыше. Кто-то там, в вышине хотел подбодрить Эл, хотел поднять ей настроение. Эл верила в знаки. Ей казалось, что она умеет их читать. Признаться, в этом кому-нибудь, Эл не решалась, боясь быть высмеянной, но всегда с должным вниманием следила, за такого рода, «совпадениями». Ей было не столь важно, понимать, откуда или от кого они исходят, важно, что кто-то или что-то непрерывно находится с ней «в контакте», думает о ней, и помогает. Возможно, это Бог, возможно, родители, возможно, ангел-хранитель, а может ее ангелами-хранителями и были ее родители, Эл не могла знать, но чутко следила за этими посланиями, хотя, не всегда их понимала. Эл хотелось бы обсудить это с кем-нибудь, узнать, а также происходит с другими людьми, но прочитав однажды шутку в интернете «Если Вы говорите с Богом – это молитва, если Бог говорит с Вами – это паранойя», решила все-таки не задавать никому подобных вопросов.
Серебристый внедорожник свернул с дороги на обочину, съезд был не асфальтированный и автомобиль Льва поднял клубы пыли за собой, остановившись почти вплотную к основательному, кованному из железа мангалу, стоящему под импровизированным навесом из клеенки.
– «Да, это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже», – процитировал Пит, вышедший первый из машины, отгоняя пыль от себя.
Следом вышел Лев.
– И как тебе тут?
– Как-как? Пыльновато, – ответил, улыбаясь, Пит, – но эти запахи… Пит жадно втянул воздух, глядя на струйки дыма, поднимавшиеся над мангалом.
Из машины вышла Эл, за ней Жанна, которая, хотела выскочить сразу за парнями, но при этом не хотела оставлять Эл одну в машине, превозмогая свое почти детское нетерпение.
– Ну, как вам, дамы? Остаемся тут или еще что-нибудь поищем?
– Очень аппетитно пахнет, – сказала Жанна, почти с точностью повторяя, выражение лица мужа, как завороженного смотревшего на шашлык.
– Здесь вроде нормально, – как можно более безучастным тоном, вступила в разговор Эл. В душе же ее все ликовало, при мысли о шашлыке.
– Ну, если всех все устраивает, остаемся здесь, только я машину переставлю, – сказал Лев.
– И опять напылишь? – с деланным ужасом в глазах спросил Пит.
– Я постараюсь не пылить, в тень хочу коня поставить, – Лев подмигнул другу.
– Подожди минуту, – сказала Льву Эл, – мне нужно взять мою сумку.
– Вы боитесь, что я ее украду?
– Мы же перешли на «ты»? – Эл вопросительно смотрела на Льва, подходя к машине.
– Прости, Гертруда, так получилось, – Лев услужливо открыл дверцу машины перед Эл, пытаясь загладить неловкость.
Эл взяла сумку, и ничего не отвечая ему, отошла в сторону под дерево. Это был кипарис, но он напомнил Эл пирамидальный тополь, – «Как в Средней Азии», – подумалось ей. Тени он давал немного, но всем своим видом говорил о том, что море уже совсем близко. Эл улыбнулась про себя этой мысли.
– Все-таки надо было, хотя бы паспорт у нее посмотреть, – Жанна следила за Эл, отошедшую в сторонку, под дерево.
– Может, еще забрать надо было, до конца поездки? – Пит с легкой укоризной смотрел на жену, – Что ты так переживаешь, дорогая? Кроме тебя она ни в кого такого панического страха не вселяет. С таким же успехом тогда она могла потребовать наши документы.
– А вот и нет, это не мы в ее машину напросились, а она в нашу!
– Ну, допустим, машина не наша, – Пит улыбнулся.
– Вот именно! Поэтому я и не стала настаивать на своем, – было видно, что у Жанны опять испортилось настроение.
– Дорогая, мне тоже уже начинает действовать на нервы эта женщина, хотя она, не причем. Просто ты так на нее болезненно реагируешь, что, если бы не ее абсолютная концептуальность, я бы решил, что это – ревность, – пошутил Пит, пытаясь развеселить жену, но на Жанну его слова произвели прямо противоположный эффект.
– Ревность? Да, причем тут это все? Просто меня напрягает то, что совершенно посторонний человек, оказался в нашей компании, а теперь еще Лёвушка говорит, что не против, чтобы она и дальше отдыхала с нами!
– Ну, это еще не факт. Для начала сейчас увидим ее платежеспособность. Узнаем ее намерения. Думаю, Лев отнесся к ней с таким интересом, потому что ему скучновато с нами, а Гертруда такая, как бы правильно выразиться, необычная.
– Фу! Гертруда! И имя ее раздражает!
– Ну, не злись ты так, – Пит приобнял жену, – пойдем лучше посмотрим, кто здесь главный.
Молодожены подошли к небольшой летней кухне, на которой стоял один длинный стол, накрытый клеенкой, с фруктово-жизнерадостным рисунком, выцвевшем на солнце. По обеим сторонам стола располагались деревянные, длинные лавки. На столе стояла пара наборов «соль-перец», и одна пустая, пластмассовая хлебница, накрытая марлей.
