Глава 2
Расследование двинулось по двум направлениям. Главным образом пытались выяснить личность смуглого брюнета, так загадочно (и главное, своевременно) исчезнувшего из кафе, а также найти последнего мужа покойной, поскольку та почему-то захватила с собой свидетельство о браке. Никто не знал, являлись ли эти мужчины одним и тем же человеком и для чего блондину с бородкой нужно было бы маскироваться под брюнета с щетиной, но все-таки поиски шли.
Для обнаружения брюнета решили обследовать сослуживцев покойной, и обнаружилась странная вещь. В вещах Юлии Федоровны, среди прочих бумаг, обнаружили и трудовую книжку. Единственная запись в ней свидетельстствовала лишь о том, что она окончила гуманитарный вуз. Запись была сделана одиннадцать лет назад. Далее – пробел. Это не согласовывалось со свидетельством ее отца, который уверял, что дочь периодически устраивалась на работу. Обратились в местную налоговую инспекцию. У Юлии Федоровны Чистяковой не оказалось даже ИНН. Следовательно, женщина налогов государству не платила и вернее всего нигде не работала. Во всяком случае не работала легально.
То был первый тупик. Второй оказался намного загадочней.
Сперва все шло очень гладко. В местном ЗАГСе и паспортном столе Рудников Николай Константинович был известен. Узнали его паспортные данные, получили ксерокопию фото. Внешность совпадала с той, которую описал отец покойной. Рудников до сих пор был прописан на жилплощади жены и не выказывал никаких письменных намерений оттуда исчезнуть.
И все-таки исчез. О нем было практически ничего неизвестно, кроме места прописки да адреса, с которого он убыл в Москву. Связались с Владивостоком…
И в последних числах мая получили ответ. Следователь, который вел дело, даже не рассчитывал на подобную расторопность и морально был готов к обычной рутине. Он занимался совсем иными делами, когда неожиданно узнал, что Рудников Николай Константинович, тридцати одного года от роду, выбывший из Владивостока три года назад и прописанный в Москве, был найден мертвым в родном городе две недели назад, с несколькими ножевыми ранениями в области живота, в районе вокзала. Он сошел с московского поезда – это было очевидно, поскольку при покойном имелся билет. На ограбление не указывало ничто. На покойнике сохранилось обручальное кольцо, часы, позолоченный крестик. Неподалеку обнаружился пакетик с кедровыми орешками. А родня покойного, состоявшая из матери с бабушкой, клялась и божилась, что их Коля возвращался из Москвы с большой суммой денег, но как раз денег-то при нем обнаружено не было.
Таким образом, дело приобрело совершенно иной оборот. Погибла целая семья, причем один из супругов был убит и ограблен. Происхождение пропавших денег также оставалось загадкой, но недолго. Вскоре из Владивостока пришла еще одна информация. Оказалось, что покойный Рудников приблизительно за месяц до смерти продал принадлежавшие ему две японские иномарки – подержанные, но в хорошем состоянии. Об этом удалось узнать от его старого приятеля, также жившего во Владивостоке. Он-то и помогал найти покупателей и, узнав о смерти друга из криминальной хроники, тут же обратился в местные органы власти.
Также постепенно выяснялись отношения покойного с женой. Рудников три года назад действительно оказался по делам в Москве, там познакомился с молодой женщиной, завязал с нею тесные отношения, а вскоре и женился. Первое время он всерьез собирался остаться в Москве и завести там новое дело. Жена прописала его у себя. Когда он звонил родственникам или друзьям на родину, то всегда говорил, что отношения у него с Юлией отличные. Та даже как будто собиралась с ним во Владивосток – навестить новых родственников. В Москву, правда, молодые гостей не звали. Мать и бабушка Рудникова не обижались, тем более что были очень рады этой свадьбе. Во-первых, парню было тогда уже двадцать восемь, а о женитьбе он все еще не думал. Во-вторых, жена-москвичка – это что-нибудь да значит. Они никогда не говорили с Юлией по телефону, не получали от нее ни писем, ни даже просто приписок в кратких посланиях Рудникова. Правда, сын выслал свадебное фото. Невеста, как сказали обе женщины, не показалась им красивой, но в конце концов счастье не во внешности.
Однако вскоре отношения супругов заметно ухудшились – это было ясно даже на расстоянии. Когда он звонил домой, то либо отзывался о жене сухо, то вообще не называл ее имени. Если спрашивали о ней – отшучивался, но как-то невесело, и быстро менял тему разговора. Мать и бабушка забеспокоились, но настаивать и расспрашивать из деликатности не стали. В конце концов сын сообщил, что едет домой.
Он ненадолго приехал, и тут уж его засыпали градом вопросов. Рудникову пришлось отвечать. Он признался, что они с Юлей не сошлись характерами, что она слишком жадная, требовательная, и он перестал понимать, что ей нужно от него и вообще от жизни. Он хотел детей – Юля наотрез в этом отказала, сославшись на свою занятость и сказав, что для младенца у нее времени нет. Жили они с молодой женой тоже как-то странно. Увидев обширную московскую квартиру в самом центре, Рудников, разумеется, мог предполагать, что жить они будут там. Он познакомился с отцом Юлии, даже выпил с ним в честь приятной встречи, но дальше дело не пошло. Он всего несколько раз переночевал у жены, причем та была явно недовольна. Она говорила, что вышла замуж не для того, чтобы остаться тут же, под крылышком у родителя, и велела снять квартиру. К тому времени Рудников уже нашел работу в автосервисе – руки у него были золотые, а устроиться помогли старые знакомые из Владивостока, давно обосновавшиеся в столице. Квартира была крохотной, неуютной, и жена не сделала ничего, чтобы привести ее в порядок. Сперва она жила с ним там, потом все чаще стала возвращаться в прежнее гнездо, к отцу. Муж возмущался, жена пожимала плечами.
– Он говорил, что жена постоянно требовала денег, – сообщила мать Рудникова. – Отказывала ему… Ну, в интимной близости… Коля даже развод ей предложил, но она сказала – зачем? И он не настаивал.
Судя по ее словам, в последнее время отношения супругов превратились в чистую формальность. И только совсем недавно сын, позвонив домой из Москвы, сообщил, что отношения опять налаживаются.
– Я так удивилась! Он же говорил, что у него появилась подруга, и тут вот опять…
Весной Рудников снова ненадолго вернулся во Владивосток. Жил у матери, но дома бывал очень редко – все где-то пропадал, устраивая некие дела. Мать ничего о них не знала. Наконец он сообщил, что опять едет в Москву, на этот раз все будет по-другому. Он сказал, что ему надоело жить между двух городов и двух огней (имея в виду жену и подругу) и он наконец решил прочно обосноваться в столице и сделать окончательный выбор. Улетел он на самолете.
– И вскоре опять звонок: «Мама, еду, не встречай!» – Женщина плакала. – Я спрашивала: что у вас там происходит? А он ответил: все кончено, в Москву больше не вернусь. И еще сказал так: «Ни о чем не беспокойся, на шею вам не сяду, везу с собой деньги».
Но денег, как отмечалось в отчете об освидетельствовании тела, при Рудникове так и не оказалось.
Хронология дела была достаточно прозрачна. Пятого мая, вечером, жена Рудникова по непонятным причинам покончила с собой в кафе. Самоубийство было бесспорным – дверь оказалась запертой изнутри, никаких следов насилия, множество свидетелей, никаких других выходов из санузла, предсмертная записка. Семнадцатого же мая, двенадцать дней спустя после гибели супруги, был убит Рудников. Убит и ограблен, если верить свидетельству его матери, что тот возвращался из столицы со значительной суммой денег. Что это могли быть за деньги и откуда он их взял? Возможно, это была немалая сумма, вырученная им от продажи двух машин. Но машины продавались во Владивостоке, так что деньги он явно отвез в Москву… И почти тут же вернулся с ними обратно? Был ли Рудников в Москве в день смерти жены? Вероятно, да – судя по дате проданного ему железнодорожного билета.