– Хозяева! – позвал Пит, глядя на закрытую, летнюю дверь, через москитную сетку которой, ничего не было видно.
Эл достала из сумки свой смартфон, включила его и набрала мужа. Николай ответил сразу.
– Ты где?!
– Еду домой, а, ты уже где?
– Ночевал на заправке, в машине, ждал, что ты вернешься. Ты где, я спрашиваю? Я подъеду за тобой.
– Не надо, я возвращаюсь в Москву. Мне надо побыть одной, подумать.
– Подумать ей надо! Куда ты убежала, ненормальная?
Николай был взбешен, но в голосе звучали нотки вины и даже радости, что она позвонила, так ей казалось. Эл опять почувствовала себя «виноватой, нашкодившей девочкой», а правильно ли она поступает, вновь и вновь вертелось у нее в голове? Голос мужа был таким властным и, в то же время, таким родным.
– Мне надо побыть одной и с синяком под глазом, я не хочу никого видеть.
– С синяком! Нашла причину. Можно что-нибудь придумать. Что я должен говорить родителям, сыну, когда приеду без тебя?
– Скажи, что меня вызвали по работе, срочно.
– Ты же не работаешь!
– Сделали предложение, от которого я не смогла отказаться.
– Бред какой-то, – Николай помолчал, – не дури, где ты? Я сейчас подъеду за тобой.
– Не нужно этого делать, я уже далеко от тебя.
«Какое точное выражение», – подумала Эл – «Я уже далеко от тебя». Она не собиралась говорить ему всей правды сейчас, ему пока не следовало знать, насколько они уже далеки друг от друга. Она так решила.
– Сыну я позвоню сама, но мы должны говорить одно и то же, «вызвали по работе».
– Мне все это совсем не нравится.
– Я понимаю.
– Понимает она!
– Все, давай заканчивать. Не звони мне, я сама позвоню.
– Как мило! Жена вдруг стала такой самостоятельной, такой непредсказуемой! Ну, ничего. Подожду, когда у тебя деньги закончатся, – сказал Николай и повесил трубку.
Какое-то время Эл еще держала телефон у уха, слушая монотонные короткие гудки. «Что я делаю, Господи? Может, надо было сейчас “броситься мужу в ноги”, попросить прощения, сказать, чтобы он приехал за ней, и уже через несколько часов, она бы увиделась с сыном, и все вернулось на круги своя. А что теперь? Кто она? Куда она идет? Почему в юности ей было все ясно и понятно? Почему раньше, ей казалось, что жизнь всегда подскажет выход из любого положения? Теперь же Эл стояла здесь, под деревом и была готова набрать номер мужа, чтобы, выслушав поток обвинений в глупости, несерьезности, эгоизме, вернуться, пройдя моральные унижения, в свою “зону комфорта”, которую она выстраивала для себя много лет, и которую покинула так внезапно. Эл пыталась вспомнить, когда она перестала верить в себя, когда стала всего бояться, любых изменений в жизни? Когда началось то, что Эл определила для себя, как «Падение»? Смерть родителей? Наверное, да. И в то же время нет, потому что Эл понимала, что не упала камнем вниз в одно мгновение, а начала свое падение в реальность из детских грез, тогда, в санатории в горах, за ужином. Потеря самых дорогих людей, потеря веры в Любовь, потеря страны, потеря Родины, потеря друзей (всех разбросало по миру, после распада СССР), а теперь потеря веры в материнство, как смысл ее жизни. Эл знала, что ее ребенок сейчас в безопасности, в окружении родных людей, он в порядке, а что дальше?
«А дальше я позвоню сыну», – решила Эл. В отличие от мужа, сын ответил не сразу.
– Сынок, привет! Как ты?
– Привет, мам, нормально. Вы где?
– Видишь ли, родной, папа скоро приедет, но приедет без меня.
– Как так?
– Мне предложили работу, в последний день перед отъездом к вам. Очень хорошее предложение. Понимаешь?
– Не очень, а надолго?
– Да, думаю, вы с папой вернетесь в Москву сами, а я вас здесь, дома подожду.
– Понятно, жалко конечно, тебя здесь тетя Оля очень ждет.
– Я позвоню ей и все объясню.
– Понятно. Ну ладно, мамуль, я тут немного играю.
– В компьютер?
– Ага, момент ответственный.
– Хорошо, хорошо, играй, не буду тебя отвлекать. Береги себя, родной! Целую тебя!
– Ок, и я тебя. Пока!
– Пока!
У Эл подступил комок к горлу. Она отключила телефон и убрала его в сумку.
«Господи! Что я делаю?!» – снова и снова спрашивала себя Эл. Ей безумно захотелось обнять сына и не отпускать его, никогда. На глаза навернулись слезы.
– Хозяева! – голос Пита вернул Эл в ее «нереальную реальность».