Проводница поезда опознала Рудникова с легкостью – за тот немалый срок, когда пассажиры поезда «Москва – Владивосток» находятся в замкнутом пространстве вагона, все сживаются и начинают узнавать друг друга в лицо. Она даже вспомнила, на какой из станций покойный купил пакетик кедровых орешков – вместе покупали.
Проводница еще потому отлично запомнила Рудникова, что тот не имел с собой почти никаких вещей – пакет да барсетка. Еды тоже не взял – с самого начала пути питался чем придется, покупая местную снедь на станциях. Держался спокойно, часто заказывал чай. Не пил водки!
– Симпатичный, сдержанный, он мне понравился. Все бы пассажиры такие были!
Она моментально опознала фото Рудникова, а вот фоторобот брюнета, сделанный с помощью персонала кафе, отвергла:
– Такого в моем вагоне не ехало!
Место работы Рудникова удалось найти с легкостью. О нем отзывались отлично. Видимо, у парня в самом деле был недюжинный талант к механике. Он отличался хорошим, легким нравом, не пил, ни с кем не ссорился… Единственное, что было в нем неприятно для сослуживцев, – скрытность во всем, что касалось его личной жизни. С ним невозможно было пооткровенничать, он всегда держал некую дистанцию. Например, никто не знал о его жене. О подруге тоже бы не знали, если бы не видели ее. Двое независимых свидетелей описали ее как молодую симпатичную девушку лет двадцати с лишним, улыбчивую, модно одетую, коротко подстриженную. Она порой встречала Николая после работы.
– А имени он не называл.
Адреса квартиры, которую снимал Рудников, также пока найти не удалось. Тот никого не приглашал в гости, в паспорте значилось место последней прописки, а вместо домашнего телефона он везде указывал мобильный.
И что было примечательно – девушка, чью внешность все хорошо запомнили, еще раз явилась сюда в мае – уже после того, как Рудников уволился. Она выглядела растерянной, спрашивала о нем, но никто не смог ей помочь. С тех пор девушку не видели.
Поскольку все, что удалось узнать о Рудникове, мало прояснило дело, занялись Юлией Чистяковой. И то, что выяснилось при этом, окончательно всех озадачило. В местном ЗАГСе, где были зарегистрированы все три ее брака, запросили паспортные данные первых двух мужей, послали запросы на их прежние, провинциальные адреса, в надежде с ними пообщаться и получить какие-то сведения о покойной. Надежд на это было немного, однако полученные факты придали делу совершенно неожиданный оборот.
Ее первый муж, родом из Рязани, пропал без вести восемь назад. На родину он не вернулся. То же самое пять лет назад случилось и со вторым супругом Чистяковой, уроженцем Новгородской области. Все, что было о них известно, – что после развода оба выписались из квартиры, куда их по очереди так доверчиво прописывала некрасивая московская жена. Чистяков-старший, к которому немедленно обратились за разъяснениями, ответил, что, конечно, все это знает и даже в свое время давал какие-то показания. Но сейчас ничем не может помочь. Он даже не вспомнил их имен.
Девушка была одета в пеструю кофточку, джинсы с бахромой, от нее пахло остромодными духами. Ее темные волосы были острижены коротко и неровно – над этими «рваными» прядями не меньше часа трудился хороший парикмахер. Любой из работников автосервиса, где последнее время работал Рудников, узнал бы ее безоговорочно, даже несмотря на то, что теперь девушка перестала улыбаться. Перестала с того самого момента, как положила телефонную трубку. До этого улыбка всегда блуждала на ее лице, освещая и преображая его, делая миловидным, хотя красавицей девушку никак нельзя было назвать. Неправильные черты, чуть длинноватый нос… «Глаза и улыбка – вот что в тебе лучше всего,» – так всегда говорил ей Николай.
– Как же так? – спросила Настя неизвестно у кого, поскольку в квартире находилась она одна.
Звонок дался ей с большим трудом. Она знала этот номер давно, но никогда его не набирала. Да и узнала случайно – как-то муж (так Настя его называла, несмотря на то что знала: он женат) при ней позвонил родственникам во Владивосток. Настя из обыкновенного любопытства спросила – куда он звонит, Николай ответил… Но неохотно, очень неохотно. А потом, будто в сердцах, нацарапал цифры на клочке бумаги, чем очень обидел Настю. Она пыталась объяснить, что это не ревность, она вовсе не пытается его контролировать, что номер его матери ей не нужен, она ему верит… Клочок бумаги долго валялся на холодильнике, пока Настя, прибираясь, не обнаружила его и не переписала номер в свою записную книжку. На всякий случай.
То было уличное знакомство – банальное и довольно нелепое. Прошлой осенью, по дороге с работы, Настя покупала с лотка апельсины. У нее была старая и, возможно, досадная привычка – осматривать каждый фрукт со всех сторон. Был час пик – сзади нарастала очередь. Кто-то начинал возмущаться, но девушка, уже ненавидя саму себя, все равно перебирала фрукты, отыскивая изъяны…
– Да быстрее уже!
– Сколько можно!
– Ну, девушка! Они же все одинаковые!
Последний голос был мужской и прозвучал прямо у нее за спиной. Настя бросила через плечо что-то неразборчивое, торопливо уплатила деньги и пошла дальше.
– Девушка?
Голос был тот же самый. Настя развернулась и увидела светловолосого коренастого мужчину с небольшой бородкой. Он протягивал ей какой-то пакетик, и в первый момент она подумала, что забыла покупку на прилавке – такое случалось. Но тут же рассмотрела в пакете то, чего и не думала покупать, – ананас. Серо-зеленые листья уже успели продрать тонкий полосатый целлофан.
– Это что? – спросила она – то ли недоуменно, то ли гневно.
– Это вам.
Настя хотела было ответить, что никаких подарков от незнакомых любдей не берет, что и сама могла бы купить ананас, она не нищая и вообще – не любит ананасы! Последнее было бы ложью. Но вместо этой достойной речи она выдавила из себя только изумленное «спасибо».
– Возьмите, – мужчина почти насильно вручил ей подарок. Она взяла.
– Зачем же вы?.. – спросила Настя спустя минуту. Все это время он шел рядом с ней, изредка касаясь локтем ее руки.
– Захотелось сделать вам приятное, ну а раз цветов там не было, то я и купил, что подвернулось.
– Не понимаю, – тихо ответила она, хотя, конечно же, все понимала.
Опыт общения с мужчинами у Насти был куда больший, чем можно было предположить, судя по ее возрасту. В свои двадцать три года она уже почти не могла припомнить, сколько раз встречала «большую любовь». Иронии в этих словах не было – Настя в самом деле каждый раз влюблялась, и влюблялась до того искренне, горячо, что немедленно извещала об этом всех подруг, объявляла родителям, что теперь-то уж – это ОН САМЫЙ! Подруги ругали ее за неразборчивость, родители намекали, что она ведет себя неблагоразумно… Но только намекали. В ее семье вообще царил хаос, и никто никому нотаций не читал. Мать больше всего интересовалась дачей, отец – своим хобби, составлением кроссвордов. Однажды, отослав кроссворд на телевидение, он даже принял участие в передаче. Правда, ничего не выиграл, но его выступление было записано матерью на видеокассету, и он иногда с удовольствием ее просматривал. Помимо всего прочего, родители, люди еще нестарые, работали и воспитывали подрастающее поколение – девятилетнего брата Насти. Тот был поздним ребенком, и как со всеми такими детьми, с ним возились больше обычного. Дочь считалась «уже» большой, так что в ее сердечные дела никто не вникал.
А Настя вовсе не кривила душой, когда заявляла, что в очередной раз влюблена. Первый парень появился у нее в пятнадцать лет, и чем же ей было считать это чувство, как не любовью? Потом он исчез, на его место пришел другой – и повторилось то же самое. И с третьим то же…
Настя не понимала одного: если все это было – любовь, тогда почему она так быстро и как правило, нехорошо кончалась? Почему ей говорили неприятные слова, зачем бросали? Ведь она ЛЮБИЛА! Некому было объяснить ей, что это было не что иное, как обыкновенное жульничество, причем обоюдное. То, что она считала любовью, было всего лишь податливостью – с одной стороны и неразборчивостью – с другой. Мама каждый раз говорила «ну дай бог» и напоминала о том, что сейчас очень опасное время. Связи дочери, о которых она знала, обо всех до единой, ее не волновали, а вот произнести слово «презерватив» женщина почему-то стеснялась.
…Как следует рассмотрев мужчину, так внезапно подарившего ананас, Настя вынесла про себя вердикт: «Старый, но симпатичный». Всех мужчин за двадцать пять она считала стариками и предпочитала мальчиков моложе себя.
«Старик» не отставал. Разговор завязался немедленно, вскоре они были на «ты». Она узнала, что нового знакомого зовут Николай, он работает в автосервисе, и главное – что ему очень одиноко. Он, в свою очередь, выяснил ее имя, а также то, что Настя в данное время работает секретарем в одной фирме и что хотя ей там нравится, но она все равно мечтает о чем-то другом… О более интересном! К слову, места работы Настя меняла так же часто, как и парней. О своем одиночестве девушка ничего не сказала. Возможно, дело было в том, что после последнего разрыва она твердо решила: следующий мужчина будет ее мужем. Хватит глупостей! Настя уже начала подозревать, что ее жизнь складывается как-то неправильно, заметила, что на нее начинают косо поглядывать подруги и как-то уж слишком небрежно, фамильярно разговаривать знакомые мужчины, большей частью – женатые.
И потому Настя теперь держалась очень сухо и холодно. Ананас ананасом, а любовь – дело иное. Она горько усмехнулась, подумав, что в былые времена (это означало – месяца два назад) купилась бы на подобный знак внимания.
– В чем дело? – удивился Николай.
– Ни в чем. Мне в магазин…
– Я с тобой.
Он купил бутылку вина, печенье, мороженые котлеты. Настя искоса следила за ним, приобретая батон хлеба и газированную воду. Нравился ли он ей, этот блондин с такими добрыми серыми глазами? Они смотрели просто и прямо, а это уже было хорошо. И потом, мороженые котлеты… Девушка уже накопила некий житейский опыт и сразу поняла: он действительно одинок. А если и есть какая-то подружка, или пусть даже жена, – то хозяйка она плохая. Хорошая не станет есть ничего подобного и мужа не заставит…
– А теперь куда? – спросил он ее, нагнав у выхода. Настя пожала плечами:
– А что?
– Я хотел пригласить тебя на ужин, – и Николай выразительно покачал тяжелым пакетом. Настя не вытерпела и прыснула:
– С такими-то котлетами?
Какие у него стали глаза! Настя потом долго вспоминала тот момент и понимала: не посмотри он на нее подобным взглядом – ничего бы дальше и не было. Она бы сдержала данное себе обещание не заводить связей, отвернулась, ушла… Но он посмотрел как пес, которого почему-то пнули – незаслуженно и больно. В груди у Насти что-то оборвалось – как всегда, когда начинался очередной роман. И с того момента она уже сама себе не принадлежала.
То был типичный характер русской женщины – самоотверженной, податливой, жалостливой до глупости, но только характер, изуродованный городом, глупыми фильмами, небрежным воспитанием. Сам Некрасов, певец русских женщин, походил бы вокруг Насти да и развел бы руками – ничего, мол, хорошего о ней не напишешь! А между тем она была на удивление доверчива и целомудренна – при всем своем немалом сексуальном опыте. Сердце, которое она считала отданным много раз, на самом деле оставалось таким же девственным, как в пятнадцать лет. И вот оно снова учащенно билось, снова на что-то надеялось.
И Настя пошла с этим человеком, которого совершенно не знала, приняв приглашение. Она прижимала к груди пакет с ананасом, который заменял цветы, так же как случайные связи заменяли ей любовь. И если бы кто-то сказал ей в этот момент, что она очень несчастна, девушка бы рассмеялась. Она?!
Квартирка оказалась маленькой и запущенной. Николай, не снимая ботинок, прошел на кухню и сразу поставил на огонь сковороду. Настя отыскала телефон и позвонила маме.
– Я вернусь поздно.
– Обещала же принести хлеб!
– Мама, я… – Настя все больше понижала голос, так что сама себя плохо слышала. – Я принесу, ну правда, только потом.
«Позвоню в час ночи, – попутно прикидывала она. – Нет, все будет в порядке, он, кажется, хороший!»
– Господи, – вздохнула мать. – Опять?
– Ну, мама…
– Хоть человек приличный?
– Очень.
С кухни слышался треск раскаленного масла. Настя удивлялась про себя: ее в самом деле решили накормить ужином!
– Он с твоей работы? – забеспокоилась мать. – Настя, будь осторожна!
– Да, мамочка. Я еще позвоню!
Она и позвонила – после полуночи, когда случилось все, что обыкновенно случалось, когда она чувствовала себя одновременно и победительницей, и побежденной, а на сердце остался какой-то горький осадок – она и сама не понимала, почему. Позвонила и сказала матери, что ночевать не приедет, утром сразу отправится на работу, что она счастлива… И, кладя трубку, вдруг вспомнила, сколько раз произносила подобные фразы, а счастья так и не испытывала.
…Но прошлая осень была совсем особенной. Настя задыхалась от любви – иначе не скажешь. Она смотрела на мир расширенными, полубезумными глазами, улыбалась чаще обычного и готова была всех благодарить, всех любить – потому что это был ОН, ОН!
Николай относился к ней очень бережно, разговаривал по душам, часто сам готовил ужин, хотя Настя об этом не просила. Сама готовила не то чтобы плохо, а очень медленно. На очистку и разрезание луковицы у нее могло уйти полчаса – потому что девушка могла все бросить и, вытирая слезящиеся глаза, уйти говорить с подружкой по телефону. Ее прежних приятелей это раздражало. Николая – нет. Казалось, его в ней не раздражало ничто.
О своих прошлых связях девушка рассказала всю правду, хотя он и не допытывался. Мать как-то заметила Насте, что она делает большую ошибку, искренне исповедываясь мужчинам о том, что было «до них».
– Никогда не говори всей правды! Тебя не будут уважать и бросят! – Пожалуй, то был один из немногих дельных советов, которые мать дала уже взрослой дочери.
– А я все равно буду говорить, – упрямо ответила Настя. – Не хочу, чтобы между нами была ложь!
Мать лишь вздыхала. Она совсем не верила, что очередная связь дочери продлится дольше двух месяцев (как-то был установлен такой рекорд) и что Николай – тот самый ОН. Но пришли новогодние праздники – и Николай, с заправским видом зятя, отметил их вместе с родителями Насти. Те не знали, куда его усадить, чем накормить, а Настя сияла. Она знала, верила, что ЭТО когда-нибудь произойдет, что все было не зря и не напрасно она растрачивала тело и душу в случайных знакомствах! Она просто искала свою настоящую судьбу.
– А пожениться вы не хотите? – шутливо спрашивала мать. Она караулила в духовке пирог и курила возле приоткрытой форточки, в которую врывались облака морозного воздуха.
– Пока нельзя. – Настя с излишней тщательностью чистила апельсин.
– Почему?
– Он женат.
И тут мать, никогда не принимавшая близко к сердцу похождений дочки, никогда не упрекавшая ее, внезапно расплакалась. Может быть, это случилось потому, что она, как и Настя, искренне надеялась, что каждый мужчина, попадавшийся на Настином пути, – ее будущий муж… А этот был выше всякий критики! Добрый, внимательный, работящий…
– Ну, мама, – успокаивала ее Настя. – Зачем ты так? Он разведется!
– Дурочка, – плакала та. – Это только так говорится! Попользуется тобой и бросит.
– Мама! – гневно вскрикнула Настя. Она выпрямилась и даже показалась выше ростом. – Никогда, слышишь, никогда этого не повторяй! Он любит меня!
– Сто раз слышала! Хотелось бы убедиться!
– Убедишься!
– Дурочка, – мать никак не могла успокоиться. – С чего ты взяла, что он тебя так сильно любит? Он парень серьезный, а такие запросто не разводятся.
– Он… – задыхалась Настя, – он заботится обо мне! Он меня жалеет! И он твердо обещал, что разведется и сразу женится на мне!
– Ну и дура же ты!
Они все больше повышали голоса, и наконец на кухню заглянул отец Насти. За ним маячил силуэт ее младшего брата, а в глубине коридора стоял Николай.
– Что это вы раскричались?
– Идите в комнату! – чуть не плача отвечала мать, вытаскивая противень из духовки и выкладывая пирог на блюдо. – Сейчас сядем за стол.
– Но что все-таки происходит?
Николай выдвинулся на первый план. Он оглядел заплаканных женщин, мигом оценил ситуацию и вдруг сказал:
– Как вы посмотрите на то, если весной мы с Настей поженимся?
Эти слова мгновенно осушили слезы у матери. Она обернулась к мужу и прошептала:
– Как?
Тот махнул рукой:
– Это Насте решать.
Разумеется, вся эта сцена с предложением руки и сердца была чистой формальностью. Родители только и мечтали о том, чтобы дочь устроила свою семейную жизнь. Настя была согласна давно. Именно с этого момента она и стала думать о Николае как о муже.
О его жене девушка узнавала как-то урывками. Сперва явилось имя, случайно промелькнувшее в разговоре, – Юлия. Потом – фамилия, отчество и год рождения. Все эти данные были в паспорте Николая, который она как-то тайком просмотрела. Но какова из себя эта Юлия? Чем занимается? Почему Николай с ней не живет?
– Она красивая?
– Нет.
– Я лучше?
– Конечно!
Обычно после подобных расспросов Николай начинал ее целовать и упрекать – то ли шутя, то ли серьезно, что Настя – сущий ребенок и пора бы ей повзрослеть. Настя, со своей стороны, обещала повзрослеть немедленно и всякий раз намекала на то, что хотела бы родить ребенка.
– Да ты сама еще дитя! – возражал Николай.
– Вовсе нет!
– Ревнивое такое дитятко! К кому ты ревнуешь, глупенькая…
И когда он произносил это слово – беззлобно, ласково, девушка чувствовала себя очень счастливой. Ей хотелось ребенка, хотелось по-настоящему выйти замуж, она даже воображала будущую свадьбу – и впервые в роли жениха видела не персонажа с размытым, абстрактным лицом, как прежде, а конкретного человека. И уже представляла, какое сошьет платье, каких подружек позовет…
– Хороший парень, – задумчиво говорил ее отец. – Только почему он до сих пор не развелся?
– В самом деле, сколько можно тянуть? – беспокоилась мать.
Родители, как никогда прежде, интересовались ее личной жизнью. Они впервые почувствовали, что их дочь встретила человека, который может стать ее мужем, и все принимали близко к сердцу.
– Эта Юлия – кто она такая? – раздражалась мать. – Почему он ее не бросит?
– Он ее уже бросил, – понуро отвечала дочь.
– Ага, бросил! – язвительно замечала та. – Господи, что же ты у меня такая простая – всему веришь! Сегодня бросил, завтра, если вы поссоритесь, – опять к ней пойдет, а ты так и будешь одна болтаться!
– Давайте, я с ним поговорю, – вступал отец. – В самом деле, Настя, ты у нас как дурочка! Я уверен, что ты ни разу ему прямо не сказала, чтобы поторопился!
– Предложение сделал, при свидетелях, – говорила мать, – а сам что-то не торопится. Постыдился бы! Ну, с тобой стесняться нечего!
Настя хмуро разглядывала руки. На одном из пальцев блестело колечко – золотое, с дешевыми камешками. Кольцо подарил ей Николай на Новый год, и она вообразила, что это является чем-то вроде помолвки. В сущности, она была очень счастлива, вот только каждый раз, когда родители принимали такое деятельное участие в ее судьбе, на девушку накатывали тяжелые мысли.
«В самом деле, он тянет с разводом. Почему не пойдет и не скажет этой Юлии прямо – у меня есть другая? Он ведь давно с ней не живет. А может, боится сказать? Тогда, может быть, я сама…»
Настя знала, что Николай приехал в Москву из Владивостока, жениться тут и не думал, все вышло достаточно случайно. Прописан он был у жены, так что адрес (после просмотра паспорта) Настя тоже знала. Что могло быть проще? Пойти туда, объясниться…
Но девушка никак не могла решиться на такой шаг. Ее бросали – это бывало сплошь и рядом. Но чтобы кого-то бросали из-за нее? И как она могла пойти к этой женщине и потребовать развода?
Она решилась заговорить об этом с Николаем. Дело было в самом начале весны.
– Она не дает тебе развода? – допытывалась Настя. – Но ты же сам можешь с ней развестись! У вас нет детей?
– Нет, – сквозь зубы отвечал Николай.
– Тогда почему ты до сих пор?.. – У девушки начинали гореть щеки. Ей было так неловко настаивать, но что было делать? – Мама говорит, если нет детей и материальных претензий, разводят очень просто…
– Потерпи, – бросал тот.
– Сколько терпеть? Зачем?
Настя обнимала его за плечи, заглядывала в глаза, пытаясь что-то обнаружить в них. Но эти серые глаза были совершенно непроницаемы и как будто пусты. Ей становилось страшно и она отводила взгляд.
– Все будет в порядке, – сдержанно говорил Николай. – Не пори горячку.
Тогда же, в начале весны, она узнала номер телефона его матери. А потом, в середине апреля, муж внезапно исчез. Вечером, придя с работы, она приготовила ужин, посмотрела телевизор, дождалась часа, когда Николай всегда возвращался. Потом подождала еще, без особой тревоги, решив, что у него какая-то срочная работа. Девушка даже порадовалась, потому что это означало – дополнительные деньги. Ближе к полуночи Настя всерьез перепугалась – так поздно он еще не приходил. И отыскивая телефон автосервиса, обнаружила под аппаратом короткое послание, написанное его прямым, аккуратным почерком. Николай писал, что должен был срочно уехать, пусть она не переживает и… От следующих слов у нее подкосились колени – «не ждет».
«Как это – не ждать? – Настя перечитала записку, надеясь найти в ней какой-то иной смысл. – Что это значит?»
Она ничего не сказала родителям – не знала, что сообщить, как объяснить. Мучительно припоминала все последние дни, все слова – и не находила ни единой причины для разрыва. «Уехал, – горько думала она. – Даже не попрощался. Даже не написал – «целую»! А вдруг он никуда не уехал, а живет у жены?» Если бы она поинтересовалась мнением матери, та бы немедленно ответила, что так и есть – Настя доигралась. Отец бы очень расстроился, братец начал бы смеяться. И потому, когда она звонила родителям, то говорила деланно-веселым голосом и сообщала, что все в порядке.
Николай позвонил всего раз, по межгороду. Девушка даже слова не успела вставить. Он звонил лишь для того, чтобы напомнить – квартира оплачена до конца месяца, Настя может там остаться, но сам он не вернется. Все кончено.
Она уже не помнила, сколько раз ее бросали. Знала одно – сейчас больно как никогда. Удар был нанесен совершенно неожиданно. Она еще пыталась в чем-то разобраться, даже сходила к нему на работу – спросить, не знают ли там чего-нибудь? Выяснилось – он уволился.
Она ждала, плакала по ночам, сидела у телефона в надежде, что Николай позвонит. Но звонили только родители. Первой все поняла мать.
– Еще один, – вздохнула она. – Тебя как сглазили…
Она верила и в сглаз, и в порчу, и в «венец безбрачия», и в прочие вещи, которые не поддаются проверке, но производят большое впечатление.
Настя не только прожила в съемной квартире до конца апреля, но и уплатила за май из собственных средств. Ею руководило какое-то суеверное чувство – если она здесь останется, не все кончено, есть надежда. Часто являлось искушение отправиться по известному ей адресу, поговорить с Юлией… А возможно, и с Николаем – если тот вернулся к жене. Но Настя никак не могла решиться.
Когда наступило лето, ей стало ясно, что с квартиры придется съезжать – такой расход был не по карману. И только тогда, хватаясь за соломинку, Настя вытащила припрятанный когда-то клочок бумаги с номером во Владивостоке. Позвонила его матери… И даже не назвав своего имени, почти не задавая вопросов, узнала все.